Следующая встреча в вечности

Однажды в вечности встретились ангел и вампир… О чем они могут сказать друг другу? Рассказ ранее не публиковался

Он долго стоял у окна и наблюдал за заросшим садом. Луна была хорошая, ему видна была даже далекая часовня в деревне, три мили от его замка. После часовни, которая стояла на краю деревни, словно огораживая тем самым свои угодья от возможного его, Армана, вторжения, после этой часовни шли серебристые поля, мертвые и недвижные ночью. Затем стена и его сад, широкий, древний и спокойный. Высокие деревья были черными и четкими, словно вырезаны из темной бумаги и наклеенные на смутно— серебристую бумагу. Пруд был точной овальной формы, днем Арман его никогда не видел, а ночью он всегда был как расплавленная большая капля свинца, густая и плотная. Возле пруда, заглядывая в воду, бродил ангел. Арман видел его третий раз и всегда наблюдал за ним из окна. Иногда ангел поднимал голову и насмешливо улыбался. Улыбаться Арман не умел, а потому сравнивал улыбку ангела с человеческой, так женщины в кабаках, оглушая его запахом спиртного и дешевых духов, показывали ему зубы и ноги из-под юбок. Арман показывал им золото и забирал одну, по возможности самую здоровую и молодую. Больше ее никто не видел. Однако улыбка ангела была другой, неприятная, вызывающе – легкая и несколько застывшая. Он тоже знал, что такое вечность, поэтому Арман уже третью ночь пил вино и не выходил из замка, ему было плохо, казалось, сами вены ссохлись, тело утратило свежесть и бодрость, а обоняние сводило с ума запахами дневной прислуги. В воздухе повеяло чистой шерстью и теплом, волнующим, таким нужным теплом, в поле за садом и стеной бродила заблудившаяся коза. Арман сжал подоконник, ангел, почувствовав взгляд, поднял лицо и прямо уставился на него. Его лицо сияло как маленькая луна, отражаясь в свинцовой воде. Ангел поднял длинный, безукоризненный палец и поманил его. Арман, терзаемый не как голодом, а другим чувством с силой распахнул раму, свежие ночные звуки обхватили его, он прыгнул. Ноги пружинисто, бесшумно вдавили землю. Ангел сидел на краю пруда, спиной к нему, кончики крыльев лежали далеко позади, теряясь в траве. Арман ожидал запаха холодного ветра, неприятного металлического от креста, цветов, но он почувствовал совершенно неожиданное – свой собственный запах. Крылья двинулись в траве, ангел повернулся.

— Прекрасный замок. Мой обожаемый отец тоже любит комфорт, у него нет только гроба в подвале и времени на тебя.

Арман вдохнул воздух, этот ангел был не таким, как о них рассказывали. Он был более человекоподобен. Ангел, казалось, прочитал его мысли. Улыбнувшись, он кивнул:

— Я тот, кто часто на земле. Появляется в толпе и помогает людям, сталкивается с приспешниками Черного и уходит прочь, докладывать. Ты тоже один из приспешников его, но только в земном обличье.

— Я не человек, – сказал Арман. Рядом с ангелом было какое-то противостояние, он не мог к нему приблизиться, словно плотный воздух не желал того.

— А, ну да, ты же вечный, – ангел рассмеялся. Смех у него был сухой и неестественный, словно он научился этому недавно и пытался быть похожим на человека. Ангел снова прочитал его мысли. – Я общаюсь с ними. Они не могут обучаться. Привыкли к своим движениям и ужимкам, я выучил их, чтобы передавать им информацию так, как они привыкли.

— Да, как эхо ответил Арман. – Я тоже смеюсь, чтобы особа хорошенькая кровь пошла за мною. Они становятся доверчивы как козы.

Глаза ангела были пусты и непонятны, улыбка осталась на лице, словно он забыл ее снять.

— Гавриил, – представился он. – Люди называют меня Габриель.

Арман сова почувствовал далекий запах козы и еще дальше, в деревне, маленькой девочки, он физически ощутил горячую брызжущую в рот и стекающую по горлу кровь. Сердце начало отбивать быстрый голодный ритм, в ушах заложило. Но коза была ближе, и она носила ребенка под сердцем. Арман сощурился, ему хватит двенадцати минут добраться до нее.

— Что тебе надо здесь? – спросил он.

Гавриил сделал человеческое лицо, поджал губы и прихмурил брови, Арман знал, это означает: задуматься. Затем ангел разгладил лицо и превратился в безупречную маску, прибавь румянец от выпитой крови, более резкий рот и был бы собрат Армана, такой же, как и он. И тогда он был бы не один. У него был бы ученик и брат. И в озеро заглядывало бы не одно лицо, но и второе, с золотистыми кудрями. Из Гавриила бы вышел озорной и быстро учащийся ученик, он бы играл с жертвой, прежде чем напиться, смеялся бы над старомодностью Армана и даже, может, приводил по ночам гостей, ничего не понимающих пьяных студентов и веселых женщин, он говорил бы остроты из книг, пел красивым голосом и ему хлопали. Он был бы заводилой и может даже не убивал всех, а только одного, того, кому не будут искать и быстро забудут. Он наслаждался бы их восхищением и любовью, а потом с возбуждением следил бы за побелевшими от ужаса зрачками жертвы, которая в предсмертной судороге и на пороге блаженства еще не может поверить… в свою смерть, в ее возможность. Всем людям кажется, что они бессмертны, откуда такая нелепая уверенность, Арман не имел ни малейшего понятия, может быть молодой ученик смог бы объяснить ему, если любил бы выходить и гулять по кабакам и слышать их мелкие бессмысленные разговоры. Он бы даже простил ему смешки над своей старомодностью. Простил.

Арман бессознательно провел кончиком языка по зубам и сделал шаг. Воздух стал плотнее. Но втянув воздух он затосковал. От Габриэль не пахло земной кровью, его тело было плотным и слитным, он никак не сможет укусить его и сделать учеником.

Гавриил наблюдал за вампиром. Он заметил его вспыхнувшие изнутри глаза и жадные зубы, которые показались под верхней губой. По привычке сложил лицо в усмешку, ему это показалось забавным.

— Что тебе надо здесь? Зачем ты пришел? – спросил Арман. Его спокойный голос не вязался с вспыхнувшими от разочарования глазами.

— Узнать тебя.

Гавриил небрежно махнул, хотя в саду не было намека на насекомых. Животные знают все, они рычат и воют от страха при виде Армана, скулят и визжат, почувствовав его. Люди глупы. Может только маленькие, низкие дети другие. Они доверчиво тянутся к нему. Но что они, один миг, и возвращаясь к тому месту, ты обнаруживаешь глупое большое существо, недалекое и слепое. А этот замок будет стоять еще немного, затем он разрушится и его хозяину придется искать другое пристанище, других слуг, если время не переменится. Чтобы понять его, он ходил в этом саду три дня, он натерся его одеждой и отрекся от своего запаха. Так же, как однажды, из лукавого веселья он делал вид что ест и пьет вместе с людьми. Забавно. Однако вместе с запахом от одежды Армана к нему пришли горечь и одиночество. Эта тоска по несуществующей жизни опьянила его, жажда крови вызвала тошноту как то вино, что он пытался пить с людьми. Были люди, желтые куски с просвечивающимися венами и прожитыми годами на коже, были светлые и черные, и был Арман, плотный и темный, пахнущий струганным деревом, прохладными волосами и кровью, сладкий соленый запах непонятного для Гавриила.

— Как это? – спросил он. Арман понял.

Сев на пруд, спиной к ангелу, он прикрыл глаза. Время текло мимо, он не чувствовал себя причастным к нему. Луна менялась, люди исчезали и не оставляли никаких воспоминаний. Собратья стали глупыми, кровожадными ничтожествами. Никакой красивой, гениальной игры с жертвами, никаких слов, желания вклиниться в мир, оставить жженый отпечаток на времени, никаких целей. Здания рушатся, деревья растут, запах моря меняется. Только он, словно вбитый металлом рисунок на гранитной скале остается неизменным. Книги его не интересуют, призраки бессловесны, как те собаки, которым со снисходительным презрением дарят свою привязанность люди. Время течет, он стоит. И только выпивая кровь, он ощущает чужую жизнь, чужие радости и горе, молодость, вкус, сладость. В эти минуты мир рушится и для него и для жертвы, он с неслышным грохотом осыпается, оставляя его и живое тело на руках в пепельной пустыне, оставляя серебристую луну, оставляя поток чужой жизни во рту.

Арман облизнул губы, запах девочки доносился ближе, наверное, окно распахнулось настежь. Он вспомнил последнюю прогулку в деревню. Там он встретил мальчика, которого почему-то не тронул, возможно, обнимавшая его во сне мать могла проснуться, а скорей его зачаровала та нежная страсть, с которой она защищала ребенка. Мальчик неожиданно открыл глаза и долго смотрел на него, непонятный глубокий взгляд за которым нет человеческого страха, нет любопытства или непонимания, только понятная ему глубина. В следующий раз он увидел мальчика большим. Его запах неприятно резанул нос, помешательство сделало его невкусным, досадным. Арман тогда не утолил голода. И сейчас он внутренне дрожал от волнения, ему хотелось обнять девочку, украсть от родителей, прикрыть нежно и страстно, почувствовать чистую кожу, отдающую цветочными травами. Почувствовать губами испуганно бьющую жилку вены, где…

Гавриил отвел глаза. Арман наклонился как от боли, лицо исказилось.

— Отпусти меня, – прошептал он. – Ты узнал меня. Теперь – отпусти жить своей жизнью.

— Своей жизнью? – легким эхом повторил Гавриил. Ему казался вкус крови, который он никак не мог представить раньше и он пытался отогнать от себя темное вожделение неприятного, непонятного, темного. – Разве это жизнь? Питаться жидкостью ненавистных существ, которые вызывают лишь жалость и презрение?

— Бывший слуга твоего отца создал нас такими, – прохрипел Арман. Его дыхание участилось в два раза, глаза неотрывно следили за стеной, за которой бродило животное.

— Сколько еще ты можешь вытерпеть? – с любопытством спросил ангел, слегка усмехаясь.

— Немного, — тихо ответил Арман, прикрыв глаза и пытаясь не думать о деревне за часовней. Он не видел, как лицо ангела сжалось в сочувствующую маску, отображающую его боль, однако это была не игра в человеческий образ, скорее истинное отражение.

Гавриил привстал, и с него начали стекать тесные полосы. Арман, тяжело дыша, наблюдал за ним. Затем прищурился и невольно отодвинулся. С ангела сошел его запах и забил свой. Голубовато-белая фигура застыла, незаметные искрящиеся серые тени плавно капали с его ног, обутые в сандалии и впитывались в землю. Крылья задрожали и приподнялись.

— Прощай. Но я закрою окно и разбужу мать.

Арман с тоской вспомнил кожу с бьющейся жилкой и промолчал.

Габриэль смотрел на него, его лицо утратило признаки человеческих выражений, глаза были как у того мальчика, давнее, слабое воспоминание.

— Я приду еще, – сказал ангел.

Арман посмотрел на луну, Гавриил тоже. Она также почти вечная, и значит, будет еще одна ночь, в которой он может быть уверен, когда ничто не изменится и не станет досадным или обидным.

В следующий раз он может сказать ему о его собственной жизни, жизни ангела обреченного ходить среди непонятных ему существ, таких слабых, таких недолгих. Совершенно одному, не имея возможности быть с себе подобными и не имея сил узнать других, пусть черных. Не зная никакой цели, желаний, наслаждения, а может, ангелам этого и не надо. По крайней мере, у него есть возможность узнать об этом. А возможно, он не будет говорить об этом, они сядут по краям огромной холодной свинцовой капли, и будут молчать, ведь в распоряжении целая вечность. Огромная, холодная, никем не занятая и нечем не интересующаяся вечность.

Гавриил кивнул. Арман обошел место, где ангел стоял, одним махом перелетел через стену и, теряя голову от близкого запаха, бесшумно остановился на минуту. Попытался оскалить зубы, он мог бы продемонстрировать Гавриилу в следующий раз человеческую улыбку. Гавриил же может спрятать крылья и пропахнуть человеком, они пойдут гулять вечером по мостовой, среди людей на расстоянии. Он обманет Гавриила, что не тронет никого той ночью, сам же просто напьется крови посвежей заранее. Ангел, конечно, узнает его ложь, но это уже не важно, разве такая мелочь важна, когда это еще одна встреча в вечности?

© DanOrsek, 2008. Все права защищены
    Произведение публикуется с письменного разрешения автора