Силовые структуры

Иронический рассказ о тяготах солдатской службы. Для ценителей юмора. Из сборника «Мана-мана. Художественно непублицистическая диссертация»

Публикуется по книге: Шульгин Н.Г. Жизнь и ее окрестности. Новеллы. – Б.: Турар, 2008.
УДК 821.161.1
ББК 84 Р. 7–4
Ш 95
ISBN 978–9967–421–47–9

Не очень холодной Кавказской зимой пятая рота первого батальона, Энского полка, в которой я служил рядовым, теплым белым облаком вонючего солдатского мыла возвращалась из бани. Приятной непривычной чистотой почесывались трижды помытые «силовые структуры», так называл наш старшина «генитальный мужской комплекс «Стрела-1», и армия казалась раем. В баню мы ходили редко – один раз в месяц или один раз в два. Всегда что-нибудь не совпадало. Чтобы попасть в баню нужно было пять совпадений:

1. Не попасть в караул.

2. Отсутствие какой-нибудь канализаторной аварии в помывочной.

3. Личное желание товарища старшины Сковороды.

4. Затоваривание чистым бельем.

5. Отсутствие побегов слабым духом солдат из расположения воинской части, когда всех остальных организуют на их поимку.

На этот раз все совпало. Мы возвращались в колонну по четыре. Старшина, который был шире четырех «духов», топавших впереди, прикрывал нас от ветра и вражеских пуль во главе строя.

Неожиданно он рявкнул:

— Стой! Нале-во! Смиррно!

И строевым шагом направился к темной фигуре, блевавшей на неосвещенный угол казармы.

— Товарищ полковник! — четко доложил Старшина Сковорода «фигуре», отлеплявшейся от спасительного угла. – Пятая рота…

— Вольн… — просипело что-то знакомое, и мы узнали голос нашего комбата полковника Родненького.

— Здравствуйте, сынки! – жалобно сказал полковник, опираясь спиной об измученную стену. Взгляд его был мутен литром и отягощен навернувшейся откуда ни возьмись слезой.

— Здрав…аю…щ…ник! — бодро ответили мы, дыхнув на него дешевым пивом и дегтярным мылом.

Запах молодости ободрил старика, «Щ..ник» отлепился от стены, рявкнул: «С легким паром, сынки!», сделал четкий поворот направо и «почеканил» к КПП, следя за спинкой. Мы молчали и смотрели, потому что на возглас «с легким паром!» в уставе ответа не было. Кричать «Ура!» и издеваться над «батей» мы не хотели.

— Напра-во! То, что видели, забыть! Шагом марш! — скомандовал Сковорода, и мы шагнули во тьму…

Комбат был хороший, понимающий солдата, честный командир, прошедший все возможные войны и не сделавший карьеры, потому что считал, что все суки, жизнь сука, а армия и те, которые ею управляют, двойные суки, а поэтому «наливай, согласно званию: на палец по маленькой звездочке и на два — по большой». Его губило то, что у него было три больших звезды, и видавший виды организм уже не мог соответствовать этому высокому званию в борьбе с алкоголем. По его звездам и опыту он должен был командовать дивизией или хотя бы полком, но ждал пенсии в нашем батальоне. Говорили, что страдал за правду и водку. Вокруг него роились легенды.

В первый день своего появления в батальоне он повытаскивал из столовых и штабов всех, приписанных к нашей роте, художников, писарей и поваров и повез на стрельбы, причем все это молча. Дал упражнение номер пять – со стрельбой из БМП в неудобную круглую дырку, киданием оттуда же гранат и хождением в атаку на условного противника. Когда всё это мучение кончилось, он построил нашу роту в одну шеренгу и безошибочно дал каждому меткую и краткую характеристику: «Тебя, сынок, убьют на первой минуте боя, тебя на третьей, тебя вообще не убьют – ты обсерешься перед боем и опоздаешь к самому интересному…». Так он отчитал всех. Меня убили на пятнадцатой минуте. Сковороду он пропустил – наверное, Сковорода как раз всех и должен был убить, потому что он шпион предполагаемого противника. Хотя нет, просто старшина классно стрелял, кидал гранаты и владел всеми видами оружия, приписанными к роте. К роте были приписаны 50 автоматов, один пулемет, который, будь он проклят, таскал я, потому что был пулеметчик, и пара неработа
щих гранатометов.

«Батя» никого и никогда не хвалил, наверное, поэтому пропустил Сковороду.

Закончив с нами, он повернулся к офицерам и строго сказал:

— ………………………………, понаделали себе денщиков из солдат! А кто………………………. Родину…. мать будет защищать? Старуха Шапокляк? Я вас научу готовить Советского солдата к реальному бою!

У него ничего не получилось. Во-первых, по системе не могло, а во-вторых, у нас бойцов было мало, и нас хватало только на то, чтобы караулить склады со снарядами. В случае войны к нам должны были прийти горячие кавказские парни из запаса и с ходу вступить в бой, разобрав опечатанное в складах вооружение. Так, в конце концов, и получилось, как вы знаете. Только палили эти горячие парни в нас и друг в друга. В общем, на момно, как выяснилось позже, патроны тратили. Но это потом по телевизору умные политологи объяснили, а мы в то время просто служили потихоньку и не высыпались. Нам не до политики было.

А Батя запил от обиды, что на него, в присутствии «нижних чинов», наорал майор, который командовал нашим полком. Молодой такой, чистенький майор с каким-то тестем-генералом, который его и запихнул на годик, перед очередной академией, в действующую армию. «Кандец!» — сказал полковник Родненький и потерял к службе всякий интерес.

В батальоне Родненький появлялся редко. В среднем подпитии. Любил слушать бандитские песни, которые я исполнял на гитаре, и курить «стреляные» отвратительные солдатские сигареты.

— Я бы, — говорил, – тебя, Шульгин, в штаб взял, если бы ты Ленина умел рисовать.

Полковник всегда носил темные очки.

— Сынки, темные очки на 50 процентов убивают запах алкоголя, — говорил он на политзанятиях.

У него был собутыльник — старший лейтенант Скорлупа — человечек противный, но всегда готовый «сбегать» и к тому же не обижавшийся, когда Батя по нему шутил. Скорлупа карабкался по служебной лестнице с переменным успехом: он был капитаном, даже почти майором, но всегда попадался на пьянке, и его понижали.

Могли бы и вообще выгнать из СА, но он нарожал кучу сопливых детей, которых визгливая жена приводила в штаб и спрашивала комполка:

— А с этими что делать?

Никто не знал, что с ними «делать» и Скорлупу оставляли. Зарплату выдавали жене.

— Сынки, — продолжал политзанятия Комбат. – Служение Отечеству очень почетное и перспективное дело. Вот, посмотрите на Скорлупу: ему всего 48 лет, а он уже старший лейтенант!

Со временем активность нашего полковника все падала и падала. Он, как простой солдат, ждал дембеля и ничего не делал, кроме пьянки. Кто его не знал, никогда бы не сказал, что, вот идет пьяный человек. Он очень искусно владел третьим видом пьяной ходьбы.

Вообще пьяного по ходьбе можно определить очень легко. Ходьба пьяного бывает трех видов:

1. Ходьба по-пластунски (в объяснениях не нуждается).

2. Ходьба «По-македонски», раскачиваясь всем туловищем (в такого очень сложно попасть из нагана или ПМ).

3. Подчеркнуто ровная ходьба, которая должна показать окружающим супетрезвость. Обычно сопровождается окостенением тела, и особенно мышц позвоночника в шейном отделе. Такой вид ходьбы требует от пьяного человека очень большого внутреннего напряжения и заканчивается, как правило, хуже всего. Или его кто-нибудь грабит — бандиты или милиция, или он падает в люк, потому что под ноги не смотрит…

Наверное, есть очень беспредельная армия. Или была. Я служил в 70-х. У нас была обыкновенная. Старики нет-нет «учили» молодежь, но, как правило, по делу. Есть армейские неписанные правила, и их надо выполнять. Старику не положено копать, он и не копает, а курит и говорит за жизнь с другим стариком. Если один из трех Молодой, он должен накопать на троих. Это жизнь, пацаны. Это армия. Когда-нибудь, и ты станешь Стариком, и не будешь копать. Когда-нибудь и ты перестанешь жадно глотать свиную кашу и перейдешь на сельповские пряники. Тот адреналин, который получают в телевизионных играх «Последний герой» – момно, а не адреналин, даже по сравнению с тем, что получают духи в мирной армии. Просто, на трудовых повинностях.

В армии, кстати, почему-то очень много копают земли. Нигде так много не копают, как в армии. Даже во всех фильмах про армию копают без конца. Это режиссерами хорошо подмечено. На этих сценах показывают неуставные отношения. Старики курят, Молодые копают. Тут, как говорится, «без базару». «Верю!» — как говорил рядовой Станиславский.

На боевых же занятиях всё по делу. Тут каждый — с ружьем, и «стариковать» не принято.

Наоборот, подсказывают мягко:

— Куда ты, сука Багдасарян, карамультук направил?

(Рядовой Багдасарян на учениях шел в атаку с АКМ наперевес, как в плохом кино про войну и целил в соседа.)

— Дуло вперед выстави, падла!!!

— Я бэтээр водител, а не солдат, — оправдывался Багдасарян, не меняя направления дула взведенного автомата в сторону Стариков. – Я на уставе должен из окоп стрел…

На этих словах он получил гулкий удар в спину от Сковороды, шедшего сзади, упал в некошеные полигонные травы и был разоружен.

На обратном пути с полигона Багдасарян плакал и сутулился. От страшного удара Сковороды у него образовалась болезненная сутулость, такой мини-горб. На следующий день старшина определил его в хлеборезы. Багдасарян два года командовал самой элитной частью нашего соединения  — белым хлебом, сливочным маслом и сахаром.

Сковорода сказал перед строем:

— Багдасарян херово водит БТР, еще херовей стреляет из всех видов оружия, которые он больше хер увидит, но он уникально режет и делит пищу. Потому что он армян, и это у них в крови. Короче, умер солдат в этом «проклятом метельщике», и родилась мать кормящая, у которой, не дай Бог, в волосатых сиськах молоко пропадет!

Багдасарян хитро улыбался из-под горба и не скрывал своего счастья… Делил он великолепно. Хватало всем и еще оставалось. Остатки Багдасарян умело прятал и умело распределял. Молоко в его волосатых сиськах не пропадало никогда. Свою тайну он унес на дембель. Никому не сказал. Кремень человек. Мы даже имени его не знали.

— На фиг вам, – говорит. – Все равно не выговорите.

Один раз мы с ним обожрались «масла» до полного одурения, и я уговорил его сказать имя и поспорил на что-то, что выговорю. Он сказал, но выговорить я не смог, более того, забыл, потому что за этим занятием нас застал Сковорода. Дал каждому по башке одной из пустых бутылок, которые мы выбрасывали в форточку хлеборезки, и мы потеряли оперативную память.

Служить нам оставалось 1 месяц. Багдасаряна разжаловали в простые солдаты, меня оставили так, потому что я был простой солдат, и сказали:

— Если очистите сортир, то не пойдете на гарнизонную губу.

На гарнизонной губе было 8 сортиров и их чистили каждый день.

Багдасарян сказал:

— Рядовой Шульгин, давай лучше очистим один наш туалет, тем более, что там половина нашего с тобой момна, и это будет не так противно.

«Проклятый метельщик» был умный человек.

Сковорода повел нас к месту «боевых действий». Уборные были его любимым местом. Их было две. Одна с водой, культурная, которая работала только летом. Зимой культурная закрывалась, потому что вода в «каналье», т.е. канализации, замерзала. Эту, летнюю, он чистил сам, когда какой-нибудь растяпа «ронял» туда портянку. В специальное отверстие вводился рыжий от частого применения трос и заталкивался куда-то внутрь этого страшного жерла. Все сбегались посмотреть. Страшной силы старшина не требовал нашей помощи. Он крутил специальное устройство на конце троса и изредка ширял его туда-сюда в трубу.

При этом оглядывался на нас и орал с энтузиазмом:

— Живет рота!!!

Трос, наконец, нама-тывал на себя портянку и извлекался. Туалет снова работал на полную мощь, а старшина командовал:

— Портянки к ос-мотру… у кого не будет – эту на башку одену!

Не знаю как, но всегда у всех было.

— Это артиллеристы, падлы, бросили, — давал наколку кто-то из бойцов. – Больше некому. Старшина шел к нашим соседям артиллеристам, у которых не было ватерклозета и «дарил» портянку ихнему старшине. Было шумно и интересно…

Сковорода открыл перед нами двери громадной уборной из досок, сооруженной на глубочайшей яме. Но, как говорится, нет такой глубокой ямы, которую не мог бы за несколько недель засрать советский солдат. Из ровно вырезанных очков красиво торчали пирамидки замерзших фекалий.

— Какие большие и твердые морковки, — сказал Багдасарян.

— Да, — сказал Старшина. — Но растут они, товарищ Багдасарян, кончиком кверху. Вы с Шульгином их можете даже сожрать, мне не важно, но чтобы к вечеру их не было. И не дай Бог, я замечу тут помощников из числа солдат первого года службы…

— Ломы надо, — сказал Багдасарян, осторожно трогая конец одной из пирамид сапогом. – Твердые, суки!

— Стой здесь. Никого не пускай. Скажи – ремонт.

Я пошел за ломами к старшине. Старшину не нашел, и оторвал с противопожарного щита пику с крючком и топор. Когда вернулся, очень подивился изобретательности моего подельника. Багдасарян нашел где-то кусок фанеры, приладил его к двери и написал на нём чем-то желтым: «Римонт! Идите какать к алтиррелистам!»

— А почему не написал «срать»? Могут не понять.

— Вы русские очень некультурный народ, через вас все горе.

По жребию мне досталась пика, а Багдасаряну топор. Он вдарил топором по верхушке айсберга. Айсберг ответил нам ледяными брызгами прямо в лицо, а топор неожиданно ловко выскочил из рук культурного армянского бойца и юркнул в дырку. Где-то в глубине чрева раздался «бульк».

Багдасарян грязно выругался по-русски и добавил:

— Жижа внизу.

Решили работать пикой по очереди. Отходили подальше и осторожно тыкали острием пики в «морковки». Результат был нулевой. Нужен был новый неординарный подход, неожиданное решение. Решили покурить и подумать.

На улице стоя на рыжем снегу, мы рассуждали о невозможности справиться с заданием и о рассмотрении альтернативного плана гарнизонной губы. В это время появился старшина с двумя парами рукавиц.

— Чего курим, ассенизаторы — вперед к Победе Коммунизма! — весело провозгласил старшина.

— С мослов, сука! — прошептал Багдасарян.

«Мослы» — это время за час до солдатского обеда, когда повара срезали мясо с огромных костей и бросали их в таз, на котором было крупно написано «Мослы». Отрезали нарочно небрежно, потому что в это время в столовую заходили прапора, чтобы узнать — нет ли проблем с обедом. Прапора с «удивлением» обнаруживали таз с мослами и «журили» поваров. Что ж вы, мол, так отрезаете лениво, вон тут, сколько еще мяса, прямо без водки и не сожрать. Появлялась бутылка, и через полчаса старшины выходили из столовой с румяными лицами и с любовью ко всем солдатам. Любовь длилась полчаса. Потом, какие-то физиологические процессы внутри командирских организмов меняли их настроение… и снова всё по матюгам.

Сковорода был примерно на пятой минуте.

— Сынки,  — сказал он, глядя на наше пикадирование с «морковками».  — Вам ведь жизнь жить. А если дети будут? Что вы им в наследство оставите? Засранную землю? Учись, пока Сковорода живой. Помни, снизу корневище «морковки» слабое, потому что там идет кипение момна с червяками, и брать её надо вот таким способом…

Способ Старшины был действительно неординарен и поверг нас в полный восторг.

Сковорода брал айсберг за верхушку прямо руками и раскачивал его. Потом резким движением толкал внутрь, и айсберг застревал где-то непонятно где. Наш Учитель даже не просил никакой помощи у нас. Он за десять минут расшатал и удавил вниз всю «морковь».

Победно глядя на нас, Сковорода бросил рукавицы в дырку, скомандовал:

— Посыпать всё опилками, Багдасарян — старший!..  — и победно покинул поле боя.

— Есть! — ответили мы.

— Посыпать все опилками! — скомандовал мне Багдасарян, потому что был назначен старшим.

— Есть! — ответил я и скомандовал Багдасаряну. – Отнести пику на противопожарный щит!

— Есть! – козырнул опытный солдат Багдасарян…

Когда я вернулся в казарму, там стояло много народу, и со стороны соседей артиллеристов был шум с матюгами.

— Что тут? — спросил я у Багдасаряна, который мыл руки снегом.

— Да, алтиррелисты, гады, наш красный топор со щита украли. Сковорода разбирается… Ты знаешь, че я подумал? Можно было просто карбиду бросить в дырки оно бы само и рассосалось.

— Кто оно?…

Через месяц Багдасарян и все, кто призывался со мной, из армии ушли. Остался один я. Вышел приказ, что у кого высшее образование, тем служить еще полгода, а потом «давать» лейтенанта. Я не хотел служить полгода и не хотел лейтенанта. Я считал, что если я призвался по старому приказу, то должен быть уволен вместе со всеми.

— Ты прав! — сказал Батя, который находился в это время в состоянии ремиссии, потому что тоже ожидал увольнения и хотел уйти с высоко поднятой головой.

 – Хоть ты и не умеешь рисовать Ленина, я беру тебя в штаб.

В штабе были: Комбат, Скорлупа за хороший почерк и я на посылках. Чаще всего я один, потому что им сидеть было скучно, и они уходили. Мне сидеть было весело. Я оформлял дембельский альбом, писал стишки, первым вскрывал приказы, приходившие в батальон и поступал с ними по своему усмотрению. К концу дня приходил Батя, и я докладывал о своих успехах по руководству батальоном. Он указывал мне на ошибки и уходил со словами:

— Батальонной печатью не балуйся – это тебе не писька...

Приказ о моем и Батином увольнении пришел одним числом. Я его спрятал в карман и пошел за водкой. Взял две. Одну себе, другую Бате.

Батя, как всегда, пришел вечером. Я ничего не стал докладывать. Просто поставил на стол бутылки.

Он все понял.

— Закрой дверь…

Первую пили молча. Потом Комбат читал приказ и плакал скупой слезой. Потом пришел Скорлупа, стучал в дверь и орал. Над дверью было окно. Он разгонялся, прыгал, и в окне на секунду появлялась его обиженная харя.

— Шульгин, сгною! Открой!

— Не открывай, — сказал комбат, которого не было видно из-за сейфа. Скорлупа устал прыгать и ушел.

— Шульгин, — сказал Комбат. – Ты неделю командовал батальоном и я решил произвести тебя в ефрейторы. Нет, в ефрейторы западло. В младшие сержанты.

Он достал печать и произвел.

Я сбегал за третьей. После третьей полковник подарил мне свой китель. Мы срезали с него полковничьи погоны и пришили сержантские.

На прощание Батя спросил, поправляя мои новые погоны:

— Что самое главное в жизни, товарищ младший сержант?

— Мир во всем мире, товарищ полковник!

— Дурак, – сказал Комбат и взялся за папаху. – Главное в жизни – любовь…

Служба закончилась.

В аэропорту столицы Южной республики меня поймал патруль. Главный патрульный, глядя на мой полковничий китель не по росту, спросил:

— Ваша фамилия Колчак?!

Меня арестовали, но из жалости отпустили. Раздели догола и дали рваный спортивный костюм. В нем я и пришел домой:

«Здравствуй, мама! Твой сын из армии вернулся!»…

Использованная литература:
— Библия.
— Устав караульной службы СА.
— Книга приказов по батальону №2 Энского полка Воронежской дивизии, в.ч. 01860, расквартированному в г.Владикавказе, бывшем г. Орджоникидзе, бывшем г. Владикавказе.
— Военный билет младшего сержанта Шульгина НГ – НС №1228289.

© Шульгин.Н.Г., 2007. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора