Ярослав Хорошкевич

(Рассказ)

1

Постоялый двор, на котором остановились пятеро приезжих, только своими более крупными размерами отличался от обычной крестьянской избы XV столетия, столь типичной для славянских земель Великого княжества Литовского.  Внутри деревянной избы тоже не было ничего особенного: огромная печь, полати, большой дубовый стол с широкими лавками и передний угол, украшенный иконами с изображениями богоматери и святой троицы.

Гости недавно пообедали пшеничной похлебкой и теперь, разливая мед из большой ендовы в оловянные чарки, вели неторопливую беседу. Вдоль стены на лавке сидели два солидных темнобородых купца в бардовом и синем кафтанах, а рядом с ними – молодой скоморох в разноцветном коротком кафтане со сдвинутой на макушку остроконечной шапочкой. Напротив них расположился скомороший атаман – невысокий поджарый человек с коротко остриженной бородой, который был одет в ярко-красную рубаху, подоткнутую под пояс. Оживляя свою речь веселыми шутками, он с лукавством поглядывал на своего ватажного товарища и одного из купцов, начавшего свой рассказ о последней поездке за товарами. На той же лавке, что и скомороший атаман, недалеко от икон сидел красивый молодой человек лет двадцати пяти со светло-русыми волосами и небольшой бородкой. Одет он был в видавший виды темно-зеленый кафтан, который был подпоясан кожаным поясом с привешенной к нему саблей в ножнах. Выразительное лицо юноши с тонкими чертами было полно жизненной энергии, а простая одежда подчеркивала его высокий рост и богатырское телосложение. Облокотившись о стол, он не участвовал в общем разговоре, но с большим вниманием прислушивался к каждому произнесенному слову.

– По дороге из Москвы кое-как мы отбились от разбойничьей шайки, – взволнованно рассказывал купец в бардовом кафтане, активно жестикулируя. – Порвались наши литовские кафтаны во время схватки, и пришлось переодеться в московские, долгополые. Поплыли мы, значит, дальше с кумом на ладье, повезли меха лисиц, соболей, овчину, шкурки куниц да горностаев. А под самым Смоленском чуть нас слуги боярские не грабанули, приняв за московских купцов. Хорошо хоть нашлась у меня охранная грамота от смоленского наместника, а то так бы и по миру пошли. Вам-то что, веселым людям, похаживаете себе из села в город, из города в село, народ потешаете. Из имущества сума с дудкой, гудком или бубном. Вот беды вас стороной и обходят.

– Это еще как сказать, – усмехнулся в ответ глава скоморошьей ватаги, – а то ведь может и поп богомольный косо посмотреть да прогнать, или какой-нибудь боярин попадется, у которого ума с гулькин нос, а дури полное ведро. Были мы недавно с товарищами в одном княжестве захудалом, что неподалеку от Твери. Принимал нас в хоромах сам князь Василий с постным, скучным лицом, в кафтане поношенном, молью погрызенным. Все шло поначалу чин чинарем, веселили мы князя с боярами, песни распевали да на гуслях поигрывали. А тут возьми мой товарищ и запой соловьем о Москве – собирательнице земель русских. Разъярился князь, побагровел, заорал как кабан недорезанный. Едва ноги унесли, ни копейки не получили. Откуда нам знать-то было, что князь тот Москву на дух не переносит, а на Литву посматривает.

Внезапно дверь в избу резко отворилась, и в помещение ворвались двое наглых молодых людей в цветных, сбитых на затылок шапках с длинными усами, спадающими книзу. Один из них, выхватив из железных ножен саблю, крикнул визгливым голосом:

– Пошли вон, холопы! Здесь благородные шляхтичи гулять будут!

От неожиданности купцы и юный скоморох словно остолбенели, в растерянности оставаясь сидеть на своих местах.

– О, пресвятая богородица, спаси и сохрани! – испуганно пробормотал хозяин постоялого двора, быстро перекрестившись. – Опять братья Хмеленские приперлись, ни гроша не заплатят, все перебьют и поломают.

Словно заранее договорившись между собой, скомороший атаман и его сосед – широкоплечий юноша – одновременно соскочили с лавки, схватили ее и запустили в непрошенных гостей. Тяжелая лавка попала в бок безоружного  шляхтича, оглушив его и повалив с ног. Его устоявший на ногах брат злобно выругался и яростно замахал саблей. Тогда светловолосый богатырь стремительно приблизился к Хмеленскому, скрестил с ним свою саблю и одним сильным движением выбил оружие из его руки. Не дожидаясь, когда тот придет в себя, юноша ударил шляхтича тяжелым кулаком в грудь, отбросив его на пол.

Не ожидавшие встретить такой отпор братья Хмеленские с трудом поднялись на ноги и сконфуженно вышли из избы, слушая хохот и насмешки, доносившиеся им вслед.

Молодой человек в темно-зеленом кафтане, как ни в чем не бывало, спокойно поставил лавку на свое место. Не обращая никакого внимания на направленные на него восхищенные взгляды, юноша перекинул через шею дорожную суму, расплатился с хозяином и, попрощавшись с остальными гостями, вскоре покинул постоялый двор. За полтора часа, проведенные в компании общительных людей, смелый молодой человек сказал всего лишь несколько слов, предоставив оставшимся постояльцам пищу для догадок: кто он, откуда и куда направляется.

2

Юноша вывел своего гнедого коня из конюшни, собираясь выехать на нем на дорогу, ведущую в сторону Полоцка. Однако путь ему преградила полная, навязчивая торговка в белом льняном сарафане с красной вышивкой.

– Кормилец, пожалей одинокую, нищую вдову, – тараторила она, не давая ступить ни шагу вперед. – Ряженка и простокваша – все у меня свеженькое. За дармовую цену отдам лишь бы детушек моих обездоленных прокормить. 

– И за сколько ты отдашь горшок ряженки? – поинтересовался молодой человек, скептически  рассматривая упитанную, небедно одетую женщину плутоватого вида.

– Правильно, сынок, обязательно возьми ряженку на дорожку. Где ты еще такую ряженку-то найдешь? – отвечала торговка таким тоном, словно все было решено окончательно. – А цена ее – каких-то десять денариев.

Озорной блеск появился в голубых глазах юноши, когда он услышал цену в пять раз превышавшую реальную стоимость товара.

– Жаль мне тебя, тетка, – с деланным сочувствием сказал он. – Хотя мне ряженка твоя и без надобности, но ты должна знать, что в Витебске два дня назад продавали ряженку по двадцать денариев за горшок.

– Двадцать денариев! – поразилась жадная торговка, всплеснув руками. – Это ж надо! Я же себе в убыток торгую…

– Вот и я о том же, – поддержал ее несостоявшийся покупатель, проворно садясь в седло и поворачивая коня на дорогу. – Век живи – век учись. Будь умнее в следующий раз.

Оставив позади постоялый двор и три малопримечательные избы, молодой всадник через некоторое время уже уверенно продвигался по дороге, которая несколько верст извивалась полями, а затем повернула направо и пошла через лес. Временами начинал моросить осенний дождь, умывая желтеющие листья стройных красавиц-лип и тополей, грозных, могучих дубов и вязов, заставших еще первых князей Рюриковичей. Внешне спокойный и беззаботный,  юноша при каждом подозрительном шорохе приостанавливал своего коня, бросая пристальный взгляд на обе стороны дороги.

Подозрения молодого человека оказались совсем не напрасны: спустя час позади себя, на значительном расстоянии, он заметил знакомого всадника на вороном коне. Стремясь оторваться от преследователя, юноша пустил своего гнедого скакуна галопом. Когда всадник окончательно исчез из виду, молодой путешественник, натянув поводья, придержал коня и внимательно осмотрел окрестности. После некоторого размышления, он свернул немного влево и скрылся в лесной чаще. Привязав коня к одной из дальних сосен, беглец надежно спрятался неподалеку от дороги – в подлеске орешника, боярышника и крушины.

Не прошло и получаса, как послышался топот лошадиных копыт. Вскоре на дороге показался тот самый всадник на вороном коне – рослый мужчина с отталкивающим, злобным лицом в сермяжном кафтане. Раздосадованный тем, что молодой человек и его лошадь, как сквозь землю провалились, мужчина слез с коня и стал всматриваться в свежие следы лошадиных копыт, пытаясь понять, куда ему двигаться дальше. Он был настолько поглощен этим занятием, что не заметил, как перед ним неожиданно появился высокий широкоплечий юноша. Используя замешательство своего преследователя, юноша сильно ударил его кулаком по лицу. Мужчина попытался вытащить из ножен длинный нож, но получил второй удар – зашатался и рухнул на землю.

– Ярослав, ради Христа, пощади, не убивай меня! – закричал в испуге упавший, увидев приставленную к шее саблю. – Клянусь, я не хотел сделать тебе ничего плохого.

– Вот как? – сказал молодой человек, гневно нахмурив брови. – Ты думаешь, Глеб, я не знаю, зачем ты тащился за мной от самого Витебска. Ночью у хором нашего самодуристого боярина я слышал твою пьяную болтовню о том, что хозяин, которому я поперек горла, велел тебе порешить меня. Ты должен был пристрелить меня из лука или зарезать после того, как я передам его донос на соседа витебскому наместнику, – произнеся эти слова, Ярослав быстро вставил саблю в ножны и, прижав боярского слугу к земле, крепко связал ему руки длинной веревкой из своей сумы.

– Что ты собираешься делать?! – в ужасе завопил Глеб, когда юноша, подтолкнув его к ближайшему дубу, начал крепко привязывать к стволу. – Ты, что хочешь меня бросить на съедение зверям?! Прояви милосердие!

– Какое милосердие? – сурово спросил Ярослав, вставив ему в рот кляп. – Может быть, такое же, какое проявил ты к двум беглым крепостным? Разве не ты запорол их до смерти на потеху боярину? А этот поганый донос я тебе оставляю на память, – сказал юноша, бросая под ноги боярского прислужника небольшой свиток, скрепленный сургучной печатью. – Его ты доставишь наместнику сам, если сумеешь освободиться.

До Полоцка было еще далеко, и Ярослав продолжил свое путешествие по лесной дороге. Других попутчиков ему больше не встречалось. В просветах между ветвями лиственных деревьев пробивались мягкие лучи заходящего солнца. В лесу постепенно стихал гомон тысяч птичьих голосов. Ярослав мысленно перенесся в прошлое, перебирая в памяти эпизоды из своего детства и юности.

Происходил молодой человек из обедневшего дворянского рода Хорошкевичей. Ярослав рано потерял родителей. Его отец, сражавшийся в хоругви полоцкого наместника Яна Немиры, героически погиб во время Грюнвальдской битвы 1410 года. Мать, ненадолго пережившая отца, перевезла своего малолетнего сына в родной Витебск, где отдала на воспитание в монастырь. Живой и энергичный по натуре, Ярослав совсем не собирался посвятить всю свою жизнь служению богу. Однако от покойных родителей юноше ничего не осталось, кроме благородного происхождения. Чтобы как-то поддерживать свое существование, ему приходилось поступать на службу к представителям витебской знати.

Последние полтора года Ярослав выполнял различные поручения своевольного, неграмотного и жестокого боярина Захара Голенка, который находил развлечение в истязаниях дворовой прислуги и крепостных крестьян. Движимый состраданием, юноша однажды помешал наказанию девушки-рукодельницы, а в  другой раз позволил бежать в Московское княжество нескольким крепостным. Мстительный боярин не мог поступить с  Ярославом, как с обычным холопом, но, затаив злобу, только и искал подходящую возможность, чтобы избавиться от  молодого человека навсегда.

За пять лет до происходящих событий сорокалетний, изрядно располневший боярин овдовел. Пресытившись простыми крестьянками, Голенок пожелал жениться вновь на пятнадцатилетней дочери своего соседа – знатного шляхтича, но получил категоричный отказ. Придя в неописуемую ярость, боярин в тот же день сочинил на соседа донос, обвинив того в тесных связях с Москвой и подготовке смуты против великого князя Витовта. В качестве гонца, который должен был доставить письмо витебскому наместнику, Голенок с определенным умыслом выбрал Ярослава. Но благоприятное стечение обстоятельств позволили молодому человеку выйти победителем из, казалось бы, безвыходной ситуации.

Теперь, когда главный исполнитель боярских злодеяний Глеб по прозвищу Душитель был неопасен, Ярослав больше никуда не спешил. Он неторопливо скакал верхом, любуясь красотой вечернего леса, и настраивался на новый этап своей жизни, который связывал с Полоцком.

3

Держа путь на юг, Ярослав все больше углублялся в дремучий лес. Возле полуразрушенной хижины дорога была разделена надвое. Немного подумав, всадник повернул налево и начал медленно продвигаться сквозь заросли можжевельника и колючего ежевичника, переплетенные лианами хмеля. Наконец, час спустя, ему удалось выехать на открытую поляну, местами покрытую опавшими дубовыми листьями и желудями.

Не успел Ярослав даже оглядеться по сторонам, как вдруг поблизости послышался громкий топот копыт и злобное хрюканье. С треском ломая кусты и ветви, через овраг молниеносно перескочил крупный черный кабан со стрелой в спине. Бешено сверкая глазами и топорща щетину, он несся прямо на Ярослава. Юноша быстро выхватил из дорожной сумы самострел, прицелился, как можно точнее, и пустил стрелу. Раздался зловещий свист, и дикий кабан, которому стрела попала в голову, пронзительно хрюкнул, метнулся в сторону гнедого коня и, как подкошенный, повалился на землю.

Ярослав собирался уже сойти с коня и внимательно осмотреть охотничий трофей, но вместо этого ему предстояло увидеть совершенно поразительное для средневековья зрелище. Из соснового бора ему навстречу стремительно скакала красивая девушка верхом на разгоряченном белом коне. Подобно юной амазонке, она была отлично сложена и держала в руке самострел. От быстрой скачки ее щеки зарумянились, густые каштановые волосы распустились, глаза цвета морской волны сияли от воодушевления. Столь же необычен был и наряд прекрасной наездницы: на ней была широкая клетчатая юбка, а поверх полотняной рубашки накинута безрукавка из лисицы. Приблизившись к Ярославу, девушка умело осадила своего скакуна и несколько мгновений с удивлением смотрела на меткого стрелка и поверженного им зверя.

– Долго я гналась за этим зверюгой, но именно ваш выстрел сразил его наповал, – огорченно сказала незнакомка с небольшим литовским акцентом. – Вепрь теперь принадлежит вам.

– Мне всего лишь повезло, – скромно ответил Ярослав, не сводя восхищенного взгляда с юной всадницы. – Я совсем не хотел помешать вашей охоте. А пока давайте перетащим вепря поближе к соснам, – предложил он, слезая с седла. – Скоро окончательно стемнеет. Нужно будет разжечь огонь, чтобы не замерзнуть. Если получится, и нам не помешают лесные духи, – заметил с улыбкой юноша, – то попробуем нашего  вепря на вкус.

Пока Ярослав занимался трехпудовым кабаном, без видимых усилий перемещая его на другое место; девушка, собрав поблизости побольше валежника и конопляной костры, начала высекать огонь. Уходящий день был сырым и дождливым, поэтому охотнице пришлось ни один раз ударить огнивом о кремень, прежде чем костер разгорелся ярким пламенем. Тем временем Ярослав освежевал кабана, вырезал у него несколько кусков мяса и положил их жариться на угольях.

Занимаясь всеми этими приготовлениями, молодые люди успели немного поговорить и кое-что узнать друг о друге. Как выяснилось, спутницу Ярослава звали Анной. После охоты девушка собиралась вернуться в Полоцк, где остановилась у своего дяди – знатного горожанина.

– Да, давно не ела я такой вкусной свинины, – призналась Анна, пробуя с ножа кусок, который прожарился лучше остальных. – А у вас, Ярослав, тоже кто-то живет в Полоцке?

– Сейчас уже нет, но мой покойный отец был родом из этого славного города, – ответил юноша, присев рядом с ней у костра. – Он погиб в Грюнвальдской битве, когда мне было пять лет. По рассказам матушки, которая, как и он, в лучшем мире, от руки отца в тот день погибло много тевтонских рыцарей. Он смело разил врагов своим мечом, пока две предательские стрелы в спину не оборвали его жизнь. Вот единственная вещь, оставшаяся мне от него,  – сказал Ярослав, достав из кармана большой золотой перстень с гравированным изображением грифона.

– Ах, какая прелесть! – восторженно воскликнула девушка, взяв кольцо, чтобы рассмотреть поближе. – Мне оно будет, конечно, великовато, но вам подойдет в самый раз, – сделала вывод Анна, надевая перстень Ярославу на безымянный палец правой руки.

– Ну, а вас-то, кто научил охотиться? – в свою очередь спросил молодой человек. – Никогда в жизни я еще не видел ничего подобного.

– Этим я обязана своему любимому батюшке, которого недавно не стало, – вздохнув, ответила Анна и в ее глазах появились слезы. – У него не было сыновей, и он часто брал меня на охоту, – продолжала она, овладев собой. – Бывало, мы днями пропадали в лесу, выслеживая какого-нибудь зверя. Зато не было случая, чтобы мы возвращались в наше поместье под Вильно без добычи. Вот так лес и стал для меня вторым домом.

Постепенно сгущались сумерки, и сосновый бор затихал, медленно погружаясь в ночной сон. Однако порой по ветвям сосен еще скользили юркие белки, а где-то вдали слышался рев бородатых зубров. Костер весело горел, и молодые люди, ничего не замечая вокруг себя, увлеченные друг другом, продолжали свою беседу.

4

Предутренняя мгла рассеялась, и в древний Полоцк пришло ясное осеннее утро. Солнце поднималось все выше, лаская своими розоватыми лучами бревенчатые башни Верхнего и Нижнего замков, крыши изб ремесленников и хоромы городской знати. Широкая Западная Двина, казавшаяся бесконечной, спокойно несла свои воды, деля город-крепость на две почти равные части.  За прочными бревенчатыми стенами раскинулись шесть городских посадов, тонувших в садах. На плодовых деревьях, готовых к последнему урожаю, висели подвески из росы, которые оставил недолгий ночной дождь.

В Острогском посаде вовсю кипела жизнь. Крестьяне в бедных кафтанах из сермяги продавали с телег рыбу, яблоки, лесные ягоды и овощи. Перед разложенными на прилавках товарами расхаживали приезжие купцы в московских долгополых кафтанах и в коротких немецких с войлочными шляпами на головах. Выбор у покупателей был немалый: цветное самотканое сукно, бархат, шелк, бумага, иконы, ювелирные украшения, женские и мужские наряды на любой вкус.

Не успело взойти солнце, как открылись мастерские полоцких ремесленников. Не покладая рук, шили новые головные уборы шапочники; обжигали в печи тарелки и горшки гончары; стучали молотками трудолюбивые сапожники; а из открытых дверей кузниц слышался громкий звон наковален.

Давно на ногах был и воевода Олег Турчинович – второй человек в Полоцке после наместника, назначенного великим князем Витовтом. Жил воевода на северо-востоке Верхнего замка в больших хоромах, на противоположной стороне от величественного белокаменного собора святой Софии с пятью куполами. Его хоромы стояли на высоких подклетях и состояли из нескольких жилых домов, подвала со складским помещением, кухни, пекарни, конюшни и бани. Особенно красив был деревянный дом в виде крупной избы, в которой Турчинович любил принимать гостей. На двускатной крыше дома полоцкие мастера поместили вильчики в форме конских голов; на фронтоне вырезали три розетки с шестью лепестками; наличники окон украсили силуэтами голубя и ласточки, а карнизы – зигзагами и ромбами.

Тяжелые дубовые двери открылись, и с крыльца начал легко спускаться воевода – высокий, широкоплечий мужчина с темными волосами и бородой, едва тронутыми сединой. На нем был темно-синий кафтан с меховой оторочкой, перетянутый кожаным поясом, а на ногах – бардовые сапоги из дубленой кожи. С самого утра воевода был не в настроении, и поэтому, зная его вспыльчивый нрав, холопы и дворовые девки старались без особой необходимости не попадаться ему на глаза.

«И где черти носят эту девицу?» – раздраженно думал Турчинович, и его грубоватое лицо становилось все мрачнее. – «Не тому, совсем не тому учил ее Влад Рзза, упокой господь его душу. Не дело для девятнадцатилетней особы из рода шляхтичей шататься по лесам и стрелять дичь. Занималась бы шитьем да домашним хозяйством, так нет же. Выскользнула тайком со двора, и теперь одному богу известно, что с ней: то ли медведь задрал, то ли зубр затоптал».

Тем временем в распахнутые ворота, на мощеное деревом подворье въехали два всадника: Анна на своем белом скакуне, а следом за ней Ярослав на гнедом коне, к седлу которого был привязан мешок с тушей кабана. Увидев воеводу, девушка подскакала ближе, поспешно спешилась и бросилась на шею к растерявшемуся опытному воину.

– О, милый дядюшка! – говорила Анна, целуя Турчиновича в обе щеки. – Прости, я так виновата, что не предупредила тебя о своем отъезде. Я задержалась на охоте. Вепрь оказался столь прытким, что пришлось гоняться за ним до позднего вечера. Зверя удалось подстрелить, но пал он не от моей руки. Вот этот молодой шляхтич убил вепря выстрелом в голову, – добавила она, указав на Ярослава, который при этих словах почтительно поклонился.

– Да, я вижу, девочка моя, тебе некогда было скучать, – отозвался воевода с иронией в голосе. – Охотилась на дикого вепря, а привезла с собой заодно и доброго молодца, – Турчинович хотел было перейти к нравоучениям, но тут его взгляд остановился на Ярославе, и он удивленно воскликнул: – Боже ты мой! Ну, это же вылитый Игорь Хорошкевич двадцать лет назад. Тот же рост, то же лицо, тот же перстень на правой руке… Прямо наваждение какое-то!

– Мое имя Ярослав Хорошкевич, – с улыбкой представился юноша. – О том, что я очень похож на своего отца говорила мне еще покойная матушка.

– Да, сходство просто поразительное, – подтвердил воевода. – Твой отец был моим другом и храбрым воином. Мы сражались с ним в Грюнвальдской битве плечом к плечу. А погиб он на моих глазах… Видимо, самому господу богу было угодно свести нас сегодня вместе, – сказал он, набожно перекрестившись. – Ну, что ж, дети мои, пойдемте-ка в гридницу. Я думаю, Ярослав, тебе будет, что мне рассказать о своем житье-бытье.

Гридница воеводы была просторная, но со скромным убранством. В глубине комнаты стояла изразцовая печь; посередине – дубовый стол с лавками, покрытыми цветным сукном; вдоль стен висели боевые доспехи и оружие. Анна почти сразу ушла на женскую половину избы, а Ярослава Турчинович пригласил за стол.

– Итак, сынок, время у меня есть, так что поведай мне о себе, – сказал воевода, наливая в два серебряных кубка иноземного красного вина. – Что происходило с тобой, после того, как вы с матерью переехали в Витебск?

– В Витебске нам с матушкой жилось очень тяжело, – начал свой рассказ Ярослав, кратко описав свою тоскливую жизнь в монастыре, раннюю смерть матери и безрадостную службу у витебской знати. Не вдаваясь в детали, он упомянул и своего последнего хозяина – боярина Захара Голенка.

Воевода сочувственно выслушал молодого человека. Немного поразмыслив, он предложил Ярославу остановиться в одном из своих домов и поступить к нему на службу дружинником, на что юноша с благодарностью согласился. В обязанности Ярослава, наряду с другими воинами, входила охрана Верхнего замка и соединенного с ним мостом Великого посада.

Теперь Ярослава гораздо чаще можно было увидеть не в привычном для него скромном кафтане, а в железном шлеме, облаченного в кольчугу, со щитом и копьем в руках. Анна продолжала жить у своего дяди. Через две недели навестить родную сестру – жену воеводы – должна была и мать девушки, скучавшая в одиночестве в своем поместье под Вильно. После памятной встречи в лесу между  Ярославом и Анной завязалась теплая дружба. Все свое свободное время они стремились проводить вместе, говорили на интересующие их темы или, прихватив c собой самострелы, отправлялись поохотиться в лес.

5

Осень в полной мере вступила в свои права. Последние два дня погода окончательно испортилась. Шли сильные дожди, иногда прерываемые резким, холодным ветром, безжалостно срывавшим с деревьев пожелтевшие листья. Близилась к концу третья неделя, но мать Анны – Юлия Рэза – так и не приехала в Полоцк. Между тем на границах Великого княжества Литовского с Ливонским орденом было неспокойно. На приграничных территориях появились хорошо организованные разбойничьи шайки, которые грабили торговые суда и совершали набеги на крестьянские поселения. До Анны доходили слухи, что разбойникам покровительствуют немецкие рыцари-крестоносцы и впавшие в немилость у великого князя бояре. Происходящие в  княжестве  события сильно тревожили девушку и усиливали ее тревогу за судьбу любимой матери, от которой долгое время не было никаких вестей.

В это октябрьское утро печальные размышления Анны были прерваны слугой, который зайдя в ее комнату, сообщил, что воевода зовет ее к себе по важному делу. Девушка быстро оделась в узкое голубое платье европейского покроя и с замиранием сердца отправилась в гридницу, где ее уже ждали Турчинович и Ярослав.

– Проходи, дочь моя, – вместо приветствия озабочено сказал воевода. – Только что прибыл гонец от твоей матушки с последними новостями, – он указал рукой на мужчину средних лет с беспокойным лицом и впалыми щеками, одетого в дорогой, словно с чужого плеча, кафтан. – По его словам, купеческая ладья, на которой плыла Юлия, была атакована разбойниками. Ладью удалось отстоять, но твоя матушка была тяжело ранена и сейчас находится далеко отсюда: в корчме, где-то на берегу Западной Двины.

– Боже мой! – воскликнула Анна, смертельно побледнев. – У меня давно было предчувствие, что должно было случиться какое-нибудь несчастие.

– Не отчаивайся, Аннушка, – с сочувствием сказал Ярослав. – Ты знаешь, что всегда можешь положиться на нас.

– Позвольте мне, благородная боярыня, передать вам письмо и нательный крест вашей матушки, – низко поклонившись, промолвил гонец, с угодливой улыбкой передавая Анне свиток, скрепленный печатью, и инкрустированное рубинами золотое изделие на длинной цепочке.

– Да, это, действительно, ее крест, – подтвердила девушка, ломая сургучную печать и разворачивая небольшой свиток. – Матушка просит меня срочно приехать и перевести ее в Полоцк… Почерк, несомненно, ее, но письмо написано по-русски, а не по-литовски, как обычно. А почему вы доставили письмо, а не наш конюх Регимантас? – вдруг спросила Анна, с подозрением взглянув на гонца.

– Все в руках божьих, – смиренно ответил он, придав своему лицу скорбное выражение. – Насколько мне известно, прекрасная боярыня, ваш конюх был убит во время нападения разбойников.

– Печальная новость, он верно служил нам много лет, – вздохнула девушка и ее блестящие глаза затуманились.

– Ну, что ж ты сообщил все, что знал, – подытожил воевода, внимательно посмотрев на гонца. – Нам будет, что обсудить наедине. А ты, братец, пока отправляйся на кухню. Там ты позавтракаешь и отдохнешь после долгой дороги.

В ответ гонец рассыпался в благодарностях и снова низко поклонился. Все это время с его лица не сходила та же угодливая улыбка, больше похожая на гримасу.

– Не нравится мне этот малый, – нахмурившись, сказал Ярослав, когда дверь за гонцом захлопнулась. – Знавал я немало таких людей, которые готовы тебе услужить, а потом всадят нож в спину. С ним надо быть начеку – он может оказаться предателем.

– В наши сложные времена может произойти все, что угодно, – согласился с ним Турчинович. – Как бы то ни было, я сегодня же дам указание подготовить для вашего плавания большую ладью. Я бы отправился с вами сам, но при отсутствии в Полоцке наместника, я, к сожалению, не могу оставить город. Поэтому, Ярослав, ты на судне будешь за старшего. Для вашей безопасности с тобой и Анной поплывут еще восемь дружинников. У нас нет другого проводника, и, хотя нам это и не по душе, придется довериться этому подозрительному гонцу. Будем надеяться, дети мои, что с божьей помощью все закончится благополучно.

На следующий день, как только пришел рассвет и немного разошелся туман, крупная острогрудая ладья отплыла от Верхнего замка. Ярослав, Анна и сопровождавший их гонец стояли во весь рост, стараясь удержать равновесие, и сосредоточенно всматривались вдаль. Ладья быстро набирала ход, раздавались равномерные удары весел, на каждом из которых сидели дружинники и рыбаки, хорошо знавшие Западную Двину. Слабое солнце едва проглядывало на горизонте, со всех сторон летели холодные брызги, над водой клубился схожий с дымом туман. Постепенно исчезали из виду Устейская и Экиманская башни, Заполотский и Великий посады.

Корабль, кренясь, шел под парусом вверх, по направлению к Браславу. После полудня по обе стороны ладьи можно было увидеть только безлюдные берега с редкими рыбацкими поселками. Спустя несколько часов пропали и эти признаки присутствия человека, к реке плотно придвигался сосновый бор, от которого веяло сыростью. Вокруг царила подозрительная тишина, лишь изредка прерываемая криками птиц.

– Ну, и где же твоя корчма на берегу реки? – нетерпеливо спросил гонца Ярослав. – Скоро наступит вечер, а я здесь не вижу ничего, кроме покосившегося деревянного креста на левой стороне.

– Вот за этим крестом, милостивый боярин, на лесной опушке и находится корчма, – начал объяснять проводник, стараясь не смотреть на юношу. – Если вы доверитесь мне и причалите к берегу…

– Я вижу, ты решил поиграть с нами, мерзавец! – грозно прервал его Ярослав, выхватив меч и направляя его на гонца. – Мне уже приходилось иметь дело с негодяями, вроде тебя. Ты хочешь завести нас в западню, затем дашь знак своим дружкам-разбойникам, и мы окажемся в их руках. Разве не так? Так вот, послушай меня внимательно. Если ты не хочешь, чтобы я отрубил тебе голову и бросил твое тело на съедение рыбам, то ты должен помочь нам.

– Я помогу, клянусь богоматерью, я помогу! – на лбу проводника выступили капли пота; от испуга у него затряслись руки, а лицо стало красным, как у вареного рака.

– Жива ли госпожа Юлия Рэза?

– Жива, бог свидетель, жива!

– Где она находится? – продолжал Ярослав.

– В этом лесу, на опушке, в укрепленном доме боярина Федора Скибы.

– Федора Скибы? – переспросил молодой человек.

– Кажется, я поняла, о ком идет речь, – вмешалась Анна. – Пять лет назад дядя уличил этого боярина в измене в пользу Ливонского ордена. Скиба бежал из Полоцка, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Раньше он бывал в дядиных хоромах, много раз видел меня и матушку.

– А теперь, видимо, решил отомстить, – сделал вывод Ярослав.– Хорошо, господин проводник, если мы освободим матушку Анны, то я отпущу тебя на все четыре стороны. Но попробуй только предать нас и не сносить тебе головы!

– Я клянусь всеми святыми, что помогу вам, – испуганно заверил разоблаченный разбойник. – Я знаю все лесные тропинки и незаметно доведу вас до боярского дома. Мы отправимся ночью, чтобы никто нас не увидел и не услышал.

6

Разбойничий притон боярина Федора Скибы располагался в нескольких верстах от берега реки, посреди мрачного дремучего леса с плотными рядами сосен и поросшими ельником торфяными болотами. Только две узкие, извивающиеся тропинки вели к хорошо укрепленному боярскому дому с высокой оградой и сторожевой башней. Сворачивать с этих тропинок было смертельно опасно. Сделав один необдуманный шаг, путник мог увязнуть в бездонной трясине, из которой невозможно было выбраться без посторонней помощи.

Шайка, возглавляемая боярином Скибой, не имела ничего общего с благородными разбойниками из народных преданий. Входили в нее также отнюдь не обездоленные, бежавшие от притеснений и издевательств феодала крестьяне или крепостные. Сам Скиба, будучи жестоким крепостником, всегда был одержим жаждой наживы, что, в конечном счете, привело его к предательству и потере всех принадлежавших ему имений. Столь же отвратительными и порочными были и остальные члены разбойничьей шайки: шляхтичи, промотавшие в кутежах и оргиях свое имущество; бывшие монахи, исключенные из монастырей за прелюбодеяния; проворовавшиеся тиуны, воры и наемные убийцы.

В сосновом бору наступила полночь. Тонкий месяц, иногда пробивавшийся из-за густых, темных туч, бросал скупой свет на грубо сколоченные стены дома. Не стихая, завывал противный, леденящий ветер, из-за которого непрерывно стучали ставни и с жалобными стонами колыхались деревья. Практически все обитатели разбойничьего притона спали крепким сном; бодрствовал лишь караульный на сторожевой башне, время от времени окликавший стражника у ворот с противоположной стороны. Казалось, над домом, как и над всем лесом, лежала глухая ночь.

Однако комната боярина Скибы была хорошо освещена восковыми свечами. За большим дубовым столом, уставленным краденными серебряными тарелками и чашами, сидели боярин и его ближайший сообщник – беглый монах из Никольского монастыря. Доедая жареных куропаток, жильцы дома возобновили давно начатый разговор. Оба разбойника были одеты в дорогие бархатные кафтаны с немецкой купеческой ладьи, ограбленной ими неделю назад. Скиба имел невзрачную наружность: его лицо было с мелкими, некрасивыми чертами, со срезанным подбородком и куцей бородой. Не красили боярина также обширная лысина, худоба и небольшой рост. В отличие от своего главаря, монах был широколицым с длинным утиным носом, носил большую окладистую бороду, выделялся полнотой и высоким ростом.

– Будь проклят этот пес Турчинович и вся его родня! – злобно выругался Скиба, наливая себе браги в золотой кубок. – Если бы не этот чертов вояка, никто бы так и не узнал о моих связях с Ливонским орденом. А теперь  по его милости все мои имения, которые мне достались еще от прадеда, отдали родственникам полоцкого наместника. Но ничего: скоро на моей улице будет праздник. На днях должен вернуться Иванко и привести с собой его любимую племянницу Анну. Ее мамаша, эта высокородная барыня, уже пользуется моим гостеприимством,  – сказал он с ухмылкой. – Не хотела, понимаешь ли, сама писать дочери, упертая дура.

– Ну, для таких случаев, Федор Петрович, у нас есть особый человек, – вставил свое слово бывший монах, приняв гордый вид. – Я сам привел к тебе Войцеха. На наше счастье его выгнали из Кракова за воровство. Таких мастеров, как он, еще нужно поискать. Ты мог лично убедиться: любую печать может вырезать, любой почерк подделает.

– Да, парень он славный, – довольно улыбнулся боярин. – Справедливости ради, Матвеич, нужно признать, что дела идут последнее время совсем неплохо. На прошлой неделе мы обчистили две немецкие ладьи, на этой – одну литовскую. Как окажется в моих руках племянница этой скотины, Турчиновича, заломлю за обеих баб приличный выкуп. Посмотрим, как у меня запляшет воевода, куда денется вся его спесь и высокомерие.

– А погода сегодня – хуже не придумаешь, – вздохнул сообщник боярина. – Покоя нет от этого ветра… Постой-ка? Это еще что такое? Вроде, какие-то человеческие голоса послышались.

– И правда, – сказал Скиба, вставая с лавки и подходя к окну. – Странно, караульный открыл ворота… Впустил людей… Никто же ночью не ходил на дело. Что это значит?

Вдруг во дворе стало шумно и этот шум уже не способны были заглушить даже сильные порывы ветра. Раздались удары мечей и свист стрел, пронеслись два болезненных крика умирающих, кто-то униженно молил о пощаде. На некоторое время все стихло, но вскоре боярин и бывший монах услышали на крыльце быстрые шаги многих людей. В их комнату стремительно ворвались Ярослав и дружинники с мечами в руках, в кольчугах с коваными пластинами на груди. Следом за ними в боярскую столовую вбежали проводник и Анна.

Увидев среди атаковавших его притон своего человека, Скиба быстро схватил со стола длинный острый кинжал и с криком «умри, предатель!» метнул его в проводника. Кинжал попал разбойнику прямо в грудь. Несчастный с жалобным стоном упал на колени, покачнулся и в один миг повалился замертво на пол. Злорадная улыбка недолго играла на лице боярина: сам он  почти мгновенно был зарублен одним из дружинников.

С ужасом наблюдавший за всей этой сценой сообщник Скибы, не дожидаясь угроз, сразу же проводил Ярослава и Анну к погребу, где томилась Юлия Рэза. Когда был открыт люк, девушка со свечой в руке поспешно спустилась вниз. Она нашла свою мать в глубине промозглого погреба, с крепко связанными руками и ногами. С трудом разрезав веревки, Анна со слезами бросилась в объятья к ослабевшей, измученной в заключение матери. Несмотря на перенесенные испытания, даже в этих тяжелых условиях, Юлия сохранила присутствие духа и не потеряла своей былой красоты. Хотя ей было уже почти сорок лет, она была столь же хороша собой, как и ее дочь: прекрасно сложена и высока ростом, с ясными голубыми глазами и густыми светло-русыми волосами.

– Матушка, позволь мне представить шляхтича Ярослава Хорошкевича, – сказала Анна после того, как они оказались наверху в комнате. – Благодаря Ярославу и его дружинникам, нам удалось сегодня освободить тебя.

В ответ утомленная Юлия смогла только улыбнуться юноше слабой, но приветливой улыбкой.

– Вам нужно постараться восстановить силы и отдохнуть, госпожа Рэза,  – поклонившись, пожелал Ярослав. – Завтра, на рассвете, нам нужно будет плыть в Полоцк. Главное, что самое страшное осталось позади. А тяжелые воспоминания, я уверен, потускнеют и пройдут, как дурной сон.

***

После возвращения в Полоцк у каждого из героев этой истории судьба сложилась по-разному. Юлия Рэза задержалась у своего родственника-воеводы на целый месяц. Дружинники продолжили охранять Верхний и Нижний замки. Оставшиеся в живых разбойники из шайки боярина Скибы были казнены по приказу наместника на городской площади.

Что касается Ярослава и Анны, то они поженились через три месяца. Ради любимого Анна перешла в православие и стала прекрасной матерью для их многочисленных детей. Как гласят старинные летописи, Ярослав Хорошкевич во времена полоцкого наместника Андрея Саковича был воеводой и играл важную роль в жизни города. Остались ли потомки этого древнего рода в наши дни сказать трудно. Но то, что фамилия Хорошкевич нередко встречается в современной Беларуси, является неоспоримым фактом.

© Алексей Мальчик, 2020