Песня о счастье

Грустный рассказ о старости... О тех днях, когда единственным товарищем старухи остается кошка — понимающая, чувствующая, благодарная. Из сборника "Госпожа чужбина", готовящегося к печати

Тёплые лучи солнца медленно пробрались через деформированное временем и сыростью крошечное окошко на чердак кирпичного деревенского дома. Кошка Маруся, лежащая на старом пальто принесенным сюда неведомо кем, лениво потянула свои нежные лапки, приятно зацепившись когтями за старую чёрную ткань, зевнула и встав на ноги выгнула дугой свою серую спину победоносно подняв взъерошенный хвост. После чего, не торопливо прошла по карнизу, спрыгнула на крышу сарая, испугав щебечущего на ветке старого карагача чернобокого скворца. Пройдя по извилистым листам шифера, она без видимых усилий, словно тень, спустилась с крыши на землю. На миг насторожилась, сузив свои кошачьи зрачки, но тут же успокоилась и мягко ступая своими пружинистыми лапами, пошла по двору не обращая внимания на копошившихся в куче золы курей.

Сколько помнит себя Маруся, она всегда жила в этом дворе, а в далёком детстве, когда начинало пригревать солнышко, её мать, рыжая кошка по имени Мурка, брала малышку за шиворот и тащила за ограду на небольшую лавку возле зеленых, чуть покосившихся ворот. С тех пор, утекло много воды. Мурка околела, оставив за себя хозяйкой двора несмышленую еще Марусю. Которая будучи от природы любопытной, совала везде свой чёрный и влажный нос. Но, не смотря на любопытство котёнка, все жители дома с любовью относились к маленькой Марусе. И даже злой пёс Варяг, чей лай наводил страх на всех прошенных и непрошенных гостей, снисходительно позволял ей заглядывать в свою продуваемою всеми ветрами будку.

Маруся забралась на деревянный забор, а затем, убедившись в отсутствии опасности, спрыгнула на зеленую, местами высохшую, траву росшую вдоль забора со стороны не асфальтированной и изъеденной лужами улицы. У самой калитки стояла старая деревянная скамейка, не видевшая на своём веку ни краски, ни лака. На скамейке задумчиво сидела милая старушка лет восьмидесяти, в синей кофте, цветастом платке, с худыми потемневшими от времени руками похожими на лозу старого винограда и торчащими сквозь длинную юбку острыми коленями. Кошка уселась на край лавки, положив у лап свой пушистый хвост. Солнышко приятно согревало продрогшие от прошедших дождей кости, а зеленая листва карагача успокаивающе шуршала над головой.

— Кхе, Кхе. Это ты Маруся? – услышала кошка знакомый голос.

— Кто же еще придёт к тебе бабка? – ответила кошка, внимательно разглядывая бегущего по траве жука.
  
Нет, конечно, ни бабка, ни кошка не могли разговаривать понятным нам языком. Они вроде как молчали, но между собой эти два милых божьих создания могли находить общий язык, не раскрывая рта. Мысленно. Или как теперь принято говорить – телепатически. Маруся уже и не помнит, когда впервые она начала понимать бабку, ведь было это очень давно. Так давно, как сидит бабка на этой старой лавке у ворот, а бабка сидела здесь ещё до рождения Маруси. Она общалась с Муркой, а значит и Маруся в утробе матери уже слышала голос старушки.

Маруся приходит к лавке в хорошую погоду, а когда льёт дождь или идёт снег, бабка на лавку не выходит. Вернее её не выносят сын Вася и невестка Надя. Бабка давно не может ни ходить, ни видеть. Ослепла она раньше, чем перестала ходить, кошка не знала причин этой болезни, да и бабка никогда не рассказывала ей об этом. Так и встречаются на лавке кошка да бабка. А зимой, когда снег покрывает всё своим белым одеялом, Маруся заходит в дом и пройдя по вязанным некогда разноцветным половицам пробирается в небольшую комнатку с низким потолком, пристроенную к веранде дома. В этой комнатке всю зиму напролёт лежит бабка, уткнувшись пустыми глазами в почерневший от копоти потолок. Кошка садится у ее ног, и они часами беседуют о том и о сём.

— Что происходит вокруг? – начинает разговор бабка.

— А что может происходить в этом мышами забытом уголке? – вопросом на вопрос отвечает кошка. – У соседей опять новый пёс, нервный такой, психопат, житья от него нет, лает и лает, как с цепи сорвался.

— Ну, что лает, я и сама слышу, – бабка спокойно теребит своими морщинистыми пальцами складку на выцветшей юбке.

— Сынок твой, вчера опять жену у бани колотил, чё ему всё неймётся? Злой он какой-то, то котят моих топит в пруду, то Варяга обижает, – кошка подняла переднюю лапу, минуту внимательно изучила её, словно видит впервые, и принялась её облизывать.

— А ты укромное место найди, что бы никто не добрался до малышей, –посоветовала старушка. – Потом мне на лавку приносить их будешь, коль жива буду. А Васька?.. Конечно, жестокий стал. Слышала я этот скандал, они ещё в доме начали лаятся. Опять напились. Кто-то к ним в гости захаживал, то ли сын Филлиповны, то ли её сват. Они пили там, орали, да и меня покормить забыли.

— Жаль ты мышей не ешь, а то я бы тебе целую охапку принесла, — заботливо сказала Маруся облизывая вторую переднюю лапу. – В конце улицы у старого амбара есть целое поселение. Правда, там Дымок хозяйничает, кот амбарный, дерзкий и смелый, но я ему приглянулась давеча, – кошка гордо вытянула свою серую шею.

— Вот мышей мне только и осталось есть на старости лет. Когда уже Бог меня приберет к рукам?

По дороге, грохоча пустым кузовом, проехал трактор, обдав бабку и кошку клубом пыли и чёрного дизельного выхлопа.

— Фу, фу, фу – кошка спрыгнула с лавки и исчезла за воротами дома.

Соседский пёс надрывисто залаял, бегая по двору, звеня цепью и стуча лапами о железные ворота.

— Михаловна! – послышался рядом с бабкой знакомый голос соседки. — Михаловна привет дорогая. К холодным рукам старушки прикоснулись тёплые ладони соседки. Бабуля ничуть не испугалась, уже ко всему привыкла и даже обрадовалась, что кто-то подошёл к ней, кроме кошки.

— Дариса, соседка, ты что ли?– спросила в темноту бабка.

— Я это, я Михаловна. Смотрю в окно, ты как всегда сидишь, а я пельменей наварила, несу своему деду. Он коз у пруда пасёт, вот и тебе принесла. Поешь. А чашку оставь на лавке я потом заберу, — послышался удаляющийся голос соседки татарки.

В руках у бабки оказалась железная миска с тёплыми пельменями.

Бабка медленно, дрожащими от старости руками взяла пельмень, вытащила из него ароматный фарш и положила его рядом на лавку.

— Для Маруси, – подумала она.

Потом то же самое она проделала с несколькими другими пельменями. А остатки ела, жуя несколькими оставшимися зубами наслаждаясь и вспоминая свою молодость. Пусть нет ни вилки, ни ложки, да и не к чему. Не чай не в ресторане. Да и в ресторан-то она ходила всего однажды. В начале 70 годов. Муж между постоянными отсидками иногда показывался дома. Как-то однажды он приехал на шикарном автомобиле с фигуркой оленя на капоте. И повёз жену в город, где угощал мороженым, а потом пригласил в ресторан, заказав ей тогда котлеты по-киевски, шампанское, а себе 300 грамм водки и салат. Ресторан! Как часто вспоминала бабка этот шикарный светлый зал с множеством столов, покрытых белоснежными скатертями, забавные чепчики у официанток и строгий вид швейцара у входа…

Сын тогда уже в школу ходил, где постоянно были проблемы с учителями.

– Весь в отца, – недовольно качая головой, говорили преподаватели.

Муж Елизаветы Михайловны, Павел был вором. Время от времени его сажали, и он просил, а порой угрожая, требовал передач. Из всех сил выбивалась Елизавета, чтобы собрать очередную посылку мужу. Чай, сахар, табак. Сама Елизавета Михайловна была дояркой. Доходы были никакие, но, тем не менее, она верила в то, что муж после очередного срока окончательно исправится, и всё у них будет хорошо. Но время шло, а муж никак не исправлялся.

 После очередной отсидки Павел приходил домой, неделю другую помогал по хозяйству и потом уходил на «гастроли». Где он и что с ним, Елизавета не знала, и денег от него не видела. Воспитывала сама как могла сына и хронически ждала мужа. А потом как обычно: участковый, обыск, конфискация имущества и душещипательные письма мужа из колонии. А что конфисковать? У неё и запасов не было, только корова, и теленок, кур, уток десяток, да старый пёс в конуре.

 Бабка ела пельмени руками и вдруг услышала знакомый скрип калитки.

— Мам, я вам воды принесла, поставлю кружку на лавке, – послышался слабый голос невестки, которая с утра страдала головной болью, после крепкого вечернего застолья. Огромный синяк под глазом перекосил лицо до неузнаваемости. Но бабка этого увидеть не могла.

— А я тут пельменьки кушаю, садись и тебя угощу, – бабка стала шарить вокруг сухой как клюка рукой, к которой прилипли остатки фарша и теста.

— Что вы всё у людей попрошайничаете, стыдно же. Я всё Васе расскажу, когда он вернется, – строгим тоном отрезала невестка.

Бабка вновь представила себе очередной скандал, когда сын неистово кричит, ругая старуху за то, что берет у людей кушать. За то, что у выжившей из ума старухи не осталось ни стыда, ни совести. После чего её в наказание не выносят на лавку пару дней, а то и неделю.

— Не говори, дочка, ничего ему. Христом Богом прошу, не говори. Тебе же самой вчера от него досталось, за что же меня губишь? – у бабки затряслись руки и губы, седые волосы прядью выглядывали из-под повязанного цветастого платочка, а пустые глаза наполнились влагой.

Но от невестки уже и след простыл, только хлопнула тяжёлая дверь калитки. Тишина. Где-то мычит корова и монотонно работает циркулярный станок. Над головой шуршит старый карагач, посаженный сыном в детстве. Как давно это было? Теперь уже и не вспомнить когда. Помнила бабка только, как сын помогал ей всегда по дому. Был чутким и озорным. Однажды он подрался с соседскими мальчишками за то, что они назвали его отца уголовником, хотя мальчик всем говорил, что батя его моряк. Но село есть село и всякая тайна там становится явью. Мальчик окончил школу и стал трактористом, но то ли гены сказались, то ли жизнь так повернулась, но вскоре её любимого сыночка Васечку впервые осудили за кражу мотоцикла, вернулся Вася озлобленным, резким и каким-то чужим. Много пил и скандалил. Где он нашёл себе спутницу, бабка не знает, только слышит порой вечерами, как сын кричит жене: «Я тебя, бляха-муха, на улице подобрал, одел, обул…»

Потом пошел по этапу Вася очередной раз за угон грузового автомобиля, а третий раз суд осудил его за грабеж, навесив на него несмываемый ярлык – вор-рецидивист.

Всякий раз, когда сажали Васю, за бабкой присматривала невестка. Никогда и нигде она не работала, и на какие средства существовала, бабка не знала. Одно было ей известно, что пенсию по инвалидности, которую приносит почтальон, получает Надя. Но сколько там этой пенсии и что можно на это купить не знала, она довольствовалась тем, что её кормили, поили, пусть и не регулярно, и выносили за ней судно. Раньше было по-другому. Приходили фельдшеры сельской больницы и врачи из амбулатории, интересовались из сельского совета, а теперь… кто кому нужен? Хотя бабка замечала, что в отличии от мужа Павла, который так и не вернулся после очередной отсидки, у сына не плохие друзья. Алкаши, правда, но приходят в дом, когда сын находится в местах не столь отдалённых. Приносят уголь в мешках, дрова, мясо, пшеницу. В общем, кто что украдёт, тем и делятся. Обо всём этом бабке рассказывает Маруся, наблюдающая за всем происходящим во дворе, через окошко чердака.

— Хоть бы опять Васю не посадили, дай Бог ему разума, – прошептала бабка, теребя пуговицу вязаной кофты.

По улице иногда проходят люди, кто-то шаркая ногами, кто-то бодро. Гремят вёдра у колонки с водой, и временами громко кудахчут куры, наводя порядки в своём птичьем мире. Рядом послышался звон колокольчика, это старик татарки Дарисы вернулся после выпаса коз, подумала старушка. Козы блеяли, шуршали травой и кустами, нервируя этим дворовых собак.

— Здрасьте, бабушка! – слышит старушка приветствие соседских детей из темноты и в ответ кивает седой головой с провалившимся беззубым ртом.

Бывает, подсядет кто к ней, в основном старики и старушки. Посидят вместе поохают и уходят по своим делам.

К вечеру, когда солнышко устало садится за горизонт, по улице идут стадом коровы, нагулявшись на летнем выпасе. Бабка слышит их рядом, протягивает им свою руку и шепчет:

— Родные мои, нагулялись, ну расходитесь по домам.

— Ать, ать! – кричит мальчика пастушонок, усевшись верхом на клячу, махая длинным кнутом.

Коровы проходят, оставляя за собой знакомый бабке запах молочной фермы, где она провела почти всю свою сознательную жизнь. Скольких бурёнок она сама вскормила, сколько сил отдала колхозу. Но кроме выцветших грамот, да премии в сто рублей не помнит она никакой заботы. Может, запамятовала, а может, и не было. Кто сейчас разберет?

Холодает. Бабка суёт руки в маленькие кармашки своей кофты. Ещё один день проходит – думает бабка, глядя в чёрную пустоту. – Когда меня отнесут в дом, может быть, покормят сегодня?

С забора тихонько спрыгнула кошка, подошла к ногам бабки и почуяла запах вкусного мясного фарша.

— Что это, мне? – услышала бабка голос Маруси.

— Угощайся Маруся – старушка похлопала сухой ладонью по скамейке, как бы приглашая кошку присесть.

Кошка съела угощение и усевшись поудобнее около бабки тихонько замурлыкала.

— О чём ты поёшь? – спросила бабка кошку.

— Это песня о счастье, – ответила кошка, продолжая нежно урчать. — Детки у меня скоро будут, чувствую я.

— Счастье – это, наверное, хорошо. Пой моя Маруся, пой и пусть все услышат эту прекрасную песню – старушка прикоснулась к кошке и отчётливо поняла, что в утробе этого серого комочка зарождается новая жизнь. Елизавете Михайловне стало тепло на душе, как будто счастье на минуту вновь вернулось из далёкого, почти забытого прошлого, что бы напомнить на прощанье о себе.

Петухи пропели вечернюю зорьку, угомонились гуси и утки. Солнце давно скрылось за крышами домов, в небе вспыхнули огромные звёзды, а в домах сельчан включились чёрно-белые экраны телевизоров с трогательным сериалом о страданиях бразильской рабыни Изауры.

Сын Елизаветы Михайловны Вася спал крепким пьяным сном в каком-то грязном деревенском притоне, невестка Надя уснула в кресле у телевизора, укрывшись тёплой шалью, привезенной некогда Павлом для красавицы жены Лизы после очередного срока. А на лавке, у зеленых ворот тихонько сидела слепая, старая бабка и серая, как тучка, кошка. Тишина, только кругом по всему селу поют о счастье в унисон мурлыканью Маруси сверчки в огородах, да лягушки на старом колхозном пруду.

— Трр-трр-трр! Ква-ква-ква!

В тёмном безоблачном небе сорвалась звезда и покатилась по небосводу, постепенно угасая, пока окончательно не растворилась в чёрной вселенской мгле.

Скачать книгу "Госпожа чужбина"

© Данияр Деркембаев, 2008. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора