Чингисхан. Снятое проклятие

Повесть

Проклятие – острее стрелы,

и потомков пронзит насквозь.

Монгольская поговорка

ПРОКЛЯТИЕ

– У-у-у, проклинаю тебя, Темучин! – из-за истошного пронзительного крика женщины Чингисхан, натягивая поводья порывистого сивого коня, замешкался. Сопровождавшие его всадники-богатыри и воины, раззадоренные сильным, бьющим в нос запахом крови, также разом остановились. Казалось, что Чингисхан, навязавший врагу бой и уже победивший, преследовавший побежденных меркитов, чтобы истребить навеки их род, на миг забыл о своей цели.

– В чем вина моих бедных детей?! Ведь они против тебя не выступали с мечом, почему ты их сгубил смолоду?! Чтобы ты сполна напился страданиями своих собственных детей, чтобы тебя рвало кровью! Чтобы потомки твои не множились! У-у-у, чтобы ты выл как волк! Даже не пощадил беременную невестку… Ты и твои дети тоже – пусть у вас всех будет беда с вашими женами! Будь ты проклят, Темучин! Проклинаю!!! – костлявая старуха с иссохшей кожей, убитая горем, лежала перед Чингисханом на земле и рыдала, бессильно царапая землю.

Воин, которому сам Тенир даровал судьбу завоевателя, храбрый сердцем и с изощрённым умом, прозванный Непобедимым Чингисханом и зазнавшийся от своей славы, вдруг как будто услышал надрывный голос своей матери, сердце его ёкнуло, и он с беспокойством оглянулся в сторону, откуда донеслось проклятие. Увидев распростертую на земле старую женщину, всю в слезах и не страшащуюся смерти, на мгновенье впал в ступор. Та поочерёдно обнимала то мертвого сына с едва пробивавшимися усиками, с разрубленной грудью, то убитую молодую беременную женщину со стрелой в шее, и, обезумев от горя, ревела, и ветер развивал ее седые волосы. Внезапно, привстав, она обхватила раздутый живот снохи, вздрогнула, подняла голову и, озираясь по сторонам, быстро вынула кинжал размером в пядь из ножен на поясе сына, лежавшего в луже крови. Что бы это значило, хотела ли она наложить на себя руки, что ли, несчастная?! Или с ума сошла?!. Быстро разрезала живот умершей, из него тонкой струйкой начала сочиться алая кровь. Руками спешно залезла внутрь брюха, вытащила плодный пузырь с еще не родившимся ребенком, положила в подол и резким движением кинжала его рассекла, выпустив жидкость. Вытащила на свет божий младенца с шевелящимися ручками и ножками, быстро вытерла и тут же вдохнула ему свежий воздух в нос и в рот.

– А-а-а! – раздался громкий детский плач. Бойцы, проливающие кровь друг друга в жестокой схватке, сражающиеся тут и там на мечах, заслышав этот звук, на мгновение, пораженные, замерли. Ибо в мир явился новый человек в столь ужасный момент, когда жизни многих других прерывались. Её величество Жизнь еще раз показала свою состоятельность!

Старуха подняла над головой плачущего новорожденного с еще не разъединённым с материнской утробой пупком и заголосила:

– О, Тенир, ты сам свидетель! Накажи жестокосердного и кровожадного, который оставил еще не родившегося, ни в чем не повинного внука круглым сиротой! Проклятье на тебе, Темучин! Чтоб ты выл в могиле, не находя покоя! У-у-у!.. – И она продолжала стенать.

Хан, ещё не пришедший в себя от происшедшего, вскричал:

– Выжившая из ума! Не бывать этому никогда!

Он в ярости стиснул зубы, с силой огрел плетью аргамака и помчался, раззадорившись, к своей великой цели, за врагами, которые целиком овладели его разумом и сердцем. К сожалению, Чингисхан не мог предвидеть того, что настанет час, и проклятие станет реальностью и для него самого, и для его потомков…

КАГАН И ЛЕТОПИСЕЦ

Первым на небесах, в сумерках, появляется созвездие овна, и кажется, что оно испытывает одиночество. За ним высыпают остальные звезды. Город с множеством домов, примыкающих впритык друг к другу, с большими и малыми куполами не спешит ложиться спать. Это время, когда ночные стражники разводят огни и начинают готовить еду, а некоторые уже сели трапезничать в караульных помещениях, под навесами с торчащими острыми концами, подобно китайским шапкам. Караульни устроены через каждые сто маховых сажень на толстой крепостной стене, опоясывающий весь город. В большинстве бойниц, шириной с ладонь, виднеется еле мерцающий свет, и значит, многие бодрствуют.

В глубоких думах Джувайни долго смотрел через узкое окно на вечерний город, на сияющую серебряную луну, похожую на дольку арбуза, повисшую в черно-синем небе. Бедный полумесяц, оказывается, наступила фаза убывания. Кто только ни смотрел с надеждой на него, сколько же поколений прошли под луною, вкусив радости жизни и встретив смерть! Каких только храбростей и глупостей не насмотрелась она, скольких ханов-завоевателей была свидетельницей! Под луной беспорядочный мир столько раз испытывал скорбь, столько раз устраивал пиры… Если бы понять ее язык, то открылись тайны многих эпох и судеб! К сожалению, луна сама ничего не расскажет… И летописцы пишут историю без подсказки, буква за буквой, днём и ночью, как и во все времена, с упорством и настойчивостью – как Джувайни, по мере сил и способностей писать, ниспосланных Всевышним. Ничто не вечно в этом мире. Временно все, даже та же луна, то же солнце, да и земля, в конечном счете. Жизнь постоянно меняется, и история ее нужна людям как воздух. Не зная о прошедшем, нельзя идти вперёд. С историей связано время, отведенное для существования человечества. Значит, продолжать её писать из поколения в поколение, чтобы оставить память по себе грядущим эпохам, это и есть обязанность. Обязанность знающего. Да, обязательно надо писать.

Джувайни – с сединой в бороде и усах, из-за постоянных переживаний и преждевременной старости, – очнулся от тяжелых дум и не спеша подошёл к бумагам, едва видным в свете тусклой, слабо мерцавшей коптилки. Об эпохе знаменитого кагана, которого родственные народы называли Непобедимый хан, а неродственные – Чингисхан, о его нелегкой судьбе и великих делах, о походах по миру первым начал писать летописец Шиги Кутуху. Этот способный татарский сирота был одним из более чем двухсот приемных сыновей, усыновлённых каганом, и одно время даже занимал пост главы Верховного суда Ханской ставки. После его кончины правнук великого кагана Кубулай своим приказом назначил официальным летописцем Рашида-ад-Дина. И вот теперь настал черёд Джувайни продолжать писать «Великое повествование монголов». Он на одном дыханием перечитал всю ранее написанную летопись. Перед ним лежала история и жестокого, и сложного, насыщенного событиями правления великого кагана. Начавшиеся с далекой монгольской степи великие события потрясли затем весь мир, все человечество, ещё раз напомнив людям об отечестве, о родной земле, о ценности свободы. Великий канаг дал народам почувствовать вкус жизни своим изощрённым умом и грозным мечом. Он преподнес урок всему роду человеческому своей жгучей плетью. Стал причиной пересмотра многих ценностей, которые издревле лежали в основе мироздания. Да-а, оказывается, наш тленный мир в те времена был потрясен до основания, его всколыхнуло, он был разбужен…

Прошло полвека с тех пор, как Непобедимый походил по миру. Это мало или много? Для народов, чьё отечество было беспощадно растоптано острыми неподкованными копытами юрких монгольских лошадей, для народов, оставшихся под гнётом и потерявших бесценную свободу, – конечно, мучительно долго. А для победителей – опьянённых славой, ведомых безудержной алчностью, – конечно, всего лишь короткий отрезок времени. Что изменилось за эти противоречивые полвека и что осталось без изменений? Мир людской и народы – говорят, каждые пятьдесят лет всё обновляется, одни приходят на землю, другие уходят, но слабость человеческая, ненасытное стремление к богатству, власти, тяжелая, суетливая жизнь человека, её краткость, печаль и очень немногое счастье – вот это всё осталось неизменным. Сменялись поколения, и у каждого – те же хлопоты, те же печали… А что же тогда великий каган, зря, что ли, стремился построить на Земле единый и благоденствующий каганат?..

Как же Джувайни сможет перенести на бумагу свои глубокие, выстраданные мысли об этом отрезке времени от Батыя до Кубулай-хана – эпохе сложной, эпохе печали и войн? Сможет ли разобраться во всём, рассказать всё, как было, не отступая от правды? Чего стоит печаль одного лишь Батыя? А его старшего сына Сартака и самого младшего Барака?.. Не говоря уже о проблемах из-за буйного нрава правителей, побеждавших чужих и при этом страдавших от своих же кровных братьев в результате интриг и борьбы за трон… Чего стоят печальные истории их любви, сыгравшие не последнюю роль в их судьбе? Долго рассказывать…

Как же не покаяться и не удивляться?! Покорил ведь каган сотни народов, веками пускавших корни. Кого-то из них до него никто не мог победить столетиями, кто-то исторически был могучим, сведущим, многочисленным, как безбрежная степь, некоторые племена были слабы из-за разрозненности, а другие сильны духом, потому что едины, и богатства их духовные сравнимы разве что с океаном. И вот народы – и малые, и большие, и храбрые, и упрямые, и благочестивые, и степенные вынуждены были покориться, стать на колени. Достигший власти, о которой можно только мечтать, чьи желания исполняются тут же, по мановению руки, – и у такого смертного имеются свои печали! Кто бы мог подумать, что так называемый Тенгир на земле, то есть «бог на земле», прославленный друзьями и врагами ещё при жизни, несравненный Темучин – Непобедимый хан, он же Чингисхан, уйдёт из жизни в горькой печали?! Не успел он собрать народы в единый кулак, не успел создать единое громадное государство, которое бы включало покорённые земли от Жёлтого моря до Последнего океана на западе, и это стало первой не осуществлённой его идеей… Для такого замысла, конечно, понадобились бы долгие жизни. А семи десятков лет одного почтенного человека будет недостаточно. Тем более, что большая часть жизни ушла на мышиную возню, ради простого выживания порой приходилось есть траву, еле вылез из бедности и сразу попал в рабство, а когда вернул себе свободу и власть, днём и ночью занимался ее сохранением. Затем часть жизнь была растрачена на объединение монгольских племен, которые, разбредясь по широким степям Керолона, Онона, Туула, бились в междоусобицах, не поделивши богатства и власть, как печально! Предводители, властвовавшие над племенами, – Гурхан, Таян-хан, Он-хан и больше всего друг – не разлей вода, впоследствии превратившийся в заклятого врага Джамухэ, – сколько времени они отняли? Кто знает, если бы не была растрачена жизнь в молодости на борьбу против внутренних врагов, может быть, и успел бы? Какая досада, не смог достичь вожделенной цели, не смог стать по-настоящему бессмертным! И вот, после ухода в мир иной после него не осталась даже могилы … Не суждено…

Тем не менее, он удостоился титула Великого Кагана, смог сплотить воедино на огромной территории малые разрозненные племена, которые раньше не покидали своих степей, создал Еке Монгол Улус – Великий монгольский народ, которого до него не было и быть не могло, и тем самым оставил неизгладимый след в седой истории. Еще не достигший десятилетнего возраста Темучин уже тогда вынашивал свой коварный замысел. Посчитав, что Бектер – его двоюродной брат по линии отца – всегда отнимает у него добычу, не даёт житья, и когда достигнет зрелости, то он обязательно будет с ним тягаться, Темучин захотел уничтожить его. Подговорив своего родного младшего брата Кайсара, они решили застрелить Бектера из лука. Тогда мать Ожэлун упрекнула своего отпрыска:

– Будь ты неладен!

Когда ты вышел из чрева моей,

На ладони у тебя был сгусток крови.

Ты подобно бешеной собаке,

Которая съедает своего щенка!.. – так сильно она причитала. Уж если быть, так быть смолоду. Так, пролив кровь своего брата, начал Темучин свое восхождение к безграничной власти и вечной славе…

Потом, когда жизнь кагана подходила к концу, устроивший смуту во всем мире почувствовал, как покидают его силы и смерть приближается, а потому вызвал к себе выдающихся врачевателей, знахарей из далёких и близких народов, чтобы продлить свои годы. Хотя бы на десяток лет, ну пусть на пять – молил об этом Тенира. Но никто не смог отсрочить его кончину… У многих тогда полетели головы…. Никто не смел  сказать кагану горькую правду. В конце концов, послав воинов-гонцов, каган пригласил из далеких земель прославленного китайского монаха, мудрейшего Чан Чуна. Этот высокий старец с завязанными в узел на макушке седыми волосами и спускавшейся до пупа мягкой белой бородой, походивший на пустельгу, молча сел напротив кагана, и тот, сколько ни сверлил старика взглядом, будто хочет проглотить, не мог ускорить разговор. Его поседевшие длинные веки напоминали тучи, покрывшие вершины гор. Каган увидел в его премудрых, как вселенная, узких глазах ту силу правды, которая текла бурной рекой, оттого и медлил. Ум, что ли, величественнее смерти? Казалось, что и щит так же крепок, как и меч! Да, жизнь и смерть старика были сейчас в руках кагана… Если бы каган только пошевелил пальцами, украшенными золотыми печатками с драгоценными камнями, – тут же мудрец и нашёл бы свою смерть. Но старик сидел в раздумье, не шевелясь, будто грозный властитель ему нипочём. Ум и власть сошлись в немой схватке. В конце концов, каган уступил.

– Ну, раз ты такой мудрый, скажи откровенно, сможешь ли ты преградить путь моей смерти? – спросил, как обычно, властно и прямо.

Хотя старик обитал на земле, но разум его вмещал целую вселенную, и он понимал, что есть истина. Познавший тайны тленного и действительного мира, мудрец, еще по пути сюда, к кагану, догадался, какой будет задан ему вопрос. Он бережно взял повелителя за левое запястье, нащупал вену, чуточку послушал и сказал:

– В этом мире один Бог велик! Никто не в состоянии изменить его волю. У меня нет средств, которые могут противостоять его предначертанию… Я всего лишь раб перед ним, простой смертный… Подходит к концу доля твоя в мирских благах, великий каган. Готовься. Тебя прокляли, – сказал он прямо, без обиняков.

От сказанной в лицо правды каган вздрогнул. Все в нем внутри перевернулось, он пришел в смятение. И понял, что от судьбы никуда не деться. Безграничный мир в мгновенье стал тесным, будто можно было его разместить на ладони… Как это так, почему человеческая жизнь не вечна?! Если жизнь, в конце концов, заканчивается смертью, то тогда почему человек вообще появляется на свет?! Зачем он явился в этот бренный мир?..

Каган помрачнел, как чёрная туча. Застыл.

Мудрый старик не мог не сказать правду, пусть даже она горькая, пусть даже его, старика, самого ждала смерть – но он обязан был открыть кагану глаза. Для этого мудрец родился на свет. Без истины жизнь споткнулась бы.

Каган задал новый вопрос:

– А ты не боишься смерти? – И будто предчувствуя, каков будет ответ, властным голосом уточнил: – Почему? Какая сила тебя ведет? – В глазах кагана читалось некоторое беспокойство.

– Бойся – не бойся, смерть всё равно властна над душой. Даже если бежать изо всех сил, сколько ни старайся, от смерти не скроешься. Тайный смысл этого известен лишь Создателю. В этом и проявляется тленность жизни… Каждый смертный, сам того не осознавая, является на свет для выполнения своей миссии. Когда человек заканчивает свои мирские дела, Создатель сам решает, когда, как, с чьей подачи и через кого он отнимет жизнь у смертного. Ну, а если моя смерть не наступит от твоих рук, значит, моя миссия в этой жизни ещё не до конца выполнена…

Эти слова мудреца эхом отзывались в голове у кагана. Конечно, он и сам часто размышлял о том, но ответа до сих пор не находил. Мудрец будто заглянул в его душу… Дал ответу искавшему…

Старый каган глубоко задумался, и перед его глазами прошел весь его сложный, переменчивый жизненный путь. Вновь и вновь видел он свою необычную судьбу, только теперь еще всплыл в памяти тот случай, когда старуха-меркитка прокляла его в самом начале похода на Крайнее море. «Жаль! Почему в своё время не остановил её?!» – каган очень огорчился про себя, всё у него горело внутри. Если бы он тогда не унёс с собой того проклятия, оно бы сейчас не нависло над ним наподобие грозной чёрной тучи. Если бы он рассказал о нем, ничего не утаивая, Бортэ или одной из жён-татарок, или китайскому советнику Элю Чуцаю, который все время находился рядом, – может быть, удалось бы снять проклятие, и оно не смогло бы причинить его потомкам вреда?.. Оказывается, неснятое проклятие всё время подтачивало кагана изнутри!..

В своё время его отец Йесукэй-богатырь, возвращаясь с охоты, встретил в пути своего врага – меркита Йекэ Чилэдуна. Тот как раз ехал с красавицей Олун Ужиной, чтобы жениться на ней, но там же, на месте Йесукэй её отнял. По прошествии многих лет злопамятные и мстительные меркиты, опасаясь, что у сына богатыря, сироты Темучина, который мало-помалу собрал вокруг себя своё племя, что у этого сына богатыря «ягнята подрастают, птенцы распускают крылья», внезапно совершили набег, устроили переполох, оставив от стойбища одно пепелище. Отец Темучина нашел свою смерть от рук татар, когда поехал к свату, чтобы взять в жёны Бортэ для своего сына. Своих детей они просватали ещё раньше. Отец, согласно обычаю, оставил сына у будущего свата, а когда возвращался обратно с десятком воинов, его убили татары. Позже, уже повзрослев, Темучин женился на умнице Бортэ, но не прошло и месяца, как меркиты увезли её в качестве добычи. Они, таким образом, осуществили свою стародавнюю месть.

Однако в течение неполного года Темучин с помощью сына отцовского друга Тогрулхана Джамухэ и потомка Дорбуна, охотника из племени жадаран, – они тогда ещё сильно дружили – вместе учинили меркитам кровавую бойню, и Бортэ удалось вернуть обратно. Что было, то было, а так – остальные три жёны не причиняли Темучину страданий. Слава Богу, поставив на своё место татар, что метили на ханский трон, истребив всех мужчин, которые были ростом выше телеги, вследствие чего разбитый народ в дальнейшем так и не смог поднять голову, Темучин взял в жёны двух сестёр – принцесс по имени Йесуй и Йесугэн, чтобы породниться с хитрыми врагами. Эти жёны были особенно бойкими. Они во всем советовались с ним, были опорой в трудное, отчаянное время и оставались верными до конца дней своих. После них третья жена Кулан-хатун, в которой он души не чаял, никогда не покидала его – будь то в кровавой схватке, будь то в огне или в спокойные дни. Тогда Непобедимый хан думал, что раз не было причинено особого вреда, значит, и проклятие отступило, и понемногу успокоился. Оказывается, он жестоко ошибался… Возвращаясь в мыслях к пройдённой жизни, вспоминал: когда он бежал из рабства, ему помог сулдус Суркан Шира, при этом подвергнув опасности не только себя, но и жену, двух сыновей и дочь, освободил его из оков, спрятал среди шерсти, которая хранилась у него дома. Темучин тогда не замечал, что дочь его спасителя Кадаган влюбилась в него и долго ждала взаимного ответа, а когда спохватился, было уже поздно, она наотрез отказалась, и он остался не утешённым. В те непростые времена, если бы они поженились, она своей безмерной любовью, нежной заботой обязательно бы помогла в продлении его жизни… Оказывается, та тёмная сила – обжигающее проклятие, как дракон, затаившись, исподтишка подстерегала, собиралась в кулак, чтобы наконец нанести удар!..

Когда дни его были сочтены, он ждал, что вот-вот душа отойдёт в мир иной, и на последнем его пути предстала перед взором великого кагана та старушка-меркитка. Она, накрывшись в знак скорби красным платком, с которого капала кровь, будто говорила: «…В этот тленный мир человек приходит, чтобы подвергнуться испытаниям. Неужели ты не понял, что, завоевав все богатства мира, в конце концов, уйдёшь с пустыми руками, в глубокой печали… Кроме Тенира, никто не имеет права отнимать жизнь, а ты отнял жизни и у святых, и у сильных мира сего. Теперь ты попадёшь в ад, из которого не выйти вовек…» Меркитка, бросая на него пронизывающий взгляд, будто его бранила, и все его жёны, близкие, что стояли, столпившись у его изголовья, так ничего и не заметили – только он сам…

Идущий по великому пути человек принял истину…

Некоторые говорили, что каган умер от несчастного случая зимой 1227 года, в год кабана, идя наказать тангутов, не выполнивших своих обязательств. По пути он увлёкся охотой на диких лошадей, что завелись на юге пустыни Гоби, и остался под конём, который попал ногой в нору суслика, упал и сам себе свернул шею. Другие же говорили, что его погубила меркитка-красавица – когда её положили в постель кагана, чтобы разжижать его кровь, она с собой незаметно пронесла змею, и правитель умер от её укуса; тем самым меркитка отомстила за свой народ. Ещё говорили, что смерть кагана, свернувшего шею из-за упавшего коня, его близкие во главе с женой Есуй целый год держали в тайне. Согласно завещанию кагана: «мое тело погребите в русле реки Онона, из которой когда-то спасся я, и ни золота, ни серебра не ставьте возле меня, пусть они послужат людям»; таким образом, его тайно похоронили в русле указанной реки. Говорили и то, что вздувшееся и быстро портящееся тело захоронили в кыпчакской степи, и могилу сровняли с землёй. Да и кто знает, где правда, где ложь… Как бы то ни было, у великого человека, потрясшего всю мировую историю, последнее пристанище так и осталось неизвестным, в мгновенье ока он канул в лету, как пыль, поднимавшаяся от копыт его коня…

Оказывается, после великих людей остаются великие сплетни.

НЕВЕЗУЧИЙ ДЖУЧИ

Сколько бы ни отвергали Джучи его кровные братья – мол, мать Бортэ была в плену у меркитов и вернулась оттуда уже беременной, – Темучин его любил как первенца, по-особенному относился и постоянно держал подле себя, сын давал ему вдохновенье и силу. Появился он на свет в неспокойное время, когда враги поднимали голову, Темучин был тогда во вдохновении и впоследствии их всех уничтожил, потому дал сыну имя Джучи – истребитель врагов. Исполнилось его желание, старший сын был ясного ума и стал, как и отец, завоевателем. В то же время каган до конца своей жизни переживал: «Джучи – ребёнок моей крови или меркита?», и так, неудовлетворенный, и ушёл в мир иной. Но величие его состоит в том, что он не то чтобы открыто давал выход своим сомнениям, но даже намёка на них не допускал. Да и среди своих детей с самого начала, незаметно присматриваясь к Джучи, посчитал именно его наиболее достойным наследником трона. Джучи, в самом деле, являлся самым проницательным среди своих братьев, далеко видел, был склонен к лидерству. Когда Чингисхан собирал рассыпанные монгольские племена воедино, как стрелы в колчан, Джучи был той стрелой, которую отец выпускал из лука первой, и, таким образом, стал мудрым его советником, опорой. Такое чрезмерное внимание отца к Джучи, безусловно, вызывало злобу других сыновей кагана, младших братьев Джучи, из-за зависти они остервенели. Но те, которые затаили ненависть, кипели изнутри, при здравствующем отце, понимая все последствия, не могли выступать открыто…

Когда шах Хорезма Мухаммед убил около сотни купцов-посланников к нему, которых отправил сам Великий Каган, последний захотел беспощадно наказать шаха и двинуться дальше на запад, сея повсюду ужас и смерть. Но перед тем отправил Джучи к жившим у порога ойратов кыргызам-бурутам, и Джучи уговорил, расположил к себе старейшин и вожаков «лесных тигров», привёл их к согласию, тем самым открыв дорогу отцу и сохранив его от первого капкана на пути. Хотя кыргызы чётко осознавали, что не смогут тягаться с монголами силой и что монголы при желании сметут их, как могучая река, тем не менее, не забывая о былой славе, не изменяя своему мужеству, держали Джучи в напряжении, заставили его с многочисленными воинами ждать три дня. И потом только их уважили, потчевали, сидя рядышком да поговорив откровенно, буруты ответили положительно – что они согласны, что поддерживают Темучина. А может быть, и каган, и мудрый кыргызский народ испытывали друг друга?.. Обрадовался тогда Темучин, вместо того, чтобы сражаться с храбрецами, он отдал замуж двух своих дочерей за воинов-кыргызов. И так породнился с самым надёжным, никогда не предававшим мужественным народом.

Обе стороны неспроста испытывали друг друга. К тому же Темучин знал семейное предание, согласно которому его десятый предок Дорбун-охотник пал от рук врага, а его луноликая красавица-жена Алан Гува родила три сына от «волшебного света, льющегося через самый верх юрты – через тундук». Дети никак не походили на монголов, но были очень похожи на кыргыза Маалику, пасшего лошадей неподалеку, и он был краснолицым, с рыжими волосами и голубыми глазами. Ещё много лет назад, когда Дорбуну было только пятнадцать, один старик отдал ему своего сына в качестве слуги. В тот день охотник возвращался с удачной охоты, подстрелив оленя, и когда встреченный старик попросил Дорбуна дать в качестве презента что-нибудь из добычи, тот, не раздумывая, отрезал толстый кусок от бедра оленя и отдал просящему. Прошло время, Маалик возмужал и стал пасти лошадей. Охотнику было известно, что род Маалика называется баргы, и он из сорока кыргызских племён. И Темучин хорошо знал, что сам является потомком Бууданчаара, самого младшего из тех троих сыновей, что были зачаты от «льющегося волшебного света», об этом он думал про себя, но никому вслух не рассказывал. Потому что и у него, и у детей были рыжие волосы, узкие голубые глаза, румяные лица…

Родившиеся после ухода в мир иной Дорбуна-охотника Бугунутэй и Бэлгунутэй ломали головы, задавая себе один и тот же вопрос: как их мать могла родить без мужа троих сыновей, но не смели открыто спрашивать, подозревая то одного джигита, то другого. Но догадливая красавица Алан, их мать сказала:

– Каждый вечер беловолосый человек просачивается через тундук или через щель над входом в юрту в виде луча света и нежно гладит меня по животу. Волшебный луч впитывается телом. Когда начинает рассветать, он, наподобие рыжего пса, тихо выползает через проём двери. Что в этом удивительного? Разве можно кого-то подозревать? Мои дети наверняка появились по благословению Тенира.

Не воспринимайте их как чернь,

Когда в один прекрасный день

Придет в мир Великий Каган,

Народ всё поймёт! – вот так сказала им.

И это оказалось правдой. Теперь, когда «потомок льющегося небесного волшебного света» стал Великим Каганом, при этом открыто не говоря о своём происхождении (как может каган сказать, что происходит от пса), Темучин удовлетворился тем, что храбрый кыргызский народ открыл ему дорогу. Не зря каган намекнул Джучи: «Теперь монголы с кыргызами не будут рубить друг друга… и путь свободен».

Видимо, сказалось проклятие старушки-меркитки, не повезло Джучи с жёнами. Наверняка не на пустом месте появилась мудрая пословица: «Жена хороша – муж хорош, визирь хорош – хан хорош». Из десятка его жён не вышло ни одной путёвой, которая смогла бы стать настоящей опорой для мужа. Если бы хоть одна его жена смогла дать Джучи мудрые советы, возможно, тогда бы не погиб он смолоду… У отдавшего всего себя завоевательным походам и охоте Джучи сердце и душа не лежали к женщинам…

В один из дней, когда Великий Каган со своей правой рукой – вышедшим из простонародья Сугудэй-богатырём, что держал чёрное знамя с девятью бунчуками, поставил на колени Среднюю Азию, Хорезм и Кавказ, Джучи нашли со сломанным позвоночником. Он охотился на тигра в долине реки, берега которой заросли густым камышом, в местах, где стыкуются Иран с Тураном. Джучи открывал рот, как рыба, но не мог рассказать об убийце, о своём завещании-наставлении, и смотрел просительно на всех широко раскрытыми глазами; он ушёл из жизни в глубокой горькой печали. Некоторые полагали, что его мог убить свой же отец, так как сын набрался смелости и перестал слушаться, а другие говорили, что нет, не может быть, Темучин бы такого не допустил, а Джучи убили близкие из-за зависти, чтобы трон не достался ему, и такой слух распространялся. Да и кто же узнает правду? Теперь никто не сможет пролить свет на это дело. Проклятие не отступило…

У Великого Кагана внутри все кипело, горевал он сильно, и так было. Не дай Бог ни одному отцу, пусть даже он твой враг, потерять своего сына, испытать невыносимую боль утраты! Нет хуже горечи. Сколько бы детей ни умерло – столько раз умирает отец, угасает сам. Его первый наследник нашёл смерть при невыясненных обстоятельствах. И история изменила ход… Если бы Джучи остался на месте отца, как бы сложились судьбы мира?..

ВЕЛИКАЯ ПЕЧАЛЬ БАТЫЙ-ХАНА

Кто бы мог подумать, что отец неожиданно погибнет и придётся Батыю взять бразды правления у знаменитого деда – Непобедимого хана в свои руки. Ему, внуку-наследнику завоевателя было доверено покорить народы Запада, до которых не успел добраться дед. Батый-хан начал завоёвывать еще больше земель, подчинил миллионы людей своей неограниченной власти, но оказалось, что и он уйдёт из этого тленного мира с великой печалью на сердце; вот скажешь так – а кто поверит?! «Не бывает человека без печали», «Раз появился на свет, напасти жди», – так говорили умудрённые опытом предки, и это явилось истиной! Оказывается, сам приход в этот бренный мир и есть величайшая печаль! Раз пришёл – неминуемо уйдёшь. Как у белого имеется противоположность – чёрное, так и жизни противопоставляется смерть, и это горькая правда. И как не удивляться тому, что человек, который пытается отбросить эту истину, стереть ее из памяти, стремится жить вечно! Он, как и дед Темучин, искал панацею, приглашал лекарей из Рима, приказал найти знахарей среди русских, среди хорватов, в Сибири – да по всему миру, искали лекарей даже среди непримиримых врагов – в Китае, но сколько бы ни предпринималось усилий, всё равно смерть придёт и возьмёт своё, в конце концов, одолеет тебя. Наконец-то прибыл белый лекарь из Аравии и сказал: «У вас кровь загустела, мой хан, сколько вам ещё жить – не могу сказать, один Бог знает!» Открыто сообщив это Батыю, он выказал недюжинную храбрость. И раньше, и потом никто не мог так врезать правду, потому что тут же отсекались головы. Значит, у Батыя жизнь действительно подходила к концу. Человеку не суждено жить вечно, нет. Смерть – сама истина. Величие круговорота жизни и запутанной тайны смерти именно в этом! Хотя Батый-хан знал, что близок его конец, его ещё больше приблизили происшедшие события…

***

Зрелый, многоопытный, с волевым характером, усиленным горячей кровью предков, переступив недавно пятидесятилетний рубеж – точнее, в свои пятьдесят два года Батый сидел безмолвно, погруженный в думы, на небольшом холме чуть поодаль от ставки Золотой Орды, воздвигнутом по его же указанию. В последнее время он зачастил на этот маленький холм. Его единственным собеседником было это уединённое место, да и голубой валун, напоминавший ступу. Батый столько раз с умиротворением думал о единственном великом учителе, считавшим его несравненным завоевателем, – о деде, о его славной жизни, также он размышлял с сожалением о краткости жизни, столь сладкой и столь соблазнительной. Не догадывался он, что в один из дней останется наедине с самим собой, с разъедающей изнутри горечью, в жестоком трауре. Ведь его желания исполнялись всегда всеми, как он того пожелал, и никогда не задумывался он, что, имея многочисленных подданных, будет совсем одинок, и ни один человек не сможет стать ему утешителем, примирителем; просто не думал! Оказалось, что у Создателя все находится в равновесии: счастье уравновешивается горечью, смех – плачем, власть – рабством, храбрость – трусостью, сила воли – слабостью, жизнь – смертью… Любовь и печаль – всё по парам! Кем бы ни был смертный, пусть даже великим мудрецом, великим предводителем, которому нет равных, – он не сможет перешагнуть через божественное уравнение, не сумеет его поколебать.

Как со многими другими, и с ханом Батыем случилось то же самое. Однозначно подтвердилось, что, владея землями от бескрайних кыпчакских степей на востоке до Средиземного моря на западе – всей Золотой Ордой, имея неограниченную власть, равно как и несметные богатства, перед Великим Тениром он оказался простым смертным, как и любой человек на земле. Все произошло неожиданно. Ходивший по лезвию меча, по кончику стрелы еще с дедовских времен, на берегах рек Керолон, затем Орхон и ныне переселившийся в Каракорум его дядя Куйэк – брат отца сегодня правит всей Ханской Ордой, став рабом власти и богатства, не видя ничего дальше носа своего. И не то что сам Батый, даже большие шаманы Орды, могущие, если надо, услышать движенье муравья, сколько бы ни старались, не смогли предсказать такое несчастье. А что же Батый? Как-никак он живой человек – и полон чувств. Хан из ханов, сотрясающий мир, нежданно, в мгновенье ока стал пленником любви… Кто бы мог подумать, что такое возможно?!

Надев на голову красный малахай с хвостом, отороченный переливающимся мехом выдры, что является настоящим ханским знаком – он давал силу и вдохновение для победы воинам во многих кровавых сражениях, – Батый-хан сидел на холме в блестящей золотой одежде, подперев рукой подбородок и глубоко задумавшись. Недалеко от него игрался Барак в красной верхней одежде, заметной, как знамя; ребёнку не было и четырёх лет. Этот любимец Батыя родился от последней жены, хорватки. Какая печаль! Её красивое, как у феи, белое, как яйцо, грациозное чудное тело под землёй наверняка уже стало кормом для червей…

В бездонном синем небе, расправив широкие крылья, плавно парил беркут.

***

Тогда они шли шумно и весело – после того, как превратили в развалины один из упрямых хорватских городов, и он случайно заметил её на краю леса. Почему хан тогда не ослеп, лучше бы её вовсе не увидел! И её, любимую, и себя не бросил бы в последующем в объятия мук! Но она околдовала его, длинные, прямые рыже-золотые волосы, журавлиная шея, тонкая талия смотрелись завораживающе, и как же в таком случае не попасть под чары, не обратить на девушку внимания?! В конце концов, он же мужчина, а все мужчины – бабские угодники! А ум этой волшебницы?! Её чудная, как у феи, краса и светлая голова дополняли друг друга!

И никто тогда не думал, что когда Батыю исполнится сорок семь – в пору, когда он был расторопным, решительным и стремительным, как взмах меча, никогда не побеждённый воин преклонится перед тленным миром и падёт к ногам молоденькой чужестранки, как простой смертный.

Когда в 1227 году Джучи отойдёт в мир иной, его второй сын – двадцатилетний Батый воссядет на трон. Пройдёт немного времени – и в 1235 году на Великом Курултае из всех многочисленных сыновей и внуков Непобедимого хана, которые были один смелее другого, высокое доверие будет оказано именно двадцативосьмилетнему Батыю – исполнить завещание-пожелание деда и завоевать Запад. Батый по-настоящему унаследовал храбрость предков, и не пройдёт двух десятков лет, как он почти достигнет своей цели, то есть почти выполнит до конца дедовский наказ. А в таком случае, конечно, кому же ещё пировать, как не ему, кому же ещё пребывать в возвышенном, опьяненном состоянии! В тот день Батый чувствовал себя богом на земле. Но как говорится, и победа будет побеждена, именно тот день стал для него испытанием – горечью последнего побеждённого, и ждала его ноша непосильной печали!

Замечающие каждый взгляд, каждое движение прищуренных глаз своего повелителя, преданно-услужливые воины минганы, ягуны сопровождали хана после очередной победы, сгрудившись вокруг него на разгоряченных, выносливых лошадях. Они ехали бодрым шагом и шумно резвясь, – но и в этот раз для свиты не остался незамеченным беглый взгляд завоевателя на девушку с золотой косой и в голубом платье; та шла не спеша с краю лесной поляны. Она набрала грибов полную корзинку, плетенную из березовой коры. Этот мираж – не от Тенира ли? Может быть, такова его воля, чтобы сохранилось уравнение взлёта и падения… В этом бренном мире вряд ли что-то возникнет из ничего…

Так как они все ехали в сторону девушки, воины гурьбой, с лошадиным топотом быстро её нагнали. Красива была её внешность, девушка шла горделиво и с достоинством, её стройный стан подобен был гибкой молодой ветви, при ходьбе чуть заметно подрагивали упругие груди и округлые ягодицы в облегающем простом, но изящном платье. О боже, кто она? – это ангел, спускавшийся с неба, или дьявольское существо-совратитель?! Да-а, оказывается, бывают и такие неземные создания…

– Мой хан, путник всё может найти на дороге, как говорится, везучему охотнику добыча встречается нежданно-негаданно. Может быть, Тенир вас одаривает. Позвольте, её приторочим да увезём?.. – подхалимски зашептал хану в ухо ехавший рядом, стремя в стремя, Бору-Ногой и чуть заметно повёл бровями в сторону девушки.

Мог тогда Батый уйти, насытившись несметной добычей и дочерьми – одна красивее другой – множества народов, оставить в своём лесу хорватскую девушку как одну из многих других или подарив её тысяцким. Но не ушёл. Не смог. Его манили отливавшие золотом, блестевшие на солнце рыжие длинные волосы и толстая коса, слегка развевавшееся голубое платье; он ничего не видел, кроме благородства девушки, она, как искусительница, заняла его мысли целиком. Вместе того, чтобы, путаясь в подоле, сломя голову убежать со всех ног от монгольского хана, с лёгкостью уничтожившего города и устроившего кровавую резню, от его свирепых подхалимов-сподвижников, она не удостоила их даже беглым взглядом и шла себе спокойно. Как будто, кроме неё, тут никого нет, и ничего не происходит. Будто смерть – небылица, а власти – грош цена. Её спокойное безразличие заставило ёкнуть сердце великого завоевателя. Он попал под действие чар…

Крепко хлестанув по крупу боевого коня, Батый, разгорячённый, сам догнал девушку. И только тогда луноликая, чья кожа отливала белизной, с изогнутыми бровями, голубыми, как озеро, глазами, бросила быстрый взгляд в его сторону. От её достоинства, непокорности и непоколебимой воли, от её проницательного взгляда Батый оторопел и, натянув повод, остановился. Если бы не такое её величие, кто знает, что бы он сделал… «Ну, облечённый властью хан, может, ты и силой возьмёшь меня – что я смогу поделать, но вряд ли победишь мою волю и сердце! Ими владею только я одна, они слушают только меня, знай это!» – будто говорили её глаза. Сдержанная суровость девушки привела к тому, что у хана мгновенно помутился рассудок, Батый потерял дар речи. Такое отношение женщины говорило не о её безрассудстве, а о храбром сердце. Тонко чувствующий правитель сразу догадался о том. И преисполнился уважения. Приосанился, подтянулся. Едва заметный девичий взгляд пронзил его до глубины души, в груди забилось, застучало, будто необъезженный конь бил копытами, кровь – мало того, что по природе горячая, – так ещё и забурлила.

Батый, прискакавши, поднял коня на дыбы и не смог вернуться обратно, затормозил  в замешательстве возле девушки. Одно-единственное движение её глубоких глаз превратило владыку в раба. Не хватило сил даже слово вымолвить, и хан молча поехал рядом с гурией. Не знал, куда себя деть. Впервые в жизни он стал бессильным, и никто не мог ему помочь извне… Тысяцкие, растерявшиеся от такого несвойственного хану поведения, столпившись, попридержали лошадей и благоразумно остались позади. В такой непростой ситуации лучше держаться от правителя подальше, а то мало ли чего – вдруг полетят головы? Никогда он не простит виновного; вспыльчивость Батыя все знали отлично. «Насколько ты близок к своему предводителю, будь настолько же далёк от него», – так гласит монгольская поговорка.

Интуитивно хан осознал: если ему удастся завоевать сердце девушки, то тогда он получит достойную свою вторую половину, о чём Батый мечтал всю жизнь, хотя никому об этом никогда даже не намекал. И вот сейчас перед ним предстала та, которая могла бы сделать его счастливым, и он чувствовал это. Она казалась неземным существом, равным богатырю. Если они объединятся вдвоём, то их никто не победит. Также если она примет его, то он ушёл бы из этой жизни без печали! Батый много раз женился на чистокровных принцессах – дочерях ханов захваченных им земель, но такого благородного создания ни  разу не встречал. Святость била из девушки ключом. Если у них появится общий ребёнок, то он ещё больше восславит не только своего отца, но и предков, станет Великодушным.

Двусмысленность ситуации заключалась в том, что эту девушку не взять силой. Быть вместе они могли только по её воле, нужно понравиться ей. И Батый пока не находил нужных слов, связанный сотнями нитей… Захвативший мир завоеватель оказался побеждён одной-единственной женщиной, кто бы мог подумать! А что он мог поделать?! Перед любовью все равны. Батый чувствовал себя перед красавицей рядовым мужчиной, как и многие-многие другие представители сильного пола.

***

Когда родители девушки – занимавшиеся, как и их предки, пчеловодством, – увидали, что рядом с их обаятельной, луноликой дочерью не спеша едет на коне грозный и величавый Батый, одно имя которого наводило на всех ужас, склонились к земле. Боже, что за беда пришла?! Чем это закончится?! Не увёз, не забрал единственную дочь, не опозорил, и она оставлена в живых; такое отношение, конечно же, – невиданное милосердие! Ни кто иной, как сам великий хан, не вынимая из ножен кровавый меч, спокойно едет рядом с ней… Как бы там ни было, наверняка он положил на неё глаз. Если бы он пожелал взять её силой, как беспомощного козлёнка, то сделал бы это давно. Значит… о Боже, пожалей нас!.. наверное, хочет просить её руки?! Кто бы мог подумать такое?! Согласны они, конечно, если так произойдёт – чем жить впроголодь в беспокойные жестокие дни, в муках, в не обустроенном быту, лучше жизнь прожить в ханском дворце, припеваючи! Есть поговорка: «Если у тебя есть день жизни – полдня езди на иноходце».

Пока родители озабоченно думали о том, что им ниспослан дар Всевышнего, Батый слез с коня, почтительно сложил руки на животе и еле заметно склонил голову (!!!). А когда подбежавший переводчик передал им, что хан просит руки их дочери, то они чуть не сошли с ума, будто земля исчезла у них под ногами, и их закружило в водовороте. Что за счастье, уважение, почёт?! Кто видывал такое?!

Родители, согнувшиеся, не только не решались выпрямиться, они даже не были в состоянии сказать что-либо, утратив дар речи. Как трусливые зайчишки, скрючились, не смея пошевелиться. Из-за этого гордость девушки была сильно уязвлена. Неужели так сладостны подчинение и унижение?! Нет большей низости, чем трусость!

Батый, заметив выражение лица девушки, воззрился на неё с нежностью и надеждой во взгляде. Это означало: теперь, мол, твоя воля, любимая, какое решение примешь – зависит от тебя. Сообразительная девушка всё поняла без лишних слов и испытующе, не боясь, смело посмотрела в глаза повелителю, как бы вопрошая: вправду ли он желает взять её в жёны или это такая уловка? Её родители, исподлобья наблюдая в поклоне за происходящим, остались довольны тем, что их дочь не устрашилась грозного хана  и пожелала услышать от него самое сокровенное. Раз дело зашло так далеко, вряд ли отступит дерзкий завоеватель, так или иначе её увезёт. Конечно, она всё понимала и чувствовала ситуацию. Может быть, ей не хотелось прогневать Батыя, не хотелось быть виновной в крови родителей и её народа – лесных жителей. А может быть, она увидела в храбрых, честных глазах воина неподдельную теплоту, заботу, что ли, но, как бы там ни было, взяв под руки родителей, она помогла им встать прямо и низким приятным голосом на своём языке их успокоила. Она дала им понять: пусть на неё не обижаются, что должно было произойти, то произошло, раз на голову такое свалилось, то поживём – увидим. А может быть, она попросила их благословения? Будто догадавшись, родители быстро перекрестили свою дочь и, подняв головы к небу, горячо поблагодарили. Девушка с золотой косой низко поклонилась им, затем повернулась к хану и чуть заметно склонила голову, как бы подразумевая: теперь она его, как хочешь поступить – решай сам. Батый всё понял. Его желание исполнилось!

Ошалев от счастья, с забурлившей, как в молодости, кровью, хан вскочил на своего боевого коня, протянул руку, схватил девушку за запястье и, с силой подняв, усадил сзади, за собой, на круп. И тут же поскакал в ставку Золотой Орды.

***

Тот ребёнок с рыжими волосами и в красной парчовой одежде, что играл неподалёку с прутиком, будто погоняет лошадку, – это был Барак, младший сын от жены-хорватки. Она, луноликая умница, родила на свет сына и, не вкусив материнского счастья, ушла в мир иной в горести и страданиях. У благородной жизнь оказалась краткой. Нет, её укоротила не природа, а люди! Другие жёны хана, одаривши знахарку золотом и шелками, погубили соперницу. После родов знахарка должна была вывести плаценту, пройдясь в низ пуповины, но она прошлась с груди, не давая дышать роженице, вот та и задохнулась. Об этом Батый узнал слишком поздно. Тогда он чуть с ума не сошёл!

Он никогда так глубоко не любил ни одного человека, даже своих жён и наложниц! Даже тогда, когда его воины погибали массами, так не горевал! Это и была одна из печалей, что, подобно вековечному льду, никогда не таяла на сердце у Батыя! Не получилось у супругов жить долго, как того хотелось, – душа в душу. Да, из-за того, что она была чужеземкой, да и язык её был совсем иным, не сразу оба окунулись в море страстной любви. Сами по себе их народы были противоположностями, резко отличались традициями и мировоззрением. Один – победитель, многократно превосходящий, другой – побеждённый, униженный и оскорблённый… И это положение снедало изнутри дочь хорвата, причиняло ей страдания. Они даже поклонялись разным богам. Безусловно, это была одна из причин, которая привела к трещине в их отношениях. Повседневные сложности, неравенство, непонимание и необходимость прощать друг друга, в общем, мелочи жизни тоже добавляли своё. Из-за всех этих перипетий она несколько раз пыталась совершить побег из Золотой Орды, но каждый раз её хватали; раз не получилось с побегами, она решила наложить на себя руки, приняв яд. И всё же она осталась жива благодаря смотрителям ханского дворца, которые чётко и беспрекословно выполняли указания грозного хана, не давали ей умереть. Что же касается Батыя, то своей храбростью, которая ему передалась с кровью предков, он в конце концов растопил сердце девушки и, таким образом, одержал победу над ней. Кто бы противостоял его напору! Ещё не появился на свет такой человек!

Он же как-никак мужчина, и, тем не менее, не стал проводить обряд бракосочетания, пользуясь грубой силой, не потащил её насильно в постель. Это было его новое завоевание. Даже по прошествии месяца он не трогал её. Ему было больно видеть слёзы своей возлюбленной, текущие в три ручья, это было выше его сил, но он жалел её, даже показал своё великодушие: мол, если у тебя есть кто из мужчин, можешь уйти, дверь открыта. И она не ушла. Значит, у неё не было возлюбленного, может быть, в далёком лесу не нашла себе достойного парня, а может, просто не успела, ведь совершеннолетие её наступило совсем недавно. Незаметно наблюдая за ней, хан свою печаль держал в себе. Она оказалась умницей. Возможно также, что она подумала: если уйдёт от мужа из-за очередной обиды, хан вполне может решиться на месть, пролив кровь её народа. Хотя не исключено, что она полюбила Батыя… Кто знает? Женские уловки-узлы распутать вообще невозможно!

Не прошло и года, как хан вернулся из очередного похода, поймав стрелу в ключицу, – он остался жив. Хорватка ждала его одна, в своей женской стихии, и вот она побежала навстречу и бросилась в его объятия. Сама смерть, казалось, боялась его. И его горячая мужская сила наконец-то смогла растопить лёд на сердце девушки! Оба, в конце концов, смогли одержать победу над собой, залатав трещину, пролегавшую между ними! Любовь оказалась сильнее бога, сильнее их народов и традиций. И это в который раз подтверждает мудрое изречение: «Любовь слепа».

Догадка Батыя подтвердилась. Он, знающий секреты побед – как завоевать ещё не взятый город, безошибочно подобрал и тот ключ, который открывал замок сердца хорватской девушки. Невозможно было словами передать, каким ценным кладом она оказалась! Если её чистота была подобна нежному цветку, который каждый день вновь и вновь распускался, то её проницательность и ум можно было уподобить глубокому океану. Её ласка и нежность были приятны душе, и при этом сколько раз она давала мудрые советы, когда хану грозила опасность, когда он оказывался в безвыходном положении, – здесь ей не было равных. Поистине она была задушевным другом и верной спутницей! Наслаждаясь истинным счастьем, Батый постепенно сделался равнодушным к накопленному богатству, к власти, которая досталась ему на острие меча. И только теперь он осознал, что за время, пока он гнался сломя голову за всеми этими призрачными ценностями, жизнь проходила мимо. Да, только теперь он ясно стал понимать, что есть жизнь!.. Стал уклоняться от завещания деда… Он был опьянён любовью куда в  большей степени, нежели завоеваниями, которые поначалу считал главной своей целью перед Тениром… Мало-помалу пошёл на попятную…

Как жаль, что недолго длилась их идиллия. Сколь был сладок медовый вкус счастья, столь же горьким оказалось несчастье! Если, в самом деле, бог есть, почему же он тогда так несправедлив и суров?! Или он испытывает храбреца раз за разом, дабы убедиться в его храбрости? Но Батый доказал свою храбрость ещё тогда, когда только собрался в поход, чтобы подчинить Запад, который до него никто не смог завоевать. Она была доказана в многочисленных великих сражениях, когда смерть неслась на острие стрелы. И мудрость Батыя, и его великодушие, и хитрость, будто позаимствованная у китайцев, иногда неожиданное проявление милосердия, а то кровожадность и то, что он ставил завоевания выше человечности – все это не раз подтверждало его храбрую натуру… так или ни так?! Мало, что ли, всех этих испытаний?! Теперь Батый оказался в плену у печали, и она будет его сопровождать всю жизнь и никогда не отступит… От жизни такой он устанет…

…Пока Батый размышлял на холме, со стороны, где играл его сын, раздался истошный детский крик. Хан сразу узнал голос Барака! Что за беда приключилась?! Батый быстро повернулся и увидел, как огромный чёрный беркут, схватив со спины сына за красную парчовую одежду, размахивая крыльями, в спешке разогнался, тяжело оторвался от земли и полетел! О, Тенир, не дай отцу увидеть такой ужас!!! Батый тут же узнал хищную птицу – она уже несколько дней кружилась у него над головой. Хан сначала не поверил своим глазам, он, как раненый тигр, не знал, куда себя деть! Беркут не бросил добычу, которую сжимал в когтистых лапах. Барак плакал и звал отца так пронзительно, что мольба его могла бы достигнуть и ушей бога. Батый, впав в отчаяние, крича, побежал за сыном. Но выхода не было, сколько бы Батый ни старался,  разве смог бы он достать рукой неба? Даже его безграничная власть  на земле ничего не могла сделать!..

Взмах за взмахом – и чёрный беркут со своей ношей тяжело удалялся в горы, всё дальше и дальше, и наконец, его не стало видно. И несчастный жалобный голос Барака, кликавшего отца, постепенно перестал быть слышен. «О, Всевышний, разве такое бывает?! Что за наказание?! Почему ты отнял у меня любимого ребенка – память о моей возлюбленной?! Мало того, что смерть рано забрала её, теперь-то – в чём прегрешение нашего невинного дитя?!»

Обезумевший от горя Батый, всё ещё надеявшийся на чудо, бежал и бежал, но напрасно. От безысходности он схватил горсть земли, и всё в нём внутри полыхало. Не было толку и от того, что он, взяв лук у одного из слуг, которые сопровождали его во множестве, пустил стрелу в сторону беркута. Ни одна стрела не могла достать жестокого хищника, не пронзила его сердце. Сотрясавший мир человек, чуть ли не равный богу на земле, в небесах был бессилен…

С того времени, принёсшего столько горя, у Батыя пропал всякий интерес к жизни. Он впал в апатию, начал уединяться, большую часть времени сидел в подавленном настроении на холме в тяжких раздумьях. Ждал Барака – светлолицего, с золотыми, как у матери, волосами, в надежде, что сын, может быть, с благословения Тенира, вновь появится. Когда сын был рядом, он напоминал ему возлюбленную, и это приносило какое-то облегчение! Есть ли смысл жизни без них?! Когда Батый представлял, как беркут, выклевав голубые глаза и печень кричащего от боли и ужаса сына, даёт куски плоти прожорливому птенцу, кровь приливала хану к голове, и печаль усугублялась, сердце разрывалось на части. Он беспокойно оглядывался, не зная, куда себя деть. Кровь бурлила, а выхода не было… Что, выместить свою злость на мастерице, пошившей красную одежду – цвета, на который падок беркут, залить ей горячего свинца в рот, в глаза, снять с неё, живой, кожу, что ли?! Но от этого толку-то, сына не возвратишь… А может, дать возможность Куйэк-хану, единокровному  брату, который все время следит за ним, завидует его власти, богатству, как-то погасить застарелую обиду? Раз не вернёшь дорогой жены и золотце-сына, какой прок от власти, мучая и близких, и дальних родственников? Или что, пойти походом  к Последнему морю, всех подчинить или уничтожить, тем самым выполнив заветы деда? Что случилось, того не вернёшь, надо ли проливать кровь в ответ на собственные несчастья? Сколько Батый видел чужих смертей и трагедий, сейчас вроде бы остепенился. И что он приобрёл в результате всего этого? Когда смерть настигла его возлюбленную, когда беркут вырвал из его рук маленькое дитя, разве воспрепятствовал этому безропотный подчинённый народ, разве помогло ханское богатство?! Нет. Что будет, если убить всех своих жён, считавших соперницей ту, в которой он души не чаял, всех, ставших причиной её смерти? И что будет с другими его четырьмя детьми? Неужели он станет объектом ненависти для четырёх сыновей, если заставит их заплатить за своё горе? Но как тогда рассеять глубокую печаль? Как остудить полыхающее внутри пламя, как избавиться от постоянной, нестерпимой боли?! Как?!.

Сколько бы тяжёлых схваток ни пришлось пережить, скольких бы смелых, сложных, хитрых решений хан ни принимал, всегда побеждавший храбростью и напористостью Батый был бессилен перед самим собой. Он мучился, не находя выхода, не зная, как избавиться от пожиравшего его изнутри огня. Никто и ничто – тысячи тысяч, миллионы его подданных, падавших ниц перед ним, многочисленные родственники, державшие камень за пазухой, его богатыри и слуги – мало того, даже сам дух деда, сравнимый разве что с небесным Тениром, – никто не мог поддержать Батыя, избавить его от печали. Вечно летевший вперёд сломя голову, всю жизнь лелеявший свою славу, копивший богатство, гремевший на весь мир – теперь всему этому грош цена, так, что ли?! Видимо, человек многое сам себе придумывает, охотно поддаётся соблазнам, искушению, не замечая, что всё это – самообман. Если на лбу написана такая судьба – с нежданной-негаданной бедой, то человек остаётся со своим горем один на один, это только его удел. Никто и ничто здесь не поможет. Оказывается, всё это происходит по воле Всевышнего!

Данная непреложная истина открыла Батыю глаза. Но и погасила в нём огонь жизни… Жизнь, в конце концов, оказалась пустышкой, её беспросветность разочаровала его. Всё, чего он добился, оказалось следствием ложного азарта, впустую потраченной энергией, тем, что унёс ветер. Да, созданный из праха человек рано или поздно обратится в прах. Приходит из небытия – и уходит в небытие… Между тем, по здравому раз мышлению, ограничившись лишь хлебом насущным, можно было бы смиренно прожить простую человеческую жизнь, и только в этом найти удовлетворение. Кажется, человек приходит в наш мир, чтобы наслаждаться теплом, любовью, простыми человеческими чувствами. И, конечно же, чтобы продолжить род – от старших поколений к потомкам. С этим у Батыя всё в порядке: Сартак, Токтахан, Аюхан, Улакчи – все они его сыновья, хваткие, удалые джигиты молодецкого роста. А пятый сын Барак – если бы и он был жив, то все пять пальцев одной руки были бы на месте; какая жалость! Тем не менее, слава богу, четверо живы, дай им бог долгих лет жизни. Скоро Сартак должен прискакать, он уехал на общее собрание – на курултай в Каракорум. Когда вернётся, Батый будет держать его подле себя, даст наставления – о том, о сём, что сам на свете пережил и что узнал, поучит уму-разуму…

В один из таких мучительных дней Батый, как всегда, сидел в глубоких раздумьях на чёрном валуне, напоминавшем перевернутый казан, что венчал самый верх холма. От неожиданного сильного шума хан вздрогнул и поднял голову к небу. Может быть, тот чёрный беркут привёз Барака обратно и решил оставить на холме?! Когда-то Батый слышал такие истории…

Из глубокой синевы неба, подобно падающему камню, на хана что-то неслось, прямо ему на голову, но, не долетев, стремительно приблизившись, тут же вновь взмыло вверх. Изумлённый Батый, пока приходил в себя, успел распознать давнишнего своего беркута. Да, эту развевавшуюся на ветру шёлковую завязку с золотом на ноге в  свое время нацепил он сам. Красно-бурое пятно на завязке – очевидно, кровь… Кровь Барака! Унёсшее сына чудовище оказалось принадлежащим именно хану хваткой, зоркой охотничьей птицей! Батый ведь за ним ухаживал, как за самым близким, тренировал с первой линьки… Однажды его храбрый беркут, взяв волка, тут же распорол тому живот и успел полакомиться печенью. За такое своеволие – что посмел притронуться к добыче раньше хозяина – Батый раза два хлестанул беркута змеевидной толстой плетью, и тот, обидевшись, неуклюже улетел. С тех пор появился опять только сейчас. Значит, он все это время держал обиду при себе, оказывается, мстит хозяину!

Что было, то было, чего он теперь хочет? Что он, злорадствует, что ли? – мол, заклевал сына и этим отомстил за давнюю обиду, или… Как вдруг взмывший высоко в небо беркут развернулся и опять ринулся вниз, стрелой, прямо к Батыю. Почувствовавший нутром неладное, Батый выхватил меч из ножен и успел замахнуться на мчавшуюся к нему пулей птицу. Горячая кровь брызнула хану в лицо. Беркут с  резаной раной наискось от правого крыла, клекоча от боли, ветром промчался над ухом и, трепыхаясь, рухнул наземь. Даже в таком состоянии, с волочащимся крылом, обозленный, он, хоть и не сумел взлететь в родное небо, гордо поднял голову. Два врага впились глазами друг в друга. Если б могли, друг другу перегрызли бы горло. Но этого у обоих не было сил. Из-за перерезанного у основания крыла и бьющей струей крови беркут, весь окровавленный, всё ещё был одержим жаждой мести и сделал последнее усилие. Земной богатырь и владыка неба ещё яростнее сошлись в схватке взглядов. Их горевшие ненавистью глаза налились кровью. Оба были одержимы. Могучие воины, бывшие когда-то друзьями не разлей вода, теперь желали уничтожить один другого. Кто из них нанесет последний удар? Невыносимая горечь утраты и огонь отчаяния внутри по сути дела помешали Батыю ещё раз взмахнуть мечом. Кроваво-красные глаза беркута напоминали ему о родном Бараке, сердце учащенно забилось, будто хотело вырваться наружу, хан безуспешно попробовал вдохнуть свежий воздух – но дыхание перехватило, и Батый в изнеможении рухнул на землю, как срезанный камыш. Упав, он больше не встал.

Все народы Азии и Европы тряслись от ужаса при одном только упоминании имени грозного завоевателя – и вот теперь он лежал беспомощный, без сознания. Так и не приходя в себя, наутро покинул бренный мир. Простая человеческая слабость, зависть, в конце концов, довели прославленного человека до могилы. То был 1259 год – год овцы… Близкие горевали, а враги злорадствовали, празднуя. Из-за огромных расстояний тело Батый-хана не доставили на родину, а ведь там были похоронены и другие потомки Великого Кагана. Хотя, возможно, этого не допустили враги. Его родня наверняка опасалась за свою жизнь… Скорее всего ей было не до этого. Лишь боевые доспехи – свидетели и участники его ратных подвигов, аккуратно уложенные на носилки, с воинскими почестями были отправлены в родные земли, в знак памяти. А сам правитель был тайно погребен на холме в чужой лесистой местности, на берегу Эдила; как говорится, беда умершего – это только его беда… А затем с помощью сотни лошадей всё затоптали, сровняли могилу с землёй, стёрли её, чтобы ни один смертный никогда её не нашёл. Посадили саженцы деревьев, чтобы всё скрыл лес. А всем  несчастным, кто был причастен к исполнению сего действия, отрезали головы. Не было поставлено даже хоть какого-то могильного камня, чтобы потомки по истечении веков смогли бы отдать дань уважения. Ни близкие его друзья, ни любимая родня больше не имели возможности отыскать его могилу.

Злоба его тайных недругов была очень сильна.

СЛАВА – ПЕЧАЛЬ

…Обеспокоенный Джувайни, который всё никак не мог собраться с мыслями, вертевшимися у него в голове, обмакнул, наконец, в чернила заточенное гусиное перо и принялся выводить на бумаге изящные буквы-бусинки. Некоторым событиям он сам был свидетелем, а о некоторых услышал от людей, которые заслуживали глубокого доверия – поэтому решился начать писать летопись. Послушался своего сердца, поверил ему. Если уж обманет ум, то вот сердце – нет…

Наверное, нет ничего неумолимее предопределённости! И Непобедимый хан, и его старший сын Джучи, и Батый испытывали непереносимые душевные муки из-за женщины; и теперь пришла очередь их потомка Сартака. Неспроста это, есть тут что-то мистическое… Видимо, Создатель в противовес славе установил печаль, как и жизни – смерть, белому – чёрное, свету – мрак… Может быть, так было и лучше, что  потрясатель двух миров Батый-хан ушёл из жизни раньше, да простит Всевышний! Если бы он воочию увидел, как его старший сын Сартак, храбрый сердцем, подобно отцу, неимоверно страдает от великой любви, ещё больше бы опечалился. А если бы узнал, что Сартак умер совсем молодым от яда, подсыпанного Берке, приходившимся Батыю сводным младшим братом, то сердце вообще лопнуло бы! Тот же Берке способствовал тому, что была обезглавлена умница-жена Сартака Баракчын! А может быть, Тенир взял Батыя к себе пораньше потому, что не желал ему одному вынести столько тяжелых испытаний сразу?! Что же, обо всем по порядку…

На то и жизнь, что горе и веселье ходят всегда вместе, дополняя друг друга. После ухода из жизни Батыя Сартак был возведён на ханский трон Золотой Орды, и в том же году им был устроен доселе небывалый роскошный пир. На торжество была приглашена вся верхушка вассальных ханств, которые в своё время были сильными, самостоятельными, но затем подчинены Батый-ханом: кипчаки, булгары, крымчане, саки, хорезмчане, а также и зависимые русские князя. Бывшие враги, нынешние подданные Орды пировали за одним достарханом. Чего там только не было! Жирная верблюжина, мясо козлов-кииков, лебеди, чья белая плоть напоминала молоко, различная рыба, редкие горные индейки, даже мясо и яйца перепёлок подносились на огромных блюдах, были поданы в неимоверном количестве хмельные напитки – от  кумыса до медовой браги, и питие из самых разных сортов винограда текло рекой. Было исполнено множество мелодий разных народов на дуде и свирели из глины, на жалейках из камыша, удивительная музыка карная и зурны эхом отдавалась вокруг Орды, нежные же звуки смычковых кияков никого не оставили равнодушным. Нежные девушки-красавицы в разноцветных одеждах, вращаясь и покачивая бедрами, раззадоривали гостей танцами живота, борцы с криками кидали друг друга через бедро, воины дрались на копьях и мечах… Есть что рассказать об этом великом пире. Только вот мало вспоминали там про Батый-хана. И Сартак грустил о нём про себя…

Прошло немного времени после тоя, и посыльные славного князя Александра Невского примчались, чтобы вручить приглашение Сартаку посетить его хоромы. В своё время их обоих сдружил отец Сартака, хан Батый. Именно с того времени, с того самого застолья вновь будто бы появился злой джин и вновь укутал потомка Непобедимого хана чёрной тучей. Надо же, беззаботно сидевший в гостях у хлебосольного хозяина, своего кровного друга-богатыря – как говорят монголы, «аньда», – Сартак нежданно-негаданно бросил взгляд на Наталью! Она была из старинного княжеского рода. Да, правда то, что сердце тянется к сердцу… Сартак стал символом бесконечной власти для миллионов людей. Он был одет с ног до головы во всё красное, и не только властью, но и всем своим станом, цепким умом, врождённым благородством, не часто встречающимся у знатных мужчин, привлекал внимание; своей смелостью и умением принимать быстрые дерзкие решения заслуживал у окружающих неподдельное уважение. Исподтишка поглядывавшая на него только-только созревшая девица давно заприметила Сартака. Никому никогда не открывавший своих сокровенных мыслей, даже близкому другу Александру, Сартак прищуренными глазами искоса так же посматривал на неё, догадавшись, что и прозорливая девушка это заметила. В этом и есть счастье женщины – когда её неподдельный интерес, её страстное желание обольщают, убеждают понравившегося ей мужчину! Она всей кожей, всем своим существом чувствовала потаенные жадные взгляды любимого, и по телу пробегали мурашки. Наталье казалось, что кто-то брызнул на нее холодной водой, она ощущала озноб – и, вместе с тем, блаженную истому.

Глаза обоих засветились. Не ведающие преград взоры наконец встретились на поле любви! Её прекрасное молодое стройное тело, на которое был надет белый сарафан, расшитый золотыми нитками, манило, притягивало к себе. С тонкой нежной шеей, с большими карими томными глазами, красивая, как лебедь, она, подняв руку, изящным движением протянула Сартаку чашу, наполненную красным вином, и при этом зовущей улыбкой дала понять, что, мол, я от всей души принимаю как должное твое искреннее желание, и что, если хочешь, – приди, я буду ждать. Потом она, поклонившись, тихонько вышла из залы. Ни разу не упустивший встреченного киика, ловкий, как тигр, Сартак стремительно встал и, как бы ненароком, отправился вослед за ней. Лишь прозорливый Александр заметил это… Остальные присутствующие, столько дней и ночей пившие вино и кумыс, из-за хмельного состояния не придали значения тому, что лежавший до сих пор на ковре на боку хан вдруг быстро поднялся и куда-то вышел. Конечно, стоявшие на страже телохранители сразу двинулись за повелителем, но Сартак одним взмахом руки остановил их.

Девица-красавица стояла в дальнем конце пустой зелено-малахитового цвета комнаты, и была подобна красивой птице в клетке. Увидев Сартака, она протянула к нему руки и устремилась навстречу. Оба без лишних слов бросились друг другу в объятия. И оба поняли, что сильно полюбили друг друга. Страстные поцелуи, дрожащие от возбуждения тела! Будто оба потеряли рассудок, не могли совладать со своими буйными чувствами, взаимные ласки были долгими и горячими. Он умолял грубым мужским голосом, а она, обессилевшая, стонала. Вот самая, что ни на есть, вершина счастья!

– Я тебя возьму в жёны! Прямо сейчас увезу! – говорил Сартак со всей страстью.

Хотя девица не знала языка могучего и прекрасного воина-монгола, ей сразу стало понятно его намерение:

– Да, милый! Я твоя! Я слышала о тебе давно и так давно желала тебя… – отвечала она, прижимая его к груди.

Сартак тоже понимал сердцем ее слова.

– Я Сартак, а как зовут тебя? Сейчас же попрошу у друга Александра твоей руки!

Догадавшись, что спрашивает её возлюбленный, девушка сказала:

– Наталья, меня зовут На-таль-я. – Она будто хотела, чтобы незнакомое ему имя на чужом языке запомнилось накрепко, и потому повторила по слогам. И голос её оказался звонким, как колокольчик, чистым, как душа младенца.

– На-таль-я – какое чудное имя! Ты будь здесь, никуда не отходи, я сейчас пойду, у друга спрошу, а то мало ли что, обидится, что я, мол, скрыл от него свою любовь…

Сумев на время обуздать страстное желание прямо сейчас, второпях увести свою возлюбленную, Сартак повторил:

– Жди здесь, Наталья! Я сейчас!.. – и, сказав это, он нехотя высвободился из горячих объятий и показал, возбуждённо жестикулируя, чтобы девушка его поняла, – но она и так понимала его взглядом, с полуслова. Оставив её у стены, чтобы ждала именно тут, правитель вышел из комнаты через ту же дверь, через которую и входил.

Быстрым шагом Сартак подошёл к Александру, который всё так же возлежал на боку, облокотившись о пуховые подушки, на вышитых одеялах в нескольких слоёв, что были постелены в знак уважения к гостям:

– Аньда, отдай мне Наталью. Я возьму её в жёны! – возбуждённо сказал хан. С одной стороны, это выглядело как приказ правителя. В то же время, сколь бы Сартак ни был ханом-завоевателем, сколь бы его желания ни исполнялись подданными, как он того пожелает, ханский поступок казался не лишённым человечности, выглядел как уважение, проявленное к другу. Дальновидный русский князь такое отношение оценил сразу.

Несмотря на всю огромность своего тела, богатырь Александр легко вскочил с места, одним толчком осадил подлизывающегося толмача, и крепко сжав Сартака за плечи, улыбнулся:

– Да-а, друг, твой намётанный глаз безошибочно выбрал девицу-красу, подобную белой лисице! В Наталье течет настоящая княжеская кровь. Конечно, мне не жаль отдать девушку тебе, друг мой! Сам прекрасно понимаешь, что имеется у меня – все это твоё. Но хотелось бы, чтобы все наши дела были богоугодными. Знаю, что и ты, и мать твоя – христиане, – добавил князь.

– В чём тогда вопрос? К чему много разговоров, говори по сути!

Александр не спешил с ответом, осторожно взял за плечо возбуждённого от внезапно вспыхнувшей любви Сартака и повёл его к стоящему чуть поодаль соседнему столу. Подойдя к надменному коренастому епископу, облаченному в парчовую ризу, отделанную сусальным золотом, и с короной, инкрустированной всевозможными драгоценными каменьями:

– Досточтимый отец, великий хан монголов, мой кровный друг Сартак влюбился в девицу княжеского рода. Благословите милостию Божией!.. – прошептал ему.

Из-за того, что Александр, которому не было еще и сорока, покрыл себя славой, и она преумножалась год от года, – что, в свою очередь, способствовало снижению авторитета церкви, – епископ питал к князю скрытую неприязнь. Он, почесывая седую  косматую бороду, в мгновение ока сообразил, что надо бы обратить в свою пользу столь удобный случай. Другого такого, явленного по воле бога, может и не представиться. Мнение его самого, как и его церковных предшественников, было твердо: сколь бы правитель ни был мудрым, сколь бы ни был выдающимся, – церковь должна стоять превыше всего. К сожалению, народ все время следовал и в дальнейшем будет следовать за вожаками-храбрецами, как послушный скот. Никак нельзя допустить оного! В 1240 году, разбив шведов на берегу Невы и, по прошествии пары лет, утопив крестоносцев в Чудском озере, Александр приобрёл невиданную ранее известность, и надо было его укротить, пока не поздно. А для этого следовало внести разлад меж закадычными друзьями – молодым монгольским ханом и им, Невским.

Епископ бросил исподтишка плутовской взгляд на своих приспешников и единомышленников, что все время находились рядом. И почувствовал, что те, всегда чуткие в этом отношении, все видящие и все схватывающие на лету, поддержат его намерение – тихо и незаметно сломить Александра. Затем посмотрел на Сартака, стоявшего рядом с великим князем, и набрался смелости:

– Да, мой хан Сартак, ты для нас дорог! Но наша христианская религия ещё дороже…

Как только епископ начал лукавить, Сартак в смешанных чувствах закричал:

 – Эй, старик, о чём ты говоришь?! Не увиливай, выкладывай всё начистоту!

Не исключавший подобного поворота событий Александр, произнеся про себя: «Какая досада!», до боли стиснул кулаки. Он понял, что у епископа сразу нашлась неоспоримая отговорка. Да и могла ли ситуация более удачно сложиться?! Пожалуй, нет! Епископ размышлял так: пусть свой или чужой, пусть будет царь, даже сам Сартак-хан, который, прожив тридцать лет, помешался на любви, – никто не имеет права относиться с пренебрежением к законам христианской религии, унижать Христа. Тем более такие захватчики-враги, как монголы.

– Мой хан, многоуважаемый, мы очень довольны тем, что вы и ваша мать являетесь нашими единоверцами. Вы снискали благословение Божие тем, что в расположенном в нижнем течении Волги городе Сумеркент возвели церковь в год тигра. Но… – старый плут заметил, что у молодого хана кровь бросилась в голову, и, опасаясь, как бы чего худого не вышло, торопливо перешел к сути вопроса: – Наверняка ваша мать вам говорила, что христианам разрешается лишь один брак. Если она это сказала, то для сына сказанное устами матери должно являться нерушимым и  святым. Только когда вы дадите развод всем вашим шести жёнам…

Дальнейшие слова епископа пролетели мимо ушей Сартака, ибо у него вскипела кровь и разум померк. Подавшись вперёд, хан хотел было снести мечом голову епископу, но сильные руки Александра его сдержали, князь не дал вынуть меч из ножен. Случись непоправимое, обе стороны тотчас же, остервенев, начали бы потасовку, а там – жди и большой беды. От того, что ничего не стоящий старик посмел противиться ему, великому хану, Сартак пришел в ярость и запальчиво посмотрел также на друга – мол, может, и ты с ним заодно?! Но прочитав в его умных глазах: «нет, друг, прояви терпение, как-нибудь найдём выход», еле-еле сдержался и молча вернулся на свое место в сопровождении друга. На то и он потомок хана, что быстро пришёл в себя. Если бы происки епископа заметили его богатыри и тысяцкие, которые сидели за соседними столами, разгорячённые из-за медовой браги, плохо соображающие, то разозлились бы не на шутку и учинили бы кровавую резню. А если бы так произошло, то Сартак не смог бы выполнить завещание великого прадеда Чингисхана и несравненного завоевателя-отца Батыя дойти походом до последнего моря. Хорошо, что это ускользнуло от внимания его людей!

В дни, когда Сартак потерял отца, когда его же кровная родня, те же потомки Чингисхана стали плести интриги и заговоры с целью присвоить себе трон, когда из-за этого пошли разногласия между войсками, и дало трещину единство в Ханской Орде, расшатаны её основы, было бы безумием пойти войной против победоносного Александра. Побеждённые ханы Кыпчакского ханства, Хорезма, Кавказа, Хорасана, Крыма, те же хорваты, русские, с завидным упорством наблюдавшие еле заметные движения в Орде, всегда держат наготове луки и мечи. Опасность заключалась в том, что лишь недавно воссевший на трон, Сартак мог оказаться между молотом и наковальней, окруженный со всех сторон. Тогда прощайся с троном и головой! Спасибо Александру, что он не дал свершиться такому опасному событию! Сартак не смог бы пожертвовать шестью жёнами, ведь они были присланы в качестве виры, как знак мира и согласия с покоренными народами, представляли собой силу каждого народа, к тому же дети от них – все такие молодцы, стройные, сильные! Если хан даст развод, то и его войско будет раздроблено, так как оно состоит из представителей тех же шести народов, и потом невозможно будет претворить в жизнь завещание предков, достичь поставленной цели. Однако и Наталья сердцу покоя не дает, без неё в душе творится нечто ужасное, одни страдания!

Спустя некоторое время, посоветовавшись с Александром, Сартак подарил епископу седло из чистого серебра, дорогую шубу из куницы и полную пригоршню золота.

– Мой хан, то, что вы дали мне, я принимаю как вашу помощь церкви, как ваш посильный вклад в наши дела, и выражаю глубокую благодарность! Но если я отступлюсь от веры, то меня Бог покарает, – упрямился старый осел.

Сартак оказался в безвыходном положении. «Отнять ли у епископа жизнь под каким-нибудь предлогом или дать ему яда? Пусть сдохнет без пускания крови!» – подумал он. Если же узнают, что бедняга единоверец был им, Сартаком, уничтожен, то хана восприняли бы как вероотступника, и тем самым душа покойной матери была бы недовольна – соответственно и Бог бы его покарал, вот чего опасался Сартак. В то же время он не мог пойти к своей Наталье, хотя являлся восславленным ханом Золотой Орды. А пойти скрытно – негоже, он не вор. Если бы не клятва аньда Александру, то вздорный епископ давно был бы уничтожен! Богатырю не к лицу нарушать свое слово!..

В один из последующих беспокойных дней не в меру тучный стражник Орды прибежал в ханский шатер и торопливо упал перед повелителем лицом на землю:

– Мой хан! Из орды Берке, м-м-младшего брата в-в-вашего отца Батыя, один воин п-п-перебежал к нам! – запинаясь и задыхаясь от быстрого бега, сообщил он.

 Да, Берке давно присматривается к ханскому трону, ясно, что он держит камень за пазухой. Но обычно с предателями не церемонятся, по закону «О наказании» таким перебежчикам сразу отсекают голову, а тело бросают собакам; что-то здесь не так. Значит, надо проявить терпение, выслушать, – подумал Сартак.

– Что с того, ну перебежал? Или хочешь, чтоб я тоже пахал носом землю, как ты? – сказал он властно.

От едкого слова повелителя стражника бросило в дрожь, он ещё больше заволновался:

– О, н-н-нет, мой хан, д-да будет он проклят! Мы х-х-хотели с-с-разу отправить его на тот свет, но он г-г-говорит, что есть р-р-раз…

– Чего остановился? Продолжай!

– Он т-т-татарин, он г-г-говорит, что у него есть раз-г-г-говор об одной русской д-д-девушке…

– Что?! Немедля веди его!!! – При последних словах стражника сердце Сартака ёкнуло. Он и не заметил, как в волнении вскочил со своего места и заметался, подобно тигру, пронзённому стрелой. – Шевелись! Быстро!!!

Двое охранников тут же привели низкорослого воина-татарина в засаленном тулупе и с малахаем на голове, сделанном из меха сурка. Они с силой толкнули его, и перебежчик грохнулся на землю. Упавший ниц понимал, что одно только слово хана или еле заметное движение его рук – и прощайся с жизнью, она сейчас не стоила ни гроша. Сартак брезгливо подошёл к лежавшему татарину – умер ли тот? или замер от страха, не дыша? – и, ухватив за воротник тулупа, со злостью рванул, поднял, взглянул в перепуганные кошачьи, с жёлтым оттенком, глаза:

– Как зовут тебя? С какого мингана?

В тоне его сквозило ехидство.

Свирепый взгляд правителя был настолько страшен, что перебежчик не мог даже поднять голову.

– М-м-меня зовут С-с-сырмак… Я, я… – от ужаса у того язык не поворачивался. С рождения ненавидевший предательство, трусость, как и дед, Сартак еще больше рассвирепел, вышел из себя и, потеряв терпение, принялся трясти воина за воротник. Казалось, вот-вот – и отлетит глупая голова.

– Эй, потомок рыжего пса, если тебе жизнь дорога, не утаивай ничего, говори! Что хотел сказать?! – прорычал хан.

– М-м-мой хан, у-у-уважаемый…

– Эй, собака, говори по сути! Не нужно мне твое льстивое предисловие, пустомеля!!!

– Да-да, к-к-конечно… Б-б-берке-хан ж-ж-женился, в-в-взял м-м-младшей женой р-русскую д-девушку…

– И что с того?! Чего ты хочешь – чтоб я поехал, поздравил старого козла?! Как зовут девушку? Отвечай!!!

Сартак почувствовал что-то неладное, и непонятная слабость сковала его. Как бы не услышать неприятное известие! Сердце тревожно забилось. Не дай Бог, не дай Бог…

Воин-татарин с ужасом осознавал, что попал в непростую ситуацию, утаить неприятную весть – не утаить, все равно слетит его голова с плеч! Он нечленораздельно побормотал:

– И-и-имя её…

Язык у него не поворачивался. Прозорливый Сартак уже всем сердцем предчувствовал беду:

– Говори, пока цел! Как зовут ту русскую девушку?!

– Н-н-н… Наталья…

– Что?! – Сартак взревел, как попавший в капкан медведь. – Ты ни оговорился, подлец?!

– Н-н-нет… Я с-сам с-слышал…

«О, Создатель! Что это значит?! Только мою Наталью, что ли, увидел из множества девушек, кишмя кишащих, как муравьи?! Чтобы он ослеп!!!». От жгучей обиды, от горького потрясения Сартак даже невольно обругал Бога. Как же быть?! Если пузатый, зловонный старик отнял честь у его невинной женщины! Сартаку захотелось прямо сейчас зарезать подлого, хитрющего – себе на уме мерзавца Берке. Он же ловкач, наверняка воспользовался тем, что войско Орды в походах, и подготовился заранее. Может быть, хотел клин клином вышибить, чтобы Сартак первым пошёл в атаку, поэтому Наталью взял в младшие жёны? Да-да, именно так. Что делать? У Александра, что ли, попросить помощи? Нельзя. Идти с вражеской армией вместе в поход на родственника никуда не годится. А как друг Александр только ему известен, народа это не касается.

Разъяренный, как тигр в клетке, Сартак, не находя выхода из сложившейся ситуации, метался по шатру, а потом в изнеможении опустился на трон. Долго сидел безмолвно, все мрачнея и мрачнея, будто чёрная туча. Внутри шатра стояла полная тишина. Непонятно было, как вызволить возлюбленную. Все-таки… Кстати, а каким образом епископ дал свое согласие?! После тяжких дум Сартак встрепенулся и снова обратился татарину, который со страхом ждал своей участи:

– А как Берке мог жениться на христианке, если сам он мусульманин?..

Немного пришедший в себя перебежчик после более спокойного вопроса, заданного умеренным тоном, на этот раз отвечал чётче и уверенней:

– Наталью украли, её нещадно били розгами, применив грубую силу, вынудили принять ислам…

При этих слова Сартак снова задёргался, резко вскочил с трона. «Старый козёл! – мысленно взорвался он. – Ну, погоди! А почему таким же образом не поступил я сам?! Почему епископ не поведал мне, что если мы оба примем ислам, то дорога будет открыта?! А Александр? Он тоже об этом не подумал, что ли? Неужели мы вдвоём не смогли додуматься до такого простого решения, а смердящий пёс Берке один провернул это дело?!». Теперь ему стала ясна уловка епископа. Не сказал ведь он, что существует выход из сложной ситуации. Сартак ему покажет! Не нашёл он причину, чтобы идти тяжбой другу.

И без того узкие глаза Сартака превратились в две щёлки, он горел желанием отомстить; в них сверкал жёлтый огонь, как у барса. Мышцы лица судорожно подёргивались, хан скрежетал зубами и долго-долго ходил взад и вперёд по шатру. Не зная, что делать, наконец, в сомнении остановился.

– А почему ты донёс мне? Или тебя Берке подослал?! – со злостью обратился к перебежчику.

– Н-нет, мой х-х-хан, – тот всем своим существом чувствовал холодный вопрошающий взгляд повелителя, будто пронзающий насквозь. – О в-в-ваших отношениях с-с… р-русской д-девушкой… з-з-знают в-все… В-все г-говорят!..

– У-у! Чтоб тебя рвало кровью!!! – извергнув поток ругательств, Сартак выхватил из ножен меч. Все, кто стоял в шатре, побледнели. – Значит, мой дядя сделал это, будучи осведомлённым, подлый шакал! Я покажу тебе, Берке, погоди!.. – Сартак долго не мог успокоиться и яростно расхаживал по ханскому шатру, буйствуя. Если бы татарин Сырмак не оказался родичем по материнской линии, как о том доложили приближенные, давно бы снёс ему голову как арбуз, тем самым выпустив пар и дав волю неистовой злобе…

Сколь бы ни рвался Сартак-хан уничтожить орды Берке, что расположились на берегу реки Эдил в Сары-Куме, будучи дальновидным, он все же не сделал этого – по той простой причине, что большинство его собственного войска находилось в походе. Сколь ни тяжело далось ему такое решение, хан решил стерпеть до поры, до времени. Ну, конечно, ловкач и хитрец Берке о намерениях племянника услышал. Он и сам понимал, что когда армия хана вернется из Европы, ему рано или поздно несдобровать, такой расклад предвидел. Поэтому искал удобный случай, чтобы опередить Сартака. И вот случай представился.

Сартак со своей свитой возвращался с Великого Курултая, который состоялся в Каракоруме. И там тоже, в Орде, шли споры не на шутку. Так как ханы – потомки Великого Кагана находились в походах, причём в разных местах, власть в каганате давно перешла к их жёнам. Оставшиеся в Каракоруме и Угэдэй, и Куйэк, дальше носа не видевшие и ставшие рабами власти, сгорели в пламени зелёного змия. Когда они перестали чем-либо заниматься и жили развлечениями, власть в Орде ослабла и по существу перешла в руки женщин. И этого было мало, недальновидные потомки Непобедимого хана, не удовлетворившись своей долей в наследстве, и втайне, и открыто зарились на власть и богатство друг друга. Хотя созданная дедом огромная империя в центром в Каракоруме и принадлежала одному Великому хану, на деле она распалась на три орды, не подчиняющиеся друг другу, и, в свою очередь, каждая орда внутри себя дробилась на десятки ханств. Так как все ханы являлись потомками Великого Кагана, каждый считал себя не менее других своих единокровных родственников достойным трона, и каждый старался перетянуть на свою сторону более слабых. Иногда они открыто нападали друг на друга, иногда объединялись – с тем, чтобы, собрав силы, идти походом на Каракорум. Это было то время, когда мечта Великого Кагана построить единое государство во всем мире и сделать его сплочённым, процветающим, оставалась всего только мечтой, и ее воплощение затомозило на полпути…

Берке догнал в пути Сартака, ехавшего в глубоких и тяжких раздумьях:

– Великий наш хан наверняка устал с дальней дороги! Отведаем еды, поговорим, – сообщил он сладким голосом и отдал приказ расстилать скатерти. Хотя в душе хана жила месть, он, подумав о завтрашнем дне Золотой Орды – пусть пока хоть одним врагом будет меньше, – спешился и, отдав дань вежливости, сел у накрытого достархана. Свита в ожидании своего повелителя безмолвно стала чуть поодаль.

– Да-а, хотя ты великий хан, все-таки приходишься мне племянником. Из братьев твоего отца Батыя остался один я. Пусть сердцами мы не походим друг на друга – всё же мы единокровные. Нет у тебя более близкой родни. В последнее время почему-то ты начал отстраняться от меня, не стал меня радовать своим присутствием, – лукавил Берке, чуть заметно посмеиваясь.

А Сартак сдержанно объяснил, что, мол, то да сё, много забот, попробовал угощение, но в то же время про себя с ненавистью отметил, что придёт время – отомщу, старый козёл. Вежливо попрощался, сел на коня и тронулся вместе со свитой. Почему-то по дороге Сартак плохо себя почувствовал, его начало тошнить, всё завертелось перед глазами. Теперь никто ему не поможет, жаль, что лекаря не взял с собой. Яд, скорее всего, подсыпанный в пищу лукавым Берке, а может, и какая другая болезнь скосила Сартак-хана с ног, и никто ничего не мог понять, даже знахари уже не могли помочь. Лежал два дня в бреду и в конце концов отошёл в мир иной… Не смог он отомстить Берке, который подло вмешался в его судьбу, так и ушёл в глубокой печали… Занявший после него трон в Золотой Орде его младший брат Улакчи не правил и полугода. Тоже отдал Богу душу вследствие кем-то подсыпанного в еду яда, причём мучился гораздо дольше… Рвал кровью, не имея возможности выполнить завещание дедов… Если бы жизни этих молодых правителей не прервались так рано, то кто знает, какая судьба ждала бы Европу?.. Копыта монгольских коней, возможно, достигли бы берегов последнего моря…

В конце концов, ханом стал Берке. Наверняка Батый-хан перевернулся от этого в могиле, да не раз…

***

Джувайни закончил писать, когда едва-едва забрезжил рассвет, и бросил перо на бумагу. Вокруг стояла тишина. Даже муэдзины, призывающие к утреннему намазу, даже петухи, кукарекающие один за другим, словно соревнуясь, – и то еще не проснулись. Всё спало, и лишь слабый огонек коптилки мерцал в ночи. В небе висел двурогий месяц.

Сколько дней и ночей работал над летописью Джувайни, он и сам не помнил. Досадно было, что муки, испытанные им в процессе работы, всё, что он запечатлел на бумаге, пропустив через сердце, почему-то не удовлетворили летописца. Не был он доволен своим трудом, отнявшим столько времени. Нет, конечно, нет, в Великом Повествовании о потомках Великого Кагана нельзя писать поверхностно, мелочно. Любовь – это лишь малая часть прожитой ими жизни Великих Завоевателей, покоривших полмира. Проклятье – темная, мутная вещь. Оно имеет свойство влиять на громкую славу воинов-правителей, принижать ее. Оно сужает сущее, как если бы человек смотрел на внутреннее убранство золотого дворца через замочную скважину; оно теснит. В первую очередь, думал Джувайни, надо ставить перед собой высокие цели. Надо отражать на бумаге великое стремление завоевателей как продолжение их величия, то, как они отправлялись в свои невероятные походы, писать об их уме и поступках достойные истории, описывать их необычную смерть. Непременно надо говорить об их закадычных друзьях и ополчившихся на них врагов, об оставленных ими в живых, по причине своего великодушия, народах и об истреблённых мечом и огнем племенах. Невозможно не вставить слова о городах, кои были сравнены с землёй, так же, как и о городах, вновь построенных. Надо рассказать о величии гор, высоте перевалов, через которые переходили завоеватели, о даже не снившейся многим красоте земель, что были покорены, о сухих степях, где невозможно встретить и каркающую ворону. Также надо написать о геройстве храбрых богатырей и неизвестных воинов и о низости предателей… И лишь потом нужно упомянуть о муках любви и о тёмной силе всепроникающего проклятия. Потому что оно нависло над каждым отдельным чингизидом.

Погрузившись в подобные думы, Джувайни некоторое время полулежал, поглаживая кудрявую бороду и откинувшись на подушку. Ведь все предыдущие дни и ночи он сидел за столом, не вставая, работал напропалую, и тело его испытывало невыразимую усталость. Да и мозг тоже устал, измучился… Чем испытывать такую муку, лучше быть дровосеком или пахать в поле, где свежий воздух, где ум не напряжен и на душе хорошо! Но всё же с появлением на белый свет каждому человеку выпадает своя собственная стезя.

Не обделённый умом, памятью и внимательностью, Джувайни никак не мог отойти от отзвуков Великой Эпохи, он в который раз перечитывал, поднеся к слабому свету, то, что написал изящной вязью на тонкой китайской бумаге, шелестя страницами. Вставал раза три, взяв перо, вносил правки и дополнения. Наконец-то закончил читать, все листки бумаги были проверены. И только тогда Джувайни решительно встал в последний за сегодня раз, собрал страницы рукописи, перевязал пачку тонкой тесьмой, отодвинул в сторону, взял новый чистый лист и положил перед собой. Он решился заново написать Великую Историю. Теперь он знает, как писать. То, что изложил на бумаге до этого, никуда не годится.

Он и не подозревал, что, оставив потомкам Великую Историю, и сам станет частью ее. Он думал лишь о том, чтобы честно исполнить свой долг летописца…

Одни покоряют миры и историю мечом, другие – выдающейся мыслью, пером. У вторых дело доброе и справедливое!

ПО ПРОШЕСТВИИ СЕМИ ВЕКОВ…

С тех пор, как Непобедимый хан покинул тленный мир, прошло более семи веков. Это много или мало? Что изменилось за это время на планете и что осталось без изменений? Вселенная, небеса, земная ось… Говорят, что каждые пятьдесят лет народ обновляется, одни уходят в мир иной, другие появляются на белый свет. Так вот, в вечном круговороте сущего не изменилось, пожалуй, лишь стремление изо всех сил удержаться на земле, ненасытная жадность и тяга к богатству, к власти, суетная жизнь человека, её хрупкость и краткость, страдания и немного счастья… Пусть поколения сменяют друг друга – но у каждого из них те же заботы, и те же печали…

Как говорится, из семи человек один – Хизр, вот и через семь веков, по воле Бога – или Великой Природы, которой наш разум дал это имя, – на свет появился еще один Чингиз. Когда-то жестокий, кровавый первый Чингиз мечом и злой волей объединил в кулак множество народов, живших на Востоке и Западе, заставил преклоняться перед ним. Он стремился построить на костях единое, великое государство, но пока мир не был завоеван до конца, нужно было двигаться к Великой Цели, все дальше и дальше. И первый отправил своего первенца Джучи к кыргызам, чтобы заручиться их поддержкой. Это было неспроста, отец Джучи не во всем открылся сыну, ведь в глубине души первый Чингиз хранил тайну: он хотел получить не просто поддержку, но – самое главное – благословение кыргызов.

И именно этот народ – кыргызы – дал человечеству второго Чингиза.

Желание первого не исполнилось, его проекты затормозились на полпути. Не прошло и двух лет, как, зазнавшись и упившись своими завоеваниями и славой, первый Чингиз забыл то благословение, что дали ему кыргызские аксакалы с добрыми намерениями. И кыргызы восстали против него – из-за того, что он позабыл Тенира и стал жестокосердно проливать повсюду кровь невинных людей. Тогда он повторно отправил Джучи к кыргызам, затем последовал за сыном сам и учинил беспощадную расправу над народом, рассеянным на востоке до Фуйу, на юге до Тибета и на западе дальше Алатау до Уральских гор.

Второй же Чингиз является потомком Великого Манаса, который говорил: «Воспитал я коршуна и сделал из него ловчую птицу, собрал я разноплеменных людей и сделал из них народ». Другой Чингиз появился на белый свет в Таласе – именно там, где когда-то жил сам Манас Великодушный. И это тоже неспроста, великие пересечения обстоятельств как тайны мироздания ниспосланы Великой Вселенной, Тениром, и благословлены древними предками. Конечно, это знают и понимают лишь те, кто сведущ, кто чувствителен к высшим вещам…

Каган Чингиз, оставшись без отца, что умер от яда, подсыпанного врагом, вынужден был есть сусликов. Второй Чингиз, чей отец-интеллигент был невинно расстрелян, рос с детства унижённым, голодным, ложно оклеветанным как «сын врага народа»… Но если каган Чингиз смог завоевать с помощью меча только половину мира, то второй Чингиз своим удивительным пером завоевал весь мир!

Да, в нашем бренном мире произошло именно так. А что будет, если они оба встретятся на том свете, настоящем, нетленном, – о чём бы они говорили?

Тогда каган наверняка с горечью сказал бы:

– Я достиг большего, чем ожидал, непреходящей славы, несметного богатства, абсолютной власти; хотя я и сотряс Землю, но какая досада, что не смог дойти до столь желанного Последнего моря, и потому остался остался неудовлетворённым, ушел в глубокой печали… Может быть, я был проклят не только одной старушкой, а и пролитой мною кровью бесчисленного множества людей?! Почему я выбрал кровавый путь, зачем отнимал жизни, принадлежащие одному лишь Богу?!.

А писатель Чингиз, наверняка ответил бы удовлетворённо:

– Мои помыслы были чисты, я старался посредством СЛОВА обогатить мировоззрение, мироощущение человечества, по-новому взглянуть на старые, как мир, ценности, направить помыслы людские в доброе русло. Я хотел, чтобы человек каждый день оставался человеком, дорожил тем светлым и радостным, что у него есть, и ценил счастье жить, чтобы каждый день, каждый миг он стоял выше любого зла. Оказывается, миром правит добро, а не зло. Поэтому все народы, переведя на свои языки мною сказанные СЛОВА, не забывают моего имени и отдают дань уважения.

Тогда Создатель, возможно, и задал бы вопрос обоим великим Чингизам:

– Есть ли у вас желание вернуться обратно в земной мир?

И Каган наверняка ответил бы:

– Не было б печали, если бы представилась возможность достичь Последнего моря.

А ответ писателя, скорее всего, понравился бы Создателю:

– Слава Богу, я удовлетворён днями, которые прожил для своих современников!

Тогда Создатель, думается, сказал бы:

– Суть жадности в том, что ее нельзя насытить, она приводит к войнам, а в конце остаются неудовлетворенность и сожаление – и ты, каган, ещё раз своим примером доказал это. Писатель же своим пером показал, что воздержание – суть оплот мира, смирение – начало начал, и они открывают дорогу счастью. Закваску тленного мира я созидал именно так…

Да, истина такова! Оказывается, простота, чистые помыслы и воздержание являются основой обоих миров.

Наполнив своё перо Жизнью – во всем ее многообразии, писатель завещал ее всем потомкам. Тем самым сняв проклятие кровожадного кагана Чингиза – ровно по прошествии семи веков…

© Айдарбек Сарманбетов, 2018