Семеныч

История художественно-легендарного Семеныча…. Ну, кто на море не знает Семеныча? Все стремятся попасть к нему на яхту. Он принимает любых гостей с берега, за плату обучит морехождению, за плату покатает «крутых» клиентов, хлещущих водку в каюте… Только что-то грустное есть в истории Семеныча…

Публикуется по книге: Труханов Николай. Пора звездопадов. – Б.: Литературный Кыргызстан, 2007. – 208 с.

ББК 58.2 (2 Ки)
    Т-56
    ISBN 5-86254-044-x

Мищенкову Вильяму Аполлосович с уважением и любовью

У наших ног накатываются на песок сонные волны. Млечный Путь в чистом ночном небе, усыпанном яркими звездами, пересекает знакомые созвездья. Линия горизонта едва угадывается между черным бархатом неба и морем, несущим нечастые красные, зеленые и белые огоньки далеких судов.

Мы осторожно присаживаемся и трогаем ладонями воду – поздоровались с морем. Мы снова здесь! Мы снова приехали сюда, где бываем почти счастливы, отрешаясь от городских волнений, проблем, суеты, где ходим под парусом на маленьких швертботах...

Какое-то время мы еще стоим молча, прислушиваясь к шепоту волн и падающих звезд, которые то короткими, то длинными штрихами отмечают последние мгновенья своей жизни.

– Может быть, искупаемся? – нарушает тишину Вадим.

Ну вот, взял и все испортил. Ему-то что, он и в моренных озерах у самых ледников купался! Говорят, что ночью вода теплая, но что-то не хочется...

– Мальчики, давайте сначала расположимся, поужинаем, а потом решим, что делать, – тихо, боясь потревожить тишину, предложила Таня.

– Ладно, пойдем, посмотрим, где ночевать будем, – говорю я Вадиму, легонько поворачивая его за плечо в ту сторону, где мы бросили рюкзаки. Место, конечно, неуютное – рядом с забором, но это только на одну ночь.

Мы с Вадимом давно вместе: бывали на вершинах, бывали в многодневных походах в тайге, в горах... Поэтому, выбрав место, быстро поставили палатку, раскатали в ней, подсвечивая фонариком, коврики-кариматы, пуховые спальники.

– Знаете что? – говорит Вадим. – А давайте пойдем на пирс, там и перекусим. Там светло, да и на скамейке удобнее.

Я достаю пакет с пирожками и булочками, Вадим – термос с чаем.

– Володя, Вадим, что лучше взять: консервы или колбасу? – перекладывая продукты в углу палатки, спрашивает Таня.

– Возьми колбасу. Банку-то чем там откроешь?

Через дыру в заборе пролазим на территорию пансионата, где работает летом Семеныч, удивительнейший человек: знаток моря и кораблей, морских историй и традиций. Мы ездим к нему с Вадимом четвертый год и уже подружились с ним. Мне кажется, что и он привязался к нам. Может быть, из-за того, что мы сразу влюбились в швертботы, яхты, паруса... Ну и, конечно, помогали ему по работе в эллинге, в ремонте его флота, не чурались грязной работы. И все же мы постеснялись завалиться к нему в столь позднее время, и поэтому решили заночевать за пределами его владений, а уж завтра... А завтра будет видно.

Под ногами скрипит песок. Мы, не торопясь, идем мимо сиротливых грибков и брошенных лежаков к пирсу, который далеко выдается в море.

Метрах в тридцати от пирса из воды торчит рукотворный, сложенный из камней, остров. Со стороны моря там есть уютный грот-пещера. И хотя этот островок с гротом, созданный по проекту Семеныча, стал достопримечательностью пансионата, он иногда добавляет хлопот автору: бывает, что парочки, уединяясь в пещере, увлекались и не замечали, что их лодка уже уплыла.

На пирсе мы располагаемся на лавочке около того места, где в полусне слегка покачивается на пологой волне большая крейсерская яхта – гордость и любовь Семеныча. Яхта освещена прожектором с высокого эллинга, и видно, что на ней все прибрано, грот аккуратно увязан на гике и зачехлен, свободные концы свернуты в тугие спиральные круги. В этой аккуратности – весь Семеныч.

– Ого, какая большая! – удивляется и восхищается Таня.

– Это крейсерская яхта. Она может много дней ходить в море, не подходя к берегу. Там можно спать, готовить.

– А как она называется? – конечно же, спрашивает Таня. Почему для женщин так важно название? – И где у нее паруса?

– Эта яхта называется «Невея». А паруса... Ведь чайка, когда садится на воду, складывает крылья. Вот так и яхта. Передний парус – стаксель, снимается совсем, а большой задний парус – грот – опускается, аккуратно укладывается на гике...

– Вот на этом бревне, что от мачты отходит?

– Таня, разве можно гик называть бревном! – мы были оскорблены в наших лучших чувствах. – А паруса у нее огромные: почти девяносто квадратных метров. На яхте восемь спальных мест...

Мы с Вадимом рассказываем Тане о том, как яхтой управляют, что такое такелаж, рангоут, ванты, снасти. Какие паруса надевает яхта, когда уходит в море... Короче, пытаемся блистать перед дамой, произвести на нее впечатление. Наверное, у нас это получается, потому что Таня смотрит на нас широко открытыми глазами.

Вдруг на яхте открылся люк, из него показалась голова и плечи Семеныча:

– Кто здесь? – голос его очень строг, даже какой-то металл в нем: мол, кто это по пирсу шляется? Он не смог разглядеть нас сразу, потому что вылез из каюты, в которой горел свет. А у меня потеплело на душе: наш старый добрый чудесный Семеныч.

– Семеныч, это мы – Володя и Вадим. И еще Таня, подруга наша боевая.

– Ребята, ну что же вы... Что же вы не заходите. Давайте на борт. Давайте. Спускайтесь, – засуетился Семеныч.

Он подтянул яхту вплотную к пирсу и совсем по-молодому перескочил на доски настила, стал обнимать нас. Потом галантно поздоровался с Таней.

Развернутые бутерброды, булочки, что-то там еще – все было снова уложено в пакеты. Мы перебрались через ограждение на палубу, Семеныч подал руку Тане, и она впервые шагнула на яхту. Через люк по крутому трапу в четыре ступеньки мы спустились в каюту, где все нам с Вадимом было уже знакомо, но все же поражало своей миниатюрностью и чрезвычайной продуманностью. Немного пахло свежей краской, видимо, Семеныч что-то подкрашивал.

– Ребята, я чертовски рад, что вы приехали. Где ваши вещи? Да вы просто ненормальные! Ну-ка, давайте перетаскивайтесь! Придумали! Спать черте где, когда здесь на борту все есть. На берегу, в коттеджах, не могу вас устроить, а здесь – пожалуйста!

– Семеныч, да мы и мечтать не могли о таких королевских условиях. Конечно же, мы переберемся, вот только перекусим.

Уснули мы заполночь, вдоволь наговорившись, узнав, что неделю назад уехал после большой гонки экипаж яхты. В свою очередь мы рассказали Семенычу, как зиму катались на лыжах, летали на параплане, как познакомились с Таней на горе.

О, это была отдельная история. Как-то, уже под вечер, когда почти все лыжники разъехались, и на широченной горе осталось всего человек пять-шесть, я умудрился «состыковаться», лоб в лоб сойтись с незнакомой девушкой. В результате мы с ней, крепко обнявшись, упали на снег. Мне-то повезло, а вот девушка ушибла колено. Потом Вадим на руках свез ее в хижину. Так мы и познакомились.

Когда Семеныч попрощался и ушел спать в эллинг, Таня задумчиво произнесла:

– Вы знаете, мальчики, а мне показалось, что Семеныч страшно скучает...

С армии у меня осталась привычка просыпаться сразу, рывком. Раз – и ты уже на ногах, готов действовать, соображать...

Я выглянул в люк: на западе темнело еще не проснувшееся небо, а с востока оно было совсем прозрачным в ожидании нового утра!

Облокотившись об ограждение, на пирсе стоял Семеныч. В руках у него был поражающий своими размерами бинокль. И в этот бинокль он разглядывал горизонт и далекий-далекий мыс, как будто висящий в утреннем воздухе низко над зеркалом абсолютно спокойного моря.

– Ты что, Володя, соскочил? – оглянулся на меня Семеныч. – Еще очень рано.

– Привычка. Да и хочется солнце встретить. Зарядку надо сделать, размяться, искупаться, пока народ не проснулся, – я потянул канат, которым яхта была пришвартована, и когда расстояние стало достаточно мало, перепрыгнул с палубы яхты на доски пирса.

– А я уже искупался. Володя, я вот что подумал. А не попробовать ли нам выйти в море! В прошлом году вы с Вадимом, когда был экипаж, выходили ведь на прогулку. Думаю, что втроем справимся. – Семеныч опять оглядывал горизонт в свой двадцатикратный бинокль. – Ты не давай им долго спать. После завтрака готовьте яхту: долейте анкер пресной водой, заведите стаксель, грот расчехлите. Да, подведите яхту вплотную к пирсу, может быть, пассажиров возьмем.

Догадывался ли Семеныч, что для нас с Вадимом такой выход – это огромное удовольствие. Ну, где-то близко со счастьем!

Когда мы завтракали, расположившись за столом в каюте, Таня сказала:

– А мне понравилось ночевать здесь! Я даже не ожидала, что будет так здорово! Плавно так, легонько покачивает! Как в колыбельке! Очень приятно засыпать.

– Мне тоже нравится ночевать на яхте, – сказал Семеныч. – А что у нас напоследок?

– Да мы решили утром обойтись чаем. Или лучше кофе? – Таня, понимая, что понравилась Семенычу, все же хотела ему угодить.

– Если можно, кофе, пожалуйста, – попросил Семеныч.

Долго ли приготовить кофе, когда он растворимый без остатка, когда на столе полный чайник кипятка и открытая банка сгущенки. Таня, улыбаясь, подвинула Семенычу кружку с кофе, но, увидев недовольство на его лице, растерянно посмотрела на Вадима.

Вадим засмеялся:

– Мы забыли тебе, Таня, сказать, что Семеныч пьет только из «адмиральского» стакана с подстаканником.

На нашу иронию Семеныч не обращал внимания. И, кажется, всерьез считал, что пить чай, ну и все остальное, из стакана с подстаканником – это по-адмиральски.

Таня осталась внизу мыть посуду, а мы втроем поднялись наверх. У Вадима, да, наверное, и у меня, в предвкушении выхода в море светились счастьем глаза. Может быть, Семеныч и посмеивался над нашей восторженностью, но, я знаю, он тоже любит парус, поэтому и решился выйти в море с экипажем всего из трех человек. Таня не в счет, она – юнга.

– Ребята, нас мало и выход будет непрост. Вадим, ты покрепче – выберешь якорь. Володя, по моей команде поднимешь стаксель. Проверь перед этим, отданы ли стаксель-шкоты, а то наберем ход, а якорь не успеем выбрать. Все со смеху поумирают. Как только Володя поднимет стаксель, сразу оба на грот. Как можно быстрее его поднимайте. Передняя кромка грота в пазу слегка затирает. Так что повнимательнее. Все ясно?

Вадим не удержался и, улыбаясь, выдал по-солдатски:

– Так точно, товарищ капитан дальнего плаванья!

– Не ерничай, – Семеныч оставался серьезным. – Имейте в виду: у нас пассажиры. Группа немецких туристов. Да, и оденьтесь поприличнее. Особенно ты, Вадим! Что ты в рванье-то ходишь?!

Действительно, на Вадиме были порванные шорты, протертые на пятой точке, и рваная футболка неопределенного цвета. Нужно знать Вадима: когда он на природе, то выглядит каким-то бомжем. А в городе, на работе, он всегда наглажен, всегда одет в идеально сидящий на нем строгий костюм. И после выездов на пикники, его часто даже не узнавали в коридорах нашего КБ.

– Что же мне, смокинг надеть?! – огрызнулся Вадим.

Семеныч усмехнулся:

– К сведению: смокинг – костюм исключительно вечерний! И надевать его днем – дурной тон! Таня, – позвал он нашу подругу, – а тебя я попрошу проверить: хватит ли посуды. Их будет пять-шесть человек. И еще гид. Ну и мы. Подумай, пожалуйста, что можно будет подать к чаю. Бутерброды, печенье... В общем, сообрази. Да, и еще. Гид группы сказал, что они заплатят за прогулку. Немного.

Для меня было оглушительной новостью, что Семеныч получает плату за то, что вывозит отдыхающих. Я никак не мог увязать любимое дело с вторгшимися, вломившимися в нашу жизнь рыночными отношениями. Пока мы таскали ведрами воду и заливали ее через узкое отверстие в палубе в анкер, мне некогда было подумать о том, что я узнал о Семеныче, а когда Вадим спустились в каюту за парусом, я остался у носовых релингов и стал «пережевывать» мое открытие Семеныча: «Неужели он берет деньги за эти выходы? Как же так? Впрочем, для него выходы в море на яхте – дело привычное, может быть, даже приевшееся. Это ведь его работа. Вернее, его маленький бизнес. Но... мне казалось, что все это для него – просто удовольствие, что вывозит он всех этих туристов «из любви к искусству», то есть к парусу!».

Мои мысли ненадолго прервал выброшенный через носовой люк мешок со стакселем. Я его даже не распаковал, когда Вадим поднялся на палубу.

– Ты что задумался? Давай, быстренько вытряхивай. А то попадет от Семеныча.

Вдвоем мы быстро завели стаксель, разобрали шкоты. Потом расчехлили грот. И в это время на аллее около эллинга показался Семеныч во главе группы. Мы смотрели на приближающихся людей и пытались понять: чем же они отличаются от нас?

– Точно такие же, как мы, только без хвостов, – изящно подытожил Вадим.

Семеныч, увидев, что мы смотрим в их сторону, погрозил нам кулаком.

– Что это он? – Вадим недоуменно посмотрел на меня. – Слушай, мы же яхту не подвели!

Быстро подтянули швартовые канаты и закрепили их так, что яхта почти касалась пирса. Помогая дамам перейти на борт, мы подавали им руки. В ответ слышали:

– Danke schon!

Вспомнилась школа, учительница немецкого Раиса Абрамовна, и, подчиняясь какому-то порыву, я сказал:

– Bitte schon!

Последним шагнул на яхту Семеныч. Быстро проверив нашу работу, он не сделал ни одного замечания. Видимо, мы уже кое-чему научились у него.

– Вадим, на якорь. Володя, отдай швартовы и на стаксель.

Семеныч преобразился: не было обычной суетливости, команды отдавались негромко, но четко. Куда девалась его некоторая сутулость – сейчас он, распрямившись, уверенно держал рукой румпель, успевал проанализировать всю меняющуюся ситуацию: как поднимаются паруса, выбран ли якорь, положение судна, отходящего от пирса... Наверное, красив любой человек, который делает любимое дело!

Яхта постепенно оделась с нашей помощью парусами и, разбивая форштевнем волну, пошла от берега в море. К рулю встал Вадим, а Семеныч спустился в каюту – заполнить вахтенный журнал. Через несколько минут он поднялся в кокпит.

– Вадим, курс? – и, услышав ответ Вадима, сверившись с картой, остался доволен.

Яхта заметно прибавила ход. Она мчалась, как выпущенный на волю мустанг, которого долго держали в неволе. Каждая снасть, каждая частица ее, казалось, дрожала от напряжения и стремления вперед. Огромные тугие паруса были наполнены ветром, яхта сильно кренилась.

Немцы заволновались. Семеныч через гида предложил им разместиться на наветренном борту и объяснил, что наше судно напоминает детскую игрушку неваляшку: как ее ни наклоняй, она все равно поднимается.

Освоившись, немцы «зачирикали» между собой. Я улавливал лишь отдельные слова, которые не складывались в осмысленный текст. Иногда кое-кто из них, улыбаясь, обращался и к нам. Только с третьего раза я понял вопрос, который мне настойчиво задавала одна немолодая немка:

– Вы здесь работаете?

Я ответил ей по-немецки, но, понятно, с сильным русским акцентом, благо, что слова были знакомы и просты:

– Nein, ich arbeite als lngenieur im Werke in derStadt. Aber ich liebe Jacht und Bergschi sehr! (Нет, я работаю инженером на заводе в городе. Но я очень люблю яхты и горные лыжи!)

– Bergschi? – по недоуменному лицу собеседницы я видел, что она не поняла меня. Тогда я, повторив, «Bergschi», показал рукой извилистый спуск.

– A, Alpine! – догадалась немка.

– Володя, обрати внимание на Семеныча, – прервала наш разговор Таня. – Он что, знает немецкий?

Я прислушался. Нет, Семеныч говорил не по-немецки. В окружении двух немцев Семеныч что-то объяснял им... на английском! Ну, Семеныч, силен!

Примерно через час Таня спустилась вниз приготовить чай, но скоро опять поднялась на палубу и, смущаясь, сообщила Семенычу, что у нас очень мало сахара. Точнее, его практически нет. Но есть варенье клубничное и малиновое. И сгущенка тоже.

– Ну, сейчас ей влетит, – подумалось мне, – ее же просили посмотреть, приготовить все к чаю.

Но Семеныч и здесь оказался на высоте. Он обратился к гиду и спокойно сообщил ему, что через несколько минут пассажирам будет предложен чай без сахара, но с вареньем.

Гид что-то сказал нашим гостям, но мне резануло слух сочетание «...kein Zucker». Во мне вдруг «взыграл» патриотизм, из подсознания всплыли нужные слова и, удивляясь самому себе, я сказал громко, чтобы слышали немцы:

– Warum sagen sie: kein Zucker? Wir sind in Mittellasien geboren und trinken Tee ohne Zucker immer. «Ohne»! А не «kein»! (Почему сказали: нет сахара? Мы родились в Средней Азии и пьем чай без сахара всегда! Без, а не нет)

Конечно, я бессовестно врал, что «всегда без сахара», сам люблю, чтоб сладко было, но с каким уважением посмотрели на меня немцы! Да и Семеныч, когда я ему перевел, показал втихаря большой палец: мол, молодец.

Мы обогнули далекий скалистый остров, похожий на куб – такая плоская у него была вершина. Потом ушли еще дальше в море, спустили паруса и предложили немцам искупаться. Немцы опять что-то оживленно «почирикали», и гид сказал, что здесь купаться страшно, уж больно синяя вода. Мы с Вадимом попытались подать пример, ныряя с носовых релингов, но нас никто не поддержал. Тогда под одним стакселем наш маленький экипаж перевел яхту к островку. Якорь бросили, когда сквозь зеленоватую воду стало просматриваться дно, а до берега оставалось метров двадцать.

И вот здесь-то наши гости порезвились! Плавали наперегонки, брызгались, визжали, ныряли... Кто-то достал с песчаного дна краба. Недовольный бесцеремонностью, с которой его выдернули из родной стихии, краб сердито шевелил лапами и клешнями, его вынуждены были выпустить. Потом мы гонялись за ним, ныряя в ластах и маске. А краб боком убегал от ныряльщиков по дну. И вдруг он пропал. Исчез.

– Покажи им, как крабы прячутся, – попросил меня Семеныч.

Знаками я позвал очередного ныряльщика к самому дну, где кроме песка ничего не было: ни камешка, ни зарослей водорослей. И только кое-где из песка струились почти эфемерные зеленые кустики. Я потыкал пальцем песок в том месте, где прицепилась зелень. И оттуда, из песка, вылез краб, на панцире которого и жила водоросль, и побежал по дну. О, какой восторг вызвало это у моего напарника. Как оживленно он рассказывал об этом, когда мы всплыли!

Рейс завершился перед самым обедом. При подходе управление яхтой взял в свои руки Семеныч. Мы с Вадимом сначала убрали грот, прихватив его на гике короткими концами. В нужный момент Семеныч положил руль на борт, и яхта по плавной дуге, теряя ход, пошла к пирсу. В это время я снял стопор с лебедки, и стаксель «посыпался» вниз. Я едва успел подхватить огромное полотнище паруса. Семеныч так рассчитал циркуляцию, что яхта, едва коснувшись бортом пирса, остановилась. Немцы зааплодировали: действительно подход получился удивительно красивым, видимо, Семеныч был в ударе!

Потом мы все вместе сфотографировались на борту яхты. Наши гости оказались очень обязательными людьми, и у Семеныча теперь хранится та фотография.

После обеда у нас был еще один выход: катали «своих» отдыхающих, каких-то троих толстых начальников. Еще на борт поднялись, ну, скажем, их молодые подруги, да суетящийся помощник-«шестерка».

Не люблю я такую публику. Гонору много, а интеллект, чаще всего, у них... «на уровне табуретки». Вот и сейчас, с трудом вспоминая по нескольку строчек из популярных песен о море, громко и чрезвычайно фальшиво напевая их, они по-лошадиному ржали. И при этом были весьма довольны собой.

В открытый люк видно было, как «шестерка» достал из пакетов какую-то еду, две бутылки водки. Хорошо, я догадался посоветовать Тане, чтобы она, сославшись на то, что ее укачало, осталась на берегу. А то пришлось бы «прислуживать» им!

Суетливый помощник, выглянув в люк из каюты, пригласил своих боссов к столу, а те уже стали звать с собой Семеныча.

– Ребята, я посижу немного с ними, а вы держите курс вон на то облако. Сколько там на компасе? Вот так и держите.

Он начал спускаться в каюту. Но, обернувшись, снова вылез в кокпит, подошел к нам с Вадимом и, понизив голос, сказал:

– Вы что, злитесь? Не надо! Если есть возможность, то с таких надо драть по полной мере. А вы не вступайте с ними в контакт, вы экипаж. А уж я как-нибудь перетерплю.

Паруса надувал свежий ветер, яхта шла по слегка волнующейся поверхности моря. Кое-где иногда мелькали на волнах белые барашки. Радоваться бы. Но настроение отравляли те, кто сидел за столом в каюте, которую мы считали своей. Вадим тоже был не в настроении: лежал на палубе около меня с закрытыми глазами.

Вдруг он поднялся. На его лице заиграла хитрая улыбка. Он накинул стаксель-шкот на лебедку и выбрал парус втугую. Потом, сколько мог, выбрал грота-шкот. После этого вода запела за бортом, а сама яхта, сильно накренившись, буквально полетела. И мы ощущали этот полет!

Но в каюте послышалось падение стаканов, женский визг, какие-то нечленораздельные возгласы... Из люка выскочил Семеныч, тревожно спросил:

– Что случилось?

Вадим, сделав невинные глазки, ответил:

– Да, наверное, ветер усилился. А курс-то держать нужно.

Семеныч похмыкал, а потом тихонько попросил нас:

– Не хулиганьте, ребята! Распустите паруса! – и добавил: – Потерпите, скоро домой. А домой с попутным ветром быстро дойдем.

Естественно, по возвращении мы не услышали от наших гостей слов благодарности, да и не ждали их. И рук дамам не подавали. Может быть, я максималист, но мне такие пассажиры противны. И только любовь к парусам пересиливает и заставляет терпеть их.

И все-таки уборка мало кому доставляет удовольствие. Даже женщинам. Но на этот раз мы с Вадимом, даже не ломая себя, выдраили палубу яхты, промыли и протерли все в каюте с особым настроением: не должно остаться и следа от такой компании.

Солнце стояло еще очень высоко, ужин не скоро, разбора похода не было. Вадим с Таней решили искупаться. Звали меня, но я отказался. Когда они, два красивых человечка, отошли от пирса подальше, Семеныч, опять разглядывая в свой огромный бинокль горизонт, сказал:

– Уведет он ее у тебя!

Прости, Семеныч, но ни с кем я не могу поделиться своим личным, своей болью. И, чтобы сразу закрыть тему, я ответил:

– Так и должно быть!

Как обычно, после ужина мы просто сидели, разговаривали и попивали чаек. И вдруг Таня обратила внимание на синяк под глазом у Вадима. Он долго отнекивался, а потом все же рассказал:

– Иду я по пансионату, по дальней аллее. Ну, вы знаете: там деревья большие, как-то сумрачно даже. И, несмотря на тень, все же жарко. И вдруг слышу из одного коттеджа, мимо которого как раз проходил, истошный крик: «Люди! Помогите! Спасите!». Что такое, думаю? А у самого – холодок у сердца! Беру дубину, подхожу к домику, рывком открываю дверь. Кричу: «Не двигаться!». А там... ну, не совсем одетые из-за жары тетки смотрят по видику «Бриллиантовую руку». И как раз тот эпизод, где Миронов размахивает своим оригинальным флагом. Ну, естественно – визг! Одна женщина чем-то даже запустила в меня. А увернуться я не успел. Видимо, обалдел маленько.

Ох, и хохотали же мы, представляя в картинках, как это происходило! Семеныч даже слезы вытирал.

– Вы меня сегодня во время второго похода тоже повеселили! Когда по столу поехал стакан с водкой, одна из дам попыталась его схватить, но при этом опрокинула кружку с томатным соком на другую. Та взвизгнула и врезала первой. А я быстренько наверх, чтоб не видеть этого безобразия. Но, вообще-то, не ожидал от вас!

– Да пошли они...! Мы не обязаны создавать им комфортные условия. Пусть приспосабливаются! Да и вообще, не фига «водку пьянствовать» на борту! Вон, на берегу сколько злачных мест! – таким возмущенным Вадима я еще не видел. – То ли дело немцы! Чинно, благородно! Приятнейшие, интеллигентные люди!

– Кстати, об утреннем походе. Справились мы очень неплохо. Вадим – молодец, так удержал яхту за якорный конец, что мы буквально притерлись к пирсу! – Семеныч явно скромничал. – А ты, Володя, едва не упустил стаксель. Попроворнее надо быть! Я понимаю, что нужен был еще один человечек... И с сахаром обошлось. Как ты по-немецки-то ввернул! Очень хорошо! А вообще-то, язык знать надо!

– Язык врага? – ляпнул я и понял, что сказал глупость.

Видимо, у Семеныча с войной что-то связано, потому что он долго молчал.

– Немцы были врагами во время войны. И то – не все. А сейчас это простые люди с обыкновенными жизненными интересами. И, может быть, кто-то из них тоже потерял в той войне близких, – никогда так тяжело не говорил Семеныч.

– Но, согласитесь, не сравнить, сколько погибло немцев и сколько – наших. А скольких они замучили, расстреляли, повесили!

– Что вы, мальчики, знаете о войне?! Не эти немцы мучили и убивали! – Семеныч опять надолго замолчал. – Нет у меня ненависти к этим немцам. К этим, но не к тем, в серой или черной военной форме...

Я родился через несколько лет после окончания войны, но очень остро чувствую, переживаю те события, когда смотрю фильмы о войне, умные фильмы, или когда слушаю песни Высоцкого, Окуджавы.

И вот сейчас как-то защемило сердце. Так было со мной в Хатыни и на Пискаревском кладбище в Ленинграде. Меня считают слишком эмоциональным. Наверное, так оно и есть. И хоть лет уже прошло с тех пор много, но боль у меня осталась. На генетическом уровне, что ли.

Семеныч поднялся, открыл шкаф, достал булку черного хлеба, подал ее Тане, бросил коротко:

– Нарежь!

Потом достал граненые стаканы и бутылку водки. И почему-то у меня не появилось протеста. Он налил водку в три стакана, посмотрел вопросительно на Таню, – Таня кивнула, – налил и ей. Налив немного в пятый стакан, Семеныч вдруг остановился. Взглянул на меня и передал бутылку мне. Я понял Семеныча и тоже налил чуть-чуть, передал бутылку Вадиму. Остальное долила Таня. Сверху на стакан Семеныч положил кусочек хлеба.

Не сговариваясь, мы поднялись, постояли молча. Видно, и нас, рожденных после Победы, будет еще догонять та война!

– За тех, кто не дожил до Победы!

– За всех погибших!

– Вечная им память!

– За то, что б сердце не черствело! – тихо добавила Таня.

В прошлом году, когда виндсерферы появились у Семеныча, он чрезвычайно доходчиво объяснил мне принцип управления ими. Все повороты делались путем перемещения паруса или вперед, к носу, и тогда доска «уходит» от ветра, или к корме, и тогда она «приводится». Так уж получилось, что при несильном ветре я быстро освоил это удивительное хождение на доске под парусом.

И вот теперь Вадим попросил показать ему, как управлять этим «аппаратом». Ну, я ему рассказал, показал маленько. Вадим надел спасательный жилет и попробовал встать на доску. Горнолыжная подготовка здорово помогает держать равновесие, а сил Вадиму не занимать. Поэтому для него не стало проблемой поднять из воды тяжелый парус, в котором было много воды. Мы с Таней вертелись возле Вадима на лодке, и я подавал ему время от времени советы. Только я не учел, что ветер усилился, а техники у Вадима еще не было никакой. И попытки взять ветер и удержать парус одними руками приводили к падению в воду, откуда Вадим снова выскакивал на доску, как будто его кто выталкивал.

Закончилось это тем, что он замерз и предложил мне поменяться.

– Сейчас вы увидите, что такое виндсерфинг! Посмотрите, как надо ходить на доске!

Я привычно поднял из воды парус, подержал его некоторое время во флюгерном положении, а потом развернул, взявшись за гик. И смог удержать его в руках всего четыре или пять секунд. Но ветер был сильнее меня. И парус упал в воду.

Так и пошло: я вытаскивал парус из воды, поднимал его, удерживал какое-то время, а потом снова, не справившись с ветром, ронял. Увлекшись борьбой, я не видел моря, неба, лодки с Вадимом и Таней. Мне очень хотелось красиво вернуться к пирсу на доске под парусом.

Когда я в очередной раз вылез из воды на доску, то услышал за своей спиной:

– Да в гробу бы я видал гоняться за тобой по всему морю!

Оказывается, за то время, пока я удерживал парус, легкая пенопластовая доска уходила далеко от лодки, Вадим отчаянно греб, пытаясь достать меня. А когда почти догонял, я уже поднимал парус и снова быстро уходил далеко от друзей.

Было очень стыдно за свое пижонство. Я сдался. Мы возвращались к пирсу. Вадим и я гребли, а Таня, сидя на корме, придерживала доску с лежащим на ней поперек парусом. Времени у Вадима и Тани было вдоволь, чтобы поиздеваться надо мной. Ох, и досталось же мне!

– К Семенычу кто-то приехал, – вдруг сказала Таня. – Вон на пирсе.

Мы с Вадимом обернулись. Я узнал его. Оживленно беседуя и иногда поглядывая в нашу сторону, рядом с Семенычем стоял Борис.

К Борису у меня сложное отношение. Он рано пошел работать. Жил у бабки, без родителей. В институт поступил, блестяще сдав вступительные экзамены. Там мы и познакомились и даже подружились. Тогда он был веселым, остроумным и общительным парнем. В компаниях, на вечеринках на его фоне остальные даже как-то «бледнели». Может быть, тогда и развилась в нем какая-то категоричность суждений и неприятие мнений окружающих, стремление блеснуть даже поверхностными знаниями.

Потом мы вместе попали работать на один завод. Он достаточно быстро вырос как специалист. Даже «авторское» получил в составе коллектива. В течение еще нескольких лет после института продолжал заниматься плаваньем. Стал кандидатом в мастера спорта. Я его очень уважал. Только благодаря своим способностям он добился того, что имел.

Но с годами Борис стал как-то меняться. Впрочем, меняются все. Но не только я заметил, что он стал мало общаться с коллегами, такими же конструкторами, которые были, пожалуй, посильнее его. Предпочитал руководителей. Когда бывали «коммунистические субботники» и все выполняли общую работу, он, показывая, что очень занят, ходил к начальству с бумагами. Потом и дружить стал с теми, от кого зависела его карьера. К остальным выказывал дружеское расположение, только если что-то хотел получить.

С минуту мы с Вадимом гребли молча.

– Теперь я понимаю, почему он так со мной разговаривал перед нашим отъездом сюда. – Вадим перестал грести. – Ты знаешь, я был удивлен. Обычно Борис со мной только здоровался, и то, просто буркнув, «Привет». А тут был сама любезность. Улыбался, шутил, расспрашивал: часто ли мы в пансионат ездим, как добираемся, где пансионат находится. Видимо, кто-то рассказал ему, что мы едем к Семенычу... Я никак не мог подумать, что он вот так запросто, непрошено приедет сюда. И ведь не сказал, что хотел бы поехать с нами.

Да, в этом был весь теперешний Борис. Я пожал плечами:

– Может быть, он был занят. Может быть, только сегодня решил поехать, – я пытался оправдать Бориса, хотя знал, что он просто не хотел, чтобы в его машине был еще кто-то.

– Володя, Вадим, привет! – раздалось с пирса, когда мы были на подходе.

Я вежливо в ответ помахал ему рукой.

После того как мы вытащили на берег лодку, виндсерфер и парус, к нам подошли Семеныч с Борисом.

– Ну, как отдыхается? – Борис был в своем репертуаре – так и излучал дружелюбие.

– Нормально, уже оморячились. А ты как сюда попал? – мне хотелось, чтобы Семеныч понял, что Борис нам чужой.

– Приехал к вам, к своим друзьям. Вот познакомился с Семенычем. Он пообещал научить управлять швертботом, виндсерфером, яхтой, научить пить пиратский ром.

– Где ж его здесь найдешь? Мы ж не на Карибских островах!

– А я с собой привез! Настоящий ямайский ром. Семеныч, как думаешь, на всех одной бутылки хватит? – резануло слух это обращение на «ты» к человеку едва-едва знакомому, это панибратство.

Но Семеныч, да что это с ним, как-то польщено улыбался. Было видно, что Борис его чем-то покорил.

– Ну, ладно, давайте, заносите доску и парус... В общем, вы знаете, что делать. – Семеныч пошел в эллинг, Борис вслед за ним. По-другому он и не мог. Впрочем, это же он не специально. Он просто не задумывается, что нужно, вернее, можно, кому-то помочь. Впрочем, Бог с ним, мы и сами справимся.

Во время ужина Борис и вправду достал бутылку рома. Я не любитель спиртного, тем более крепких напитков. Вадим и Таня тоже отказались. Встречи с Семенычем мы обычно отмечаем просто бутылкой шампанского.

– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! – произнеся эту банальную, глупейшую фразу, Борис разлил ром в кружки.

– Семеныч, а я вот слышал, что в старые времена с парусными кораблями происходили разные таинственные истории. Может, что-нибудь расскажешь? Ну, про «Марию-Целесту», например.

Мне продолжало резать слух это «ты», но изменить такое обращение мог только Семеныч, а он, слегка опьянев от рома, не замечал панибратства. Кроме того, для него любой человек, который интересовался парусниками, был уже близок. Но он не знал Бориса! Для Бориса это был просто прием добиться желаемого.

Семеныч рассказал о паруснике, который нашли в открытом океане, абсолютно целым, но без экипажа. Океаны и моря хранят свои тайны! История действительно таинственная, и каждый мог додумывать ее, как хотел... А Борис меня опять поразил: где, когда он мог услышать о «Марии-Целесте»? Впрочем, ему, как любителю «домашних заготовок», ничего не стоило специально порыться в литературе.

Утро нового дня было таким же, как и все остальные: зарядка и купание на самом восходе солнца. И как всегда по утрам, Семеныч оглядывал горизонт в свой огромный бинокль, словно будто ожидал кого-то. Когда мы завтракали, он сказал:

– Сегодня можно будет посмотреть бесплатное цирковое представление. Вчера этот цирк был в соседнем пансионате, а сегодня будет у нас.

Кто ж не любит цирк?! Но вот слово «бесплатное» нас насторожило, и Таня решила уточнить:

– А когда, вечером?

– Нет, сразу после завтрака к отдыхающим этот цирк и приедет. В смысле – фотограф.

– Так цирк или фотограф? – мы уже ничего не понимали.

Все встало на свои места, когда по асфальтированной дорожке близко к пляжу подъехал «Запорожец». Но что это была за машина: разукрашенная яркими наклейками, с крупной, яркой надписью RALLY, по бокам олени – эмблема «Волги», впереди – звезда «Мерседеса» и надпись Jeep, сзади на капоте двигателя – Nissan 4WD и еще украшения в виде каких-то хромированных крылышек!

– Тоже мне, мафиоза! – фыркает Борис.

– Почему ты думаешь, что это «мафиоза»? – едва ли не впервые обращается Таня к Борису. Потом она скажет мне, что Борис ей сразу не понравился: и симпатичный, и остроумный, но… фальшь чувствовалась.

– Номер у него зеркальный. Видишь: 34-43. Такие себе обычно «мафиози» или «крутые» ставят.

Вышел из «Запорожца» мужик с кофром, в котором обычно бывает фотоаппаратура. Не торопясь, он открыл багажник, кофр уложил туда. Походил вокруг машины... Было видно, что он чего-то ждет. Понемногу собрался народ. И только тогда этот фотограф стал вытаскивать из салона «экзотическую» натуру – осла! Естественно, осел упирался, на то он и осел, и не желал выходить из салона. Мужик тянул за уздечку, морда у животного вытягивалась и, казалось, шея вот-вот порвется, осел мотал головой и истошно орал. Крохотный автомобильчик мотало так, что, казалось, еще чуть-чуть – и он развалится. Зрители хохотали, некоторые вытирали платочком глаза. Комментариев и советов хватало:

– Грубиян, его вежливо нужно просить выйти!

– Надо же, ослы в автомобилях ездят! – сквозь смех говорила одна женщина.

– Ну, их много на дорогах, – глубокомысленно изрек кто-то.

– Заметили, как точно он рассчитывает? Как на публику работает? – Семеныч веселился так же, как и мы. – А вечером запихивает осла обратно. Тоже зрелище! И так каждый день.– Семеныч постоял еще немного, а потом, направившись к эллингу, сказал: – Володя, минут через двадцать надо будет вооружить швертботы.

Привычная работа: перетащить корпуса легких одноместных швертботов «Луч» из эллинга к самой воде, установить мачты, расправить паруса, завести шкоты... Это мы уже делали сами, без Семеныча, который подошел к нам лишь под конец работы, проверил, как обычно, все ли мы сделали правильно. А потом сказал:

– Барометр падает. Если начнется шторм, «Невею» придется уводить в Сосновскую бухту и там ночевать. А здесь все останется без присмотра. Какой болван выбрал место для пансионата?! Берег совершенно не защищен от ветра, прибоя и шторма!

Я знал Сосновскую бухту и поэтому предложил:

– Семеныч, ведь мы втроем сможем увести ее туда и поставить на якорь. Потом Борис подъедет к бухте на своем драндулете, заберет вас. А мы там переночуем. Закончится шторм – вернетесь с ним и приведем яхту обратно, – я не видел проблемы, правда, еще не знал, как к этому отнесется Борис.

– Добро! Если будет опасность шторма, так и сделаем! – подумав, оценил мое предложение Семеныч. – Давайте, ребята, вооружайте и «Финны».

Это были два новых швертбота в составе флота Семеныча. Они так же, как и «Лучи», были одноместными, но более просторными, с большим парусом, более быстроходные.

Когда утреннее безветрие сменилось дневным бризом, мы с Вадимом устроили на них гонку. С нами вместе гонялись еще несколько человек из числа отдыхающих.

Как и на любых парусных регатах, старт давался после маневрирования вдоль стартового створа. Сразу после старта приходилось идти, лавируя против ветра. Это была самая динамичная часть маршрута. Когда идешь круто к ветру, то чувствуется скорость, швертбот кренится, сидеть приходится, откинувшись за борт, подсунув ступни ног под специальные ремни. Одной рукой держишь румпель, в другой – шкот и слушаешь, как бирюзовые искристые струи, обтекая твое суденышко, поют гимн скорости, парусу и ветру!

Все менялось, когда мы, обогнув дальний буй и распустив парус, двигались точно по ветру – курсом фордевинд: казалось, ветер абсолютно стихал, и наступала какая-то безмятежная расслабленность, и мы возлежали в кокпитах, слегка отрабатывая румпелем рысканье суденышка...

А недалеко от пирса крутился «Луч» с Борисом. Семеныч в мегафон подавал ему советы и команды. В общем-то, научиться управлять швертботом несложно. Правда, как и в любом деле, в управлении парусником есть еще много разных мелочей, которые тоже нужно знать.

Пять раз Семеныч давал нам старт! И только одну гонку выиграл я, хотя старт всегда был за мной. Неизменно у финишного створа, то с большим, то с меньшим разрывом оказывался Вадим: он чувствовал ветер и парус! А я все пытался найти какой-то жесткий алгоритм – работа программиста накладывала отпечаток. А здесь чувствовать надо!

В последнюю гонку с нами пошел и Борис. В этот заезд ветер ослаб до минимума, и мы с Вадимом пересели на подветренный борт, чтобы парус принял форму из-за крена швертбота, и хоть чуть-чуть, но тянул. А Борис этой мелочи не знал... Но как ему хотелось победить! Видно было, как он психовал из-за того, что отставал.

Да разве важно, кто побеждает? Это так здорово – управлять летящим над водой парусником!

После обеда мы втроем: Семеныч, Вадим и я, растянув по настилу пирса канаты из полипропилена, накладывали марки из тонкой капроновой бечевки. Концы канатов после этого выглядят очень аккуратными и не лохматятся. Времени, правда, маркировка концов требует очень много, но за разговорами время летело быстро. Кстати, мы узнали, что один такой канат способен выдержать нагрузку в пять тонн.

Борис выпросил у Семеныча лодку, спасательную лодку, которую Семеныч обычно никому не давал, и теперь стоял метрах в ста от берега. Видно было, что с лодки торчат две удочки, время от времени удилища взлетали вверх, но поймал он что-нибудь или нет, мы не знали.

Работа так увлекла нас, что мы и не заметили, как Таня поднялась из каюты яхты в кокпит и подошла к борту.

– Вы что, курсы по вязанию открыли? – пошутила она.

– А вы что, хотите записаться? – я поднял голову... и больше ничего не мог сказать: так великолепно выглядела наша Таня!

Что за создания, эти женщины?! И так-то выглядят эффектно, а наденут еще какую-нибудь тряпочку – и вообще глаз невозможно отвести! А тем более Таня: какая-то теплая, русская красота исходила от нее, от всего ее крепкого тела, от ее светло-русых волос, от свободной, ненапряженной позы и удивительной улыбки! Ну, и еще, конечно, ее яркий купальник: вроде все, как обычно, но кое-где вполне целомудренные вырезы... Мужчины столбенеют! Таня, Таня! Знаешь ли ты сама, как ты хороша! О лучшей подруге жизни я бы и не мечтал, если бы... если бы...

– О! Солидно! – только и смог произнести Вадим.

Конечно же, Таня была довольна произведенным эффектом! И ведь как чувствуют они, женщины, что нравятся! Она улыбнулась нам всем вместе и, одновременно, каждому в отдельности.

– Семеныч, можно я возьму ласты?

У этого старого деда даже морщины разгладились:

– Конечно, возьми. Только там ремешки подтянуть нужно.

Непроизвольно мы проводили Таню восхищенными взглядами.

Таня через несколько минут осторожно, чтобы не намочить волосы, спустилась в воду с кормы яхты.

Когда мы закончили работу, смотали канаты и отнесли их в эллинг, Семеныч обратил наше внимание на Таню: она сидела, подобрав ноги в ластах, на большой красной бочке – плавучем якоре, к которой тянулся канат с «Невеи»:

– Смотрите, а она похожа на русалочку! На ту, что в Копенгагене. Когда мы ходили на «Крузенштерне», я видел ее! Очень похоже!

Семеныч вытащил свой огромный бинокль, опять оглядел море, далекий мыс, потом перевел его на лодки рыбаков и вдруг засмеялся:

– Борис-то наш спит! Ну-ка, принесите мегафон.

И когда принесли мегафон, он прокричал:

– Эй, на «Спасателе»! Давай к берегу!

Видно было, как вздрогнул Борис, как зашевелился, сматывая удочки. Еще через некоторое время он подогнал лодку к берегу.

– Ну, как улов? Сегодня у нас будет уха? – нас ждало разочарование: на дне лодки в воде болталось всего пять или шесть снулых рыбешек.

– Ладно, ребята. Угощу я вас сегодня печеной рыбой по моему собственному рецепту! – пообещал Семеныч.

– А я пойду, посплю. Меня что-то разморило на солнышке. – Борис скрылся в люке яхты.

Пока Семеныч ходил за рыбой, ветер постепенно набрал силу. С моря пошла волна, пока еще не очень большая. Но уже не могло быть и речи, чтобы подвести «Невею» вплотную к пирсу и перебраться на нее. Как не могло быть и речи о том, чтобы увести яхту в Сосновскую бухту. Время было упущено. Море взыграло раньше, чем предполагал Семеныч. Мы вчетвером стояли напротив яхты, ее высокая мачта вычерчивала в пространстве сложные размашистые кривые. В кокпите сидел растерянный Борис.

– Ребята, один он там ничего не сделает. Если можете – прыгайте на борт. Отведите яхту на швартовых концах подальше от пирса, чтоб не побило. Подадим вам канаты. Заведите их через носовую скобу и завяжите за мачту. Нужно, чтобы с наветренной стороны было четыре каната. Сделайте, ребята! – мы понимали Семеныча.

Я подумал, что нужно прыгать, когда яхта будет приближаться к своей верхней или нижней точке на волне. И сразу мягко падать на руки. Во время прыжка ощущения у меня внутри были... ну, такие, как в самолете, провалившемся в воздушную яму. Упав в кокпит, я сразу попытался подняться. Но в это время яхту сильно ударило волной, и я уцепился за гик. Повернув голову, увидел как бы последовательную серию стоп-кадров, на которых до сих пор иногда вижу Вадима, летящего с пирса на борт яхты. Когда прыгал я сам, было не так страшно: палуба яхты – не палуба круизного теплохода, на ней нет ровного свободного места – там установлены лебедки, протянуты снасти... И Вадим, впрочем, мы оба, могли элементарно переломать руки, ноги...

Яхту мотало на волнах, и она ни на секунду не останавливалась в своей дикой пляске!

– Володя, возьми короткий конец и закрепи румпель! – это Семеныч, который видел все сразу, подал команду. – Вадим, Борис, вытравите швартовы с левого борта, а с правого нужно выбрать.

Я не видел, что делали Борис с Вадимом. Все мое внимание было сосредоточено на румпеле – массивной деревяшке, которая со страшной силой билась то вправо, то влево. Это было похоже на то, как мотает головой человек от сильной боли! Когда я попытался, удерживая румпель одной рукой, привязать к нему веревку, то получил такой удар по руке, что какое-то время скрипел зубами, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. И все же я справился с взбесившимся румпелем!

– Борис, прими канат! – прокричал с пирса Семеныч.

Пока еще волны были пологими, без гребешков, но когда они разбивались о форштевень, брызги иногда долетали до кокпита, где мы ловили канаты, переносили их на нос и вместе с Вадимом продергивали их через скобу – полуклюз – и протаскивали к мачте. Наверное, мы все это делали несколько суетливо и завязывали канаты вокруг мачты, как Бог на душу положит. Но потом, утром, Семеныч скажет, что тот узел, который мы завязывали, называется «Рыбацкий штык». Ну, надо же!

– Все, ребята, можете отдыхать. Когда приготовим ужин, передадим вам на борт, – прокричал Семеныч, и они вместе с Таней пошли в эллинг.

А как отдыхать на суденышке, которое то лезет на волну, то скатывается с нее? В шахматы ведь не поиграешь! Вадим и Борис улеглись на мягких боковых диванчиках, а я залег за штурманским местом на лакированной «лавке». Мы надеялись, что скоро нам передадут что-то перекусить, и, конечно же, горячий чай. Не знаю, как там лежали мои спутники, но я, когда яхта лезла на волну, сползал по гладкой поверхности до тех пор, пока ноги не упирались в переборку. Когда же яхта скатывалась с волны, мое тело ползло в другую сторону, пока голова не стукалась в противоположную переборку. В конце концов, мне это надоело, я «расперся» рюкзаком и только тогда задремал.

Разбудил нас голос Семеныча:

– Эй, на «Невее»! Примите посылку!

Мы вылезли в кокпит. Уже смеркалось, но было видно еще хорошо. На небе зажглись первые звезды. Странно было то, что при ясном небе начинался шторм: усилился ветер, волны стали выше.

С пирса нам кинули конец, по которому на блоке в нашу сторону поехал какой-то драный портфель. Если бы Борис не успел перехватить разогнавшийся груз, мне бы здорово досталось по пальцам. В портфеле оказались бутерброды и термос с чаем. Да и что Таня с Семенычем могли еще положить? Не кастрюлю же с борщом!

Впрочем, есть мы и не хотели. Нас подташнивало – начиналась морская болезнь. Мы опять залегли по своим местам. Чувствовалось, что шторм все усиливается: яхту сильно било, дергало на швартовых концах. Тем не менее, я, согревшись в пуховом спальном мешке, уснул...

– Эй, на «Невее»!

Видимо, я был настроен на опасность и мгновенно проснулся. Путаясь в спальнике, вскочил с диванчика, сдернув при этом рюкзак, вслед за Борисом полез по трапу, Вадим был уже наверху. Яхта билась на швартовых концах, ветер свистел в вантах.

– Вадим, два носовых лопнуло! Примите концы! – в голосе Семеныча чувствовалось нарочитое спокойствие. – Наденьте спасжилеты. Не дай Бог, посмывает!

Нет, спасжилеты были совсем не лишними! Когда очередная волна приходила не в такт, она перекатывалась через нос яхты, пробегала бурным потоком вдоль рубки, постепенно скатываясь за борт.

– Где же они могут быть? – думал я, когда раньше всех оказался в каюте. Полез в кладовочку, стал перебирать мешки, на которых были написаны названия парусов: «спинакер», «штормовой стаксель», «генуя»...

– Вовка, вот жилеты, – Борис, подняв крышку бортового дивана, доставал оранжевые жилеты.

Надо же, успел высмотреть, пока был здесь один. А мы-то и не знали, где они хранятся.

Помня заповедь «Поспешай, не торопясь!», Вадим и я, усевшись на диванчики, – стоя невозможно было, – надели и застегнули жилеты так, как учил Семеныч. Хотя чему там было учить?!

Придерживаясь правой рукой за переборку, Борис в левой, опущенной вниз руке держал жилет, и одной ногой безуспешно пытался попасть внутрь! А яхту-то болтало на волне! И он все время промахивался. Так здорово выпившие мужики иногда надевают штаны.

– Борис, не возись! Времени нет! – бросил ему Вадим, поднимаясь по трапу. Я видел: он давился от смеха.

Пока Борис надел жилет и поднялся к нам, мы уже заводили первый канат. Занятые работой, мы мало внимания обращали на то, что творилось вокруг. Я уже тянул конец к мачте, когда нас неожиданно накрыла волна. Меня сбило с ног. Пальцы рук судорожно вцепились в канат. А рокочущей волной меня тащило по палубе. Когда вода схлынула, я оказался у самой мачты.

– Нет худа без добра! – мелькнуло в голове.

Борис что-то бурчал, но я не прислушивался. В четыре руки мы с ним завязывали канат за мачту. Яхта то становилась на дыбы, и Вадим, чтобы не сползти, держался за носовые релинги, то задирала корму, и мы с Борисом повисали на вантах, а Вадим оказывался в яме между двумя водяными валами.

– Почему же порвались канаты? Ведь четыре каната – это уже двадцать тонн. Неужели такие сильные рывки были? – раздумывал вслух Вадим, когда мы в каюте, после завершения аврала, вытирались полотенцами. – А, впрочем, давайте поедим – я проголодался. Да и тошнота прошла.

Мы с аппетитом поглощали Танины бутерброды, запивая горячим чаем. И отогревались постепенно. И уже происходящее не казалось нам таким страшным, и мы смеялись, вспоминая, как по-обезьяньи цеплялись за что попало, когда проходил очередной вал. И только Борис был мрачен и что-то ворчал время от времени.

После того, как мы опять «расползлись» по своим местам, я не переставал размышлять: «Почему же порвались канаты? Почему? Может быть, потому, что все четыре – разной длины и принимают нагрузку по очереди? – я не мог уснуть. – Что-то похожее мы в свое время проходили по сопромату. Вот если бы канат был такой толстый, что мог бы держать четырехкратную нагрузку... Если наши четыре каната свить в один... Такой толстый с пирса нам не подадут, да и в полуклюз он не пройдет... Что же, что же?... Должно же быть решение! Иначе опять канаты порвутся! Если шторм не утихнет, эти канаты так и будут рваться один за другим!».

– Борис, ты спишь? Слушай, а если концы перед тем, как завязывать, пару раз обкручивать вокруг того, что болтается между нами и пирсом. Тогда нагрузка между канатами будет распределяться более равномерно!

Борис что-то сердито ответил, но я не расслышал за грохотом разбивающихся волн и воем ветра. Да мне и не надо было, я понял, что решение найдено!

Спать я уже не мог, пробрался к выходному люку и вылез в него по пояс.

На ясном небе мерцали звезды. А вокруг гремело море! Яхта была похожа на взбесившегося жеребца в стойле, который то встает на дыбы, то подкидывает задом, рвется, но его крепко держит привязь.

И вдруг в черноте штормовой ночи я увидел Семеныча. Он стоял на самом краю пирса, там, где крепились причальные канаты. Ветер рвал с него плащ-накидку. А он стоял и смотрел на яхту, на море, на канаты...

«А ведь он не ложился и может так всю ночь простоять», – подумалось мне и я крикнул:

– Семеныч, все нормально? Может быть, пора отдохнуть!

– Да, все нормально! Отдыхай! – донеслось с пирса.

Семеныч меня не понял.

Часа в два ночи опять порвались два каната. И уже привычно мы надели мокрые, холодные, противные спасжилеты, вылезли на неустойчивую, потерявшую свою надежность палубу и принялись заводить канаты. Шторм не утихал, а, наоборот, усиливался. Также свирепел ветер, все также ярились волны. Но, видимо, уже спало напряжение первого аврала, и можно было оглядеться и оценить происходящее. В свете прожектора отсвечивали гребни волн, горой накатывающиеся на яхту спереди. Жутко было видеть вспухающий накатывающийся вал высоко над головой. Темными, мрачными рядами волны убегали от кормы яхты к берегу и там с грохотом разбивались, далеко выкатываясь на песчаный берег. Но этот берег был почему-то очень близок. Или это казалось!

«Если плавучие якоря поползут, то в любой момент можно ждать удара килем о дно. И тогда все! Из-под обломков яхты не выбраться!» – но своими мыслями я, естественно, не делился ни с кем, я полностью доверился Семенычу.

– Слушай, Вовка, пора сматываться отсюда. Нужно прыгать с кормы к берегу – до него всего метров двадцать-двадцать пять. Разобьет ведь это корыто! А в жилетах элементарно до берега доберемся, – Борис выбрал момент, когда мы были рядом одни.

– Да, тебе хорошо! У тебя все шмотки на берегу. А у меня утонут бинокль, китайский фонарик, спальник пуховой, – и серьезно добавил: – Пока Семеныч не подаст команды, мы с Вадимом отсюда не уйдем!

– Да команды и не будет! Ты что, думаешь, он о нас беспокоится? Ему же важно, чтоб яхту не побило! А на нас ему наплевать!

– Борис, жилет на тебе, можешь еще спасательный круг взять. А мы без команды не покинем судно!

Но команды не было.

Мое предположение оправдалось. Поверив в то, что мы сделали, несколько раз обмотав новыми канатами оставшиеся два, я сразу и крепко уснул. Утром Вадим сказал мне, что шторм стал стихать часа в три. Это он почувствовал по тому, как удары и рывки слабели.

Проснулись мы позднее обычного. Яхта стояла неподвижно, устав от ночной борьбы. С носа свешивались размочаленные концы канатов – следы несостоявшейся трагедии. По пирсу в нашу сторону шел Семеныч. Наверное, и ему удалось чуть-чуть поспать. Вот именно чуть-чуть: выглядел он измученным, глаза ввалились...

– Ну, как вы там? Живы? – Семеныч улыбался. – Спасибо вам! Знаете что? Приезжайте, когда хотите, привозите друзей, сколько хотите. За то, что вы сделали, я у вас в долгу! В эллинге, на яхте, в коттеджах – найду, где разместить! Извините меня за то, что я кричал на вас, когда вы возились, заводя канаты послед-ний раз! И объясните мне, почему канаты перестали рваться, хотя волна даже больше стала. Можете посмотреть на сваях мокрую отметку – метра три с половиной были валы!

Когда я изложил Семенычу свои соображения, он только и сказал:

– Век живи, век учись!

В шутку я сказал, что все время ждал команды: «Покинуть судно», на что Семеныч ответил:

– Суденышко это крепкое, в открытом море может выдержать и не такое. А здесь, у берега все зависело от швартовых канатов.

Борис неожиданно уехал, сославшись на неотложные дела. При этом он сказал, что ходить на яхтах – неинтересно!

– Ну, день походишь, два. А потом надоест.

Но я то понял, что не для него ветер и парус!

А Семеныч все-таки, как и обещал, угостил нас рыбой. Он заворачивал ее в фольгу, присыпая какими-то специями, а потом запекал в углях прогоревшего костра. Очень вкусно! И располагает к долгой неспешной беседе!

А через год мы втроем снова приехали к Семенычу. На этот раз все получилось удачно, и мы приехали днем. Только теперь Вадим и Таня уже были мужем и женой. Их счастье, признаюсь, меня немного согревало. Я радовался за них и вместе с ними.

С рюкзаками и сумками мы прошли сразу к эллингу. Отсюда было видно и слышно, как Семеныч проводит занятия с мальчишками и девчонками. Почему-то сразу обратили внимание на рыжеволосую девчушку, уходящую в море на «Луче». Может быть, потому, что по пирсу бегал мальчишка в оранжевом спасательном жилете и грозил, и кричал девчонке:

– Ну, Пиратка, попадешься ты мне!

«Невеи» у пирса не было. Около эллинга лежали обломки какого-то немаленького судна. Сначала мы не обратили внимания на это. Но потом у меня появилось нехорошее предчувствие.

Отдав команды и поставив задачи, Семеныч направился к эллингу. Увидев нас, заулыбался:

– Как я рад вас видеть опять! Молодцы, что приехали!

Мы тоже были рады его видеть в добром здравии и при любимом деле.

– Семеныч, а что это за ребятишки и почему вон тот мальчишка ругается?

– Да, это Вика, ух и боевая девчонка, увела у него швертбот. Ее Пираткой прозвали! А детенышей мне в этом сезоне буквально навязали. Я сначала отбрыкивался, а потом увлекся. Среди них есть очень славные! Взять ту же Вику-Пиратку!

Услышав, что у Вадима и Тани теперь одна фамилия, поздравил их. На вопрос, что это за обломки у эллинга, он тихо сказал:

– Это все, что осталось от «Невеи». Две недели назад приехал Борис с компанией. Устроил я их в коттедже. Они много пили, в общем, «расслаблялись», как они сами говорили. Здесь, в эллинге, с машиной возились. Как-то раз и я с ними сидел. Пропустили... Вернее, я пропустил шквал. Яхту стукнуло о пирс. Ну, мы все, конечно, прибежали, побросав все на столе. И вы знаете, ребята, они не прыгнули! Никто из них не прыгнул! И он, Борис, не прыгнул! В прошлом году опаснее было. А в этот раз и волны-то не было! Просто очень сильный шквал. Швартовые канаты порвало. И яхту снесло на островок с гротом, будь он не ладен! В общем, яхта легла на грунт. Что мог, я снял с нее. А потом пришел шторм... Это все, что от нее осталось, – повторил Семеныч.

Голос у него дрожал. Он отвернулся и стал смотреть на искрящееся море. Видимо, из-за слепящих бликов на воде на глазах у него появились слезы. Он долго, как мне показалось, молчал, а потом сказал:

– Знаете, ребята, я сейчас по ночам просыпаюсь оттого, что яхта, как собака, тычется мне в ладонь носом! – Он вздохнул и опять повторил: – Это все, что от нее осталось!

– Семеныч, Семеныч! – к нам подлетела группа мальчишек и девчонок, среди которых была и рыжая Пиратка.

– Семеныч, а че Вика врет, что бывают парусники с четырьмя мачтами? Ведь мачт-то всего три: фок, грот и бизань!

– А вот и бывает, бывает больше!

Боже, какие же рыжие волосы были у этой Вики.

– Бывает, бывает больше! Учебные парусники «Седов» и «Крузенштерн» – четырехмачтовые. А вообще, строились корабли и с большим числом мачт. Был построен парусник даже с семью мачтами! Знаете, как их называли? – Семеныч улыбнулся: – «Понедельник», «Вторник», «Среда» и так далее до «Воскресенья»!

Я смотрел на Семеныча и видел, как засияли его глаза, и куда-то глубоко-глубоко спряталась грусть по «Невее».

Скачать книгу "Пора звездопадов"

© Труханов Н.И, 2007. Все права защищены
    © Издательство "Литературный Кыргызстан", 2007. Все права защищены