Вода

(рассказ)

– Покойного начали уже обмывать! – сказал вышедший из юрты молодой мулла с бородкой клинышком.

Весь столпившийся у юрты народ притих, как смолкли и те, кто только что с плачем подошли к юрте. И крик и причитания женщин, сидящих в юрте, смолкли, всё вокруг затихло.

Молодой мулла подошел к стоящему недалеко от входа в юрту Жоомарту и сказал:

– Тело ава* уже начали обмывать, вы тоже войдете в юрту?

(*Ава (аба) – обращение к мужчинам старшим по возрасту)

Растерянный Жоомарт, не зная, что ответить, посмотрел на стоящего рядом с ним старика с хитрыми глазками. Заметив это, старик обратился к молодому мулле:

– Хоть покойный и является отцом Жоомарта, но… – из-под сдвинутой на лоб шапки поблескивали прищуренные глаза старика. – Парень очень долго прожил в городе, и не знает порядка обмывания покойников. Пусть уж в юрту войдет тот, кто знает эти порядки и способы!… – добавил старик.

Сказал он это молодому мулле потому, что сразу приметил, как Жоомарт, никогда прежде не занимавшийся подобными делами, стоял в полной растерянности, не зная, что ответить.

– Кто же тогда войдет обмывать покойного из его близких? – вопросительно поднял брови молодой мулла, глядя на старика. Этот старик был Жоомарту родным дядей, братом его матери. Он был аксакалом в своем селе, наиболее почитаемым стариком. К тому же он был всегда словоохотлив, всегда мог найти нужное слово.

– Я войду в юрту, – сказал стоявший рядом с Жоомартом его племянник.

Он тоже живет в этом селе. Он был близок со своим дедом по матери. Среди всех плачущих наследников покойного, плач этого юноши был наиболее громким и горьким. Умер все-таки его дедушка. Плача с надрывом, он рвал на груди своей рубашку… В сердце Жоомарта, глядящего на племенника, потеплело. Этот джигит был старшим сыном его сестренки Толгонай. Лишь недавно он женился. Бойкий, энергичный парень. И Толгонай, сестренка Жоомарта, сидя в глубине юрты, горько рыдала по умершему отцу, вызывая в сердце Жоомарта неизмеримые боль и сострадание. А плач самой младшей сестренки Жоомарта – Асель был едва слышен, отчего ему было не совсем понятно, как она там оплакивает отца. Лишь изредка он слышал ее слабый голос, когда она усиливала свое рыдание. Ему начинало казаться, что эта сестренка, которая прожила почти всю свою жизнь вдали от отца, не особо и опечалена его кончиной. Но рыданий своей жены, которая тоже сидела со всеми близкими женщинами в юрте, он, как ни старался, совершенно никак не мог услышать. Плача ее вообще не было слышно. Но, все-таки, понятно, откуда же эта городская женщина могла знать все эти порядки?..

– Заходи в юрту, сынок, заходи… Тело дедушки по матери получше там обмой… этим заслужишь Божью благодать, – вставил свое слово и словоохотливый старик.

Отец Жоомарта был аксакалом, уважаемым стариком, в этом селе. Уже два дня как он помер. Местные задержали на один день его похороны, ожидая приезда его дочери, живущей в далекой Россие. Жоомарт был печален оттого, что и ему слишком поздно сообщили, что его отец умирает, не дали ему выслушать его предсмертные слова. Оказывается, отец его перед своей смертью всё непонятно бредил, говорил всё: «Вода! Вода!..» Окружающие, думая: «Может, во рту у него пересохло, он, наверное, пить просит?», смачивали ему губы, капали ему в рот, но он, Господи, всё продолжал шептать как прежде: «Вода! Вода!..» Лишь изредка он говорил о своих детях, называя имена сына и дочери – Жоомарта и Асель, спрашивал: «Они приехали?», но потом опять повторял бесконечно: «Вода!», с этим словом и ушел он… в мир иной…

Их трое детей в семье. Две девочки и мальчик. Старший из всех Жоомарт. Прошло уже больше года со дня смерти их матери. Видно, со старостью их родители стали ближе друг к другу, как единокровные брат и сестра, жили единой душой. Когда жена его была еще жива, старик выглядел здоровым молодцом, сколько бы ему ни было лет, он всегда на всё был способен. Отец его всю жизнь был в этом селе уважаемым человеком, распределителем воды. Но с тех пор, как умерла его жена, старик похирел совсем, перестал заботиться о себе. Толгонай, хоть и жила в другом доме этого села, но всегда держала связь с отцом, заботилась о нем, обеспечивала его необходимой провизией. И сын ее до самой своей свадьбы всегда находился рядом с дедом, жил с ним. Но когда на старости лет умерла его старуха, у старика словно ребро одно перевернули… А мать Жоомарта была чудесной женщиной. Очень больно от того, что она так рано ушла в мир иной. И отец его, видимо, от дум о своей ушедшей жене, от своей бесконечной печали, всё двигался к тому миру, пока не умер.

…Отец Жоомарта, после годовщины со дня смерти жены, ездил в город на три-четыре дня. Жить в Бишкеке он долго не мог. Только выйдя из самолета, на котором прилетел, он начинал всё томиться и ждать обратной дороги. Тосковал он там по дому. Не любил он дальней дороги. А теперь и жены нет. В город он прилетел тогда от тоски по сыну, невестке, единственному своему внуку. Да и сын его, Жоомарт, бесконечно звоня ему по телефону, еле сдвинул его тогда от домашнего уюта в дорогу. Сколько раз он тогда и Толгонай звонил, говоря ей: «Посади отца в самолет!» Тогда старик был просто вынужден прилететь к сыну. Но с другой стороны он и по внуку соскучился. Внуку в то время уже исполнилось десять лет. Жена у Жоомарта городская. И тесть, и теща Жоомарта тоже родились и выросли в этом городе. Оба они являются профессорами. Работают они в Академии Наук. А жена у Жоомарта – кандидат наук, преподает в университете.

Когда старик приезжал в их дом, он не мог подолгу по душам поговорить ни с невесткой, ни с внуком. Невестка его только и произносила: «Отец, попейте чая!», «Идите сюда, отец!..», на другое у нее не хватало знания языка. Училась она в Москве. А внук его только и мог сказать ему: «Дед», других слов он не знал и не понимал. Когда приезжал к нему отец, всё тот же Жоомарт нес в доме обязанности переводчика. У видевшего всё это отца сжималось сердце. Но он лишь глубоко вздыхал, словно ему не хватало воздуха, тихо бормоча себе что-то под нос, и замолкал.

Жоомарт живет в 12 микрорайоне города Бишкек. Из окна его хорошо видны, словно разложенные на ладонях, горы. И старик всё смотрел, не отрываясь с утра до вечера, на эти горы.

Свесившись через перила балкона, он всё смотрел, не отрывая глаз, на эти горы. Однажды Жоомарт, в продолжение разговора, не к месту сказал отцу в шутку: «Всю жизнь прожили в горах, неужели вам эти горы не надоели?!» Тогда отец, как обычно, недовольно буркнул ему в ответ: «Какой же я кыргыз, если мне горы надоели?! Горы – это моя душа!» Жоомарту, не ожидавшему такого ответа на свою глупую шутку, показалось, что слова эти вонзились в его сердце, словно острие шила. После этого он стал осторожным в своих вопросах отцу. Жоомарт всё никак не может найти время, чтобы свозить своего сына к этим, стоящим прямо перед ним, горам. Эти стоящие перед ним горы оказались слишком далеки. Сейчас он горько раскаивается в том, что так и не съездил к ним со своим сыном…

Однажды отец Жоомарта, встав рано поутру, ушел куда-то.

Жоомарт никак не мог понять – куда он мог уйти? Прежде он никогда не обращал внимания на эти его утренние прогулки, неясно чувствуя в себе его тоску и томление в четырех стенах этой квартиры. Но он уже взял билет для отца на завтрашнее послеобеденное время. Видя состояние отца, он на себе почувствовал состояние беркута в клетке. Старик всегда уходит куда-то ранним утром и возвращается лишь через час. К тому времени, когда он возвращается домой, и сын его, и невестка уже давно уходят на работу. Дверь ему открывает внук, оставшийся один в квартире. Единственное слово, которое он знает по-киргизски, это – «Дед». Оба они все время заняты лишь сами собой, молчат. Старик пытается что-то сказать внуку на киргизском, на что внук всегда лишь пробормочет ему что-то на русском. Оба они не понимают друг друга…

В тот день была суббота. Отец Жоомарта, как обычно, встал затемно ранним утром и незаметно вышел из дома. Он считал, что как вышел он из дома, так и вернется назад. Но старика в тот день довольно долго не было дома. Он долго не возвращался, исчез куда-то… Обеспокоенный этим Жоомарт вышел на улицу. На улице кипела обычная городская жизнь. По большим улицами непрестанно носились туда-сюда тучи автомобилей. Вдруг Жоомарт заметил, что на одной из улиц остановилось несколько машин, возле которых были видны силуэты столпившихся людей. Сердце Жоомарта замерло от страха… В голову влетела шальная мысль, которая сразу резанула по сердцу. Когда Жоомарт подбежал к этому скоплению народа, он увидел, что оказывается – одна из машин задавила собачку полной дамы в красной шляпке. Женщина эта подняла страшный скандал, резко кричала водителю, задавившему ее собачку, размахивая перед его лицом своим указательным пальцем.

– Ты знаешь, сколько стоит такая собачка? Четыре тысячи долларов она стоит, это чистокровный бульдог! – метала она искры из глаз.

Всполошенное сердце Жоомарта с трудом вернулось к своему спокойному биению.

Он пошел к парку, расположенному на другой стороне дороги. Здесь он прошелся по парку взад и вперед. Но отца его не было нигде видно. Он пошел по берегу канала, текущего через парк, в сторону гор. Лишь по этой узкой дорожке можно было идти к горам… Он долго шел по этой дорожке. Наконец, потеряв всякое терпение, Жоомарт спросил у идущих навстречу ему парня и девушки: «Вы не видели здесь одного старичка?»

– Это не тот старик, что идет вон там, – сказала девушка, оглянувшись на шедшего в их сторону от поворота дорожки человека.

– О, да, спасибо, это он! – вспыхнул Жоомарт, щеки которого от радости покраснели, а огорченное сердце застучало бодро и ровно.

Отец Жоомарта шел потихоньку вдоль широкого сухого канала, глядя прямо перед собой. Жоомарт пошел ему навстречу.

– Видно, очень соскучились вы по своему селу? – спросил он прямо, раскрывая этим сердечную тайну своего отца. – Я уже взял билет на завтра после обеда… Вас встретит там сын Толгонай.

– Ты правильно сделал… – Но на лице своего отца Жоомарт не заметил ни радости, ни огорчения. Отец добавил сухо. – Чтоб не мучить вас… поеду я. – Старик лишь вздохнул тяжело.

– Почему мучить? Вы же своим приездом обрадовали всех нас, особенно внука вашего… – Хоть и неверно говорил Жоомарт, но он хотел этими словами поднять старику настроение. Но старик сердцем своим почувствовал мысли Жоомарта: «С чего бы им радоваться, если они даже поговорить нормально не могли. И о чем бы они говорили, если не о чем им разговаривать?»

– Спасибо и за такое… – ответил старик на слова сына, хоть внешне он не соответствовал этим словам. – Я всё посмотрел… всем доволен… А теперь только Аллах знает, когда я еще раз приеду к вам, когда уеду, – говорил старик, словно шел сквозь туман. – И то хорошо… чтоб вам было хорошо, – вздохнул старик. – Я прошел до самого верха этого канала, но нигде нет даже глотка воды… И деревья все высохли… – сказал старик, поворачивая разговор в другое русло. – Отсутствие воды – это плохой знак…

– У нас всегда так. Город же… Это не так, как в вашем селе, где вода течет и день, и ночь… – ответил Жоомарт, глядя на выражение лица отца. – Здесь вода – это редкость!

– М-м… – Старик промолчал, лишь кивнул головой.

Тут, от слов отца, Жоомарту вспомнилось одно событие детства. Оно тоже было связано с Водой…

– Вы помните, отец? Вы всегда ругали нас: «Не плюй в воду, не писай в нее!» Я помню, как однажды, когда я писал в текущую арычную воду, вы стукнули меня по спине палкой… – Жоомарт сказал это, чтоб вызвать отца на общий разговор.

– Я правильно тогда поступил… – тихо сказал отец. – Ты ведь после этого не писал ни разу в воду, верно? – нахмурился он.

– Не-ет… тогда же было детство… – Жоомарт говорил отцу, словно оправдываясь перед ним.

– Ты замечал, когда я выходил из дома ранним утром или в вечерние сумерки? – спросил старик сына.

– Ничего, ничего я не замечал… Я с вами хотел выйти прогуляться, а вы – против… и внука своего с собой не берете, – выложил перед отцом Жоомарт свои внутренние обиды.

Но старик ничего ему не ответил. Он помолчал некоторое время.

– Вот, ты говоришь, что вода здесь редкость?! – сказал он, идя своей дорожкой. – Но вода – всегда редкость!.. А вы писаете в эту воду! И пьешь ты воду, и писаешь ты в эту воду! – По лбу старика пошли морщины. – Мне что?.. Ты говоришь, эти скачки на лошадях долгие, но я не могу писать в твою воду. Кто же писает в воду?! Человек и рождается с водой, и умирает с водой… Ведь вода же – священна… Грех это – портить воду! – говорил отец то, что уже давно не мог высказать.

Жоомарт только сейчас понял и значение этих слов, и мысли эти, которые никак не могли перемолоться в сердце отца, как зерна проса в мельнице. Только сейчас он понял, почему отец его уходил из дома. Оказывается, он не мог писать в воду унитаза, а ходил сюда для этого?.. Вот это человек! Эти слова отца были как тот прут, которым отец когда-то хлестнул его по ногам…

…Когда он услышал слово «Вода!», он вспомнил эти сердитые слова отца в последний его приезд в город…

– …Покойного уже обмыли водой? Теперь становитесь все на заупокойную молитву, – сказал молодой мулла.

Отец его, «обмывшись водой», отправлялся в свой дальний путь…

«…Человек и рождается с водой, и умирает с водой… Вода священна! Грех – портить воду!» – эти слова отца сейчас разбередили сердце Жоомарта, как посыпанная на рану соль… Слова эти, как заветная мечта его высохшего сердца, которая не в силах растопить каменные язвы его нёба, не разрываясь в нем, обожгла ему всю душу. Он только теперь почувствовал, что, считая, что знает этот большой лживый мир, всё отдалялся от близких людей, что гасил теплоту Солнечных людей, которые всю жизнь одаривали его родниковой водой жизни.

Он стоял, не в силах ни звука обронить, заветная его мечта выстрелила из его груди и вонзилась вновь в его сердце молнией без огня…

Безмерно стонущее от боли его сердце сожгло свой стержень ярким пламенем. В это время уже давно странствующая в мире его мыслей Вода дала почувствовать ему непривычное для него в жизни ощущение…   

– …

***

…Отца его обмыли водой…

© Султан Раев, 2020