Борода

(рассказ-быль)

…Усы лелеял ещё с тех пор, когда носил форму курсанта Высшей школы милиции. Несмотря на категоричное начальственное: «Сбрить!», увиливал от строевых смотров, бдительных взоров курсового командира. Не вылезал из нарядов, стал завсегдатаем внеочередной чистки картошки, но приказа не выполнял.

Начальство поотстало, когда прямо в пресловутых усах угодил на Доску Отличников учебы и, параллельно, — лучших молодых лекторов города: «Школу юного лектора» курировал сам Генерал…

На практике же всё повторилось. Причём «на земле» никому до растительности над моей верхней губой дела не было, только успевай преступления раскрывать. Но когда попал в центральный аппарат – началось. 

Как-то нарвался на Министра. Когда тот подозвал, перешёл на строевой и четко представился. На бывшего партийного функционера строевая выучка впечатления не произвела.

Зато усищи в глаза бросились. И не понравились. У самого-то на лице никакой мужской растительности отродясь не водилось…

«Это что за «мулявки» (Владимир Мулявин, солист весьма популярного в СССР белорусского вокального ансамбля «Песняры») такие?! А если форму надеть понадобится!? Немедленно убрать!»

У министра внутренних дел других забот, как мои усы, очевидно, не было…

… Полгода в кошки-мышки играли. Я, тренированный, всячески министерских глаз избегал. Но вот однажды…

На Пасху Православную вдруг тревогу объявили. На этот случай всегда тревожный чемодан готов был – бритва, туалетные принадлежности, смена белья, продукты на сутки. В униформе по сезону, за 45 минут прибываю в расположение, отмечаюсь у дежурного. Вижу, непосредственное начальство довольно.

Тут – сигнал к всеобщему построению. Ба, смотр сам министр проводит! Тут уж не скрыться, каждый офицер – в «тревожном» списке. Стою, готовлюсь к худшему…

Вот свита проверяющих с нашей шеренгой поравнялась. Воззрившись на меня, «Первый» уже и рот для выговора открыл, но вдруг передумал, лишь глазами зло бликнул. У меня ж сердце ёкнуло:  «Ой неспроста!

Взмах вельможного пальца:

— Фамилия?

— Лейтенант Зеличенко, Управление уголовного розыска.

— Выйти из строя!

— Есть!

— А покажи-ка нам, лейтенант, тревожный чемоданчик. Всё ли, что по уставу требуется, захватил?

Открываю, достаю предмет за предметом. Дело до продпайка доходит. Начальство зачем-то газету развернуть требует. Стандартный набор: полбуханки хлеба, банка кильки, шоколадка.

— А яйца крашеные где?!

— Да не красим мы яйца.

— С такими усищами да фамилией хохляцкой, яйца не красите?!!

Тут из дааальних рядов – крик: «А пусть ширинку расстегнет, покажет»!

Дружный смех. Начальство ретировалось.

…Только потом до меня иезуитская задумка министра дошла. Яйца крашеные пасхальные в тревожном чемоданчике офицера Министерства внутренних дел вполне можно было под политику подогнать, заигрывание с религией приписать, её пропаганду. Тут и из комсомола можно было запросто вылететь, а значит, и любимой работы лишиться. Не ведал, видно, министр, что я иудей и православные праздники не отмечаю. Уверен был, что в продпайке, который до того никогда не проверяли, на Пасху крашеные яйца наверняка обнаружит…

Вскоре я перевёлся в Талас, начальником ГОВД.  Оттуда – в Москву, на учёбу в Академию МВД СССР. Потом на Иссык-Куле областным уголовным розыском командовал.

Прошло лет 10.

Уже майором, вернулся я в центральный аппарат. И вознамерился носить бороду, уж очень она мне шла, в отпуске опробовал.  

… Это сегодня трехдневная щетина считается нормой и даже служит мерилом брутальности. В советское же время госслужба только гладко выбритые щёки допускала. Растительность на лице дозволялась только представителям свободных профессий – художникам, скульпторам, писателям. Всегда ворчу, когда в сегодняшних фильмах о советской эпохе вижу «ощетинившихся» офицеров спецлужб, милиции, армейских чинов. Да только попробуй! Лично знаю людей, которых на преподавательскую работу в ВУЗ не взяли, потому что они, при всей своей талантливости, побриться отказались. А скольким по той же причине в загранпоездках отказали!

… Министр у нас давно был другой, профессионал и демократ, да и времена изменились. Как-то захожу на доклад. Вижу, настроение хорошее, ну  и озвучил просьбу – в оперативных целях, дескать, чтоб преступники за милиционера не принимали. Взглянув с интересом, тот интригующе заявил: «Посмотрим. Пиши рапорт».

Прошёл месяц. Заканчивалось заседание коллегии, как вдруг — Шеф: «Все плановые вопросы рассмотрены.  Но есть ещё кое-что. Вот тут начальник Службы по борьбе с наркобизнесом с рапортом обратился. Хочет бороду «оперативную» отпустить.

— Зеличенко!

— Я!

— Не передумал?

— Никак нет!

— Жена-то узнает?!

— У неё другие критерии узнавания (смех в зале)

— Ладно, носи. Но если служебные показатели не улучшатся, лично, как Пётр1 боярам, состригу…»

Шесть лет носил бороду, имидж определённый создал. А в 1996-м – как отрезало, облысел. Произошло это очень быстро, сказались гены. Привыкшие к моему заросшему лицу, не узнавали даже близкие друзья, сослуживцы. Поначалу это злило, считал, что они специально прикалываются. Потом привык.

Но факт, насколько безбородость мой фэйс изменила, осознал только после одного случая…

По антинаркотическим делам мы долго сотрудничали с высшим офицером республиканской спецслужбы. И даже сдружились. Потом он в Москву перевёлся, там генерала получил. Какое-то время не виделись.

В 1997 году я в Ош наркотрафик перекрывать  отправился. Работать предстояло в погранзоне, и, как требует служебная этика, зашёл к местному пограничному начальству, представиться. В приёмной застаю того самого спецслужбиста-коллегу. Генералу позволено всё – окно настежь, курит. Подхожу со спины и шёпотом: «Петрович, здравия желаю». У того аж холка напряглась! Резко поворачивается, смотрит в упор, и не узнаёт. Голос-то мой, а лицо чужое. Ну, мы уж к такому привычные: «Петрович, да я это, я. Полковник Зеличенко».

«Саня, ты! – и дальше, наклоняясь, прямо в ухо: — На нелегалку идешь, переход готовишь? Не отвечай, сам вижу. Во!»

И поднял вверх большой палец…

Александр Зеличенко,

Бишкек, март 2021