Ночь

Документально-художественная повесть о событиях 24 марта 2005 года в Бишкеке – революции, бегстве президента Акаева и последующей ночи разгрома горожанами крупнейших магазинов столицы. Как всё было.

Публикуется по рукописи книги "Ночь" (Бишкек, 2007)

От автора: все события вымышлены, все имена и совпадения случайны!

Турецкий магазин грабили с задором. Деловитые женщины несли на себе холодильники и отдельные части мебели. Мужчины охапками таскали кожаные куртки и пакеты с водкой. Старые люди несли на себе манекены, молодые тащили унитазы, вырванные с корнем. Девушки смущенно прятали пакеты с трусиками, джигиты гордо разрывали упаковки со жвачкой. Русские несли греческие шубы, кыргызы – пластмассовые тазики из России. Безмолвные корейцы упаковывали в сумки малайзийские сотовые телефоны. Уйгуры нашли отдел бижутерии и с криками рвали друг у друга украшения, сделанные китайскими мастерами. Безнаказанность сплотила абсолютно разных людей. Эта ночь принадлежала им — мародерам.

Глава 1
   
    День начался как обычно. Сначала бурно обсудили очередную статью Рины Приживойт, получив утреннюю дозу желчи, а потом разошлись по рабочим местам. Самат, не принимавший в обсуждении участия, но молча сидевший в углу, слушая прогнозы, также молча встал и вышел в коридор. Сотрудники, сочувственно проводили взглядом своего шефа, стараясь не смотреть на обрубок уха, и занялись наукой.

Самат прошел в приемную директора, молча кивнул секретарше, взял трубку, приложил ее к целому уху, набрал номер. На том конце провода откликнулись сразу.

— Мурат?! Салам. Готово? – сказал Самат.

— Готово!– ответил невидимый Мурат и Самат положил трубку.

— Скажешь директору, что я уехал в Главснабпробкопромсбыт – сказал Самат равнодушной секретарше и вышел.

— Хорошо! — сказала секретарша закрывающейся двери.

Через некоторое время, Самат подъезжал на подержанном “Фольксваген-Пассате” к одному из саманных домишек на краю города. На звук сигнала вышел небольшого роста молодой мужчина в потертой коричневой куртке и джинсах. Молча кивнув Самату в знак приветствия, он распахнул ржавые ворота и машина въехала в маленький дворик, заставленный какими-то железками. Мужчина закрыл ворота и подал руку, вышедшему из машины Самату. Тот тепло пожал руку своему давнему другу.

— Пошли — сказал Мурат, проходя вперед и раскрывая железную дверку, ведущую в подвал.

— Слушай, Самат, ты это… может… не надо?

— Надо, Федя. Надо! – сказал Самат, боком втискиваясь в подвал.

— Зря ты, Самат, – сказал Мурат, открывая дверку шкафчика, коряво стоящего в углу небольшой комнатки, которая служила ему мастерской.

— Сколько? – спросил Самат, принимая продолговатый предмет, завернутый в какую-то тряпку.

— Тебе бесплатно! – сказал Мурат, доставая сигареты.

— Ладно тебе! Разбогател, что — ли? 200 хватит? – сказал Самат.

— Хватит – ответил Мурат.

Самат положил предмет на верстак и развернул тряпку. Матово поблескивая на дневном свете, тускло падающему из окошка, перед Саматом лежала пятизарядная винтовка системы Моргулиса. Несколько мгновений Самат смотрел на оружие, затем спросил:

— Стреляет? – рука медленно погладила удобный приклад, неожиданно привычно охватывая цевье.

— Спрашиваешь! – ответил Мурат, тоже невольно любуясь оружием.

— Патроны? – спросил Самат.

— Сто штук! – сказал Мурат, вытаскивая из-под верстака коробку.

— Давай! – сказал Самат.

— Зря ты, Самат – снова сказал Мурат с сожалением. — Месть – нехорошее чувство! Ты же интеллигентный человек!

— Хорош ты! – с раздражением сказал Самат.

— Когда мне ухо резали, ты где был, пацифист хренов? – Он сунул деньги Мурату, завернул винтовку в тряпку и вышел из подвала. Вслед за ним вышел Мурат, с сожалением глядя другу в спину.

— Чай будешь пить? – спросил безнадежно Мурат.

— Нет! – отрезал Самат и сел в машину. Винтовку он положил на заднее сиденье, кинув на нее куртку и полиэтиленовый пакет. Мурат открыл ворота и автомобиль, пахнув дымом, выехал со двора. Самат кивком головы попрощался с другом и, упрямо глядя на дорогу, уехал. Мурат тяжело вздохнул и с силой вдавил ботинком окурок в землю.
  
   
    Глава 2

Трудно жить маленькой стране, если у нее нет выхода к морю или развитых железнодорожных путей. Тогда картошка, привезенная на грузовике из Нарына, становится дороже банана, присланного из Марокко самолетом. Трудно жить жителям маленькой страны, в которой нет собственной нефти, газа, леса. Тогда приходится лавировать между богатыми соседями, пытаясь сохранить лицо и не опустить протянутую за подачкой руку ниже, чем рука пораженного ВИЧ-инфекцией Занзибара. Трудно быть чистым и честным в стране пораженной коррупцией, словно проказой. Можно, конечно, отойти в сторону, чтобы не запачкаться. Но дальше страны не уйдешь. А если уйдешь, потеряешь право судить.

Президент был сегодня в благодушном настроении. С утра ему позвонили из представительства Парижского клуба в Москве и проинформировали о том, что часть внешнего долга Республики может быть списана в обмен на некоторые уступки со стороны Правительства. Это было кстати. Списание долга поможет Республике еще продержаться на плаву. При умелом лавировании и политической дальновидности всегда можно договориться с кредиторами. Конечно, он поторопился, пообещав народу, что бедность будет преодолена за три года. Оказалось, что это большая задача. Так ведь он не знал об истинном положении дел! Информация, которая ежедневно поступает ему на стол, всегда профильтрована. Вообще, надо это дело прекратить! Президент должен знать правду. Вот и сейчас – ну что, вот происходит в Джалал-Абаде? Премьер – Министр говорит, что там просто кучка каких-то смутьянов митингует. Хорошо бы так. Председатель СНБ вообще.., как мыло скользкий – никогда правды не скажет. Усами только шевелит, да успокаивает – все, мол, под контролем. Газетам верить нельзя – они любой фактик раздуют до вселенских масштабов. Особенно эти, Приживойт и Жолмухамедова. Они там все.., собрались как осы, в одном гнезде. Ах, ладно с этим. Авось пронесет. Пошумят-пошумят кыргызбаи да и пойдут мясо кушать под каким — нибудь предлогом — будь-то похороны или свадьба. Да, кстати! Надо бы какой-нибудь повод для праздника придумать. Праздники – это хороший пиар, как Бермета говорит. Надо этой, как ее…, да, Айтикеевой, надо ей сказать, пусть придумает что-нибудь. С Осмонакуном уже бесполезно разговаривать, он “мышей уже не ловит”, как говорят французы. Зря он его вытащил. Пусть бы себе стихи писал да прыщи выводил. Зря он Майку послушал! Теперь вот сидит рядом этот человек с брезгливым лицом — весь вид портит. Вообще, что за люди вокруг! Ни одного интеллигентного лица. Колхозники какие-то! Все Майкины ставленники — или родственники или просто денежные люди. Не зря Феликс говорил – пока тебя эти мырки окружают — не будет страна процветающей! Да-а, Феликс, слишком ты “городской” оказался. Для тебя и Президент – мырк! Вот посидишь среди воров и бандитов, подумаешь о своем месте на этой земле. Все кругом — предатели! Стоит только чуть подняться — сразу Президентство ему подавай. Не понимают дураки, что это тяжкий труд! Неблагодарный и тяжкий! Единственный человек, с кем можно поговорить — это Аскер Чокетаевич! Вот это настоящий интеллигент! Душу хоть с ним отведешь. Кстати, надо узнать, как там с его почетным докторством в Сорбонне? Дадут или надо с кем-то переговорить, чтобы решить этот вопрос положительно?

Президент встал, отодвинул кожаное кресло на колесиках и подошел к окну. Белизна покрытого снегом Киргизского хребта успокоила его. Площадь перед Белым Домом была пуста, и только несколько человек стояли кучкой на противоположной стороне. Милицейские патрули медленно прохаживались вдоль чугунной решетки.

Президент подошел к столу и нажал кнопку. Через несколько секунд тяжелая дверь тихо отворилась и улыбчивый секретарь, неназойливо прогнувшись, вошел в кабинет.

— Позовите мне Джаманакова! – вежливо сказал Президент.

Секретарь вышел, задом открыв дверь. Через несколько минут бывший секретарь Совета Безопасности со снисходительной улыбкой на лице уже входил в кабинет Президента.

— О, Кенеш Джанузакович! Входите, пожалуйста! – Президент выскочил из-за стола и вприпрыжку побежал к своему советнику. Тот тоже не удержался и бросился на подкашивающихся ногах навстречу своему патрону, приговаривая: ”Ну что вы, ну что вы!” После взаимных объятий и увещеваний о ненужности или нужности выскакивания из-за стола по столь ничтожным поводам два человека, от которых зависела судьба не только отдельных людей, но и народа, уселись друг напротив друга. Президент лучился улыбкой, лицо советника было перекошено от смущенного удовольствия.

— Кенеш Джанузакович! Что происходит в Джалал-Абаде? Насколько это опасно для стабильности страны? – Президент откинулся на спинку кожаного кресла и посмотрел в глаза советнику. Тот открыл черную папку

— Аскаракаич! Там люди Осмонова все мутят. Они недовольны результатами выборов. Мы там работаем, КГБ работает. Стараемся взять ситуацию под контроль. – Советник не спеша одел очки, посмотрел в какой-то листок. Президент наклонился и тоже впился взглядом в бумагу.

Советник отложил бумагу. Президент откинулся на спинку. Советник замолчал.

— Что там с выборами? Неужели так много нарушений? – Президент нажал кнопку на краю стола. Секретарь внес поднос с дымящимся чаем.

Налив душистый напиток в пиалки с вензелями ААА, секретарь бесшумно вышел.

— Да не-ет! Как везде! – Советник подождал, пока Президент возьмет пиалу и отхлебнет чай. Затем он протянул свою сухую руку и осторожно взял кусочек сахара.

— Ну, как – как везде? Вот, например, Бермет. Совершенно честно победила в Университетском округе! Даже несмотря на то, что моя дочь! Неужели нельзя честно провести выборы? О чем там Иманбаев думает? – Президент взволновано хлебнул чай.

— Иманбаев там не причем. Просто менталитет у нашего народа такой, вы же знаете. Ну, родственники там, друзья помогают. Может, и перехватили лишнего. Там знаете, иногда и барашка зарежут, людей уважат. Без этого как? – Советник тонко улыбнулся. Пример первого Университетского округа ему понравился.

— Кенеш Джанузакович! Надо менять менталитет народа. Надо принимать европейские ценности и стандарты. Ведь в Европе никому в голову не придет оправдать нарушения в проведении выборов менталитетом, например немцев или французов. Великий Дидро говорил ” Менталитет народа определяется не приверженностью к историческим традициям, а склонностью к самопожертвованию во имя великой цели ”. У нашего народа должна быть великая цель. Заветы Манаса конечно, хороши, как средство для национальной идеи. Но этого мало. Надо произвести коренную ломку в сознании народа и воспитать в нем склонность к самопожертвованию. Понимаете меня?! – Президент взглянул на советника

— Понимаю, Аскаракаич! – ответил Советник. Он коротко взглянул на Президента и подумал, стоит ли говорить ему о том, что согласно последним данным, сегодня с утра в районе Медицинского центра Базаралиева начали собираться люди. Сотрудники КНБ сообщили, что эти люди намереваются пройти маршем к Белому Дому и потребовать отставки Президента. Сам Базаралиев несколько раз выходил к собравшимся в ковбойской кепке и короткими фразами, словно перед ним пациенты, пытался вдолбить в головы мысль о необходимости смены власти в стране. В толпе замечены пьяные. В тоже время стало известно, что в микрорайоне Улан собираются сторонники известного бизнесмена Сатамбаева. Первоначальная задача — провести митинг. Возможно, митинг перейдет в марш и эта толпа также двинется к Белому Дому.

— Одного понимания недостаточно, Кенеш Джанузакович! Надо проводить целенаправленную, всепроникающую политику. Каждый гражданин Республики должен осознать, что от его активной гражданской позиции зависит судьба народа, страны, вселенной, в конце концов! Мне рассказывали в Швейцарии, что там каждый гражданин обязан, понимаете, обязан посадить и вырастить дерево. Вот это активная позиция. При этом, незаконная вырубка леса наказывается очень строго.

Президент встал и подошел к окну. Советник тоже встал и сказал:

— Мы примем меры! – Президент обернулся, увидел вскочившего вслед за ним Советника и снова расцвел улыбкой.

— Ну, вот и хорошо, вот и хорошо! Давайте сообща поработаем над этой проблемой. Я как физик — могу взять на себя разработку модели взаимодействия общества и экономики в переходный период с учетом многофакторности. Знаете, в физике есть теория множественных взаимодействий, которая учитывает фрактальность материи. Ведь, в сущности общество тоже фрактально — здесь есть отдельные сообщества, объединенные общей целью и задачами, есть региональные общности и интересы. Это можно выразить в виде функциональных уравнений и интегральных зависимостей. Очень увлекательная задача! – Президент увлекся, но, увидев, что Советник нетерпеливо двинул маленькой ножкой, прервал самого себя:

— Хорошо! Давайте работать! – Советник вышел. Президент задумчиво походил по кабинету. На душе было тревожно. Да, с этими выборами вышло не очень хорошо. Переборщили. Вошел секретарь.

— К вам Осмонакун Ибраимович! Примете? – Секретарь выжидательно посмотрел на шефа.

— Пусть войдет! – сказал Президент и поспешно сел в кресло. Здесь он чувствовал себя увереннее.

— Ассалом Алейкум, Аскар Акаевич! – Госсекретарь был подчеркнуто вежлив. Наверное, почувствовал некоторое охлаждение отношений, которое наметилось в последние дни.

— Садитесь, Осмонакун Ибраимович! – сказал Президент, рассматривая какую-то бумагу и не глядя на опального чиновника.

— Аскар Акаевич! Прошу освободить меня от должности Государственного Секретаря! – торжественным тоном, глядя на полированную крышку стола сказал Госсекретарь.

— В чем дело, что случилось? – Президент вскинул голову.

— Ситуация в стране вышла из-под контроля. Я как Государственный Секретарь перестал понимать политику, которую вы проводите. Более того, я не согласен с теми решениями, которые вы принимаете в последнее время. Я не считаю возможным более оставаться на этом посту.

— Хорошо. Можете идти! – Президент снова уткнулся в бумагу. Госсекретарь вышел, обидчиво поджав губы. Наверное, надеялся, что Президент попросит остаться.

Президент снова стал из-за стола и мелкими шажками стал ходить по просторному кабинету. Так. Крысы начинают покидать тонущий корабль. Что, действительно, корабль под названием Кыргызская Республика тонет? И он, капитан этого корабля, ничего не знает об этом? Да не-ет! Знает! Недаром ведь разрешил внести оружие в стены Белого дома. Успокаивал себя, что это для безопасности сотрудников. А ведь думал в глубине души, что оружие может пригодиться. Значит, сознавал, что Белый Дом могут штурмовать. А сможет ли он, по примеру президента Чили Сальвадора Альенде защищать президентский дворец с оружием в руках? И сможет ли отдать приказ применить оружие? Если он отдаст такой приказ, то уже никогда не сможет оправдаться перед народом. В Аксы всего несколько человек застрелили, а аукнулось это сегодняшним состоянием. Но ведь, надо защищать законность и порядок! Надо защищать Гаранта этой законности и порядка – Президента! Да не-ет! Есть надежда, что люди не пойдут на смену власти вооруженным путем! Ведь недовольными руко
водят люди, которые сами когда-то стояли у власти! Они-то знают, что такое вооруженный конфликт, который может привести к гражданской войне! Кто посмеет взять на себя ответственность за такой конфликт?

Да-а!.. Как тушить пожар, который разгорается в Оше и уже вовсю горит в Джалал-Абаде, где люди уже сами себе губернаторов выбирают и указки из Центра им нипочем! А ведь этот пожар может перекинуться и в Бишкек и тогда эти думы о Президенте Альенде и вправду могут стать явью. Что делать? Что делать? У кого спросить совета? Звонить Каримову или Назарбаеву? Бесполезно. Первый даже не станет говорить на эту тему. А второй выругает за беспомощность и посоветует применить силу. Ему-то хорошо рассуждать, имея такую армию и богатую страну. Там недовольных-то нет!

А может ввести чрезвычайное положение? Хотя согласно Конституции чрезвычайное положение можно ввести только с согласия Жогорку Кенеша. Да что там Жогорку Кенеш! Вызвать к себе силовиков, командующего армией и ввести войска в Джалал-Абаде и Оше. В Бишкеке установить комендантский час! Взять всех этих болтунов и недовольных, оградить стадион “Спартак” колючей проволокой и туда их всех! Перед мировой общественностью всегда можно оправдаться. Тот же Пиночет, который пришел к власти в Чили, пинками вывел страну в число передовых. А теперь народ его хвалит и не желает отдавать под суд! А Ататюрк? Курдов тысячами стрелял и в тюрьмы сажал, всяких там правоверных мусульман не слушал и сделал нищую и мусульманскую страну светской и европейской! Победителей не судят! Вообще-то надо было раньше думать. Можно было того же Шерназарова послать послом куда-нибудь подальше. А там …, умер в больнице вследствие коронарной недостаточности! Потом посмертно можно и орденом наградить! Ордена не жалко. Зато поспокойней стало бы! Можно и возвеличить, поставить на трудный участок. Если справится – всем хорошо будет, если нет – снять и показать всем – вот человек — кричал, требовал справедливости и возможности приложения несуществующих талантов, а как дали возможность проявить себя – оказался обыкновенным быдлом! Да — а, все это теория! А теория без практики мертва, мой друг Горацио! – говаривал старик Гете. Стал бы ты лично, Аскаракаич, загонять людей в концентрационные лагеря и уничтожать неугодных? Нет! Каждый человек рожден свободной личностью и никто не имеет право ущемлять его свободу! Но если это нужно не для одного человека? Если этого требуют интересы народа? Интересы сохранения целостности страны? Могут ли эти интересы быть поводами для ущемления свободы отдельной личности? Да-а, вопросов много. Но, сегодня нужны действия. И эффективные действия! Что делать? Может надо было все-таки принять этих, членов этого Координационного Совета, что ли.., которые вчера хотели с ним встретиться? Там вроде Бекназаров был, и еще какой-то Абылов. Они вроде хотели объяснить позицию этого комитета. Но о чем можно было с ними говорить!? Им ведь надо его, Аскара Акаева любой ценой сместить. А с такими людьми разговора не может быть. Он, Аскар Акаев, выбран народом и только народ может сместить его, а не эта горстка самозванцев. Наплодили тут всяких движений и блоков “Атажурт”, “ Народное движение Кыргызстана ”, “Гражданский союз”! Демократии оказалось слишком много. Зря он разрешил все это.., надо было пожестче.

Да, можно было бы отдать эту власть, черт с ней. Только кому отдать-то? Этим, которые захватывают силой и жгут административные здания в Джалал-Абаде? Разве такие люди способны руководить государством или вообще чем-нибудь? Люди, захватившие власть таким образом, неспособны руководить, потому что сила развращает. Сила, употребленная во зло, неважно, что против кого, будь-то Президент или старушка, не может созидать. Ладно, власть можно отдать, тем более, что она уже тяготит. Если бы не Майрамка да дети…, давно бы ушел на покой. Да ведь не дают уйти! Вот и досиделся! А теперь-то что, что делать?

    Глава 3

Абдыш лежал, облокотившись на локоть, в холодной постели и брезгливо счищал пальцем ошметки рвоты, которая обильно покрывала грязную подушку. Жена младшего брата раздраженно гремела посудой в соседней комнатке. Понятное дело. Ей же придется все это стирать-отскребать. Да-a, не привыкать! Где теперь денег достать на опохмелку? Остатки от тех пятнадцать тысяч, которые он получил от кандидата в депутаты Жогорку Кенеша Кудабарова Темира он пропил вчера. Неплохо он на этих выборах заработал. Недельку походил, потолкался среди людей, денег посулил, попоил кого надо и вот — сто голосов, как обещал. Правда, кто его знает, за кого в действительности голосовали те, кто деньги брал. Кто за сто согласился, а кто и за двести не соглашался бросить в урну бюллетень за Темир-байке. Но все клялись, что вычеркнули все фамилии, кроме Кудабарова. А-а, не все ли равно? Кудабаров — Мадумаров! Все равно никто из них и не собирается на избирателей Арча — Бешика работать! Все думают только о своем кармане! Сейчас такие байкеши лезут в депутаты, мля-а! Так и он, Абдыш мог бы стать депутатом, если бы деньги были! Все решают деньги! Сейчас все купить можно, не только голоса! Народ за сто сомов мать родную готов продать! В газетах даже самые-рассамые демократы пишут, мол, бери деньги, которые предлагают, но голосуй, как совесть подскажет! Да какая там совесть! Деньги-то взял! А если и проголосовал за другого, то, значит, обманул того, кто деньги дал! Совестью тут и не пахнет! Да, хватит лежать, надо на Ошский ехать. Там всегда знакомых можно встретить и похмелиться. Абдыш встал, оделся и, выждав момент, когда невестка вышла, выскочил на улицу.

На Ошском рынке Абдыш потолкался среди таких же, как и он, бездельников, коротающих время в поисках выпивки, а затем уловил какое-то осознанное движение в этой базарной толчее. Многие люди шли куда-то в направлении Кызыл-Аскера, хотя там ничего такого, типа базара, не было. Абдыш огляделся и, увидев малознакомого парня, с которым приходилось как— то выпивать, спросил:

— Эй, братан! А чоета народ куда-то в ту сторону попер? Чо там происходит? — Парень смачно плюнул на асфальт и, вытерев рот тыльной стороной ладони, сказал:

— Да там чота Базаралиев народ собирает! Акаева свергать, говорит, будем. Да, все это мура! Нам с тобой бухнуть бы где-нибудь!

— Э-е, брат! Может там как раз и дадут вмазать! Акаева свергать только пьяный пойдет или наркот! Базаралиев-то это знает! Сколько он таких перелечил-недолечил! Пойдем! Все равно делать нечего! – Абдыш соскочил с железной оградки, на которой он сидел как курица на насесте и пошел в сторону Медицинского центра Базаралиева. Парень тоскливо оглянулся и пошел за ним. Когда они подошли к Центру, толпа была уже внушительных размеров. Люди разных возрастов из разных районов Республики толпились у центра и чего-то ждали. Время от времени какой-нибудь нетерпеливый начинал кричать: “Смерть Акаеву! Акаева в отставку!”, но его поддерживали слабо. Больше из-за приличия. Некоторые были выпивши, но крепкие парни, взяв таких за локоть, отводили в сторону и предупреждали: “Не буянить! Все должно быть в рамках закона! “. В отдельных кучках находились ораторы, которые громко перечисляли прегрешения действующего Президента и приводили примеры, из которых следовало, что Семья захватила все в стране. Все что движется и поднимает голову в бизнесе — подминается Сынком и Зятем всего кыргызского народа. Жена продает должности и без ее ведома, даже платный туалет не откроешь, не говоря уж о губернаторах! Дочка партию создала и папенькиных людей в парламент пропихнула, чтобы потом тихонько продлить срок полномочий Президента до бесконечности. Короче, надо это все прекращать! Хватит! Надо идти к Белому Дому и стоять там на площади, пока Акаев не выйдет и не согласится уйти в отставку. Вон как на Украине! Стоять и все! Бизнесмены и депутаты, которым места в Парламенте не хватило, помогут продуктами, юрты поставят, подвоз воды организуют. Тот же Базаралиев, например. Да, кстати вот и он идет!

Обритый наголо Базаралиев в кепочке для игры в гольф вышел из железных ворот Центра. Лицо его было сурово. Он поднял руку и, не дожидаясь, пока гул в толпе утихнет, закричал:

— Дорогие мои друзья! Коррумпированная система Акаева доживает свои последние дни. Они должны уйти! Мы не позволим! Они могут применить оружие! У нас есть, чем ответить! Мы пойдем на смерть! Мы пойдем на смерть! Если они не хотят мирно! Мы пойдем на смерть! У меня есть оружие! Меня непросто убрать! Я – локомотив революции! В республике все за меня! Я помогаю людям! Пойдемте на площадь и потребуем отставки Президента! Пусть уйдет сам! Если нет — пусть пеняет на себя! Пойдем! Все вместе! Когда мы вместе — нам никто не страшен! Вместе мы сила! Вместе – мы сила! – Базаралиев внимательно посмотрел в глаза стоящих вблизи. Там все было нормально. Нарколог шагнул в толпу, но перед этим телохранители предупредительно отодвинули в сторону людей. Конечно, лечить буржуев гораздо легче, чем вести толпу на Белый Дом. Среди тех, кого он собирался локомотивить, не было таких, кто мог бы заплатить за лечение в его клинике, но зато это был шанс показаться. На его фотовыставку никто из этих кыргызбаев не пойдет да и во Всемирную Лигу против наркотиков не вступит, да и не дураки они – камни таскать на гору Тастарата, но это шанс — еще раз вдохнуть пьянящий воздух славы!

Абдыш пошел со всеми. Да, в общем-то, было все равно куда идти. На площади хоть какое-то зрелище будет. Вряд ли милиция начнет людей разгонять. Побоится. Люди-то уже не те! Какая-то возбужденная тетка в потертой китайской кожаной куртке, надетой на мохнатый кардиган, шла рядом и говорила, обращаясь к нему:

— Слушай! По скока давать будут?

— Чево? – не понял Абдыш.

— Чево-чево! Сомов! Сколько за участие давать будут, я спрашиваю? – тетка зло посмотрела на Абдыша.

— А-а! А я не знаю. Я просто так иду! – Абдыш покосился на тетку.

— А что, могут денег дать? – Он насторожился.

— От ты даешь! Ты что, в первый раз, что ли? Конечно! Ты иди во-он к тому парню, который возле Джениша идет и скажи свою фамилию. А потом еще раз подойди, напомни, а то там много всяких будет, которые на халяву. Ты рядом со мной держись! Не пропадешь! – тетка кокетливо толкнула Абдыша многокилограмовой задницей и заржала. Абдыш отодвинулся, но на всякий случай решил действительно держаться поближе к этой, как видно, бывалой тетке.

— Я не в первый раз в таких делах участвую! – говорила тем временем тетка, то и дело, поправляя платок и широко шагая.

— Обычно как? Приходишь пораньше на пятачок, ну ты знаешь, там где безработники собираются. А потом, глядишь, кто-нибудь подъедет. Люди нужны! Кому огород вскопать, а кому и на выборы сходить. На выборы сходила — пару-тройку сотен заработала! Мясо купила, плов сделала! А теперь люди нужны, чтобы на пикеты выходить, окаисся! День постоишь с каким-нибудь плакатом – триста! Если еще на милиционера наехать и в морду получить — до тысячи! Накормят, напоят! У меня подруга сегодня у здания Верховного суда стоит! Двести обещали, если просто, спокойно. А можно, знаешь, и с канистрой с бензином стоять! Вот это заработок! Мужик с нашего села в депутаты шел — не прошел! Попросил людей на площади постоять, ну типа поддержать. Лошадь зарезал, но сказал, что вечером кормить будет! Так из села только мертвый не пришел! Все хотели мясца на халяву поесть! А потом, он еще дорогу перекрыл – Нарын — Бишкек! Юрты поставил. А мясо-о там, весь день варится! Конины – завались! Ешь и стой только! Так после такого многие наши сюда приехали! Можно здесь и пожить и денег заработать, окаисся! У меня тут сестра живет! В новостройке. Одна комнатка и девять человек вповалку! А что делать! В селе работы нет. Когда приватизация была — бывший председатель и бухгалтер все себе записали, окаисся. А дурни-то наши обрадовались, что бесплатно баранов раздают да и давай тои устраивать да поминки! Все за пару месяцев и съели! А потом что? Денег нет, скота нет! Пошли к бывшему председателю на работу устраиваться. Пастухами. А я вот денег накоплю и сына устрою здесь на работу. Не в селе же ему жить. Слушай, а я слышала, что здесь землю давать будут! Прямо в городе! Не знаешь – правда или врут? – Тетка посмотрела на Абдыша.

— Не знаю — сказал Абдыш.

— Да что ты знаешь? Ты в городе живешь? – тетка достала из кармана кусок лепешки, разделила ее пополам и сунула кусок Абдышу.

— Не! Я из Рыбачьего сам – Абдыш взял теплую еще лепешку и вспомнил, что сегодня ничего не ел.

— И-ий! Так мы земляки с тобой, окаисся! – Тетка снова толкнула его, но Абдыш был начеку. Толчок мохнатой задницы пришелся в пустоту. Пустота содрогнулась.

— Я слышала, что будем стоять, пока не надоест! Это же, скока денег можно заработать! – Тетка наступила на пятку идущему впереди старику и сказала в сердцах:

— Да что же вы так медленно идете, агай! Давайте! Или лучше отойдите в сторону, не мешайте! – Старик прибавил ходу, но, обернувшись, сказал укоризненно:

— Какая ты грубая, дочка! Старых людей не уважаешь!

— Дык, уважаю я, уважаю! Вы бы лучше дома сидели да телевизор смотрели. А мы уж тут сами…, как-нибудь! – Тетка недовольно сместилась в сторону, наступив на ногу Абдышу. Весу в тетке было явно за сто килограммов.

— Какой там телевизор, дочка! У нас даже радио не работает, не то, что там телевизор. Одну программу ловит и то на узбекском! — Старик семенил рядом.

— Дык, где вы это живете, что у вас даже телевизора нет?! – Тетка достала еще кусок лепешки и уважительно подала его старику. Тот принял хлеб двумя руками.

— В Аксыйском районе, дочка!— Лепешка была явно не по зубам старику.

— Да какой там телевизор! Нам бы землицы немного! Тут у вас людям по гектару раздавали, а у нас на семью – по четыре сотки! Где справедливость? Что же это – здесь, значит, кыргызы живут, а у нас там — нет? Если по справедливости – пусть всем по гектару дают! – старик встревожился и перестал мять лепешку беззубым ртом.

— Да где же столько земли взять, аксакал? – вмешался Абдыш, прихрамывая.

— Как это, где? Здесь, вокруг города столько свободной земли! Да и в городе я видел – столько пустых участков. Пусть все это дадут людям! Что земле-то пустовать! Тут можно капусту посадить, табак! — старик успокоился.

— Ну прям, в городе! Скажете еще! – тетка неуклонно шагала вперед, вытирая руки о край кардигана.

— Вон в Атбашах, сколько земли пустой, окаисся! Езжайте туда! Что же это получается? Мы тут рядом с городом живем и ничего, не пиртиндуем, а вам сразу землю в городе подавай! Думайте сначала, прежде чем говорить! – Тетка разволновалась и снова наступила на ногу Абдышу, хотя тот шел сзади. Толпа увеличивалась. У Ошского базара к ней присоединилось несколько десятков мелких торговцев и просто зевак. Настроение у людей было приподнятым. Какой-то подвыпивший байке, не оценив ситуацию и не узнав бритого наголо Базаралиева, попытался пристроиться впереди, но телохранители оттеснили наглеца назад. Локомотив вновь гордо шел один.

— Ох, дочка! Какие Атбаши! Там монолдоры да каракейноки живут! Разве ж они нас пустят! – старик наконец поборол лепешку, но ее остатки упрямо висели на редкой бородке.

— Ну как, не пустят! Мы же все кыргызы! А у них там земля свободная! Пустят, что же не пустят! – Тетка задела полным плечом идущего впереди человека в калпаке. Тот покачнулся от толчка и сказал зло:

— Эй, катын! Чо ты прешь, как Беларус! Тут же люди идут!

— Беларус? Я тебе покажу — Беларус! Я тебе покажу – люди! Ты, что ли, – люди?! Чирей недодавленный! Вот такие и довели страну до ручки! Ни трахнуть как следует не можете, ни денег заработать! А теперь вот, женщин вперед пускаете, как порохом запахло! Где же ваше джигитство! Где мужская гордость! А? Люди! Люди – это когда – муж за семью отвечает! Детей на ноги ставит! Люди — это когда слово мужчины – закон! А вы здесь кто? Подкаблучники и неудачники! Акаев ваш кто? Это он мужчина? Я тебе покажу — катын! Я тебе не катын! Лучше не трогай меня, а то я тебе яйца выгрызу! – Тетка качнулась в сторону наглеца. Тот испуганно затерялся в толпе.

— Ха-ха-ха! Вот дает эжешка! Маладес! Вот с такими эжешками можно любого Акаева свалить! Правильно! – Возгласы одобрения раздались со всех сторон.

— Маладес! Джигитов среди вас нет настоящих! Людей среди вас нет настоящих – таких, чтобы пойти за ним можно было и в огонь и в воду! Толпой идете вот и храбрые! Были бы такие – так нужно было ли бы нам, бабам, идти здесь? Нужно ли было стоять и в холод и в стужу на улице и сигаретами торговать? Выродились вы, джигиты! Народ измельчал, честь и совесть потерял! Все за деньги и самопал променял! Ии-х! – Тетка всхлипнула и достала большой носовой платок. Мужчины подавленно замолчали и отвернулись. Абдыш уважительно посмотрел на спутницу и приблизился.

— Ну, зачем вы так? Не расстраивайтесь! – он взял тетку за локоть.

— Отойди-ка! Настроение болуп атса! – тетка отодвинулась. Потом она повернулась к Абдышу.

— С чего ты взял, что я расстраиваюсь? Я не расстраиваюсь! Разве я могу расстраиваться? Я же грязь, быдло! Нечеловек, окаисся! Меня в 19 лет замуж украли. Как барана в машину затолкали и в Кочкорку увезли. Я же ведь в университете училась. Хотела учителем стать! А вместо этого уже двенадцать лет – ни дня, ни ночи спокойных нет! Тому поклонись, тому горшок подай! Муж от водки помер! Одна семерых детей тащу как лошадь да еще свекра и ихнюю родню! А кто мне помог? Кто мне хоть раз в глаза заглянул и спросил – Нургуль, как живешь? Кто меня хоть раз спросил – ты хочешь чего-нибудь? Мне в жизни никто колечка дешевого не подарил. Да я бы за такого мужчину, кто ко мне по-человечески бы отнесся, да я бы на руках его носила! Я ведь еще молодая. Я еще семерых родить могу! – Тетка взглянула полными слез глазами на Абдыша. Тот смутился и устыдился своих грязных брюк.

— Ничего, эжешка! Вот свалим Акаева и другая жизнь начнется! – сказал молодой парень, весело шагающий впереди.

— Э-э! Свалим!.. Думаешь, легко будет его свалить? Вот сейчас подойдем в Белому дому, а там уже солдатики стоят с автоматами! Как дадут очередь… и побежим мы, солнцем палимые! – щуплый мужчина, идущий впереди, сплюнул на асфальт.

— Ты что думаешь, Акаев в народ стрелять станет? – встревожился старик.

— А что ему народ? Ему власть надо сохранить! А для этого пару десятков кыргызов не жалко! — щуплый снова сплюнул.

— Слушай, что плюешься, как верблюд? Здесь же люди идут! – тетка толкнула щуплого в бок. Тот охнул и комок насвая, перемешанного со слюной, вылетел изо рта.

— Ты, бл.., не толкайся! А то я так толкну! – щуплый зло посмотрел на тетку.

— Ну, толкни! Толкни! Что же ты не толкаешь! Толкни, выблюдок! А потом я тебе твою морду щенячью так расцарапаю, родная мама не узнает! Ну, толкни, что же ты не толкаешь! – с каждым словом тетка сама толкала щуплого, пока тот не отошел на безопасное расстояние.

— Вот тетка боевая! С такими нам никакие солдаты не страшны! – снова послышались возгласы одобрения.

— Да уж, как же! Посмотрим! – тетка успокоилась и искоса взглянула на Абдыша. Тот молча шел, глядя под ноги. Толпа подходила к площади.

    Глава 4

Нурбек был “пехотой” т.е. простым бандитом. Когда надо, его привлекали для массы на “стрелках” и “разбираловках”. А в остальное время он ждал. Своих честолюбивых планов типа — “банк грабануть”— у него не было. Ему вполне хватало того, что его иногда угощали водкой и брали с собой на городские дискотеки. Иногда ему вручали пистолет Макарова, но, честно говоря, Нурбек даже не знал, заряжен ли он. Стрелять не приходилось, разборки проходили мирно. Но у себя в селе, что неподалеку от Бишкека, он слыл крутым парнем и как мог, старался поддержать эту славу. Больше молчал, ходил, сутулясь, с поднятым воротником. Большая бритая голова со сломанными ушами внушительно торчала из куртки с чужого плеча.

Вчера вечером “бригадир” нашел Нурбека на Ошском базаре и сказал, отозвав его в сторонку: “Завтра в девять, приходи в офис. Дело есть! ”. Нурбек не стал спрашивать, что за дело. И так ясно. Опять надо будет с пистолетом постоять где-нибудь.

На следующий день, опоздав на двадцать минут, Нурбек подходил к офису, что расположился на улицу Ибраимова, 19. С виду это была простая контора по приему шкур. Вывеска с надписью: ”Берем шкуры — первий зорт!” была прибита большим гвоздем к огромному карагачу, нависающему над улицей. Нурбек вошел во двор, заваленный шкурами. Запах гнили был слышен уже на улице, но здесь он был почти невыносим. Нурбек высморкался пальцем, вытер руку о внутреннюю часть кармана и, толкнул фанерную дверь, ведущую в дом. В большой комнате толпилось несколько крепких парней в куртках. Некоторых из них Нурбек знал по спортивному интернату имени Крупской, в котором он когда-то учился на борца вольного стиля. Сдержанно поздоровавшись, Нурбек прислонился к стенке и стал ждать. Наконец, дверь, ведущая в другую комнату отворилась, вышел “бригадир” и сказал:

— Кароче! Дело серьезное! Баха просил помочь. Сегодня на центральной площади заварушка будет. Толпу будем разгонять. Получите по штуке! Оружия не будет. Возьмете палки и щиты. Да, еще! Всем надеть белые кепки. Мы вам дадим. Чтобы своих не перепутать! – Бригадир оглядел братву.

— Мошт, сразу белые тапочки! Ха-ха! — заржал было какой-то парень, ощерив рот с гнилыми зубами, но бригадир жестко сказал:

— Харош! Работа серьезная! Толпа там большая, но без оружия. Мы их враз расшугаем. После работы сдадите палки, получите деньги и по домам!

— Слушай, Турус! Чо мы, этими железками толпу разгонять будем? Ты, да там, мля, народу как грязи, нас, мля, затопчут, как курей! А там, может, наши кенты стоят! Ты, да я на такие дела не подписывался! – Один из бандитов возмущенно огляделся.

— Не хочешь, иди отсюда! Но тогда уже с концом уйдешь! – Бригадир исподлобья взглянул на парня.

— Братан! Я не мент, чтобы толпу разгонять! Я отваливаю! – один из парней со скрипом застегнул молнию на курке и вышел.

— Кто еще? — Бригадир с угрозой посмотрел на братков. Все молчали.

Нурбек молча прошел в другую комнату, получил кусок арматуры и также молча вышел на улицу. Снаружи он увидел большую крытую военную машину. Братва, переругиваясь, занимала места в кузове. Кто-то сунул Нурбеку кусок эластичного медицинского бинта, и он стал наматывать этот кусок на арматуру, чтобы удобнее было держать. Наконец бандиты расселись, кто-то закрыл широкий полог и машина тронулась. Через несколько минут она остановилась у парка им. Панфилова и бригадир негромко сказал: “Приехали, выходи!”. Нурбек спрыгнул на землю и огляделся. Перед ним высилась арка, за которой виделся памятник генерал-майору Панфилову. Впрочем, Нурбек не знал, что это за человек. Мужик в шинели, кароче! “Пошли, братва!” — сказал бригадир и толпа, оживленно переговариваясь, пошла по направлению к Белому дому. Из-за серого здания Кыргызского драмтеатра вышел батальон милиции специального назначения и, гремя щитами и поблескивая касками, тоже направился к Белому Дому. “Во, мля..! Чо ета, прям ментам нас кучей сдать хотят?” – заволновались было бандиты, но авторитетный сказал: “Заглохните! Здесь все схвачено!”. Братки замолчали, угрюмо посматривая в сторону милиции. ”Ну, cучары, волки позорные, из автомата бы вас всех!” – подумал Нурбек, хотя особого зла на милицию не держал. Через некоторое время белые кепки смешались в касками и мирный дым сигарет потянулся над толпой защитников Белого Дома.

    Глава 5
   
    Самат сидел в гараже и чистил винтовку. Через полуприкрытую дверь в гараж проникал свет, но тяжелый полумрак начинающегося утра все еще стоял в низком помещении. Руки привычно разбирали оружие, ветошь деловито сновала, прочищая и без того идеально чистое дуло, но, мысли снова и снова возвращались к тому, о чем он, казалось, передумал уже тысячу раз. Надо ли? Имеет ли он право судить? Имеет ли право мстить? Разум и чувства боролись в нем, выматывая опустошенную уже душу.

Самат вновь и вновь возвращался к событиям прошлого. Он вспоминал то время, когда он, выехав с американскими геологами на полевые работы в Нарынскую область, попал в заложники к боевикам, прорвавшимся в Республику из Таджикистана. Несколько дней, которые он провел в плену, перевернули его жизнь. Обрубок уха напоминал ему каждое утро о тех днях. Он помнил, как боевики, узнав, что он неверующий, избивали его, заставляя молиться, и поливали его раны соленой водой, читая при этом суры из Корана. А потом, когда он сбежал из заточения и встретил земляков в Оше и радостный от случайной встречи потерял бдительность, один из них равнодушно вогнал в него заточку. Однако, со временем детали этого плена стали стираться в памяти, и отдельные эпизоды стали расплывчатыми и неясными, словно кадры какого-то давно виденного фильма. И, если какой-то защитный рефлекс заставлял его тело забыть невзгоды того времени, то душа барахталась и все пыталась выплыть из убаюкивающего всепрощенчества и саднила, саднила. За что? За что его били моджахеды? За то, что он хотел сам решать — во что ему верить и кому поклоняться? За что его резали зэки в канализационном люке города Оша? За то, что он сам хотел решать — с кем ему идти? Что же это? И верующие и неверующие кромсали его душу и тело, за то, что он хотел САМ решать. Выходит, что и для моджахедов, которые использовали слово Божье и имя Божье для бандитских дел и для бандитов, которые и не думают о Боге — он, Самат Егизбаев, изгой? Но почему никому нет дела до того, что он может быть просто человеком? Почему его надо обязательно втянуть в грязь, неважно, прикрываясь ли Верой или понятиями? Может быть потому, что он вообще имеет свое собственное мнение о чем — нибудь? И это мнение, хорошее или плохое, мешает? Вернее, собственно, мешает то, что оно – собственное! Всем нужно стадо! Недаром зовутся они пастырями, то бишь, пастухами! А какое у барана может быть мнение? Его предназначение – быть мясом! А мяса с собственным мнением не бывает!

Да хрен, с ним, с мясом! Он-то никого не трогал! Зарабатывал себе на хлеб насущный как мог. Не грабил, не убивал! В бандитских разборках не участвовал, в политических тоже! Зачем его-то кромсать? Так как раз затем, что ты им нужен! И бандитам, и моджахедам и политикам! Им нужен твой голос, чтобы выигрывать на выборах, им нужно твое тело, чтобы им прикрываться в бандитских разборках, им нужна твоя душа, чтобы побеждать в соревновании религий! Ты всем нужен и никто не спрашивает – хочешь ли ты! А я не хочу!

Самат с силой передернул затвор, прицелился в висящий под потолком диск Фередо и спустил курок. Винтовка сухо щелкнула и этот звук вернул Самата в действительность. Надо было собираться.

Самат аккуратно разобрал оружие и завернул его части в промасленную тряпку. Затем, он открыл багажник машины и положил винтовку на дно багажника, закрыв ее напольным ковриком. Коробку с патронами он вложил в другую коробку с китайскими иероглифами и картинкой, на которой красовалась рулевая тяга от “Пассата”. Снизу под рисунком, было написано по-английски: “Сделано в Германии”. Самат положил коробку в угол, прикрыл ее мохнатой щеткой и закрыл багажник. Затем он открыл настежь ворота гаража и через несколько минут серое тело машины затерялось на улицах ничего не подозревающего города.

    Глава 6
   
    Младший сержант патрульно-постовой службы Первомайского РОВД Калык Турганбаев не спал толком уже третий день. Сначала их перевели на усиленный режим несения службы, а потом вообще загнали в казармы. Калыку вообще-то не привыкать. Он-то в милиции сразу после армии. Казарма так казарма. Только надоела эта свистопляска. Народ волнуется, митинги разные устраивает – хорошей жизни требует. А кто за милиционеров кричать на площади будет? Можно подумать, что милиция лучше живет, чем другие. Зарплата мизерная, льготы хоть и есть — так за ними набегаешься, пока выбьешь. Пайковые уже сколько не платят!? И за эти копейки ходи тут по городу с резиновой дубинкой! И начальство тут еще! Встать-лечь! Сегодня опять — подняли с утра, вывели на развод, невнятно прочитали приказ. Старлей потом этот приказ еще раз прочитал нормальным языком и сказал: “Короче, все как всегда! Ходим, смотрим за порядком. Нам будут приданы автоматчики из спецбатальона. На провокации не отвечать! Огонь без приказа не открывать! В стычки с населением не вступать! Патрулируем по своим маршрутам! Все! Вперед и с песней!”. Старлею хорошо. Сейчас приказ прочитает и домой спать пойдет! Да, не-ет! Зря он на старлея. Он хороший мужик и у него, как и у Калыка, тоже квартиры нет! Тоже с двумя детьми в общаге живет. Да-а! Ну, Калык-то понятно. Он в милиции служит, потому что в село ехать не захотел. И потом, куда ему еще податься? Он кроме как приказам подчиняться да в строю ходить ничего не умеет! После школы в армию, после армии в милицию! А старлей, вроде умный мужик, а то же, как рядовой — и в дождь и в снег на улице! Вместе со всеми! Хоть бы угрозыске работал! Там хоть с подследственных (или как там их — обвиняемых?) можно хоть какие-то бабки содрать. А в ППС какие бабки? Так — слезы одни. Так ведь старлей не берет! И им запрещает. Идейный! Да на фик им, рядовым ментам эти идеи. Им жрать хочется! Да и пожить нормально! Ну и что, что ты там какого — нибудь лоха обыщешь и пару сотен, случайно в карман себе сунешь? Лучше всего конечно иностранца какого-нибудь. Остановишь под предлогом проверки документов, в бумажник заглянешь, вроде как наркотики ищешь! Неправильно, конечно. Не по инструкции. Нельзя им по всякому поводу останавливать людей! Повод нужен! Например, если человек подозрительный! А иностранцы — они все подозрительные! Или бухарика какого-нибудь остановишь. Не забулдыгу какого-нибудь — какой с них толк, а чтобы одет был поприличнее. А там – нарушение (распитие спиртных напитков в общественном месте) – и в отделение. По дороге припугнешь, мол, письмо на работу напишем, мужички-то и колются – сами дают. Из заначек вытаскивают и молят – отпусти, мол, брат, не позорь. Ну, морду, конечно, сделаешь построже – ну ладно, мол, только для тебя, заставляешь, мол, инструкцию нарушать, ну что с вами пьяницами поделаешь, давай быстрей свои деньги и смотри — больше не попадайся. А потом с братанами выпьешь да домой малость принесешь. Да и жена уже привыкла – как войдешь, так сразу на карман смотрит. Детям чего – нибудь возьмешь, жвачки там какой-нибудь. Вообще хорошо бы, выучиться на офицера и участковым в селе каком-нибудь, поближе к городу. Поймал какого-нибудь наркота и “прессанул” немного. Он-то с перепугу на себя всех ворованных в селе курей и возьмет. Подкинешь ему еще в карман анашички пакетик – вот тебе и готовый рецидивист. Оформляй. А не хочешь в зону – неси деньги, брат. Тем круче статья — тем больше денег. Домишко можно было бы купить какой-никакой. Детей— то на ноги ставить надо! А как их поставишь с такой зарплатой? Так что, зря, ротный целку из себя строит. Так будет продолжать — или ребята его сдадут с чьей-нибудь подачи сверху или начальство само уберет. Им же тоже там наверху кушать хочется. А если им каждую неделю в коробке никто баранчика освежеванного не приносит – зачем им такой ротный? Да, зажрались конечно они там, наверху. Они-то во всем и виноваты! Они заставляют простых ментов прохожих шмонать да пьяниц обирать. Потому что отмечаться надо каждый месяц. А если не отметился – не жди повышения! И пайковые не дадут. И льготы зажмут. Поневоле начнешь хватать всех подряд и в карманы лезть. Кушать-то хочется!

Патруль медленным шагом подходил к зданию Дома ООН, когда включилась рация и хриплый голос, прерываемый помехами, передал: “Внимание, патрулям! От Ошского базара, по направлению к центральной площади движется толпа! Всем патрулям седьмого участка быстро собраться возле супермаркета “Бета Сторес”! Оперативная задача — не допускать проникновения к площади людей с прилегающих улиц! Обеспечить порядок!” Потом пошла какая-то неразбочивая команда, но Калык не стал разбираться. Он быстро выключил рацию, взглянул на своего напарника и на снулого солдатика с автоматом, которого сегодня им придали для усиления и сказал: “Пошли назад!” Они быстрым шагом дошли до пересечения улиц Чуйский проспект и Ибраимова, и там, получив приказ, выстроились в цепочку, перегородив доступ к центральной улице.

Через некоторое время послышался неясный шум. Солдаты и милиционеры, стоявшие в оцеплении стали вытягивать головы по направлению к Ошскому рынку. Офицеры засуетились. Со стороны Белого Дома подъехал белый китайский джип с надписью “ППС 08” на двери. Из джипа вылез толстый полковник милиции, прошелся, разминаясь и высокомерно посматривая в сторону Ошского рынка. Затем он остановился, встал, слегка раздвинув ноги, лицом в сторону приближающейся толпы и замер.

Толпа, ведомая спасителем наркоманов, угрожающе текла по Чуйскому проспекту, заливая близлежащие тротуары. Прохожие торопливо уходили в переулки, но, некоторые из них вливались в людскую реку. Владельцы магазинов, еще не чувствуя беды, с любопытством посматривали на проходящих мимо веселых революционеров. После того, как основная масса людей прошла, на тротуарах, словно клочья пены, оставались небольшие кучки обсуждающих событие обывателей.

Полковник махнул рукой и из джипа вылез лощеный блюдолиз с мегафоном в руке. Он протянул мегафон патрону, но тут из толпы вылетела бутылка и со звоном разбилась прямо у ног толстого полковника. Тот, оттолкнув мегафон, бросился к машине и через несколько мгновений джип уже мчался к Белому Дому. В толпе раздался свит и улюлюканье.

Командир роты патрульно-постовой службы Первомайского РОВД Нурдин Саржанов хотел кушать. С утра ничего не ел, да и нечего было, потому что жена уехала, демонстративно забрав детей, на Иссык-Куль, к родителям. Да и все время на работе, некогда было что-нибудь купить, чтобы хоть перекусить. Поэтому он был благодарен своим ребятам, которые деликатно отворачивались, когда особо громкое урчание в животе доносилось и до них. В целом, Нурдин был за митингующих. Довели народ до ручки. Вот он и пошел на площадь. Но закон нарушать нельзя. Закон — он и в Африке закон. А Нурдин давал присягу. На верность этому же народу, который сейчас течет мимо него, похожий на весенний сель. Но там, в тексте присяги были и слова про Президента, вроде и ему присягали. Кому же больше и не припомнишь – то ли народу, без которого Президент пустой звук, то ли Президенту, который теперь хочет отгородиться от своего же народа телами солдат и забором! Ладно. Надо поменьше думать! Вон Калык Турганбаев рот раскрыл, на толпу засмотревшись. Того и гляди, сам пойдет вместе с ними. “Турганбаев, закрой пасть!” – сказал лейтенант своему подчиненному. Тот виновато улыбнулся. Лейтенант тоже улыбнулся. Пацаны еще, хотя уже и мужчины!

Рация запищала. Нурдин нажал кнопку приёма, прижал рацию к уху и услышал голос командира: “Нурдин! Давай, перемещайся к площади! Займи позицию у медцентра Байыш!”. “Есть!” ответил Нурдин и скомандовал напряженно прислушивающимся подчиненным: “Рота! Стройсь! За мной шагом, а-аршь!”. Милиционеры бестолково построились и нестройным шагом пошли за своим командиром. Через несколько минут рота присоединилась к солдатам, стоявшим в оцеплении у Белого Дома.

    Глава 7
   
    Кадыр-уулу Орунбаев сидел в своем кабинете в здании Жогорку Кенеша на старой площади и писал рапорт. Его куратор, полковник Министерства Национальной безопасности не терпел, если рапорт запаздывал. Поэтому, кровь из носа, каждый месяц, 24 числа, будь добр, пиши, что и как, кто и где! Пиши, если не хочешь, чтобы все узнали, с кем ты связан и как тебе досталась популярность у народа. Пиши, если не хочешь, чтобы тебя обвинили в связях с подпольными исламскими группировками и пособничестве врагам Республики. ” Закладывать” депутатов и помогать МНБэшникам собирать на них досье, в общем, было нетрудно и интересно – среди депутатов такие были экземпляры, клейма ставить некуда. Но писать доносы на братьев по вере было трудно и каждый раз, положив перед собой чистый лист бумаги, Кадыр уулу испытывал угрызения совести. Он прекрасно понимал, что стоило МНБ пустить слух, что он Кадыр уулу Орунбаев регулярно осведомляет их о деятельности религиозной организации, которая финансировала его предвыборную компанию и в руководство которой он входит, то тогда его жизни грош цена.

Вот теперь приходится сидеть и писать. А ведь на улице такие дела происходят! Волнения и митинги, в родном ему Джалал-Абаде народ уже сам назначает губернаторов. Ему бы туда, домой. Он мог бы возглавить народное движение. С его-то авторитетом. А тут пиши рапорт. Или как это называется – доклад? Донос?

Дело идет к тому, что Акаеву не удержаться! А если этот лысый глупец потеряет власть, то и его подручные из МНБ тоже могут потерять все – и власть и компромат на него, Кадыр уулу Орунбаева! Нужно только умненько направить массу в нужную сторону!

Конечно же, Кадыр уулу не сидел сложа руки. Было бы глупо с его стороны сидеть в кабинете в такое время. Он несколько раз посетил мятежный Джалал— Абад, где народ силой захватил здание милиции и городского Кенеша. Сначала Кадыр уулу пытался утихомирить людей, но потом, увидев, что земляки настроены серьезно, выступил с парой зажигательных речей с неясно очерченной направленностью. Вроде как пора Акаеву одуматься и отдать власть, но и мутить воду, получив подачку, народу не подобает. Уважение надо иметь к себе! А он, Кадыр уулу Орунбаев, поборется уж за его права. Поскольку поставлен на это этим самым народом! Народ слушал, но между тем, разбирал на булыжники бордюры и выстругивал палки. Однако, таскаться по улицам Джалал-Абада с толпой полупьяных базарных торговцев и возбужденных женщин непонятного происхождения Кадыр уулу не собирался. Народ-то оно, конечно, народ! С его помощью можно на самую вершину взлететь в одночастье! Но для этого нужно быть в нужном месте в нужное время! Похоже, что сегодня это самое время настало! И нужное место – это Белый Дом! Правда, может и так случиться, что Акаев переломит ситуацию, и в очередной раз выйдет сухим из мутной воды, но вряд ли! Люди уж больно взбудоражены и доведены до края!

Депутат разволновался, бросил ручку на стол и вышел в коридор. Там было тихо. Народные избранники, пользуясь шумихой и неразберихой, потихоньку занимались собственными делами. Одни поехали в свои округа, чтобы прощупать настроение народа, другие спешно переводили бизнес в более спокойный и привлекательный Казахстан, третьи толклись в толпе, пытаясь выяснить направление, в котором надо работать – то ли Акаева охаивать, то ли наоборот, засветиться как защитник существующего строя. От этого многое зависело – карьера, новые выборы, благополучие, наконец!

Кадыр-уулу вышел на улицу и пошел в направлении Белого Дома. Собственно никаких конкретных дел у него не было, но, заглянуть в БД и узнать настроение людей, было бы полезно. Депутат прошел к восточному входу, предъявил пропуск высокому солдату и вошел в Белый Дом.

    Глава 8
   
    Самат сидел в машине, стоящей в одном из укромных переулков недалеко от Белого Дома и ждал. Рядом с ним, на пассажирском сиденье стоял металлический термос с кофе и время от времени, Самат наливал себе глоток крепкого напитка, чтобы ярость, которая клокотала в нем, не утихала.

Собственно, это была не ярость. Самат и сам не знал названия тому чувству, которое время от времени подступало к горлу. Наверное, месть. Несколько месяцев назад желание отомстить за сломанную жизнь, за отрезанное ухо, глухое недовольство бестолковыми вождями и тупыми руководителями всех рангов, всесокрушающая наглость нуворишей, скупивших всю страну и торгующих ею оптом и в розницу, жалость к спивающемуся от безработицы народу, горечь от того, что целая страна – многострадальная и бесконечно достойная лучшего — лежит в разрухе, в то время как кучка случайных людей владеет народным достоянием, доставшимся им в результате махинаций  — выдернуло Самата из сонного Каджи-Сая и вернуло в столицу. Самат вновь пришел в свой Институт, где его приняли с радостью. Правда, сотрудники увидели уже не прежнего Самата — выпивоху и любителя жизни, но вместо этого перед ними предстал суровый немногословный мужчина с обезображенным ухом, уже не рассказчик, а слушатель, уже не друг, но приятель, пока не убийца, но мститель. Впрочем, Самат и не знал толком, кому мстить. Но, глухое недовольство, которое бродило в нем, требовало выхода. Самат не стал примыкать к каким бы то ни было движениям и партиям, которые требовали смены власти и славились своим радикализмом. Он видел там только амбиции и неутоленную жажду власти.

Самат не любил толпы. Он знал, что в толпе ты теряешь индивидуальность, становишься лишь одним из них, кричащих бессмысленные лозунги и легкоуправляемых, превращается в часть стада. Когда-то дед Самата, Абдрахман, узник сталинских лагерей, осужденный за нежелание вступать в колхоз, говаривал ему: ”Никогда не работай на правительство! Оно тебя всегда обманет!” Власть загнала бывшего батрака в лагеря за то, что он посмел сохранить в себе стремление к благополучию и самостоятельности. Но кучка людей, назвавших себя Коммунистическая партия, сказала –“ Кто был никем — тот станет всем!”, что означало “Что было твоим — будет нашим!”. И все, кто думал, что можно быть отдельным, остались под копытом революции. Прошло время и толпа примирила всех. И внуки тех, кто сидел в лагерях и тех, кто их сажал, вышли на площадь, пряча в потных ладонях деньги новых кыргызов, и начали кричать, срывая в кровь голодные желудки, с ненавистью глядя на холеные окна Белого Дома: “ Акаев — уходи!”

Но в этот день, Самата не было на площади. Он сидел за рулем подержанной машины и, жадно вглядываясь в протекающую мимо толпу, мучительно размышлял, глотая терпкий напиток. Он думал о тех, кто бездумно шел в толпе в предвкушении зрелища или крови. Самат понимал, что среди этих людей совсем мало тех, кто действительно хотел изменить что-то и действительно верил в то, что это ”что-то” можно изменить. Большинство в толпе составляли молодые люди, прибывшие из близлежащих сел, радостные от предвкушения “бузы” и шальные от безнаказанности. Звериный отблеск древнего инстинкта, который когда-то заставлял людей сбиваться в стаи для того, чтобы достать пропитание, уже поблескивал в полупьяных глазах провинциалов. Этот отблеск, пока еще прикрытый криками и лозунгами, уже отдавался в нарядных витринах дорогих магазинов, бесстыдно выставивших напоказ свои беременные товарами тела. И эти глаза уже жадно ощупывали эту роскошь, мысленно примеряя и распаляясь от желания иметь. Но время еще не наступило.

Вместе с мужчинами шли изможденные от беспросветной жизни женщины, смущенные от возможности хоть раз встать с ними вровень. Привыкшие к покорному повиновению, но получившие возможность выкричаться на людях до слез, лихорадочно возбужденные, они шли в первых рядах, поощряемые мужчинами, снисходительно позволившими им хоть раз в жизни исцарапать лицо о милицейские дубинки. Неврастенического типа тетки, обреченно бросающиеся на мужчин в форме, будь-то милиционер или железнодорожник, выпучив глаза, торопились занять передние места в тупорыло текущей толпе и острый запах женского пота уже застилал ближние к площади улицы. Несколько интеллигентных дам бальзаковского возраста брезгливо и субтильно передвигались поодаль, судорожно сжимая в тонких ручках дорогие мобильные телефоны и цифровые камеры.

Самат сидел в машине, и шелест протекающей мимо толпы зловеще доносился до него, проникая даже через закрытые стекла. День 26 марта 2005 года, которому суждено войти в историю кыргызского народа, обреченно отсчитывал минуты и секунды, оставшиеся до часа Х.

    Глава 9
   
    Абдыш шел в толпе, движимый энергией массы. Все шли и он шел. Впереди показалась широкая площадь, уже запруженная народом и толпа растворилась в еще большем скоплении разночинного люда. Никто не выступал и никто не знал, куда идти и что делать. Люди бесцельно ходили по площади, истомленные предвкушением зрелища, изредка толпясь у наиболее крикливых ораторов, которые то и дело возникали в разных концах площади. Какая-то полупьяная русская женщина средних лет толклась среди людей с синим платочком в руках и слезливо приговаривала: “Родные мои! Родные мои!”. Ближе к середине дня народ стал подтягиваться к зданию Исторического музея, где на трибуне, отделанной красным гранитом, появились лидеры разных движений и партий. Одновременно на площади появились всадники, которые, размахивая голубыми тряпками, с криками носились по площади, грозя подавить народ. Прямо посереди площади проехала грузовая машина, с которой стали скидывать пакеты с пластмассовыми бутылками. Народ хватал дармовщину и тут же с шипением открывал бутылки, жадно приникая к вожделенной воде.

Абдыш хотел было отойти к краю площади, но тетка в кардигане схватила его за руку и потащила к трибуне, приговаривая: “Пошли, пошли, там интереснее!” Абдыш безмолвно пошел за женщиной, кляня себя за безволие, но все же подчиняясь какому-то неясному чувству, невесть откуда взявшегося в глубине запитого тела.

На трибуне стояли лидеры партий и движений и несколько совершенно посторонних людей. Известные своей привычкой рвать на себе рубашки, защитники прав человека в белоснежных головных уборах надрывно кричали в охрипшие мегафоны речи, но мало кто слушал слова и понимал смысл. Народ возбужденно впитывал в себя истеричные звуки и критическая масса ненависти уже подходила к последней черте. Бронзовая женщина, держа в руке какой-то шарик, отстраненно плыла над толпой, стыдясь взглянуть вниз, на народ, свободу которого она должна была олицетворять.

Какие-то молодые люди с малиновыми повязками на голове и надписью “Кел-Кел” на новеньких футболках сосредоточенно отрабатывали в толпе американские гранты. Но денег для того, чтобы оклеить весь город листовками с тюльпаном оказалось недостаточно, да и торговая марка оказалась не очень уж сильной и легко запоминающейся. Руководители этой группы слишком поздно и слишком дешево продались, не запомнились людям, компанию по привлечению внимания общественного мнения начали поздно. Активистов оказалось мало, да и координатор движения, по–видимому, во время семинаров в США плохо слушала лекторов. Кураторы стояли в сторонке и нервничали. Схема, отработанная в Тбилиси и Белграде, Киеве и Братиславе в Бишкеке работала плохо.

Милицейский полк, стоящий оцеплением вокруг Белого Дома, обреченно выполнял свой долг. Щиты и дубинки, которыми вооружили этот полк, пока еще успокаивали. Однако, ожесточенный напор бестолково кидающихся на оцепление женщин, знающих, что солдат не ударит, становился все сильнее. До поры до времени слабое равновесие между привычкой к повиновению, страхом перед властью и желанием выплеснуть накопившуюся злобу и ненависть к власть предержащим, держалось у железного забора, огораживающего Белый Дом. Но никаких видимых действий ни с той, ни с другой стороны не предпринималось. Видимо, никто не знал, как поступить.

Абдыш тоскливо стоял почти у самой трибуны и тоже не знал, что делать. Ему хотелось уйти, но тетка в кардигане почему-то держала его за руку, как ребенка, и забытое чувство покорности держало мужчину как привязанного. Абдыш медленно переводил взгляд с одного лица на другое и с удивлением видел, что народ-то собрался что ни на есть разнородный – студенты, изможденные старики из сел, городские интеллигенты, пацаны на велосипедах, явно из Маевки, плохо одетые провинциалы, какие-то женщины с плакатами, коротко стриженные молодые люди — то ли бандиты, то ли сотрудники органов. Было много зевак, которые пришли сюда, чтобы просто посмотреть, чем это все кончится.

— Ты поближе ко мне держись, парень! Когда дело начнется, вдвоем будет сподручнее! – говорила тетка, не отпуская, впрочем, крепко сжатой руки.

— Какое дело? – Абдыш оглянулся на тетку и в какое-то мгновение увидел вдруг, что это действительно молодая, довольно миловидная женщина. Ожесточение, которое было на лице, ушло и теперь на нем проступило какое-то умиротворение, придающее ему своеобразную красоту. Абдыш опустил взгляд. Женщина инстинктивно поняла мужское смущение.

— Слушай, а мы даже не познакомились! Тебя как зовут? – Женщина взглянула на Абдыша, словно оценивая.

— Абдыш. Абдыкадыр меня зовут! – сказал Абдыш, стыдясь своего вида и снова опуская взгляд.

— А меня Нургуль! – тетка понизила голос и наклонилась к Абдышу

— Сегодня магазины будут бомбить, понял?! Мой деверь на грузовике подъедет из Арча-Бешика, грузить поможешь! А потом поделимся! Ты мне сразу понравился! – Тетка шутливо толкнула Абдыша, но теперь рука была мягкой.

— Как это – бомбить? – Абдыш невольно отодвинулся. Но Нургуль снова приблизилась и сказала тихо:

— Что ты орешь, дурак! Пойдем, отойдем! – Она снова взяла за руку Абдыша и потащила его в сторону. Отойдя в сторону и выбрав место потише, Нургуль сказала:

— Сегодня вечером люди магазины будут грабить, окаисся, понял!

— Откуда ты знаешь? – Абдыш невольно понизил голос и оглянулся.

— Мой брат телохранителем у Адиля Тойгонбаева работает. Им приказали сегодня вечером в некоторых магазинах витрины побить! А там мол, народ сам разберется. Сначала «Альфа Сторез» разбомбят (он тут близко!), а потом “Народный” начнут. Им сказали – самим ничего не брать. Только подъехать и витрину разбить. А деверю моему брат сказал, чтобы тот приехал на своем грузовике к «Альфа Сторез», потому что там товаров дорогих много. Понял теперь? Какой ты непонятливый! Акаев 15 лет нас грабил, что? Теперь мы не можем взять что-нибудь из этих магазинов? Они нас грабили и эти вещи в магазинах наши, потому что на наши деньги в Турции и Китае купленные. А теперь мы наши деньги назад вернем! Понял, теперь? – Тетка воодушевилась. Но Абдыш совсем не обрадовался.

— Как это – брать чужие вещи? А милиция? – Абдыш посмотрел на тетку.

— И-ий! Милиция! Посмотришь — милиция сама будет из магазина таскать, когда начнется! Они, что? Не люди, что ли? А если все начнут стекла бить? Все пять тысяч человек? Где ты столько милиции возьмешь? А если что – можно сказать – все брали и я взял! Эй, когда ты со всеми берешь, это не то, что ты бы один взял! Тогда это воровство называется! А в толпе – это значит ты Акаеву и его семье отомстить хочешь! Что, не имею права? А вы мне работу дайте! У вас тут у всех квартиры в городе! Живете здесь припеваючи – и горячая вода и холодная! И кинотеатры вам и троллейбусы! А мы что там, в селе видим? Пособие на детей не платят! Света нет! Воду из арыка берем! Поэтому будем разбивать ваши проклятые магазины! Мы тоже хотим жить хорошо! Дайте хоть раз в жизни ананас попробовать! Дайте хоть раз платье красивое одеть! Что же мы, второй сорт, окаисся? Так что ли? — В зеленоватых глазах женщины появился сумасшедший огонек. Возбудившись, она невольно напирала на Абдыша, а тот только пятился, но теплое чувство, появившееся в груди несколько мгновений назад, ушло.

— Ладно, ладно! Но только странно как-то! Там же, в этих магазинах, тоже люди работают! Не сам же Акаев или его сынок там за прилавками сидят. Реализаторы какие-нибудь! Они тоже, наверное, на свои кровные товары привезли из той же Турции. В долг взяли или что продали, чтобы раскрутиться. А тут тебе на, пришли, витрину разбили и все унесли! Они-то в чем виноваты? – Абдыш смотрел на женщину и видел, что его слова утонули в зеленом безразличии вдруг ставшими рыбьими глаз.

— Да какие, там… реализаторы? Я же тебе говорю, «Альфа Сторез» и «Народный»! Это же Акаевского сынка магазины, оакисся! Все об этом знают! Хватит, достаточно они из нас крови попили! – женщина с сожалением смотрела на Абдыша.

— Слушай! Как же это? Адиль-то — Акаевский зятек, а сынку-то — джезде будет! Что же — он хочет своих родственников ограбить получается! Так что ли? — Абдыш огляделся. Народ начал напирать на чугунную ограду, окружающую Белый дом. Милиция пыталась сдержать напор, но не очень старалась.

— Да пусть они там сами свои семейные проблемы решают — кто кого ограбить хочет! Короче! Сегодня за один час ты можешь себе такие вещи взять, какие никогда себе позволить не мог раньше! Куртку, например кожаную! А то смотри – в обносках каких-то ходишь! – Женщина снисходительно оглядела Абдыша. Тот вздернул подбородок.

— Слушай, тетя! Ты мои обноски не трожь! Я их на свои, заработанные деньги купил, а не с витрины чужого магазина снял, поняла! – Абдыш решительно повернулся и пошел прочь.

— Смотри-и-ка! Честный какой нашелся! За пузырь водки, небось, мать родную продашь, а туда же! Много ты своей честностью достиг в этой жизни, пенёк ты обоссанный! Иди — иди! – Кардиган дернулся и через некоторое время уже был в первых рядах толпы, штурмующей Белый Дом.

    Глава 10
   
    Младший сержант Турганбаев стоял спиной к чугунной ограде Белого Дома. Рядом ним, придерживая ссадину на лбу, стоял старший лейтенант Нурдин Саржанов. Прямо перед их лицами, брызжа слюной и опаляя лица перегаром, бесновалась толпа. Какая-то тетка в кожаной куртке, одетой прямо на мохнатый кардиган, сорвала с сержанта фуражку и, бросив ее на грязный асфальт, стала в ярости топтать ее ногами. Турганбаев замахнулся было дубинкой, но женщина бесстрашно подставила лицо и свистящим шепотом сказала: “Попробуй ударь!” и милиционер опустил руку. Женщина плюнула ему на мундир. Толпа улюлюкала и свистела. Пожилой мужчина, приблизившись к Нурдину, сказал тихо: “Лейтенант, лучше уведи людей! Видишь, что творится! Как бы не затоптали вас!”. Нурдин улыбнулся краем губ, но остался на месте. Мужчина с сожалением отошел.

Рация заработала и голос командира, прерываемый ревом толпы, прокричал : “Нурдин, смещайся к центральным воротам!”. Лейтенант крикнул: “Взвод, за мной!” и побежал вдоль забора, чувствуя спиной, что за ним бежит только несколько подчиненных. Некоторые милиционеры свернули в сторону здания Дома профсоюзов, и, снимая на ходу кителя и бросая дубинки и щиты, побежали прочь от Белого Дома.

У центральных ворот забора стоял отдельный батальон милиции, экипированный по всем правилам. На милиционерах были шлемы с плексигласовыми щитками, бронежилеты, прозрачные щиты и дубинки. Батальон внушительно стоял у ворот и демонстрировал готовность защищать Белый Дом. Однако команды защищать не поступало.

Некоторые из стоящих напротив защитников Белого Дома людей подходили к ним и говорили: “Джигиты, вы тоже кыргызы! Ваши матери и отцы, сестры и братья — среди нас! Кого вы защищаете? Акаев и его семья ограбили и вас тоже! Вы стоите здесь за мизерную зарплату, за место в общаге, за кусок черного хлеба! Бросайте свои щиты и переходите к нам! Мы все родственники – нарынцы, иссыккульцы, ошане, кочкорцы, джумгальцы! Неужели вы будете стрелять в своих родственников? Неужели вы будете стрелять в нас? Кыргызов мало! Завтра же наши родственники найдут вас и ваших родственников и позор покроет ваш род!”. Милиционеры робко прикрывались щитами и прятали глаза.

Многим из стражей порядка не хотелось стоять у железной ограды Белого Дома. Да и за что стоять? За ту несчастную зарплату, которую нам платят? Большинство из нас вынуждено подрабатывать после работы – кто охранять банк, кто магазин. Кто побойчей да покруче после работы возле райотделов околачиваются – вдруг удастся перехватить “жиряка” какого-нибудь, “развести” проблему или “отмазать” кого-нибудь. Весь райотдел на “разводках” живет. Один следак дело открывает — другой берет деньги с клиента за то, чтобы дело закрыть и делится с тем, кто его открыл. Чем раньше ”разводку” начнешь тем меньше заплатишь. Любое делo можно закрыть, даже со смертельным исходом. Все можно доказать, если деньгами логику подкрепить – и получится, что потерпевший сам на ножик упал и предсмертную записку написал. Главное — до суда не доводить! Но если дело до суда дошло – то придется клиенту изрядно поистратиться, чтобы тюрьмы избежать! Там уже свой распорядок – прокурору надо дать, судье надо сунуть!

Приходиться крутиться, чтобы семью прокормить, а тут требуют: “Будьте вежливыми, соблюдайте законность!’. Попробуй быть честным и вежливым, когда тебя дергают на бесконечные операции и усиления, заставляют писать бесконечное количество бумаг, пайковые задерживают, а граждане вообще за человека не считают! Любой пьяный “пенек” может вывернуть пальцы веером, угрожать, проклинать и кричать. Попробуй тут удержись, чтобы не пнуть его, суку! Попробуй быть спокойным, если начальство давит “Отчет давай!”, а как его дашь, если целлофановый пакет на голову не наденешь, да и признание не выбьешь пинками и дубинками. Как же гражданина принудить к надлежащему поведению, если наручниками его к батарее не приковать или противогазом не придушить? Что же теперь с ним, беседу вести о Достоевском или о свободе как осознанной необходимости? Можно бы, да вот образование всего десять классов. А кто, кроме нас таких, малообразованных, в милицию пойдет, на такую-то зарплату? Единственное место, где нам можно хоть немного значительным человеком себя почувствовать, немного властью насладиться! Ну и что, что не умеем этой властью пользоваться! Не надо нас учить! Когда мы в форме – мы хозяева района! Кого хочешь “загасим”, любого, кто нам попадется, пусть хоть профессор — заставим плакать и просить! А что! И пускай! А то свободу слова ему подавай или еще чего там! А мы ему, суке, дубинку в рыло! На, жри! Свободу тебе надо? Законы знаешь, козел вшивый? Мы тебе покажем законы! Пакет анаши в карман, как капитан Жеглов учил, и вот тебе статья! А-ха, не хочешь в камеру? Вот мобила, звони домой, пускай жена денежки привезет! Нет у жены? Родственникам звони, а то сейчас мы тебя в камеру и кто его знает — через полчаса петушком запеть можешь! Мы тебе устроим! Мы тебе, мля…! Мы всем вам…, мля!

Ах, сладостно-то как! Почувствовать власть над человеком! Увидеть заискивающие и испуганные глазки, трясущиеся ручки! И понять, что сейчас ты все можешь – и в камеру этого интеллигента запихать пинками под зад! И денег с него вытрясти, сколько он сможет с испуганных родственников собрать! И в морду его, в морду его — дубинкой или лучше кулаком в эту — мягкую, белую морду! За все отомстить – за бессмысленную и беспросветную жизнь, за отсутствие образования и невозможность его получить без денег, за тупых учителей, что выучить не смогли да и не умели, за отсутствие желания учиться и маленькую зарплату, за недоступную красивую соседку — чужую жену и вообще…, за просто так! Из-за того, что черная волна ненависти ко всему и ко всем захлестывает горло и кончики пальцев немеют от желания кого-нибудь ударить! Все равно ничего не будет! Никогда никому ничего не было!

Здесь, правда, в морду не дашь. Того и гляди, сам получишь! Ишь, как напирают! Вообще, свалить бы отсюда куда подальше! В улице пьяниц шмонать веселее, чем здесь от булыжников щитом заслоняться! Скорей бы кончилось все это!

Железные ворота за спиной отворились и милиционеры, пятясь и прикрываясь щитами, ввалились на территорию Белого Дома и закрыли ворота за собой. Народ полез на ограду.

    Глава 11
   
    Нурбек докуривал уже третью сигарету, когда бригадир крикнул: ”Давай пошли, братки!” и толпа бандитов, одетых в белые кепки, крякнув, грузно двинулась вперед. Пробежав по лестнице, они выбежали на площадь с правой стороны Исторического музея и крепко сжимая в руках куски арматуры, ринулись на стоящих там людей. Нурбек, не испытывая особых чувств, побежал вместе со всеми.

Увидев людей с арматурой, передние ряды стоящих на площади стали разбегаться. Однако других демонстрантов вид наемников с дубинками в руках не смутил. Более того, увидев, что власть наконец предприняла какие-то действия, толпа воодушевилась и вскоре град камней и кусков асфальта обрушился на головы белокепочников. Но те продолжали бежать, размахивая прутьями.

Нурбек увернулся от куска асфальта, разозлился и с размаху опустил прут на плечи какому-то парнишке, с голубой повязкой на голове. Тот жалобно вскрикнул и, обхватив враз обессилевшую руку, вильнул в сторону. Нурбеку стало весело. Он грозно выкрикнул и занес руку для следующего удара. Однако следующая цель — тщедушная девушка — оказалась недостойной настоящего джигита и Нурбек, выматерившись, просто толкнул ее свободной рукой. Сразу несколько мужчин, стоявших рядом с девушкой, бросились на бандита с криком: “Не трожь!”. “У-у, с-с-сыге!” – закричал Нурбек, замахиваясь железным прутом, но тут ему прямо в лицо швырнули пластиковую бутылку с водой и он смешался, подумав, что бутылка стеклянная. В следующую секунду на голову бандита посыпались удары. Кто-то вцепился в руку, крепко держащую прут и резко вывернул ее. Нурбек выпустил орудие и тонко закричал: “Э-й, байке, я с вами!”.

“Ну вот, дурачок! Надо с народом быть! А то, за Акаева вздумал заступаться! Лысому конец!” – ласково приговаривал какой-то благообразный старик, вытирая кровь с пробитой головы бандита и перевязывая ему голову цветастым платком. Нурбек стоял в толпе и все еще озирался, не веря, что все обошлось. Но никому уже не было дела до него дела. Толпа смяла милицейское ограждение, ворвалась на территорию Белого Дома и побежала к зданию. Нурбек побежал со всеми.

Глава 12
   
    Самат видел, как толпа смяла милицейское ограждение и ворвалась в Белый Дом. Через некоторое время окна семиэтажного здания начали раскрываться и из них посыпались какие-то бумаги. Какие-то восторженные люди высовывались из окон и махали голубыми платками. Компьютер вылетел из окна и упал в клумбу. Упоенные безнаказанностью и по настоящему восторженные люди выходили из здания, волоча за собой красные ковровые дорожки и разрывая их на части прямо на крыльце Белого Дома. Несколько чиновников выволокли из здания, но бить не стали, а заставили поклясться на верность народу. Те покорно повторили корявые слова клятвы и были с миром отпущены. Какой-то парень потащил в сторону в кровь избитого командующего Национальной гвардией, прикрывая его пиджаком. Другого, ненавистного народу и жестоко избитого приспешника, какие-то сердобольного люди увели с глаз долой. Народ крошил окна межэтажных перегородок и витрины белодомовского буфета. Здоровые как быки джигиты пинками выбивали двери запертых кабинетов и потрошили сейфы и столы. В коридорах летали бумаги. Редкие чиновники пытались уговаривать и призывали не ломать, потому что завтра уже им, революционерам, придется осваивать эти кабинеты и туалеты, но их мало кто слушал. Мутный поток толпы заливал Белый Дом и тетка в кардигане уже сидела в президентском кресле, позируя телеканалу “Пирамида”. Телеканал CNN беспрерывно транслировал репортажи с площади и весь мир с затаенным восторгом наблюдал, как очередная цветная революция рвет на части страну, называющей себя “островком демократии”.

Самат видел, как люди, насладившись возможностью походить по коридорам Белого Дома, стали выходить на улицу. Энергия разрушения все еще клокотала в разгоряченной крови и требовала выхода. Власть, которая казалась такой незыблемой, на деле оказалась гнилой и рухнула как колосс на глиняных ногах! Милиция, которая еще несколько минут назад демонстрировала мощь, разбежалась и, уже можно было пнуть беззащитного перед толпой генерала. Еще не осознавая, что весь город оказался в ее власти, толпа ждала указаний. Но никто не знал, что делать. Новоявленные лидеры неожиданно, в несколько минут получили то, к чему шли несколько лет! Никто не знал, куда делся Президент Акаев. Говорили, что он уехал из Белого Дома давно, еще половина одиннадцатого и погрузившись с семейством в вертолет, затребованный из российской военной базы, отбыл в Алматы. Другие утверждали, что Акаев выехал в Койташ, к месту дислокации военной части и с верными ему полками уже выдвигается к городу. Между делом нашли несколько ящиков с готовыми к стрельбе автоматами Калашникова.

Самат вышел из машины. В руках у него был продолговатый сверток. Он прошел во двор жилого дома, который стоял прямо напротив Дома Правительства, вошел в третий подъезд и поднялся на второй этаж. Затем он полез по железной лестнице и толкнул люк, закрывающий вход на чердак. Люк был открыт. Самат втолкнул сверток, а затем сам втиснулся в люк. На чердаке было темно. Однако Самат уверенно прошел к чердачному окну, заложенному кирпичом и выходящему прямо к Белому дому и дернул за кусок проволоки, торчащий из кладки. Несколько кирпичей выпало из стены и открылся вид прямо на крыльцо Белого Дома, где уже вовсю буйствовала митинговая стихия. Самат развернул сверток и вытащил винтовку. Затем он достал аккуратно завернутый в отдельную тряпку оптический прицел и прищелкнул его к оружию. Коротко взглянув в небольшой открывшийся проем в окне, Самат достал пакетик жвачки, медленно развернул его и сунул ароматный брикет в рот. Затем он присел на приготовленный заранее ящик из под бутылок, вскинул винтовку к плечу и прильнул к окуляру. Поймав в видоискатель крыльцо Белого Дома, он увидел прямо перед собой сияющие лица революционеров. Медленно переводя прицел в пределах определенного сектора стрельбы, Самат нервно нащупал курок уже заряженного оружия и замер в ожидании.

    Глава 13
   
    Кадыр-уулу беседовал в одном из кабинетов Белого Дома, окна которого выходили на север и не видел, как толпа прорвалась сквозь милицейское заграждение у главного входа и начала заполнять территорию, огражденную железным забором. Когда он услышал шум и увидел людей в коридоре, было уже поздно. Первым желанием Кыдыр-уулу было вбежать снова в кабинет и закрыться, но в следующее мгновение его интуиция подсказала ему правильное решение. Он выбежал навстречу людям, заполняющим коридоры и закричал: “Сюда, сюда! Здесь лестница на седьмой этаж! Я знаю! Идите за мной!”. Депутат побежал вперед и люди, узнав человека, который часто появлялся в телевизоре, взревели и побежали за ним.

Кадыр–уулу знал, что прямого входа в президентский кабинет не существовало. Президент попадал к себе прямо из подвала с помощью специально лифта. Другие должностные лица должны были пройти либо окольными путями через специальные кабинеты, в которых для вида сидели сотрудники, либо, воспользовавшись лифтом, который доходил только до 6 этажа. Молчаливые сотрудники Службы Безопасности Президента стояли у каждого угла и провожали сумрачными взглядами посетителей. Но сегодня их не было. Оно и понятно. Ведь пуля – она одинаково хорошо пробивает как натренированное тело охранника, так и хлипкое тело Президента. Она, пуля, всех уравнивает!

Кадыр-уулу пробежал к кабинету номер 645 на шестом этаже и толкнул дверь. Дверь была закрыта. “Сюда!” – закричал депутат и указал на дверь. Бритоголовый мужчина с яростным лицом ударил дверь ногой, но она устояла. “Эй, джигит! Возьми вот это!” – один из нападавших подал двумя руками красный огнетушитель. Бритоголовый взял огнетушитель и в несколько ударов разнес дверь в куски. Толпа ринулась наверх. Депутат побежал вместе со всеми. Но затем, увидев, что в кабинете Президента уже хозяйничают посторонние люди, отстал, огляделся и пошел вниз по лестнице.

Он вышел из здания через центральный вход. Во взбудораженной толпе многие его узнали и поздравляли с победой. Кадыр-уулу, взволнованный и окруженный людьми, стоял на крыльце. Он понимал, что настал момент истины. Сейчас, именно сейчас, он должен сказать какие-то слова! Такие слова, чтобы народ понял, что именно он, Кадыр-уулу, является выразителем его чаяний, что он был с народом в минуты падения режима Акаева и торжества настоящей демократии! Такие минуты стоили многих дней!

Кадыр-уулу взял из рук одного из стоящих рядом людей желтый мегафон и закричал, еще не представляя, что именно он будет говорить:

— Дорогие соотечественники! Мы победили! Режим Акаева, который довел кыргызский народ до нищеты, пал! Акаев сбежал как самый последний трус, испугавшись своего собственного народа! Теперь настанет новая жизнь! Кыргызский народ будет сам решать свою судьбу! Демократический Парламент, а не кучка подкупленных Акаевым и его дочкой депутатов или Президент, должен управлять страной! Вы, люди, которые совершили демократическую революцию, будете решать, как жить дальше! Сегодня великий день! Наши потомки будут помнить этот день и поставят памятники революционерам, свергшим гнилой режим Акаева! Сегодня вы совершили подвиг! Сегодня город ваш! До сегодняшнего дня вы жили в холоде и голоде! На деньги, украденные у вас, Акаевский зять и Акаевский сынок построили роскошные магазины, эти Силк Вэи и Дордой Плазы! Теперь все будет по-другому! Украденные деньги должны быть возвращены народу! Народ должен жить богато! Вы заслужили!

Народ взревел. Сотни голубых и розовых ленточек взвилось над толпой. На рев откликнулись другие люди, которые пока еще опасались входить в Белый Дом, выжидая. Но, увидев, что ничего опасного не происходит, никто не стреляет и не поливает толпу из водометов, зеваки ринулись на зов желтого мегафона. Какой-то байке невысокого роста, окруженный бритоголовой охраной, взял мегафон из рук Кадыр-уулу, и внушительно прокашлялся. “Тихо! Тихо! Наш байке будет говорить!” Телохранители посмотрели по сторонам. Близстоящие люди почтительно замолкли.

— Акаев хотел меня подкупить! Он сказал – поможешь мне устоять – дам тебе должность губернатора! Но я сказал ему – аксакал, мне должности не надо! Народ надо уважать, я ему сказал! Народ устал жить в нищете! Безработица кругом! Людям есть нечего! Но он не послушал меня! Акаев занялся болтологией! Но власть должна принадлежать деловым людям! Которые могут создать рабочие места, умеют работать! Я мог купить себе должность! Но я не стал этого делать, потому что я всегда был с народом! Вы меня знаете! Я создаю рабочие места! Я вышел из народа и своими руками создал то, что сейчас имею! Я с народом! А акаевские приспешники путем угроз отняли у многих успешных бизнесменов их бизнес и жиреют на этом! Откуда, например, у Айдара деньги на магазины? Он же только советником министерства финансов работает, а там зарплата две тысячи сомов! Значит, он просто забрал бизнес у кого-то! Это надо вернуть обратно! Это нечестно! Надо забрать все награбленное и вернуть народу! Все это ваше! У вас было украдено! Надо все вернуть!

Народ снова взревел. Мегафон оказался в руках небольшого роста женщины с манерами партийного функционера.

— Тут уважаемый депутат сказал – город ваш! Этого нельзя делать! Нельзя нарушать порядок! Мы должны показать бишкекчанам, что мы не против мирных жителей, мы против режима Акаева! Я призываю вас соблюдать порядок! Надо менять власть конституционным путем, путем мирных переговоров! Мы – представители неправительственной организации – требуем проведения народного референдума. Именно наша организация имеет опыт проведения таких референдумов! Пусть народ решит – какой быть нашему государству – Президентской Республикой или Парламентской. Опыт Запада показывает, что наиболее продвинутой формой народного правления является система мажоритарных выборов по партийным спискам. Американские законодатели готовы выделить нам деньги на проведение опросов населения методом выборочного анкетирования и снятия отпечатков пальцев с потенциальных реципиентов. Даешь власть народа! Даешь Парламентскую Республику!

В толпе засвистели. Кто-то крикнул сварливым голосом: “Эй, баба! Уступи место мужчинам!” Незаметно оттерев задыхающуюся от волнения женщину, мегафон перехватил бритоголовый парень с крошечными глазками на плоском лице.

— Хватит! Надоело! Чо ета такое! Переговоры! Конституция! Они жируют, а мы голодаем! Смотрите, какие магазины понастроили! Кароче, правильно байке сказал – город наш! Мы заслужили право! Мы не собираемся трогать жителей! Зачем нам! Эти подлые трусы сбежали! Посмотрите, даже милиция сбежала – никого нет! Некому командовать! Мы должны взять власть в руки! Мы должны держать город! У нас есть отряды! У нас есть люди! Люди хотят сами руководить! Надо парламент менять — там все куплены! Надо всю милицию поменять – там все взяточники! Посмотрите – никого нет! Милиции нет! Военных нет! Город пустой! Если против нас пошлют войска – мы сможем отстоять город! Надо сейчас организовать патрулирование и защитить имущество людей! Русских не надо трогать — они такие же, как и мы! А то– милиции нет, никого нет! Мы берем власть! Мы не быкуем, а будем дело делать! Надо брать телефон, телеграф и телевидение! Надо всему народу показать, что революция победила! Видели, как они на нас “белые кепки” пустили – а мы их покрошили! Пусть все увидят! Все, что неправильно приватизировали – вернуть снова! Снова все справедливо поделить! А то что! Одним все – другим – ничего? Ни хрена! Все снова поделить, по – справедливости!

Толпа снова заревела. Два ухмыляющихся подростка прямо перед объективом телекамеры с треском разорвали бумажный портрет Акаева.

В спальных микрорайонах города молодые мамаши неспешно катили перед собой колясочки с мирно спящими детьми.

    Глава 14

Младший сержант Турганбаев и старший лейтенант Саржанов, поддерживая друг друга, шли по направлению к Ленинскому райотделу милиции. С рассеченной головы офицера, кое-как перевязанной каким-то куском тряпки, тоненькой струйкой стекала кровь. Рубашка сержанта была порвана, а погон на правом плече укоризненно висел на оборванном рукаве. Другого погона не было.

Когда толпа смяла оцепление и ринулась к Белому Дому, милиционеры пытались сдержать ее, но силы были неравны. Лейтенанту досталось по голове, а рубашку сержанта какие-то разъяренные тетки просто порвали на куски. Отдельный батальон милиции, получив приказ, быстро рассредоточился и, погрузившись в машины, отбыл в неизвестном направлении. Другие милиционеры разбежались, не выдержав града булыжников и побросав прозрачные щиты. Побежал и Нурдин. За ним увязался сержант Турганбаев. Они пробежали сквозь парк имени Панфилова и повернули по улице Фрунзе в сторону цирка.

— Куда вы, товарищ лейтенант? – Турганбаев остановился.

— Надо в отдел идти! Может, там наши собрались? – Нурдин тоже остановился.

— Какие наши?! Все разбежались! Надо и нам сваливать, товарищ лейтенант — вдруг толпа пойдет райотдел громить! Всегда так было – как только смута какая – так народ сразу милицейские здания громить идет! Вспомните-ка! – Сержант застегнул рубашку на единственную пуговицу и с остервенением оторвал оставшийся погон.

— Ненавидят нас люди, товарищ старший лейтенант! Сволочи мы, мусор, короче! Вот нас и ненавидят! Могли и убить! А если мы еще сейчас в отдел заявимся – точно завалят! – Турганбаев оглянулся. Народ неспешно шел по направлению к Белому Дому, с сожалением оглядывая оборванных и окровавленных милиционеров.

— Не говори за весь народ, Турганбаев! Это хулиганы и бандиты нас ненавидят! А мы простой народ защищаем! – безнадежно сказал офицер.

— Это вам по башке дали за то, что вы их защищали, что ли? – Турганбаев улыбнулся.

— Надо валить, лейтенант! Пока не поздно! Толпа на Белом Доме не остановится! Вы сами это знаете! Пойдут сейчас милицию бить и магазины грабить! Точно вам говорю! Надо домой идти! — Турганбаев беспрестанно оглядывался назад, туда, где слышался приглушенный рев толпы.

— Ты иди, Турганбаев! Мне идти некуда! Я пойду в райотдел! – Лейтенант слабо улыбнулся и побрел по направлению к райотделу милиции.

— Зря вы, товарищ старший лейтенант! Валить надо! Что, вам больше всех надо, что ли? – Турганбаев нерешительно оглянулся и снова взглянул на офицера.

— Мы присягу принимали, сержант! А там, помнишь “Выполнять приказ, …защищать до последней капли крови…!”  — Нурдин поморщился от боли.

— Да что там, защищать…! Кого защищать то…, Акаева, что ли? Он-то давно смылся, а мы…., стоим там,… против своего же народа! – Сержант ожесточенно махнул рукой.

— Что же это…а, Турганбаев? Ни семью прокормить, ни слова офицерского сдержать? Какие же мы мужчины, а, Турганбаев? – Нурдин говорил, потеряно глядя себе под ноги.

— Дак, товарищ лейтенант! Если бы они нам условия создали, зарплату бы дали, чтобы жить можно было! Если бы они, сами, сволочи, не воровали бы да нас бы не заставляли…, что ж…, тогда и можно было бы защищать! А попробуй, постой голодным…, против булыжников да против женщин! Не-е.., за такую зарплату я не согласный башку под кирпичи подставлять! Пускай Акаев сам себя защищает!  — Сержант упрямо наклонил голову.

— При чем тут Акаев, сержант! Мы должны были стоять там, потому что там, кроме Акаева, и другие люди были… библиотекари или секретарша какая..! Они-то в чем виноваты? Ты же присягу народу давал, а не Акаеву?

— Так народ-то с какой стороны был? За оградой или перед? – Сержант искоса взглянул на офицера. Тот промолчал.

— Ладно, вы как хотите, а я пойду! Если что, скажите, что меня не видели!

Сержант вильнул в сторону. Нурдин махнул рукой и пошел дальше. Пройдя еще пару кварталов, он повернул вниз по бульвару Свободы. Когда он подходил к приземистому зданию районного отделения милиции, навстречу ему попались два сотрудника, уже переодевшихся в гражданскую одежду. От них Нурдин узнал, что райотдел закрыли и всем велели расходиться до особого приказа. В чем будет заключаться этот особый приказ, никто не знал. Похоже, никто уже не собирался защищать прежнюю власть.

Нурдин поправил повязку на голове, подумал и пошел наугад в сторону Центрального Универмага.

Глава 15
   
    Самат не был патриотом Кыргызстана, точнее, не был патриотом всего Кыргызстана. Он любил своих детей, родителей, свой Каджисай, в котором родился и Иссык-Куль, на берегах которого вырос. Он не мог любить Баткен, которого никогда не видел и где жили люди, больше похожие на узбеков, чем на кыргызов или кыргызов, временно живущих в Молдовановке – известной всем тюрьме. Не мог он любить их, этих насильников и бандитов. Самат не верил людям, которые кричали с высоких трибун о народе и о своей любви к народу Кыргызстана. Он знал, что легко любить всех и никого конкретно. Попробуй полюбить кыргыза, который по утрам роется в помойке, что напротив твоего подъезда – и тогда поймешь, что всех любить выгоднее. Пусть ошанин полюбит своих детей и своих родителей, полюбит село, в котором он родился, а нарынец, в свою очередь, полюбит Нарын, кочкорец — Кочкорку и т.д. – и тогда в Кыргызстане будут жить сплошные патриоты!

Самат не любил толпы. Он был индивидуалистом! Самат знал, что в этом подлунном мире есть только один человек, который страстно любит его, Самата, знает все его тайны, ценит его ум и болеет за него душой, если у него болит тело – этот человек каждое утро смотрел на него из зеркала! И только этот человек был ценен, потому что если бы его не было – не было бы и этого мира! Ведь если бы Самат не родился, то тогда он никогда и не узнал бы о нем, об этом полном красоты и несчастья мире и соответственно, его бы для Самата не существовало! Как бы он существовал, если бы Самат о нем не знал и сам не существовал! И для каждого человека этого мира не существовало бы, если бы он, этот человек, не существовал бы сам в этом мире! И если бы каждый человек осознавал бы свою ценность и эксклюзивность, то тогда бы каждый научился осознавать бесценность и каждого другого! И тогда каждый бы научился ценить свою жизнь и жизнь другого и ни позволил бы никому наступать себе на голову и торговать собой как вещью, и ценил бы свое понятие этого мира и не позволил бы никому навязать себе другое понятие, потому что весь мир находится в нем – этом каждом и отдельном! И этот мир заключает в себе Бога и дьявола, счастье и несчастье, радость и горе, взлет и падение, любовь и ненависть и все — все, что называется жизнью!

Но сейчас, рассматривая в оптический прицел толпу, беснующуюся на крыльце Белого Дома, Самат не видел людей. Вместо этого здесь осатанело клубилось стадо и пастырь с микрофоном в руке тщетно призывал это стадо к порядку. Инстинктивное желание сбиться в тесный клубок и почувствовать запах страха, который неизбежно исходит из толпы и заставляет других влиться в нее, потому что иначе ты рискуешь остаться вовне и соответственно, стать менее защищенным, этот звериный инстинкт заставлял совершенно разных людей бессмысленно выкрикивать подсунутые лозунги, а те, в свою очередь, заставляли сильнее биться сердце и сжиматься кулаки. Радость от единения и победы требовала выхода. Как подопытная мышь снова и снова нажимает рычаг, приносящий удовольствие, так и толпа снова и снова требовала доказательств своей несокрушимости, доказательств невозвратности прошлого и этими доказательствами были разрушение символов прошлого – разорванные портреты Президента, разбитые окна Белого Дома. Но этого было мало!

Самат поймал в прицел лицо человека, который стоял на крыльце в кольце ликующих революционеров. Этот человек в 1999 году много раз выступал в газетах и по телевидению и рассказывал о том, что он, депутат Кадыр уулу Орунбаев, приложил немало усилий к тому, чтобы не разжечь пламя братоубийственной войны между единоверцами и помог освобождению американских заложников. Именно тех заложников, среди которых был и Самат. Казалось бы, он должен был испытывать чувство благодарности к этому человеку. Однако для Самата этот человек с его фарисейскими замашками стал символом власти, такой же двуликой и всеядной. Он думал о том, что в то время, когда он лежал с отрезанным ухом на грязном топчане далеко в горной хижине, этот человек торговался с бандитами. Наверное, в этом был смысл. Если можно было купить жизнь заложников за деньги, нужно было это сделать. Но он, Самат, не стал ждать, когда за него заплатят деньги как за товар, а сам добыл себе свободу, переступив через библейскую заповедь “Не убий!”. Должен ли был? Может, нужно было подождать, когда кто-то решит — быть ли тебе свободным? А кто может взять на себя ответственность решить – быть ли свободным другому человеку? Депутат? Американский посол? Бог? Нет! Каждый решает сам – быть ли ему свободным? И каждый решает сам – что он может заплатить за свою свободу?

Для Самата этот человек олицетворял тех, кого он не мог терпеть: религиозных фанатиков и политиков. Те и другие, с горящими глазами толпились у порога его души, стремясь заполучить ее и использовать в своих целях. И для тех и для других Самат был частью стада, во главе которого они готовы были встать. И те и другие были свято уверены в том, что только их правда и вера являются единственно правильными.

Самат бесцельно переводил перекрестье прицела с лица депутата на его грудь, затем на лица стоящих рядом с ним людей и снова на депутата. Бурлящая в нем ненависть словно питалась от энергии разрушения, которую источала толпа и тоже требовала выхода.

Много дней тому назад приятель Самата Мурат предложил ему купить винтовку, которую он случайно нашел в горах. Винтовка была в хорошем состоянии и лежала в кустах, аккуратно завернутая в целлофановый пакет. С ней в пакете лежали патроны. Ровно сто штук. Неизвестно, для каких целей ее прятали в горах. Мурат притащил винтовку домой, почистил ее и спрятал на всякий случай. При встрече с Саматом, который временами наезжал в Бишкек, Мурат показал ему оружие. И тогда в груди у Самата вдруг возникло странное чувство. Известно, что оружие способно придавать человеку уверенность. Сознание какой-то неведомой власти, исподволь связанное с возможностью убить, возникает всякий раз у мужчины, когда он берет в руки оружие. Даже рафинированный интеллигент, держа в руках оружие, невольно подтягивается и волнуется, хотя воспитание и образование никогда не позволят ему применить его в деле.

Но все же. Оружие обязывает. Оно подразумевает использование.

Самат решил купить винтовку. Он не знал тогда, зачем? Просто сам вид оружия вдруг всколыхнул в нем забытое и он вспомнил бандитов, захвативших его вместе с американскими геологами. Еще тогда Самат пожалел, что у него не было оружия. И теперь, когда внезапно появилась возможность приобрести винтовку, он неосознанно, задним числом, решил себя защитить. Словно наличие оружия могло каким-то образом погасить огонь унижения, которое он когда-то претерпел. Мурат обещал не продавать винтовку и подождать до лучших времен, когда у Самата появятся деньги.

Мешок угля, накопанный в отвалах шахты “Центральная” в которых день-деньской копались каджисайцы, чтобы хоть как-то прокормить семьи и обогреть свои дома, стоил 30 сомов. Самат пытался заработать немного денег, но их было явно недостаточно, чтобы заплатить за оружие. Кроме того, надо было как-то поддерживать дочерей и жену, которые остались в Бишкеке. После памятных событий 1999 года, Самат уехал к родителям в Каджи-Сай и жил там, желая отрешиться от городской суеты и болезненных воспоминаний. Однако, в поселке никакой работы не было, а копать уголь в урановых отвалах, рискуя быть заваленным, не хотелось. Тогда Самат вернулся в город.

Бишкек кипел. Словно предчувствую скорый конец, Президент пытался создать послушный парламент, правдами и неправдами проталкивая в него своих детей и своих людей. Политики и политиканы, толкаясь локтями, рвались к экранам и эфирам, поливая грязью друг друга и истекающую демократией страну.

Грант Международного Научно-Технического Центра, который Самат получил вскоре после возвращения в Институт, оказался кстати. Денег, которые выделялись по гранту, оказалось достаточно и на более-менее достойную жизнь и на покупку компьютеров и даже на загранкомандировки. Поработав с полгода, Самат накопил нужную сумму и попросил Мурата показать оружие снова. К тому времени, Мурат по его просьбе, достал оптический прицел. За день перед началом событий Самат купил оружие.

    Спорная глава
   
    В ночь с 23 на 24 марта некоторым бизнесменам, которые имели магазины в центре города, позвонили и сказали, что если они заплатят определенную сумму, их магазины завтра не тронут. Одни платить отказались, потому что не поверили, что власть позволит свершиться беззаконию или же были слишком уверены в своей неуязвимости, другие – заплатили. Кто заплатил – написал крупными буквами на витринах – “Мы с народом!”— вывез товары заранее и закрыл магазины.

    Глава 16
   
    Абдыш шел, понуро опустив голову, мимо спешащих к Белому Дому людей. На душе было муторно. Пустота, которая образовалась где-то в районе сердца, была вовсе не от того, что сегодня не удалось похмелиться. Неясная обида, от того, что он, здоровый мужчина, когда-то совсем неплохой и успешный зоотехник в процветающем совхозе теперь, вот, выслушивает упреки от полусумасшедших женщин, глухо терзала душу. А ведь она права, эта женщина! Перестали мы быть мужчинами! Потеряли право называться ими, если такие вот напористые провинциальные тетки идут впереди толпы и управляют народом как стадом. А мужчины, боясь напороться на объектив репортера или попасться в глазок видеокамеры, которая снимает всех подряд, чтобы потом представить эту съемку как доказательство, глумливо прячутся за спинами этих женщин! Эх!

Одет, он, конечно, не ахти! Так ведь он в женихи не набивался! Он похмелиться пришел на Ошский базар! Чего он поперся с этой толпой!? Кожаная куртка! Да если надо, он таких курток себе десяток может купить! Только больно нужно! Что, смысл жизни только в этих куртках что-ли? А в чем? В чем смысл, Абдыш? Дома у тебя нет, детей нет, работы нет! Да и куртки нет! В чем смысл-то….?Да кто его знает! Пока работал, знал, что смысл в том, чтобы прийти вечером домой, сесть с детьми за накрытый стол и поужинать у телевизора! А утром снова пойти на работу, где тебя ждут люди. А с этими переменами он сначала потерял работу, а потом семью, а значит и смысл…!? А в чем смысл для тех людей, которые вот сейчас толпятся у Белого Дома и требуют сменить власть? Что, придет другой Президент и даст всем хорошую жизнь и вернет Абдышу то ощущение счастья, когда он сидел со своими детьми у телевизора в теплом доме? Сразу всем станет хорошо, исчезнет коррупция, появятся честные чиновники и новые рабочие места? Где этот другой Президент возьмет честных чиновников? Из дерева настрогает, что ли или взаймы возьмет у Назарбаева? Сомневуха меня берет, господа! Все будет также, только денежные потоки пойдут в другом направлении, вместо Акаевских людей будут люди другого Президента, а вместо Акаевского сынка другой сынок! Смысл, смысл...! Чего ты смысл сейчас искать-то начал, а не тогда, когда жизнь ломалась и семья рушилась? Неужели для того, чтобы задуматься, надо порушить сначала все, довести все до крайней точки, до того, чтобы кровь вскипела и руки потянулись к булыжнику? А может быть, если бы знал истинный смысл жизни тогда, перед тем как все начало рушиться, то, может быть, сейчас и не шел бы оплеванный какой-то базарной бабой, а сидел бы со своими детьми у телевизора? А у той бабы — какой смысл в жизни? Куртку чужую снять с витрины да за чужой счет мяса поесть вдоволь? Но, ведь она тоже про сына рассказывала да землю хотела где-нибудь в городе взять, чтобы дом построить да сына устроить. Значит, даже у той тетки есть какой-то смысл в жизни! Да, поздновато ты Абдыш задумался! Жизнь прошла и нет в ней теперь смысла, да и, наверное, и не было! Правда, дети были, и дом был и телевизор! Эх!

Абдыш шел и горевший внутри него огонь вел его к единственному месту, где этот огонь можно было потушить – к Ошскому базару. Проходя мимо магазина «Альфа Сторез» Абдыш невольно оглянулся на витрины. Магазин закрывался. Служащие закрывали кассы и неспешно убирали цветные зонтики перед входом. Абдыш оглянулся на площадь, где гудела толпа. Неведомая ему сила толкнула его к широким стеклянным дверям магазина, где толстый турок горделиво курил дорогую сигарету.

— Слушай, вас сегодня бомбить будут! Надо витрины закрывать чем-нибудь! – сказал Абдыш, не глядя в надменные глаза иностранца.

— Я не понимай! – сказал турок, оглядывая потрепанную одежду Абдыша.

— Дурак ты парень! – в сердцах сказал Абдыш и пошел прочь.

— Пошел вон, алкаш вонючий! – Турок бросил сигарету вслед удаляющемуся Абдышу и неспешной походкой направился в магазин.

    Глава 17
   
    Самат думал о том, готов ли он спустить курок. Чувство мести едва ли владело им настолько, чтобы убить малознакомого ему депутата. Удобный приклад оружия успокаивал его и сейчас он почти наслаждался грохотом толпы на улице. Самат был уверен в том, что если ему вдруг вздумается выстрелить, вряд ли кто услышит звук выстрела в таком шуме. Давно, когда он только задумал сделать это — уже тогда он знал, что благоприятный момент обязательно придет и он будет держать на мушке человека, который почти никак не был причастен к страданиям Самата в плену у моджахедов, но тем не менее почти также был виноват как и те бандиты. Только те приносили ему физические страдания, а этот – моральные.

Самат думал о том, что его ненависть к этому или какому-другому депутату бессильна. Вообще, он понимал, что смерть одного или двух депутатов ничего не изменит. Вместо них придет такой же, еще с большими деньгами и также купит голоса голодных и нищих людей и сядет в кресло, чтобы управлять этой нищей страной, которая уже настолько пронизана коррупцией, что изменить что-то кардинально может только национальное потрясение.

Но, лично его, Самата, сейчас интересует только Кадыр уулу. Пусть с другими разбираются другие. Пусть каждый купит себе ствол и разберется сам со своим депутатом. И ему неважно сейчас – изменится что-либо в политической обстановке в Республике. Его не интересует Республика! Ему нужен вот этот сладкоголосый, что может торговать и верой в Бога и верой в свободу! Ему нужен именно этот, а не другой, рядом, который не менее противен, но слишком уж колхозист.

Cегодня ему, Самату, нужно, чтобы пуля вошла в высокий чистый лоб человека, который виноват в том, что говоря от имени народа и действуя от его имени продает и покупает и сам народ, и веру, и религию, и свободу, и отдельных людей вместе с их избирательными голосами и урнами, и табак, и женщин, этот табак собирающих и рожающих больных детей, уже отравленных никотином и мужчин, живущих с этими женщинами, верящих, что все будет хорошо и детей, еще не живших, но уже никому не верящих, и родителей этих детей, пропивших последний чайник, и лежащих во дворе, и учителей этих детей, никогда этих детей не видевших, и всех, всех, всех кого можно продать и кого можно купить!

Cегодня ему, Самату, нужно отомстить за всех, кого он, этот депутат, считает быдлом, толпой, которой можно манипулировать, безликой массой, не обладающей мнением и не разделяющейся по полу, возрасту, взглядам на жизнь и другим не менее важным вещам, из который собственно и состоит человек.

Что же это такое – месть? Почему люди посвящают процессу отмщения жизнь? Почему на Кавказе целые народы считают месть святым делом! Но это же дикость! Требовать смерти человека, который не виноват в том, что его прадедушка когда-то убил твоего прадедушку! Око за око, зуб за зуб? Тончайший поэт, эстет и ценитель изящности, Генрих Гейне сказал как-то, отвечая на вопрос, что же такое счастье: ”Счастье — это когда у меня во дворе будет расти дерево, и на нем будут висеть все мои враги!”. Неужели вид смерти человека, пусть даже это твой враг, способен принести чувство успокоения и удовлетворения? Но ведь не ты дал жизнь этому человеку, пусть даже последнему негодяю на этой земле – смеешь ли ты отнять ее? Имеешь ли ты право присваивать себе прерогативу Бога – давать и отнимать жизнь? И если присвоил – не много ли на себя взял? Вспомни заповедь: “ Не убий! ”. Или — “Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую”!

Но если этот человек искромсал на куски твоего ребенка, убил твою жену и стариков родителей и стоит сейчас перед тобой, ухмыляясь и слизывая кровь твоих родных с пухлых губ – имеешь ли ты право и время думать о том — могу ли я? Не потянется ли руку к оружию и не застынет ли в жилах кровь от желания ответить тем же? Или же человека от животного отличает как раз то, что в отличие от последнего человек в любой момент, даже в минуты ожесточенного ослепления знает, должен знать – не могу! Не имею права подменять собой правосудие! Но если правосудие также продажно, как и депутат, чей синий галстук трепещет в объективе оптического прицела и ты знаешь, что этот подонок откупится и через несколько дней вновь будет наслаждаться жизнью, а твои близкие – уже никогда? Должно же быть в человеке элементарное чувство справедливости, какое-то исконное чувство равенства всех людей? Ведь каждого из нас в муках родила мать, каждый когда-то был беспомощным ребенком, и все мы смертны. И хотя я порой не могу противиться злу и страдаю, но в своей жажде мести я пытаюсь вытеснить это зло, избавиться от него, забыть, что мне когда-то отрезали ухо и заставляли молиться без веры! Но есть Божий Суд! Должен быть! Иначе тогда нет смысла в существовании самой жизни!

Самат оторвался от прицела и потер затекший глаз.

Хватит! Это мы уже проходили!! Божий Суд! Есть ли он, этот суд? И почему он творится без моего участия, без моего освидетельствования? Почему, для того чтобы дождаться этого Божьего Суда я должен отпустить восвояси этого выродка и потом видеть, как он наслаждается жизнью – сытый и довольный, как он красуется на экранах телевизоров, беснуется перед толпами и холеными пальчиками поправляет белоснежные манжеты! Зачем Господу эти отсрочки? Может для того, чтобы посмотреть, как ты сможешь преодолеть в себе неизбежное чувство ненависти и желание отомстить? А зачем ему, Господу, вообще смотреть на мои мучения? Не проще было бы покарать виновного и все тут? Он-то видит и знает, кто виноват и насколько! Или же Господу важнее все-таки я и мои мучения, чтобы потом спросить — не согрешил ли, не нарушил ли заповедей моих? Да что меня-то лишний раз спрашивать – виновный-то вот он, с него и спрашивай! И почему Господу как-то легче спросить с того, кто задумывается, а не с виноватого?

Кстати, Господь, заповеди которого были нарушены, тоже мстит детям за вину отцов до третьего и четвертого поколения, хотя и пытается смягчить эту угрозу в форме обещания творить "милость до тысяч родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои" (Исх. 20:5). Но может, действительно, сам Всевышний моими руками творит свой праведный суд? И это не мой палец лежит сейчас, подрагивая, на спусковом крючке, а палец Бога завершает неизбежное, перед тем как призвать виновного к себе? Но, хватит! Не верю я! Ни в суды ваши, которые на земле, насквозь продажные, ни в те, которые на небесах, призрачные и маловероятные. Я больше не нуждаюсь в авторитетах, и, совершая акт мести, я сам себе и ангел и Бог...!

Раздался звон разбитого стекла. Через несколько мгновений тревожный голос женщины вклинился в неясный шум толпы и, перекрывая далекий голос в микрофоне, донесся до Самата.

— Ребята! Не надо! Пожалуйста, не надо! Ну, что мы вам сделали! Мы с вами! Мы за вас! Мы ведь ничем не торгуем, зачем же бить окна! У нас простая фирма по распространению авиабилетов! Прошу вас, ребята!

— Заткнись, сука! Мы теперь вам всем здесь покажем! Хватит! Поторговали! Теперь наше время! Бей, парни! Теперь город наш! – чей-то нарочито грубый голос перебил женщину, и через мгновение снова разбилось стекло. Женщина закричала.

— Что вы делаете? Разве так можно? Прекратите сейчас же! Я позову милицию! – другой женский голос вонзился в звон разбивающегося стекла.

— Зови! Зови, сука! Мы тебя сейчас вместе с милицией на решетке повесим! – Снова разбилось стекло и снова закричала женщина.

Самат выглянул в оконный проем. Внизу, на первом этаже, там, где располагалась контора известной туристической компании “Kyrgyz Airtour” несколько парней, вооружившись металлическими прутами, били окна. Рядом с офисом, на тротуаре, с плачем суетилось несколько молодых женщин, видимо, служащих компании. Неподалеку, на проезжей дороге стояли несколько десятков человек, освещенные огнем рекламы и с интересом смотрели на разыгрывающуюся трагедию. Не видно было, чтобы кто-нибудь сочувствовал сотрудницам компании. Скорее, наоборот. Некоторые из них, увидев, что в окно выбросили кассовый аппарат, придвинулись поближе.

— Эй! – негромко сказал Самат и высунул дуло винтовки из чердачного проёма. Один из парней поднял голову.

— Портяночник хренов! Положи частную собственность на место и вали отсюда! – Ствол внушительно покачнулся.

— Э-э! Ты чо, братан! Ето чо, твой штоли, магазин? Извини, слушай! Мы не знали! Мы все положим обратно! Ей, Максат! Эй, кончай! Ето байке аказытса, магазин! Пошли дальше, ей, Максат! – из магазина вышло еще двое парней, которые, увидев оружие, побежали в сторону Белого Дома, но прутьев, однако не бросили. Зеваки с проезжей части с интересом смотрели на Самата и винтовку в его руках, но особого шока, по-видимому, не испытали. Сотрудницы фирмы где-то достали белой краски и большими буквами написали на оставшихся стеклах: “Мы с вами!”

Самат с сожалением посмотрел в сторону Белого Дома, где еще шел митинг. Затем он вздохнул, аккуратно разобрал оружие, завернул его в тряпку, положил в целлофановый пакет и полез из чердака вон.

    Просто глава

Около семи часов вечера, на небольшом пустыре между домами в четвертом микрорайоне, стояло несколько крутых автомобилей. Тетя Валя, которая жила в угловой однокомнатной квартирке на первом этаже дома номер четырнадцать, с любопытством несколько раз выглянула в окно, пытаясь определить, где же происходит событие и что же это за событие – свадьба или похороны? Но никаких особых приготовлений не было видно. Приехавшие тихо сидели в автомобилях, изредка выбрасывая окурки в приоткрытые окна. Ближе к девяти к легковым автомобилям добавились два тяжелых грузовика.

В десять часов из легковушек вышло несколько крепких парней и направились к магазину “Народный”. Окружившие магазин люди заволновались, увидев подходящих людей с камнями в руках. Те молча приблизились и несколькими ударами разбили витрину магазина. Народ с воем хлынул в торговый зал.

    Глава 18

Уже подходя к Центральному Универмагу, Нурдин увидел людей, лихорадочно таскающих тюки с товарами к стоящим на стоянке автомобилям. Оно и ясно. Большая часть реализаторов, торгующих в бутиках — просто арендаторы. И для них потерять товар, выставленный на витрину — значит потерять все. Вот народ и суетится, не надеясь, что там, на площади, все обойдется мирно.

— Товарищ милиционер! Ну, что нам, собираться, что ли? Защитит нас власть? – какая-то женщина подошла к Нурдину.

— Никто вас не защитит! Собирайтесь лучше! – грустно сказал Нурдин, стыдясь своего вида.

— Так как же собираться? Машины у нас нет, муж в командировку уехал! А там вещей на такую сумму!.. Может, пронесет все-таки… а? – Женщина просительно посмотрела на милиционера, как будто в его власти было предотвратить неизбежное.

— Тогда стойте перед ЦУМом все вместе! Вместе, может и выстоите… выстоим! – почему-то поправился Нурдин, хотя секунду назад и не собирался здесь стоять. Женщина метнулась в здание.

Кроме людей, которые лихорадочно паковали свои товары и таскали их в автомобили, рядом с Универмагом прохаживались и другие. Они возбужденно переговаривались, переходили с места на место и с ненавистью поглядывали на бизнесменов. Некоторые из них держали в руках булыжники, но использовать их пока не решались. Незримая черта отделяла людей, которые что-то имели за душой и пытались это спасти, от тех, кто ничего не имел, а только хотел все отобрать или поделить. При этом намерения последних были очевидны. По-видимому, наличие нескольких сотрудников охраны пока сдерживало их или не поступило еще надлежащей команды.

Нурдин прошел к центральному выходу и встал у одной из колонн. Какая-то сердобольная женщина наложила повязку на голову и ему стало легче. Постепенно у центрального входа и вокруг универмага стали собираться работники магазина и торговцы. Многие из них доставили домой свои товары и вернулись обратно с друзьями. Этот факт больше всего поразил Нурдина. Казалось бы, какое им теперь дело до остальных. Тем более, что хозяином ЦУМа является итальянец, капиталист. Каждый сам за себя – вот закон капитализма. А тебе, лично, зачем рисковать своей головой за чужой товар или чужой магазин? Но, значит, надо! Потому что, если позволить им, тем, которые уже собираются, плохо скрывая ненависть и свои намерения, и примеряются, уже почти предчувствуя легкую наживу, разграбить магазин, то тогда волна погромов пойдет по городу и никто уже не спасет не только магазины, но и людей! Но вряд ли те, кто подтягивался к ЦУМу, думали так. Им казалось, что они просто собрались защитить свои рабочие места – те крошечные бутики, где они день-деньской стоят в магазинной духоте. Витрины Универмага снаружи быстро прикрыли большими листами картона и это помогло сохранить стекла. Арендатор ресторана, который расположился в подвале Универмага, начал заваривать входы и едкий дым от сварки заполнил первый этаж. Люди с тревогой смотрели в сторону Белого Дома, словно понимали, что первая волна пойдет оттуда.

Нурдин стоял, прислонившись плечом к колонне, и горькие мысли приходили ему на ум. Неправильно все это, думал он. Неправильно, когда не можешь выполнить свой долг! Неправильно, когда власть отдельно и народ отдельно. А они-то кто, милиционеры – власть или народ? Конечно, когда на тебе форма — ты власть! А когда у тебя семья некормленая в общаге – ты народ? И когда надо перестать быть властью и стать народом? Вот сейчас он стоит с этими бизнесменами, каждый из которых наверняка в день имеет больше, чем он в месяц – он народ? Голова, пробитая тем же народом – он власть? А с той стороны уже собираются люди, одурманенные возможностью легкой наживы и его долг – защищать этих торговцев золотом и сотовыми телефонами. Оно и понятно! С теми, у кого булыжник в руке, ему, офицеру милиции, не по пути! Но для этих, с долларами в кармане — он только средство защиты! Мент, мусор, полкан, волчара позорный! Так они нас называют, когда взятку налоговику суют или от гаишника откупаются. Впрочем, и для тех я тоже мусор, пес! Ну и мура лезет в голову, товарищ старший лейтенант!

Нурдин качнул головой, отгоняя мрачные мысли и медленно огляделся. Ночь и безвластие накрывали город.

    Глава 19
   
    Абдыш уже подходил к Ошскому рынку, когда навстречу попался парень, живший рядом с ним в Ок-Орго. Тот торопливо шел в сторону Белого Дома.

— Ей, Абдыш! Ты откуда? – парень так же торопливо сунул руку для приветствия.

— Да – а…, у Белого Дома был! – сказал Абдыш нехотя.

— Ей, ну чо там? Чо, взяли Белый Дом? – парень приостановился.

— Да кто его знает … – Абдыш замялся.

— Да ты чо, братан! Пошли туда! Говорят, там щас магазины бомбить будут! Пошли! – парень схватил Абдыша за рукав и потащил его с собой. Абдыш безропотно пошел с ним.

— Ты, тут на базаре к нам какие-то парнишки подкатили, говорят, идите туда, там магазины будут бомбить! Прикинь, ей! Все теперь ваше, говорят! Ничо не будет, говорят! Я сначала чота засомневался, значит, а потом смотрю, народ пошел! Ну и я думаю, если ничо не будет, чо я здесь торчать буду! Мошт, думаю, и я чо-нибудь перехвачу! Хотя бы пузырек! А чо! Пузырек на халяву! Ништяк же, ей! А, братан! Нам на двоих пару пузырей во как хватит! А мошт чо и побольше перехватим! А главно, чо? Ничо не будет, ей! Правда, я чота не верю, штобы так, просто, можно было бы магазин бомбануть! Там, как пить дать, ментяры стоят! А мошт чего и выгорит, а, братан? – От волнения парень не обращал внимания на то, что Абдыш совсем его не слушает. Тот шел как бы автоматически, не думая, а просто переставляя уставшие ноги. “Бомбить” магазин ему совсем не хотелось, но куда-то нужно было идти. Тем более, что парень не отпускал его рукав. И потом, какая-то неясная мысль время от времени возникала у него в мозгу, но ему никак не удавалось ухватить ее. И эта мысль казалась ему теплой. И казалось, что эта мысль как-то противоречит и парню и тетке в кардигане и от этого ноги двигались быстрее и он уже тоже почти бежал с этим суматошным парнем, мечтающим попить водки на халяву.

— Слушай, вот ништяк! Вот если бы мне ничо бы не было и сказали бы! Кароче, стреляй каво хочешь и те ничо не будет! Прикинь, ей! Ну не будет и все! Разрешаем, кароче! Вот бы я взял автомат и пошел бы! Прикинь, ей! Сразу бы бабу свою пристрелил бы, штобы не мешала жить, А то, блин — тово дай, этово принеси! Так и смотрит, сука, как бы на сторону свалить! Думаешь, ей бы дали волю и сказали бы – значит, кароче, трахайся с кем хочешь и никто не узнает, она бы не пошла? Еще как бы пошла, сучка! Да и большинство баб пошли бы, если бы, наверняка знали, чо никто не узнает! Их же чо возле нас держит? Страх! Чо люди, мол, скажут? А если люди не узнают? Вот тогда и посмотри кто чего стоит? А потом, я бы собаку соседскую пристрелил! Она пацана моего позавчера укусила, падла! А потом…, потом я бы пошел с бригадиром своим поговорил. Я бы ему ствол к башке приставил, и сказал бы — ну, чо братан, скока тебе денег за то, штобы, на маршрут выйти, отвалить – три тысячи или четыре? Мошт, тебе баксами дать, а! А потом— тока, бах – полбашки нету! А то, прикинь, ей! Штобы на маршрут, выйти, бугру отвали, бригаде ящик водки и барана! А потом еще отмечайся, каждый месяц! Вообще, там бы в транспортной милиции пострелять бы надо некоторых! Во, блин, было бы ништяк, если бы ничего не было! – Парень болтал без умолку, но Абдыша захлестывали собственные мысли. Как же это так, думал он. Что же с нами произошло? Почему целый народ, который был так послушен и старателен, так дружелюбен, простодушен и щедр, вдруг стал жадным и хватким? Почему теперь взять чужое стало считаться за доблесть? Почему, если это Акаевское, то можно взять? Значит, если Акаевское, значит можно, “ничо не будет”, как сосед говорит! А потом кто-нибудь скажет – у русских можно брать — ничо не будет! И начнут брать! А если у меня дверь в дом будет открыта и калитка во дворе, то, если ничо не будет, то и у меня можно взять? Что же это? Значит, до поры до времени сидела в нас эта жадность и желание спереть что— нибудь или водки попить на халяву? И теперь, когда приоткрылось, то и поперло из нас, пахнуло гнилью из нутра? И теперь, я ведь знаю, что этот парень, с которым еще вчера пили водку у меня же в доме, может запросто зайти и взять или убить, если “ничо не будет”! Может, уже тогда он присматривался и прикидывал, что взять, если ничо не будет! А эти, на площади возле Белого Дома, как раз и обещают, что “ничо не будет”, потому что, мол, мы заплатили сполна Акаеву за то, чтобы сегодня взять это обратно. И “ничо не будет”! И наверняка “ничо не будет”, потому что, как же, они жирели, а мы бедствовали, и если возьмем или убьем, то не от злобы или жадности, а от безысходности и сложившихся обстоятельств. И я ведь тоже взял! Когда землю захватывали в Ак-Орго, я ведь тоже пошел и огородил колышками пять соток, потому что знал, что тем, которые захватили землю раньше, “ничо не было”! Значит, безнаказанность плодит другую безнаказанность! И теперь будет так! Потому что, если можно взять безнаказанно землю, которая принадлежала совхозу, то можно взять и угольный карьер или золоторудный комбинат! А может, зря я за народ говорю? Не все же такие, наверное! И Малик не такой, и Вовка Саломатин, с которым ты грузчиком в магазине работал, тоже не такой! Хотя Вовка тоже любил водки на халяву попить, но чужое не взял бы никогда! Да, зря я за народ говорю. Те, которые на площади стоят — это еще не народ! Это продажные и, может, несчастные люди, как та тетка в кардигане, которая за 200 сомов готова и бензином себя облить. Да и ты такой же! Согласился же, когда Темир-байке предложил голоса избирателей в Ак-Орго купить! Сам купился за несколько сомов и бегал как шавка и таких же шавок покупал, уговаривал и водку с ними пил! Эх, блин, куда же я иду и зачем?

А сосед тем временем все шел и говорил:

— А моя-то, говорит, не ходи, мол, чо люди скажут? Да люди, бля, все равно чо-нибудь скажут! Если много возьмешь, скажут,– дорвался, хапуга, до чужого добра! Если мало возьмешь — скажут, дурак, не мог хватануть как все! Не возьмешь ничего – скажут, ага, хочет чистеньким остаться, а потом нас всех, заложить! Люди — это бараны, братан! Люди не поймут, если им прямо скажешь, не люблю эту женщину, мол, и поэтому, хочу развестись! Люди скажут, ага, загулял парень! Любовницу завел, кароче! Чуть денег заработал так и решил себе молодую завести,! Для них любовь — морковь – это пустой звук, слова, кароче! Им скажи, кароче,— у той бабы квартира и деньги, поэтому, мол, и хочу свою мымру бросить – вот эт-то они поймут и скажут — ништяк ! И про твою бабу тебе расскажут — какая она растакая! Люди – это хлам, братан! Быдло, кароче! Не то што я белая кость или чо! Не-е! Просто я насмотрелся за свою жизнь такого, что перестал людям верить! Надо, кароче, делать, штобы тебе ништяк было! А на людей равняться.., эт-то братан, пускай кто другой! Люди сейчас идут Акаева свергать! Да! А год назад сто процентов его на третий срок избрали! Ну и кто они после этого? Ей, спроси конкретно кого-нибудь – ты чо, мол, Акаева хочешь свергнуть – ты же за него год назад голосовал? Он тебе скажет — все, мол, хотят и я тоже! Ну и кто он после етого? Баран и есть! Не-ет, я голосовать не хожу! Все равно будет, так как они этого захотят! На фик время тратить? Ты думаешь, там у Белого Дома народ штоли стоит с плакатами? Ни фика! Быдло там стоит и тряпками машет! И мы с тобой тоже туда идем! Значит и мы… – Парень удивленно посмотрел на Абдыша, словно только что понял, что же он такое сказал. Потом тряхнул головой и заторопился дальше.

Глава 20
   
    Кадыр-уулу нежился в лучах митинговой славы. Подходили незнакомые люди, горячо жали руки. Подошел известный вор, тоже руку пожал и оглянулся еще при этом – все ли видят, что он вхож в депутатский корпус. Кадыр-уулу руку не отдернул, пожал с удовольствием, потому что этот бандит имел авторитет в народе. В некоторых округах этого бандита боялись больше власти и милиции. И от ужаса могут и дорогу перекрыть и сто процентов голосов обеспечить. Бандит пожал окровавленной ручкой белую ручку депутата и исчез в толпе. Ручка депутата не запачкалась.

Кадыр-уулу понимал, что надо срочно захватывать средства массовой информации – телевидение, радио. Надо вдолбить народу, что Акаев сбежал, поступил не по-мужски и уж совсем не как Президент Республики. Надо срочно выступить по телевидению перед народом. Этой толпы перед Белым Домом мало. Народ Республики должен поверить, что новые лидеры могут изменить ситуацию – победить коррупцию, остановить засилье Семьи и вернуть народу миллионы, награбленные ей! Надо часто говорить народу про миллионы! Мол, вернем миллионы и заживем богато!

Народ стал уставать от речей. Люди, стоящие с краю, давно уже отошли в сторону и жарко обсуждали случившееся. Кое-кто уже почистил одежду и вымыл руки от булыжников. Начало темнеть. Никто не знал, что делать дальше. Но надо было что-то делать! Ведь случилась революция! Народ сверг ненавистного Акаева и теперь должен был вкусить плоды победы! Эти реформы, которые новые лидеры обещают — когда еще будут, а вкусить бы надо сегодня!

Вообще-то, никто из “новых” не знает, что делать, — думал Кадыр-уулу.— У них-то в планах не было власть захватывать! Все, что нужно было – постоять на площади, на манер украинского майдана на Крещатике, помурыжить власть, а потом, глядишь, Акаев и сам бы все отдал. Пообещать ему, что все, мол, сохраним, дадим тебе какую-нибудь должностишку, типа представителя Республики в Организации Объединенных Наций и давай, толкай там свои бредовые идеи о слиянии мирового разума с рядами Макларена! Главное ведь было — людей на площадь вывести! А там бы чего-нибудь выстояли бы! Но Шерназар — байке вчера уже определенно говорил, что Белый Дом брать будем! Говорил, что у него джигиты подготовленные есть! Так получается, что новоявленные отцы нации и сами толком между собой не договорились. Ну, конечно, кто такой этот Шерназар-байке? Вчерашний следователь районного масштаба! Ему бы воришек в селе ловить да баранов за «отмазку» брать! А тут, глянь! Отец Аксуйского народа! А другие отцы и братья-сестры кыргызского народа 
с ним только по необходимости вместе идут и рядом на трибуне стоят! Что же – рафинированная Роза-эже не понимает, что у этих людей образовательный уровень ниже плинтуса! Понимает, конечно! Но идет, и за ручку с ним здоровается! Потому что Ленина читала  — для достижения целей революции враги наших врагов — наши друзья! А потом, как в свое время эсеров – этих друзей на солдатский штык!

А народ оказался решительней, чем мы думали! Пнул ногой дверь Белого Дома, а она и открылась! Значит, и там не ожидали, что народ такой окажется! А каким ему еще быть, народу–то? Вон они монитор от компьютера тащат, думают — телевизор!

Да, интересно, что теперь будем делать? Что-то новые лидеры не очень спешат власть взять по-настоящему! Толкутся в сторонке, обсуждают что-то! Аксакал домой пошел – говорит, давление поднялось! Конечно, что ему здесь – его прямо из дома на трон понесут!

На телевидение надо идти, дураки! Там все народу объяснить, выступить перед ним! Надо сейчас побольше говорить о социальной справедливости, о борьбе с коррупцией! Пока народ разберется, что к чему, там, глядишь, и придумаем, что дальше делать и какую политику вести. А главное, своих людей на ключевые позиции поставить! И Президентом тоже надо своего человека! Вот это главный вопрос! Там среди них на эту должность претендентов не менее десятка! Вот начнется! Каждый мнит себя спасителем нации! А вот пойдет ли нация за новым Президентом – эт-то вопрос! Не-ет, надо держаться в стороне! Заварушка эта кончится, а потом начнется отстрел! Это мы уже проходили, когда историю Коммунистической партии изучали да кандидатские минимумы сдавали в Университете! Тот, который ближе всего к верхушке окажется, начнет своих же, наиболее перспективных сдавать, хорошо, если не отстреливать! Зачем ему конкуренты? А эти конкуренты, если живые останутся, начнут в оппозицию переходить! Если новый Правитель продолжит с Западом в демократические игры играть, тогда новые газетенки появятся, новые Приживойты и снова начнут больные властью люди биться не на жизнь, а на смерть! Не-ет, сами на смерть не пойдут, конечно! Зачем! Народ есть! Теперь-то ясно, что эту толпу на площади можно за сомы купить! А остальные сами придут, от любопытства или желания что-нибудь ухватить от новой власти! Полезут родственников искать! Подарки понесут! В грудь себя стучать будут и борьбой с Акаевым хвалиться! Кому не достанется теплых мест, те снова на митинги пойдут или других толкать будут! И те, которые “бабки” на митинги и предвыборную кампанию давали, тоже начнут требовать компенсации! И Иссыкульский Робин Гуд долю потребует! А как же! Всякая услуга должна быть оплачена! И не только деньгами! И что еще этот бандюган потребует – не известно! И как ему долю выделить, если руки у него по локоть в крови! Самому ведь замараться можно! Один выход – закопать! Нет человека — нет проблемы!

Можно, конечно, самому попытаться наверх прорваться! А что! Все нужные параметры имеются! Один раз уже засветился кандидатом среди прочих! Народ уже видел, что есть такой, может и запомнил! Южанин! Сейчас это важно как никогда! Столько лет северяне верховную власть держали! А сейчас ситуация изменилась, потому что юг показал, что революционная ситуация вызрела там раньше. Конечно, там народ бедный, ему нечего терять, кроме кетменей! Но, южане уже не дадут никому с севера власть взять – Акаева всем по горло хватило! Но лезть наверх — чревато! Могут затоптать при дележке! Лучше поддержать аксакала, как договаривались!

    Глава 21
   
    Нурбек, радостный от того, что в одном из кабинетов Белого Дома нашел в столе несколько долларов, стоял в толпе и краем уха слушал очередного оратора. Его взгляд рассеянно скользил поверх людских голов. Неожиданно в толпе он заметил знакомого по имени Ёма, с которым он не раз ходил на “стрелки”. При этом Ёма имел авторитет, но с бандитами не тусовался, а предпочитал “разводить”. Нурбек слышал от пацанов, что этот Ёма то ли сам был “кентом”, то ли его “кенты” были “кентами” Сынка. Ёма стоял неподалеку и также беспокойно вертел головой, кого-то выглядывая. Увидев Нурбека, Ёма криво улыбнулся и махнул головой – отойдем, мол. Нурбек тоже обрадовался и стал пробираться сквозь толпу. Отойдя к краю площади, Ёма остановился, поджидая.

— Ты что, по башке получил? – спросил он подошедшего Нурбека.

— Да, блин, задели арматурой! – застенчиво сказал Нурбек, который слегка робел перед городским.

— Ты наших никого не видел? – спросил Ёма.

— Не, никого! – сказал Нурбек.

— Ты, короче, надо наших собирать по-быстрому! Давай в толпу, кого встретишь, скажи, чтобы через 20 минут здесь собрались как штык! Давай! – Ёма решительно вклинился в человеческую массу. Через некоторое время здесь собралось человек 7-8.

— Короче, пацаны! Сейчас мы войдем в толпу и по моей команде начнем кричать: “Пошли в ЦУМ!”, ”Эй, давай к ЦУМУ!”. Держимся вместе! Надо, чтобы толпа пошла за нами! Там, около Ала-Тоо, стоит машина с кирпичами. Возьмите каждый по булыгану! Надо, короче, ЦУМ разбомбить! Самим не светиться! Пусть толпа начнет! Главное – толпу толкнуть! Надо из толпы кинуть камень в витрину! А потом все начнут! Главное — начать! А когда витрины разобьем – сами не лезьте в магазин! Пусть толпа крошит там все! Бабки Баха всем отвалит по полной! Не обидит! Вы Баху знаете! Когда толпа пойдет, все отходите и идите к стоянке, с правой стороны. Там будет наш Мерс стоять. Садитесь в машину и ждите команды! Понятно! – Ёма исподлобья посмотрел на подельников.

— Понятно, чо не понятно! Слушай, я думаю, что толпа не пойдет за нами! Мы же, бля, не депутаты! – Сказал один из бандитов, криво усмехнувшись.

— Ты, братишка, не думай! За тебя уже подумали! Делай, как говорят! – Ёма угрюмо посмотрел на говорящего.

— Ты, да я же не баран, чтобы за меня думали! Что это — Баха за меня думает?— Бандит обиделся.

— Короче! Кто не пойдет – будет отвечать по понятиям! С кем сами не договоримся – в ментовку сдадим! А в зоне мы всех найдем! Ты, Акела, парень, конечно, конкретный! Только не забывай, что Баха знает о мужике, которого ты в Ортосае завалил! Короче решай сам! – Ёма оглядел всех внушительным взглядом.

— А я что – я ничего! Я как все! Все пойдут и я пойду! – бандит смешался.

— Кто еще не баран? – Ёма вновь оглядел бандитов. Все опустили глаза.

— Пошли! – Ёма решительно шагнул вперед. Все двинулись за ним. Через некоторое время в толпе, которая уже, казалось бы, изнывала от бездействия и готова была разойтись по домам, раздались крики “Эй, народ, пошли в ЦУМ!”, ”Эй, давай к ЦУМУ!”. Толпа мгновенно подхватила эти долгожданные призывы – “Э-э-э, точно, что мы тут стоим! Пошли к этим магазинам! Это же семейные магазины! Э-э, пошли, земляки!” Народ двинулся за небольшой группой людей, решительно двинувшихся к Центральному Универмагу. По дороге некоторые из них набрали булыжников из припаркованной машины, у которой как бы невзначай приоткрылся борт.

У Центрального Универмага стояли две группы людей: одни стояли спиной к витринам, другие — лицом к ним. Еще утром продавцы и покупатели — сейчас они уже были разделены невидимой гранью на две неравные части и каждой их этих частей руководили разные мотивы. И обе эти части можно было понять, но примирить – никогда! Еще утром их разделял только прилавок, а сейчас между ними пролегла пропасть, по обе стороны которой стояло желание жить лучше. И глаза одних уже жадно оценивали стоящих напротив, неосознанно отмечая дорогие вещи и сотовые телефоны, а глаза других обращались в основном к стоящим рядом, как бы ища поддержки. За спинами одних стояло здание Универмага, в котором они хранили свои товары и торговали, добывали в нелегком капиталистическом поту свое благополучие, а за спинами других уже дыбилась и захлестывала ступени первая волна, подошедшая от Белого Дома. И эта волна, в которой смешались и ненависть, и голод, и нанесенная кем-то обида, и пьяный угар, и просто желание кого-то ударить или бросить камень в лицо, неутоленная животная страсть и просто любопытство — ударилась о стену защитников Универмага и отхлынула обратно.

    Короткая глава

По проспекту Чуй медленно ехала “Ауди-100” серого цвета. В машине сидела плотная женщина средних лет с маленькими глазками на полном круглом лице. За машиной шла возбужденная толпа, основную массу которой составляли крепкие парни с бритыми затылками. За толпой, тихо гудя сильным двигателем, ехал грузовик. Подъехав к магазину “Бермет”, который стоит на перекрестке лиц Турусбекова и проспекта Чуй, “Ауди-100” остановилась. Женщина вышла из машины, по-хозяйски огляделась и уверенно ткнула пальцем в вывеску. Парни ринулись на витрины. Через несколько минут из магазина стали выносить товары и складывать в грузовик. Покончив с магазином и кинув напоследок подожженную промасленную тряпку в подсобку магазина, толпа с ревом пошла дальше. “Ауди-100” все также уверенно шла впереди.

    Глава 22
   
    Самат вышел из двора, посмотрел в сторону беснующейся в темноте толпы и пошел к Республиканскому военкомату, где оставил свою машину. После инцидента с мародерами, пытавшимися разграбить представительство какой-то фирмы, торгующей авиабилетами, чувство ненависти и желание мести вдруг ушло куда-то. В груди стало пусто. Пережив в прошлом опустошительное чувство неизбывной вины перед людьми, которых он был вынужден убить, для того чтобы обрести свободу, теперь он не смог нажать курок. И пусть те люди выжили! Но ты-то их убивал! В голове убивал – был план, ты готовился! И рука с железным обручем опускалась на головы моджахедов с явным желанием – убить! И добыть себе свободу! Может быть исподволь, инстинктивно, удар был мягче, чем было нужно для того, чтобы убить по-настоящему. Поэтому те люди выжили. А теперь? Ради чего теперь? Можно, конечно, прострелить голову депутату! Но потом будешь жить с запачканным сердцем и руками! Нет! Нельзя свои внутренние проблемы решать за счет чужих людей! Пусть даже и сто раз виноватых! Нельзя брать на себя роль палача! И роль судьи! Обрушивая обруч на головы моджахедов ты знал, что поступаешь так для того, чтобы выжить, а сейчас…? А сейчас ты поступаешь как убийца! Хладнокровный и безжалостный! Тебе это нужно?

Депутаты и мародеры – они чем— то похожи друг на друга…! Лезут без спроса в наши души и магазины! Ломают, рвут, жгут! Потому что не свое, не нажитое, не выстраданное! И им доставляет удовольствие наследить, разбить! Неважно где – в беззащитной душе, неохраняемом магазине! Недаром ведь среди депутатов так много газетных репортеров! Эти используют слово точно также как и мародеры используют лом! Выплескивают желтую склизь из тайников замученной комплексами души на газетные полосы и копошатся в головах обывателей почище мародеров! У наших людей сознание еще советское – они верят тому, что написано в газете! И невдомек, что нынче инженеры человеческих душ имеют совсем иные цели и работают не за зарплату! И озабочены они не тем, чтобы сеять “доброе и вечное”, а тем, чтобы гарантированно удовлетворить клиента! Вон, в одной газете опубликовали список магазинов, фирм, рынков и других предприятий, которые якобы принадлежат Семье. Тот, кто заплатил репортеру, знал что делает! Теперь и толпа будет знать, что делать!

Да-а, всех мародеров не перестреляешь! Надо тогда половину народа пострелять! Но что же теперь делать с пустотой в груди? Что же делать с оружием? Ведь если взял в руки винтовку — сделай что-нибудь! Как теперь совместить желание справедливости и желание остаться чистым перед собой?

Навстречу Самату торопливо шли два парня. Один из них что-то говорил, жестикулируя и сплевывая, а другой молча шел, глядя на асфальт перед собой.

— Эй, брат! Чо, уже взяли Белый Дом? – спросил один из парней.

— Взяли! – коротко ответил Самат.

— Э, вот ништяк! – обрадовано воскликнул парень и, обернувшись к другому, сказал:

— Ну чо, Абдыш! Я же тебе говорил! Теперь магазины бомбить будут!

— Бомбят уже! – сказал Самат.

— О! Пойдем быстрей, ничо не достанется! – Парень дернул за рукав стоящего рядом.

— Слушай! Так там, в этих магазинах…, мы ведь не сеяли, не пахали…, а так вот…, хотим пойти и взять! Как же это, а? – Абдыш наконец оторвался от своих мыслей и почему-то обратился к хмуро разглядывающему их Самату.

— Не ходи! Иди лучше домой! – сказал Самат и внимательно посмотрел на Абдыша.

— Ей! Ничо не будет! Сейчас вся милиция по домам разбежалась! Бери — не хочу! Скажи, э, братан! – Парень взбудоражено посмотрел на Самата.

— Ты ничего не возьмешь! – с силой сказал Самат и твердо посмотрел в глаза будущему мародеру.

— Э! Ты штоли запретишь? – парень с вызовом посмотрел на Самата и вздернул узкий подбородок.

— Я! — сказал Самат и пошуршал свертком.

— А ты чо, мент штоли или «Silk Way» твой магазин? – парень отступил назад и примерился.

— Я не мент! И магазин не мой! Но только я — таким как ты — не дам магазины грабить! – Самат смотрел в глаза парню.

— Ык! – парень дернул ногой, чтобы ударить Самата, тот ткнул свертком в поднимающееся колено и нога бессильно опустилась. Парень взвыл.

— Иди домой, дурень!  — Самат взглянул на Абдыша. Тот молча смотрел ему в лицо. Самат повернулся и пошел прочь.

— Эй, парень! – Абдыш побежал за Саматом.

— Слушай, парень! Ты знаешь, что делать! Скажи! – Абдыш заглянул в лицо Самату.

— Я не знаю, что делать! Меня это не интересует! – Самат широко шагал, держа сверток под мышкой.

— Слушай! Они же там сейчас магазины пойдут грабить, стекла бить! Невинные люди могут пострадать! – Абдыш все пытался заглянуть в глаза.

— Тебе какое дело? Иди домой, я тебе сказал! – Самат разозлился.

— Да я-то пойду…, я то что…, люди вот там… — Абдыш смешался.

— Что люди? Твое какое дело до людей? В самом деле – твой, что ли магазин грабить будут?  — Самат посмотрел на Абдыша.

— Да это…, понимаешь…, если мы с тобой не пойдем, то кто там их защитит?  — бессвязно пробормотал Абдыш.

— Тебя как зовут? – Приостановился Самат.

— Абдыш! – ответил Абдыш и с надеждой взглянул на Самата.

— Абдыш! Думай о себе и иди домой! Там найдется кому защитить! У каждого магазина есть свой хозяин и не хилый! – Самат шагнул вперед.

— Постой, слушай…! Это…, я…, у меня ничего нет! Ни семьи, ни дома…! И мне не нужны их магазины! Только…, это и мои магазины тоже!.. — Абдыш стоял, понурившись и свет от рекламного щита падал на его седеющую голову.

— Парень! Ты что мелешь! Иди, проспись!  — Самат внимательно взглянул на Абдыша и остановился.

— Понимаешь! Мне вообще-то все равно – грабанут они “«Silk Way»” или нет! Даже лучше, если грабанут! Только…, они ведь и нам с тобой каким-то образом в душу плюют…, понимаешь!  — Приободренный Абдыш тоже остановился.

— Понимаю! – сказал Самат – ну и что ты предлагаешь?

— Может… это… пойдем, поможем? – просительно сказал Абдыш.

— Как ты поможешь? У тебя что, оружие есть или ты можешь народ поднять против них? Ты видел, сколько их там? – Самат начал жалеть, что завязал этот бесполезный разговор, но что-то все же удерживало его.

— Я не видел! Только…, надо же что-то делать! – Абдыш опустил голову.

— Ладно, пойдем! – Самат неожиданно взял за руку Абдыша и потащил его к ближайшему магазину. Подойдя к сверкающей витрине, Самат толкнул Абдыша к ней и сказал:

— Стой здесь! Если кто подойдет – кричи – не трогай, мое! — Самат насмешливо посмотрел на понурого Абдыша.

— Да, ладно, что ты, в самом деле! Ты же понимаешь, о чем я! – Абдыш виновато улыбнулся.

— Да откуда ты знаешь, что я понимаю? Ты меня в первый раз видишь, парень! — Самат снова разозлился, но в этот раз не по-настоящему.

— У тебя суровое лицо, но глаза добрые! – сказал кротко Абдыш.

— Тьфу ты, бля! Глаза!.. Глазами не защитишь! Там же толпа, понимаешь! Толпа! Если они начнут громить город – никто их не остановит! Тем более милиция разбежалась! Ты когда-нибудь видел толпу разъяренных людей? Я видел в Оше в 1989 году – мужик огород поливал. Толпа пошла с криками – “бей узбеков!” и мужик с засученными штанами, который секунду назад еще и не думал ни о каких узбеках – побежал вместе со всеми и кетменем убил двоих. Потом на суде плакал, говорил, что у него двое детей! А у узбеков, которых он убил, не дети значит, а так, грязь! Вот что такое толпа! В толпе даже самый что ни на есть тихоня зверем становится! Затопчет и не заметит! Так что, лучше, пойдем домой и пусть они здесь друг друга поубивают! Завтра трупы уберут и воздух станет чище! – Самат улыбнулся впервые за вечер.

— Слушай! Ну, ты же сказал этому…, моему соседу! Не дам, мол, магазины грабить! Что же ты…, просто так сказал? – Абдыш снова заглянул Самату в глаза.

— Сказал, не сказал! Что ты прицепился? – Зло сказал Самат и отвел взгляд. Потом он поднял голову и сказал тихо:

— Ты прав, брат! Пойдем! – Самат решительно повернулся и пошел по улице Киевской по направлению к магазину “Silk Way”. Абдыш облегченно вздохнул, распрямил плечи и побежал за ним.

Информационная глава

Начальнику отдела информационного обеспечения компании “Бител” позвонили поздно вечером. “Антон!” – сказал в трубку начальник охраны центрального офиса – ”Срочно приезжай! Похоже, нас сейчас громить будут!”. Антон приехал к офису одновременно с милицейским автобусом, из которого выскочило с десяток вооруженных сотрудников отряда милиции особого назначения. Антон подумал, что милиция — это хорошо, есть кому защитить офис. Омоновцы ворвались в офис, заломили сотрудникам руки и положили всех лицом вниз. Антона положили вместе со всеми. Вместе с омоновцами вошли крепкие парни спортивного телосложения. По их приказу и под их присмотром в течение полутора часов все оборудование преуспевающей компании, включая розетки и коврики в туалете, было погружено в грузовики и вывезено в неизвестном направлении. Сотрудники милиции организованно сели в автобус и тоже уехали, не обращая внимания на толпу, которая по соседству громила бутик.

    Глава 23

Нурдин стоял среди защитников Центрального Универмага, но его разорванная форма невольно приковывала взгляды. Свет от прожекторов, освещающий здание Универмага, освещал фигуру офицера. Первый камень, вылетевший из толпы нападавших, пролетел мимо головы милиционера и попал в кого-то из стоящих сзади. Человек громко охнул. “Что вы делаете, люди?” – громко закричал кто-то, но рев жаждущей крови толпы заглушил крик. Нурдин шагнул вперед.

— Слушайте! Вы совершаете беззаконие! Немедленно разойдитесь! – Нурдин пытался найти в толпе хоть одно сочувствующее лицо, но таких не было.

— Уйди с дороги, мусор! А то мы тебя тут положим! – плотный парень с вислыми усами тоже шагнул вперед, угрожающе волоча за собой кусок арматуры. Несколько других парней шевельнулись и встали за усатым.

— Парни! Со второго этажа вас снимают на камеру! Рано или поздно все это кончится! Ваши будут “банковать” или Акаев останется – все равно! Но ваши фотографии будут у тех, чей товар здесь на прилавках лежит! А эти барыги купят новую власть…, а потом или сами с помощью “быков” вас найдут и вместе с гортанью вырвут свое добро или моих кентов наймут и они вас по картотеке вычислят и им сдадут! Только для вас все равно – вы будете крайними! Лучше идите домой! – Нурдин говорил медленно переводя взгляд с одного лица на другое. В лицах появилось замешательство.

— Ты, волк позорный, нас на понт не бери! Мы тоже сюда не с бодуна пришли – за нами тоже не последние люди стоят. Пусть они между собой разбираются, кто круче! А пока мы свой кусок возьмем и тебя просто загрызем по пути! Отойди, пока не поздно, мент! – Усатый смотрел исподлобья, но что-то предпринять не решался.

— Парни! Подумайте! Возьмете вы здесь на штуку сомов…, да еще возьмете ли, а проблем себе на жопу получите на всю оставшуюся жизнь! Идите домой, джигиты! – Нурдин глядел твердо и его голос окреп. Сзади подошел известный каскадер и встал рядом. При виде этого человека один из бритых отошел в сторону и вытащил сотовый телефон.

— Куня! Здесь, короче, Кудайберген подошел со своими пацанами! Не дают нашим дело делать! Чо делать? – выслушав ответ, бритый сказал, опасливо оглянувшись:

— Ты чо! Здесь толпа такая! На куски порвут, если увидят! Не-е, Куня так не пойдет! Приезжай сам! — бритый сунул телефон в карман куртки и втиснулся в толпу. Между тем, раздался звон и стекло одного из проемов витрины громко треснуло. Люди, стоящие друг против друга, напряглись. Каскадер поднял руку и шагнул вперед.

— Братья! Не позорьте кыргызов! Не позорьте имя джигита! Кто-то использует вас как пушечное мясо. Но если вы пойдете сейчас на ЦУМ  — запомните – мои ребята стоят за мной! Если вы будете стрелять – у нас тоже есть оружие и мы тоже будем стрелять! Каждый из нас может умереть! Но мы знаем, за что мы умрем! Знаете ли вы?! – Каскадер медленно шел вдоль плотно стоящих людей и вглядывался в лица. Многие отворачивались.

— Прошу вас, братья! Зачем нам друг друга кромсать за кого-то? Они сидят сейчас в тепле, а мы будем проламывать головы друг другу! Зачем, ради чего? Подумайте о себе, братья! Не марайте своих рук! Не теряйте достоинства! Вспомните о чести! — Каскадер прижимал руку к груди и шел, вглядываясь в лица своих земляков.

— Вы, байке, достойный человек! Мы знаем, что вы не нажили богатств, когда другие хапали чужое! Мы не против вас, байке! Мы против тех, кто ограбил нас, присвоив то, что им не принадлежит! Мы против тех, кто незаконно приватизировал заводы, магазины и детские сады. Посмотрите, байке! Народ живет в нищете! Наши дети не видели белого хлеба, наши матери и отцы пьют воду из арыков, наши сыновья умирают от паленой водки! Кыргызский народ сгорает в нищете и скоро от нас останется пепел! У нас нет будущего, потому что Акаев набрал кредитов и родившийся две минуты назад в роддоме № 2 мальчик, еще не успевший даже пеленки испачкать — уже должен 400 долларов! Наше золото, нашу воду и энергию, которую эта вода дает, наш Иссык-Куль, нашу землю на Узенгю-Кууше уже давно продали!.. Наши души, наши мысли и желания, наша слава и честь никого не интересуют. И мы куплены с потрохами и сейчас мы отработаем свои деньги, чего бы это нам не стоило! Уйдите, байке! Не заставляйте нас брать грех на душу! – Люди смотрели ожесточенно и энергия разрушения клокотала, разбиваясь о волю каскадера. Он одиноко стоял против вызверившейся толпы, но его лицо было спокойно. Правда, которая незримо стояла за его спиной, сдерживала толпу и нападавшие не смогли преодолеть в себе уважения к сильному человеку.

Освободительная глава
   
    28 марта новоиспеченный Государственный Секретарь Кыргызской Республики посетил камеру предварительного заключения, где находилось несколько парней и женщин, арестованных сотрудниками милиции при попытке выноса товаров из китайского магазина “Гоин”. Коротко побеседовав с погромщиками, он сказал в объектив кинокамеры Государственного телевидения: “Они больше не будут!” и приказал отпустить мародеров.

    Глава 24

Ауди-100 торжественно подъехала к сверкающему витриной бутику, торгующему одеждой. Джигиты были на подходе. Женщина лениво подняла руку и ткнула пальцем в витрину, мимо которой проходили два парня, один из которых нес под мышкой продолговатый предмет, завернутый в целлофановый пакет. Толпа взревела и угрожающе двинулась к магазину.

Самат мельком взглянул на женщину, отметив типичный наряд “новой кыргызки” и уверенный жест, которым она по-хозяйски ткнула в его сторону. Однако, увидев надвигающуюся толпу, Самат остановился. Он резко сдернул с оружия целлофан, затем быстро развернул тряпку и достал приклад. Придерживая его одной рукой, Самат одним движением прищелкнул к прикладу ствол, приладил подствольник и вставил магазин с пятью патронами. Абдыш, стоящий рядом, со страхом посмотрел на уверенные движения своего нового знакомого и придвинулся ближе. Самат взял винтовку наперевес и встал у дверей. Абдыш встал рядом. Толпа остановилась в нескольких метрах.

— Эй, парень! Отойди! А то мы тебя сейчас по асфальту размажем! – плотный парень с камнем в руке угрожающе замахнулся.

Раздался выстрел.

— Ты что, парень? Охренел, что ли? Ты что, в людей стрелять будешь? – Плотный испуганно отпрянул. Толпа остановилась.

— Я убью любого, кто приблизится! У меня еще четыре патрона! Кто хочет лечь здесь? – Самат смотрел на толпу через прорезь мушки и медленно переводил дуло с одного искаженного злобой и жадностью лица на другое.

— Эй, парень! Да ты знаешь, кто за нами стоит! Да ты покойник, дурень! Отойди лучше! – Шкафоподобный погромщик двинулся вперед, выставив литой живот вперед.

— Еще шаг и я стреляю! – Самат прицелился.

— Эй, ты что дурак, что ли? Это же магазин Акаевского сынка! Тебе, что, за Акаева жизни хочется лишиться? Акаеву конец! И Сынку его конец! И тебе конец, парень, если ты сейчас не отойдешь! Мы тебя из-под земли достанем! – погромщик остановился.

— Я в рот имел и твоего Акаева и его сынка! Но положу любого, кто приблизится ! – Самат не опускал оружия.

— Ей, чо ета? Нуртай, чо встали? Давай работай!  — из машины вылезла женщина.

— Ей, чо? Чо тебе надо? Чо, ета твой магазин штоли, ёлюгюндю кёрёюн? Чо ты думаешь, спугаюсь твоего ружья, штоли? Попробуй только стрельни! – женщина двинулась на Самата. Самат выстрелил. Шляпка с головы женщины слетела и покатилась по грязному асфальту. Стекло в автомобиле громко треснуло и разлетелось на мелкие кусочки. Женщина отпрянула, схватилась за голову и завопила:

— Убивают! Ой, он убил меня! Уби-и-л! – Толпа загудела снова, но не двинулась. Женщина исчезла среди кожаных курток.

— Я сказал! Следующий будет трупом! Подходи, суки! – Глаза Самата побелели от бешенства.

— Ребята, не надо! Не доводите до греха! Он убьет! – Абдыш вынырнул из под руки и пошел навстречу толпе.

— Не надо, ребята! Вы же нормальные люди! Зачем трогать чужое добро?

Идите домой, ребята! Прошу вас! – Абдыш подошел к толпе и протянул руки к насупленным людям. Но искаженные злобой лица не смягчились и на обращенное к толпе лицо Абдыша со свистом опустился железный прут. Абдыш упал назвничь. Раздался выстрел. Толпа отпрянула и стала разбегаться. Женщина с визгом втиснулась в машину и та резко взяла с места. Погромщик, который ударил Абдыша, остался лежать рядом с ним.

Равнодушный манекен безжизненно смотрел из витрины на бушующий за окнами мир и Самата, с дымящейся винтовкой в руках, который, наконец, нашел свое место. В эту ночь, когда кыргызский народ из последних сил пытался выстоять на очередном повороте истории, Самат отчетливо осознал и свой путь и предназначение — простить и защитить!

    Глава 25

Кадыр-уулу видел, как первые волны погромщиков двинулись в сторону Центрального Универмага. Он, конечно же, не думал, что эти люди пошли в ту сторону для того, чтобы прогуляться. Их намерения были ясны. Но Кадыр-уулу знал, что остановить этих людей невозможно. Более того, нельзя! Депутат знал, что “Час Икс“ назначен на 10 часов вечера и, переломить то, что должно было случиться с неизбежностью восхода солнца, уже не смог бы никто. Слишком много влиятельных лиц вовлечено в месиво событий и обстоятельств, слишком много поставлено на карту и слишком много подлости случилось в последние дни. Надо отрабатывать полученные деньги, надо выполнять обещания!

Кадыр-уулу знал, что о “Часе Икс“ знали многие из тех, кто сегодня с высоких трибун вещал о свершившейся революции. Он также знал, что почти все из них предпочли сделать вид, что об этом не знают! И с их молчаливого согласия сегодня ночью город сожмется в страхе и будет с трепетом ждать и гадать – будут ли погромы квартир, начнут ли убивать евреев или сразу начнут с русских? Мужчины будут сожалеть, что вовремя не купили оружие и украдкой от детей готовить кухонные ножи, чтобы хоть как-то защитить свои семьи. Женщины будут лихорадочно звонить знакомым и впитывать слухи о якобы уже свершившихся зверствах, а потом будут со слезами корить мужей за то, что вовремя не уехали из этой свихнувшейся страны. Знакомые бишкекчан из далеких городов и стран будут в тревожной лихорадке листать страницы ИНТЕРНЕТа, чтобы хоть что-то узнать правдивое о происходящем. И кадры, отснятые оператором одного из информационных агентств, на которых толпа мародеров грабит магазины, обойдут весь мир, и этот мир подумает, что в далекой неизвестной стране под названием Кыргызская Республика живет народ, по уровню развития схожий с африканцами. И от этих кадров в сердца многих кыргызстанцев войдет холодок стыда и горечи.

И сегодня ночью, люди написавшие сценарий этого спектакля и режиссеры, поставившие его, ужаснутся тому, что сделали, потому что хоть и ожидали азиатчины, но не в таком неприкрытом виде. И мнение этих людей о кыргызах тоже изменится и они подумают, что следующий спектакль они поставят с другим расчетом и с учетом появившегося опыта: своего и народного. 
   
И станут воры и бандиты избранными, а избранные – бандитами, и закон будет за сильных, и имеющие деньги станут властью. И сама власть станет властью денег. И мир изменится, хотя солнце как всегда взойдет на востоке и закатится на западе. И все изменится, ибо переступившие через совесть и увидевшие, что прощены — подумают, что прощение не есть воля Божья, а только лишь сила денег; нагие и нищие духом подумают, что одеты и богаты; и заблудшие уверуют, что знают Путь и смогут повести людей, не понимая, что не знающий цели, придет не туда!

Заключительная глава

Нурбек сидел в бусике среди оживленно переговаривающихся подельников. То, что взять ЦУМ сходу не удалось, никого не огорчило. Парням вообще-то больше нравился сам процесс разрушения, процесс демонстрации силы. Мало кто собственно хотел взять что-нибудь с витрины, да и мало верил, что можно вот так взять и разбомбить Универмаг. “Бомбануть” ночью частника, угрожая обрезом или утюгом – это привычно, нормально. Взять, как положено, с мелкого бизнесмена “за крышу” – это тоже нормально. Но ЦУМ!? Это чревато, потому что это все-таки крупнейший универмаг в центре города! Но Баха сказал, что все схвачено! Надо только делать дело, как сказано! Не получилось с ЦУМом, получится в другом месте и в другой раз.

Подошел сумрачный Ёма, оглядел бандитов. Сел в машину и сказал коротко – Плаза! Машина рванула и через пару минут была у магазина “Дордой Плаза”. Здесь уже стояла взволнованная толпа – мародеры вперемежку с арендаторами. Владельцы магазина не позволили арендаторам бутиков организовать охрану своих товаров, сославшись на собственную охрану. Охрана — несколько парней в форме – стояли снаружи. Магазин сверкал витринами, уверенный в собственной неуязвимости. Уверенность придавал также тот факт, что первую, маломощную толпу мародеров охране удалось разогнать.

Мерседес остановился неподалеку от магазина. Бандиты вылезли из автомобиля и молча посмотрели на Ёму. Тот осмотрелся, заметил кого-то в толпе и молча, кивнув парням – ждите, мол – отошел к группе таких же парней с бритыми затылками. Через некоторое время он вернулся и сказал:

— Разбиваем витрины! Если охрана будет “возникать” – бить охрану! Вперед! — Ёма взял железный прут и решительно пошел к магазину. Бандиты двинулись за ним. К ним присоединились другие парни. За теми пошла толпа. Один из бандитов перехватил прут как копье и, разбежавшись, швырнул его в сторону магазина. Охрана испуганно расступилась, стеклянная дверь хрустнула и повисла на одной петле. Через секунду град камней и железных прутьев обрушился на стеклянные двери входа в “Дордой Плаза”. Охрана защищалась, как могла, но вслед за камнями ринулась толпа, смяла охрану и ворвалась в магазин. Вместе с мародерами в магазин хлынули арендаторы.

Две стихии: жадность и ненависть бешено и гулко резвились под крышей современного магазина.

Арендаторы пытались защитить свои товары, крича и заслоняя их руками. Но пока предприниматель вырывал вещь из рук одного мародера, другие словно крысы тащили товары из другого конца бутика. Женщины плакали, умоляя не трогать товары, но, увы, мольбы никого не трогали. Мародеры, молча или с криком, понимая, что совершают противоправное, но не в силах преодолеть вырвавшегося изнутри темного чувства, хватали все, что попадется под руки: обувь, сотовые телефоны, детские игрушки, книги, парфюмерию, туалетную бумагу, эксклюзивные платья, пальто, куртки, гантели, кассовые аппараты, лыжи, лекарства – все, чем под завязку был забит магазин. Некоторые мародеры уже точно знали, в какой именно бутик им надо. Они стремительно бежали в ту сторону, на ходу разворачивая большие черные пакеты, в которых в нормальных странах вывозят мусор, сходу разбивали молотками стеклянные двери и в несколько минут опустошали витрины, не обращая внимания на мольбы владельцев. Короткие схватки, которые то и дело возникали между мародерами и владельцами, обычно быстро заканчивались не в пользу последних, потому что пока какой-нибудь крепкий парень разбирался с одним или двумя мародерами, десяток других, словно мутный поток, накрывали магазин, и через несколько минут и этот бутик присоединялся к числу разгромленных. Вход в магазин напоминал большую свалку: мародеры и арендаторы тащили свои и чужие товары на улицу, навстречу им вливалась волна неутоленных. Одни вышедших, швырнув часть спасенного товара в машину, возвращались и пытались спасти хотя бы еще что-нибудь, другие – оставив награбленное у жены или детей, тоже возвращались, чтобы взять еще. Дети ждали своих родителей, которые тащили из магазина чужие вещи и радовались. Жены ругали своих слабосильных мужей, которые не могли притащить крупных и ценных вещей. Сами же женщины, словно жадные и бессмысленные машины, совали в пакеты все подряд, плача от жалости к тем, кого они грабили, и, крича от ненависти к ним. Крики, плач, звуки борьбы и драки, звон разбивающихся витрин и рев восторженных грабителей заполнили магазин “Дордой Плаза” и в ту ночь одни, вместе с товаром и надеждой на благополучие, навсегда потеряли веру в государство и его способность защитить, другие, нахватав чужого, поняли, что “ничо не будет!”

“И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем , от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места. И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих перед Богом, и книги раскрыты были и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим” (Откр.20, 11-15)

© ТоLтой, 2007. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора