Новая литература Кыргызстана

Кыргызстандын жаңы адабияты

Посвящается памяти Чынгыза Торекуловича Айтматова
Крупнейшая электронная библиотека произведений отечественных авторов
Представлены произведения, созданные за годы независимости

Главная / Художественная проза, Крупная проза (повести, романы, сборники) / — в том числе по жанрам, Детективы, криминал; политический роман / — в том числе по жанрам, Бестселлеры
© ТоLтой, 2005. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора
Не допускается тиражирование, воспроизведение текста или его фрагментов с целью коммерческого использования
Дата размещения на сайте: 18 февраля 2009 года

ТОLТОЙ

Цена

Криминальная повесть о бишкекских бандитах. Действие происходит в недавние годы – после распада Советского Союза и в период господства дикого, постеперестроечного рынка. В те годы множество челноков, собираясь в группы, ездили за товаром в Китай, в Урумчи. И вот преступники – главные герои повести задумывают напасть на одну такую группу, едущую автобусом… Основано на реальных событиях.

Публикуется по книге: ТоLтой. Цена. – Б.: 2005.

 

Большая черная птица, сделав разведывательный круг, села рядом. Ее ядрено-желтый клюв матово поблескивал на восходящем солнце, а внимательный черный глаз смотрел безбоязненно, словно птица знала наверняка – конец скоро. Она не стала делать лишних движений, а по-хозяйски направилась прямо к лежащему на песке человеку. Она не обратила никакого внимания на слабые движения руки и подрагивания головы, словно добивать умирающих человеков было главным занятием в ее птичьей жизни. Правда, она довольно суетливо уворачивалась от слишком больших волн, нагоняемых сильной речной струей, которые пытались ухватить ее за крепкие когтистые ноги, что указывало на некоторое отсутствие полной уверенности. Подойдя к человеку, она замерла на несколько мгновений, наклонив набок большую голову, словно оценивая степень умираемости, а затем решительно клюнула человека в череп. Тот застонал и открыл глаза. Птица удивилась и на всякий случай отпрыгнула в сторону. Обнаружив, что она переоценила свои аналитические возможности, птица походила еще неподалеку, словно и прилетала затем, чтобы погулять по песку и, наконец, разочарованно улетела. Человек остался умирать дальше.

 

Глава 1
   
    Если бы Омору пять лет назад сказали, что он будет торговать сахаром, он бы рассмеялся тому человеку в лицо. Но, сегодня он сидел на мешке сахара в темной каморке, притулившейся во дворе одного из домов, по улице маршала Конева, которая выходила прямо на Ошский базар и подсчитывал дневную выручку. Раздав утром тонну сахара под реализацию, к вечеру он собирал деньги и теперь сидел, пересчитывая потрепанные банкноты и с тоской думал о будущей пьянке. Пить не хотелось, но так уж повелось — то тебя угостят, то ты угостишь. И так каждый день.

Омор был кандидатом геолого-минералогических наук. В своей узкой специализации — единственным на всю Центральную Азию. Но денег, которые ему платило родное Правительство, катастрофически не хватало, да и не могло хватить, даже если кушать только хлеб. Поэтому, когда друзья предложили подзаработать на перепродаже сахара, он согласился. Схема была простой: берешь оптом — продаешь в розницу. Разницу между оптовой ценой и ценой розничной кладешь в карман. Конечно, никто сам не продавал сахар. Его чаще отдавали на реализацию. При этом реализаторы с каждого мешка ссыпали через трубочку (чтобы не нарушить фабричную стежку!) 3, а то и 5 килограммов, а потом "толкали" этот мешок как стопроцентно пятидесятикилограмовый. Если удавалось, то при расчете опытные реализаторы "ломали" купюры, т.е. ловко сгибали на тыльную сторону пальцев часть денег, а остальные деньги отдавали обратно, утверждая, что в пачке не хватало. В словесной перепалке никто не замечал, что в суете один из тех же торговцев незаметно забирал деньги из руки обманщика. Пенсионер, который перед походом на базар сто раз пересчитывал свои кровные, здесь в базарной толчее и криках терялся и, часто уступал наглому напору и доплачивал, а потом нес домой неполный мешок. Редко кому удавалось вернуть свои деньги назад. Некоторые бывшие советские люди так и не научились требовать и ругаться, предпочитая тихо переживать обиду дома, клянясь больше не ходить в “это место”, а те, которые все же набирались сил и возвращались, не находили продавцов.

Среди тех, которые брали сахар оптом, можно было встретить бывших кандидатов наук и аспирантов, заведующих отделами в конструкторских бюро и проектных институтах, музыкантов и учителей и прочих других бывших “белых воротничков”. Эти люди, некогда составлявшие так называемую интеллигенцию, которая так и осталась прослойкой, а не классом, спешно принимали новые правила молодого капитализма, который, как и все молодое, был быстр и беспринципен. Лозунг “Один за всех и все за одного”, который отцы-коммунисты годами тщетно вбивали в головы простаков, набивая при этом собственный карман, сменил другой лозунг — “Каждый сам за себя”. Люди торопливо толкались локтями, спеша по головам менее успешных к вершинам денежных гор. Новый класс предпринимателей создавался из бывших комсомольских и партийных работников, сменивших строгий костюм функционера сначала на китайский спортивный костюм “Адидас”, а потом на малиновый пиджак “нового кыргыза”.

Те, кто брал сахар на реализацию, были в большинстве своем молодыми людьми из провинции, чаще всего со средним образованием. Бывшие трактористы и токари, слесари и пастухи, плохо понимая, что же все таки происходит, научились, однако, простому базарному правилу: “Обмани ближнего, а то ближний приблизится и обманет тебя ” и тоже, повинуясь больше инстинкту, а не осознанному желанию, стремились выплыть из моря нищеты, захлестываюшего маленький ”островок демократии”. Древнейшая нация окунулась в бедность. Кыргызы стали бедными не потому, что они, якобы, от природы ленивы или неспособны к определенным видам деятельности, например к токарному делу, или торговле. Их “опустили” в бедность новые отцы нации. В нищету были опущены целые классы и слои растерянного общества, разные по национальному, профессиональному и прочим признакам. С одной стороны, те, кто к труду уже или еще не способен — пенсионеры, инвалиды, беспризорные дети, одинокие и многодетные матери, с другой — работники госбюджета, невостребованные современным кыргызским этносом, обслуживающим в основном кучку нуворишей и экономику других стран.

Вечером, когда остатки непроданного сахара и выручка возвращались хозяину, кто-нибудь приносил пару-тройку бутылок водки (иногда и самопального коньяка) и под нескончаемые разговоры – по какой цене взял и по какой продал, кто-кого-как обманул — начиналась попойка, которая не всегда заканчивалась мирно. Приезжие оставались ночевать в глинобитных "нумерах", которых вокруг Ошского базара было несметное количество, а местные, в большинстве своем проживающие в Ак-Орго или Джале, втискивались в "Тарзики" и через час уже ложились спать в таких же неухоженных хижинах.

К вечеру некоторые из подогретых спиртным торговцев, кто украдкой, а кто и открыто, шли к “пятачку” на пересечении улицы Московской и Некрасова, где накрашенные девицы предлагали свои незатейливые услуги. Парни, шальные от возможности заплатить за "любовь", неуклюже приценивались к проституткам, потея от желания "попробовать русскую". А потом, через три дня, смущенно толкаясь, все стояли у дверей доморощенного врача в одном из тех же прибазарных домишек, для того, чтобы получить свой укол и купить горсть таблеток, которые якобы за один день избавляют от "стыдной болезни".

Дверь в каморку отворилась с железным лязгом и, пригнувшись, в каморку вошел напарник Омора, Аалы. Это он пару месяцев назад, позвал Омора торговать. Он же за один вечер обучил Омора всем базарным премудростям и заплатил за Омора необходимую сумму. Уже на следующий день Омор, смущаясь и переживая из-за своей честности, начал торговать. Все оказалось просто.

— Ну что, братан, как навар сегодня?— спросил Аалы.

— Пойдет! – ответил Омор. Он уже знал, что назвать сумму, которая сегодня "перепала" от продажи, здесь считается признаком дурного тона.

— Калыс принес долг? – спросил Аалы, усаживаясь напротив Омора на мешок.

— Нет еще! — коротко ответил Омор. Калыс, молодой парень из Бешкунгея, взяв вчера под реализацию пять мешков сахара, не вернул выручку.

— На “счетчик” будешь сажать?— Аалы вытащил из кармана пачку "Полета" и закурил.

— Подожду еще. Может, что случилось. Так-то, он парень честный — сказал Омор, почему-то чувствуя вину.

— Надо наказывать! Если будешь прощать, завтра все не принесут выручку, на голову сядут! — голос Аалы был жесток.

Он был здесь старожилом и продавал сахар уже пару лет. Все местные милиционеры и налоговики знали его, и, если нужно было "развести", лучше него никто не мог сделать это. Это был невысокого роста мужчина лет 35, с правильными чертами лица. Черные усы вносили некоторый диссонанс, но в целом не портили приятного впечатления. Черная турецкая кожаная куртка сидела на нем не без базарного шика, а такая же черная кепка деловито прижимала правое ухо. Большие турецкие брюки, смахивающие на шаровары, свисали на крепкие коричневые ботинки и скрывали некоторую дугообразность коротких ног. Когда-то он был аспирантом Института Биологии Академии наук.

— Если ты не хочешь, Омуке, мы сами все сделаем. Надо наказывать! – Алым воткнул недокуренную сигарету в пол и встал. Омор посмотрел на окурок и тоже встал. Наказывать не хотелось.

Они вышли из двора и направились в сторону базара. Место, где торговали сахаром, располагалось чуть ниже пересечения улицы имени маршала Конева и Чуйского проспекта. С той и другой стороны улицы прямо на земле лежали белые китайские мешки с сахаром. Возле мешков толпились продавцы. Вечерело. К сахарному толчку подтягивались тачкисты, т. е. владельцы или арендаторы "тачек" – громоздких тележек на четырех колесах, на которых за день перевозилось несколько десятков тонн всевозможного груза. Наиболее нетерпеливые продавцы уже грузили свой товар и тачки с грохотом направлялись в улочки, где почти все дворы арендовались предприимчивыми "сахарными королями".

— Калыса не видел, братишка? – Алым подошел к одному из продавцов.

— Сегодня его, кажется, не было — продавец, который брал сахар на реализацию у Алыма, подобострастно улыбнулся

— Кажется, или точно не было?— Алым хмуро посмотрел на прыщавое лицо продавца.

— Нет, я его не видел. Может, Сагын видел?— перевел стрелки на соседа прыщавый.

— Я ничего не видел. Только что подошел — вильнул глазами сосед

— Он пошел в кафе с Курманом! – небольшого роста русский пацан, который целый день крутился возле продавцов с надеждой на "шабашку", стоял рядом и смотрел преданно и безбоязненно.

— В какое кафе? — Алым повернул голову.

— В "Гульназ"! – получив 1 сом, пацан растворился в базарной шумихе.

Калыс сидел со своим напарником Курманом и пил водку. Это был стройный кудрявый парень с красивым смуглым лицом и длинными ногами. Вообще он был мало похож на кыргыза. Если бы не привычный для торговцев с Ошского базара вид, его можно было бы принять за таджика, забредшего на базар, повинуясь зову предков. Из-под куртки виднелась чистая белая рубашка. Его друг Курман напротив, был типичным кыргызом – плотный, небольшого роста с плоским лицом и приплюснутым носом, он больше был похож на деревенского пастуха, чем на торговца. Увидев входящих Омора и Алыма, Калыс побледнел и встал. Курман тоже вскочил и, изгибаясь для рукопожатия, направился к вошедшим.

— Ассалом аллейкум, аксакалы! – ладони Курмана были потны и пахли растительным маслом. Калыс подошел следом и молча протянул руку для приветствия, но без подобострастия.

— Присаживайтесь к столу, пожалуйста – вильнул к столу Курман и повелительно крикнул в сторону кухни — Офисант! Еще стаканы!

Омор и Алым сели за стол, застеленный грязной клеенкой. Калыс молча сел напротив. Официантка, смущаясь от презрения, принесла плохо вымытые стаканы. Курман, пытаясь за болтовней скрыть волнение и понимание ситуации, разлил водку и сказал:

— Давайте аксакалы, за здоровье! — Все выпили и молча ткнули щербатые вилки в салат.

— Братухан, когда деньги? – Алым взглянул на Калыса.

— Байке, я принесу деньги через два дня. Если можно, подождите – Калыс глядел в пол.

— Ты же не мальчик! Знаешь, что так не бывает. Через два дня! Что это такое, братанэску! Через два дня ты принесешь уже не два с половиной куска, а три.

— Э-э! Зачем так грузить, байке! У человека уважительная причина – у него жена болеет, немного заплатил за лекарства. С кем не бывает! Он заработает и принесет. Отвечаю! Чо вы, байкеши! – Курман дурашливо улыбнулся и посмотрел на Алыма.

— Ты за себя отвечай, братанбай! Ты здесь человек новый и батон мне на уши не кроши! Законов не знаешь!? Он взял чужой товар под реализацию! Не умеешь торговать – не бери! Я что, буду неделю ждать, когда он продаст сахар? Время уходит — мои бабки теряют цену! Кто возвратит мне потерю, Акаев что ли? Так что Калыс — три штуки через два дня! – Алым встал. Омор встал следом. Поднялись и кочкорцы.

— Я законы знаю! Но можно же два дня без "груза"! Я верну деньги, но не грузите, байке! – в голосе Калыса не слышалось просьбы. Напротив, жесткие нотки угрозы звякнули об стакан и утонули в недопитой водке.

— Эй, братанбек! Когда ты брал у Омора сахар, вы как договаривались? Ты что молчишь, Омор? – Алым повернулся к Омору.

— Ты, Калыс, неправ. Мы с тобой договаривались — расчет каждый день вечером. Мешок взял — за мешок отдал. Что не продал— вернул. Ты взял 5 мешков – по 410 за мешок – с тебя 2050. Ты не принес деньги и не вернул сахар! Закон знаешь — не вернул долг – сядешь на счетчик! Вернешь деньги через два дня — 2250, через 3 дня – три штуки, через 4 – 3500. Не вернешь – полбазара тебя искать будет и кто найдет— возьмет половину долга. Но деньги все равно вернешь! Чем раньше — тем лучше для тебя! — Омор говорил медленно, его голос звучал глухо и оттого весомо. На самом деле, Омору не хотелось "сажать на счетчик" этого парня, но нотки угрозы, прозвучавшие в голосе кочкорца, разозлили его.

— Э-э, бырат! Я сказал, верну деньги. Чо ты, в натуре! Не сдохнешь, если не получишь вовремя свои копейки…! — быстрый кулак Алыма прервал речь Калыса. Тот упал спиной на стол и стаканы рассыпались по полу с призывным звоном. Курман стал разворачиваться для удара, но нога Омора стремительно выпрямилась с характерным щелчком, коснулась колена сбоку и кочкорец, охнув, присел. Следующий удар опрокинул его на пол. Легко согнув ногу, Омор красиво поставил ее впереди себя на носок.

— Борзый! Завтра утром принесешь 3 штуки! Если нет – ты покойник!  — Железный голос Алыма потонул в крике хозяйки кафе. Бросив на стол двадцатку за разбитые стаканы, Омор с другом вышли на вечернюю улицу. Последние торговцы грузили белые мешки на тачки и улица быстро пустела. На проспекте Чуй зажигались редкие фонари.

— Домой поедешь? – голос Алыма был спокоен и дружелюбен.

— Может, вмажем по одной?— сказал Омор мрачно. Его взволновала происшедшая сцена. Хотелось как-то развеять возникшее чувство вины.

— Пошли.

Друзья прошли к Ошскому базару и вошли в одно из кафе, которые словно ракушки облепили базар со всех сторон. За столиками, покрытыми потертыми скатертями, сидело несколько человек. Одни из них были торговцы, обмывающие удачный день. Другие, заскочили на минутку, чтобы выпить свои сто граммов разведенного спирта. Омор и Алым сели в углу. Разбитная девица в грязно-белом фартуке, одетом прямо на мохнатую кофту, махнув для порядка над столом дырявой тряпкой, спросила:

— Что будем есть?

— А что у вас есть?—  спросил Алым, оглядывая девицу влажным взглядом.

— Манты, лагман, бифштекс, пельмени – сказала скучно девица, глядя в сторону.

— Два лагмана и бутылку водки – сказал, посмотрев на молчащего Омора, Алым. Девица ушла.

— Ты что, брателло, жалеешь Калыса? – Алым достал сигареты.

— Да нет. Может, ему, и правда срочно деньги нужны были — сказал противоречиво Омор.

— Э-э, Омуке! Когда у тебя сома не было, чтобы на работу ехать, тебя кто-нибудь пожалел? Этих шакалов надо держать крепкой рукой. Если дашь слабину, они тебя затопчут. Ты что думаешь, если бы ты Калысу должен был бы, он бы тебя пожалел? Как бы не так! Вместе с гортанью бы вырвал деньги! И еще бы загрузил! Ты меня слушай, братадзэ! Я в таких передрягах бывал, не дай Бог кому-нибудь еще! Но всегда выходил целым! — Алым закурил и выпустил вверх тонкую струю дыма. Неожиданно быстро вернулась официантка и принесла две щербатые тарелки с лагманом, лепешку на такой же треснутой тарелочке и бутылку водки. Два мутных стакана она вытащила из кармана фартука и, не протирая, поставила рядом с Омором.

— Слушай, Алым! Ты же аспирантом был! Когда ты успел это все повидать? Говоришь, как прожженный зэк! – Омор выловил волосинку из лагмана и начал открывать бутылку. Быстро разлив по полстакана, он аккуратно закрыл ее самопальной пробкой с надписью "Бишкекский ликеро-водочный завод" и понюхал налитую жидкость. Запах разбавленного спирта ударил ему в нос.

— Самопал – сказал Омор и поднял стакан.

— Да-а, сейчас все самопал! Да и жизнь наша тоже самопал! – Алым горько усмехнулся.

— Давай, Алыке, за здоровье твоих детей! – сказал Омор. Друзья выпили.

— Как зэк, говоришь? Да-а, братанаускас, тут потрешься, еще не так заговоришь! — Алым отхлебнул огненно-красного бульона.

— Я когда начал торговать, здесь сахарный король был, его Садык звали. Он был ошский. В день Садык отдавал "под реал" полКамаза сахара. Прикинь, сколько он имел за день! Так вот, один раз я взял у него 10 мешков. Тогда торговля ничо шла, в день 5-10 мешков запросто "толкнуть" можно было. Сижу, торгую. А тут, смотрю, жена идет. Подошла, говорит, деньги давай, дочери надо к школе одежду покупать. Ну, я дурак и отдал деньги из заначки. Она ушла, а через полчаса два мужика из налоговой инспекции подкатили. Им отстегнул. Потом участковый подошел. Тоже пустой не ушел. А в конце какой-то хрен на Камазе разворачивался и на мешки наехал. Три мешка раздавил! Пока я с ним разбирался, кто-то еще два моих мешка утащил. Ну, короче, остался я в пролете. Вечером Садык приехал на своей "Мазде", а у меня денег нет. Он улыбнулся, говорит, ну ничо, завтра вернешь. Ну, на завтра я взял еще 15 мешков. Два продал. Короче, через неделю, я работал на него бесплатно и чем дальше работал, тем больше должен был. А потом, ночью ко мне 
приехали пять "быков" и Жигули мои старые забрали плюс пять моих баранов. А потом я поехал домой на Иссык-Куль и еще пять баранов привез. Видак продал, пальто жены продал. Еле–еле долг вернул. Хорошо еще не покалечили, потому что Садык мне вроде как друган был! А то мог бы долг мой кому-нибудь продать и все тогда, хана. До сих пор бы на дядю работал. А потом Садык пропал. То ли в Ош уехал, то ли лежит где-нибудь неопознанный! Так что, долг нельзя прощать! За долг надо наказывать!

— А что теперь с Калысом будем делать? – Омор налил по второй.

— Он закон знает. Если сегодня не принесет тебе домой деньги, завтра я сам им займусь. Не переживай, братаншвили! — Они чокнулись и выпили.

Через пару часов, Омор вдребезги пьяный, стучался в дверь добротного, не огороженного забором дома, где он жил. Рыжая собака, по кличке “Чапа”, радостно бегала вокруг и норовила лизнуть хозяина в лицо. Жена, открыв дверь, тихо скользнула в боковую комнату. Омор, слегка раздевшись, тяжело упал на продавленный диван и забылся беспокойным сном начинающего алкоголика.

Назавтра он пришел на базар позже, чем обычно. "Сахарники" уже вынесли свой нехитрый товар на дорогу и стояли, "кучкуясь" и обсуждая вчерашние новости. Омор подошел к одной из компаний. Торговцы приветливо поздоровались. Они знали, что этот немолодой уже мужчина — кандидат наук и им было приятно, что он не кичится своим званием, а, так же как и они, простые деревенские парни, "ломается" с мешками и в дождь и солнце на базаре. Им было даже как-то неудобно перед этим человеком, как будто бы они, а не жизнь, выбросили его на обочину.

— Что, байке, голова болит? – спросил участливо, один из торговцев.

— Да, дали немного вчера. Блин, дозу же не знаем свою. Надо же обязательно до конца! Вот и сегодня во рту — кака, головка – вава! — Омор вымученно улыбнулся.

— Ну, мы это быстро исправим! Ништяк! – Один из парней нагнулся и достал из-за мешков початую бутылку. Омор не успел отказаться. Выпив полстакана водки, он почувствовал себя лучше. Несколько позывов к рвоте быстро прошли и, через десять минут он уже развлекал неприхотливых парней историями из своей придумано-бурной сексуальной жизни.

— А-а, я забыл! Вас Алым-байке искал! – вспомнил вдруг один из парней.

Алым сидел в той же каморке и курил. Омор, уже изрядно похмеленный, вошел и сразу же уселся на мешок.

— Похмеляться будешь? – спросил безнадежно Алым, взглянув на друга.

— Давай! – сказал Омор. Выпив, Алым сказал:

— Калыса сегодня нет. Я позвоню Адилету – пусть возьмется!

— Давай — снова сказал Омор.

В этот день торговли не было. Напохмелявшись, Омор уже к обеду был готов. Его пахнущее спиртом тело Алым привез на такси домой и, постучавшись в дверь, оставил на крыльце. Чапа бестолково бегала вокруг хозяина, пытаясь лизнуть пьяное лицо. Жена Омора, выглянув на стук, увидела только бесчувственного мужа, сидящего, прислонившись к дверному косяку и вытянув нескладные ноги. Тягучая пьяная слюна медленно стекала из уголка безвольного рта на пыльные брюки с непонятными разводами. Белая кирпичная крошка путалась в грязных волосах, украшая и без того седую голову. От Омора остро пахло мочой и перегаром. Втянув его в дом, она ожесточенно выругалась, но, повинуясь безотчетному долгу, брезгливо раздела и уложила в постель. Еще один день прошел.

 

Глава 2

Баратахун Муслимов был авторитетным уйгуром. На рынке "Сабина" его знали все. Местные, бишкекские уйгуры знали его как отпрыска древнего рода, чьи деды и прадеды еще несколько столетий назад управляли крупным подразделением, который составлял основу объединения уйгурских родов Бо-Хай. Родители Баратахуна или Бори, как его все звали, жили раньше в одном из приземистых домишек, которые лепились вдоль р. Аламедин. Затем эти домишки снесли и на их месте построили микрорайон "Токольдош-3". Муслимовы получили трехкомнатную квартиру и вскоре один за другим умерли, оставив сыну уважение родственников и сбережения, о которых никто никогда не подозревал.

Уйгуры, приехавшие из Китая, знали его как главаря банды, которая занималась рэкетом на этом, возникшем совсем недавно, базаре. Все, и местные и пришлые уйгуры платили дань этому тонколицему парню, вкрадчивая речь которого внушала ужас даже видавшим виды мужчинам. Предприниматели, желающие заняться текстильным бизнесом, после пожара на турбазе перебирающиеся на "Сабину", первым делом шли "отмечаться" к Боре, который обычно сидел или в своем черном Мерседесе, на автостоянке с западной стороны рынка или же играл в "дарчке" в одном из помещений внутри крытого павильона. Длинные вьющиеся черные волосы обрамляли слегка прыщавое лицо этого бандита и придавали ему богемный вид. Если бы не узкие жестокие глаза цвета Турфанской степи, его можно было бы принять за студента-переростка. Но, никогда не смеющиеся глаза убийцы, выдавали его. Обликом Боря был в мать, но характер и жестокость он унаследовал от отца. Его отец, Мухитдин Муслимов, для непосвященных был приемщиком стеклянной посуды. Однако, о том, какие дела делались в дощатом сарайчике, где Мухитдин пропадал день-деньской, знали только самые отъявленные бандиты из "Токольдоша" да несколько высоких чинов из городского Управления уголовного розыска. Молодой Муслимов до поры до времени вел обычный для молодежи того времени образ жизни. Учился не шатко — не валко в средней школе # 25, ходил на танцы в парк имени Панфилова, благодаря отцу имел определенное влияние на местную шпану, но особыми качествами не выделялся. Топил кошек в мутной воде Аламединки, плакал над индийскими фильмами и неумело ухаживал за девочками из уйгурских семей. Надышавшись запахом молодых девичих тел, мучительно онанировал в хлипком туалете на краю огорода и мечтал жениться на красавице Назгуль из соседнего двора.

Впервые особые черты характера Баратахуна стали проявляться после развала Советского Союза. Зажиточные люди перестали стесняться своих денег.

Уйгуры занялись своим исконным делом – базарным и ресторанным бизнесом — и толпы роскошных иномарок толкались по вечерам у многочисленных ресторанов и кафе, где умелые повара готовили пищу на всевозможный вкус. В Бишкек из Китая стали привозить целые вагоны китайского текстиля, которым в основном торговали китайские уйгуры и сами китайцы. Но уйгуры, благодаря тесным родственным связям в Кыргызстане, постепенно вытеснили ненавистных им китайцев с турбазы, которая была основным перевалочным и торговым пунктом в Бишкеке, а затем и с оптового рынка "Дордой".

Благодаря своим двоюродным братьям, один из которых "держал шишку" в Пржевальске, а другой быстро разбогател на торговле материей и теперь имел несколько контейнеров на рынке, Баратахун успешно занялся было торговлей, но не прижился. Стоять целый день в жару и в холод около контейнера ради 300-400$ он посчитал зазорным для сына Мухитдина Муслимова.

Авторитет его отца и дружба с местной шпаной сделали Баратахуна довольно известной личностью. Окончательно он укрепился и получил свою кличку после пожара на бывшей турбазе, преобразованной под оптовый рынок. Причиной пожара до сих пор считается короткое замыкание в одном из контейнеров. Однако, некоторые старые следователи, знающие волчьи законы торгового мира, считали, что потенциальная угроза процветанию турбазы возникла уже с началом строительства рынка "Сабина". Учитывая, что основным местом компактного проживания уйгуров в Бишкеке был известный городской район под названием "Токольдош", где и началось строительство нового рынка, а также то, что мелкие бизнесмены из Китая, наводнившие Бишкек дешевым китайским текстилем были в основном китайцы и уйгуры, которые, кроме торговой конкуренции, еще и испытывали друг к другу еще и национальную неприязнь, можно было предсказать возможное развитие событий. Однако, внешние признаки трагедии до поры до времени особо не проявлялись, поэтому милицейские патрули без особого напряжения стригли купоны с послушных торговцев на турбазе и считали свою службу выполненой.

Пожар начался сразу в нескольких местах. Торговцы, большинство из которых жили там же, в контейнерах, первыми увидевшие пламя, утверждали, что они видели человека с канистрой, который бежал от контейнеров к выходу из турбазы. Увидев людей, человек резко повернул в сторону здания администрации рынка и исчез. Впрочем, торговцам было не до преследования. Они спешно спасали свои рулоны с материей и тщетно отпихивались от добровольных помощников, таскающих рулоны далеко за пределы турбазы и прячущих их в укромных местах. Милиционеры, вместо того, чтобы попытаться прекратить мародерство, сами хватали рулоны и пихали их в служебные машины. Пожар потушили, а через несколько дней цена на материю резко упала, потому что в городе появилось множество людей, предлагающих ее почти бесплатно. От этих людей еще пахло дымом.

Было возбуждено уголовное дело, но, торговцы, которые якобы видели кого-то с канистрой, изменили свои показания, а некоторые из них не смогли продлить свои визы и навсегда покинули Республику. Первый следователь, который вел уголовное дело о пожаре на турбазе и догадался попросить людей, видевших предполагаемого поджигателя, описать его и сделал его фоторобот, был внезапно переведен с повышением в Пржевальск, а через неделю после утверждения в новой должности погиб в автокатастрофе на дороге Пржевальск-Тюп. Фоторобот никто, кроме погибшего следователя не видел, а версия о коротком замыкании удовлетворила всех. Неудовлетворенные потеряли товар, надежду на его возмещение, а некоторые и въездные визы. Дело закрыли за отсутствием состава преступления.

Когда первые бизнесмены, потерявшие товар на турбазе, но не потерявшие надежды разбогатеть, стали появляться на "Сабине", они уже знали к кому надо обращаться для "отметки". Однако мало кто знал, что Боря сам ежемесячно “отмечается” у хозяина “Сабины”, который в свою очередь прекрасно знал, что этот бандит грабит торговцев на его базаре. Сам хозяин тоже “отмечался” у самого Сынка. Неизбежная для капитализма пора заглатывания мелкой рыбешки еще не наступила и до поры до времени, рэкетиры уживались с более крупными официальными ворами.

Однажды, напротив казино "Монте-Карло" в тот момент, когда Боря, проигравший несколько сотен долларов и оттого злой, садился в машину, из проезжавшей машины вылетела граната и упала прямо в раскрытую дверь. Мгновенно сообразивший бандит толкнул водителя вперед на гранату, а сам упал вбок. Но граната почему-то не разорвалась. Видно, какой-то злой ангел хранил этого человека на этом свете.

В другой раз, Боря сам споткнулся о растяжку, один конец которой был привязан к тополю на краю автостоянки, а другой – к чеке гранаты, привязанной к поддону "Мерседеса". Если бы в этот день ему не вздумалось подойти к машине с другой стороны, то пришлось бы ему предстать перед Всевышним. Никогда не занимавшийся спортом, Боря успел отпрыгнуть в сторону и лечь в лоток, полный грязной воды. Взрыв разнес машину, никого из людей не задев. Через день Боря приехал на рынок на другом ослепительно черном "Мерседесе-500". Но ставить его у края стоянки он перестал, а парковал машину прямо у павильона. Один из его людей постоянно находился теперь возле машины, а другой был всегда рядом с ним.

Люди поговаривали, что в борьбе за сферы влияния на "крае" конкуренты из местных кыргызских группировок пытались убить Борю, однако другие, умудренные, говорили о мести со стороны погорельцев. Как бы то ни было, после пожара Баратахун стал Борей и получил "Сабину" на кормление.

В тот день Боря, как всегда, припарковал машину у павильона. Настроение было прекрасное. Предстояло встретиться с несколькими бизнесменами, которые приобрели киоски в крытом павильоне и теперь желали показать свою лояльность. Такие дни Боре нравились. Он, быстро оглядевшись, прошел внутрь павильона и, пройдя несколько киосков, спустился в подвальное помещение, которое также использовалось для торговли. В одном из киосков, в котором для вида торговали пуговицами, его уже ждали. Три грузных уйгура и миловидная женщина, в которых он без труда узнал принесших дары, беспокойно стояли у стеклянной витрины. Боря вошел внутрь и сел на круглый табурет. Вслед за ним вошел Назым, его телохранитель, который, впрочем, был и удачливым бизнесменом, и встал у двери.

— Зови! – Боря открыл бутылку минеральной воды и, оттопырив мизинец, налил воду в одноразовый стакан.

— Ассалом Алейкум! – вошедший, несмотря на то, что чуть ли не в три раза был старше Бори, двумя руками пожал протянутую руку.

— Рассказывайте, брат!– Боря вскользь посмотрел на вошедшего.

— Кожаными куртками буду торговать! – Бизнесмен смотрел Боре в грудь, хотя был на голову выше.

— Где брал куртки? – спросил Боря.

— В Урумчи, на Ваханском базаре! – торговец не поднимал головы.

— У Карима?— спросил Боря.

— У Карима! – ответил торговец.

— Цену знаешь?— спросил Боря.

— Знаю! – ответил бизнесмен.

— Плати и торгуй! Каждый месяц, 10 числа будешь здесь отмечаться! – Торговец вышел.

С остальными мужчинами тоже не было проблем. Они покорно платили деньги и быстро выходили, удивляясь, что приходится “отмечаться” перед таким прыщом. Вошла женщина.

— Здравствуйте, сынок! Мне сказали, что надо сюда подойти – сказала женщина. Ее голову покрывал цветастый платок, узлом завязанный на затылке, а насурмленные брови выдавали провинциалку.

— Чем будете торговать?— Боря не любил беседовать с женщинами.

— Ой, да не я буду торговать! Дочка будет! Сходи, говорит, заплати за место. Но ведь я уже заплатила базаркому! А вам я за что должна заплатить? Дочка говорит, за охрану! Так ведь павильон закрывается на ночь, а мы свой киоск тоже на замок закрываем и охранять будут снаружи. Мне базарком сказал. А вам тогда за что? – женщина беспокойно посмотрела на змеиный прищур Бориных глаз.

— За воздух, уважаемая! – Боря смотрел с презрением.

— Как за воздух? — оторопело отступила назад женщина.

— Так, за воздух. Чтобы вы спокойно дышали и спокойно торговали, мы будем обеспечивать вам вашу личную охрану. А то могут подойти, стекло разбить или вашей дочке лицо порезать нечаянно. Народ сейчас какой пошел, вы же знаете! Совсем стыда у людей не стало! – Голос Бори струился по полу и змеей вползал в живот женщины.

— Сынок, айланайын, ты меня не пугай. Наши с тобой предки из Китая приехали, чтобы здесь нормальную жизнь обрести. А теперь, что получается. Там нас китайцы притесняли, а здесь, теперь, что же… получается…. свои же! – Женщина приготовилась плакать.

— Вы можете не платить. Мы вас не будем охранять, но отвечать ни за что не будем! Это просто, женщина. Вы не платите — мы не охраняем! А дочка у вас красивая? – вдруг спросил Боря и его степные глаза зловеще пахнули зноем.

— Куда платить? – Деньги, вытащенные откуда-то из бездонных недр женской одежды, пахли лифчиком. Женщина вышла.

Боря собрал деньги и не считая, сунул их в карман. Назым беспристрастно смотрел на пуговицы.

— Ну что, поедем, отдохнем? Сегодня банный день, не забыл? — Боря толкнул телохранителя в плечо, что означало высшую степень хорошего настроения, и вышел. Назым вышел за ним. По дороге Боря посетил еще несколько торговых точек, которые принадлежали лично ему, проверил, как идет торговля. В одном из таких киосков, ему сказали, что какой-то Бахрам просил его позвонить на “сотку”. Выйдя из павильона, Боря набрал известный ему номер.

— Бахрам, салам! Что случилось?— Боря привычно оценил обстановку на автостоянке. Выслушав ответ, он нажал кнопку на сотке и направился к машине. Стоящий рядом с машиной коренастый парень открыл дверь и, через несколько секунд "Мерседес" выехал с территории рынка. Парень высморкался пальцем и пошел торговать материей.

 

Глава 3
   
    Омор проснулся от страха. Ему приснилось, что он умирает. Какая-то темная сила сдавливала горло и он удушливо кричал, стараясь выпростаться из-под толстого цветастого одеяла. Собственно, он проснулся от крика. В окно, утепленное снаружи целлофановой пленкой, мутно втекал свет, но определить — сколько времени — было невозможно. Большие настенные часы, подаренные родственниками на день рождения жены, давно остановились. Омор привстал, оперевшись на локоть и пошарил правой рукой около постели. Не найдя привычной банки с водой, он остервенело крикнул:" Асель!". Никто не ответил. Пытаясь справиться с позывами рвоты, которые волнами терзали пустой желудок, Омор одел слегка вычищенные брюки и вышел в коридор. Толкнув дверь в комнату, в которой обычно обитала жена, которая отказывалась спать с ним, когда он приходил пьяный, он вопросительно сказал: "Асель?", но никого не было. Видимо, жена ушла на работу. Омор пошарил в карманах, но денег не нашел. Через 15 минут, Омор подходил к одному из киосков, которые во множестве толпились при вьезде в Ак-Орго. Маленькое окошечко было открыто. Заглянув в киоск, Омор увидел парня, сидевшего на топчане и тоскливо ковырявшего в зубах какой-то щепкой.

— Салам алейкум! – сказал Омор, содрогнувшись от унизительных ноток, предательски прозвучавших в голосе.

— Салам – равнодушно ответил парень.

— Слушай, брат. Тут такая история… Налей сто грамм, а я тебе вечером деньги принесу, как домой буду идти с базара. Я на Ошском торгую.

— Денег нет – сто грамм нет! – отрезал непримиримо парень, не глядя в опухшее лицо Омора.

— Ты, да у меня бабки есть, только я вчера немного перепил и жена видно, деньги выгребла, пока я спал. Я на базар смотаюсь и привезу тебе. Голова болит с похмелья… — просительно сказал Омор. Приступы рвоты исказили его лицо, но он сдержался.

— Ну, дай, а?.. Ну, что тебе стоит? Всего сто грамм. Я же тебе всегда отдаю!  — Какая-то сила заставляла Омора просить и он, корежась от унижения, стоял у киоска.

— Ты уже заколебал, байке! Каждый раз просишь! – продавец со злостью швырнул щепку на пол и встал.

— Ну, я же тебе отдаю! – Радостное предчувствие сжало желудок.

— Ну, если бы не отдавал, я бы тебе вообще не дал! – Продавец достал початую бутылку разведенного спирта и налил в мутный пластмассовый стакан.

— На, бля! И больше никогда не проси! Стыдно же, такой вроде солидный байке, а как последний…! – парень сунул стакан в окошечко.

— Спасибо! – Подержав немного в руке мягкий стакан, в котором колебалась спасительная жидкость, Омор, выпил спирт долгими глотками. Жидкость обожгла желудок и тот, мучительно сжавшись, попытался вытолкнуть ее обратно. Усилием воли Омор сдержал порывы рвоты и, наконец, желудок смирился. Омор повеселел.

Еще через полчаса он входил в знакомую каморку на Ошском базаре.

— Салам, Омуке! – Алым был как всегда свеж и бодр. Омору всегда нравилась эта способность друга никогда не перепивать.

— Салам, Алыке! – Омор сел на колченогую табуретку прямо около двери. Все пространство каморки было забито мешками с сахаром. Еще вчера сахара не было.

— Я тебе взял 25 мешков и уплатил. Ты мне должен 10250 и я взял их из общих денег! – Алым посмотрел на мятое лицо Омора.

— Хоп!— сказал Омор и посмотрел в окошечко, затянутое пыльной паутиной.

— Адилет сказал, что деньги он с Калыса выбьет и, как положено, возьмет половину – сказал Алым.

— Ништяк! — сказал Омор и поморщился.

— Под реал будешь давать? – спросил Алым.

— Буду! – сказал Омор.

Подошедшие парни быстро разбирали мешки, а во дворе уже сидели двое умельцев и через трубочки ссыпали сахар в ведро. Из десяти мешков получался дополнительный мешок сахара, который тут же зашивался почти фабричной стежкой.

Через полчаса, раздав весь сахар под реализацию, Омор с Алымом стояли неподалеку от перекрестка, в сторонке от гущи торгового люда и наблюдали, как идет торговля. Время от времени к ним подходили торговцы, советовались с Алымом, слушали истории, которые в великом множестве умел придумывать Омор, и снова отходили для того, чтобы облапошить очередного покупателя.

Плохо помытый человек ходил среди продавцов сахара и совал им в руки какую-то брошюрку, отпечатанную на серой бумаге. Подошел он и к друзьям, которые с любопытством смотрели на миссионера. Изможденное изнурительным анонизмом лицо обрамляла редкая бороденка, но в глазах горел священный свет веры.

— Мусульмане! Уверовали ли вы в Аллаха милостивого и милосердного? И знаете ли вы, что те, которые не уверовали и считают ложью знамения, они — обитатели огня, они в нем вечно пребывают! – Бороденка надменно дернулась и тяжелый запах плохо переваренной пищи повис в воздухе.

— Иди отсюда, святой человек! – сказал брезгливо Омор.

— Постой, постой! Что ты его гонишь? Пусть рассказывает, все равно делать нечего! – Алым придержал Омора за руку и благожелательно посмотрел на дервиша.

— Ладно! Пусть только справку покажет! – Омор смягчился.

— Какую справку! – Святоша и Алым спросили одновременно.

— Как – какую?! Справку о том, что пророк Мухаммед или кто там, уполномочил этого оборвыша донести до нас слова истины и веры! Почему я, человек с высшим образованием, должен верить этому дурно пахнущему человеку! Такой рот, которого никогда не касалась зубная щетка, не может произносить слова Святого Корана, а если все же произносит, то тогда сама истина — Чистая и Непорочная – становится дурно пахнущей, как вчерашний лагман! Пусть справку покажет! Справка есть? – Омор протянул руку с намерением схватить подошедшего за руку, но тот с неожиданным проворством отскочил, ощерившись, словно собака и быстро засеменил прочь, что-то бормоча себе под гнусавый нос.

— Зря ты его, Омуке! Пусть бы нам здесь сказки порассказывал. Хоть скуку развеяли бы. А теперь он всем своим братьям по вере рассказывать будет, что на Ошском базаре с него какой-то сумасшедший справку требовал! Ха-ха-ха! – Друзья посмеялись.

Примерно в половине второго, когда Омор с Алымом, пообедав подозрительными самсами, стояли умиротворенные, ковыряя спичинками в зубах, к месту, где торговали сахаром, подъехал джип "Тойота-Ландкруизер". Из машины вылез невысокого роста мужчина в длинном черном кожаном плаще и такой черной шляпе с широкими полями. Несмотря на дорогой наряд, он выглядел как дешевый рэкетир. Впрочем, он и был известным на сахарном базаре “выбивателем долгов”. Несколько торговцев, завидев знакомую машину, юркнули в ближайшие дворы. Другие, которые никому не были должны, почтительно подошли поздороваться. Омор с Алымом, поспешно вытерев руки, тоже поспешили к известному человеку.

— Ассалом Алейкум, Адил! – Алым протянул обе руки для рукопожатия. Омор тоже сунул руку, чтобы пожать вялую ладонь.

— Салам, джигиты! Как идет торговля? – сказал Адил.

— Потихоньку! – ответил Алым за всех.

— Почем сегодня брали сахар? — спросил Адил, выждав пока торговцы, выказав уважение, не отошли по своим делам и остались только Алым и Омор.

— По 380, – ответил Алым.

— Да ты чо, в натуре? Откуда? Каиндинский завод? У “Перидот-Анштальта” покупали? Э-э, там же “зять кыргызского народа” руку на “бабках” держит! — Адил проявил осведомленность в делах торговли, хотя и Омор и Алым знали, что этот любезный и знающий человек никогда в жизни не продал ни мешка сахара. Но Адил знал, что перейти напрямую к делу считается признаком дурного тона. Выслушав привычные стенания о дороговизне товара и плохой "проходимости" Адил, наконец, перешел к делу.

— Так, мужики. Сегодня Калыс принесет бабки. Я свою долю взял. Базар жок!

— О-о, рахмат, Адил! – Алым преувеличенно радостно пожал руку рэкетира. Омор снова промолчал.

— Ну, эти бабки – это мелочь. Крупное дело катит. Кароче! Если желаете, могу взять в долю! – Адил самодовольно посмотрел на Омора, словно пытаясь показать свою “крутость” перед этим интеллигентом.

— Что за дело? Сахар? – Алым подтянулся и, наклонив голову, заглянул в глаза Адилу.

— Нет! Сахар — это тоже мелочь. Спирт! Прикинь! — Адил снисходительно посмотрел на бизнесменов.

— О-о! Спирт! – Алым понизил голос и посмотрел на Омора. Тот не обрадовался.

— Это, Адилет! Ты же знаешь, что на это дело большие люди лапу наложили. Ввяжешься, а потом под ментами будешь вертеться, как вошь на гребешке. Сахар что, взял – продал, деньги в карман. Тару не надо, тебе на Камазе привезли, сколько тебе надо и все. А со спиртом возиться – надо ехать на станцию, сливать с цистерны, искать реализаторов, и еще с ментами разводить. Стоит ли начинать? – Алым задумался.

— Ха, Алым! У меня все схвачено! Отвечаю! Тех барыг, которые держат спирт, я знаю. А это другие люди. С самого верха. Прикинь! Спирт карабалтинский. Там они, кароче, зерно у населения покупают по 80 баксов за тонну, а в бухгалтерии проводят по 150 баксов. При этом, кароче, за счет экономии тарят больше зерна и гонят больше спирта. Так что спирта там неучтенного — море! Прикинь! Здесь новое дело начинается. Мухи не сидели! Мой тезка решил весь спирт к рукам прибрать. Там, конечно, всякий мусор под ногами будет, “конкуренсия” называется. Но, это не наше дело. Они там наверху сами между собой "разведут", кто сильнее. Да чо там, кто против Семьи пойдет? А мы маленькие люди! Пару – тройку цистерн пихнем и свалим. А если дело выгорит — можно и развернуться! Бля-аа, лимон поднять можно будет! – Адил воодушевился, но по прежнему смотрел на молчащего Омора.

— Ты как, Омуке? — Алым наконец тоже посмотрел на друга.

— Я пас!– коротко ответил Омор.

— А чо так?— Адил подозрительно посмотрел на Омора.

— Я на базаре всего месяц. Бабок крупных у меня нет. И опыта нет! – Омор смотрел мимо.

— Э-э, тут опыт-мопыт не надо! Надо только пацанов организовать да точек напихать по городу! — Адилет снова воодушевился.

— Не-е, я пас! – Омор замолчал.

— Ну, смотри! Потом пожалеешь, но уже поздно будет. Да тебя никто и не зовет! В этом деле посторонних не надо! — Адил повернулся к Алыму.

— Ну, что?

— Подумать надо, Адил – Алым задумался.

— Ну, смотри! – Адил повернулся, чтобы уйти.

— Постой! Сколько надо наличкой? — спросил Алым.

— Ничего не надо. Возьми с собой три-четыре парня, чтобы помогли цистерну откатить на разгрузку. Машины для перевозки у меня есть. Возьмешь под реал, сколько хочешь. Как и где продашь — твое дело.

— Ладно. Когда начинать?— Алым застегнул куртку.

— Завтра. Подъедешь на Пишпек к 6 часам утра – Адил попрощался, сел в машину и уехал.

— Ты что, братанбек! Не хочешь в таком деле поучаствовать! Можно крупные бабки поднять! – Алым с огорчением посмотрел на друга.

— Слушай. Ты сам знаешь, что этот бизнес крупные люди из силовых структур контролируют. И посторонних там нет. А тут Адил Коргонбаев решил лапу наложить на это дело. Там, знаешь, какая разбираловка будет! Зять Президента и бывшие партийные боссы между собой право на такой “кусок” будут делить. Ну, зятек за счет тестя вылезет да еще своих братков подтянет. Там та-а-кой передел будет! А кто такой этот Адилет? Мелочь. Долги выбивать с базарных теток он может! И то — не сам, а быков бритолобых за бабки нанимает! Где ты видел, чтобы Адил бизнесом занимался, Он, вообще, по части зад какому — нибудь байке полизать. А тут вдруг — спирт, цистерны! Что-то тут не чисто! Я бы на твоем месте подумал бы хорошенько! – Омор замолчал.

— Да-а, вообще-то ты прав. Но хорошие бабки поднять можно за два-три дня! Мы за эти деньги здесь месяц будем горбатиться! – Алым задумался.

— Ну, смотри сам. Вообще от того, кто лижет кому-то зад, лучше держаться подальше – Омор отстранился от проходящего мимо бомжа.

— Почему? – машинально спросил Алым, думая о чем-то другом.

— Ну, представь себе, как у него изо рта пахнет! – сказал Омор. Друзья рассмеялись.

— Слушай, Омор! Тут Бакыт на новоселье зовет. Пойдешь? – Алым посмотрел на друга.

— Да знаю я, эти новоселья! Опять водки нажремся и про сахар будем весь вечер говорить! – Омор махнул рукой.

— Не-ет, брат! Надо сходить! Мы с тобой самые старшие по возрасту! Нас из уважения зовут. Нехорошо, если не пойдем. Надо уважить молодых. Слова нужные сказать, компанию поддержать. А то скажут, что мы их за ровню не считаем, брезгуем. Надо пойти! Все— таки они у нас сахар берут под реал. Мы вроде как одна команда. Надо поддерживать друг друга. Ты, Омуке, совсем русаком стал! Кыргыз, он родственниками и обычаями силен. Друг за друга надо держаться!— Алым назидательно посмотрел на Омора. “Ладно” – махнул тот рукой.

Больше разговоров на эту тему не возникало. День прошел как обычно. Ближе к концу дня, когда друзья уже собрались было в каморку принимать выручку, к ним подошел Калыс. На него было страшно смотреть. Синее от побоев лицо и перебинтованная голова сделали его неузнаваемым. Вдобавок он хромал на одну ногу. Калыс молча сунул деньги Омору и, не поднимая головы, понуро пошел прочь. "Сахарники" участливо смотрели на Калыса, который еще вчера был одним из них. Теперь никто на базаре не дал бы за него и килограмма сахара. Путь на сахарный рынок Калысу был закрыт.

Вечером, заскочив в магазин и купив на скорую руку какую-то фигуру лошади для подарка, друзья поехали на новоселье. Когда они, наконец разыскали нужный адрес на окраине новостройки “Босого” и вошли в окруженный дувалом глинобитный домик, застолье было уже в самом разгаре. В небольшой комнатке, освещенной одинокой желтой лампочкой, сидело несколько молодых людей. Некоторые из них были с женами и подругами. Хозяин дома, Бакыт, прыщаво сидевший у самого порога, вскочил и обрадованно приветствовал дорогих гостей. Присутствующие тоже вскочили с мест и стали протискиваться к выходу, стремясь пожать руку аксакалам. Наконец, усадив друзей на самые почетные места, и налив им штрафную стопку, гости, уже порядком захмелевшие, дали слово Алыму, как самому старшему и опытному.

— Дорогой Бакыт! Пусть твой дом всегда будет полон гостей и дастаркон в твоем доме будет всегда расстелен и полон, как сегодня. Пусть в этом доме звучат голоса детей и его не покинет счастье! – Алым поднял стакан и залпом выпил.

— О-о, Алым — байке, спасибо за такие слова! Как будто золотая слюна разбрызгалась на этот дасторкон! Вот что значит высшее образование! Рахмат, байке! Ну, давайте, поддержите Алыма — байке! Кто не выпьет, значит, не уважает этот дом и Алыма — байке! Все, до дна! За такие слова и ацетон выпить не жалко! Давайте, все! – хозяин дома радостно засуетился и, быстро выпив сам, стал следить за тем, чтобы все гости выпили. Молодые женщины жеманились и пили маленькими глотками, то и дело ставя стаканы на дасторкон, растеленный прямо на полу. Но неумолимый хозяин, заставлял их пить снова и снова, пока стакан не опустевал. Одна из женщин была беременной. Бакыт, у которого жена тоже была на восьмом месяце, не стал уговаривать эту молодуху, которую явно мутило уже от вида самой водки. Но, сидящая рядом молодая женщина с круглыми коленями, выпиравшими чуть ли не на половину дасторкона и уже выпившая под напором хозяина, сказала:

— Да выпей, не умрешь! Все мы рожали, что ж ты первая, что ли! Ничего не будет! Ребенок здоровее будет! Токсикоза не будет! Ребенку тоже витамины нужны! Давай, пей! Что ты, лучше нас, что ли! – она толкала беременную под бок до тех пор, пока та, брезгливо морщась и преодолевая порывы к рвоте, не выпила свой стакан до конца.

— А еще жеманилась! Видите, пьет как лошадь и ничего! А то — ”бе-ре-мен-ная”! Что ты, Манаса, что ли рожать будешь! Сидишь с нами — так и пей как мы, не порть компанию! – захмелевшая молодуха, елозя коленями, набрала из тазика салата и попыталась затолкать его рот соседке. Беременной стало плохо, и она, прикрывая лицо рукой, поспешно выскочила в соседнюю комнату. Проводив будущую мать сочувственными взглядами, компания вскоре забыла про нее и прерванный разговор быстро вошел в привычное русло.

— Так. Друзья. Давайте нальем еще по одной. У нас тут уважаемый человек сидит, Омор-байке! Кандидат геологических наук. Вот некоторые из вас таблицу умножения толком не знают, а он кандидат! Не каждый день вы сидите в компании с кандидатом наук. Омор-байке! Скажите тост! Только по кыргызски, пожалуйста! – Хозяин посмотрел на Омора с преувеличенным вниманием, следя одним глазом, чтобы не пролить водку, потому, что одновременно он пытался долить в некоторые не совсем полные стаканы.

— Бакыт! Если бы ты был один, тебе бы хватило железной койки в общежитие. Но у тебя есть жена, которая готовится родить тебе сына, и для нее ты построил этот дом! Для нее и для своего будущего сына! Пусть в твоем доме всегда будет счастье и пусть твой сын построит себе другой дом – большой и светлый. И пусть в том доме найдется место и тебе (на старости) и твоим внукам! За тебя дорогой и за счастье в твоем доме! – Омор выпил, не закусывая.

— О-о! Вот, что значит кандидат! Какой тост! Давайте-ка, выпьем все до дна! Не оставляйте свое счастье на дне своего стакана! Если оставите, значит — не будет ваше счастье полным! До дна! Давайте, давайте! Какие-же вы джигиты, если выпить как следует не можете! Ай, Сарыбай! Давай пей! Ну, выпей, дорогой! Не выпьешь, за ворот рубашки вылью твою водку! Ты чо, братан, брезгуешь! Пей, давай! У Турганбая на свадьбе пил как все, а меня на новоселье не можешь? Чем это я хуже Турганбая? Или тебе закуска не нравится? Может тебе люляки-баб подать? Особенно, баб! Ха-ха-ха! Вот молодец! Вот это я понимаю! Это по-нашему! А то — как не родной! Пейте гости дорогие! Не переживайте, водки много! – хозяин опьянел окончательно. Его жена, совсем еще молоденькая женщина, испуганно смотрела на осатанело пьющих гостей. Еще недавняя десятикласница, почти насильно выданная замуж и привезенная молодым мужем из далекого ошского села, она плохо понимала пьяную речь гостей и тихо молила Аллаха, чтобы они все быстрей ушли. Но гости не могли уйти просто так. Они обязательно дождутся бешбармака. А мясо только что положили в казан, взятый взаймы у соседей. Вода еще даже не закипела. Значит, еще часа четыре надо терпеть присутствие этих пьяных людей, никого из которых она никогда в жизни не видела. Она никогда не видела, что люди могут так много пить. Более того, вид женщин, запросто сидящих вместе с мужчинами и так же много пьющих, ее просто шокировал. Она старалась держаться в маленькой каморке, которая служила им и кухней и столовой и кладовкой и прихожей одновременно. Но ее черед тоже пришел. Один из гостей поднял тост за здоровье хозяйки и ей пришлось войти в комнату, где сидели гости. Ей налили стакан и сунули, как дурочке, в руки. Она, смущаясь и стыдясь своего огромного живота, стояла перед гостями в простеньком китайском платье и молила Бога лишь об одном: чтобы он дал ей силы выпить эту противную водку и не потерять лицо перед этими пьяными людьми. Муж, на которого она взглянула, как бы прося помощи, смотрел на нее бессмысленными глазами и говорил ей, хихикая: “Пей, Айнурка! Не обижай гостей!” И она выпила, захлебнувшись запахом алкоголя. Плохо разбавленный спирт легко вошел в юное тело и, ее еще не родившийся сын, почувствовал странный толчок и мутная волна медленно окутала жидкость, в которой он лежал. Ребенок зашевелился, задвигал ножками, пытаясь найти чистое пространство, но через минуту успокоился, уже став алкоголиком.

Через пару часов, в комнату внесли недоваренное мясо. Опрокинутые стаканы и недопитые бутылки толпились на залитой скатерти, перемежаясь с салатом, который кто-то уже один раз ел. Хозяин, несмотря на то, что был вдребезги пьян, пытался руководить застольем, но его уже некому было слушать. Пьяные гости лежали вповалку, кто прямо на дасторконе, а кто — привалившись к стенке. Жена хозяина, инстиктивно обхватив свой живот, неловко скрючившись, спала, прислонившись к холодной стене, в передней комнатке, среди пахнущих потом туфлей и на ее лице застыла удивленная улыбка.

 

Глава 4

Боря толкнул дверь сауны и вошел в пахнущий влагой зал. Полный уйгур, обмотанный белым широким полотенцем, встал с кожаного дивана и пошел навстречу. Слова приветствия застревали у него в широких усах, которые подковой обрамляли полные губы и спускались на безвольный подбородок. Белое тело, покрытое черными волосами, колыхалось в такт походке. Однако толстяк держался снисходительно. Бахрам (а это был он) был старше Бори на целых 6 лет и приходился Боре родственником.

— Салам алейкум, дорогой племянник! – Бахрам протянул полные руки Боре. Рукопожатие, несмотря на полноту, было крепким.

— Салам алейкум, Бахрам-аке! – Боря выглядел искренним. Однако,

Бахраму удалось ухватить только кончики холодных пальцев.

— Как семья? Как родственники поживают? Как поживают братья? Как поживает прекрасная Назгуль, еще не отдалась тебе, красавчик? – Бахрам был радушен.

— Ты пришел вовремя. Сауна как раз нагрелась. Раздевайся, попаримся, – Бахрам знал, что Боря не любил париться, и приходил в сауну совсем не для этого.

— Раздеться-то я разденусь, но париться не буду. Ты же знаешь, я не парюсь. Девочек уже заказал?— Боря скинул кожаную куртку и сел на диван, чтобы расшнуровать ботинки.

— Конечно, дорогой. Я знаю твои вкусы — только азиатки и только худые! – Бахрам засмеялся тонким визгливым смехом.

— Ладно. Что за дело у тебя ко мне? Давай это решим по-быстрому, пока девки не подошли. Потом некогда будет! – Худое желтое тело Бори было разительно контрастным по сравнению с розовым пухлым телом Бахрама.

— Э-э, дорогой! Это дело так быстро не решишь. Давай с бабами разберемся, а потом сядем плотно и поговорим. Это серьезное дело! – Бахрам посерьезнел.

— Да какое у тебя может быть дело. Делишки! – Боря ощерился.

— Когда узнаешь, не так запоешь, дорогой! – Бахрам налил минеральной воды в длинный узкий стакан и залпом выпил.

— Ладно. Ты не паришься, а я пойду, еще посижу в тепле – Бахрам скинул полотенце и пошел в парилку. Боря, скинув последние одежды, погладил себя по бокам, словно женщина, и подошел к большому зеркалу, висевшему на стене. Из зеркала на него глядел довольно молодой еще человек приятной наружности. Узкие плечи, длинные руки, костлявый таз и такие же костлявые ноги держали на себе худое лицо, обрамленное длинными волосами. Глаза, как будто случайно брошенные кем-то в это лицо, тонко глядели на Борю и были непримиримы. Им не нравился человек, смотрящийся в зеркало. Впрочем, и Боре не нравился человек из зеркала. Боря потрогал длинный член, безвольно свисающий между ног, и ухмыльнулся. Человек из зеркала тоже обрадовался. Член понравился им обоим.

— Мальчики! — кто-то постучался в дверь, ведущую наружу.

— Девочки приехали. Будете смотреть? — женщина в белом халате вошла в комнату.

— Давай!— Боря обвязался простыней и сел на диван. Вошли несколько русских девиц разного возраста. Боря выбрал себе пухленькую проститутку с невинными глазками и пошел за Бахрамом.

— О-о! Какие красотки к нам пожаловали! – Бахрам, весь красный и потный и ничем не прикрытый, вошел в комнату, где толпились проститутки.

— Ты какую взял? Самую классную, наверное, выбрал, пока я парился! – Бахрам обвел взглядом девиц и наконец ткнул толстым пальцем на одну из них. Остальные, скрыв вздох, вышли.

Через пару часов, когда проститутки ушли, получив плату за услуги, Бахрам уселся на диван, который еще хранил запах женского тела, и сказал:

— Боря! Давай присаживайся. Удовольствие мы получили. Надо и о деле поговорить – Бахрам, опоясанный мохнатым полотенцем, повернулся к Боре. Тот, уже одетый в синего цвета рубашку и брюки, последний раз взглянул на себя в зеркало и сел напротив Бахрама.

— Слушай! Я знаю, что ты парень четкий. И дело на базаре ведешь правильно. Но, стричь базарную шушеру – это мелочь! Мы знаем, что ты способен и большое дело. Так, чтобы раз взял и на всю жизнь.

— Ты, что, банк предлагаешь грабануть? – Боря изобразил улыбку, но глаза не дрогнули.

— Зачем банк? Что ты думаешь, в банке много денег лежит? Да все деньги, которые туда дураки несут, уже давно поделены, а в банках воздух гоняют туда-сюда. Погоди, еще увидишь как толпы “лохов” будут с красными тряпками стоять у Белого Дома и требовать свои деньги обратно. А их уже не будет. На них уже домишки куплены на Канарах. Банк — это херня. Такие же деньги можно взять без риска и у своих! – Бахрам посмотрел на Борю.

— Да ты что! Какие деньги у базарных людишек? Ну, тысяча — другая баксов! Да и та в поясе замотана, а пояс они даже в бане не снимают. — Боря махнул рукой.

— Да ладно, тысяча – другая! Сам знаешь, что у "жиряков" крупные деньги крутятся. Только как их взять, да и всё сразу? А вот я и предлагаю тебе дело на миллион! – Бахрам откинулся на спинку дивана и почесал жирную ногу.

— Ну-у, миллион! Кто же тебе скажет, что у него миллион есть? Любой пень бедняком будет прикидываться, пока с него кожу не начнешь сдирать. И в этом случае он самый жирный кусок, который на дне туалета лежит, в трехлитровой банке, никогда не выдаст! – Боря жестко посмотрел на ногу Бахрама.

— Слушай. Ты меня знаешь много лет! Я фуфло гнать своим не буду. Если я говорю – миллион, значит миллион! А может и три! – Бахрам убрал ногу и встал.

— Говори дело! — Боря успокоился и напрягся.

— Дело такое. Один раз в несколько недель, а иногда и месяцев, толпа "жиряков" едет в Китай товар заказывать. Иногда едут на поезде, через "Дружбу", иногда через Хоргос, а иногда и через Торугарт. Если точно узнать, когда и кто повезет деньги, можно большой кусок снять! — Бахрам стоял прямо против сидящего Бори.

— Да-а! Но, как узнать, кто повезет? Каждый раз другие едут! – Боря посмотрел на кончик ботинка.

— А ты попробуй поменять время, когда деньги с базара снимаешь. В один месяц в одно время, в другой – в другое! – Бахрам снова сел рядом с Борей.

— Ну и что это даст? – Боря недоуменно посмотрел на родственника.

— А то! Они обычно стараются вложить деньги в товар или откладывают потихоньку на будущее. Из отложенных стараются не брать. Но в товар вкладывает каждый крупный делец. Если засечь, когда товар начнет кончаться у некоторых купцов и проследить, с кем они вечером начнут кучковаться, то можно вычислить примерно время, когда начнут собираться за товаром и кто поедет. Старый не поедет — пошлет молодого, желательно родственника. А если еще деньги за место вовремя не будет отдавать, занимать начнет или попросит отсрочить, значит, уже отдал деньги за новый товар. Если узнать, кто из них собирается поехать и когда, то точно можно вычислить — на чем поедут и как поедут: толпой или по одному. А я еще спрошу Ваханского Карима в Китае, кто чаще всего приезжает за товаром.

— А если их много поедет? И через Казахстан? – Боря выглядел задумчивым.

— Надо точно узнать, когда и как! В Казахстане у меня свои люди есть. А как бабки снять, придумаем. Что тебе, впервой что ли?— Бахрам шутливо толкнул толстым локтем Борю. Тот задумчиво сбивал пылинки с рукава.

— Ну, что? Как думаешь?—  Бахрам снова толкнул Борю.

— Подумать надо! – Боря встал.

— Думай! Завтра жду звонка до 12. Если не позвонишь — значит не в доле! Я найду других людей – Бахрам тоже встал.

— Хоп! – сказал Боря, надел куртку и вышел. Бахрам потянул за веревочку звонка, висевшую прямо над диваном и заказал еще девочек.

 

Глава 5

Когда Алым не пришел на Ошский базар после памятного новоселья, Омор не стал беспокоиться. Конечно, Алым занялся новым делом, и теперь у него нет времени. Но друг не пришел и на следующий день. Обеспокоившись на третий день и, сгорая от любопытства, Омор решил проведать друга, который, по-видимому, действительно напал на “золотую жилу”, раз ни разу не пришел на Ошский. Омор поручил присмотреть за своими мешками с сахаром соседям и отправился прямо к Алыму домой. Тот, как и Омор, жил в Ак-Орго. Ворота большого двухэтажного дома были наглухо закрыты. Однако, когда Омор постучал кулаком в железные ворота, занавеска на первом этаже едва заметно колыхнулась, через минуту лязгнул массивный засов и старшая дочь Алыма приветливо улыбнувшись, пригласила гостя в дом. Жена Алыма, Мира была одноклассницей жены Омора, Асель. Мира Омора не очень любила за его постоянное пьянство и была уверена, что Омор спаивает ее мужа. Она подозрительно посмотрела на гостя, незаметно для него втянув воздух тонкими ноздрями (Омор был трезв!) и пригласила Омора на кухню.

— Спасибо, Мира, — Омор отщипнул кусочек хлеба — Алыке дома?

— Какой там, дома! С этим спиртом совсем свихнулся. И днем и ночью на базаре пропадает. Уже два дня дома не ночевал. А ты его разве не видел? – Мира подозрительно посмотрела на Омора.

— Да нет. Мы-то вместе с ним. Но сегодня он за товаром пошел. А мы с ним договорились в 3 часа встретиться. Я его ждал, ждал, а потом подумал — он домой пошел. Решил его здесь поймать. А его оказывается, нету. Он, что деньги взял из общих? – Омор взглянул на Миру.

— Лежат ваши деньги среди одеял, никто их не трогал! — Мира ожесточенно месила тесто. Маленькие смуглые руки погружались в упругую белую массу, и тесто громко чавкало, испуская запах дрожжей.

— Ладно, пойду снова на базар. Может, он подошел – сказал Омор

— Чай попей – сказал Мира, продолжая месить.

— Нет, спасибо, пойду — сказал Омор, вышел из дома и задумался.

Если Алым уже два дня не ночует дома, значит, он на хороший куш нарвался. Но, он не пришел на Ошский и не взял из "общака" свои деньги. Заниматься спиртом без денег невозможно, даже если Адил отдал ему товар "под реал". Все равно, за машины надо заплатить, грузчикам надо заплатить, да еще мало ли расходов бывает. Что-то беспокоило Омора. Он подошел к стоянке, где скучало несколько частников и сел в подержаную "Мазду". Через несколько минут он уже подъезжал в одной из "ям" на улице Тимура Фрунзе, где торговали спиртом. Но продавец, спивающегося вида кыргыз, сидящий в ларьке с вывеской "Воробьев" ничего вразумительного ответить не смог и Омор поехал дальше. Посетив несколько мест, где торговали спиртом, Омор наконец подъехал к неприметному дому по улице Каширской, что пересекает Рабочий городок с северо-востока на юго-запад. Пьяный мужик, лежащий в палисаднике, ясно указывал на то, что здесь торгуют спиртом. Омор толкнул расхлябаную калитку и вошел во двор, заставленный синими пластмассовыми бочками из-под спирта. Дверь в низенький сарайчик была приоткрыта, и оттуда доносились мужские голоса. Омор постучал в дверцу и спросил:

— Есть тут кто?— Голоса смолкли и послышался какой-то шорох.

— А кого тебе надо? – Из сарайчика вышел плотный кыргыз среднего роста в вязаной шапочке, одетой на бритую голову. За ним вышли еще двое мужчин. Все, как водится, были одеты в турецкие кожаные куртки и широкие турецкие штаны.

— Я Алыма ищу! – Омор посмотрел плотному в глаза. Когда последний из выходящих прикрывал дверь в сарайчик, Омор краем глаза уловил контуры тела, лежащего на полу. Холодный пот струйкой скользнул по позвоночнику. Плотный колюче осмотрел пришельца и спросил:

— Какого Алыма? – Один из парней подошел к воротам, выглянул на улицу, а затем плотно прикрыл их. Потом он подошел к плотному и что-то сказал ему на ухо.

— Алым, он из Ак-Орго. Мне сказали, что он где-то здесь спиртом торгует – Омор усилием воли сдержал дрожь в голосе.

— Зачем тебе Алым? Ты кто ему будешь? — Плотный расстегнул куртку и достал сигареты.

— Он мне бабки должен за товар – Омор тоже достал сигареты. Хотя Омор не курил, но он знал, что процесс доставания сигарет и прикуривания дает некоторое преимущество в некоторых обстоятельствах.

— За спирт, что ли? – Плотный потянулся прикурить. Прикурив, он глубоко затянулся и выпустил длинную струю дыма вверх. "Уверен"— подумал Омор и сказал;

— Нет. За сахар. Еще позавчера обещал отдать, а сам свалил куда-то. На Ошском сказали, что спиртом занялся. Вот я поехал искать – сказал Омор.

— А эту “точку” откуда знаешь? – Плотный выкурил сигарету в несколько затяжек.

— Так ее весь Рабочий знает! Вон у ворот мужик какой-то лежит, – Омор улыбнулся, хотя эта улыбка досталась ему с великим трудом.

— Бля! Я говорил, уберите этого "бухарика" подальше. Вы что, в натуре, русского языка не понимаете! – Плотный зло посмотрел на мужчин и сказал:

— Алыма здесь нет. Вообще в Рабочем никто по имени Алым спиртом не торгует. Смотри на ГЭС-2, там тоже "ям" до фига. – Плотный двинулся к воротам, давая понять, что разговор закончился.

— А можно пару литров спирта взять? – Омор полез в карман.

— Спирт кончился! Мы закрываем, – Плотный посмотрел на Омора.

— Ну, хоп! – Омор вышел на улицу и с радостью увидел, что таксист все еще ждет его.

— А где здесь есть еще? – Омор взглянул на номер дома.

— Там, дальше, возле речки! – Плотный прикрыл ворота, и Омор тихо выдохнул переполнявшую его дрожь.

— Ну что, шеф? Поедем дальше или здесь останешься? — Таксиcт вопросительно посмотрел на Омора.

— Поедем — Омор сел в машину. Водитель завел машину и двинулся. Через два квартала, Омор попросил его повернуть направо и остановиться. Расплатившись, Омор вылез из машины. Такси уехало.

В наступавших сумерках улица просматривалась неясно. Через некоторое время притаившийся Омор, увидел как к дому, который он только что покинул, подъехала машина и трое мужчин сели в нее. Когда машина уехала, Омор вошел во двор и толкнул дверь сарайчика. Тело какого-то мужчины лежало на полу. Омор наклонился и почувствовал запах крови. Еще не веря в случившееся, Омор повернул бездыханное тело и, скорее догадался, чем узнал, что это Алым. Большое бурое пятно уже свернувшейся крови просматривалось даже в темноте. Едва сдержав порывы рвоты, Омор вышел во двор. Первым его желанием было позвонить в милицию. Но, подумав, Омор вышел на улицу и быстро пошел по направлению к центру Рабочего Городка. Взяв такси, он сказал водителю: "На Ошский!" Через несколько минут Омор уже был на базаре. Один из соседей, которым он поручил свой сахар, сказал, что он уже сдал мешки в камеру хранения — (“Братан, ой-мля-а, уже темно, где ты ходишь, я чо, за тебя должен твои мешки таскать!”). Через некоторое время Омор сидел в одном из многочисленных кафе на базаре и обдумывал ситуацию за стаканом водки.

Ситуация была никудышной. По-видимому, Алым взял в аренду одну из точек в Рабочем Городке и стал там торговать спиртом. А впрочем, может, и не торговал. Не стал бы Алым сам продавать. Вероятно, он привозил спирт на точки и отдавал его на реализацию, а через некоторое время "снимал кассу". Что произошло в сарайчике, можно было только догадываться. Ясно одно – произошел серьезный разговор между теми мужиками и Алымом. На что-то Алым не согласился и его убили. Следов борьбы в сарайчике не было видно, хотя было довольно темно. Бутылки, стоящие на полу и пустые бочки из-под спирта стояли в порядке. Не стали бы эти бандюки порядок наводить, после того как убили Алыма. Значит, пришли, поговорили и нож в живот всадили. Да-а, Алыке. Ты же собирался долго жить, брат! Как теперь, без тебя! А вообще, все там будем! Другого пути нет. Только родился и закричал “ма-а!” на руках у акушерки и уже начался отсчет. И каждая секунда, проходящая мимо, значит — одной секундой меньше осталось до смерти. Вообще сама по себе жизнь — это ожидание смерти. В чем разница между смертником, ожидающим приведения приговора в исполнение и нормальным человеком? В длительности ожидания и в степени неопределенности. Оба не знают – когда? Но только смертник знает, что скоро, а нормальный человек – что когда-нибудь. Почему мы не любим ждать? Потому что, когда ждешь, то начинаешь чувствовать течение времени. А это очень тягостно – чувствовать его медленный уход.

Ну ладно, в любом случае надо звонить в милицию. Омор залпом допил водку и вышел на улицу. Ближайший телефон-автомат находился на остановке с восточной стороны Ошского базара. Рядом с автоматом лежал хорошо одетый мужчина с приспущенными штанами. Результат неоконченного акта дефекации укоризненно торчал между рыхлых ягодиц.

Набрав номер Ленинского райотдела милиции, который Омор знал наизусть и брезгливо отвернувшись от лежащего, он сказал: "По улице Каширской в доме номер 17 – убийство!" и положил трубку. Затем он взял такси и поехал домой. Молчаливая жена удивленно посмотрела на осунувшееся лицо Омора и подала ужин. Хлебнув для вида супа, Омор сказал "Спасибо", чем еще раз удивил жену и лег спать. Через некоторое время в его дом вошли милиционеры и увезли его в отдел. Утро Омор встретил в приемнике-распределителе, среди пьяниц и мелких хулиганов.

 

Глава 6

Боря долго не думал. Что тут думать, когда такое дело наклевывается. Бахрам “фуфло” предлагать не станет. Раз он взялся за это дело, значит — все продумал. Правда, Боря даже и не предполагал, как можно забрать деньги у нескольких мужиков, которые сколотили свой капитал, таская туда — сюда тюки с материей и за несколько сомов могли сами кого угодно на тот свет отправить, но и тут он решил довериться родственнику.

На следуюший день ровно без 5 минут 12 часов он позвонил Бахраму и сказал: "Я в доле". Через час они сидели в ресторане "Гульчехра" и обсуждали план, который предложил Бахрам.

Главным и, видимо, самым трудным было узнать время отъезда и вид транспорта, которым предприниматели собираются воспользоваться при пересечении границы. Ясно, что это будет легальный способ. Но торговцы могли воспользоваться самолетом (если они собрались в Урумчи) или же автобусом. Последним можно было добраться до китайского города Аксу, который находился в двух часах езды от границы, и где в последнее время начал функционировать богатый базар. Значит, нужно было узнать вначале, где обычно купцы покупают товар. Это было нетрудно сделать и Боря обещал узнать это уже через пару дней. Труднее было узнать время, когда предприниматели поедут за товаром. Но, если установить слежку за наиболее крупными торговцами и узнать время поступления новой партии товара и проследить за движением товара, то эта задача тоже выглядела выполнимой. Но вопрос, который все время вертелся на языке у Бори, не давал ему покоя. Выждав, пока Бахрам насытится и начнет пить свой любимый зеленый чай, Боря спросил, взглянув тому в глаза

— Слушай! Ну, предположим, мы узнали, когда они поедут за товаром и куда. Пусть это будет Урумчи и они полетят самолетом. Пусть это будет пять человек! Как ты собираешься бабки с них содрать? Это же не лохи какие-нибудь!

— Э! Это просто! Если узнаем, что деньги у них и они собираются, например, завтра выезжать, то грабанем их прямо на квартире. Они все заначки из нор повытаскивают и считать будут. А мы их прямо тепленькими и возьмем.

— Ты что думаешь, они прямо будут тебе сидеть и за дасторхоном бабки пересчитывать? Да у некоторых из них и стволы есть. Бабки они просто так не отдадут. Каждый из них каждый доллар откладывал, недоедал, недопивал, что бы еще больше навариться и больше нового товара взять. А ты тут, на тебе, впрыгнул и давайте бабки на стол! Так что ли? Ты каких-то дешевых боевиков насмотрелся, братуха! – Боря насмешливо посмотрел на толстяка.

— Конечно! На квартире брать рискованно. Но зачем на квартире? Это я так, для примера сказал. Они же в аэропорт поедут. А туда ехать полчаса. Причем рано поедут, рейс на Урумчи в половине третьего ночи. А по дороге можно грузовиком на них наехать. Или на светофоре, когда они тормознутся, рядом с ними остановиться, двери быстро открыть и сумку из рук! Ствол в башку сунул, чтобы не рыпались и вперед!— Бахрам воодушевился. Боевики он действительно любил.

— А если начнут сопротивляться? – Боря задумчиво разглядывал официантку, которая кокетливо подрагивая ягодицами, проходила мимо. Черного цвета атласные турецкие шаровары, модные когда-то среди обитательниц гаремов, мерно колыхались в такт походке и обещающе обволакивали удобные ножки. Такая “гаремная” мода была теперь популярна у женского населения независимого Кыргызстана. Белая фирменная кофточка комковато топорщилась впереди, выказывая советский лифчик.

— Пару раз пальнешь в колесо и все! Отдадут как миленькие! Отвечаю! – Бахрам тоже посмотрел на ягодицы.

— Что-то слишком легко получается у тебя. Они-то, наверное, парней возьмут для охраны и не каких-нибудь лохов, а из обученных. Вон у Акрама, который обменку держит на базаре, калкановец работает. Башкой пять кирпичей ломает! – Боря смотрел, как официантка, отдав заказ на кухню, встала у железной фигурной оградки и стала смотреть в зал. На его пристальный взгляд она ответила дежурной улыбкой.

— Так мы же тоже не одни поедем. У меня есть пара-тройка братков! Они за меня кого угодно "уроют"! – Бахрам посмотрел на Борю. Тот молча чертил какие-то узоры на белой скатерти. Вялая осенняя муха неправильно рассчитала посадочные параметры и упала прямо в тарелку с недоеденным лагманом. Боря сумрачно посмотрел на муху и придавил ее вилкой. Потом, он поднял голову и громко крикнул: — Девушка! — Официантка вздрогнула и поспешно направилась к ним.

— Это чо такое, девушка! Я чо, сюда мух приехал кушать? А? Чо ета за херня? Ну-ка, позови хозяина! Быстро! – Бахрам смотрел на разбушевавшегося Борю и туманно улыбался. Он знал, что это любимое развлечение базарного рэкетира. Через несколько секунд из двери, ведущей в кухню, появился немолодой узбек среднего роста и торопливо направился к столу, за которым сидели недовольные. Приближаясь, мужчина приложил обе руки к груди и так, слегка наклонившись в полупоклоне, подошел к столу.

— Чо такое, байке? Смотри сюда! У тебя мухи в лагмане плавают! Ты, на улице зима, а здесь мухи, как на курорте, посетителям в рот залетают. Чо такое, в натуре! И чо я, за такое обслуживание и за такую "хавку", бабки должен платить? – Боря говорил медленно, с нажимом. Его голос, только что резко прозвеневший, стал глухим и гнусавым, голова угрожающе наклонилась, а злые колючие глаза буравили тюбетейку на голове склоненного человека.

— Извините! Мы недоглядели! Это наша вина! Мы сейчас же подадим вам новое блюдо! – Хозяин ресторана кланялся, не поднимая головы.

— Како новое блюдо? Кто знает, сколько мух мы уже с братом здесь съели? Ты что, хочешь от нас тарелкой лагмана отделаться? Ты отвечаешь, что там вместо мяса не мухи пожарены? – Боря привстал. Хозяин отступил от стола, не переставая кланяться.

— Мы вам вернем деньги! Простите нас! Я накажу повара! – Хозяин полез в карман и вынул купюру в тысячу сомов.

— Прошу вас! Не обижайтесь на нас. Произошло недоразумение! –

Голос хозяина был приниженным. Боря взял деньги и сказал – Если я расскажу, что у тебя в ресторане уважаемых людей мухами кормят, ты здесь и неделю не будешь работать. Тем более, что к тебе в ресторан авторитетные люди ходят. Мух никто не хочет кушать, даже если и водкой их запивать! – Боря, а затем Бахрам встали из-за стола и направились к выходу. Хозяин засеменил за ними. Недовольные гости уехали. Хозяин выпрямился и выматерившись по-русски, прошел в ресторан. Из кухни вышел сын хозяина, высокий красивый парень.

— Папа! Зачем Вы перед всякими унижаетесь! Надо было нас позвать, мы бы здесь им по башке надавали. Стыдно смотреть как Вы перед каждым, кто себя крутым мнит, кланяятесь! – Парень с жалостью посмотрел на отца.

— Э-э сынок! Ты еще молодой! Запомни! Если хочешь хорошо жить, научись кланяться! Тем более таким людям! – Хозяин ресторана вынул из кармана часы и открыл крышку. Мелодичный золотой звон гулко поплыл по пустому ресторану.

— Да что там, пап! Это какие-то базарные “мырки”. Думают, что если пару-другую сотен долларов заработали, то могут над нами издеваться, потому что мы их обслуживаем. Пусть на базаре манты из кошек едят, если не понимают хорошего обращения! — голос молодого гневно звучал, отдаваясь в зеркалах. При этом он искоса посматривал на эти зеркала и любовался своим отражением и храбростью.

— Э-э, сынок! Если будешь так думать, всю жизнь будешь бедным! Что из того, что я им поклонился! Поясница у меня не сломалась. Зато они довольными отсюда ушли. А эти люди, сынок, не простые. Тот, с длинными волосами — это сын Мухитдина Муслимова! После разговора с этим Мухитдином, в Токольдоше многие люди пропадали. Говорили, что они в Узбекистан уехали или, якобы, в деревню. А на самом деле — кто в с собственном огороде закопан, а чьи-то кости в Кузнечной крепости потом нашли. Когда молодой был, за одно слово мог человека зарезать. И в тюрьме ни дня не сидел. У него в милиции все схвачено, везде свои люди были. Так этот парень, он от своего отца все связи перенял, не только злобу. Если они нас “загрузят”, как ты любишь говорить, то, считай, пропали. И денег на твою учебу в Славянском нет и ничего нет! Ты что, думаешь, я не знаю, что он эту муху придумал? Знаю! Так лучше я деньги ему отдам за несуществующую муху, чем он потом на меня такой налог за воздух наложит, что впору будет уезжать из этого района, а может и из города…! Проходите гости дорогие! – Хозяин кинулся навстречу посетителям. Хозяйский сын, еще раз взглянув на себя в зеркало, остался недоволен отцовской философией. Он гордо поднял голову и отправился на кухню, где уже целый год по вечерам резал морковь на плов.

 

Глава 7

Следователь уголовного розыска Ленинского райотдела милиции старший лейтенант Абды Каралаев попал на эту должность случайно. Раньше он был обыкновенным старшиной патрульно-постовой службы и заочно учился в Высшей школе милиции. Ничем особенным от других таких же пэпэсников не отличался. Если выдавалась возможность — обчищал интеллигентных пъяниц, задержанных под предлогом нарушения общественного порядка, избегал крупных драк, когда кто-нибудь вызывал милицию и жил с женой и ребенком на втором этаже четырехэтажного общежития среди таких же злых от бедности милиционеров. Когда Абды, наконец, благодаря усилиям двоюродного дяди, который работал в одной из прокуратур города, окончил школу милиции, ему присвоили звание лейтенанта и оставили работать оперуполномоченным в отделе по делам несовершенолетних в том же райотделе. Вначале он загрустил, так как ему показалось, что в таком отделе заработать на жизнь будет трудно. Однако, попав в отдел, и познакомившись с сотрудниками, Абды быстро освоился. Подростки дрались, курили анашу, а некоторые из них уже и кололись. И не всегда это были дети из неблагополучных семей. Согласно правилам, подростков, которые хоть раз попадали в милицию или хотя бы в поле зрения оперов, брали на учет в комиссию по делам несовершеннолетних. В целом, в этом нет ничего предосудительного. Ну, мало кто был чистеньким в таком возрасте. Почти все нормальные парни дерутся — кто за власть в классе, кто просто так, для самоутверждения. Из большинства этих парней выросли добропорядочные граждане, которые сейчас и составляют половину жителей Республики. Например, в США целое поколение выросло на легких наркотиках, марихуане и плевательского отношения к родителям – поколение битников, хиппи и других, кто не желал принимать ценности капиталистического мира. Америка от этого не развалилась. А теперь эти люди носят в нагрудном кармане фотографию семьи и проповедуют здоровый образ жизни.

Но, так как попасть в милицию и быть принятым на учет в комиссии по делам несовершеннолетних в нашей стране считается плохим делом, то почти каждый родитель такого подростка считает нужным и находит возможность "отмазать" своего сына или дочь от такой поворота событий. За деньги, конечно. Например, за участие в драке, без нанесения увечий — 50 баксов, то же самое, но с нанесением легких повреждений — 100 долларов. Родители, дети которых поцарапали лицо другому ребенку, вместе с милиционерами ездят в судебно-медицинскую экспертизу, что находится в здании Медицинской Академии и за снижение степени повреждений платят еще 2-3 тысячи сомов врачам. И тогда из “тяжких” получаются “менее тяжкие”. За полученные деньги сотрудники отдела не доводят дела до рассмотрения их на комиссии и не заводят специальной папки для постановки на учет. Есть свои методы и такса за невозбуждение уголовного дела или за неотправку в колонию для несовершенолетних и др. Понятно, поэтому, что такие колонии полны детей, чьи родители не смогли заплатить. За это дети их презирают и заочно ненавидят мир, в котором царит несправедливость. Выйдя из колонии, они уже знают, что за деньги можно купить все, и самое главное — свободу. 70-80% таких детей через некоторое время возвращаются снова в колонию или что хуже, в тюрьму.

Работа была не пыльной и денежной. Абды не сидел в засадах и не гонялся за преступниками на раздолбанных Уазиках. Он разводил детские скандалы, ходил по школам и потихоньку копил на квартиру. Пара-тройка плотно присевших на иглу наркоманов из богатых семей имелась почти у каждого участкового, который время от времени якобы ловил этих несчастных и под угрозой тюрьмы за определенную сумму вновь отпускал, с тем, чтобы родители “набрали жиру”. Сроки покупки трехкомнатной квартиры быстро приближались

Однажды, Каралаева вызвали к начальству и предъявили ему приказ о переводе его в уголовный розыск, в отдел убийств. Прокурорский дядя помнил о родственниках и помогал, как мог. Но новость Абды не обрадовала. Перспектива ловить бандитов его не прельщала. Однако приказ есть приказ и он, сдав дела в комиссии новому оперуполномоченному, уже на следующий день сидел на втором этаже райотдела, в кабинете, где уже разместились еще три таких же следователей. Не успел Абды понять особенности новой работы, как ему принесли пачку незавершенных уголовных дел и велели закончить их к концу квартала. Оставалось две недели. Абды совсем загрустил.

Пока он сидел и пытался вникнуть в суть одного из уголовных дел, в кабинет вошел новый начальник, майор Сутенов.

— А-а! Новый следак! Как дела? Осваиваешься? Хорошо! Пистолет получил? Как, нет? Давай быстренько оформляй! Сегодня поедешь на операцию по поимке опасного преступника. О готовности доложишь! – выпалив все это, майор стремительно вышел. За эту его способность выпаливать приказания и страсть к оружию, сотрудники прозвали его "Тапанча". Абды совсем притух. Однако делать нечего. Он получил оружие и в этот же день отличился при поимке беглого заключенного, который отлеживался в одной из квартир на Пишпеке. Когда в ответ на требование сдаться, окруженный со всех сторон беглый зэк, открыл огонь из обреза, а потом попытался выпрыгнуть в окно, несчастный Абды оказался у него на пути. Учитывая его неопытность, его поставили на самом безопасном месте – прямо под окном туалетной комнаты. Никто не мог предположить, что преступник сумеет протиснуться в такое маленькое окошко. Когда раздался шорох, а потом распахнулось окошко на втором этаже, он даже не понял, что произошло. Машинально вскинув руку с пистолетом, он крикнул: "Стой!" и зэк упал ему прямо на голову. В короткой схватке, в которой два испуганных человека бились – один за свободу, а другой за зарплату — победил более упитанный и тренированный закон. После этого Абды несколько дней ходил с фингалом под правым глазом, но это был хороший фингал. Его наградили денежной премией ( которую тут же забрал начальник) и объявили благодарность по отделу. Его фамилию упомянули на коллегии и Абды начала нравиться его новая стезя. Когда, через несколько дней после этого, в кабинет вошел сотрудник и объявил, что надо ехать "на труп", Абды все еще находился в эйфории от своего случайного успеха.

Оперативная группа прибыла на место преступления с большим опозданием. Дежурная машина то и дело ломалась по дороге, и старшина-водитель со страшными проклятиями ремонтировал ее подручными средствами. Через некоторое время машина заводилась и проезжала еще несколько кварталов. Когда группа приехала на место, там уже стояла толпа местных жителей, каким-то образом узнавших об убийстве. То, что это было убийство, никто не сомневался. Об этом все уже узнали от Коли Лысого, местного безработного, который целыми днями шатался по точкам, где торговали спиртным и, несмотря на абсолютное отсутствие денег, умудрялся к вечеру набраться под завязку. Впрочем, ему много не надо было. Коля заскочил было в знакомую "точку" попросить грамулечку на "опохмел души" и наткнулся на лежащее тело. Правда, Коля не рассказал никому, что он, несмотря на наличие трупа, умудрился все-таки налить себе в пластмассовую бутылку спирта и спрятать эту бутылку в укромном месте. В милицию он звонить не стал, а направился прямиком к участковому, благо тот жил неподалеку. Понятно, что всем знакомым, которые встречались по дороге, Лысый рассказывал про труп. Поэтому, когда Коля, вместе с участковым подошел к "яме", здесь уже стояло несколько зевак, из тех, которые обычно собираются на всякие происшествия, несмотря на то, что живут на другом конце города. Участковый попросил людей отойти от места преступления, а сам заглянул в сарайчик. Потом вышел на улицу и, воспользовавшись телефоном одного из местных жителей, позвонил в милицию и стал дожидаться опергруппу.

Приехавшие оперативники осмотрели место происшествия, но ничего примечательного не нашли. Один из оперативников признал в убитом известного на Ошском базаре торговца сахаром Алыма Сопукеева. В связи с наступившей темнотой, осмотр быстро завершили и опросили местных жителей. Участковый доложил, что хозяйка дома, Надежда Быстрова, уехала на поиски работы и, возможно, места для переезда в Россию, а дом сдала какому-то парню-киргизу. Тот никаких противоправных действий не совершал, но как оказалось, превратил дом в "точку" по торговле спиртом, который привозили в больших пластмассовых синих бочках. Конечно, участковый знал, что здесь день-деньской "ошиваются " местные алкаши, но иногда приезжают и богатые покупатели, которые увозят спирт в канистрах или даже покупают бочками. Но участковый тоже человек и зарплата у него не ахти. Поэтому он закрывал глаза на нарушение некоторых правил торговли. Кто привозил спирт и где брали этот спирт, он не знал. Один из соседей заметил, что в последнее время здесь произошли какие-то изменения, потому что раньше спирт привозили на большом синем Камазе, а последние два дня сюда приезжал УАЗ-452. На этом УАЗе привозили спирт, которым распоряжался усатый киргизенок небольшого роста, в черной кожаной куртке и кепке. В убитом свидетель признал этого парня. Таким образом, убитый был хозяином спирта, а продавец спирта исчез. Действительно, все опрошенные завсегдатаи "ямы' как один утверждали, что спиртом торговал не тот парень, которого нашли убитым на полу в сараюшке.

Надавив на участкового, оперативники узнали, что он закрывал глаза на торговлю спиртом потому, что его неоднократные попытки закрыть ее пресекались сверху. Вначале ему намекнули, что какие-то влиятельные люди держат под контролем торговлю этим спиртом. Затем, когда он, несмотря на намеки, все же попытался закрыть точку, его вызвали в Отдел внутренних дел и прямым текстом указали, чтобы он не лез не в свое дело. С тех пор он обходил эту и несколько других точек, хотя они были рассадником всяких уголовных приключений. Кто конкретно его вызывал, участковый отказался назвать, сославшись на то, что у него дети и что он дорожит своей работой.

В тот же вечер оперативники "пробили" некоторые связи Сопукеева. Они быстро узнали, что постоянным компаньоном по бизнесу в последнее время был Омор Тенизбаев, который проживает где-то в Ак-Орго. Однако, последние два— три дня Алым на базаре не появлялся, а вместо него распоряжался Омор. Один из торговцев припомнил ссору Алыма с Калысом и драку. Прорабатывая несколько версий, оперативники быстро установили адрес Омора и сочли нужным временно его задержать. Того нашли дома и привезли в отдел.

Поиски Калыса оказались безуспешными. Тот не ночевал дома и вообще куда-то исчез. Начинался новый день.

 

Глава 8

Когда следователь уголовного розыска Абды Каралаев наконец вызвал Омора на допрос, было уже около 10 утра. Измотанный бессонной ночью и соседством пьяных сокамерников Омор не без радости покинул "обезъянник". Пройдя под конвоем в кабинет номер 13 на втором этаже Ленинского отдела внутрених дел и, войдя в тесную комнатку, он увидел молодого парня в гражданской одежде, который гордо восседал за столом, стоящим в углу комнаты. Отпустив конвоира, Абды первым делом вытащил сигарету и закурил. Потом, некоторое время сидел молча, наблюдая, как сизый дым колечками поднимался к потолку. Наконец, приняв какое-то решение, воткнул недокуренную сигарету в коробку из-под конфет, служащую пепельницей, вытащил бланк протокола о задержании и спросил сурово:

— Фамилия, имя, отчество?

Через два часа взмыленный Омор, дав подписку о невыезде, покинул “гостеприимный” Отдел. Он, конечно, не рассказал следователю, что был на месте преступления и раньше других увидел труп. Он не стал рассказывать также и о людях, которых он видел на месте преступления, справедливо рассудив, что это не прибавит ему спокойствия. Следователя в основном интересовали их с Алымом сахарные дела на Ошском базаре: где брали сахар, почем продавали, у кого брали, не было ли у Алыма врагов и т.д. Омор честно рассказал о происшествии с Калысом, о Адиле-рэкетире и о спирте. Скрывать такое было бесполезным – слишком много людей знало об этом. Алиби у Омора было – он все эти дни был на базаре и все могли подтвердить это. Омор также не стал скрывать, что после работы он искал Алыма дома, а затем сидел в кафе "Асхат" на Ошском базаре и пил водку. Это могли подтвердить жена Алыма, официантка и несколько "сахарников"— продавцов, которые действительно его видели. Небольшую нестыковку по времени Абды не заметил по неопытности, но и здесь Омор мог сказать, что еще походил по базару или еще где, прежде чем принял решение выпить. Впрочем, никакой выгоды от смерти Алыма Омору не было. Наоборот, со смертью друга Омор лишался покровительства и опыта Алыма. Присвоить общие деньги Омор не смог бы, так как они хранились дома у Алыма. Рассудив, что гораздо больше поводов для убийства сахарного торговца было у Калыса или у тех, кому Алым давал сахар под реализацию следователь стал разрабатывать другие версии. Кроме того, отчетливо требовалось узнать, как провел свои последние дни Алым, а эти дни он провел не на базаре, а торгуя спиртом. Значит, надо было искать Адила и разрабатывать эту нить. Абды отпустил Омора и стал думать, какие выгоды ему лично сулит "раскрутка" спиртовых махинаций.

Омор пешком направился на Ошский, благо, что базар находился рядом. Подойдя к сахарникам, он увидел, что парни, которые раньше брали у него сахар на реализацию, уже торгуют. Люди Алыма тоже сидели стояли у мешков с сахаром. Конечно, торговцы не стали дожидаться, когда Омор или Алым откроют свою каморку на улице Конева, а взяли сахар у других оптовиков. Делать было нечего, и, пожурив парней за "предательство", Омор подумал-подумал и поехал в Институт сейсмологии, в котором он когда-то работал заведующим лабораторией сейсмотектоники.

Здание Института находилось на самом краю города. Проект, по которому строилось здание, был стандартным. Поэтому Институт был похож на школу, которая одиноко стояла рядом с автомобильной заправкой на краю 12 микрорайона. Поднявшись на второй этаж, Омор прошел по коридору к кабинету № 44 и постучал. Кто-то сказал удивленно "Да-а!" и Омор вошел в комнату, которую отлично помнил еще со времен своего аспирантства. Большая комната была разделена шкафами на две неравных части. Наискосок от двери стояло два стола, за одним из которых сидел мужчина маленького роста и разгадывал кроссворд. Седой мужчина сидел спиной к двери и что-то сосредоточенно рассматривал. В другой половине виднелась спина еще одного сотрудника. Подняв взгляд на вошедшего, любитель кроссвордов расплылся в улыбке

— О-o, кто к нам пришел! Омор, ты где пропадаешь! — Он вышел из за стола и подал руку ладошкой вверх. Это был Тулеген или просто Тюля, которого Омор знал лет двадцать.

— Ну, как вы тут поживаете? – Омор тепло посмотрел на подходящих для рукопожатия Николаича и Кемеля Нурманбетова, которого весь геологический мир знал как "Байке". Все эти люди были его бывшими сотрудниками, с которыми он проработал не один сезон в поле, делил последний кусок хлеба и последний глоток воды в маршрутах.

— Как дела, дорогой! – Байке тепло обнял Омора. Николаич, взяв Омора за руку, долго толкал того в плечо, выказывая крайнюю степень расположения.

— Да, торгуем помаленьку – сказал Омор, наконец освободившись из объятий. Через некоторое время в лабораторию сейсмотектоники стали подтягиваться другие сотрудники, которые знали Омора, когда он еще работал в Институте. На накрытом столе громоздились бутылки и закуска. Омор, уже раскрасневшийся и изрядно выпивший, рассказывал всякие байки из своей торговой жизни, а научные работники, радостные от встречи и обильного угощения, громко смеялись и, в свою очередь рассказывали о том, что у них случилось нового за время отсутствия Омора. Затем стали вспоминать разные смешные случаи, которые происходили с ними во время экспедиций, постепенно перешли на лошадей и, наконец, когда появился соответствующий градус сближения, стали говорить о женщинах. За это время Тюля несколько раз сбегал за новой порцией спиртного, благо, что Омор денег не жалел. В самом конце рабочего дня, когда уборщицы стали шуметь в коридоре, все поднялись и направились в кафе, что расположено рядом с Институтом, чтобы еще “добавить”. Наконец, те, кто еще остался, вконец пьяные разошлись по домам, сожалея, что такой парень, как Омор бросил науку и стал торговать сахаром на базаре. Конечно, все понимали, что каждый из них тоже уже давно бы ушел куда-нибудь, где платят получше, но одни были слишком стары, чтобы менять образ жизни, а другие слишком ленивы, чтобы начать постигать что-то новое. Одни жалели Омора, другие завидовали ему. Кто-то из бывших сослуживцев посадил Омора на такси и, заплатив, назвал адрес. Таксист доехал до Ак-Орго, выпотрошил карманы совершенно пьяного Омора, а потом просто выпнул его у чьих-то ворот и уехал. Через полчаса, отлежавшись в пыли, Омор встал, держась за забор и побрел наугад по разбитой пыльной дороге. Абсолютно невменяемое сознание, тем не менее, привело его к знакомому дому, но сил дойти до двери у Омора уже не было и он привалился у угольной кучи. Затем, подталкиваемый радостным псом, завалился набок и уснул. Собака устроилась рядом и ее блохастое тело грело пьяного человека всю ночь.

В действительности Омор жалел о том, что бросил науку. Он был достаточно известным ученым, успешно постигал премудрости новейшей тектоники, участвовал в международных совещаниях. Однако нищенская зарплата и отсутствие всякой перспективы заставили его заняться сахарным бизнесом. Его зарплата в Институте составляла 1300 сомов (около 30 долларов), при этом 300 сомов из этих денег государство платило ему как надбавку за ученую степень кандидата наук. Вообще, мало кто идет в науку для того, чтобы получать хорошую зарплату. Во всем мире ученые не являются преуспевающей и высокооплачиваемой категорией наемных работников. Однако есть среди человеческих потребностей, кроме физиологических (вода, пища, секс и др.), потребности в безопасности и уверенности в будущем и потребности принадлежать какой-то общности, также и потребность в самореализации и потребность в уважении и признании. Многие идут в науку для того, чтобы почувствовать свою значимость, получить признание специалистов. Это ведь очень важно для некоторых людей – получить признание своих заслуг! Наука как нельзя лучше подходит для того, чтобы оставить свое имя в истории, открыв какой-нибудь закон природы или написав классическую монографию. Кроме того, казалось бы, именно в науке можно достичь вершин не только в плане именно научных достижений, а в плане и административного роста. Ведь именно успешные ученые должны были бы быть в числе академиков. И люди, которые занимаются наукой и знают цену достижений, должны были бы уважать других именно за эти достижения, а не за деньги или степень приближенности. Однако, кыргызская наука была устроена совсем иным образом. Средний возраст член-корреспондентов и академиков составлял 65-70 лет. Среди членов Академии не было ни одного человека моложе 50 лет, получившим свое звание за заслуги в науке, а не за близость к власть предержащим. Заслуженные "ученые", за свою жизнь не написавшие самостоятельно ни одной научной статьи, плотно прикрывали своими широкими задами всякий путь наверх. Царил трайбализм, подхалимство, звания покупались и продавались. Кому стать академиком — решали Президент Республики и Президент Академии, а не сообщество ученых. Наука мельчала, сворачивалась в кокон пустых проблем, нищала. Но это уже никого не интересовало. Президент Республики под рукоплескания дряхлеющих академиков награждал их новыми званиями и повышал им надбавки за это, а масса ученых, которые собственно и составляли Академию, нищала и разбредалась по базарам, торгуя и побираясь. В Институтах не было денег на научные командировки и покупку научных журналов, нечем было заплатить за тепло зимой и за телефонные переговоры. Пустые лаборатории, оснащенные дедовскими приборами, одиноко доживали свой век, ветшая и доходя до ручки.

Но в то же время, люди платили Американскому Библиографическому Институту $399-499 и получали помпезные титулы, типа "Выдающийся инженер 20 века" или "Человек года" и невероятно этим гордились, не понимая, что это цена больного тщеславия. Иногда к таким титулам полагалась, за отдельную плату, медаль, которая украшала кабинеты новоявленных академиков Нью-Йоркской или какой другой Академии наук. Сами Академии возникали как пузыри на болоте. Академия водохозяйственных наук, Инженерная Академия, Академия образования и Международная Академия гидрогеологов, не работающих по специальности (МАГНиРС)— это только те названия, которые пришли на ум. Академиями и Институтами руководили люди, ни разу в своей жизни не посетившие ни одной научной конференции. Директора судорожно душили таланты, чтобы скрыть свою некомпетентность. Огромный вал научного “мусора” захлестнул науку. Диссертации защищались пачками. Рестораны не успевали проводить банкеты, не хватало бумаги для дипломов. Докторами наук становились люди, никогда не видевшие компьютера. Новоиспеченные кандидаты-географы не знали, где находится север, а кандидаты-геологи не умели пользоваться горным компасом. Более того, многочисленные кандидаты-медики думали, что “белая горячка” это повышенная температура, а не результат пьянства. Огромный пустой барабан, под названием наука, катился в никуда, погромыхивая в праздничные дни.

Невозможность самореализации и являлась главным тормозом и препятствием перед молодыми людьми, желающими посвятить себя, несмотря ни на что, науке. Между тем, не нашлось ни одного дряхлого директора научного Института, который бы добровольно отдал бразды правления более молодому и перспективному. Никто не желал лишаться эфемерных почестей и надбавки в 50-100 долларов. Однако, все как один кричали, что наука стареет и необходимо принимать меры. Дежурные слова звучали пронзительней и убедительней, но ни один не сделал ни шага. Так и шло: наука хирела, покрывалась коростой и умирала, как римский император Сулла, от собственных вшей.

 

Глава 9

Через два дня Бахрам позвонил Боре и сказал, что чаще всего в Урумчи за товаром приезжает Турсен Хамидов, торгующий материей во втором ряду, контейнер № 15. Но, как сказал Ваханский Карим, сейчас все уйгуры стали ездить в Аксу. Цена на товары там почти такая же, как в Урумчи, но путь ближе и всегда можно нанять Камаз для груза из кыргызских "поливных", которых на базаре много. Боря знал Турсена. Этот молодой уйгур, несмотря на то, что исправно "отмечался", обладал определенным авторитетом среди торговцев и мог постоять за себя. Однажды между ним и Борей произошла небольшая стычка, которую быстро замяли земляки Турсена. Но злопамятный Боря порадовался, когда услышал, что именно этот торговец может поехать за товаром и, кто знает, может, их еще сведет судьба на узкой дорожке. Через своих людей на базаре Боря узнал, что в последний раз товар на рынок привозили две недели назад и, что этот товар уже кончается. Оставалось ждать. Со второго этажа крытого рынка контейнер Турсена был виден как на ладони. Боря поставил здесь одного из самых смышленных своих парней и велел ему проследить, кто чаще всего приходит к Турсену из торговцев, как долго они беседуют, куда и как ходят обедать – вместе или отдельно. Конечно, Боря мог узнать это от одного из своих знакомых на базаре, но расспросы могли вызвать подозрение. Кроме того, Борю на базаре не любили и сторонились, что было естественно. Через неделю Боря получил уже достаточно информации, чтобы определить круг знакомств Турсена и его близких людей. Как и предполагалось, в основном Турсен общался со своими родственниками. Некоторые из них были местными уйгурами, а три торговца из тех, с которыми Турсен водил знакомство, были из Китая. Приходили к Турсену и некоторые другие уйгуры из наиболее богатых, которые имели по 3-4 контейнера. Судя по коротким встречам, люди готовились к поездке. Чем меньше становилось товару, тем чаще встречались торговцы. Однако, Боря узнал также, что иногда торговцы не ездят за товаром сами. Некоторые торговые фирмы стали предлагать новый вид услуг – они брали заказ на товар и брали на себя все расходы по перевозке и доставке. Это было выгодно – не надо бегать с тюками, высунув язык. Заплати деньги и сиди в контейнере, жди, когда привезут твой товар. Однако менталитет торговых людей еще не достиг такого уровня сервиса. Одно дело, когда деньги при тебе, завернутые в пояс, и ты сам выбираешь товар, щупаешь его, торгуешься до хрипоты и затем долго пересчитываешь сдачу, а другое — когда кто-то за тебя будет это делать. Исчезает прелесть бизнеса. Самому оно, конечно, лучше. И Боря тоже так думал.

Через несколько дней ситуация неожиданно осложнилась. Верный человек донес, что число людей, которые собирались поехать за товаром, вдруг резко выросло. Некоторые из торговцев, которые раньше никогда не ездили за товаром, а брали его на реализацию, вдруг решили сами съездить. Количество людей в группе, таким образом, возросло до 25-30 человек. Сохранить в тайне сроки выезда никому бы не удалось, и через некоторое время весь базар знал, что группа бизнесменов собирается за товаром. Почти все знали, что бизнесмены арендовали автобус китайского производства "Юшунг" и собираются выезжать в ночь на 23 ноября. Таким образом, план, который предложил Бахрам, проваливался. Конечно, одно дело ограбить 5-6 человек, а другое – группу в 25 человек, каждый из которых за свою кровную копейку, гортань вырвет любому, кто посягнет.

20 ноября Боря позвонил Бахраму и договорился встретиться с ним в ресторане "Дильшод", что на Чуйском проспекте. Когда Бахрам подъехал на своем джипе "Чероки" к ресторану, черный Мерседес с номером В 99-99 А уже стоял на стоянке, среди прочих Мерседесов и Ланкруизеров. Бахрам прошел к отдельному кабинету почти в самом конце зала и раскрыл пушистые шторы с бахромой. Боря сидел один. На столе стояла бутылка минеральной воды и высокий стакан на длинной ножке.

 

(ВНИМАНИЕ! Здесь опубликована часть повести)

Скачать полный текст 

 

© ТоLтой, 2005. Все права защищены
    Произведение публикуется с письменного разрешения автора

 

См. также рассказ "Эфа" о бишкекских бандитах

 


Количество просмотров: 3169