Колокольчик

У семерых горнолыжников есть традиция – каждое 19 апреля они собираются в горной хижине, приезжая для этого издалека. Традиция сблизила их, сделала друзьями. История семерых друзей – в чем-то забавная и по-своему грустная

Публикуется по книге: Труханов Николай. Пора звездопадов. – Б.: Литературный Кыргызстан, 2007. – 208 с.

ББК 58.2 (2 Ки)
    Т-56
    ISBN 5-86254-044-x

Памяти друга

В окно заглядывала яркая луна. Чтобы ее сияние ощущалось еще более остро, свет в хижине был потушен и зажжены свечи. Да еще огонь из камина неярко освещал стены и задумчивые лица сидящих в комнате.

Нина, завязав на груди рукава пушистого свитера, глубоко вжалась в спинку кресла. Рядом, на стуле, задумчиво перебирая струны гитары, сидел Андрей. На широком диване примостились Олег с Валей и Димка. Откуда-то из темноты, из своего угла улыбался Вовка. Там же расположился и Генка. Они любили тихонечко, чтобы никто не слышал, говорить в темноте.

Долгое молчание нисколько не тяготило, не хотелось нарушать навеянную колдовским лунным светом и чарующей пляской пламени на поленьях какую-то по-особенному светлую печаль. Хотелось просто смотреть, смотреть неотрывно на языки пламени и ощущать щемящую краткость бытия.

Каждый год, 19 апреля, они собираются вечером в этой хижине у подножья горнолыжной трассы, которая сейчас, весной, уже покрыта свежей изумрудной зеленью. Собираются только на один вечер.

Компания складывалась чуть ли ни с рождения базы. За много-много лет для кого-то лыжи стали просто воспоминанием, девушки выходили замуж, кто-то из парней женился, кто-то вообще покинул пределы страны… И вот остались самые стойкие, самые преданные горе и горным лыжам!

Несколько лет назад, сейчас и не вспомнишь, как это произошло, на горе появился Вовка Кушаков. В любой сложной ситуации, при любой аварии с канаткой он первым кидался на помощь и почти всегда, часто в самый напряженный момент, готов был рассказать анекдот «к случаю». И надо же – напряжение спадало! Был Вовка среднего роста, худ – не телосложение, а теловычитание. Его темные кудри хотелось многим потрогать, а уж сколько шуток было! И он стал коротко стричься. Что еще поражало в нем, так это удивительная открытость! Может быть, его обаяние шло от постоянной улыбки?! Короче, Вовка быстро стал если не любимцем, то «своим»! Но, как оказалось впоследствии, раскрывался он не до конца.

Поначалу Вовка катался на чьих-то старых двухметровых польских лыжах Rysy. А вот ботинки… Ботинки были у него чехословацкие «Ботас». Не ботинки, а орудие пытки средневековой инквизиции. Испанский сапог! Чуть-чуть покатаешься в них и начинаешь орать от боли! Других же попросту не было! Но ему так понравились горные лыжи, что он катался в этих «испанских сапогах» целых два сезона. Мучался от боли, но катался! Да, по правде говоря, у всех тогда было не самое хорошее снаряжение.

– Как же эти ботинки давят! Мочи нет – так больно! – жаловался Вовка.

– Ничего, Вов, терпи. Скоро ноги обомнутся по ботинкам, и все сразу станет хорошо! – совершенно серьезно успокаивал его Олег.

– А как скоро?

– Ну… лет через пять!

Вовка не стал ждать, а когда начал работать, специально съездил в Алма-Ату и купил самые крутые, самые дорогие по тем временам горнолыжные ботинки «Альпина». Через своих знакомых, а те через своих, выстроив длинную и сложную цепочку, Вовка, наконец-то, приобрел и свои лыжи: из Москвы ему привезли красивые «Младость». Потом он в какой-то газете вычитал, что их выпускают по лицензии, и болгарскими «Младостями» или австрийскими «Фишерами» эти лыжи становятся в самом конце конвейера, при покраске. Этим Вовка очень гордился, говорил:

– Почти австрийские!

Поставить крепления Володя, естественно, мог позволить только Геннадию. Разложили на столе новенькие, такие красивые лыжи, рядом поставили ботинки. Вовка с восторгом рассматривал свое богатство, приглашая полюбоваться и своего друга! Гена подобрал сверло и, тщательно сделав разметку, совсем уж хотел сверлить отверстия под шурупы, как Вовка остановил его:

– Подожди! Вот понимаю, что по-другому никак, а жалко дырявить лыжи. Ты, пожалуйста, поаккуратнее, насквозь не просверли! Ладно, Ген?

– Ну что ты переживаешь! Не первый раз. Да и потом – внизу обычно проходит слой металла. Пластик или дерево пройдем, упремся в металл и все – хорош.

Геннадий нажал кнопку на электродрели, и сверло мягко вошло в полированную поверхность лыжи. Он чуть придавил дрель, вокруг сверла закрутилась красивая стружка, и вдруг – бах – сверло провалилось, прошло насквозь!

От неожиданности Генка дернулся и сломал сверло. Он стоял и растерянно переводил глаза с проткнутой насквозь лыжи на Вовку, опять на лыжу и снова на Вовку.

– Гена, я ведь просил осторожнее! – чуть не заплакал Вовка.

– Но, ведь там должен быть слой металла… – виновато почти прошептал Геннадий.

Но скоро о дефекте забыли, вместо шурупа поставили винтик, напильником зачистили головку на скользящей поверхности. И потом это нисколько не мешало кататься.

Гонял Вовка без удержу. Не мог еще как следует управлять, поворачивать, а гонял на широко расставленных лыжах, высоко вскидывая руки с палками – со стороны было страшно смотреть! Случалось, влетал, не успев затормозить, в кусты шиповника, после чего его очередная ветровка, вернее то, что от нее оставалось, уже ни на что не была годна.

Как-то к нему подъехал Генка и весомо, как и все, что он говорил, посоветовал:

– Володя, тебе надо сначала освоить технику! – Генкин авторитет был признан всеми. – И научиться лыжи узко вести!

А Вовка, покатавшийся уже два года – ну как же, уже почти ас, – с апломбом, ответил:

– Надо сначала научиться не бояться скорости, а потом уже осваивать технику. И к тому же в книге Жоржа Жубера «Самоучитель горнолыжника» сказано, что широкое ведение лыж не ошибка!

Правда, иногда можно было видеть, как он катается с Геннадием, а Генка во время кратких остановок на склоне что-то ему объясняет и показывает. И за три-четыре года Вовка все же научился вполне прилично вести лыжи, красиво выписывать виражи на склоне. Конечно, его ни с кем нельзя было спутать из-за своеобразного покачивания головой в поворотах. Впрочем, у каждого лыжника своя «походка».

Однажды, когда в конце дня солнце зашло за горный хребет и народу на трассе поубавилось, Геннадий перед тем, как спуститься в хижину, решил прокатиться еще раз – не говорят на горе лыжники «последний раз», а говорят «еще разик». Поднявшись на канатке, он увидел стоящего в начале спуска Вовку, который задумчиво смотрел вниз, где далеко-далеко виден был привод подъемника. Перед ними лежала трасса длиной в полтора километра, уже пустынная и укрытая синей тенью от засыпающих вершин. Но небо было еще светлым и это позволяло видеть рельеф трассы – все ее бугорки и ямки.

– А слабо тебе пройти напрямки? – пошутил Генка.

Володька странно взглянул на него, помолчал, опять посмотрел на склон перед собой…

– Да вот, настраиваюсь.

Так, быть может, настраиваются самоубийцы перед тем, как сделать роковой шаг. Однако Вовкино состояние в эти мгновения скорее было похоже на состояние парашютиста, который готовится к своему первом прыжку, который знает, что все будет хорошо, и все же какое-то время не может оттолкнуться и выпрыгнуть в открытый люк самолета… Иногда для этого нужно значительное усилие воли, иногда грубый толчок инструктора, а иногда достаточно совсем небольшого внешнего воздействия – одного слова, одной фразы…

Секунду помедлив, Вовка круто сбросил носки лыж, и, набирая скорость, не притормаживая, устремился вниз. Ноги привычно амортизировали неровности, а он, холодея, ожидал трамплина, который набросал и уплотнил еще на прошлой неделе. Он ощущал упругость набегающего потока воздуха, и когда бугор ударил по ногам, подчиняясь какому-то инстинкту, Вовка сильно оттолкнулся от снега, вскинув руки. Так альпийские галки распахивают крылья, срываясь в полет со скалы!

Склон круто уходил вниз, и Вовка летел, летел долгих-долгих несколько секунд, и его лыжи никак не могли коснуться снега. Ему хотелось, чтобы полет этот длился бесконечно!

А Генка, бедный Генка, окаменев от страха, холодея от нехорошего предчувствия, стоял неподвижно и ругал себя последними словами!

«Что я наделал! Ведь можно ж было предположить!.. Если он где-нибудь там упадет, его же размажет по склону!»

Наконец, крошечная точка показалась там, внизу, у привода канатки, и Генка облегченно вздохнул. Повторять Вовкин «подвиг» он не собирался – не сторонник был глупых рисков.

В хижине Геннадий долго молчал, сердито поглядывая на Вовку, забившегося в свой угол – это было его любимое место. В конце концов Нина, почувствовав напряжение, не выдержала:

– Гена, что случилось?

И тут Генку прорвало:

– Я тебе, Вовка, когда-нибудь морду набью за такие фокусы! Ты что, шуток не понимаешь? Ненормальный ты, что ли? У тебя скорость наверняка за сотню перевалила! Достаточно было самой малости, крохотный бугорок не обработать – и все! Особенно после такого прыжка на перегибе! Сомневаюсь, что тебя после такого падения удалось бы сложить обратно!

– Ген, ты не сердись! Я и без тебя... – и, улыбнувшись, мечтательно продолжил: – Знаешь, как это здорово – чувствовать, что ты летишь!

– Отрываться от земли лучше на самолете! – сердито заметила Валя. – Купил бы какой-нибудь да и летал бы на нем!

– Разбогатею – обязательно куплю! Вообще-то, когда я еще в школе учился, пытался в аэроклуб попасть. Отправили нас на медкомиссию. А я так боялся, что меня забракуют, что выпил немного для храбрости. Ну, сдал там анализы, какие нужно. Рент-ген прошел, невропатолога…Оказалось, что еще нужно проверить вестибулярный аппарат – укачивает тебя или нет. Врачиха молодая была, симпатичная такая… Построил я ей глазки, ведь не совсем в форме был… А она посадила меня в кресло специальное, велела глаза закрыть и наклонить голову. Потом давай вертеть меня на том кресле. Я со счета сбился – сколько оборотов сделал. Остановила она меня, сказала:

– Встань и открой глаза.

Я встал – вроде ничего. А глаза открыл – она вдруг набок повалилась! «Что это с ней», – думаю, а сам рукой ее за талию пытаюсь поддержать! Она руку оттолкнула и спрашивает:

– Выпил? Только честно?

Признался я, и она смилостивилась:

– Ладно, приходи завтра, «жентельмент». Только чтоб ни капли!

Пришел я назавтра, опять она покрутила меня на кресле раз десять. Встал я, открыл глаза, а она, зараза, опять стала падать.

«Ну, и фиг с ним!» – подумал я. – В общем, не прошел медкомиссию. – Вовка немного помолчал. – А сейчас я не знаю ничего лучше горных лыж. И для меня весна, лето и осень – это лишь время дождаться зимы! Вот бы и летом также на лыжах!

– Если очень захотеть, можно на ледник сходить. Только это очень далеко и высоко. – Олег знал, что говорил – было дело, спускался с Короны, почти с пяти тысяч.

Вся компания была занята приготовлением пельменей. И лишь иногда прерывались, чтобы «попробовать» вино Олега – его он каждый год готовил из своего винограда. Чудесное сухое вино, веселящее, снимающее усталость и чуть-чуть пьянящее!

– Вовка! – вдруг вскинулась Нина. – Все заняты, а ты чего бездельничаешь?

С лица Вовки не сходило мечтательное выражение – он все еще был в том коротком полете!

– Тогда ты будешь дежурным и после ужина вымоешь посуду! – поддержала подругу Валентина.

– Не царское это дело – посуду мыть! – с пафосом ответил Вовка.

– Тоже мне – царь! Пока не помоешь – не ляжешь спать! – многие уже знали, что с Ниной лучше не спорить.

И тут «бездельник» Вовка выдал фразу, над которой потешались очень долго:

– Лучше спать стоя, чем жить на коленях и подчиняться женщине! – Сколько Вовкиных изречений прижилось на горе: и «накось – выкоси» – это по поводу выкашивания каждой осенью зарастающих травой трасс, и «салом лыжу не испортишь»…

В седьмом часу наконец-то уселись за стол. Поздний ужин воспринимался нормально – все были молоды, жизнерадостны, не обременены большими должностями, подвижны, и полнота никому не грозила!

Пельмени разложили в две большие чашки, чтобы можно было дотянуться с любого края стола. Кроме пельменей на столе стояли всевозможные баночки, пиалочки с приправами, кетчупом, уксусом – кто что привез… Так накрывают стол в большой семье, где вокруг него сидят близкие люди. Да это и были близкие люди, связанные не родственными узами, а горнолыжным братством, базой, трассой, хижиной…

– Вовка, а Аня что, уехала? Почему ты ее отпустил? Она всем очень понравилась!

Сегодня утром в распахнутую Вовкой дверь в домик вошла девушка и сразу же околдовала всех своей чудесной улыбкой:

– Здравствуйте, меня зовут Аня. Хочу научиться кататься на лыжах. Чтобы владеть ими так же, как и вы!

Вовка, присев на корточки, примерил ей ботинки, подогнал крепления. А потом, ну очень честно глядя снизу на Аню, сказал:

– Теперь крепления надо отрегулировать. Для этого нужно измерить тибию.

– Тибию? А что это такое?

– Тибия – это размер ноги вот в этом месте. – Вовка погладил Аню по колену и как бы невзначай скользнул выше – хитрец проделывал этот фокус со всеми девушками, которых привозил на базу с постоянной регулярностью.

Аня звонко шлепнула Вовку по руке.

– Ты чего? – обиделся Вовка. – Это надо для твоей же безопасности, чтобы ты ножку не поломала! Гена, подтверди!

Генка, который с первого взгляда внушал уважение и доверие, дипломатично ответил:

– Крепления необходимо отрегулировать так, чтобы не было травм.

На склоне Вовка совсем немного покрутился рядом с Аней, а потом – ну скучно ему было возиться с начинающими лыжницами, – стал кататься сам, бросив ее, как и многих других девушек. А Аня обиделась! Обиделась и уехала в город с попутной машиной.

– Ты, Вовка – ловелас. Тебе не стыдно? Привозишь девушек, потом бросаешь, а обучать их приходится мне! – посетовал Генка. – И из-за того, что все видят с ними меня, бабником считаюсь я! Прошлый раз привез эту миниатюрную Леночку, она на лыжах не стояла еще, а ты ее на самый верх затащил! И сквозанул вниз. А я ее потом спускал, держа под мышкой!

– Ген, ты не бабник, ты «дамский мастер»! Никто лучше тебя не умеет обучать девушек. За это, кстати, они и любят тебя! А сегодняшняя толстушка как тебя обнимала, как к тебе прижималась, когда ты ее на буксире поднимал! Тебе же приятно было?

– Да ладно вам, – прервала их перепалку Валентина. – Вот это что? Что это за приправа? – ужин был в самом разгаре.

Она поддела кончиком ложечки совсем немного фиолетовой массы из пиалки, попробовала… и почему-то как-то уж очень странно замерла. А Вовка – это он привез «зелье», – лукаво спросил:

– Что, вкусно?

Валя сделала какое-то судорожное движение, как будто кивнула в знак подтверждения.

Видимо, некоторые ее так и поняли, потому что Генка, который, как и многие сильные люди, был максималистом – отправил в рот полную ложку! И тут же у него внутри полыхнуло огнем, свело челюсти! Но он был мужественным человеком, и только две слезинки на щеках выдавали, какие муки ему приходится терпеть, держа во рту немаленькую в общем-то порцию адской смеси хрена, чеснока, жгучего перца и еще чего-то «термоядерного»!

Ужин в хижине, как всегда, проходил весело и был гораздо вкуснее, нежели в городе!

Вовка вымыл посуду, когда остальные уже укладывались спать, и, ворча что-то невнятное, разделся и полез на свое место.

Уже посапывал на верхней полке Андрей, ворочался около дверей Генка. Перешептывались Нина с Валентиной, время от времени с их половины раздавались смешки. Не ложился еще Олег – он дочитывал какую-то захватывающую книгу. Свет настольной лампы приглушенно освещал комнату, никому не мешая.

И вдруг в предсонной тишине раздался дикий Вовкин крик. Оказывается, по его не укрытому еще голому телу пробежала какая-то дурная мышь. И чего ей вздумалось по Вовке бегать? А чего Вовка орал? Ну, пробежала и пробежала!

Но Вовка посчитал себя оскорбленным и, не стесняясь своего ослепительно белого нижнего белья, стал настраивать «мышеловку». Он поставил ведро, налил туда воды. Из-за двери взял первую попавшуюся лыжу, положил носком на ведро скользящей поверхностью вверх.

– Вовка, ты думаешь, мышь дурная? Чего она по лыже лазить будет, да еще и прыгать в ведро?

– А я ее салом намажу.

– Да ты что?! Она же скользить не будет!

– Мышь?

– Лыжа!

– Будет! Салом лыжу не испортишь!

Однажды в июле Вовка уж очень настойчиво зазвал всех отдохнуть на базе – язык не поворачивается летом называть ее горнолыжной, – сейчас широкий, длинный склон, на котором зимой круговерть ярко одетых лыжников, – покрыт изумрудной зеленью, а на нем пасутся коровы, овцы и лошади. И в субботу рано утром, первым автобусом, приехали Нина, Андрей, Олег и Валя, у Генки были какие-то дела, и он остался в городе. Всю дорогу друзья заочно издевались над Вовкой, который, как они считали, проспал. В общем-то, такое за ним водилось. Но когда они подошли к хижине, то обнаружили, что на дверях нет замка. Они долго стучали в дверь, заглядывали в окна. Не то, чтобы гадая, кто там, а скорее ожидая, когда проснется тот, кто в хижине.

Наконец где-то внутри лязгнул крючок, дверь со скрипом отворилась, и на пороге показался до невозможности, до смешного заспанный Вовка. Он, как оказалось, приехал еще с вечера и почти до утра читал про горнолыжный курорт, про лыжников и лавинщиков.

– О, ребята! – широко улыбаясь, проговорил Вовка, стоя неодетым в дверном проеме. – Я думал, что вы, как и я, поедете вечером в пятницу. А это кто с вами?

У ног приехавших сидел увязавшийся за ними маленький щенок, пухленький, смешной… Вовка тут же кинулся в дом, торопясь, натянул штаны, схватил сковородку, на которой с вечера осталась перловая каша с тушенкой. На улице он присел на корточки и, сгребая пальцами остатки своего ужина, стал кормить щенка – тот жадно хватал угощение с ладони.

И столько доброты было в Вовкиных глазах! То, что человек веселый, с юмором бывает видно сразу. А вот другие его качества могут быть скрыты до поры до времени и проявляются зачастую как-то вдруг, сразу, как вспышка молнии!

– Чтоб я так жил! – улыбаясь, сказал Андрей.

– Как собака, что ли? – пошутил Олег.

– Нет, чтоб меня с рук кормили!

Пока Валя с Ниной гуляли по широкому ухоженному, поросшему травой склону, Андрей и Димка помогали Вовке собрать дельтаплан. Был он для них уже не диковинкой, но вот так близко видели они его впервые. Какие-то тросики, трубки, плотная ткань крыла, да еще замысловатые детали, узлы, которые Вовка, заметно хвастаясь, называл друзьям: лонжерон, подвеска, трапеция…

– Где ты, Вовка, все это достал? – закручивая маленькую гаечку, спросил Андрей. Изумление оттого, что Вовка вот здесь, прямо у них на глазах строит дельтаплан, настоящий летательный аппарат, не покидало его.

– Да, ты знаешь, я уже два года собираю все эти трубы, троса, крепеж. Вроде, все подготовил. Хочу попробовать поднять его в воздух!

О, как это прозвучало, сколько гордости было в его голосе!

– Володька, а ты что, и вправду думаешь полететь? – девушки подошли к диковинному аппарату. В руках у Нины была ее соломенная шляпа, доверху наполненная грибами. – Ты, наверное, очень смелый!

– Ну, не надо, не надо! – Вовка, казалось, смутился, но тем не менее раздулся от похвалы. – Слушайте, а это что вы насобирали? – воспользовавшись тем, что и Андрей, и Дима ковырялись в Нининой шляпе, он, чтобы скрыть смущение, быстренько сменил тему. – Грибы, что ли? Съедобные?

– Это вот шапминьончики, а это дождевики.

– Дождевики, это которые волчий табак? – Вовка скривился. – Да вы что? Их же есть нельзя!

– Ты пальчики оближешь, когда мы их приготовим!

– Твои – с восторгом! Ну, ладно, не мешайте мужикам заниматься мужским делом! – Вовка вернулся к дельтаплану и стал проверять крепления тросовых оттяжек. Потом поднял с травы какие-то ремни и стал надевать их на себя.

Видимо, он читал книги о летчиках-испытателях, потому что с важным видом сообщил, что все летательные аппараты вначале испытывают на подлетах, то есть разгоняются, чуть-чуть взлетают и тут же садятся.

Он приподнял крыло и пошел с ним вверх по склону. Поднялся метров на двадцать-двадцать пять, развернулся, взялся за трубы трапеции, приподнял аппарат над землей, секунду помедлил и побежал вниз. Бежал, бежал, бежал… В самом низу попытался подпрыгнуть… Нет, не смог дельта-план взлететь!

Вовка, нахмурившись, сел рядом со своим аппаратом и надолго задумался.

– Ребята, давайте занесем его повыше.

Метров двести, если не больше, Андрей с Олегом тащили вверх по склону дельтаплан, который весил более двадцати килограммов. Но, главное, его неудобно было нести. Вовка же, как и полагается пилоту, гордо шел рядом, положив руку на оранжевое полотнище крыла. Нина и Валя стояли внизу и обсуждали возможность полета.

– Эй, народ, уходите в сторону! – донеслось сверху. – Вы стоите прямо по линии полета! – Вовка уже расположился под крылом, надежно пристегнутый к нему карабином, держа руки на алюминиевых трубках.

Он пару раз поднимал крыло и, подержав немного, опускал на траву.

– Сейчас полетит! – каждый раз восторженно говорила Валя. А через несколько секунд разочарованно добавляла: – Нет, не полетит – очень волнуется!

В очередной раз, приподняв дельтаплан, Вовка, казалось, опять решил отложить старт, но вдруг побежал, побежал… Смешно дрыгнув ногами, он оторвался от земли, аппарат стал резко забирать влево, как раз туда, где стояли Нина с Валей – девчата бросились в разные стороны, а «сильная птица» дельтаплан, пронесла Вовку невысоко как раз над тем местом, где они только что стояли.

Там, где склон выполаживался, Вовкины ноги коснулись земли, а дельтаплан, который был явно тяжелее воздуха, пролетел над затормозившим пилотом, ударился крылом о склон, потом воткнулся передним углом в землю, подбросив Вовку вверх. Не рассчитанное на такую перегрузку, крыло подломилось, и незадачливый пилот грохнулся на жесткую землю, прикрытую травой.

Перепуганные друзья бежали вниз, к месту катастрофы, едва касаясь ногами земли. А Вовка сидел на земле, все еще привязанный к подвесной системе, и счастливо улыбался.

– Ребята, я летел! Летел! Слышите, я летел!

– Да, примерно как камень, если его бросить вниз! – сердито проговорил Андрей, но в голосе чувствовалась и гордость за Вовку, и легкая зависть. – У тебя все цело?

Вовка потрогал голову и обнаружил две здоровые шишки – набил их, врезавшись головой в угол трапеции.

– Потрогайте! – проговорил он и наклонил голову, предлагая друзьям пощупать и пожалеть его.

– Это у тебя рожки прорезались! – съехидничал Олег, также завидуя Вовке.

– Или рога, – добавил Андрей.

– Ну, рога ему еще рано.

Они не заметили, как сверху по склону к ним бегом спустились два спортивного вида молодых парня.

– Здравствуйте! Мы тут гуляли по вашей горе. Поздно вас заметили и немного не успели к старту. Можно ваш аппарат посмотреть?

И по тому, как они осматривали дельтаплан и ощупывали его узлы, стало понятно, что они – профессионалы. Их вердикт к немалому Вовкиному огорчению был категоричен:

– Знаете, а этот аппарат не полетит. Не может он летать! В принципе! Запретить, конечно, мы вам не можем, но, если хотите жить долго, не пробуйте больше! И… вот что, приходите к нам, мы летаем на Чон-Таше по выходным. Приезжайте!

Когда они ушли, Андрей сказал, что с самого начала сомневался в летных способностях Вовкиного дельтаплана, но опять, как и в прошлый раз с лыжами, думал: «А вдруг…».

Прошлым летом Вовка закрепил на лыжах по три пары роликов от скейта, чтобы можно было кататься по травянистым склонам. Тогда Андрей, работавший на заводе и заслуженно считавшийся хорошим конструктором, внимательно осмотрел Вовкино изобретение.

– Слышь, Вован, мне кажется, они только по прямой будут ехать.

– Почему это? И поворачивать можно будет. Скейт же поворачивает!

Андрей спокойно стал объяснять Вовке, почему поворачивает лыжа, а почему – скейт, и почему невозможно будет повернуть на лыжах с роликами от скейта.

Вовка, наклонив голову, через секунду согласился с Андреем, а потом после более глубоких раздумий сказал:

– И все же они должны поворачивать!

Игнорируя подначки друзей, мол, наколенники и налокотники надо надеть, а еще каску с завязочками, Вовка в горнолыжных ботинках с лыжами на плече поднялся метров на сто вверх, застегнул крепления, как всегда помедлил мгновение, а потом, направив лыжи наискось вниз по склону, покатился, набирая скорость. В какой-то момент он, копируя зимнюю технику, попытался повернуть. Но лыжи не захотели идти в поворот! И чтобы не упасть, Вовка смешно засеменил ногами. Наблюдавшие за ним друзья, не могли удержаться от хохота. Но когда тот, попытавшись сделать еще один поворот, завалился набок и несколько раз перевернулся через голову, не на шутку перепугались. Ему повезло – сработали крепления и лыжи отлетели в разные стороны, странно мелькнув на фоне зеленой травы. Незадачливый лыжник сел, хлопая глазами и разглядывая свои штаны, порванные по швам.

Прошло четыре года, четыре лыжных сезона.

Каждую осень Володя с друзьями и другими лыжниками работал на горе, ремонтировал подъемники, ухаживал за трассой спуска, косил траву, в общем, делал все, чтобы зимой, когда снег укроет слоны, с восторгом гонять по ним на лыжах.

Но прошлой осенью, поработав два или три выходных, Володя вдруг пропал.

Сначала на это не обратили внимания, но потом забеспокоились, стали звонить… Однако его то не было дома, то он был на каких-то занятиях, то спал… Только однажды Геннадию удалось поговорить с ним по телефону. Все были огорошены, узнав, что Вовка решил уехать в Австралию и поэтому сейчас нигде не бывает, а усердно учит английский. Однако, истинную причину его отсутствия на горе мы узнали, увы, много позже.

В конце февраля также неожиданно, как и пропал, Вовка объявился на горе: по прежнему жизнерадостный, со смешинкой в глазах, со своим обычным: «Эй, народ!». Только, как всем показалось, был он несколько похудевшим и довольно бледным. Все уже успели подзагореть на зимнем солнце, поэтому пошутили, что когда-то бледность была даже модной. Приехал Вовка не один, а с товарищем, за плечами которого был какой-то мешок.

Поначалу на него даже не обратили внимания. Отметили только, что Вовка катается с ним, показывает трассу. А потом, к удивлению остальных лыжников, этот парень поднялся на канатке, надев за спину свой огромный рюкзак.

На самом верху, в начале трассы спуска, из мешка было извлечено огромное красивое полотнище. Парень деловито раскладывал его на снегу, а Вовка суетливо помогал: распутывал стропы, поддерживал какие-то ремни… Около них останавливались лыжники – всем хотелось посмотреть, что это за чудо. Но ждать не хотелось, и многие скатывались вниз. Они не видели момента старта, им оставалось с восторгом следить за фантастическим полетом храброго лыжника под ярким крылом параплана!

Как же мы удивились, когда этот парень стал готовить к полету Володьку!

– Ну, вперед! – он хлопнул его по плечу и отошел в сторону.

Нет, теперь Вовка нисколько не сомневался, что взлетит и не боялся того, что ждало его: направив лыжи вниз, заскользил по склону. Купол параплана мгновенно наполнился воздухом и поднялся у него за спинной, резко затормозил движение. Вовка усилием рук подал его вперед! Но почему-то купол потащило влево, влево, влево… В какой-то момент полотнище коснулось поверхности снега… Не в силах сопротивляться мощи параплана, Вовка упал! В эти короткие мгновения борьбы он успел подумать: «Все! Не получилось!».

А потом – вот что странно, – не потеряв в этой экстремальной ситуации способности рассуждать, он понял, что параплан поворачивает потому, что его левая рука немного опущена, и он максимально поднял ее и опустил правую!

Купол послушно сменил направление чуть было не прервавшегося полета, поднялся в воздух и неожиданно оторвал Вовку от снега! Стремительно набегавший под лыжи склон вдруг ушел вниз, и Вовка понял, что летит! Летит по-настоящему!

Он скользил над трассой спуска, и набегающий поток воздуха холодил лицо. Внизу, на трассе стояли лыжники и, подняв головы, следили за его полетом.

Вдруг Вовка почувствовал, что его потянуло вверх! И, подчиняясь звериному, вернее орлиному инстинкту, Вовка потянул стропы, и восходящий поток воздуха начал поднимать его выше, выше… Он в упоении сделал три, четыре, пять витков и только тогда обратил внимание, что находится уже выше места, откуда стартовал! Над ним распахнулось такое синее, такое огромное небо! Близкие вершины уже не казались недоступно высокими – это если смотреть на них из долины, из города, они подавляют своим величием! А сейчас, когда он видел их совсем рядом, Вовка чувствовал себя вровень с ними! И это не потоки воздуха, а счастье, наполнявшее всего его, поднимало к вершинам, к облакам, к солнцу!

Когда, рано утром, промаявшись с полчаса, Геннадий все же поднялся, небо было уже совсем светлым. Солнце как будто чего-то ждало, чтобы взойти из-за дальнего горного хребта. Он осторожно, чтобы ненароком не громыхнуть, взял ведра и пошел к роднику. Вода в бетонном кольце была так прозрачна, что если бы не сухая травинка на ее поверхности, то можно было подумать, что воды здесь нет вовсе. Как бы проверяя, Гена коснулся поверхности ладонями, улыбнулся чему-то своему, а потом приложил мокрые ладони к щекам.

В хижине он опять-таки очень осторожно, включил электрическую кофеварку, которая через некоторое время, стала сердито ворчать, выбрасывая маленькие гейзерные струи. И по комнате, где спали его друзья, поплыл густой кофейный запах.

– Человек, кофе! – раздался вдруг Вовкин голос.

Подыгрывая ему, Генка услужливым тоном переспросил:

– Вам в постель?

Набросив на руку полотенце, Геннадий налил в чашку кофе, положил ложечку сахара.

– Ваш кофе, сэр! – здоровенному Генке в пору играть какого-нибудь вышибалу, а не лакея.

– С сахаром?

– Да, сэр.

– Не хочу с сахаром, хочу с молоком! Со сгущенным!

Подражая невозмутимости английского слуги, Гена на деревянную дощечку, в его игре это должен быть серебряный поднос, положил бумажную салфетку, налил еще одну чашку кофе, из почти пустой банки извлек некоторое количество засахаренной густой белой массы. Для завершения картины положил два шоколадных печенья. И опять:

– Ваш кофе, сэр!

– Сколько можно ждать! Старый ты стал, ленивый! А почему печенье шоколадное? Не хочу шоколадного, хочу простого! – закапризничал Вовка. – И почему на подносе, а не на сервировочном столике?

– Ну, знаешь! – возмутился наконец Генка.

– Ладно, ладно, спасибо, Гена! – Вовка поднялся на своей постели, быстро натянул джинсы и, взяв кофе, уселся за стол.

Они сидели за столом друг против друга, не торопясь, пили кофе с печеньем и Вовка делился своим вчерашним:

– Знаешь, Гена, я, наверное, часов до трех не спал! Глаза прикрою – и опять лечу! Как это здорово! Летишь, а все внизу! Не могу передать, что со мной творилось там, в воздухе! – Вовка мечтательно замолчал. – А Паша этот с парапланом оказался моим соседом. Летают они на Чон-Таше. Ну и в других местах… Я его уговорил приехать к нам. Ему понравилась наша гора. – Оглянувшись и понизив голос, Вовка добавил: – Гена, я ведь мечтал стать летчиком. Всю жизнь видел себя в кабине самолета. Да и сейчас иногда представляю, как поднимаю сверхзвуковой истребитель в небо! Но… – Генка почувствовал горечь в голосе Вовки, – пришлось стать инженером-радиоэлектронщиком. Тоже ничего. Бывает интересно.

– Ребята, не поворачивайтесь, мы встаем, – подали голос девушки.

Вслед за ними поднялись и остальные, с шутками и смехом стали умываться, готовить завтрак…

Так началось воскресенье – один из последних дней зимнего сезона, когда радость жизни ощущается через упоительные спуски на лыжах по заснеженным склонам.

Олег нажал клавишу магнитофона, и в комнате зазвучал знакомый хрипловатый голос. Знакомый голос Владимира Высоцкого, знакомые песни … Их уже даже плохо слушают, особенно его шуточные песни. И в комнате продолжался обычный разговор обо всем и ни о чем. А тут… 
   
    Кто сказал: все сгорело до тла,
    Больше в землю не бросите семя…

Вовка вдруг замолчал, но никто не заметил этого. Закончилась эта песня, зазвучала другая…И в хижину вошла боль страшной войны, которую эти молодые люди не могли знать, но уже в наше время теряли знакомых, друзей в Афгане…

…Он вчера не вернулся из боя!

Защемило сердце, и Вовка прикрыл глаза ладонями.

– Ребята, как вы можете вот так? Слушать и не слышать? Неужели ваше сердце не ощущает вот эту чужую боль?

Все замолчали, пристыженные.

Высоцкий запел:
   
    Я – «Як», истребитель!
    Мотор мой звенит!
    Небо – моя обитель!

Вовка вдруг почувствовал себя в том «Яке». Ярость и напряжение боя вошли в него! Вот боевой разворот и в прицеле – «юнкерс». И Вовка, сжав зубы, бил, бил по нему, снаряды впивались в ненавистные крылья, в ненавистные кресты, пока фашист-ский самолет не вспыхнул и не взорвался!

Вот сзади заходит ко мне «мессершмитт».
    Уйду, я устал от ран!

Обернувшись, увидел позади вражеский истребитель!

Уйти! Во что бы то ни стало оторваться!

Но ухмыляющиеся враги все плотнее окружали его, и уже к нему, к его израненному, истерзанному врагами истребителю тянулись трассирующие следы. Чужие пули и снаряды рвали обшивку его крыльев. И было больно, как будто они попадали прямо в него. Вовка понял, что это, быть может, его последний бой!

– Ну врешь, я еще повоюю! – он резко бросил свой «Як» в такой крутой вираж, что глаза застлала какая-то пелена. – Я все равно выживу!

Послушный его рукам и воле «Як» то круто пикировал, то уходил вверх в такое огромное синее небо, которое неожиданно опрокидывалось, а земля вдруг становилась дыбом! Мотор и серд-це тянули из последних сил! Запредельные перегрузки терзали истребитель и его самого, в глазах темнело, и боль пронзала все тело! Вовка пытался уйти из-под огня! Он сражался, сражался уже из последних сил!

Вдруг предательский удар сзади, в спину, под левую лопатку!

– Как больно!

И тот, который во мне сидел,
    Вдруг ткнулся лицом в стекло.

И сквозь слабеющее сознание он услышал в шлемофоне крик командира:

– Володя, Володя, что с тобой? Володя…

Каким-то последним усилием воли он вернулся к реальности, увидел, как в тумане, встревоженные лица друзей. С трудом встал и, пошатываясь, пошел к двери, на воздух…

Возле самой двери он остановился, повернулся, посмотрел на всех. Тихо сказал:

– Командир… – как будто прося о помощи, и вдруг рухнул на пол.

Его перенесли на диван, пытаясь унять кровь, которая ручьем текла у него из носа.

Андрей завтракал, когда кто-то позвонил в дверь.

– Кто это так рано? – удивился он, открывая, и увидел Геннадия.

Хотел было пошутить по поводу раннего визита, но что-то заставило его остановиться.

– Андрей, Вовка умер! – Генка, большой, сильный Генка, не стесняясь, плакал.

Вовка болел давно, но никому об этом не говорил. Теперь стали понятны и его отговорки о поездке в Австралию, и то, почему его не приняли в летное училище, и его отсутствие на трассе в самые чудесные зимние дни, и то, что иногда он неожиданно ложился на траву, на снег, смущенно улыбаясь: «Что-то голова закружилась»… Ему нужна была операция. Если бы ее сделали года два назад… Но врачи все никак не могли решиться… А когда решились…

Его сердце остановилось через двадцать минут после начала операции…

Похоронили мы Вовку 19 апреля.

Шел последний в этом сезоне снег, как будто вместе со всеми прощался с ним.

Не верилось, что Вовка, такой молодой, так любивший кататься на лыжах, вопреки всему взлетевший в небо… Что его больше нет! Вовка, Вовка, ну как же это?

Глядя на огонь в камине, все также перебирая гитарные струны, Андрей задумчиво проговорил:

– Знаете, ребята, мне жизнь человека представляется звучащим колоколом, колокольчиком. Некоторые звучат громко, но прислушаешься – звук какой-то фальшивый, надтреснутый или… пустой. А Вовкин колокольчик… Негромко, но как чисто он прозвенел. Когда-нибудь мы забудем, как Вовка говорил, сотрется в памяти его голос, лицо, походка… Сохранятся, правда, фотографии, кассета с фильмом – всегда можно будет посмотреть… Но вот ощущение чистоты от звука его колокольчика останется. И мне очень хочется, чтобы этот колокольчик звучал у нас у каждого в сердце, пока мы живы, пока встречаемся здесь, в хижине, пока катаемся на лыжах, пока мы вместе…

– Н,у вот и поминки за нашим столом.
    – Ты знаешь, приятель, давай о другом.
    – Давай, если хочешь. Красивый закат!..

Голос Андрея дрожал, и иногда он замолкал, пытаясь сдержать комок в горле.

А колокольчик, чистый звонкий колокольчик все звенел, звенел…

И Вовка улыбался с фотографии из своего угла хижины.

Скачать книгу "Пора звездопадов"

© Труханов Н.И, 2007. Все права защищены
© Издательство "Литературный Кыргызстан", 2007. Все права защищены