Талисман

(рассказ)

Сразу после бога идет отец

Вольфганг Амадей Моцарт

Моему отцу посвящаю...

Я была совсем маленькой, когда умер папа.  Помню, как вдруг открылись настежь ворота, и въехал грузовик. Непонятно откуда собрались все родственники, соседи, и неизвестные мне люди. Вокруг крики и плач… Я не понимала почему? И тут я увидела маму… Выбитые волосы из-под платка, бледное лицо, в полуобморочном состоянии… Её под руки держат две наши родственницы и ведут в юрту…

Я понимала, что произошло нечто ужасное, непоправимое, что теперь никогда не будет так, как было раньше, но почему?..

Одна бабушка сказала мне: «Умер твой отец, он не проснулся после операции, это всё война виновата, детка…» Всхлипнула она, вытерла слёзы рукавом и с жалостью посмотрела на меня.

— Смотри, смотри вертолёт, кричал во весь голос соседский мальчишка и бежал на поляну недалеко от нашего дома. За ним бежала целая ватага наших айылских ребят, да и взрослые не отставали от них. Я тоже бежала в этой толпе и кричала, вертолёт, вертолёт. Всем было интересно, зачем прилетел вертолет, не такое ведь это частое явление в селе.

— Вертолёт, аи, эмнеге келди экен? — галдели все. Народ толпой бежал на поляну, совсем позабыв об усопшем и проходящих похоронах моего отца.

Вертолёт начал приземляться, поднимая клубы пыли. Потом лопасти стали вращаться медленнее и наконец замерли. Огромная, галдящая толпа вдруг замолкла, плотнее сжалась вокруг него и тоже замерла в ожидании, кто же выйдет изнутри…

Очень медленно открылась дверь, появился парень в лётной форме, который спустил лесенку и вновь пропал в салоне вертолёта. Через пару минут в проёме появился человек в черной шляпе и черном длинном плаще, спустился по лесенке, за ним ещё трое мужчин. Их лиц было не разглядеть, но люди, не проронив ни слова, поняв, что прилетело какое-то серьёзное начальство, вдруг отступили, освободив небольшой проём сквозь толпу. Седоватый дяденька, плотного телосложения, невысокого роста кивнул стоящему впереди старику и протянул руку.

— Мы прилетели на похороны Ниязбека, сухо и как-то глухо произнёс он, проводите нас.

— Конечно, конечно, идёмте, ответил старик, шагнув в сторону нашего дома, рукой указывая дорогу. Да, хороший был человек Ниязбек, жаль его, всю войну прошёл, продолжил он степенно, ранен был дважды, остался осколок, вот и догнала его война, через два десятка лет. Дети остались у него, сыновья ещё несовершеннолетние, не женаты, трудно придётся Сияде. Старик замолчал, лишь грустно вздохнул и покачал головой. Процессия направилась к юрте.

— А вы кто будете? Что-то мы вас не знаем, родственники Ниязбека, вопросительно взглянул он на прилетевшее начальство, внимательно их разглядывая. Впрочем, их разглядывала вся толпа, от чего те, вероятно чувствовали некий дискомфорт.

— Я фронтовой друг Ниязбека, и родственник. Корни у нас одни, из Жумгала мы.  А это мои товарищи, коллеги из Правительства, негоже ехать на похороны одному. Месяц назад получил письмо от друга, Нияз приглашал меня к себе в гости. Вот, не успел. После войны не виделись с ним. Очень хотели встретится, поговорить, вспомнить наших героев— однополчан, погибших. Мы с ним через многое прошли вместе, не раз спасали друг друга от смерти. Такое не забывается. Опоздал я. Всё дела, дела, грустно вздохнув, покачал головой. Вчера получил телеграмму, что Ниязбека больше нет, продолжил дядька, решил хоть провожу друга в последний путь, мягко произнёс он, и толпа гурьбой двинулась к юрте, громким плачем оповещая, что пришёл очень близкий человек проводить умершего в иной мир…

Когда прошли похороны, мама поднесла другу отца, ножичек.

— Нияз просил передать Вам этот ножик, тихо сказала мама.

Ничего в нём особенного не было. Старый отцовский, обычный, маленький карманный ножик с затейливым рисунком на рукоятке. Я его хорошо помню, даже сейчас, а прошло более полувека. Отец всегда точил его о камень, изредка поплёвывал на него, и снова точил. Поэтому он всегда был невероятно острым.  Основное предназначение его было — крошить мясо для бешбармака, ну и для всяких мелких работ.

Друг взял в руки ножик, и как-то очень удивлённо приподнял бровь.

— Вы знаете, что это за нож, будто захлебнувшись от восторга, произнёс он.  С этим ножичком связана удивительная история моего спасения, да и вашего отца, всю войну он был нашим талисманом…

— Было это зимой сорок третьего, удобнее расположившись на тошоке, продолжил он. — Попали мы в окружение. Совсем отрезаны были от своих. Лежим, зарывшись в снегу, заканчиваются патроны, есть нечего, все голодные, есть раненые. Фашист, гад обстреливает со всех сторон. Решили дождаться ночи и прорываться. В полночь, поползли мы в сторону наших. Темно, но от яркости снега всё же кое-что увидеть можно. Не помню, сколько ползли, а только руки и ноги закоченели у нас, мороз стоит страшный. Пули свистят в паре сантиметров над головой, и вдруг я проваливаюсь в какую-то яму, а за ворот шинели зацепился за какую-то корягу. Вишу как игрушка на ёлке. Руки, ноги болтаются, а вырваться не могу. Да и не знаю, далеко ли там лететь до земли. Ребята наши, ушли вперёд, вернее уползли. Сам стараюсь как-то освободиться, но всё напрасно. Может фашисты услышали какой-то шум, или просто так захотели, начали стрелять именно в кусты, где я намертво завис.

За какие-то полчаса, я сто раз с жизнью попрощаться успел, понимаю, что всё, здесь и найду свою смерть. Вдруг слышу над головой какой-то тихий скрип.

- Кто там? —спрашиваю тихо.

— Это я, Ниязбек, потерпи друг, ветка слишком толстая, а ножичек маленький, потерпи.

Прошло не меньше часа, и я полетел вниз, в овраг, а там меня подхватили наши ребята.

Вот какой это ножик, понимаете? Как я потом благодарил вашего отца, обнимал его, целовал за спасение. Поклялся, всегда быть рядом, когда ему будет нужна моя помощь…, и не сдержал слова. Не увиделись мы с ним после войны, не увиделись…

Мужчина плакал. Он не вытирал своих слёз, не стеснялся дрожащих губ и рук, только прижал к себе моего брата, и просил прощения. Люди вокруг тоже не сдерживали своих слёз. Все понимали, что человек был искренен, и уважали его чувства.

Понимаешь сынок, продолжил мужчина, у нас у всех были разные ножи и ножички, но этот всегда считался счастливым, и был у нас вроде талисмана. Солдаты бывают суеверны наверно, каждый старался как-то прикоснуться к этому ножу, что-то с ним сделать, порезать или просто поточить огрызок карандаша… И был счастлив.

Когда появился нарыв у вашего отца, очень болезненный, буквально за двое суток вся нога распухла и почернела, госпиталь был в километрах пятидесяти от нас. Добраться туда, было невозможно. Молоденькая медсестра, осмотрев ногу, сказала— «Вероятно гангрена началась», и заплакала от беспомощности. Ниязбек попросил пристрелить его, так, невозможно было терпеть боль в ноге, лежал с высокой температурой и стонал. Подняться, а тем более идти у него не было сил. И тогда я с медсестрой разрезали его штанину, дали твоему отцу глотнуть спирта, я взял этот самый ножичек, подержал его над костром, полил немного спиртом и сделал надрез над нарывом. Какой фонтан гноя и крови вытек из раны, это не передать словами. Я в испуге шарахнулся в сторону, считая, что собственными руками убил своего друга. Да и крик Ниязбека очень испугал меня. Сердце моё ушло в пятки. Сколько раз ходил в бой, дрался в рукопашную с врагом, не боялся никогда. А тут словно меня самого резали на куски, честно признаюсь, очень я тогда струсил. Вспоминаю, а у самого волосы до сих пор дыбом встают, даже сейчас.

Так вот, крикнул мой друг и потерял сознание. Болевой шок. Медсестра хоть и молодая, очень уж сообразительная оказалась, сделала ему какой-то укол и начала колдовать над раной.

Уже на второй день Нияз мог вставать и осторожно делать первые шаги. На месте нарыва была огромная дырища, словно вырвали кусок мяса из ноги. Вот такой это ножичек. Понимаете, теперь, что для нас он значил? Всю войну мы считали, что он счастливый и бережно к нему относились.

— Рахмат, сестра, Вы сделали для меня невероятно чудесный, бесценный подарок. Образ моего друга будет со мной рядом, до конца дней моих, заплакал мужчина…

Как часто мы ошибаемся в определении настоящих ценностей, то, чего нельзя купить ни за какие деньги, перед которыми меркнут алмазы и золото всего мира.

Таким вот бесценным подарком стал тот ножичек моего отца, маленький, почти со стёртым от времени лезвием, с потрескавшейся рукояткой и еле виднеющимся рисунком, сохраненный им, ещё с войны.

Быть в семье младшей, это как не крути большая привилегия. Самый лакомый кусочек тебе, внезапные и частые подарочки, красивые игрушки, внимание, заботы, ласки мамы и папы, старших сестер и братьев. Всё тебе одной. Да, детство моё было сказочным. Я всегда была любимицей отца, он баловал меня своим вниманием, поощрениями, подарками. И совсем было неважно, заслуживала я этого, или нет, папа просто любил меня. Мы, послевоенные дети, до нас у них было два сына, которые умерли во время войны, от голода и болезней. Тяжелое было время. Может быть поэтому, папа к нам относился, как-то по-особенному, просто он знал цену мирной жизни, и цену детям, которыми вознаградил его Всевышний после всех испытаний и лишений. Когда он ходил под свистящими пулями, взрывами, и грохотом канонад, часто встречался со мертью лицом к лицу, не раз прощался с жизнью, не мог даже надеяться, что, когда ни будь, вернётся домой на Родину, и у него снова наладится жизнь. Папа вернулся, вернулся живым, но больным, с пробитым насквозь автоматной очередью и осколком гранаты в груди.

Война оставила неизгладимый кровавый след за собой, исковеркала, поломала сознание людей, уничтожила и стёрла в прах многие судьбы. Наверно в этом отношении отцу повезло больше, чем другим. Дома ждали его родные и близкие. Ждали  с нетерпением, неистово молились и просили Создателя вернуть их сына, брата, мужа, живым, целым и невредимым. Молились с восходом первых лучей солнца и до глубокой ночи, проливая слезы. И отец вернулся.

Сейчас я  намного старше своего отца. Не знаю, но по каким-то причнам всё больше стала вспоминать его. Вероятно с возрастом у нас меняются не только привычки, но и отношение к жизни  в целом. Самое удивительное в том, что как-то недавно, во сне я вспомнила запах отца. Тот самый, родной до боли и единственный. Запах, который нельзя спутать ни с каким другим, который я не могла вспомнить на протяжении многих лет. Я погрузилась в него, торопливо и жадно вдыхая, боясь, что он вот-вот может вдруг изчезнуть, и я  уже не смогу его вспомнить никогда....

Такакя вот фантастическая штука человеческая память...

 Вместе с запахом стали  всплывать картины из далёкого моего детства.  Счастливое беззаботное время маленькой девчонки,с двумя огромными бантами, удивленно широко раскрытыми глазами, а рядом отец, молодой, красивый и немного грустный.

Папа  улыбнулся, погладил меня по голове, и тихо сказал – Всё будет хорошо, каралдым, ни о чём не беспокойся. Всё будет замечательно. И я ему поверила. Поверила всем сердцем. Какое-то приятное тепло разлилось по телу и больше не покидало меня . Утром я проснулась со счастливым чувством абсолютной радости в душе и ожидания какого-то чуда. Я знаю, что мой талисман— это отец, запах отца, тот самый из моего детства. И теперь у нас всё будет хорошо.

Удивительно, как же могут родители внушить чувство защищенности и спокойствия, даже во сне....

Вероятно, в этом и проявляется великая сила родительской любви, и нет ничего сильнее на всей матушке-Земле!

© Ширинова К.Н., 2020