Доктор иностранных дел

Евгений Аксенов: «Я не такой добрый, как кажется. Просто я очень хитрый...»

Интервью из цикла «Русское зарубежье» с легендарным русским хирургом, прожившим всю свою жизнь в Японии

Назначив мне день и час интервью — четверг, 20.00 по токийскому времени, — доктор Аксенов попросил «не стесняться и перезвонить часом позже», если его не окажется дома. Объяснил: «Могут вызвать к больному».

Этой короткой фразой 84-летний человек, который ежедневно по 9 часов ведет прием в своей клинике, сразил меня наповал.

Еще совсем недавно трудно было удивить читателей ВНС географией рубрики «Русское зарубежье» — в ней, помимо ряда американских штатов, уже отметились Германия, Франция, Великобритания... А теперь я звоню в столицу Японии, где последние 65 лет живет и работает знаменитый на всю страну доктор Аксенов.

— Как вы там оказались, Евгений Николаевич?

— Ответ на ваш вопрос следует начать с моих родителей. Моя мама Нина Николаевна Ламм, закончила пединститут в дальневосточном городе Никольск-Уссурийске, работала учительницей в казачьей станице, играла на любительской сцене. Там ее увидел Николай Иванович Аксенов — финансист, выпускник Московского университета, мой будущий отец, — и влюбился. Свадьбу сыграли в 1918 году.

После большевистского переворота в России отец вступил в армию Колчака, имел чин штабс-капитана. Колчак был разбит красными, арестован и расстрелян. Отец, переодевшись в штатское, пытался скрыться, но не успел, был схвачен чекистами и приговорен к расстрелу. Комиссаром у них оказался его сослуживец по Белой армии, тоже бывший штабс-капитан, перешедший на службу к большевикам. Увидев в расстрельном списке фамилию «Аксенов», велел доставить арестованного к нему на допрос – мол, тот располагает ценными данными. Во время «допроса» сказал: «Николай, я помогу тебе бежать. Ночью приведут лошадь – садись на нее и мотай к китайцам». Отец верхом на лошади добрался до границы с Манчжурией, оттуда — в китайский город Харбин, где с конца XIX века существовала крупная колония русских поселенцев, строивших Транссибирскую магистраль. Потом к нему из Никольск-Уссурийска приехала жена: пересечь границу ей помог все тот же отцовский приятель.

— А что стало с ним самим?

— Ничего об этом не знаю. Отец, рассказывая мне эту историю, даже фамилию своего спасителя не называл...

Родители переехали на станцию Яблоня под Харбином. Отец стал работать бухгалтером в лесной концессии Ковальского, мама — учительницей начальной школы. Я родился в 1924 году. Жили мы в казенном доме. Пока родители были заняты, за мной присматривал старик-китаец, рассказывал мне на своем языке сказки про львов и драконов. Я в этих сказках ничего не понимал, зато язык выучил, потом еще пять лет учил его в харбинской школе, и сейчас могу на нем говорить.

В 1931 году Япония оккупировала Манчжурию. Русские предприятия одно за другим закрывались под напором крупных японских компаний. Лесную концессию Ковальского прибрала к рукам компания «Кондо». Работать на нее отец не захотел. Чтобы поправить материальное положение, родители сдали половину нашей квартиры двум сестрам-японкам с острова Кюсю, приехавшим на заработки. Они меня водили в японский театр, выписали из Токио учебник японского языка, и через несколько лет я на нем свободно заговорил. Одна из сестер еще жива, мы с ней по сей день дружим.

В то время многие русские стали покидать Манчжурию, уезжали – в Шанхай, в Гонконг, в Австралию, в Америку. Мои родители решили остаться. Отец купил под Харбином участок земли с покосом, завел молочное хозяйство, открыл конезавод...

— Разве так бывает, чтобы из бухгалтеров – в конезаводчики? 

— Отец с юных лет знал и любил лошадей, был превосходным наездником, так что его выбор я бы не назвал случайным. К вашему сведению, лошади завода Аксенова брали призы в ипподромных скачках!

Жили мы за городом, получить хорошее образование можно было только в Харбине, и родители отдали меня во французский лицей Святого Николая. Я его закончил в 1942 году с серебряной медалью. Мечтал поехать во Францию, выучиться на доктора...

— Полагаю, ваш выбор профессии тоже не был делом случая?

— А вот как раз таки был! В семь лет я заболел, мама отвезла меня в немецкий госпиталь в Харбине. Врач, молодой немец, что-то ей говорил, она ему отвечала по-немецки, а я рассматривал лежавшие перед ним на столе непонятные блестящие инструменты и думал: «Как интересно!..» Про себя решил: стану врачом. С тех пор другие профессии меня уже не интересовали. Но началась Вторая мировая война, во Франции хозяйничали нацисты, о поездке в Париж оставалось только мечтать.

На мое счастье, к нам на конный завод прибыла миссия из Токийского императорского лицея, ее возглавлял граф Ёситака Цугару. Между прочим, его дочь, принцесса Ханако Хитачи замужем за младшим братом нынешнего императора Японии. Граф, большой любитель лошадей, попросил показать ему орловских рысаков, серых в яблоках. Отец повел его к конюшням, а меня взял переводчиком. Цугару был поражен: в деревенской глуши, на конном заводе, русский мальчик свободно говорит по-японски! А я еще в школе считался первым учеником по японскому языку, даже премию за это получил от японской военной миссии! Да и английский у меня тоже был очень хорош...

Граф узнал от отца, что мои надежды на учебу в Париже рухнули, и предложил свою помощь в устройстве в токийский университет Васэда. Генеральный консул Японии в Харбине в пять минут выправил мне визу, и в марте 1943 года, хотя уже шла война между США и Японией, я прибыл в Токио. Трехгодичный курс в университете закончил за восемь месяцев, так как не просто говорил по-японски, но умел писать иероглифы, был зачислен в военно-морскую медицинскую академию и начал учиться на врача.

15 августа 1945 года закончилась война. Японию оккупировали американцы. Они предложили мне быть у них переводчиком при госпитале, в котором лечили китайских пленных и арестованных японских военных: ни те, ни другие не знали английского, а я к тому времени знал медицинские термины на трех языках – японском, английском и немецком. Оказался ценным кадром для американских докторов. И продолжал учиться в медицинской академии.

Получив диплом, а с ним — право на врачебную практику, я несколько лет работал в американском госпитале переводчиком, помощником доктора, еще три года — в клинике при американской Торговой палате. В 1956 году решил полностью посвятить себя медицине, открыл свою клинику. Параллельно двадцать один год проработал хирургом в Международном католическом госпитале для иностранных моряков. Японии требовалось много сырья для промышленности, все это она ввозила в основном из Штатов; ее собственный флот был потоплен во время войны, приходилось фрахтовать суда за границей, главным образом у Греции. Если моряки с этих судов заболевали, их посылали лечиться ко мне, потому что я знал греческий язык.

— Греческий?! Откуда и зачем?          

— Греция во время войны между США и Кореей отправила для участия в боевых действиях на стороне американцев восемь транспортных самолётов DACOTA C-47 и около сотни офицеров и солдат. Раненые греки, поступавшие к нам в Токио, по-английски и тем более по-японски — ни в зуб ногой, но говорить-то с ними надо было! Пришлось выучить греческий язык. Это не так уж сложно: в нем много сходных слов с русским, один алфавит. Я и теперь неплохо объясняюсь с греками... 

— Хочется вас назвать хирургом-международником...

— Так оно и вышло, после того как Западная Германия, Норвегия, Италия и Швеция предложили мне стать их медицинским представителем в Японии. Страховые компании этих стран работали со мной напрямую. Это была государственная должность, я ее оставил, когда мне исполнилось 70 лет, сосредоточился на клинике...

— ...в которой вы – владелец и главный врач?

— Да, клиника принадлежит мне вместе с землей, на которой построена. В центре Токио, по соседству с посольствами ряда стран. Стоит не один миллион долларов. Хотите знать, зачем я землю купил? Когда американцы бомбили Токио, дом, в котором я жил, сгорел полностью, вместе с другими, стоявшими рядом. В начале 1950-х годов я взял ссуду в банке, купил погорелую землю недалеко от императорского дворца, выстроил небольшой домик в два этажа, выкопал пруд, высадил деревья и сказал сам себе: не дай Бог опять пожар, война, землетрясение – будет где укрыться. Землю не продал, хотя все годы находились на нее покупатели. Зарабатывал хорошо, средства у меня были – зачем продавать?

Я и сейчас большой доход имею со своего собственного 10-этажного здания в центре города. Им распоряжается компания, сдает там жилье, держит два больших ресторана, а я от нее получаю деньги. Можете у себя в газете написать: русский беженец стал в Токио богатым человеком.

— Да уж ясно, что не бедным... А правда, что к вам едут пациенты со всего света?

— Чистая правда. В том числе — немало знаменитых людей. Моим первым «громким» пациентом был Джон Уэйн, я оперировал его в середине 1950-х годов. У меня лечились Жак Ширак, Ольга Лепешинская, Павел Коган, Арвидс Янсонс, Мстислав Ростропович, Галина Вишневская, Геннадий Рождественский. Все звезды Голливуда, когда у них бывают съемки в Японии, пользуются услугами моей клиники. Кто еще? Много лет назад лечил Кристину Онассис: когда ее родитель строил в Японии свои суда, она была здесь и заболела воспалением легких. Мадонна приезжала ко мне лечиться, трижды прилетал Майкл Джексон; в прошлом году был Владимир Жириновский. Говорили, что он скандалист какой-то, а оказался очень приятным человеком. Лечением остался доволен.

— Он-то как на вас вышел?

— По совету Жака Ширака. Тот сказал, находясь с визитом в Москве: «Я очень люблю Японию, но мой доктор в этой стране – русский, он меня вылечил, чего не могли сделать ни в Америке, ни в Швейцарии...» Жириновский попросил посла России со мной договориться, и приехал...   

Вот сейчас в Токио находится балет петербургского Мариинского театра -  балетные люди тоже стараются попасть ко мне: кто по своим делам, кто — по болезням родственников.

— Значит ли это, что двери клиники Аксенова открыты в основном для знаменитостей и сильных мира сего?

— Двери клиники Аксенова открыты для всех. С неимущих я денег не беру. Лечу бесплатно. Но знаменитости платят мне очень хорошо. Голливудские компании платят за американских артистов. Когда лечил иностранных матросов — платили их страховые компании. У меня всегда были большие заработки.

— Насколько сложные диагнозы бывают у ваших пациентов?

— Не могу ответить на этот вопрос. Диагноз — врачебная тайна.

— Ну тогда назовите свой лечебный профиль.

— Общая хирургия: желудок, желчный пузырь, кишки, грыжа, геморрой. Правда, с тех пор как мне исполнилось 65 лет, крупных операций не делаю, только мелкие: руки не дрожат, но глаза уже не те. А раньше, бывало, проводил по три операции в день. Ну, ничего, зато в моей клинике — хирурги высокого класса.

— Многие ли граждане Японии лишены медицинской страховки, как это наблюдается в США, где число «лишенцев» — от 30 до 40 миллионов?

— Все жители Японии имеют страховки. Так и запишите: застрахована вся страна. Богатые и бедные получают медицинскую помощь в полном объеме. Богатого пациента положат в отдельную палату, неимущего — в палату на 10-12 человек. В остальном – никакого различия. Знаю, в Америке по-другому: мадам Клинтон неоднократно заявляла, что завидует японской системе. Есть в этой системе свои минусы, но плюсов — больше.

— По моим наблюдениям, самое страшное для американца не заболеть, а — лечиться: стоимость визитов к врачу, лекарств, процедур или, не дай Бог, операции, – все эти расходы могут пустить человека по миру, и страховка не спасет. Профессия стала бизнесом. Врач — бизнесмен в белом халате. Как вам это нравится? 

— Американская медицина достигла большого прогресса в технике, в приемах лечения. К сожалению, в ней слишком довлеет денежный интерес. У нас ничего подобного нет, хотя за отдельные услуги пациент вынужден платить. И судебный иск против доктора в Японии – чрезвычайная редкость, а у вас то и дело слышишь: с одним доктором судятся, с другим, третьим. Требуют с них громадных денег...

— Существует ли в вашей стране институт участковых врачей?

— Есть такие врачи, только они иначе называются и работают в государственных районных больницах. В стране также много частных и университетских больниц.

— Во время первого нашего разговора вы меня поразили, сообщив, что вечером, после рабочего дня, вас могут вызвать к пациенту. Вы что, ездите к ним на дом?

— Нет, я имел в виду отели: кто-нибудь из проживающих там иностранцев заболевает, приходится выезжать. Если серьезное отравление, сердечный приступ, рвота или что-нибудь в этом роде, то я знаю, как помочь больному человеку.

— Вам на днях исполняется 84 года – и в таком возрасте вы отправляетесь вечером на вызов?!

— Так я от этого получаю удовольствие! А сам на здоровье пока не жалуюсь. Каждое утро из дома в клинику и обратно иду пешком, в любое время года, в снег, в дождь и ветер — иду. Никогда в жизни не курил, в праздник могу выпить немного хорошего вина. Вечером стараюсь пораньше лечь спать.

— Почему вы, хирург, беретесь лечить отравление?

— Можно сказать, я доктор-универсал. Или, как говорят у вас, family doctor.       

— Японский врач в 50 лет и старше – это узкий специалист, как сплошь и рядом бывает в Америке, или же спектр его профессиональных знаний бывает достаточно широк?       

— Раньше в вашей стране было популярно понятие general practice, речь шла о так называемых общих врачах. Постепенно все они стали узкими специалистами. Думаю, когда-нибудь в Японии тоже к этому придут. Хотя до этого еще далеко.

— Приходится ли японскому врачу зазывать к себе пациентов через рекламу по телевидению и радио, в газетах, как это принято у нас?  

— Чрезвычайно редко. Такое могут себе позволить разве что пластические хирурги. Другие – безусловно, нет.

— А чем же они привлекают пациентов?

— Простым проверенным способом: mouth to mouth. Люди делятся информацией о врачах, у которых лечились, и это работает лучше любой рекламы. Если больница хочет заработать хорошее имя, она будет держать только хороших врачей.    

— Вот мне, стоит лишь включить телевизор, советуют срочно позвонить своему доктору, чтобы выписал новое чудо-лекарство, от которого все мои болячки как рукой снимет. А как у вас?

— Если ко мне обратятся с подобной просьбой, я отвечу, что сначала должен выяснить — нужен ли этому больному данный препарат, имеет ли он побочный эффект. Выбор лекарства – право и обязанность доктора, не пациента.   

— Ну а если пациент не может заплатить за лечение, не в состоянии купить назначенное вами лекарство?..      

— Мы будем его лечить бесплатно, выдадим бесплатное лекарство, стоимость которого спишем с налогов – своих личных и всей клиники. Как я уже говорил, у нас лечатся сотрудники посольств, иностранные туристы — вот они платят нам очень хорошо. По моему мнению, чем чаще врач лечит бесплатно, тем выше его авторитет и популярность у пациентов.

— Да ведь это же путь к разорению, такого ни один врач не выдержит!

— Пока еще никто не разорился. Сегодня японцу нечем мне заплатить, а завтра он выкарабкивается, становится финансово состоятельным – и приносит деньги, про которые я успел забыть. Японским врачам не чуждо бескорыстие. Поэтому здесь уважения к людям нашей профессии гораздо больше, чем в Штатах.

— Хотел я задать вам вопрос: возможно ли, как говорят в Америке, to be a good doctor and be able to stay as human as possible? Но теперь и сам вижу: да, возможно. По крайней мере, в Японии...

— Мне говорят журналисты, когда берут у меня интервью: «Какое у вас доброе сердце!..» Но я не такой добрый, как им кажется. Просто я очень хитрый. Когда лечу бесплатно – мне воздается сторицей в виде практики, квалификации, имени. Повторюсь: врач, у которого много больных, так набивает руку, что может лечить других уже не бесплатно.

— Какие качества вы считаете главными для врача?

— Два первых качества — доброта и честность. И лишь затем – знание и умение. 

— Расскажите о своей семье.

— Жена — японка, крещеная, в православии ей дано имя Екатерина. Мы женаты сорок два года. По профессии она — медицинская сестра, вместе со мной работает в клинике. С моей помощью немного освоила русский язык. Наш сын закончил Pepperdine University в городе Малибу, штат Калифорния, бизнесмен, владеет компаниями в Токио и в Гонконге, торгует нефтью и металлами, причем довольно успешно. По-русски... понимает.

— И зовут его?..

— Николай Евгеньевич. Носит имя деда, моего отца. А мой внук, которому скоро исполнится пять лет, — Евгений Николаевич, как и я. Мы с сыном понемногу учим его русскому языку. Живем рядом, в двух минутах ходьбы. У нас прекрасный дом в центре города, в нем четыре спальни, три ванны, большой холл. Будете в Токио – милости просим в гости.

Каждое воскресенье вся наша семья посещает православный собор Святого Николая, где служат три священника из России: двое при соборе, один при подворье патриарха...

— Получается, что в Токио не так уж мало русских?

— Раньше русская колония насчитывала более пятисот человек. С каждым годом нас становится меньше: люди умирают. Я, наверное, в числе последних из могикан. После воскресной службы собираемся вместе, обедаем, пьем чай. Не пропускаем выступления артистов из России. В прошлое воскресенье всей семьей смотрели «Лебединое озеро», завтра с женой идем на балет «Дон Кихот». С друзьями — русскими и японцами — устраиваем вечера русской классической музыки...

— А посещать Россию вам доводилось?

— Начиная с 1964 года я там часто бывал вместе с мамой, встречался с бабушкой. Мамин младший брат был адмиралом советского флота, служил на Тихом океане, его звали Борис Ламм. Мы с ним виделись в Москве. И все было хорошо. А в 1980 году меня в Ленинграде арестовали как американского шпиона.

— Странно: почему не японского?

— Вот этого я не знаю. Привели в подвал, часов шесть допрашивали, потом отпустили. Когда-то американцы и японцы считали, что я работаю на советскую разведку. Было неприятно, но так как я и американское посольство лечил, то все обошлось. Американцы извинились, японцы извинились...

— А советские?

— Они – нет. Но сейчас все прошло. Холодная война закончилась...

Каждый год я приезжаю в Москву на встречу наших манчжурцев, которые прошли Магадан и Сибирь, но выжили. Я финансирую эти встречи. Было нас человек шестьдесят, осталось двадцать. Последний раз прошлым летом собирались.

Мне нравится бывать в России. Люблю русский черный хлеб «Бородинский» русскую музыку, русскую литературу... Да, там не так чисто, как в Японии, и на грубость можно нарваться, но многое для меня выглядит своим, хоть я рожден далеко от этих мест. Наверное, родительские гены говорят.        

— Оценила ли вашу работу страна, в которой вы прожили большую и, полагаю, лучшую часть своей жизни?

— Я был первым русским, удостоенным Золотого ордена японского Красного Креста и престижной медали Эйдзи Ёсикавы, присуждаемой за гуманитарную медицину. Полученные в придачу к ордену 5 тысяч долларов я пожертвовал на нужды японских сирот.

Не обходят меня вниманием и в России: бывший Патриарх Всея Руси Пимен наградил орденом Святого Владимира первой степени, а посетивший Токио в мае 2000 года патриарх Алексий Второй вручил Патриаршью грамоту.  

4 ноября 2006 года, в российский День Единения, я имел честь встретиться с президентом Владимиром Путиным, и он сказал, что «...у нас больше нет ни красных, ни белых, мы все – русские»...

— И все же вы вправе быть обиженным на судьбу: жизнь проходит за пределами исторической родины, пусть даже и в прекрасной стране Японии...

— Никаких обид на судьбу я не держу. Жизнью своей доволен. Другое дело, что Япония – не Россия и не Америка: вы можете здесь прожить сто, двести лет – и все равно останетесь иностранцем. У меня немало хороших приятелей-японцев, — но я для них не свой...

На снимке: Евгений Аксенов

© Сандлер В.С., 2008. Все права защищены
Из архива журнала «Литературный Кыргызстан»