Аида

Очень добрый рассказ о лошади из сборника «Любви негромкие слова»

Публикуется по книге: Т.И.Курманалиев. Любви негромкие слова. – Б., Илим: 2002. – 112 с.
ISBN 5-8355-1253-8
К 93

Везет же некоторым: вышел из дому, вскочил в троллейбус, приехал, сел за стол — работай! Не висит над тобой, не трещит и не капает. Мы же собираемся каждый день у тропинки. Как альпинисты, лезем, чуть ли не на четвереньках высоко-высоко. Подползаем к вершине. Перекур. А высота, дай бог, почти три тысячи! Сидим с открытыми ртами. Отдышались. Спуск в шахту — следующий этап. Триста ступенек. Спустились. Перекур. Ровно в восемь начинаем. А над тобой трещит-потрескивает стометровая толща, того и гляди, свалится на голову камушек в полтонны. И вода! Льет тонкой струйкой из всех мыслимых и немыслимых трещин на каску, за шиворот, в сапоги. Мокро и непонятно. Откуда вода почти у вершины горы, когда на поверхности вьюга и мороз под тридцать?

Вот так и работали — проходили разведочный штрек, бурили, палили, нагружали рудой вагонетки и к рудоспуску катали. И укатались.

Сидим мы как-то в забое, закусываем. Дышим тяжело, кусок не лезет. Вдруг вскакивает Федя — откатчик, да как заорет:

— Шабаш! Нет больше сил ишачить! Лучше уйду плитовым на рудный двор. Плана не даем, заработка нет. Пошли вы все...

Мы частенько ругались. Иногда по делу, иногда по привычке. Но всегда как-то беззлобно. А такие трели я слышал впервые.

Выпалил наш Федя весь заряд, обмяк, стал, часто дыша, по крупицам восполнять утерянный запас кислорода. И стихийно началось производственное совещание смены. С критикой. В полутемном забое. Первым выступил Порфирыч, наш легендарный бурильщик, кряжистый старичок с такими пышными усами...

— Вот что, начальник (я тогда носил громкий чин — началь¬ник смены), распустил ты свою смену. Понимаем, что не от сладкой жизни все это. Факт! И не для того тебя учили в институте, чтобы вместе с нами тут махал лопаткой. Факт! По своему положению ты не должен с нами вкалывать. А должон, как я мыслю, по государственному, по научному, думать, как наладить работу. Факт! А грузить руду —не нужно кончать институтов.

— Даешь механизацию! — весело закричал всегда неунывающий откатчик Султанбаев.
Многое было сказано; многое обговорили. Потом дали слово мне.

Что сказать? Вынашивал я давно одну идейку. Боялся высказать — засмеют. А, была, не была!

— Братцы, говорю, нужна механизация в одну лошадиную силу. Лошадь, кобыла, мерин — все равно. Сбруя специальная, вагонетки емкостью побольше. Пройти от ствола назад квершлаг на два лошадиных корпуса для разворота, ободрать свод штрека, сделать стойло, нарастить площадку над рудоспуском. Словом, братцы, идея смешная, но ничего больше и не придумаешь. Решайте. Я подсчитал — месяца полтора не видать нам хорошей получки. Думайте об идее, а как ее осуществить, потом обмозгуем. В конце смены соберемся. Все!

Разошлись по местам. Молча, ожесточенно работали. Думали. И сегодня не уложились в график.

Единогласно решили: переходим на конную тягу. Но было много неясного. И была еще ответственность. Поэтому после смены я сказал как можно бодрее вторую свою, самую длинную, насколько я помню, речь:

— Итак, с сегодняшнего дня объявляю аврал. Все делаем сами или с помощью друзей. План — само собой. Работаем в полторы смены. Никаких ЧП, так как за решетку я не стремлюсь. Осторожность! Дипломатия! Федя пускает в ход все свое пламенное красноречие, которое он сегодня нам продемонстрировал, и достает на конном дворе лошадь. Хорошую. Начальство, маркшейдеров, гортехнадзор я беру на себя. Шакир делает сбрую, очищает путь. Порфирыч готовится к обуриванию квершлага, а заодно продумывает, как спустить лошадь в штрек. Ильяс доставит сварочный аппарат и нарастит борта вагонетки. Миши отвечают за обдирку свода штрека, заготовку горбыля для конюшни и обеспечение сеном. Приступим к делу через два дня. А пока — подготовка. Надо создать общественное мнение. Для этого Порфирыч и Шакир завтра подадут в БРИЗ рацпредложение на откатку руды конной тягой в длинном штреке. Зайдете вечером ко мне, думаю, что я его успею оформить. Особое задание Мише Маленькому: под строгим секретом сообщи своей жене о наших планах. Завтра не только наши благоверные — весь рудник будет знать об этой механизации. Это в качестве профилактики. Чтобы потом не засмеяли. Все.

Не буду говорить о месяце хлопот, ругани до хрипоты, разных головоломках, которые решались сообща. Не стану описывать, как, обложив ватниками, резиновыми сапогами и, запеленав, как грудного ребенка, в брезент, на тросах спускали в шахту лошадь. Итак, все осталось позади.

А впереди... Вот тут я и подхожу к самому главному.

Федин дипломатический вояж закончился тем, что нам выдали списанную кобылу.

Буйная фантазия тамошних конюхов — любителей оперы нарекла ее божественным именем — Аида.

Характер же у Аиды, по нашим понятиям, был отнюдь не оперным. Она с большой охотой (в буквальном смысле) впряглась в работу, поставив предварительно кое-какие условия: никаких кнутов — раз, и никаких крепких словечек — два. И что удивительно, она из многих тысяч слов могла безошибочно (чутьем, что ли?) определить соленое, даже если оно было сказано в ласкательном наклонении, даже самым елейным голосом. Миша Маленький почти каждый раз, когда мы кончали обедать, пускался в филологические исследования и, как всегда, запутавшись, восклицал:

— Нет, вы скажите мне, где наша Аидочка воспитывалась?

Мы начали выполнять план на сто восемьдесят процентов и доказали несостоятельность кое-где бытующей теории о том, что сквернословие якобы улучшает производственные показатели. Мы были вежливы, подчеркнуто, предупредительны друг к другу, не говоря об Аиде, Аидочке... Представьте положение, когда даже наша фантазия иссякла и мы не могли найти новые ласкательные, нежные производные от божественного имени интеллигентной пегой кобылы. Порфирыч тогда принялся вплетать ей в гриву разноцветные ленточки, Ильяс чистил и холил, а мы подносили деликатесы в виде крутых яиц, до которых она была особая охотница.

Но Аида была настоящей работягой. Ласковой, умницей. Она избавила нас от многих хлопот, и горняки всей смены сердцем платили ей благодарностью. Не только за ежемесячную прогрессивку. Она была строгим контролером техники безопасности: после отпалки никогда не выходила из своей конюшни до тех пор, пока все газы не удалялись из забоя. Не терпела даже запаха хмельного. Обоняние у нее было почище кошмарного прибора в ГАИ! Под землей мы часов не носили. В штреке работала только наша смена, и время узнавали по телефону. Аида быстро освоила соответствующий параграф КЗОТа и работала ровно шесть часов — с точностью до одной минуты, были случаи, когда истекало положенное время, Аида становилась на полдороге как вкопанная — и ни с места. Вот тут-то можно было услышать перлы:

— Аида, милая, красавица ты моя, любовь златокудрая, осталось всего двадцать метров до рудоспуска, а потом ты будешь ням-ням и бай-баиньки. Ну, еще несколько шагов, моя ласточка...

Повторяю: не сразу, но все мы стали удивительно вежливыми не только под землей. И человечнее. В официальном новогоднем приказе директор рудоуправления назвал нас (наверно, «с воспитательно-показательной» целью) «бригадой вежливых».

Первый удар обрушился на Мишу Маленького. И смех и грех. Как-то приходит наш Мишенька на смену с огромной лилово-зеленой шишкой на лбу и поминутно зевает. Мы к нему — хмурится, молчит. Наконец, прорвало. А дело было так. Имеет неосторожность Миша разговаривать во сне. Да еще когда его жена лежит рядом и бессонно обдумывает варианты покупки столового гарнитура. И представьте картину: Миша гладит пышное плечо своей несравненной и бормочет: «Аидочка, Аидусенька, сказка ты моя»... А жену-то его звать Ларисой. Ну, конечно, Лариса на дыбы да со всего маху своим кулачищем Мишеньке между глаз. Отчего ее любимый, не проснувшись, сознания и лишился. А сама в голос:

— Двенадцать лет с этим паразитом живу, никогда от него не слышала таких ласковых слов... Подцепил где-то «сказку» и даже во сие ее обхаживает, блудник такой-рассякой, петух!

Мигом собрала свои тряпки, ревущих детишек в охапку и — среди ночи к своим родителям, благо, живут они этажом ниже. Привела Мишеньку в чувство уже теща. Всякие примочки и переговоры через запертую дверь до самого утра ни к чему не привели...

В тот день план полетел к черту. Простите, был не выполнен.

Отхохотавшись, мы командировали Федю улаживать конфликт.

Второй удар пришелся по крупу Аиды. Это была катастрофа.

Мы должны были пробивать штрек из толщи горы до самого выхода на ее крутой склон. Тогда штрек становился штольней. Чем ближе к дневной поверхности, тем породы более неустойчивы. Нужно было крепить выработки. Прислали нам подмогу — крепильщика, только что вернувшегося из мест довольно отдаленных.

Инструктаж на высоком идейном уровне осуществлял наш Миша большой. Подведя новенького к рудоспуску, он молча ука¬зал на большой плакат собственного творения: «Не матюкайся — схватишь силикоз!»

Вы знаете, что такое силикоз? Это когда ты вдыхаешь кварцевую пыль, и она образует на твоих легких тонкую нерастворимую корку, через которую нет доступа кислороду. Тогда становится трудно дышать и совсем нетрудно умереть в любую минуту.

Ну, так вот. Проработал наш крепильщик неделю — и сорвался. В тот момент, когда наша Аидочка закончила свои рабочие часы. Схватил дранку и оттянул нашу помощницу вдоль спины, сопровождая действия словами, которые давно не произносились в штреке. Аида вздрогнула и попятилась. Мы же, взяв в руки тяжелый инструмент, сомкнув свои ряды, вывели грубияна к шахте и молча показали путь наверх.

Пока я по телефону объяснял начальству о недоверии всей смены новому пополнению, Порфирыч, сам того не ожидая, сделал открытие: Аидочка любит хлебный квас! Только благодаря ему кое-как снова наладилась наша работа.

Но печальный инцидент травмировал психику нашей помощницы — она стала стесняться посторонних. Узнав это, начальство, геологи, маркшейдеры начали реже наведываться к нам.

Вскоре мы в последний раз обурили, взорвали и вышли, как говорят, на дневную поверхность. Штрек стал штольней. Аиду осторожно (опять на канатах, укутанную) спустили в зеленое ущелье. Нежно погладив ее бархатистый храп (кто говорит, что горняки не способны на нежности?), мы пустили ее на волю.

Нас бросили пробивать новую разведочную штольню выше по ущелью. Каждый день, идя на работу или спускаясь, мы приветствовали Аиду, мирно щипавшую траву. Зла она не помнила и охотно брала из наших рук разные лакомства. Особенно у Миши Маленького, которому его Лариса заворачивала два завтрака — для него и специально для Аиды. Но что удивительно, наша Аидочка не обращала ни малейшего внимания на бывшего рецидивиста. Кстати, помыкавшись в других сменах, он пришел к нам с повинной. Уж очень хотел он и, надо сказать честно, умел работать. Мы его приняли — отчасти из жалости (взялся за ум, женился, ждал сына), отчасти с целью, может быть, воспитательной.

Вот и подошел я к концу своего рассказа. Осталось очень трудное — описать, как умирала наша Аида...

Однажды осенью мы всей сменой спускались домой. Глядим — у тропинки лежит Аида. Подходим. Видим, как круто вздымаются бока. И тихий стон сквозь осколки почерневших старых зубов. У самых ее ноздрей, на носовом платочке лежали крутые яйца — ее любимое лакомство, миска с квасом, поверхность которого рябилась при каждом тяжелом вздохе, пирожки... Не было громкого плача, но слезы у нас на глазах были. А у бывшего рецидивиста, который сам когда-то кого-то убил — крупнее всех... Нет, она не отзывалась на наш зов, хотя узнавала раньше каждого по походке, по прикосновению. Она не видела ничего. И не могла видеть!

Я забыл вам сказать, что ее отдали нам в штрек, как списанную, потому что Аида давно ослепла, еще при пожаре на конном дворе...

1967 г., «Литературный Киргизстан» № 6

Скачать книгу "Любви негромкие слова"

© Курманалиев Т.И., 1967. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора

Также см. статью об авторе «Звезда удачи сына батрака»