Годы массовых репрессий и их жертвы, или Цена кровавой тирании

Статья о трагической судьбе видных ученых-литературоведов Зияше Бектенове и Ташиме Байджиеве, репрессированных в сталинские годы

Из книги: Байджиев Мар. Ташим Байджиев. – Б.: 2004. – 304 с. (Жизнь замечательных людей Кыргызстана).
ББК 74.03(2)
Б 19 
ISBN 9967-22-302-2
Б 4302000000-04

Главный редактор ИВАНОВ Александр
    Шеф-редактор РЯБОВ Олег
    Редакционная коллегия:
    АКМАТОВ Казат
    БАЗАРОВ Геннадий
    КОЙЧУЕВ Турар
    ПЛОСКИХ Владимир
    РУДОВ Михаил

Животворное дыхание революционной перестройки, гласности и демократии ворвалось в нашу застывшую жизнь, и мы, не оглядываясь и не озираясь по сторонам, не цепенея от страха, начали говорить во весь голос горькую правду о неисчислимых ужасах и бедах, которые принесли сталинизм, годы культа личности, а позднее – годы застоя. И сегодняшний день – наше бесценное достояние.

Мы теперь понимаем, почему вызывают дрожь и гнев такие понятия, как “сталинизм”, “ждановщина”, “массовые репрессии”, “особое совещание”, “решение тройки”, и что творилось в те годы, когда эти понятия были буднями нашей страны.

Народ давно ждал, когда будет сказана вся правда о нашей истории, правда в ее ленинском понимании. Ведь, несмотря ни на что, в стране, в том числе и у нас, в Киргизии, было немало кристально честных интеллигентов-патриотов, которые хорошо понимали, что справедливая ленинская политика стала извращаться в годы сталинской диктатуры. Эти люди открыто говорили о том, что правду похоронили вместе с Лениным. Об этом свидетельствуют документы из партийных и других архивов, живые и ныне ушедшие от нас жертвы сталинских репрессий, в свое время кровью сердца писавшие в различные инстанции. Однако о том, чтобы их услышали, в то время не могло быть и речи.

Наш сегодняшний разговор – об этих людях.

“ПОЛИТИЧЕСКИЕ” ОБВИНЕНИЯ

В самом кошмарном сне не снилось Зияшу Бектенову, что его арестуют: даже тени неприязни или враждебности не было у него по отношению к Советской власти. Как и другие научные работники столицы республики, он занимался любимым делом, возвращаясь поздними вечерами домой. 4 мая 1950 гoда, не дав даже попрощаться с родными и близкими, бросив ему в лицо леденящие слова “ты арестован”, его тайно увезли из дому, а затем в зарешеченном вагоне-клетке – под Караганду, в секретный лагерь политических преступников, который был создан по приказу Берии.

Зияш тогда был в самом расцвете сил. “Политических” заключенных в лагере – что песчинок в пустыне. Когда “новеньких” ранним утром пригнали в лагерь, за высоченные заборы с колючей проволокой, с вышками по углам, их встретили угрюмым молчанием и горестными взглядами. И как-то чужеродно в этом странном мире выглядел чемоданчик из красной кожи, который Зияш купил в Ленинграде, когда ездил туда на совещание ученых. Теснота в лагере – яблоку упасть негде. Да и то сказать: откуда взяться яблокам здесь, в мертвой зоне?

Тем временем к Зияшу подошел худощавый, смуглый до черноты старик.

– Вы меня узнаете?

Зияш не поверил собственным глазам. Кто же не знал Рахманберди Касымова – одного из первых кыргызских интеллегентов! Он чисто говорил по-русски, был человеком очень грамотным, глубоко образованным, в свое время возглавлял отдел агитации и пропаганды Киробкома партии. Однако сейчас с большим трудом можно было узнать его в этом старике с глубокими морщинами, избороздившими лицо. Крепко обнялись со слезами на глазах.

– Ты еще молод, не видел трудностей, не знаешь здешних порядков, – говорил Касымов. – А положение у нас такое – собаки не позавидуют... Болезни косят людей, многие умирают. Я здесь уже два года. Все время обращаюсь с письмами – ни ответа, ни привета… Сил больше нет… И тебя понимаю… Да в чем, наконец, наша вина? Неужели может быть на свете такая несправедливость! Ну, подумай сам…

И прежде не отличавшийся крепким здоровьем, болезненный, перенесший операцию, Касымов теперь совсем сдал: щеки ввалились, скулы обтянуты истончившейся, потрескавшейся кожей. Однако жил в этом человеке неукротимый дух, и он, перенесший столько тягот и лишений, стал обучать новичка неписаным правилам поведения в этом мире за колючей проволокой, умению выживать. Зияш внимательно слушал все то, о чем ему говорил умудренный горьким опытом товарищ, и подсознательно готовил себя к неведомым страданиям.

Кстати, о красном чемоданчике, умоминавшемся выше. Эта вещь, довольно редкая в те времена, приглянулась нарядчику, который распределял заключенных по бригадам. Он недвусмысленно намекнул Зияшу на приглянувшийся чемоданчик, и Зияш, по совету Касымова, выдвинул свое условие. В результате такого взаимовыгодного соглашения оба они оказались в одной бригаде. Перекусили тем, что осталось у Зияша из продуктов, на ночь улеглись рядом – и с тех пор томительное время потекло для них одно на двоих.

Какие же “политические” обвинения предъявлялись Зияшу Бектенову? Он был одним из первых кыргызских юношей, получивших образование, овладевших науками. И его отец тоже выбился в люди: в то время когда кыргызы пребывали в невежестве и темноте, окончил в городе Верном фельдшерское училище, стал врачевателем, и люди уважительно называли его “доктор Бектен”. Зияш в 30-е годы окончил во Фрунзе педтехникум, позднее вуз. Работал в Оше, открывал начальные школы в отдаленных районах, кишевших басмачами. Более того, сумел написать несколько учебников. Работал на ответственных должностях в Центральном издательстве в Москве, в Киргизском государственном издательстве, возглавлял сектор “Манаса” в Киргизском филиале Академии наук СССР, выполнял государственные заказы по созданию крайне необходимых учебных пособий.

Вместе с Зияшем на этом благородном поприще трудились первые среди сыновей Кыргызстана, приобщившиеся к высотам знаний и культуры: Ташим Байджиев, Касым Тыныстанов и Тазабек Саманчин. Несомненным лидером среди них был “красный профессор” Тыныстанов, который не упускал из виду Зияша и таких же преданных науке его сверстников, помогал им словом и делом.

И такое единение, такая добрая товарищеская спайка не могли остаться незамеченными. Более того, они стали поводом для злых, клеветнических наветов со стороны тех, для кого сталинизм и ждановщина были единственным руководством к действию, нерушимым уставом. И на этих людей, которых объединяла увлеченность общим делом, были навешены политические ярлыки, обрушились тягчайшие “политические” обвинения в “национализме”, “пантюркизме” и во всех других смертных грехах.

Эти злопыхатели, черносотенцы самого низкого пошиба обвиняли З. Бектенова и Т. Байджиева в национализме, К. Тыныстанова – в их духовном наставничестве и разложении, называли его “врагом народа”, испускали истошные вопли о том, что “таким не место в науке”. Т. Саманчин получил ярлык “космополита”, Р. Касымов — “националиста” и “сына кулака”. В соответствующие инстанции непрерывным потоком шли анонимные письма, в “лучших” традициях сталинских времен беззащитных людей стали подвергать шельмованию, настоящей обложной травле и облыжным обвинениям в печати.

Обратимся к документам. Вот, к примеру, счастливо уцелевший номер газеты “Советская Киргизия” от 27 декабря 1936 года. Все четыре страницы буквально пронизаны, пропитаны угодливым, прямо-таки холопским преклонением перед “вождем народов”, характерным для того времени мракобесия, когда жизнь человеческая потеряла всякую ценность, когда кадры настоящих работников методично, планомерно выбивались. Вот образчики того неприкрытого раболепия, “всенародной поддержки” и “единодушного одобрения”, лишенные даже намека на какое-либо осмысление: “Мудрый отец народов, гениальный Сталин прозорливо вскрыл наши политические ошибки, допущенные при обмене партийных документов”; “Да здравствует Великий Сталин!”; “Уничтожим рядящихся в овечью шкуру сволочей-националистов, врагов народа, троцкистов-зиновьевцев, усилим революционную бдительность!”.

Под такими кровожадными лозунгами прошел и XII пленум Киргизского обкома ВКП (б). На том пленуме выступил очень известный член обкома, который взял с места в карьер: “Секретарь обкома Джээнбаев, несмотря на то что Касымов является сыном кулака и настоящим националистом, тем не менее открыто поддержал его, назначив заведующим отделом агитации и пропаганды обкома”. (На самом деле отец Р. Касымова был очень бедным и добывал себе на пропитание тем, что занимался портновским делом. Автору этих строк довелось знать этого достойного аксакала, подлинного труженика).

Не прошло и месяца после пленума, как в январе 1937 года Р. Касымов был изгнан со своего поста, исключен из партии и отправлен на далекую суровую Колыму. Освобожденный в октябре 1941 года из лагеря, этот многострадальный человек по злому навету был снова осужден в самом начале 50-х годов.

И разве вправе мы сегодня скрывать, закрывать глаза на то, как лучшие сыны кыргызского народа, подобно Рахманберди Касымову, подвергались шельмованию, травле, на них навешивали ярлыки “националист”, “враг народа”, “алашординец”, “пантюркист”, “космополит”? Ведь на поверку все эти пресловутые “блоки” и “фракции” оказывались фикцией, плодом больного воображения.

В связи с этим хочется привести такой факт. В свое время на страницах газеты “Советтик Кыргызстан” была опубликована статья 3. Бектенова “В качестве псевдонима”, где речь, в частности, шла об авторе первого кыргызского букваря “Алиппе” Ишеналы Арабай уулу. Но даже простое упоминание этого имени вызвало приступы желчной истерии тех черносотенцев, которые в годы культа личности бросали кровожадные лозунги, нимало не заботясь о судьбе людей. Это они узрели в публикации З. Бектенова “происки алашординца”, более того, требовали вмешательства высоких инстанций с целью “принципиальной” оценки “грубой политической ошибки” автора.

По словам Зияша Бектеновича, Рахманберди Касымов ненавидел Сталина, Берию, все сталинское окружение, говорил: “Пока эти кровопийцы живы, нам ничего хорошего ждать нельзя”. Услышав весть о смерти Сталина, бедняга воскликнул: “Теперь-то мы выйдем на свободу!”. И переполненное радостью сердце не выдержало – разорвалось... Как чудовищна эта последняя несправедливость: пройти все круги ада дважды и умереть, когда великий тиран и деспот уже испустил дух!

И пусть эти строки заменят букет цветов на безвестную могилу человека большой души и сердца.

ГHEB

К неимоверным тяготам и лишениям лагерного существования Зияша Бектенова добавился гнетущий груз страданий и переживаний, вызванных кончиной доброго советчика и друга, единственного человека, которому в любое время суток можно было излить душу. В эти дни небывалого отчаяния его настигла еще одна горестная весть: умер Ташим Байджиев, работавший в другой бригаде.

Ташим Байджиев (1909–1952) родился в аиле Тенизбай Джети-Сууского уезда, что на берегу Иссык-Куля. Его отец Исхак умер в 1917 году, возвращаясь из Китая, куда он бежал после подавления восстания 1916 года. Мальчика растила мать.

В 1925 году вместе с односельчанином Касымалы Джантошевым поступил и в 1930 году окончил Фрунзенский педагогический техникум. В 1940 году, успешно окончив факультет русского языка и литературы Фрунзенского педагогического института, был назначен заведующим сектором фольклора и эпоса “Манас” Киргизского филиала Академии наук СССР. В 1942 году добровольцем ушел на фронт. В 1944 году после тяжелого ранения отправлен в тыл.

Творческая деятельность Т. Байджиева началась в 1927 году. В конце 20-х–начале 30-х годов писал рассказы и повести. В годы войны из-под его пера вышла пьесса “Джигиты”. Перевел на кыргызский язык множество произведений русских классиков – И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого,

А.Н. Островского, Д.А.Фурманова, А.А. Фадеева, К.А. Тренёва. В последние годы жизни направил свои силы на литературоведческую и учебно-методическую деятельность, вместе с З. Бектеновым создал несколько учебников.

Автору этих строк посчастливилось учиться у Ташима-агая. Он преподавал нам теорию литературы во Фрунзен-
ском педагогическом институте. Невысокого роста, смуглоликий, энергичный. Поражал нас своей отличной русской речью, умением выделить самую суть дела, просто и доходчиво объяснить любой вопрос. Помню, например, как он с усмешкой привел такие строки: “Волнуется Иссык-Куль, тихо плещутся волны: шлеп-шлеп…” – и спросил: “Есть ли здесь что-либо художественное?”. В отличие от многих других преподавателей, никогда не перебивал собеседника, не выражал неудовольствия, если студент чего-то не понял. Не зря мы с таким нетерпением ждали его лекций!

И теперь, полвека спустя, какие только чувства ни обуревают мною, когда вспоминаю этого дорогого человека, слушаю рассказ о нем Зияша Бектеновича, беседую с его сыном – известным прозаиком и драматургом Маром Байджиевым, который так рано лишился отца. Перед моим мысленным взором снова и снова проходят нескончаемой вереницей “политические преступники”, “враги народа”… Бараки, полные изможденных, замученных непосильным трудом людей… Стоны… Отчаяние…

Куда только ни писал Ташим Исхакович! Но глухи были, словно каменные изваяния, те, к кому взывали сотни и тысячи таких же коммунистов. Гнев начинает душить, когда думаешь, какое непробиваемое равнодушие, черствость и полное безразличие к судьбам неправедно осужденных были ответом на письма, написанные кровью сердца! “Совесть наша чиста перед партией и народом… Это недоразумение… Великий Сталин не может допустить такой чудовищной несправедливости…”, – вот такие мысли владели умами обитателей бараков.

А разве можно забыть хоть на минуту о тех, кто ждал их дома, лил горькие слезы о брате, муже, отце или сыне? И ведь заключенные тоже не могли не думать о тех, кто остался в далеком доме, – и это во сто крат усиливало страдания и подтачивало силы вкупе с лагерной баландой.

Только два человека из того страшного лагеря увидели снова родные горы, только двоим суждено было выйти из сталинского узилища. Один из них – Зияш Бектенов, другой – Тазабек Саманчин.

Довелось мне учиться и у Тазабека Саманчина. Словно и сегодня вижу перед собой этого незаурядного человека. Словно и сегодня звонким эхом отдается в аудитории его сильный голос…

Из сталинского концлагеря Т. Саманчин вернулся с подорванным вконец здоровьем, с расстроенными донельзя нервами. Стоило ему расстроиться по самому незначительному поводу, как лицо его перекашивал нервный тик, из глаз лились слезы. До конца его дней (он скончался в 1979 году) его здоровье так и не восстановилось.

О личной храбрости, бесстрашии Т. Саманчина свидетельствует, например, статья “Против лживых измышлений”, опубликованная в девятом номере журнала “Советтик Кыргызстан” за 1948 год, в которой он давал решительный и бескомпромиссный отпор злопыхателям, а их хватало и после этого. Взять хотя бы насквозь лживую, бездоказательную статью “Рецидивы космополитизма и буржуазного национализма в трудах Т. Саманчина”, которую опубликовали в газете “Кызыл Кыргызстан” от 10 апреля 1949 года П. Балтин, Г. Нуров и Дж. Самаганов. Но и после освобождения из лагеря T. Саманчин хлебнул лиха, словно не до конца испил чашу сталинских лагерей. На работу его не брали, в партии не восстанавливали, научной степени не возвращали. Все это пришло позднее, когда эпохе культа личности пришел конец.

Когда заходит речь о том, какой вред нанес нашему народу культ личности, мы справедливо говорим о репрессиях по отношению к нашим лучшим людям. Но справедливость требует, чтобы мы дали оценку и тому, какой непоправимый вред был нанесен духовному и культурному наследию народа. Ведь местные опричники Сталина и Жданова, устроившие избиение “сволочей”, “националистов” и “врагов народа” в Киргизии, совершенно сознательно уничтожали бесценное достояние республики. Среди книг, брошенных в огонь или изъятых из обращения, были 15 тысяч экземпляров эпоса “Манас”, изданного в Ленинграде в 1946 году на русском языке. Столько же экземпляров насчитывалось и на кыргызском языке. Это был прозаический пересказ эпоса, сделанный по варианту манасчи Сагымбая Орозбакова литературоведом Зияшем Бектеновым. Так кто же на самом деле оказался врагом народа?

Вернувшись из заключения, Зияш Бектенович еще долгих семь лет был безработным, бесправным. Полностью реабилитирован только 6 октября 1955 года.

Зияш Бектенов – автор нескольких учебников по кыргызскому языку и литературе, нескольких научно-педагогических трудов. Его справедливо считают знатоком “Манаса”, а также арабской графики, которой он обучал кыргызских юношей и девушек. Помимо этого, он еще и переводчик, сделавший доступными кыргызскому читателю произведения Д.И. Фонвизина, Н.В. Гоголя, А.Н.Островского, А.А. Фадеева, Б. Шоу, Ж. Ануя, Н. Хикмета. Он отличник высшей школы СССР и отличник народного образования Киргизской ССР, лауреат трех республиканских конкурсов на лучший учебник, член Союза писателей СССР.

В настоящее время З. Бектенов — доцент Кыргызского государственного университета. И тем не менее… Администрация этого учебного заведения уже четыре раза представляла З. Бектенова к присвоению почетного звания “Заслуженный учитель Киргизской ССР”, и все четыре раза это представление игнорировалось. Как это понимать? А разве можно признать нормальным тот факт, что фамилия З. Бектенова, уже включенная в Киргизскую Советскую Энциклопедию, в последний момент была оттуда изъята?

В связи с этим возникает закономерный вопрос: до каких пор этому многострадальному человеку терпеть несправедливости? Кстати, когда будет решен вопрос о сохранении творческого наследия З. Бектенова и заботит ли это кого-нибудь? И разве может кто-либо отрицать, что этот человек давно уже достоин звания и должности профессора?

То, что сделал 3. Бектенов для кыргызского народа в сфере образования, невозможно переоценить. Взять хотя бы его подвижнический труд по созданию школ на юге Киргизии, когда он после окончания в 1930 году педтехникума поехал в Ош. Учиться буквально рвались и стар, и млад, а учителей катастрофически не хватало. Однажды Зияшу Бектеновичу передали письмо от Султанбека Кулова из Алайского района. “Я заведующий интернатом, учитель киргизского и русского языков, учитель арифметики, истории, природоведения, воспитатель... Умоляю вас, пришлите хотя бы одного-двух учителей...” 3ияш Бектенов понял, что латанием “тришкиного кафтана” тут не поможешь. И вскоре жители аилов ошской глубинки могли видеть статного джигита, разъезжавшего на телеге, в которую был запряжен осел, и делавшего все возможное и невозможное, чтобы в аилах появились свои школы. Титанические усилия педагога не пропали даром: через некоторое время в Сулюкте, Баткене и Лейлеке действовали уже пятьдесят начальных школ. Разве это не подвижничество!

Пять лет, пять месяцев и пять дней провел в сталинском концлагере Зияш Бектенов. Но не утратил веру в человека, не потерял интереса к жизни. А ведь это было ох как возможно! Видно, все побеждает воля настоящего человека...

Да, годы сталинских массовых репрессий нанесли непоправимый урон нашей великой стране, ее народам. Миллионы замученных в сталинских застенках и безвестно сгинувших в лагерях, миллионы заживо казненных страхом – вот цена кровавой тирании.

И наш долг – долг человеческий и гражданский – сделать все, чтобы горькая память людская о тех страшных временах никогда бы не заросла травой забвения. И малая толика возвращения этого долга перед жертвами сталинской машины уничтожения – сооружение достойного памятника. Так давайте же возвратим этот долг!

1989 г.

Перевод М. Байджиева.

Скачать книгу «Ташим Баджиев», MS Word, 1712 Kb

© Саатов Ж., 1989. Все права защищены
    © Издательство "ЖЗЛК", 2004. Все права защищены