Кто танцевал — имеет право!

Юрий Зорич: «Расслабиться себе не позволяю»

Интервью из цикла «Русское зарубежье» – с легендарным русским балероном, ныне живущим в США

— Дождитесь, когда я вернусь из Перми, тогда и побеседуем, — ответил на мой звонок в конце апреля Юрий Зорич. – Лечу туда на конкурс артистов балета «Арабеск-2008».

— Летите?! Да ведь вам без пяти минут 91 год!..

— Молодой человек, — было сказано мне, без пяти минут 70-летнему, — я столько лет танцевал, что теперь имею право летать. А в Перми я член жюри, там даже премию моего имени учредили...

В мае, как условились, звоню в город Тусон, штат Аризона, человеку, вся жизнь которого проходит за пределами России – но не за пределами русской культуры: бывшему премьеру легендарной, основанной еще Сергеем Дягилевым, труппы Ballets Russes: 

— Как вас величать по отчеству?

— Зовите меня просто Юрий. В отчестве заложено имя моего отца, а мне вспоминать о нем неприятно. Когда мама, Елена Федоровна Грунке, была беременна мной, он спутался с какой-то, извините за выражение, блядью, звали ее Варвара, поселился с ней в гостинице, записал как законную жену, а свою семью бросил на произвол судьбы. Знать его не желаю. 

— Могу обращаться к вам «господин Зорич»...

— И этого не надо. Человек я простой, никаких фанаберий у меня нет и никогда не было. Юрий – и всё. Если хотите, можете звать Георгием.

— Ну, как скажете. В таком случае приступим к беседе. Не удивляйтесь, что мне заранее стали известны кое-какие факты вашей биографии: Интернет помог. Итак, вы появились на свет 6 июня 1917 года в Москве...

— ...и мама, как только я родился, взяла меня, моего брата Олега, которому тогда было всего два года, отвезла к своей маме, нашей бабушке, в литовский город Ковно, теперь это Каунас.

— Причина, по которой она так поступила, мне понятна. Но потом-то был Париж! Как это случилось?

— Она сначала поехала туда отдохнуть, развеяться. Шведский вице-консул в Париже предоставил ей на время свою квартиру. Город маме так понравился, что она решила туда переехать насовсем. Так наша семья в 1929 году оказалась во Франции. Первое время приходилось нам нелегко. Мы с братом по полдня собирали пустые бутылки, относили в магазин, на вырученные несколько франков покупали хлеб и приносили домой. Когда мама устроилась кассиршей в магазине, жить стало легче.  

— Где сейчас ваш брат?

— Олег скончался четыре года назад. Пока он был жив, я всячески его поддерживал: помог купить дом, машину. В молодости он посещал Сорбонну, но слишком рано женился, должен был содержать семью, так что университет пришлось бросить, стать маляром и всю жизнь заниматься побелкой-покраской чужих квартир. 

— Ваш прямой предок — генерал-лейтенант Семен Зорич, серб, служивший в российской армии в период царствования Екатерины Великой...

— Это мой прапрапрапрапрадед по отцу. Про него пишут, что он почти год был любовником императрицы, но потом ей захотелось... побольше и покрепче, и она себе нашла молодого.   

— Пишут также, что во время русско-турецкой войны Семен Зорич проявил чудеса храбрости, командуя казачьим полком; и что Екатерина, отсылая его в отставку из своей спальни, вознаградила за ратные и прочие труды, подарив местечко Шклов...

— Да, он был очень богат, имел колоссальное состояние – и все растранжирил, просадил на бесконечные балы, приемы, кутежи, в карты проиграл. Правда, в свое время он помог Екатерине Великой создать балет в Санкт-Петербурге...

— ...а когда поселился в Шклове, основал там училище для детей обедневших дворян, открыл театр и при нем две школы — балетную и музыкальную. Этот последний эпизод как-то повлиял на выбор вами профессии?   

— Нет, с чего это вы взяли?! Все было проще. В один прекрасный день мама повела меня в театр на «Коппелию» Делиба. Мы вернулись домой, и я начал летать по комнате из угла в угол — пытался повторить движения танцоров на сцене. Мама увидев это, решила показать меня Павлу Петрову, который раньше танцевал в петербургской «Мариинке», а после большевистского переворота бежал в Ковно, работал в местном театре, вел уроки танца. Я отказывался к нему идти, говорил, что не хочу учиться танцевать. Но это здесь, в Америке, детям сходит с рук «хочу – не хочу», а в европейских семьях – ничего подобного! Мама взяла меня за руку, заявила: «Идем на урок!» — на том спор был закончен. Петров нашел, что я самой природой рожден для балета, начал со мной работать, да так хорошо, что когда мы с мамой и братом переехали в Париж, я сразу был принят в ученики к Ольге Преображенской, одной из лучших в мире педагогов балетного искусства. В одно время со мной у нее занимались Таня Рябушинская, Ира Баронова и Тамара Чинарова, в последующие годы они стали всемирно знаменитым трио Baby ballerinas, были моими партнершами в различных составах Ballets Russes,. Когда я закончил учебу у Преображенской, меня взяла к себе в труппу Ида Рубинштейн. Танцевать в составе Ballets Russes de Monte Carlo я начал в1935 году, прошел путь от солиста до премьера.

— Вы сейчас как-то непривычно произнесли название труппы...

— После того как в 1929 году умер Сергей Дягилев, труппа Ballets Russes несколько лет не имела антрепренера, в ней произошел раскол, и она распалась на три самостоятельные компании, каждая под своим названием, но слова Ballets Russes в нем оставались. Антрепренером одной из компаний стал отставной полковник Василий Воскресенский, он и назвал ее «под себя» — Ballets russes du Colonel de Basil. И вот что интересно: менялись, названия, артисты, хореографы и художники уходили в стационарные театры с твердым репертуаром, надежной зарплатой, — но потом почти все возвращались в Ballets russes.

— По молодости лет вы не могли знать Сергея Дягилева лично, зато общались с такими звездами русского балета, как Джордж Баланчин, Леонид Мясин, Михаил Фокин. Какими вы их запомнили?

— Как прекрасных танцовщиков и хореографов. Баланчин после нескольких лет успешной работы с Ballets russes de Monte Carlo пропал на целых двенадцать лет: работал в Голливуде, ставил шоу на Бродвее, даже в цирке находил для себя дело, — но понял, что без балета ему не жить, и вернулся в труппу.

А с каким блеском танцевал Мясин! Гениальный артист! У него была партия в Le Beau Danube, он делал petits battements в сорока сантиметрах от пола, grands battements – на сантиметр выше. А мы, молодые и глупые, над ним исподтишка посмеивались, когда он перед очередным выходом долго сидел на стуле за кулисами, задыхаясь, весь в поту!

Фокин, бывший хореограф Мариинского театра, начав работать с Originale Ballets russes, расширил репертуар от классического танца, каким стала его «Шопениана», до характерного: например, фокинская постановка «Арагонской хоты» всегда имела бешеный успех у публики. Балеты, которые он поставил, до сих пор идут во многих театрах мира.

Костюмы нам шились по эскизам Миро, Матисса, Пикассо, Дали – они начинали работать с Сергеем Дягилевым, а продолжили с Мясиным, Фокиным, Баланчиным. Эскиз поступал к Варваре Карельской, каждый пошитый ею костюм был  произведением искусства. Над декорациями для постановок Ballets russes работали в разные годы Леон Бакст, Александр Бенуа, Андре Дерен, Коко Шанель; музыку писали Рихард Штраус, Эрик Сати, Морис Равель, Сергей Прокофьев, Игорь Стравинский...

Наша труппа формально базировалась в Нью-Йорке, но мы там практически не жили, постоянно разъезжали с гастролями: поездом — по Соединенным Штатам, самолетами и пароходами — в Европу. Россию ни разу не посетили. С российским балетом не имели ничего общего.

— Вы танцевали множество классических партий. Можете назвать самые любимые?

— Мои коронные роли – в «Сильфидах», в «Лебедином озере» и «Жизели», в «Черном лебеде» и «Дон Кихоте», а еще – сильфиды в «Шопениане», хоть я эту партию не любил, столько в ней перенес мучений! Там нужно очень медленно выдерживать баланс, вы представить себе не можете, как это тяжело. Станцуешь в «Черном лебеде» и «Дон Кихоте» — большой успех, а тут столько мучений – но зритель не очень-то воспринимает. Любил я свои роли в «Видении розы», где руки должны жить и дышать, в «Спящей красавице», в «Красном и черном», а еще в «Фавне», там движения очень легкие, но в них требуется передать чувство, нужно быть именно фавном, никем другим... Мясин мне говорил: «Ты сегодня вечером танцуешь Фавна, приходи после обеда, порепетируем...», — и у меня праздник на душе. Я в Париже танцевал «Видение розы» в паре с Нэнси Карлсон, и ее муж не поленился, подсчитал: занавес опускался и поднимался восемнадцать раз, студенты на галерке ноги себе отбивали, топая изо всех сил, — такой был колоссальный успех. Никогда я не считал себя сильным в технике, но по части игры всегда был лучшим. Потому что в детстве торчал на репетициях в театре, где мама пела, исполняла небольшие роли...

— Вновь вы меня удивили, сказав про маму. Она у вас актрисой была?

— Да, актрисой театра в Ковно, а когда мы жили во Франции — пела в шикарном ночном клубе в Версале. Чтобы поднять на ноги двоих сыновей, ей приходилось работать не только кассиршей в магазине. И я за это ей очень благодарен. Она меня вывела в люди. Не то что отец...  

— В труппе Grand Ballets du Markise de Cuevas вы тоже танцевали?

— Да, танцевал. Директором труппы был настоящий маркиз по фамилии де Куэвас. Про него болтали, что титул он себе купил, когда жил в Париже, но я этим сплетням не верил. В моих глазах он был человеком из высшего общества, потому что держал себя соответственно. Глядя на него, я часто думал: эх, был бы у меня такой отец!.. Однажды у него вышла ссора с Сержем Лифарем. Никто так и не узнал, что они там не поделили, только Лифарь вызвал де Куэваса на дуэль. Драться решили на шпагах – в этом случае бывает меньше крови, чем от пулевой раны. Во время дуэли де Куэвас показал, что он, как и положено маркизу, блестяще владеет шпагой: нанес Лифарю легкое ранение в руку, а у самого – ни царапинки.

    — Недавно по телевидению повторили документальный телефильм Дайны Гольдфайн и Дэна Геллера, снятый в Новом Орлеане: встреча бывших солистов Ballets russes различных составов через сорок с лишним лет...

    — О, это довольно старый фильм, он вышел три года назад. Там в самом начале – архивные кадры, сцена из «Фавна», я мечусь по сцене с развевающимся шарфом.

    — Удивительное зрелище являли собой люди, некогда блиставшие в Ballets russes! Этим под 80, тем — далеко за 80, все бабушки-дедушки – но сколько в них молодой энергии! А какие звездные имена: Фредерик Франклин, Алисия Маркова, Наталия Красовская, Ирина Баронова, Тамара Чинарова, Нина Новак, Татьяна Рябушинская, Миа Славенска! Особняком выделялись вы, Юрий Зорич – элегантный, подтянутый и... небритый, этакий мачо в годах. Не удержавшись, я прямо с экрана телевизора сделал снимок: вы сидите рядом с Красовской и нежно ее целуете.

    — Это мы пробовали разыграть сцену из первого акта балета «Жизель», когда-то оба в нем блистали. Я был влюблен в Наташу, ее фотография висела над моей кроватью в Париже. Хотя у меня с ней вечно были проблемы из-за ее капризов. Она говорила: «Не держи меня, когда я выполняю пируэт...» Хорошо, могу не держать, если она надежно удерживает баланс. А если падает – кто виноват? Партнер! Приходилось хватать, защемлять пируэт. Вот танцевать с Ниной Новак было одно удовольствие. А вы заметили, как отвратно себя показала в фильме Славенска? «Мне сказали: тебя хочет видеть Баланчин, приходи завтра к такому-то часу. А я ответила: кто такой этот Баланчин, я его не знаю, это он должен знать леди Славенску. Хочет меня видеть? Пусть приходит!..» Такая стерва!..

    — На конкурс «Арабеск-2008», ради которого вы летали в Пермь, прибыло по несколько участников от разных стран, а от Соединенных штатов — одна Эллис Дженнингс. У нас так мало хороших молодых танцоров?

    — Американки ленивые, балетом мало интересуются, работать не хотят. Думают, достаточно глотнуть пол-ложечки порошка – и они станут танцевать, как Анна Павлова. А эта девочка, Дженнингс, довольно прилично прошла. 

    — Почему конкурс проходит именно в Перми?

    — Потому что в этом городе отличная балетная школа, одна из самых сильных после петербургской и московской, ее знают даже за пределами России. Там прекрасный театр оперы и балета имени Чайковского, основанный в последней четверти  XIX века. Пермское хореографическое училище существует с 1945 года, его выпускники танцуют в лучших балетных коллективах страны. 

    — Свои мемуары, изданные пермским издательством «Звезда», вы назвали «Магия балета. На сцене и за кулисами ‘Балле рюс’». Мы в курсе того, что происходит на балетной сцене, нам закулисное подавай. Чем порадуете?

    — Книга написана, издана по-английски и по-русски, кому интересно – пусть найдет и прочитает. 

    — А ее можно найти и прочитать?

    — Да, но только в России, где она вышла массовым тиражом. А в моем резерве осталось с десяток экземпляров, я их продаю тем, кто пришлет чек.  

    — Из помещенной в Интернете рецензии на вашу книгу мне стало ясно, что вы: а) признаете только классический танец, а модерн считаете ересью; б) балетный менталитет считаете чем-то особенным; и в) не любите Чарли Чаплина. По первым двум пунктам я приму ваше мнение профессионала, а на третий – спрошу с обидой: чем вам Чаплин-то не угодил?

    — Видел я в Джексоне исполнителей модерных танцев, как они крутили жопами в разные стороны – гадость и мразь, больше ничего!. Хотя, возможно, не будь я воспитан на классике, мне бы нравился модерн...

    Балетный менталитет – нечто особенное. Он заключает в себе чистоту и красоту движений, пластику. Люди балета подобны красивым цветам. У них ни с кем не сравнимое отношение к искусству, к жизни...

    Да, мне не нравится Чарли Чаплин! Его герои бьют на жалость, а я люблю все здоровое, сильное. Году примерно в 1940 мы с  Красовской, Шурой Даниловой и Казимиром Кокичем обедали у него в Голливуде. Чаплин в то время был женат на одной актрисе, но влюбился в Красовскую.

— Вот видите, ему так и не удалось ее поцеловать, а вам в фильме — удалось. И все же, мне кажется, вы несправедливы к великому актеру, чье искусство сродни балету: в нем присутствует пластика, которая на экране маскируется под неуклюжесть.

    — Тут я с вами не спорю. Актер и человек он очень интересный. Но — не люблю, и все. «Пожалей меня, дорогая!..» — вот к чему взывают его герои.

    — На балетной сцене редко остаются до седых волос. Чем вы занялись, закончив танцевать?

    — Последнее выступление Ballets Russes состоялось 14 апреля 1962 года в Brooklyn Academy of Music. После этого я подтанцовывал в балетной студии Arizona University, там мужчин не хватало, девочки просили их поддерживать. Там было скромное помещение, его на время представления делили пополам: одна половина для артистов, другая для публики. А теперь Джерри и Мелисса Хэнкок поставили балетное дело на высокий уровень и построили театр на пятьсот мест, в середине седьмого ряда для меня пожизненно отведено место, могу его занять, когда захочу.

    В Arizona University было четыре балетные студии, в 1973 году мне предложили давать уроки в одной из них, я там проработал четырнадцать лет. Студенты меня терпеть не могли, даже бегали к президенту университета жаловаться.

    — Если не секрет — за что?

    — За то, что я был строгим преподавателем, никаких глупостей не допускал. Урок начался — они тя-я-анутся, как черепахи, зевают, водички попьют, потом становятся к станку, а я говорю: вы опоздали, demi-plies и grande plies не делали, ставлю вам низкую оценку. Они приходили не для того, чтобы учиться танцу, их цель – having fun. Когда я им это говорил в лицо – обижались. 

    — Вы до сих пор такой стройный и худощавый, каким я увидел вас в фильме Гольдфайн и Геллера? Если да – как вам это удается?

— Каким я был, таким остался. Правда, за две недели в Перми набрал лишних пять фунтов, но теперь я дома, и они сходят. Артисту балета, если он хочет сохранить рабочую форму, много есть нельзя. Сейчас я вешу примерно 145 фунтов. Утром — упражнения на тренажере. Вечером — повторяю. Расслабиться себе не позволяю...

...На днях я снова ему позвонил – узнать новости, справиться о здоровье. И услыхал: «Тут ко мне друг приехал из Калифорнии, иранец, зовут Казем, мы с ним сидим, пьем белое вино. Да знаю я, что красное полезнее, ну а если нет его у меня?..»

6 июня Юрию Зоричу исполнился 91 год.

© Сандлер В.С., 2008. Все права защищены
Из архива журнала «Литературный Кыргызстан»