Белая строка

Рассказ из жизни наших соотечественников в Германии... Молодежь и наркотики — вечная и трагичная тема. Из сборника "Госпожа чужбина", готовящегося к изданию

                                                                                   Момент,
                                                                                   когда колешься не для того,
                                                                                   чтобы тебе стало хорошо, 
                                                                                   а чтобы не было плохо, 
                                                                                   наступает очень быстро.

                                                                                                                Эдит Пиаф

…Это был сильнейший удар в моей жизни, или, наверное, будет вернее сказать, в моей смерти. Так или иначе, в памяти до сих пор проплывает этот момент, когда твой любимый автомобиль, оснащенный подушками безопасности, под громкую музыку группы «Бэкс» раздирающую колонки автомобиля, вылетает с дорожного полотна на повороте и со всей мощи, вложенной стодвадцатилошадинным двигателем внутреннего сгорания, соблюдая все физические законы инерции, летит в темноту, из которой сначала по сторонам, а потом и на самом пути выныривают огромные столетние дубы. Я слышу шуршание веток, срывающих лак с наполированного автомобиля, слышу, как глубоко входят они в металлическую обшивку, сдирая, словно кожу, серебристую краску и оставляя глубокие царапины по всему телу железного коня. Руль перестаёт слушаться, ремень безопасности вонзился в моё тело, которое, словно масса желатина, подверглось сильнейшей вибрации. Каждый позвонок, выворачиваясь в своём гнезде, вызывает резкую боль, на грани которой мутнеет сознание.

— Не-е-ет! – слышу я издалека, и понимаю, что это кричит мой друг Витя, тот, с кем мне пришлось делить и радости и печали этой бренной, суетливой жизни.

Я поворачиваю непослушную голову, всеми силами упёршись в руль, и вижу его выброшенные вперёд руки. В его глазах застыл страх, он пытается уклониться от веток, проскальзывающих по давшему трещину лобовому стеклу. Пар вырывается из-под капота, и его капли, попадая на стекло, оставляют слёзы в память об этом времени, и словно густой сизый туман обволакивает все тело машины, мы летим навстречу огромному раскинувшемуся у обочины дороги дереву, которое долго, очень долго ждало нас. Эти мгновенья, словно маленькие гильотинки, отрубают нити наших юных жизней.

Девушки, сидящие сзади, как обычно, не пристёгнуты ремнями безопасности, их визг сливается с криком друга, ритмом непрекращающейся музыки и шуршанием веток о кузов моего железного коня, я пытаюсь увидеть их в зеркало заднего вида, но его сбивает головой мой бедный товарищ. Проходит миг, а может, больше. Лёгкий удар переднего крыла о небольшое дерево, происходит хлопок, и открывается подушка безопасности со стороны Виктора. Он тонет всей головой в белоснежной подушке, затем откидывается на меня и я вижу, как толстая, почти голая ветка, попавшаяся нам на пути, выбивает боковое стекло со стороны пассажира, и оно, как вода, выливается под ноги, ветка входит в салон автомобиля, её редкие листья касаются моего лица, белоснежная подушка становиться красной от крови, еще один сильнейший удар — и автомобиль переворачивается на бок, а затем и на крышу, чья-то нога сзади больно бьёт меня по голове, боль охватывает всё моё тело, сознание окутывает невидимая пелена. Через миг, отрывается подушка безопасности на руле, и я погружаюсь в неё с головой… Я лечу в пропасть.

Тихо. Всё очень тихо.

Ничего не предвещало беды

— Мама, мы пойдём сегодня на дискотеку, — сообщаю я маме, вернувшейся после долгой и тяжёлой смены. Она работает на фирме, торгующей одеждой по почте, упаковщицей одежды. Работа у мам тяжёлая и скучная, весь день нужно упаковывать в почтовые коробки разную одежду, движущуюся по конвейеру. После смены она приходит домой уставшая и злая. Я позволяю ей иногда срывать на мне зло.

— Почему ты не помыл посуду, тебе что, лень поставить тарелку в посудомоечную машинку или сполоснуть её руками? – кричит мама из кухни и тут же переключается на другую тему.

— Почему ты не пропылесосил дом? – начинает она кричать, зайдя в зал.

Правда, мама кричит, если нет папы. При папе мама ругаться не любит, потому что её опыт подсказывает, что с папой спорить нельзя. Папа не любит шума, а если сам начнёт кричать, то караул!

Мне порой, кажется, что он просто тихий алкоголик, деградирующий на диване.

Как-то когда мне было лет двенадцать, я видел семейную ссору, начавшуюся из-за какого-то пустяка. Впрочем, семейные ссоры в нашем доме не редкость, но такой драки я не видел между моими родителями никогда. Папа, выпив лишнего, что-то себе надумал, злился и потом просто озверел. Мама старалась не уступать и тоже приняла воинственную позу. Отец бил посуду и, казалось, он вот-вот огреет маму своими большими кулаками по голове. Та, же вместо того, что бы успокоиться напротив старалась кричать, и оскорбляла отца, чем его еще больше приводила в ярость. Отец кричал как недорезанный кабан, его слюна разлеталась по всей комнате, я до сих пор вспоминаю, как он оскорблял маму, подозревая её в измене, она же дала ему с размаху горячую пощечину, на что отец ответил ей ударом в ухо. Я до сих пор с ужасом вспоминаю, как спрятался в соседней комнате под письменный стол, где, закрыв уши маленькими детскими ручками, умолял Бога, чтобы это скорее кончилось. Через некоторое время в двери позвонили полицейские. Они предложили отцу проехать с ними, на что папа еще больше взбесился и показал им фигуру из трёх пальцев, вспомнив по-русски всех их родственников до седьмого колена. Полицейские скрутили отца и без особых церемоний увезли в отделение. Мама сидела на диване и горько плакала, вытирая слёзы большим красным полотенцем. Потом, помнится, родители заплатили немаленький денежный штраф, и это охладило их пыл и былую любовь друг к другу. Их отношения стали пустыми, мне стало с ними холодно и грустно.

С тех пор, как мы приехали в Германию, сменив казахские степи на немецкие леса, я редко стал видеть своего отца. Папа после курсов немецкого языка устроился работать водителем на электропогрузчик. На работе всю смену он катал из цеха в цех большие поддоны, загруженные новыми покрышками к разным автомобилям. Папа работает в разные смены. Если он работает в первую смену то уходит рано, еще до зари, а возвращается к шести часам вечера, пьяный и абсолютно измотанный. Немного побродив по квартире, папа ложится на диван, включает русское ТВ по телевизору и исчезает до того момента, пока по дому не начинает разноситься его равномерный храп. Если папа работает в ночь, то с утра до обеда он пьёт вино, потом спит до самого вечера. К часам семи он просыпается хмурый и отёкший, недовольно ужинает и, громко хлопнув дверью, идёт на работу.

Отцу, как мне казалось, было абсолютно всё равно, пропылесосил я дорожку и ковёр или нет. Он не обращал внимания ни на маму, ни на меня. Папа пил вино из бумажного тетрапака и смотрел телевизор. А больше всего он любил смотреть бокс, где двое остервенело бьют друг друга в надежде, что один из них вот-вот упадёт на колени. В разговоре отец больше всего употреблял матерные слова и нецензурную брань, то ли от того, что, не выучив немецкий, он окончательно забыл русский язык, то ли от недостатка общения. Как из помойки, у него постоянно вырываются некрасивые слова, причём он сам считает это вполне нормальным обстоятельством.

Раньше папа изъяснялся более вежливо, читал книги и газеты. Сейчас его интересуют лишь гороскопы и реклама.

Мы приехали в Германию десять лет назад, тогда я был девятилетним мальчишкой. В Хайме, нашем общежитии, где мы прожили почти год, я познакомился с Витей. Теперь и ему скоро исполниться девятнадцать. После учёбы мы хотим вместе пойти служить на альтернативную службу.

Наши родители дружили и часто ходили друг к другу в гости, но как-то мой отец на Пасху что-то не поделил с отцом Витьки и они, разругавшись, ушли, после чего больше к нам в гости не приходили. Мои родители не любят говорить на эту тему, но мне кажется, что ссора произошла из-за страховки, которую нам навязал отец Витьки, постоянно подрабатывающий то страховщиком, то агентом по продаже пылесосов, или водяных фильтров. Я помню дядю Сашу, так звали Витькиного отца очень веселым человеком. На праздниках он играл на гитаре и знал много-много песен и разных историй. После ссоры с моими родителями он никак не реагировал на нашу дружбу с Витькой, то есть не возражал, как мой отец, который переносил свою неприязнь к родителям Вити на самого Витю.

— Не дружи с ним!— кричал иногда мой захмелевший папа. – Эта семейка… -дальше шла нецензурная брань, которую я не хотел слушать и уходил в свою комнату громко включив музыку.

Я часто и охотно приходил в квартиру Витьки, живущего на соседней улице, и сидя у телевизора, уплетал с другом горячие пирожки, заботливо приготовленные его мамой. Мы вместе делали уроки после школы и скучали, если долго не видели друг друга.

Проходили годы, мы окончили школу, Витька пошёл учиться на пекаря, а я подался в автомеханики.

Мне кажется, что все неприятности в нашей семье начались с того дня, когда мои родители, решили взять кредит для покупки собственной квартиры. С тех пор отец стал работать на износ, мама бегала на смены, подрабатывала по выходным в гаштете, потом возвращалась домой и занималась уборкой, глажкой и прочим, что требуется для нормального существования семьи. Мы стали реже ездить к родственникам, реже ходить в гости и приглашать к себе. Отец стремился скорее выплатить кредит, но он не может просто вычеркнуть из жизни эти пять лет, которые он уже выплачивал кредит и будущие двадцать лет, которые еще предстоит выплачивать.

Жизнь моих родителей превратилась в добровольную каторгу. Хотя, многим казалось, что они живут в дружбе и согласии. Всё это была декорация, а моя жизнь превратилась в существование между кошкой и собакой, я же в их жизни просто числился сыном, и время от времени они считали необходимым меня поучить жизни.

— Мы для тебя стараемся! – упрекала меня мама. – У тебя будет своя квартира, через лет 30-40, когда мы умрём.

— К тому времени мне тоже будет под 50 – шутил я, избегая этих нравоучений.

Я с раннего детства не хотел такой жизни, когда говорят одно, а делают другое. Мама в тайне ненавидела отца и в разговорах с подружками сетовала на тот день, когда вышла за него замуж. Между ними давно уже не было тех тёплых чувств, как в Казахстане. Я помню, как папа чуть ли не носил маму на руках, дарил ей цветы и мы вместе ходили на свой огород за селом, где днём сажали картошку, а вечерами сидели у костра жаря на длинных шампурах небольшие кусочки баранины, замаринованные отцом. Мама пела, а отец аккомпанировал ей на пустых, перевернутых ведрах.

Еще помню, тот день, когда мама ошпарилась, случайно уронив себе на ноги большую кастрюлю, в которой кипятилось бельё. Отец, узнав о происшествии, примчался с поля на мотоцикле, где работал комбайнёром и повёз её в город к лучшим докторам. Приехав ночью из больницы, он забил единственного кабана и всех гусей, всю ночь он ощипывал их, разделывал туши, а рано утром повёз мясо на рынок. Он сделал всё, что бы за мамой ухаживали и не жалел деньги ни на лекарства, ни на цветы, которые вёдрами стояли в маминой больничной палате. В те дни, папа очень постарел, у него появились седые волосы, но он был счастлив, как и я, когда после долгого лечения, мы учили маму вновь ходить.

Теперь это был не тот папа, который там, в казахской деревне, приезжая домой на мотоцикле, поднимал меня вверх и кружил над своей головой, который любил меня, и я знал об этом.

Мама тоже изменилась, она стала замкнутая, в последнее время мы вообще редко разговаривали с ней. Я не очень хорошо могу понять их по-русски, особенно папу с его матами и бранью, а они не могут спросить меня по-немецки о том, что болит у меня в душе. Мы отделяемся друг от друга и эта пропасть глубока как бездна.

Родители часто мне говорят:

— Вырастишь, сынок, сам поймешь!

Что я должен понять, если они сами ничего не поняли. Они прожигают свою жизнь в работе и тайной ненависти друг к другу. Создаётся впечатление. Что они делают черновик, который после можно переписать начисто. Можно вновь обрести молодость и светлое будущее. Впрочем, светлое будущее у отца – это день окончательного расчёта с кредитом. Он наивно полагает, что потом он будет счастлив. Потом, через двадцать лет…

На работе, отца по его словам, шеф заездил.

Оказывается, когда начальство узнаёт, что работник в долгах, как в шелках, то, естественно, понимает, что этот капкан к их удаче. Вот он, готовый «козёл отпущения», который и выходные и в праздники готов пахать, боясь быть выброшенным на улицу. Именно эта причина сломала отца. Он стал молчалив, и замкнут в себе. За столом он молчит, цедя из стакана водку или вино, его взгляд стал холодным и колючим. Бедный мой папа. Иногда мне его искренне жаль.

Что бы не чувствовать холода, который поселился в нашей квартире, я часто ухожу гулять. В детстве я посещал местный югендклуб, но мне вскоре это наскучило. Я с Витькой стал ходить на их дачу, где мы 15-летними пацанами впервые в тайне от взрослых попробовали вкус пива и водки. Там же мы научились курить. Витька понимал проблемы, происходящие в моей семье. Он старался никогда не спрашивать о моих родителях. Я же чувствовал, что у них в доме царит любовь. Как у нас, там в Казахстане. Пусть может и не такая, но у них в доме и на даче есть неиссякаемое тепло семейного очага, которое, я ощущал всем телом. Родители Вити жили не богато, его мама работала в магазине, отец промышлял заработками от продажи телефонных услуг различных провайдеров. Витька, получив водительские права, хотел скопить на автомобиль. Для этого он разносил газеты и подрабатывал рано утром в пекарне, помогая печь утренние булочки. Ему приходилось вставать в три часа ночи и идти на работу, где он трудился до семи часов утра, а после бежал на учёбу в училище.

Витькины родители не могли купить ему автомобиль, а мне помогла моя бабушка. Милая никому не нужная старушка. Наша бабушка живёт в этом же городе, мой отец её единственный сын, но она давно уже не его мать. Раньше бабушка жила в казахской деревне по соседству с нами. Папа помогал ей во всём, колол дрова, носил воду, строил сарай. На своём мотоцикле с люлькой он возил корма для её коровы. Я помню, как папа рано утром зимой откапывал дверь бабушки, занесенную до крыши снегом.

Бабушка по утрам приносила нам парное молоко, сметану и свежие блинчики. Но переехав в Германию, бабушка толи от тоски, то ли по другим причинам вступила в общество свидетелей Иеговы. С тех пор мы потеряли её. Она не справляла дни рождения, не ходила в гости к родным и при каждой удобной встрече пыталась навязать свои учения о Боге. Временами она обижалась, что её не понимают, и долго не навещала нас. Получив квартиру и пенсию, всё свободное время она проводила в проповедях, обходя улицы города, квартиры и дома с журналами и книжками об истинной религии на Земле. Как-то она пришла и сказала нам всем, что ей жаль, если мы не будем с нею в новом мире. Не знаю как в новом мире, но в этом мы её потеряли. Я стал редко её видеть и почти забыл, о том, что у меня есть бабушка. Впрочем, она сама напомнила нам о себе, подарив мне свои сбережения и строго наказав в случае её смерти все процедуры по проведению похорон доверить её старшим собратьям по вере. После чего вновь исчезла из нашей жизни. Сбережения бабушки, а это было около 15 тысяч евро, скопленных ею за годы жизни в Германии, я сразу же потратил. Во-первых, я выучился водить автомобиль и получил водительские права, на остатки я купил себе серебристый автомобиль с красивым кожаным салоном, отцу я подарил новый диван с двумя креслами, а маме кухонный комбайн. Автомобиль, диван и комбайн – это единственное, что напоминало мне, о том, что где-то в этом городе у меня есть бабушка, устраивающая своё будущее в новой жизни.

Сладкая дурь

— Что ты сказал? – громко спросила мама из кухни.

— Я сказал, что сегодня поеду с Витькой на дискотеку.

— Отец сегодня в ночь, я тоже уйду на работу в гаштет – поужинаешь и всё такое прочее, ты уже не маленький, – доносилось из кухни.

— Ладно! — отвертелся я и вышел из квартиры.

В кармане осталось 20 евро, нужно было найти до вечера еще хотя бы 50, потому что именно сегодня Ира и Оксана согласились с нами поехать на дискотеку. Ира больше симпатизирует Вите, а Оксана мне. Хотя мы еще с ними не обсуждали эту тему. Этих девчонок мы с Витькой нашли через Интернет. Мы отправили им свои фотографии, они нам свои. Сегодня будет торжественная встреча. Где же взять денег?

Вольно или нет, ноги сами привели меня к автомобильной стоянке, где Жорик продавал машины. Сейчас его бизнес немного спал, а вот раньше, когда мы только приехали в Германию, он продавал каждый день по нескольку автомобилей. К нему приезжали туристы из Украины и России. Он знал рынок, а рынок знал его. Было время, как говорил сам Жорик, когда люди покупали всё, на чём можно было ехать, без разбора и без особого торга.

Жорик был уже немолодым, но хитрым человеком. Гладко причесанные назад волосы делали его моложе своих лет. На самом деле Жорику было около сорока. Жора любил водиться с молодыми ребятами, которым тайно продавал наркоту. Он давно не пил спиртного, а предпочитал другие способы затуманивания мозгов.

Как-то раз под Новый год, я с Витькой промокнув под дождём случайно попал в его офис, металлический вагончик на стоянке автомобилей. В офисе было накурено, а в тумане сидели знакомые нам ребята. Мы зашли, попросили согреться.

— Грейтесь, не жалко! — согласился Жорик.

Мы встали около электрического обогревателя. Остальные собрались вокруг стола, Жорик насыпал белой дорожкой на стол какой-то порошок и они по очереди стали его вдыхать через нос, используя для этого скрученную денежную купюру.

— Идите салаги, попробуйте взрослой жизни! – обернулся Жорик.— Не бойтесь, это всего лишь один раз в жизни.

Мы с Витькой сначала отказывались, но когда Жорик, обратившись ко всем, сказал: «Да, ладно, это же дети. Вам мамкину сиську еще сосать и памперсы носить», — мы не выдержали упрёка.

Под дружные уговоры остальных сначала Витька, потом я стали вдыхать белый порошок, насыпанный тонкой дорожкой на поверхности офисного стола.

Время исчезло, мы находились в полном блаженстве, и громко смеялись. Я не помню точно, какие ощущения мне пришлось испытать в первый раз, но скажу, что после этого мы стали чаще заходить к Жорику.

Через месяц он сказал:

— Лафа, кончилась, гоните деньги!

Денег у нас не было, поэтому он предложил нам работу. В свободное от учёбы время мы готовили его машины к продаже, мыли салоны и чехлы, пылесосили и вытирали их снаружи. Я сам не заметил, как втянулся в употребление белой заразы. Когда я не ходил к Жорику. То запирался в своей комнате, где, уставившись в потолок, боролся с желанием вновь окунуться в приятную муть. Я отключал телефон, стал нервным и грубым. Жорик, поняв это, сам находил нас с Витькой. Как-то он предложил отвезти пакетик в соседний город. Это было опаснее, чем мыть машины, но менее трудоёмким, мы долго сомневались, но потом, не выдержав соблазна, согласились. Так со временем, мы стали с Витькой возить порошок по всей округе. Жорик платил нам мало, давая время от времени пакетики с белым порошком. Один раз глубокой ночью во время перевозки товара, нас остановили полицейские и Витька, пока мы съезжали с автобана, высыпал порошок в открытое окно на мокрый асфальт. Полицейские проверили документы и уехали, а Жорик узнав об утере товара «повесил» на нас долг, за который мы расплачиваемся до сих пор.

— Привет Жорик! – сказал я, зайдя в офис.

— Привет! Долг принёс? – поинтересовался он, вставая со стула.

— Нет, я пришёл попросить у тебя еще 50 евро. Скоро стипендию получу, рассчитаюсь.

— Ладно, пользуетесь вы моей добротой! Денег не дам, возьми товаром, – он бросил на стол пакетик с белым порошком.

Я решил взять, потому что денег он не даст.

Я поблагодарил его и вышел на улицу. Моросил неприятный дождик, вечерело.

Сев в машу я заехал за Витькой, и мы вместе отправились на встречу с новыми подружками, которые ждали нас около Макдональса, в центре города. Подъехав к месту встречи, мы сразу же их узнали, и они нас. Знакомство было недолгим. Они сели ко мне в машину, и мы направились на «пятак», так называется место где собирается молодежь из СНГ. То есть наши «русаки».

Пятак располагался на окраине города в заброшенных железнодорожных складах. К вечеру там собралось порядка 12 автомобилей, десяток мотороллеров и пара хороших мотоциклов. Молодежь пила пиво и под музыку, доносившуюся из большого, чёрного джипа вела «светскую» беседу на тему «русские в Германии».

Девчонки попались весёлые. На предложение попробовать хорошего порошка одна сначала засмущалась, а потом под уговоры подруги согласилась. Мы отсыпали себе дозу, остальное продали тут же желающим «оттянуться».

Насыпав «дорожку» на кусок картона, мы нюхнули сами и дали это сделать девушкам. Время понеслось как во сне. Я стал вновь всё воспринимать как в картинках, время от времени пропадая в мутном тумане.

Вот мы сидим на корточках в заброшенном складе, все смеются, рассказывая анекдоты. Кто-то угощает нас таблетками экстази. Потом неожиданно мы уже оказываемся на дискотеке. Как мы сюда попали? Неужели я сам приехал на своей машине? Ничего не помню, но мне так весело, так приятно. Музыка бьёт по ушам, Я танцую с Оксаной, что-то ей говорю, но она, похоже, тоже не понимает меня. Я опять растворяюсь в блаженстве. Через какое-то время я вновь прихожу в себя и вижу своё отражение в зеркале, мы целуемся с Оксаной в мужском туалете дискотеки. Я уже реже «пропадаю» и могу немного контролировать себя. Ночь соскальзывает за горизонт… Светает.

Выйдя на улицу, я наконец глотнул свежего воздуха. Лёгкие наполнились утренней свежестью, и даже немного закружилась голова. Дискотека заканчивается, нам пора домой. Нужно выспаться, что бы после обеда обсудить с Жориком вопросы о долге.

Мы садимся в автомобиль, который я, оказывается, умело припарковал на стоянке дискотеки. Красиво взвизгнув шинами, мы мчимся в сторону города, в машине грохочет музыка. Стрелка спидометра показывает скорость в 110 километров в час. Я красиво вхожу в извилистые повороты, освещая фарами утренний лес. Девушки смеются и шутят. Витя рассказывает анекдот. Неожиданно из-за поворота яркие фары приближающегося навстречу грузовика ослепляют меня. Возникает ощущение, что кто-то вонзил в глаза острые вязальные спицы, я резко торможу, и машина перестаёт слушаться, её сносит по мокрому асфальту в сторону…

Расплата

Тихо. Почему всё так тихо?

Нет, я слышу разговоры. Кто-то стоит около меня. Я не могу пошевелиться, что со мной. Я умер? От этой мысли ком подступает к горлу, становится тяжело дышать. Меня несут на руках, кладут на спину на что-то холодное, чьи-то сильные руки разрывают мою рубашку. Я не могу открыть глаза, я задыхаюсь. Что-то очень холодное легло на сердце, я улетаю в белоснежные облака по дорожке насыпанной на грязном столе офиса.

Мне холодно, я хочу крикнуть:

— Мне холодно! Мне больно! Как мне больно!

Но я не могу открыть глаза, ни одна мышца моего тела не слушается меня. Я умер?

— Живо кислород! Этому три кубика адреналина, тем уже не помочь. Вызовите труповоз.

О ком это говорят? Обо мне?

— Остановитесь, я жив, я жив! – кричу я сквозь мутную, матовую пелену, но никто меня не слышит.

Меня укладывают на каталку, куда-то везут, надевают маску.

— Я не хочу засыпать, я не хочу засыпать, — стараюсь крикнуть я, но сознание покидает меня…

Я открыл глаза и вижу цветущий яблоневый сад, как там в Казахстане. В саду щебечут птицы, я весь в белом иду по зелёной траве навстречу тёплому свету. За деревьями на полянке сидит в белом одеянии, как и я, прямо на траве мой друг Витька.

— Как ты здесь оказался? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня, потом вытягивает вперёд руки и кричит со всей силы:

— Тормози! Тормози!

Затем он опускает руки и плачет:

— Тебе больно? – спрашиваю его я.

— Уже нет, папу с мамой жалко, — я чувствую, как они убиваются из-за меня. Их слёзы обжигают мне сердце. – Папочка, мамочка, — шепчет Витя, сидя на зелёной траве, поджав под себя ноги.

Что-то манит меня дальше, я иду вперед и за кустами я вижу девчонок. Оксану и Иру. Они стоят под деревом, обнявшись, и смотрят на меня.

— Нам больно, помоги нам, – говорят они. – Мы не хотим умирать. Что ты наделал? Что ты наделал? Как мы оставим своих родителей? Мы хотим жить, рожать детей и быть чьими-то жёнами, хорошими мамами. Что ты наделал?

Оксана подходит ко мне и проводит руками по моим ногам. Страшная боль пронзает всё тело, я подаю на зелёную траву и опять лечу в свободном падении в бесконечную пропасть.

Через некоторое время, я вновь пытаюсь открыть глаза. Первое что я увидел, это белый потолок. Лампа дневного света гудит как электрическая подстанция. Монитор над головой равномерно издаёт тонкий писк.

— Пик. Пик. Пик. Пик. Пик, – слышу я.

Рядом, облокотившись рукой о тумбочку на стуле, спит мама. В палате никого нет, тихо, очень тихо. За окном светает. Сколько времени прошло? Что случилось?

Я обвит разноцветными проводами, в руке торчит катетер, через который из капельницы в вену подаётся лекарство.

— Мама! – говорю я, но из уст вырывается бессвязное рычание. – Ма-аааа.

Мама поднимает голову и, глядя мне в глаза, плачет. Её слезы капают мне на лицо и превращаются в льдинки, которые, проникая в мое сердце, обжигают его. Я пытаюсь протянуть ей руку, но ни могу этого сделать. В комнату входит папа. Он смотрит на меня. Сегодня он трезв – думаю я. Он садиться на кровать, туда, где должны быть мои ноги. Я должен почувствовать, как он сел на мои ноги. Но я ничего не чувствую.

— Мнг-а-нга-аа… – вырывается у меня из уст. Лихорадочный озноб проходит через всё моё тело.

— Успокойся, успокойся сынок, – шепчет мама, целуя меня в щёку. Её тёплые руки касаются моих волос. Я вновь проваливаюсь в сон.

Прошло почти полгода, прежде чем мне удалось немного прийти в себя после той страшной аварии. Ног у меня больше нет. Нет и друга Витьки, который погиб вместе с девушками. Я не был у него на кладбище, меня туда не возят. Я знаю, его там все равно нет. Он в цветущем саду, сидит и ждёт меня.

Не видел я больше и Витькиных родителей. Слышал только, что отец его получил инсульт и тоже лежит парализованный, не встаёт.

Я сижу у окна в своей комнате и смотрю на голубое небо, на котором белой строкой на закат летят журавли.

Чувство вины не покидает меня никогда, я виноват перед ними, и ничего не могу сделать, что бы вернуть назад тот день, когда я впервые не смог сказать дурману – нет.

Я много слышал историй о том, какие страдания причиняет наркотик. Но я думал, что это никогда не коснётся меня. Это пройдёт стороной, и случиться с кем-то, но не со мной. Как я ошибался.

Простите меня! – хочу я крикнуть вслед журавлям. – Простите!

Но из уст вырывается только непонятное – Нгаа-аанг-нгааа!

В комнату вбегает мама и, встав на колени перед моей инвалидной коляской, пытается успокоить меня. Я плачу, слёзы ручьем текут из моих глаз, а непослушные трясущиеся руки теребят мамин фартук. Я начинаю задыхаться, откидываюсь на спинку кресла и вижу окно, за которым журавли белой строкой исчезают в пылающем закате, а вместе с ними тает моя неудавшаяся жизнь.

Скачать книгу "Госпожа чужбина"

© Данияр Деркембаев, 2008. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора