Встреча в Лос-Анджелесе

Посвящается Розе-эже

I

— Пусть зовет полицию, пофиг! – Арстан сказал уже по-русски, состряпав на лице гримасу угрожающего равнодушия.

Менеджер ресторана выглядел растерянным. Его крупный нос стал ярко-розовым, руки бессмысленно и нервно теребили стопку неряшливо сложенных счетов. Не понимая смысла сказанного, но видимо чувствуя, что его заявление о вызове полиции не произвело никакого эффекта на Арстана, кроме вербально выраженного раздражения на чуждом его слуху наречии, он с нарастающим волнением переводил взгляд с меня на него и обратно.

— Мы платить не будем, сколько можно было ждать? – с такой же решимостью сказал Арстан, глядя менеджеру прямо в лицо.

Ситуация была напряженной. Я с ужасом понял, что все действительно может кончиться совершенно ненужным общением с полицией и решил вмешаться, предложив компромисс – питчер пива и два стейка ресторан дает нам бесплатно, за остальное мы заплатим. Получив «добро» от Арстана я предложил этот вариант менеджеру, на что тот быстро согласился с плохо скрываемым облегчением.

Спустя несколько минут, когда мы с двумя пакетами бесплатной еды вышли из ресторана, все произошедшее казалось спектаклем. Местом действия было тихоокеанское побережье в Мария Дель Рей, декорациями – внутренний антураж швейцарского ресторана на этом побережье, зрителями – делегация молодежи из Кыргызстана, главным же героем, равно как и режиссером действа — мой брат Арстан, которого я не видел до этого шесть лет и чья способность оказывать психологический прессинг на людей претерпела за это время почти сюрреальную метаморфозу.

II

Я прилетел в Лос-Анджелес специально для того, чтобы повидаться с ним. Он стал выглядеть куда более атлетично, чем раньше («Хожу в качалку. Сейчас, правда, реже»); вороные, всегда жесткие и прямые как кисть для покраски стен, волосы оказались слегка разбавлены сединой; романтическая же щетина резко контрастировала со смуглой кожей своим бледно-рыжим цветом. Прежними остались убийственно обезоруживающая улыбка и манера говорить – лаконичная, импульсивная, сбивающая с толку, но при этом чрезвычайно притягательная. Наши судьбы, будучи достаточно тесно сплетенными в детстве разлетелись в диаметрально (если, конечно, это можно сказать о судьбах) противоположные стороны примерно тогда, когда постсоветское пространство погрузилось в ненавидимую многими эпоху романтического капитализма; я уехал сначала в Россию, потом в Канаду, он же, оставшись в Кыргызстане, занялся интенсивным строительством своей медиа-империи.  В последний раз я виделся с ним в Бишкеке и тогда только Нострадамус мог предположить, что наша следующая встреча произойдет среди тропических пальм испаноязычной атмосферы Южной Калифорнии.

Лос-Анджелес вполне официально является городом, где английская lingua franca успешно отодвинута на задний план испанскими диалектами Мексики и центральной Америки благодаря колоссальному притоку оттуда как легальных, так и нелегальных эмигрантов. Это бросается в глаза и в уши прямо сразу  в аэропорту LAX, где делаются объявления, висят вывески и разговариваются разговоры на этом языке. Испанский настолько всездесущ и всепроникающ, что могие обходятся вообще без английского, живя в этом мегаполисе десятилетиями. Вполне нормальна, например, ситуация, когда в большом ресторане среди всего персонала лишь один или два говорят по-английски; ресторану больше и не надо, поскольку львиная доля клиентуры все равно латинос. Я уже не говорю о тех работах, где непосредственное общение с клиентами не требуется – все горничные в гостинице где мы проживали не понимали по-английски абсолютно, причем мои отчаянные попытки связать пару слов на испанском, чтобы попросить, например, горячей воды для чая в кафетерии («Сеньора, агуас калиенте аки эста порфавор!»)  воспринимались как вполне нормальное явление, что на мой взгляд странно – по моему, я, пытающийся говорить по испански, факт такой же парадоксальный, как если бы мой кот начал бы вдруг пытаться программировать на Джаве. Арстан, будучи практически полиглотом (он свободно владеет русским, киргизским, неплохо английским и еще одним индоевропейским языком), активно интересовался нюансами испанского при вышеописанных попытках и даже старался запомнить кое-какие слова. В гросери-шопе на углу недалеко от гостиницы «Венеция» где мы жили, курчавый парнишка по имени Педро был очень обрадован, когда я спросил его на ломаном испанском где у них пиво и после этого он выдал каскад фраз, из которых я понял может быть десятую часть:

— Что такое «Очо», и что такое «Ке пасо»? -  спросил меня Арстан с устрашающе серьезным для расслабляющей атмосферы калифорнийского вечера выражением лица.

Я ответил. Он запомнил, еще раз убедив меня в том, что его лингвистическая эластичность скорее всего является генетической предрасположенностью – солянка из генов, благосклонно предоставленная ему родителями до сих потрясает сознание многих.

Тихий океан в этом месте Калифорнии сильно отличается от того, к чему я привык в Ванкувере. Здесь нет скал и высоких гор, равно как и густого хвойного леса: пляж в Мария Дель Рей  по настоящему курортное место с неровными дюнами идеально белого песка, мощным прибоем, порождающим крутые волны для любителей серфинга, пальмами и бесконечной вереницей ресторанов, сувенирных лавок, музыкантов и просто психов, развлекающих досужую публику. Мы шли по обалденно длинному пирсу, с круглой бетонной шайбой на конце, где с десяток рыбаков шуршали леской на спиннингах.

— А помнишь, в детстве на Иссык-Куле тоже было популярно ловить чебачка на удочку? – спросил я его.

Арстан усмехнулся и снял мою ностальгически скорченную физиономию на свою дигитальную камеру.

— Приезжай летом, опять поедем ловить!

По слухам, Иссык-Куль сильно изменился с тех пор, как я перестал быть тинэйджером, пережив всплеск курортного бума и экологическую катастрофу, когда в озеро упал грузовик с какими-то химикатами. Помнится лет эдак восемнадцать назад мы со Арстаном плыли в лодке; забрались от берега метров на сто и Арстан вдруг сказал:

— А представь, мы сейчас бы обернулись и оказалось, что ни этого пансионата, ни пляжа, ни дам в купальниках больше нет; все заросло хвощами и плаунами и из зарослей слышится вопль тираннозавра!

Я тогда подивился его воображению. Это было задолго до «Юрского Парка» и в буквальном смысле на другом от Голливуда конце глобуса. Сейчас же Голливуд был как никогда близок; белые, нарочито неровно поставленные буквы, были видны в туманной дымке на возвышающемся вдали холме.

Что пытались поймать рыбаки, было неясно, но вряд ли это был тот мелкий чебачок, ловля которого доставляла столько радости в детстве. В Британской Колумбии народ ловит лосося. Настоящего большого лосося, в борьбе с которым можно потратить час и оказаться полностью измотанным или вообще потерять снасть, если он порвет леску. Он может быть больше метра в длину и ловля его занятие серьезное. Мой знакомый весьма серьезно увлекающийся рыбалкой вялит лосося двумя способами – то, что называется Indian Candy, когда темно-бурое мясо слегка сладковато на вкус и обычным, почти таким же, каким мы вялили чебачка на жарком иссык-кульском солнце много лет назад. Никто из рыбаков так ничего и не вытянул пока мы бесцельно бродили по шайбе, будучи преследуемыми косяками удивительно крупных чаек.

— Дельфины! – кто-то крикнул рядом.

С интервалом в полминуты или чуть побольше три дельфина невдалеке торпедами выпрыгивали из воды, выпуская струйки пара. Один большой, два слегка поменьше. Арстан бросился фотографировать. Дельфины сменили курс и поплыли строго на запад, почти идеально ровно вдоль полосы отблеска заходящего солнца.

— Отличные кадры! – удовлетворенно произнес Арстан, просматривая сделанные фотки на своем цифровике, — вот только зачем они выпрыгивают?

— Им надо дышать, — ответил Асхат, — дельфины они как люди, млекопитающие. Как и киты.

— Как будет «кит» по киргизски? – спросил я, прекрасно понимая идиотизм своего вопроса.

— Чон балык, — уверенно ответил Арстан и усмехнулся, растянув в улыбке свою рыжую щетину.

Мы стояли облокотившись об бортик и лениво глядели вослед заходящему солнцу. Вдали маячил силуэт архипелага Санта Каталина. Дул теплый бриз. Февраль в Южной Калифорнии совсем не похож на февраль в Бишкеке.

— Покажи, где ты живешь, — сказал Арстан.

— Вот там, — ответил я, показав на север, где океан упирался в  довольно высокие пригорки какой-то сьерры, — почти три часа лету вдоль берега и начнется Британская Колумбия.

— А что до этого?

— Сначала Калифорния, потом Орегон, потом Вашингтон. Только все это Америка. Британская Колумбия это Канада.

— I see, — зачем-то сказал он по английски и снова улыбнулся, — лететь почти как из Бишкека в Москву.

Я ничего не ответил. Я никогда не летал в Москву из Бишкека.

III

Мы сидели в ресторане с экзотическим для нашего слуха, но вполне банальным для местного ландшафта названием Baja Cantina. Ресторан был, разумеется, мексиканским. Мексиканская кухня довольно странное явление, особенно для тех, кому выпала участь быть взращенным в лоне кухни среднеазиатской – буквально в каждом мексиканском кушанье сквозит тщательно скрашенная пряностями, но при этом  типично мексиканская нищета. Огромное количество кукурузных сухарей с броскими названиями типа тако, начос, дорритос или тортилья составляет изрядную долю рациона и надо сказать, что броские названия, разные цвета (они могут быть ярко-красными или тускло-черными, например) и причудливая форма не перестают их делать сухарями. Сухари надо есть, макая их в сальсу разной степени остроты. Мяса в еде мало, в основном в виде фарша, типа какого нибудь-чили или крошечных кусочков, как например в кесадии, которых обычно настолько немного, что иногда вкус мяса практически теряется во вкусовой какофонии мелко нарубленных овощей, риса и фасоли. Паназиатские блюда, типа плова, лагмана или куурдака вещи куда более питательные, особенно для закоренелых плотоядных типа меня. Надо сказать, что все вышеизложенное не относиться к кухням других латиноамериканских стран, говорят, что например на Кубе, мяса в блюдах ничуть не меньше, чем в Кыргызстане, но наверняка мне это неизвестно. Я заказал большую, называющуюся совсем не по-мексикански отбивную – New York Steak. Как показал последующий час, это решение оказалось весьма грамотным, ибо говядины этой хватило на двоих.

Пауз в нашем разговоре практически не было, что, видимо, явление естественное после шестилетней разлуки. Говорили о родственниках, о городе детства, который не раз перекроили и один раз переименовали после коллапса Советского Союза, о том, что аэропорт «Манас» теперь американская военная база.

— Мы по сравнению с Казахстаном просто нищие, — эмоционально сказал Арстан, отпивая темное пиво Sam Adams из огромной кружки, — у них нефть, и еще масса чего. У нас почти ничего нет.

Мои познания в экономике Кыргызстана сводились к тому, что там есть один золотой рудник, играющий для бюджета страны такую же роль, какую для бюджета России играет «Газпром» и что специфика ведения бизнеса предполагает столкновение с таким прозаичным фактом как коррупция. Говорить о грустном не хотелось и я спросил его как поживает Данияр.

— Данияр не по годам умен, прямо скажем. При этом он совершенно не чурается физической работы. Недавно очистил от смолы металлическую трубу, которую мы будем использовать для рекламного щита. Ему надо бы образование нормальное получить. Пацан такой толковый, а образования в Кыргызстане сейчас нормального вообще нет. Надо бы его к тебе в Канаду в какой-нибудь колледж засунуть, что ли.

Данияра я не видел так же давно, как и Арстана. На фотографиях он совсем не похож на меня, но такой же худой, если не сказать костлявый. По рассказам, он любит все связанное с автомобилями и неплохо говорит по-английски. Иногда я вспоминаю те времена, когда я вешал ему, ребенку, что называется лапшу на уши, а потом изумлялся тому, насколько он все четко запоминал. Времена те давно канули в лету и теперь мы с Данияром живем на разных концах света.

— Надо реально подумать про колледж. Какой-нибудь маркетинг или там, менеджмент. Хотя я слышал, что вроде химию он тоже любит.

Мы взяли еще пива и вышли на патио. Становилось прохладно. Посетители, сидящие вокруг, с интересом глядели на нас, оживленно разговаривающих на столь загадочном для Мария Дель Рей наречии. Высаженные по периметру ресторана пальмы смотрелись почти как на открытках. Потрещав еще с полчаса и выпив еще по пиву мы расплатились с удивительно ушлой официанткой и вышли на бульвар. Идя к гостинице мы встретились с толпой подвыпивших гуляк. Один из них, пожилой дядя с аккуратно подстриженной а-ля Троцкий бородкой зачем-то бросился с нами знакомиться.

— Ты откуда? – весело спросил он Арстана.

— Из Кыргызстана! – бодро ответил тот.

Дядя оказался озадаченным и, почесав репу, спросил меня.

— А ты откуда?

— Из Ванкувера.

— О, — облегченно воскликнул он, — а я Пол из Санта-Моники!

Он с энтузиазмом пожал нам руки и растаял в сгустившихся сумерках. Больше мы его никогда не видели.

Остаток вечера прошел в интенсивном общении с ребятами из Бишкека в гостинице. Пару раз мы еще ходили за пивом в ближайший гастроном, где приветливый Педро с радостью продавал нам то, что по-испански называется cerveza. Пить пиво и играть в карты со Арстаном и ребятами было для меня воистину blast from the past. В детстве мы часто играли в карты у Арстана на кухне, иногда погружаясь в бесконечные дискуссии по насущным геополитическим вопросам. Тогда мы пили чай и не сквернословили. Сейчас же все было иначе.

Мы легли спать далеко за полночь, но все равно продолжали разговаривать.

— Когда у тебя будут дети? – несколько строго спросил меня Арстан.

— Надеюсь, что скоро, — ответил я, — Видишь, мы с женой совсем одни, никакой родни в этом полушарии. Поэтому все приходится планировать более жестко.

— Ты это, давай, играй детей. Не надо ничего боятся. К этому надо подходить творчески. Отстрелялся – и пошел.

Сказав это он уснул. А я, как и много лет назад, вновь испытал странное чувство уверенности и оптимизма от этой, в общем-то, между прочим брошенной фразы.

IV

— Не надо быть таким мягким, -  с мягким укором сказал мне Арстан, когда мы расплатились с пожилым чернокожим водилой и вылезли из вэна на Сансет Бульваре, — на хрена ты дал ему два доллара сверху?

— Арстан, даже в путеводителе по Лос-Анджелесу пишут, что типсы в такси составляют десять процентов, — неуверенно пытался я оправдаться, с хрустом выгибая затекшую спину.

— Херня все это. Не надо никаких типсов давать! Не надо быть таким мягким, — уверенно сказал он еще раз и показал рукой на большую вывеску у ближайшего здания – Нам туда! Нас ждут Ларри Флинт и его неприличный бизнес!

Я был рад, что разговор можно было перевести на столь легкую в обсуждении тему и с энтузиазмом пошагал за Арстаном, который не спеша переходил улицу, спокойно игнорируя траффик и дорожные знаки. На вывеске здания красовалась знакомая многим мужчинам надпись, заставляющая сильнее биться сердца как измученных пубертатом подростков, так и старцев библейского вида — “HUSTLER”. Говорят, что империя, выстроенная Ларри Флинтом на базовом инстинкте мужских особей вида Homo Sapiens, одно из наиболее прибыльных коммерческих предприятий в мире. Особенно это похоже на правду, когда проезжаешь мимо высоченного скайскрейпера на том же Сансет бульваре, где расположена его корпоративная штаб-квартира. Мы же стояли перед магазином HUSTLER, размером со среднестатистический супермаркет типа Safeway, с расположенной внутри кофейней.

— Идем, — сказал Арстан и повел нас вовнутрь.

Внутри сразу стало ясно, почему на дверях магазина была вывеска о том, что детям до восемнадцати лет сюда нельзя. Бесконечные стеллажи с журналами, кассетами, DVD-дисками и самыми разнообразными сувенирами были далеко не пуританской направленности. Все мгновенно рассосались по пространству магазина, бродя и рассматривая греховную продукцию, стоившую Ларри Флинту опорно-двигательного аппарата. Особого упоминания заслуживает персонал заведения -  по всей торговой площади на одинаковой удаленности друг от друга стояли молодые девчонки в прикиде от которого волосы встали бы дыбом не только у матери Терезы – будучи одетыми в кожаные юбки и кофточки, в ботфортах на высоченных каблуках они звенели навешенными на них цепями серебристого цвета и с приветливыми улыбками предлагали помощь в нахождении какой-нибудь «Девочки с открытыми губами».

Я решил купить пару магнитиков на холодильник со смешными надписями эротического содержания и встал в очередь в кассу.

— Ну и где у вас тут конверты? Почему я не вижу конвертов? – зарокотал за моей спиной чей то до боли знакомый голос.

— Да вот же они, сэр, прямо перед вами на дисплее, — ответила голосу девчонка затянутая в кожу и цепи.

Обернувшись я мгновенно понял, почему голос был таким знакомым. Крис Ноз, он же детектив Майк Логан из “Law&Order”, он же мистер Биг из “Sex in the City” с капризным выражением лица вращал пластиковый дисплей с открытками и конвертами. Выглядел он совершенно обычно, никакого харизматического ореола  голливудской звезды вокруг него совершенно не было; застиранные шорты, старые сандалии на босу ногу и несуразный берет только добавляли обыденности его столь знакомому облику жесткого детектива и ироничного толстосума. Выбрав наконец конверт он резво двинулся к кассе, в очереди на которую я стоял.

— Сэр, у нас тут очередь! – строго сказала ему необъятных размеров чернокожая кассирша и указала и конец этой очереди. Он, что то буркнув себе под нос и сделав лицо еще более капризным, неохотно встал в очередь.

«Надо же, кинозвезду отправили в конец!», подумал я с непонятным облегчением; голливудские звезды не имели привилегий в запретном мире Ларри Флинта.

V

Мы шли по Сансет Бульвару, утопающему в теплых лучах февральского полудня – кроме солнечных лучей Бульвар утопал также в немыслимом количестве наружной рекламы самых разнообразных форматов и размеров. Арстан, с профессиональным прищуром, активно фиксировал на свой цифровик все эти лайтбоксы и биллборды.

— Сфотай меня на фоне Рассела Кроу, — он протянул мне свою камеру и встал на фоне гигантского щита с рекламой голливудского блокбастера “The Master and Commander”.

Рассел Кроу, с романтическим и в то же время немного инфантильным взглядом мечтательно глядел вдаль, видимо туда, где по сюжету фильма должен был показаться вражеский фрегат. Взгляд Арстана был совсем другим – никакого романтизма и инфантильности, хитрая едва заметная улыбка и лукавый прищур.

— Хорошо снял, балки видны и перекрытия, — сказал он, проконтролировав сделанный кадр.

Для меня прогулка по Сансет Бульвару была не более чем туристическим променадом. Арстан же продолжал работать. Меня всегда изумляла его способность работать и развлекаться одновременно, казалось, что любое дело для него было прежде всего поводом для получения фана, а уж потом чем-то другим. У меня так никогда не получалось.

— Кем ты работаешь? — спросил он меня между прочим.

— Пишу код для внутренней сети, — ответил я.

— Ты что, веб-дизайнер?

— Нет, скорее веб девелопер. Очень много приходится работать с базами данных.

— Ну как тебе, нравится?

Я ответил не сразу. После окончания университета в России я перепробовал себя во многих ипостасях, но так и не нашел чего-то такого, чему можно было бы отдаться полностью, без остатка. Вернее, то чему можно было бы таким образом отдаться всегда было, но за это как правило не платили денег на которые можно было жить. Черчилль как то раз заметил, что демократия отвратительный режим, но все остальные еще хуже; эта логика абсолютно точно описывает мои взаимоотношения с такой загадочной областью как веб-девелопмент – перепробовав множество работ я вынужден признать, что эта работа хоть и не сильно удовлетворительная, но значительно лучше множества других.

— Потянет, — ответил я ему.

Вдоль тротуара бесконечной вереницей тянулись рестораны и магазины. Пару раз мы зашли туда, что когда то на пост-советском пространстве называлось вино-водочными магазинами, чтобы купить пива. Пиво на улице в Америке можно пить только стыдливо завернув бутылку или банку в бурый бумажный пакет, чтобы, якобы, дети не видели, что это алкоголь, хотя все американские дети наверняка уже знают, что если что-то завернуто, то это неспроста. Арстан, со свойственной ему непосредственностью, радостно игнорировал подобного рода запреты и тянул «Миллер» из банки безо всяких пакетов, порою по-братски предлагая мне отхлебнуть глоток-другой.

— Свободно пить алкоголь можно только в Вегасе, — сказал я ему, зная, что он полетит туда через несколько дней, — там и курить можно где попало, и вообще все. В казино выпивка вообще бесплатная, пиво или «Маргарита». Тебе там понравиться. Рекламы не просто море, там ее целая вселенная.

— Круто, — сказал Арстан, — из казино меня теперь там не вытянешь!

Бульвар сделал зигзаг и мы, вывернув после него на прямой отрезок улицы, остолбенели – на ближайшем небоскребе почти во всю его высоту висел огромный плакат с изображением бутылки водки «Смирнофф», под которым черным лаконичным фонтом было выведено:

Smirnoff. Vodka. Zero carbs.

Лос-Анджелес полон сюрпризов: враждебное карбогидратам наследие доктора Аткинса живет и побеждает здесь в наиболее причудливой форме, какую я видел  когда-либо где-нибудь еще.

VI

На том конце Сансет Бульвара, что примыкает к Аллее Славы Голливуда с известными на весь мир звездами на асфальте, нас ждал лингвистический шок – оказалось, что этот район густо заселен выходцами с Украины и русская речь слышится едва ли не чаще, чем английская и испанская. Вывески магазинов, названия парикмахерских и аптек пестрили кириллицей. Минут через пятнадцать ходьбы по этим кварталам заставили меня почувствовать, что я не в Калифорнии, а где-нибудь в Донецке. Мы со Арстаном, как нормальные, слегка подвыпившие парни, интенсивно сквернословили (в основном по русски), комментируя антураж вокруг. В большом супермаркете, где Арстан покупал какие то майки к нам подошла пожилая женщина и с нескрываемым удовольствием сказала:

— Ребята, немедленно прекратите ругаться, здесь вас все понимают! -  после чего почему то удовлетворенно улыбнулась.

Арстан усмехнулся и вновь стал копаться в стеллаже с майками, я извинился и уверил женщину в том, что ругаться мы больше не будем.  

После того как Арстан все таки купил нужные ему майки мы решили подняться до Голливуд Бульвара, чтобы дойти до легендарного места вручения Оскаров. Поднимаясь в горку мы глядели на живописные виллы, расположенные на вершинах холмов со скудной растительностью. Виллы были окружены пальмами и имели колониального типа колонны дорического ордера в фасаде; про стоимость такого образца недвижимости думать было страшно.

— Хуш келибсиз! – весело произнес я.

Идя в горку и увлекшись видами голливудских вилл мы едва не прошли куда более забавный образец недвижимости – по правую руку от нас приветливо распахнул двери ресторан с крайне неожиданным для этого полушария названием — «Узбекистан». В моей камере оставался последний кадр и я не колеблясь истратил его на фасад этого ресторана, хотя никаких колонн и пальм у него не было, вместо этого была вывеска со схематично нарисованным поваром в совсем не узбекском колпаке, держащим в руках шампуры с шашлыком.

— Покажу друзьям из Ташкента в Ванкувере, — сказал я, вырубая фотик, флэш-карта была забита уже до отказа фотосвидетельствами моего рандеву со Арстаном.

Через несколько минут началась та самая аллея звезд, где имена легенд музыки и кино были вытеснены золотом на асфальте. Идя по этой аллее приходилось постоянно вращать головой то налево, то направо – имена были специально расположены так, чтобы читать их все идя в одну сторону не вращая головой было бы невозможно. Зачем это было надо не сильно понятно, может быть для того чтобы народ не ходил по этой аллее только в одну сторону? Мы неторопливо шли по этой аллее, глазея на знакомые, малознакомые и совершенно незнакомые имена деятелей капиталистической культуры, как вдруг Арстан резко произнес:

— Давай уже ластами быстрей шевелить, мне позарез надо в сортир!

— Куда шевелить-то? – спросил я его, — в какую сторону?

— В сторону кровати и китайского театра!

Под китайским театром Арстан подразумевал так называемый Mann’s Chinese Theatre, который на самом деле, если я правильно понимаю, обычный кинотеатр. Под кроватью подразумевался большой мраморный диван, расположенный на патио в том самом помещении, где протекает церемония вручения Оскаров. Согласно легенде, поскольку путь к голливудской славе лежит через постель, каждый, кто мечтает об этой славе должен полежать на этом мраморном диванчике и лежа загадать желание, которое видимо, должно быть как то связано с карьерой в Голливуде. Лично я лежать на диване не стал, а просто сфотографировался стоя на нем – у меня уже давно нет иллюзий относительно своей фотогеничности и всего остального, что дает шансы на успешную карьеру в Голливуде. Но сфотографировался я там значительно позже, поскольку быстро пройти туда мы не смогли из за того, что увязли в людском водовороде – на улице перед китайским театром во всю шла шумная, полная неразберихи и совершенная нелепая демонстрация в поддержку Майкла Джексона.

Оказалось, что сострадание к Майклу, вовлекшим себя в судебные перипетии  по собственной глупости, испытывают люди самого разного возраста и цвета кожи. Продираясь сквозь плотные ряды его сторонников я случайно столкнулся носу к носу с благообразного вида белой дамой лет сорока пяти, одетой в футболку с императивным утверждением “MICHAEL JACKSON IS INNOCENT!” («Майкл Джексон невиновен!»). Дама приветливо улыбалась и потрясала большим постером с деревянной рукояткой с фотографией Джексона (когда он, после множества пластических операций, уже несколько отдаленно напоминал антропоида, будучи под стать какому-нибудь жутковатому персонажу из его знаменитого клипа Thriller). На постере под фотографией сияло утверждение о том, что Майкл безгранично любим его фанами. С женщиной были два ребенка лет пяти-шести в таких футболках. Похоже дети плохо понимали зачем они там находились и что надо было делать; женщина постоянно что-то им говорила и подбадривала их махать плакатами.

— Что, Майкл Джексон здесь скоро появиться, поэтому тут демонстрация? – спросил я даму.

— О нет! – с энтузиазмом ответила та, — сегодня день Святого Валентина и мы, кто любит его и его творчество, собрались тут продемонстрировать ему нашу беззаветную поддержку!

Видимо, после сказанного дамой я выглядел немного озадаченным и она добавила с таким же энтузиазмом:

— Мы его любим!

— Тогда все понятно, — на всякий случай ответил я.

Проезжающие по Голливуд Бульвару машины иногда сигналили и сидящие в них люди махали руками демонстрантам, чем вызывали у последних массу восторга и радостных возгласов. Внутри демонстрации там и сям сновали разодетые в пестрые баскетбольные прикиды чернокожие подростки, назойливо толкающие какие то книги о Джексоне; рядом тусовались новоиспеченные рэпперы в окружении девушек с фигурами фотомоделей, предлагающие купить сидюки с ихними шедеврами. Иногда эти рэпперы начинали петь свой шедевральный рэп, резко контрастирующий с творчеством Майкла Джексона, но это не вызывало негодования у демонстрантов.

— Гляди, гляди, что происходит на той стороне! – возбужденно сказал мне Арстан.

На другой стороне проезжей части несколько человек развернули альтернативный пикет – на большой куске картона кто то коряво вывел надпись “MICHAEL JACKSON SUCKS”  и потрясал им в воздухе, делая все, чтобы демонстранты поддерживающие Майкла, его увидели. Отчего то демонстрантов это не сильно раздражало, никто из них не кричал ничего неприличного и не делал никаких неприличных жестов. Америка. Плюрализм мнений иллюстрировал сам себя даже в такой безобидной и нелепой ситуации как ситуация с несчастным Майклом.

— Пойдем, — сказал мне Арстан и увлек меня в глубь людского водоворота.

Найдя ту самую женщину в футболке и с постером он сказал ей что мы хотим сфотографироваться с ее постером и, не дожидаясь ее вербального согласия, выхватил у ней его из рук и вручил ей свой цифровик, показав куда жать. Женщина отчего то кроме нас захотела снять также и ребенка и отойдя на пару метров от нас сделала несколько снимков. На фотке я, Арстан и ребенок оказались с совершенно разными выражениями лиц: я выглядел усталым, Арстан каким то раззадоренным , а выражение лица ребенка по прежнему излучало полное непонимание того, что происходит и зачем он тут. Разные люди по разному воспринимают визуальные образы: глядя на эту фотку кто нибудь может подумать, что мне небезразлична судьба Майкла Джексона; между тем факт того, что я на этой фотке со Арстаном значит для меня куда больше, чем виновность или невиновность давно погасшей поп-звезды по обвинению в растлении малолетних.

VII

В то утро, когда я улетал, Арстан не поехал на катере в океан смотреть китов, как это сделали остальные ребята из его группы. Вместо этого он поехал провожать меня в аэропорт. По неизвестным мне законам лос-анджелесского трафика дорога в LAX из Санта Моники заняла всего полчаса, в то время как из аэропорта в гостиницу я ехал больше часа. Шофер, мужик с видом телохранителя босса мафии, вежливо сказал нам «До свидания!» по-русски, когда мы вылезли из его черного седана. Я дал ему доллар сверху, чем вновь вызвал взгляд неодобрения у Арстана.

Регистрация на мой рейс заняла всего минут десять и мы отправились бродить по пространству аэропорта. Сумка у меня была довольно тяжелая, а все камеры хранения в Америки отменили после теракта 9/11 в Нью-Йорке.

— Ставь сюда! – сказал Арстан, надыбав где-то тележку для багажа.

Мы шатались по аэропорту, Арстан катил тележку, я семенил рядом. Затянутые в черную униформу секьюрити с винтовками наперевес с нескрываемым подозрением провожали нас суровыми взглядами. Сквозь прозрачную стену зала ожидания Арстан увидел ярко разукрашенный фюзеляж какого то лайнера и тут же решил сняться на его фоне. «Первым делом – самолеты», подумал я, когда он, заставив китайскую парочку делать снимки, поставил меня рядом с собой и долго координировал китайцев, чтобы те обязательно поймали в кадр бок самолета.

— Пойдем пива глотнем напоследок.

Мы взяли «Будвайзера» и долго болтали, глазея на шустрящих в соседнем ресторане латинос. Пиво кончилось. Точно так же и время, отведенное мне судьбой на рандеву со Арстаном.

— Пора, — сказал я.

У входа в длинный рукав, куда шел народ, чтобы погрузиться в лайнер с громоздкой надписью HMY и улететь в Канаду, я сказал ему «Жакшы тургула». Почему-то он не стал смеяться над моим корявым киргизским произношением, окончательно исказившимся за годы, проведенными вдали от исторической родины. Вместо этого он крепко меня обнял, рискуя раскрошить мои ребра своей мощной хваткой.

— Поцелуй от меня Розу-эже, — сказал я ему и нырнул в рукав.

— Базара нет.

Пройдя коридор до поворота я оглянулся. Арстан все еще стоял у входа и махал мне рукой. Я тоже махнул ему и, вскинув сумку на спину, завернул за угол. Расстояние между нами начало увеличиваться. Сначала это будут сотни метров, до тех пор пока Арстан не выйдет из аэропорта и не поймает такси. Потом, когда он вернется в Санта Монику, а мой самолет рванется в стратосферу, это будут километры. Когда я прилечу в Ванкувер, а он уедет в Лас-Вегас это будут сотни миль. А когда он вернется в Бишкек расстояние между нами прекратит расти, замерев на отметке где-нибудь в районе 15 тысяч километров еще на несколько лет.

Через несколько часов я прилетел в Ванкувер. Шел мелкий моросящий дождь; яркое солнце балует ванкуверитов своим появлением не так часто как резидентов Лос-Анджелеса. Я стоял рядом с бутафорским индейским тотемом и, глядя сквозь стекло на серое небо, думал о том, что небо сегодня настолько серое, что старые самолеты, чьи серебристые фюзеляжи потускнели от времени, могут взлетать сегодня совершенно незамеченными. Объявили прибытие рейса с Гаваев, потом из Мексики, потом с Таиланда... Рейсов из Кыргызстана не было. Их никогда не бывает. Чтобы прилететь в Ванкувер из Бишкека надо сначала побывать в Москве, а потом в Лондоне, Амстердаме или Франкфурте-на-Майне.

Приехав домой, я сразу же написал электронное письмо Арстану. Он ответил через несколько часов. Нет смысла приводить содержание его письма; имеет лишь смысл сказать, что как всегда он ответил в своей лаконичной, импульсивной и чрезвычайно притягательной манере, но в этот раз его ответ не сбивал с толку. В этот раз я услышал от него то, что позволит мне пережить еще много лет разлуки, чтобы встретиться с ним вновь где-нибудь еще – в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Москве или даже в Бишкеке.

© Анвар Амангулов, 2019