Эрнст Акрамов — литературный герой

Вышла в свет биография выдающегося хирурга Кыргызстана Эрнста Акрамова из серии «Жизнь замечательных людей Кыргызстана»

Впервые опубликовано в журнале «Литературный Кыргызстан» №4 за 2006 год

Он знал одной лишь думы власть,
    Одну, но пламенную страсть.
                                 М. Ю. Лермонтов

Книжная серия «Жизнь замечательных людей Кыргызстана» (ЖЗЛК) пополнилась еще одним произведением — «Эрнст Акрамов». Мне уже доводилось говорить об этой серии, представляющей собой оригинальный художественный проект, в обстоятельной статье «Отечественная история в жизнеописаниях ее творцов» («Литературный Кыргызстана, 2006, № 1). В ней я анализировал первые девять книг, вышедших за 2003-2005 годы. «Эрнст Акрамов» — десятая книга. На мой взгляд, она заслуживает того, чтобы сказать о ней особо, в отдельной статье.

Автором книги является известный писатель Александр Иванов, который в последнее время активно работает в области документальной литературы. Начиная с 1999 г., он выпустил диологию «Вся жизнь — как взлет» и «Знаки судьбы» — о государственном деятеле Жумабеке Ибраимове, а затем, основав серию ЖЗЛК, написал для нее три книги: «Каип Оторбаев», «Виктор Угаров» и, наконец, «Эрнст Акрамов».

Первые две книги выполнены в традиционной жанровой форме документальной повести, третья же имеет иное жанровое обозначение — повесть.

Отсутствие определения «документальная» имеет принципиально важное значение. Это — заявка на то, что автор выходит на новый качественный уровень работы с документальным материалом, претендуя не только на создание литературного портрета героя, но и на воссоздание художественного образа-характера.

Напомню, что в науке о литературе под характером понимается образ человека, очерненного с достаточной полнотой и определенностью. Художественный характер являет собой органическое единство общего, повторяющегося и индивидуально неповторимого; объективного (прообраз) и субъективного (осмысление и оценка прообраза автором). Именно так представлял писательскую задачу Александр Иванов, формируя во вступлении к книге свой художественный замысел — дать «полнокровное представление» о своем герое.

А его герой — достойнейший человек для серии «Жизнь замечательных людей». Знаменитый врач-хирург, Эрнст Акрамов уже при жизни стал легендарной личностью: К нему, словно в Мекку, шли толпы страждущих; ему верим, как всемогущему врачевателю и целителю; его именем называли детей. Но Акрамов — не только врач: он и ученый (доктор филологических наук), и вузовский работник (профессор), и общественный деятель (депутат Верховного Совета СССР), и спорсмен (мастер спорта по гимнастике), и покровитель искусства (организатор «Акрамовских вечеров). И тем не менее этот замечательный человек категорически отказался от официального чествования в юбилейный для себя 2006-й год. Противоречие? Безусловно! Но именно таков характер этого человека, которого писателю предстояло воплотить в образе литературного героя.

Ключ к художественному постижению личности Эрнста Акрамова А. Иванов нашел, видимо, в афористическом изречении своего друга-писателя, которое приводится в первом абзаце авторского вступления к книге. Смертельно больной писатель узнав, что его собираются поместить в больницу к Акрамову, сказал: «Вот теперь я спокоен. Уж если кто и может вылечить, то только он... А вообще, наверное, у него и помирать не страшно... Да, он хирург от Бога, но все-таки не Господь Бог...» (Г. Х.).

Действительно, перед А. Ивановым стояла трудная творческая задача — рассказать о человеке-легенде так, чтобы перед нами предстал живой человек, яркая личность, уникальная индивидуальность, но ореол легенда вокруг его имени не разрушился. Иными словами, надо было воссоздать образ Человека с большой буквы.

В распоряжении писателя были три изначальные данности: объект художественного познания (реальная личность), документальные материалы (записки. Статьи, интервью, фотографии Акрамова; рассказы, воспоминания, отзывы сто друзей, сотрудников, пациентов; публикации о нем в прессе) и творческое воображение писателя (инструментарий художественного воссоздания действительности). Главенствующая роль принадлежала творческому воображению, при активном участии которого предстояло переплавлять в нехудожественную реальность в художественные образы.

«В книге, — сообщает автор во вступлении, — встретятся не только документальные, но и собирательные, вымышленные ситуации, места действия и образы, позволяющие более четко обозначать линию поведения героя на изгибах бытия». Классическая аналогия-рассуждения Дмитрия Фурманова о работе над романом «Чапаев» (привожу цитату с фурмановским курсивом): «Обрисованы исторические фигуры — Фрунзе, Чапаев. Совершенно неважно, что опущены здесь мысли и слова, действительно ими высказанные, и, с другой стороны, приведены слова и мысли, никогда ими не высказывавшиеся в той форме, как это сделано здесь. Главное, чтобы характерная личность, основная верность исторической личности была соблюдена, а детали значения совершенно не имеют. Одни слова были сказаны, другие могли быть сказаны — не все ли равно? Только не должно быть ничего искажающего верность и подлинность событий и лиц».

Для А. Иванова, видимо, самым сложным творческим актом было интуитивное поддержание определенной пропорции между реальностью и вымыслом, между фактом и образом, между документальностью и художественностью, с тем чтобы получилось документально-художественное произведение, в котором органически сочетаются подлинность документа и иллюзия вымысла. Как это реализуется на практике, можно проследить на текстовом материале первого же раздела первой главы.

Главка называется «Нежданная беда». Содержанием ее является драматический эпизод из жизни Акрамова, связанный со смертью его матери Марьям Акбаровны. По законам биографического жанра, излагающего события в их хронологической последовательности, этому эпизоду место где-то в середине книги. Но писатель как творец художественного мира, который создается по своим законам, избирает данный эпизод в качестве завязки, т.е. события, знаменующего начало развития действия. Именно здесь он решает «завязать» основные узлы жизнеописания Эрнста Акрамова.

Предчувствие беды. «Развито в нашем герое чрезвычайно сильно». Для врача это очень важно. Возникшее исподволь ожидание беды позволяет ему подготовиться, не дать застать себя врасплох. А Акрамову предстоит сложная операция.

Воображаемая операция. «Воображение у Акрамова было натренировано, полностью подвластно ему и служило как бы лабораторией для апробации тех или иных его хирургических действий». Это результат длительного и упорного труда — не только в операционной, но прежде всего в анатомичке, анатомическом театре.

Операция. Большое внимание Акрамов уделяет предоперации — психологической подготовке. «У него правило: с больными говорить как со здоровыми... Он мог балагурить, рассказывать анекдоты, сдабривать шутку крепким словцом, тем самым отвлекая их (больных) от мучительных болей, пресекая нытье, и они благоговели перед ним, веруя в его золотые руки...». Операция прошла успешно, но предчувствие беды не покидает Акрамова.

Свободное время. Акрамов в холле больницы смотрит по телевизору выступление советских гимнастов на Олимпийских играх в Москве. Особый интерес вызывают у него упражнения на перекладине: это его любимый снаряд, когда он, член сборной команды Киргизии, выступал в Москве на спартакиадах народов СССР. Блестящее выступление спортсменов приводит его в восторг.

Смерть матери. И в этот момент тревожный звонок-вызов от соседей: «Тут с вашей мамой... Приезжайте скорей...». Так вот откуда саднящее с утра чувство беды! В живых свою мать Эрнст уже не застал. Смерть наступила мгновенно.

Сын, убитый горем. Как хирург он понимал, что спасти мать было не в его силах. Но как сын винил себя, что не сумел ее сберечь. Примириться со смертью матери он не мог.

Брат, заменивший сестре мать. Эрнст, ставший в семье старшим, взял на себя ответственность за брата Эркена и сестру Раю. Особой заботой требовала сестра-инвалид. И он сделал все, чтобы окружить ее постоянной заботой: научился готовить любимые ею кушанья, находил для нее занятия по силам, заводил с нею разговоры, поддерживавшие интереса к жизни. «И это — изо дня в день, из месяца в месяц. Из года в год... И не одно десятилетие!».

Хирург, самозабвенно преданный медицине. «Он словно был создан небесами для этой работы. И понимал свою миссию, в которой без жертвенности, увы, не обойтись». К этому времени число больных, возвращенных Акрамовым к полноценной жизни, приближалось к десяти тысячам...

Вот такие узлы — сюжетообразующие, характерологические, идейно-эмоциональные — «завязал» А. Иванов в начальной главке повести. В ходе дальнейшего повествования они будут «развязываться», «завязывая» новые,  — и так до конца повести. Но их художественное содержание будет иметь одно целевое назначение — воссоздание образа-характера главного героя.

Доминантой характера Эрнста Акрамова является максимализм. Максимализм во всем: во взглядах, требованиях, поступках, но более всего — в своей профессиональной деятельности, которая составляет смысл его жизни. А Иванов посвящает этой теме отдельную главку под названием «Максимализм хирурга». В ней есть запоминающийся эпизод, характеризующий Акрамова-максималиста.

Молодой хирург провел сложную операцию, после чего отлучился на выходные дни. В его отсутствие больному стало плохо и он умер. При обсуждении вопроса хирургу решили объявить выговор. Акрамов решительно возразил: «Его поступок привел к смерти.. И ему нет места среди нас. Это мое убеждение». Акрамову возразили: неужели у него не было аналогичного случая. Да, был, признался Акрамов, имея в виду эпизод, уже известный нам по главке «Неожиданная беда». И тут же перечеркнул аналогию: «У меня внезапно умерла мать. Соседи позвонили и сообщили об этом. Из дома я трижды связывался с клиникой, консультировал, что и как надо делать. Вы меня поняли?». Видимо, в тот раз Акрамова поняли: хирург, оставивший свой пост в послеоперационное время, был все-таки уволен.

Однако случаев непонимания Акрамова было не меньше, если не больше. Да это и неудивительно, если вдуматься в авторскую характеристику героя, представленную в главе «Максимализм хирурга»:

«Жесточайшим образом спрашивая с себя, он требователен и к тем, кто работает рядом с ним... В нем укоренилась привычка говорить то, что думает... И говорит он не за спиной, а прямо в глаза... Для него не существует незыблемых авторитетов... Преклонения достойна только истина. И путь к ней видится ему один — прямой. Без всяких зигзагов».

Авторский вывод: «Характер сильной личности редко бывает удобен для окружающих». Тем более, если реальная картина искажается предвзятым мнением, субъективным восприятием, завистливым взглядом. Именно так в противовес легенде о хирурге от Бога создается миф о человеке от дьявола — заносчивом, честолюбывом, некоммуникабельном, которого следует избегать и задвигать. Собственно, с Акрамовым так и поступили его антагонисты — бездари, завистники, карьеристы. Правда, в книге они не названы по именам, но в данном случае понять автора можно: он руководствовался врачебным принципом «Не навреди» (себе, герою, книге).

Каким же представляется Эрнст Акрамов как литературный герой, как образ-характер?

Акрамов — человек идеи, но не завтрашней, обращенной в «светлое будущее», а сегодняшней, реализуемой ежедневно, ежечасно, ежеминутно: за операционным столом, в научной библиотеке, в студенческой аудитории. «У меня работа, которая никогда не кончается», — признается он.

Акрамов — «рыцарь в белом халате», вооруженный скальпелем хирурга. Подданный «Его величества Больного», он идет в бой за истину с открытым забралом. «Ради истины, ради спасения больного не пощажу и друга, — говорит он. — Но больные от этого только выигрывают. А друзья у меня не переводятся».

Акрамов — человек разумных потребностей, совершенно чуждый личному обогащению. «Мне хватает того, что имею, — заявляет он. — Когда почти ежедневно на протяжении сорока лет делаешь операции. Балансируя вместе с пациентами на грани жизни и смерти, утилитарное, меркантильное отходит на задний план... Главное — как спасти человека...».

У Акрамова философский склад мышления. Он врач-мыслитель, подобно своему античному предшественнику Гиппократу. Читая книгу, я то и дело выписывал его парадоксальные суждения и афористические изречения. Вот некоторые из них:

Меня удивляет, когда юбиляру желают долгих лет жизни. Где? На больничной койке? Или за решеткой. Правильней желать многих лет.

Болезнь, являясь, безусловно, злом, позволяет пристально посмотреть на прошлое, как сквозь увеличительное стекло, и хоть в чем-то постараться улучшить будущее.

У нас очень сильный соперник — Смерть. Рано или поздно ему проигрывают все.

Лучше жизни еще ничего не придумаю... Саму жизнь надо любить куда больше, чем смысл жизни.

Последнее изречение в полной мере характеризует и самого Акрамова как человека жизнелюбивого и жизнестойкого. У него широкий круг друзей, к которым он испытывает трепетно-возвышенное отношение, ибо дружба для него — нечто божественное, дарованное судьбой. Он любимец женщин, к которым необычайно щедр, и готов положить к ногам любимой все, чем располагает, кроме своих принципов и свободы быть самим собой. Он душа компаний: весельчак, остряк, анекдотчик. Акрамовские вечера, проводимые им бесплатно, это тоже от душевной щедрости и любви к людям («Если в качестве хирурга я призван спасать человека физически, то приобщением к искусству я сам призвал себя спасать его еще и духовно»).

Лично для меня образ Акрамова, максималиста по мироощущению и миропониманию, ассоциируется с образом лирического героя известного стихотворения «Кого любить, так без рассудку...», автором которого является русский поэт XIX в. А. К. Толстой:

Коль любить, так без рассудку,
    Коль грозить, так не на шутку,
    Коль ругнуть, так сгоряча,
    Коль рубнуть, так уж сплеча!
    Коли спорить, так уж смело,
    Коль карать, так уж за дело,
    Коль простить, так всей душой,
    Коли пир, так пир горой!

Создание образа-характера в документально-художественном произведении, каким является повесть А. Иванова, сопряжено с многообразием форм выражения авторского сознания. В связи с этим стоит напомнить этимологию слова автор: от лат. аuctor — основатель, учредитель, сочинитель — и его терминологическое содержание: субъект словесно-художественного высказывания.

В современном литературоведении внятно различаются: 1) автор биографический — творческая личность, существующая во внехудожественной реальности, и 2) автор в его внутритекстовом, художественном воплощении. Автор в первом значении — это писатель, имеющий свою биографию, создающий, сочиняющий другую, художественную реальность. Автор во втором значении — это творец, присутствующий в самом творении в качестве образа автора.

Так вот, в повести А. Иванова обращает на себя внимание не эпизодическое, в постоянное присутствие автора. Оно обнаруживается в разнообразных формах: в повествовании от первого лица, в несобственно-прямой речи, в диалогах автора с героем, в авторских отступлениях, комментариях, эмоциональных оценках. Это и неудивительно: дистанция между образом автора и образом Акрамова в художественном мире повести так же незначительна, как и дистанция между автором и героем произведения в реальном мире. Действительно, в жизни они — при всей разности характеров, профессий, личных судеб — являются давними друзьями — людьми, которых связывают близкие отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности интересов. (Помните, как у Пушкина: с одной стороны — «Онегин, добрый мой приятель», а с другой — «Я рад всегда заметить разность // Между Онегиным мной»).

Еще одна особенность образа автора в повести А. Иванова — его уважительное и дружески-доверительное отношение к читателю, декларируемое на протяжении всего повествования. «Читатель видит, что...», «Вот и представь, читатель...», «К этому, читатель, мы обязательно вернемся», «Приходилось ли тебе задумываться, читатель...», «Каюсь, читатель, если...» — эти и подобные им обращения к читателю помогают движению сюжета, создают эмоциональную атмосферу, активизируют читательское мышление. Примечательно, что автор называет Акрамова не своим, а «нашим», т.е. общим с читателем, героем.

Заслуживает внимания творческий поиск А. Иванова по синтезированию различных форм повествования. Избрав в качестве основной объективированную форму повествования от третьего лица, типичную для документальной литературы, писатель широко использует субъективированные формы повествования — от первого лица и несобственно-прямую речь, которые характерны для художественной прозы. Разновидностью повествования от первого лица являются «Записки Акрамова», которыми перемежается авторский текст. Если их собрать воедино, получится своеобразная повесть в повести. Что касается несобственно-прямой речи, в которой переплетаются две речевые стихии — автора и героя, то она создает впечатление соприсутствия автора и читателя при поступках и словах героя, незаметного проникновения в его мысли.

Думается, сказанного вполне достаточно, чтобы сделать ряд существенных выводов.

Повесть А. Иванова «Эрнст Акрамов» отличается от всех предыдущих книг серии «Жизнь замечательных людей Кыргызстана» тем, что она представляет собой не столько жизнеописание, сколько «человековедение» (так М. Горький называл художественную литературу».

Художественный образ, утверждал Ф. М. Достоевский «почти действительнее самой действительности». Именно таков образ-характер Эрнста Акрамова в соотношении с его прообразом, т.е. реальной личностью.

На презентации книги профессор А. Г. Зарифьян, декан медицинского факультета КРСУ, в шутливой форме высказал серьезную мысль: зачислять в студенты в первую очередь тех абитуриентов-медиков, которые прочитали книгу А. Иванова «Эрнст Акрамов», ибо она обладает высоким познавательным и воспитательным потенциалом. Я бы добавил: и эстетическим потенциалом! Ибо эта повесть — подлинно художественное произведение, а ее главный герой — подлинно художественный образ-характер.

«Художественность в писателе есть способность писать хорошо», — говорил Ф. М. Достоевский. Александр Иванов написал хорошую книгу, которая делает честь русской литературе Кыргызстана.

© Хлыпенко Г.Н., 2006. Все права защищены
Из архива журнала «Литературный Кыргызстан»

Читать также: Повесть А.И.Иванова "Эрнст Акрамов"