В метро

Эссе

Москва – бескрайний горизонт

И бесконечной красоты закаты!

Как я люблю твоё музей-метро,

Разных мастей людьми богато!

2016. Февраль. Москва. Никогда б не узнала, что в этот момент я пролетаю под «Национальный парк «Лосиный остров»», если бы не мой смартфон. Моим средством полета служит метро. Мои глаза различают только неровности бетонных стен и свист. Да, свист настолько сильный, что мне кажется, что я его вижу и осязаю. Моему слуху он крайне неприятен, но он меня радует. Он дает мне понять, что поезд изо всех сил мчит меня к пункту назначения, разрывая темный вакуум подземных тоннелей. В моей голове развивается мой дальнейший маршрут: «…сейчас я сделаю переход с синей ветки на красную, выйду на Охотке, все в темпе, чтобы успеть…»…

… и  неожиданно мой взгляд словил дедушку.

Он сидит напротив меня.

«Дедушка? Чей? И почему сразу «дедушка»? «Мужчина преклонных лет». Без каких-либо уменьшительно-ласкательных суффиксов!».

«Смотри-ка, на нем какая интересная шапочка! А я ее помню. Такая есть в одном из кадров в моей памяти. Она красная. С полосками белого и по-особому синего цвета. Тот самый синий из Советского Союза. Как и сама шапочка, как и спортивный костюм, который из-под зимней куртки выдает горло с недоконцазастегнутой кремово-белой молнией. Костюм светло голубого цвета с красной вставкой. Он тоже в своем радужном переливе отдает Советским Союзом…».

Всплыл целый ряд эпизодов из советских фильмов, где резвая советская молодежь в точно таких шапках и спортивных костюмах на фоне снежных гор и вековых в небо вонзающихся острых елей пролетают мимо меня, и чтобы  я их не потеряла из виду, за ними пытается поспеть выпуклый как лупа экран домашней телевизионной коробки. А я сижу пятилетняя. Замерла с горящими глазами в полутьме засыпающей комнаты и боюсь моргнуть, дабы ничего не пропустить…

Даже сейчас я ощутила скрежет того снега. Морозный воздух пробил мне ноздри и нежно поцарапал мое лицо, сделав его ало-красным.

С растущим азартом я продолжаю разглядывать Его:

«В левой руке что-то длинное: один конец упирается в пол вагона, а другой выступает за его плечо. Это Что-то завернуто в ткань цвета светлого хаки. Не знаю, какое название она носит, но она идентична ткани для лесных палаток, и, конечно, тоже советская, что заметно не только по суровому цвету, но и по плотности изделия.

«Обертка» перевязана в двух-трех местах и явно каким-то непростым узлом – прочным, в крест. По форме я узнаю в ткани лыжи: вон согнутые носы, по центру объемно – для ботинок, еще виден конец лыжной палки с красным кольцом…».

Плавный переход к Его правой руке дает распознать рюкзак. Самый настоящий. Настолько, что можно его называть «рюкзакЪ». Он тоже цвета хаки, только более глубокого, нежели «обертка» для лыж.  На рюкзаке металлические застежки, перетянутые лоскутками потертой шоколадной кожи. По центру обеих лямок проходят по две белые дорожки как пояса кимоно. За эти лямки Он держит рюкзак.

«Или рюкзакЪ держит его… здесь, в этом сидении этого вагона метро… напротив меня… как якорь, не давая ему уплыть в дрем от усталости прожитого утра? А может, его сейчас греет то удовольствие, которое он получил сегодня, катаясь на лыжах? И, может, для него сегодня все было лучше, чем когда-либо, чем во все 50, а то и 60 лет ДО этого утра?...».

Шторм вопросов только разбушевался:

«Почему он едет один?»

«Почему к нему не прислонилась его жена в такой же советской шапочке?»

«Почему его не теребят с разных сторон его внуки в спортивных костюмах 21 века и с современными лыжными инвентарями?»

«Почему рядом нет сына или дочери, и они все вместе не смеются, подытоживая, кто и сколько раз упал или врезался в сугроб?»

«Зачем закрыл глаза? Зачем нахмурил брови и собрал на лбу букет из морщин?»

…

«Стой, а что если стереть морщины, освежить его лицо, раскрыть глаза и подарить ему улыбку?»

«И вот Он – молодой, красивый, статный в этом советском, только что купленном в универмаге, спортивном костюме и шапочке красного цвета в полоску...»…

…

Я растворяюсь в грохоте колес и улетаю вместе с Ним…

***

Небо синее-синее. Горы какие белые. Снежный покров так сверкает! А как светит солнце!

Вот и Он. На вершине склона. Спортивный, полный сил, лет двадцати-двадцати пяти молодой человек.

Недолго постояв, Он делает смелый рывок и летит вниз. В этот момент нет никого. Даже меня – я витаю в воздухе. Меня сорок лет назад не было и в мыслях Вселенной. Но я смотрю на Него, как Он рассекает снег зигзагом, и вижу –  Он улыбается. Ему хорошо. Он ощущает скорость, все свежо и искрится – Он в полете, Он свободен, Он искренне пропитан СЧАСТЬЕМ…

***

Атака вопросов побеждена.

Сейчас, сидя напротив него, я не ощущаю, что он устал либо подавлен, что он один либо одинок. Я лишь чувствую, что он безмерно счастлив. Он счастлив от того, что жив; возможно, жив от того, что счастлив. И пока он жив, у него в руках его лыжи… или наоборот – он жив, пока у него есть его любимые лыжи. И пока он есть, есть его шапочка, его спортивный костюм и рюкзакЪ.

Никакой аукцион в мире не может рассчитывать на его вещи – безнадежно. Они для него – не вещи, это часть него самого.

Они, вещи, они тоже живые, у них есть душа. Душа настолько искренняя, полная  и теплая, что согревают Дедушку на протяжении долгих лет и разных эпох. И, безусловно, он для меня Дедушка, потому что у нас есть то, что нас роднит – у меня тоже есть шапочка и платье красного цвета в белую полоску, которые пышут  добротой Советского Союза. Не передать как я радуюсь, встречаясь с ними, когда перебираю старые вещи. Через них я встречаюсь с собой только четверть века назад.

…

Советские вещи. Они излучают такое тепло, когда вокруг все другое – пусть новое, но мимолетное, пусть яркое, броское, но бездушное. Хотя может у них есть своя душа, но она чужая. Она в большинстве родом из Европы, Азии и из всех других частей света и уголков Земли, но не из Советского Союза. Она не вечная, и она не уносит в горы, она не перемещает во времени. Она – другая. На нее не отзывается лучшее, что есть в нас, в советских людях.

Сама-то я прожила всего три года в Союзе, но я успела за то время полюбить и впитать его в себя. Я помню парки, заводы,  автобусы, фотосалоны. Я и сейчас люблю свой детский сад и свою воспитательницу. Я не могла дождаться квашенной капусты и ненавидела этот вязкий кисель…

…

Так случайно и по-доброму коснулся моей души Дедушка. В моей бесконечной погоне за временем и делами – одни важнее других – Он нажал на паузу и подарил мне мгновенья моего вечного детства. Думаю, и он, закрыв глаза, ехал в своей вечной юности и молодости. И мы были счастливы. С ним. В феврале 2016 года. В вагоне московского метро.

***

Одно из самых бесценных богатств, которыми располагает Человек – это память и воспоминания. Это целая машина времени у нас в голове. И пока она есть, самые лучшие моменты нашей жизни мы можем проживать снова и снова.

Все проходит и меняется: Жизнь-Мир-Мы. Наши детство, юность, молодость остаются далеко позади, но только физически. Для нас они вечны. Вечны, пока мы помним, и пока есть люди, вещи, музыка, которые могут нажать на паузу в любое неподходящее время и вернуть нас  туда, когда мы были юны, когда мы только узнавали и влюблялись в Жизнь. Это чудесно.

***

Во всеуслышание Голос назвал нужную мне станцию. Она случилась быстрее, чем я ожидала. Я не успела подготовиться к прощанию с Дедушкой. Он стал для меня родным, но это не остановило Двери вагона. Они безжалостно открыли для меня шумный мир, и проигрыватель Жизни безвозвратно унес меня в бурном потоке людей и событий…

P.S.:  С Дедушкой я так и не смогла расстаться. Я – эгоист. Он стал фотографией в моем смартфоне. Время постепенно оставило его позади: «Сегодня 13:01», «Вчера 13:01», «Позавчера 13:01», «Понедельник 13:01», «8 февраля 13:01», но уже меньше, чем через год, Время сделает его вечным, дав ему неизменную дату «8 февраля 2016 г. 13:01».

Февраль 2016 года

© Наргиза Касымова, 2017