Полинезия

Сборник стихов и песен в пяти частях с музыкальным приложением

Я люблю стихи Таланта Джолдошбекова за их естественность. Они растут, как трава, как журчит вода в арыке, как чирикают воробьи на весеннем припёке…

Я уверена, что они обращены прежде всего к поколению восьмидесятых, но не оставят равнодушными и сегодняшних молодых читателей. Пункт встречи этих двух поколений – старый Фрунзе и новорожденный Бишкек, перекресток двух времён – прекрасно ветшающей советской эпохи и стремительно рванувшегося вперёд времени перемен.

Причём нет в его стихах острых политических переживаний – есть простые чувства печали и радости по поводу потока времени. Этот поток замечаешь, когда вырастает знакомый карагач, на который вскарабкивался в детстве; когда вдруг понимаешь, что навсегда исчез шарабара, радовавший весёлыми мелочами; когда пробиваются сквозь рэп Битлы или Deep Purple.

Есть у Таланта такое понятие – Полинезия. Это символ любви и свободы, всего прекрасного и непостижимого, нежданной радости, того, что, может быть, не состоялось, но всегда живет в нас, неуничтожимо, как душа.

Короче говоря, стихи Таланта Джолдошбекова  — для тех, кто помнит о времени и наслаждается каждым его мгновением.

Элеонора Прояева, преподаватель АУЦА, лауреат премии журнала «Литературный Кыргызстан» в области литературной критики

Публикуется по книге: Джолдошбеков Т. Полинезия: Сборник стихов и песен в пяти частях и с музыкальным приложением. – Б.: 2008. — 176 c.

УДК82/821
ББК 84КИ75
Д 42
ISBN 978-9967-25-254-7
Д 4702300200-08

Ашырбеков Канат Афтандилович,
Мешечко Николай Иванович,
Орозматов Марат Камчыбекович,
Прояева Элеонора Александровна,
Шукуров Эрик Эмильевич,
огромное Вам спасибо
за бескорыстную помощь
в издании моей книги.

Представь себе образ прекрасной,
справедливой и совершенной вселенной,
а затем поверь только в одно:
Абсолют уже создал её в твоём воображении
и получше, чем смог это сделать ты.
Ричард Бах

Мир совершенен во всякое мгновение;
каждый грех уже несёт в себе благодать,
во всех маленьких детях уже живёт старик,
все новорожденные уже носят в себе смерть,
а все умирающие — вечную жизнь.
Герман Гессе

ЧАСТЬ ВСТУПИТЕЛЬНАЯ.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ СУБСТАНЦИИ
(1978-2007)

        Если тяжела она мне,
        Жизнь увеселительная,
        Значит, я желаемое
        Принял за действительное.

БУРЯ

Слагаю стихи я,
Мир грешный клеймя.
Восстала стихия
Из недр бытия.

Шум грома, свет молний,
Летит ураган,
Вздымаются волны
К крутым небесам...

А сердце тоскует:
Не будет беды.
Ведь буря бушует
В стакане воды.

ВЕЧЕР

Вечер тихо прилег у окна.
Только лампа желтела расплывчато.
Ты сегодня была грустна,
Говорила о чем-то сбивчиво.

Я не знал, чем тебе помогу
В эту зимнюю пору холодную.
Только трубку согреть могу
Телефонную.

ОДИН

Прощально в пепельнице тлеет
Последний лист календаря,
И в доме тихо, будто в склепе,
Лишь одиночество да я.

Ломая нервно сигареты,
Я пью один свой горький тост,
И рой вопросов безответных
Терзает изнуренный мозг.

Лепечет пустота немая,
Гримасничая за спиной.
Я сам себя не понимаю.
Что приключилось вдруг со мной?

ЧУШЬ

В вечность из мига шагну,
Ночь за собой затворю,
День пред собой распахну,
Солнечный мир сотворю.

Мир вдохновенья, цветов,
Музыки, птиц и дождей,
Шумных больших городов,
Юных красивых людей.

Взгляды их будут честны,
Души их будут сильны,
Помыслы будут чисты,
Чувства легки и нежны.

Сердце мое вознеслось
В светлый счастливый зенит...
Боже, обидно до слез!
Глупый будильник звенит.

НЕПОГОДА

Весна на весну не походит,
То март, то апрель непогодит,
Всё падают, падают с неба
Морозные крошева снега.

Уснула весна, не проснулась,
А песня моя затянулась,
Слова все давно обветшали,
Но, право, мне вовсе не жаль их.

Кончается день не весенний.
Черна полоса невезений.
И даже в толпе многолюдной
Не видно людей абсолютно.

Последней весны неприютность,
Вот так обрывается юность.
Ушло всё, и что-то осталось.
Не эта ли злая усталость?

А все-таки я не надломлен,
Пока еще рано на дно мне,
Сдаваться и каяться рано,
И эта затянется рана.

Весну холод губит и губит,
Плотнее сжимаются губы,
А, может быть, через полгода
Наладится все же погода.

СКОРО

Скоро в кружках запенится пиво,
Закудрявится дым сигарет,
Поведем мы беседы лениво,
Сладко жмурясь на солнечный свет.

Мы с особой беспечностью будем
Вспоминать тьму заброшенных дел
И январские серые будни,
И хандру сессионных недель.

Вспомним, как нам любилось и пелось
Малоснежной унылой зимой.
Есть какая-то, всё-таки, прелесть
В разговорах за кружкой пивной.

МАКИ В СНЕГУ

Еще далеко до супружеских уз,
И сессия где-то в июне,
Вокруг нерушимый Советский Союз,
И мы безответственно юны.

Летит по ухабам казенный "УАЗ"*,
И "SWEET"** оглушительно бешен,
Покрепче держи алкогольный запас,
Нам праздник сегодня обещан.

А чёрту бы только хвостом повилять,
Тяжелые тучи нагрудил,
Но горы зовут и остаться велят,
Как теплые девичьи груди.

Какая палатка? Померзнем к утру!
Не лучше ль укрыться в кошаре?
Чем этак без дела торчать на ветру,
Дровишек бы лучше пошарил.

А я удивленный: Зачем по весне
Зима опадает на маки?
Как будто бы кровью закапали снег.
О чём эти странные знаки?

(*«УАЗ» — внедорожник Ульяновского автомобильного завода)
(**“SWEET” – английская рок-группа 70-х годов ХХ века)

ГРЕХ

Все в тревогах и погонях,
Боже, суета сует.
Мы ж у ночи на ладонях,
Я не свят, и ты не свет.

Ты не майся понапрасну,
Чушь мне в губы говори,
Праздник радости отпразднуй,
Полюби и догори.

Негой сладкого удушья,
Мёдом тайного греха
Исцелим больные души,
Чтобы плоть была легка,

Чтобы с первыми лучами
Грянул озаренья миг:
В этом мире мы случайны,
Как и сам несчастный мир.

ЖЕНЕ

Бег времени был буднично обычен, 
И не сходились наши две дороги.
Друг друга мы средь городских событий
Едва ли видели в людском потоке.

Мы жили, как могли и как умели,
Ища любовь, я здесь, ты где-то там,
И не с тобой под вешний звон капели
Делил я радость сокровенных тайн.

И не к тебе по вечерам бежал я,
И не меня ждала ты на углу,
Другое имя на струне дрожало,
Другому говорила ты "люблю".

Не нас с тобою укрывала осень,
Задумчиво листвою шелестя,
Не о тебе печалятся берёзы,
Не обо мне огни вдали грустят.

И так текли бы наши жизни врозь,
Не одари нас бог счастливой долей.
А за окном ночная изморозь,
А у меня тепло твоих ладоней.

Что ж, юности мы отдали немало,
За искренность меня не осуди,
Ведь мы с тобой теперь одно начало,
И всё у нас с тобою впереди.

ЛЮБИМОЙ

Зачем ты, осень, сводишь счеты
С последними лучами лета?
Не холоди любимой щёки
Порывами дождя и ветра.

Грусть, не заглядывай к нам в окна
Далёкими огнями ночи
И слёз солёной поволокой
Не замути любимой очи.

О боль, ты жалом вездесущим
Не стереги любовь за дверью
И не порань любимой душу
Нечаянным прикосновеньем.

Пусть дождь, журча, сбегает с крыши,
И песня тихая поётся.
Под сердцем я любимой слышу,
Ещё одно сердечко бьётся.

РАЗГОВОРЫ

Жизнь проходит мимо окон,
Унося с собой года.
Мы же говорим о многом,
Но о главном никогда.

Стол накрыт, и чай заварен
Для назойливых гостей,
Вечер до краёв завален
Кучей всяких новостей.

Путаницы наших судеб
Тьма отыщется причин,
Всё мы взвесим, всех рассудим,
Но о главном промолчим.

Все разгаданы секреты.
Полночь забрела во двор.
Чай остыл. Дым сигареты
Завершает разговор.

Кажется, свели все счёты
В нашей призрачной борьбе,
И несказанное что-то
Оставляем при себе.

ДРУЗЬЯМ

Закат косит багровым оком,
И мокрая зима чернеет.
Не вечер наплывает в окна,
То в наших душах вечереет.

Эх, жизнь! Плесни-ка в рюмки, Коля,
Гитару пусть Таалай настроит.
Еще одна большая школа
За нами скоро дверь закроет.

Деньгами мы не дорожили,
Хотя порой гроши имели.
Мы просто по-мужски дружили
И жили, жили, как умели.

Не раз бывало нам не сладко,
Висел над нами меч Дамоклов,
Когда блюстители порядка
Свободу отравляли подло.

Не раз в священный храм науки
С благоговеньем мы входили
И, кроме бестолковой скуки,
Там ничего не находили.

И, проклиная всех каналий,
В ком скуден ум и мелки страсти,
Мы предавались вакханальям
И будни превращали в праздник.

Мы постигали силу слова
Под сенью гения Гомера,
Шекспира, Пушкина, Толстого,
Бальзака, Данте и Флобера.

Горячие дороги лета
Распахивали шире дали,
Где мы, бродяги и поэты,
От суеты людской бежали.

Нам радостей досталось много,
Не то что бедному Адаму.
Щедра на искусы природа,
Всегда и всюду Gaudeamus.

Промчались годы сна быстрее,
Ведь время штука не простая.
Сегодня волей Гименея
Детишки наши подрастают.

Не зимней мокретью наскучил
Ушедший день. Опять нас трое.
Эх, Коля, наливай покруче,
Таалай гитару уж настроил.

По-прежнему судьбой играем.
По-прежнему удачу тешим.
Мы бремени годов не знаем, 
Сердцами мы ещё всё те же.

МЫ

Мы не хиппи и не панки,
Уберите микрофон,
Мы не станем грабить банки,
Выключайте свой клаксон.

Не мешало бы дорогу
Уступить нам, господа,
Подобру и поздорову
Пропустите нас туда.

А то как бы не намяли
Ненароком вам бока.
А то как бы не поддали
Пина под окорока.

Наша сила — это злоба,
Сжатая губами в кровь.
Наша пуля — это слово,
Брошенное вам не в бровь.

Хватит на свою погибель,
Щуриться да щериться,
В намерения благие
Ваши трудно верится.

Нигилисты, неформалы,
Отпрыски застоя мы,
Вас не впишем мы в анналы,
Заклеймим в истории.

Но на пенсию с почётом
Обещаем проводить,
Если сами отойдете
И дадите порулить.

ВРАНЬЁ

Господи, какие времена!
Истина людьми обретена.
Зло наказано без топора,
Повсеместно торжество добра:

Мудрецом сегодня стал глупец,
Совесть пробудил в себе подлец,
Лжец одну лишь правду говорит,
И мошенник карту не кропит,

Оскопил себя прелюбодей,
Не обкрадывает вор людей,
Взяточник подарки не берет,
А политик байки не поёт,

Рукава бездельник засучил,
Атеист молитву заучил,
Проститутка вспомнила про стыд,
Алкоголик трезв, голодный сыт,

Раб свободен, крохобор не скуп,
Мухи не обидит душегуб,
Агнцем стал злодей и другом враг,
Блещет остроумием дурак,

Хам вчерашний просто джентльмен...
Боже правый, сколько перемен!
Ах, как побелело вороньё!
О хвала, хвала тебе, враньё!

ЕСЛИ Б

Всё могло бы быть совсем иначе,
Мы не оглянулись бы назад,
Если про все наши неудачи
Нам не говорили бы в глаза,

Если бы не стороны медали,
Если б не концы иных начал,
Если б мы однажды не узнали,
То, что кто-то знал и умолчал,

Если б не сказали нам так просто,
Что у нас ни хлеба, ни воды,
Что отныне старость и сиротство -
Это далеко не полбеды,

Если бы не помнили мы долго
О грядущей гибельной зиме
И о том, что слишком ещё много
Мёртвых мы не предали земле.

Всё могло бы быть гораздо проще,
Мы легко смотрели бы вперёд,
Если б вдруг не поняли, что больше
Песню про коней он не споёт,

Если б не позволили теперь нам
Честно полуправду говорить,
Если не хватало бы терпенья
Замки нам из воздуха творить,

Если б не давали обещанья
Те, что научились обещать,
Если бы умели на прощанье
Мы друг друга запросто прощать,

Если б не большие перемены,
Если б не великие дела,
Да такие, что уж непременно
Белый свет отбелят добела.

НАДОЕЛО

Что-то я пишу всё чаще
Лишь унылые стихи,
Точно я в безлюдной чаще
Иль в безжизненной степи.

На душе как с перепоя,
Ярких мыслей, вкуса нет.
Неужели так, без боя,
Я смирился с грузом лет?

В озабоченности бытом,
В мутной суетности дней
На обочине забыта
Муза юности моей.

Прежде как она пленяла
Откровеньем, новизной,
Сердце сладко опьяняла
Вдохновением, весной!

С музой я терял вериги
Тесные. И в зной, и в снег
Музыка, друзья и книги,
Женщины, вино и смех.

Я, как Крез, ходил по злату,
Был Конфуция мудрей,
Я венец носил богатый
Дико вьющихся кудрей.

И я думал, вечно будет
Длиться этот фестиваль,
И по круговерти буден
Незаметно растерял

Всю порывистость и дерзость,
Блеск идей и вещих слов,
И повыветрилась детскость
Из седеющих висков.

И руками стали крылья,
Я обрел земную твердь,
Без раскаянья прикрыл я
За собой цветную дверь.

Что исчезло? Что осталось?
Колесом бегут года.
То веселье, то усталость,
А то вовсе ерунда.

У меня друзья всё те же,
И семьёй наполнен дом,
Вспоминаю я всё реже
О себе, о молодом.

Иногда, валяясь в скуке,
Массу дел застопорив,
Забавляюсь на досуге
Я калейдоскопом рифм.

И походит на брюзжанье
Мой резон молитвенный,
И выходит дребезжанье,
Но не звон малиновый.

Забодала ностальгия!
Кляп какой ли в рот совать?
Может, встал не с той ноги я...
Так чего ж юродствовать?

Опротивело всё хаять,
Хватит достоевщины!
Впереди ещё Гавайи
Нам ли не обещаны?

И содвинутся бокалы
Над столом ещё не раз,
И задвинутся вокалы,
Чтоб огонь большой не гас.

К чёрту сгинет чувств опрелость.
Нам ли миру докучать?
Долго жить хочу и прелесть
В каждом миге ощущать.

Не мешает биоритмы
Иной раз поучащать 
И лишь радостные рифмы,
Как алмазы, очищать.

И да будут изобилье
И излишества во всём.
Не забуду, не забыл я
О мальчишестве своём.

И отныне я — стихия,
И стареть я не спешу,
И унылые стихи я
Уже впредь не напишу.

ФЕСТИВАЛЬ
(Калену Аккулакову)

Бедны мы оба, как ни жаль,
И снова вместе.
Давай устроим фестиваль
На голом месте.

Погуще чаю мне налей
Да не посетуй.
Мы твой сегодня юбилей
Зальем беседой,

Чтоб жило наше божество,
Пока мы живы.
А мир не значит ничего,
Мы там чужие.

Что нам вселенский балаган
С его похабством?
Давай разделим пополам
Своё богатство.

Смотри, как много в нас всего,
Копни – взорвёмся.
Рискни всего-то на всего,
На три червонца.

Я нынче рад на трели слов
И чай купиться,
А ты меня теперь не злобь,
Кончай скупиться.

Уж коли я загостевал,
Не зная чести,
Давай устроим фестиваль
На голом месте.
(10.06.90.)

ИССЫК-КУЛЬСКАЯ НОЧЬ*

Эта ночь стонала от любви,
И от кейфа не сглотнуть слюны,
На меня летели соловьи
И бомбардировщики с луны.

На посверкивающей воде
Разбивались вдребезги и прах
Мысли о нечаянной беде
И непрошенный душевный страх.

Рядом друг окаменел, как сфинкс,
Подо мной кружится гобелен,
Как же среди человечьих свинств
Я давно так счастьем не болел!

Долгому мгновению взамен
Не хочу богатства ничьего...
Но за море убегает Маnn,
Тишина пришла из ничего.

Я пошевелиться не рискнул,
Созерцая мудрый зодиак,
И благословил мой Иссык-Куль,
Величайший афродизиак**.

(*Чтобы понять это стихотворение, надо в июльскую лунную ночь подъехать на машине, где сиденья обтянуты гобеленом, к берегу Иссык-Куля, к самой воде, выкурить папироску, осушить бокал шампанского и послушать альбом Manfred Mann’s group «Nightingales and Bombers» за 1975 год)
(**Афродизиак — нечто, придающее любовную силу (разновидность виагры))

ТАНЦОВЩИЦА

Как круто девка танцевала!
Ну, прямо, наводила шорох.
Вокруг, потея, гарцевала
Толпа бодливых ухажёров.

Медь в шевелюре, руки — змеи,
Броня очков чернее угля,
Расшевелю-ка скуку с нею,
Пора в альков в вечерних джунглях.

А что мне стыд? Пустое дело.
Да, я нахальный, и я молод.
Танцовщицы тугое тело
На наковальню и под молот.

Я утоплюсь в её объятьях,
Её укутаюсь дыханьем,
Я утомлю её до счастья
И убаюкаю стихами.

ТЕРПЕНЬЕ

Ненадолго хватило кипенья
Легкомыслием тронутых чувств,
И опять я сквозь толщу терпенья
Шаг за шагом, по капле сочусь.

И не знаю, чего не избегну
В том ничем неозначенном дне,
Может, вышнюю правду отвергну
Или вовсе очищусь в огне.

Поскорее бы что-нибудь сбылось,
Совершить бы смертельный манёвр,
Чтобы воздуха серая пыльность
Отпустила дыханье моё.

ШТИЛЬ

Стихи слагать не можется.
Всё в перекос и вкривь.
С тоски слова не множатся
На перекрёстках рифм.

Все мысли намозолены,
Распухли среди склок,
Бессмысленно назойливы,
Как мухи о стекло.

Приспущены безветрием
Стремлений паруса.
Бездушием, безверием
Темнеет полоса.

Огарок вдохновения
Дровами не разжечь,
В угаре откровения
Выдавливаю желчь.

ТОСКА

Ухожен и захолен я
Почти что не по средствам.
Но что за меланхолия
Сочится из-под сердца?

Душа стыдливо корчится,
Ни куража, ни лоска.
Упадок сил, и творчество
Неурожайно плоско.

У поворота к старости
Я чую, как-то болен
И свой синдром усталости
Врачую алкоголем.

В ничтожной заурядности
Не ведаю протеста.
И что ж они так радостны,
Нимфетки у подъезда?

ПРОЩАЙТЕ

Я столько дней был рядом с вами.
Играя хрупкими словами,
Превозмогая боль желанья,
Я был как жертва на закланье.

Меня томила ваша близость,
Ваш знойный облик и душа,
Дыханьем вашим бы дышал.
Но вам некстати не любилось.

Уже ль вот так мы и простимся,
Чего-то в нас не угадав,
Придав значение годам,
На праведность не покусимся?

Ну что ж, наверно, вам видней,
Кого пускать в свою обитель.
А если я вас чем обидел,
Не вспоминайте этих дней.

СЧАСТЬЕ

Грустно, я теперь немолод.
Минул возраст мой христов.
Груз немалый перемолот
Мыслей, образов и слов.

Хватит, вроде, но опять я,
Как в былые времена,
Расшифровываю счастья
Золотые письмена.

Что оно? Поток везенья?
Не тревоженный покой?
Штоф с вином? Глоток веселья?
Или строфы за строкой?

Бескорыстное участье?
Возвращение любви?
Не довысказанно счастье.
Все по-прежнему в нови.

ЛЮБОВЬ

Натруживая кровь,
Нещадно обольщая,
Обрушилась любовь,
Нечаянно большая.

В душе пустыню чувств
Разбередили ливни.
Уже ль весны хочу
На середине жизни?

Не слечь, не умереть - 
Везде улыбка Бога.
Чем сердце уберечь?
Зачем любви так много?

Она что благовест
По улице и в доме,
Она прохладный свет
В предутренней истоме,

На дружеском пиру
Она в речах застольных,
В супружеском плену
Она в мечтах достойных,

В сумятице взапых,
В сыновних достиженьях,
В объятиях слепых,
В греховных наслажденьях,

В преддверии чудес,
В родительских укорах.
И верится, что есть
В пороховницах порох.

ЭДЕМ

Уехать навсегда и поскорей
Желание невыносимо остро
Куда-нибудь за тридевять морей,
На собственный обетованный остров.

Эдем мой и просторен, и высок,
Заросший лесом лиственным и хвойным,
На теплый побережия песок
Прохладные накатывают волны.

Ничто здесь не нашепчет о плохом,
Сам воздух сотворён из птичьих пений.
От пляжа поднимаются на холм
Широкими террасами ступени.

И наверху, на фоне голубом,
За ровно стриженой живой оградой
Блестит на солнце белоснежный дом,
Украшенный плющом и виноградом.

Там в комнатах покой и тишина,
Там каждый уголок душе угоден,
И вновь помолодевшая жена
Из зала в зал задумчиво проходит.

Мы с ней в бокале красного вина
Читаем слов неслышных невесомость,
Забыты боль, сомненья и вина,
Безоблачны сознание и совесть.

Все праздно и свободно от забот,
Не время делу и не час потехе,
У кромки ли качающихся вод,
Под сенью ли большой библиотеки.

А там и день за бархатом гардин
Склоняется к янтарному закату,
Сгущая сумрак в глубине картин,
Стекая с мрамора античных статуй.

Я на парадное крыльцо иду,
Где возвращение детей встречаю,
И эту возбужденную орду
К вечернему усаживаю чаю.

Смотрю, как улыбается им мать,
И наслаждаюсь дымом сигареты,
Готовый до полуночи внимать
И детские угадывать секреты.

Но снова голоса из-за окна,
Пришли друзья, как будто между прочим,
Мол, проходили мимо, старина,
Дай, думаем, на огонёк заскочим.

И все здоровы, на подъём легки,
И все до ужаса родные лица,
А если мы по-прежнему близки,
Есть повод лишний раз повеселиться.

И, как заведено с древнейших пор,
Опять до высшего накала споры,
За тостом тост, гитарный перебор
И нескончаемые разговоры.

Любой из нас мыслитель и поэт,
Сидим без суеты и без оглядки,
Не поминая лихом прошлых лет,
Счастливые, и всё у нас в порядке.

А коль застолье надоест, ну что ж,
По лунным прогуляемся аллеям,
Увидим, как струится звёздный дождь,
И перед красотою обомлеем.

Потом ещё один случится день,
А с ним ещё чего-то будет много,
Но лишь бы не растаял мой Эдем,
И чтобы нас никто уже не трогал.

СВЕТ

Иных уж нет, а те далече.
Как ночь, темна моя печаль.
Унылый свет в конце столетья,
Как поминальная свеча.

А может, вдалеке нетленный
Мерцает путника костёр,
И кто-то по реке вселенной
Свой взгляд задумчивый простёр.

А может, это безотрадно
Среди безмолвия, одно,
В укор ушедшим безвозвратно
Горит бессонное окно.

А может быть, на небосклоне
Восходит грустная звезда...
Но может ли согреть ладони
Осколок Южного Креста?

САМОУБИЙЦА

Денег ни гроша,
Белый свет немил,
Выбилась душа
Из последних сил.

Неужели край?
Это ли конец?
А хотелось в рай
Въехать на коне.

Скоро ускользнёт
Из-под ног земля,
Горло захлестнёт
Чёрная петля.

Ангелы споют,
Крыльями звеня,
И друзья попьют
Водки без меня.

Кто-то не поймёт,
Кто-то не простит,
Мол, у всех не мёд,
Мог бы и спросить.

Ловко скинул груз,
От долгов сбежал,
Оказался трус,
Хоть и очень жаль.

Улыбнётся враг
Где-то за углом,
Экий, мол, дурак,
Ну и поделом.

Жизни колесо
Подтолкнет семья,
И вернётся всё
На круги своя.

Знаю, поспешил,
Знаю, виноват,
Страшно согрешил,
Но за то и в ад.

СЛЕПОЙ

Не трогайте мир слепых,
Вам, зрячим, там дела нет,
Любой ваш и вздох, и вспых
Слепому не звук, не свет.

Концы его пальцев весь
Вмещают объём пространств,
Всей трепетной жизни взвесь
И музыки вечной транс.

Слепой не бывает глуп,
Из-за пелены очей
Он самую видит глубь
Привычных для вас вещей.

И не от того ль над ним
В его самый горький час
Восходит астральный нимб,
Незримый для зрячих вас...

СОРОК

Прости нас, Господи, прости
За жадно прожитые сорок,
Спаси нас, Господи, спаси
От омовения позором,

От истощения стыда,
От языков неосторожных,
От торопливого суда
И от предательств ненарочных,

Спаси от тягостных потерь
И от нелепых расставаний,
От предрешённости путей
И времени без расстояний,

Спаси от кочененья душ
И непонятных опасений,
От ясновиденья кликуш
И небывалых потрясений,

От зова темноты спаси,
От игрищ сатанинской свиты...
Прости нас, Господи, прости
За неумелые молитвы,

Не оставляй нас без любви,
Не оставляй нас без призора,
Благослови, благослови,
Благослови ещё на сорок.

ЛЕГКОСОЧИНЁННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Не требую любви я от любимых,
Мне оттого, что сам люблю, светло,
И оттого, что на дорогах длинных
Нас нечто справедливое свело

Для отдыха ли от непониманья
Самих себя, закованных в клише,
Для утонченья ль острия вниманья
К такой бесценной собственной душе,

Которой не пристало бы метаться,
Ища по жизни призрачный покой,
У жизни много разных имитаций,
На все души не хватит никакой,

Поэтому, в детали не вникая,
Давайте наши души орошать,
Ведь жизнь, она какая никакая,
Но тем, что есть, уже и хороша,

И, значит, незачем бежать традиций
Общенья и поодиночке тлеть,
А лучше захотеть сто раз родиться,
Чтоб дважды никогда не умереть.

БОЛЬШОЕ

О, как трудно отвлечься
От большого в стихах
И надуманно печься
Об иных пустяках.

Даже если картинно
Свой налаживать быт,
Не поможет рутина
О большом позабыть.

Я устал быть нормальным,
Все круги обошел,
И осталось за малым:
Раствориться в большом.

ЛЁТ

Я бескрыл и безоружен,
Над коварной бездной
Жизнь меня нещадно кружит
Силой центробежной.

То обдаст порывом ночи,
То зарёй обрызжет,
И едва хватает мочи
В этом лёте выжить.

Чей-то долгожданный облик
Рядом, в полуметре,
А оглянешься – лишь оклик
Растворился в ветре.

Музыки, стихов лоскутья,
Знаки ясновидца,
И какие там распутья? -
Не остановиться.

Скоро, скоро, непрощённый,
Я, подобно камню,
Брошенному злой пращою,
В неизвестность кану.

НЕ ЖДИ

Когда в душе идут дожди,
А в сердце снеговая заметь,
Меня ты к ужину не жди,
Дай отогреться мне друзьями

От холода текущих дней,
На рифмы инеем намёрзших,
И над безвестностью моей
Лоб укоризненно не морщи.

Я все равно к утру вернусь
Какой бы ни было дорогой,
Но, умоляю, только грусть
Мою упрёками не трогай.

Оставь меня наедине
С моими личными дождями,
Они, ты знаешь ли, и мне
Необъяснимы и нежданны.

Не надо всвечиваться зря
Окошком в ледяную полночь,
Сегодня для меня друзья –
Первостепеннейшая помощь.

Хочу я с ними посидеть
До предпоследней сигареты,
Чтоб загодя не поседеть
Душою, словом не согретой.

ПОЗНАТЬ ЖЕНЩИНУ
(Сергею Кирилову)

Если в небо закинул сети,
Облаков обрывая лопасти,
И, поймав неуёмный ветер,
Устоял на ногах над пропастью,

Если ситом, веслом, горстями
Океаны до капли вычерпал,
Оголил вековые тайны
И на дне все ответы вычитал,

Если солнце задул, как спичку,
И покуда ни что не светится,
Двери космоса вскрыл отмычкой
И с парадной, и с чёрной лестницы,

Если землю столкнул с орбиты,
И дало мироздание трещину,

Это значит — вы с Богом квиты:
Наконец-то познал ты женщину.
(16.09.05)

БЕДА

Её он просто ненавидел
За многолетнюю привязанность,
За то, что, в нём найдя обитель,
По всем углам души приязвилась,

За то, что ощупью стопалой
Перебирала мысли тихо там
И постоянно уступала
Его желаниям и прихотям,

За медленное погружение
На досягаемое донышко,
Где, не скупясь на выражения,
Поплачешься на злую долюшку,

Потом крестишь отборным матом,
Глухой от собственной агонии,
И снова, гордый и помятый,
В проёмы смотришься оконные,

За то, что не спасла ни разу
От утреннего одиночества,
За то, что сука и зараза,
А расставания не хочется,

За то, что слаб, за то, что болен,
За то, что наг перед расплатою,
И пил её он смертным поем,
Такую горькую, проклятую.
(24.11.07)

СПИД

Спешите, Пишите, Ищите Дороги
Среди Парадоксов, Иллюзий, Делем,
Сегодня Пути Исповедные Долги,
Стократ Поухабистее И Длинней.

Судите, Прощайте Играющих Даром
Судьбой, Поневоле Изгнанников Дружб,
Согбенных Под Испепеляющей Драмой
Своих Переколотых Иглами Душ.

Скажите Про Истинную Добродетель
Снедаемым Похотью Идолам Дна,
Светает, Пока Излучаются Дети,
Светлеет, Покуда Искрятся Дома.

Спасайте Плоды Измождённого Древа
Самосредоточия «После» И «До»,
Спешите, Пишите, Историю Делом,
Стоящий Погибнет, Идущий Дойдет.
(14.11.05)

НАДО СПЕТЬСЯ
(Актану Исабаеву ко дню его свадьбы)

Вчера — жених, невеста,
Сегодня — муж, жена,
Словам же, как известно,
Мелодия нужна.

Кто из какого теста,
Узнается, ей-ей,
Нам только надо спеться
В тональности моей.

Вчера ещё — оркестры,
На завтра — тишина,
И солоны, и пресны
Бывают времена.

И если мало специй,
И что-то вдруг не мёд,
Нам только надо спеться
Без повышения нот.

Когда-нибудь красиво
Сложившийся дуэт
Наш превратится в трио,
Потом в квартет, квинтет.

А там хоть киви с перцем,
Хоть сельдерей с овсом,
Нам только надо спеться,
Желательно во всём.
(16.12.05)

ЧАСТЬ СЛЕДУЮЩАЯ.
ФРУНЗЕ – БИШКЕК
(1999-2007)

        Оранжево мигают светофоры,
        Бишкек бессонницею нашей взвихрен.
        Сергей заговорился о Босфоре,
        А Коля помнил Гармишпартенкирхен.

КАНУН

Вселенская мистерия,
Большой успех невежества.
Последняя истерика
Больного человечества.

Бесовскими, опасными,
Незваными пророками,
Бессовестными паствами
Все заповеди попраны.

Запятнаны все истины,
Красоты все осмеяны,
Распяты и освистаны,
Забросаны каменьями.

Приходит поколение
В обнимочку с эпохою,
И море по колено им,
Всё по плечу, всё побоку.

Не страшны им ни Берии,
Ни новые проклятия,
Вчерашние империи
Давно перелопачены.

Пусть судьбы рушат случаи.
Пусть миром правит золото.
Мою же душу мучает
В груди кровавый колокол.

Когда и чем поплатимся
За Каина наследие?
Куда, за чем покатимся
За край тысячелетия?

Откуда неизбежна месть?
Кто нам воздвигнет памятник?
Там ужас, а надежда здесь,
И я меж ними маятник.

ОСЕНЬ

Мне в городе зябко стало
И, честное слово, жаль
Жару, что внезапно спала,
Как с плеч материнских шаль.

Огонь бы разжечь в камине
И долго в него смотреть,
Ведь юности нет в помине
И счастья всего на треть.

Мне в душу втекает осень
Созвучием робких нот,
Душе моей так несносен
Дождливый её приход.

И нет уже сил влюбиться,
Как листья, слова сухи.
Не будет читать убийца
Неболдинские стихи.

ПУСТЬ

Ни о чём я не жалею
И живу себе без драм.
Прошлое не тяжелее
Ста пятидесяти грамм,

Выпитых с душевным братом
В августе и в январе
Под обветренным штандартом,
У корейца в пивнаре.

И пускай, как эпилептик,
Бьётся в судорогах век,
Не подам ему я лепты,
Не коснусь умерших век.

ШАРАБАРА*

Меня побеспокоил скупщик стеклотары
Сегодня поутру настойчивым звонком.
Мешок через плечо, немолодой, нестарый,
Одёжою и голосом едва знаком.

Не в тягость пять минут пустяшной процедуры
На лестничной площадке — пересчёт, расчёт.
Порожняя посуда, мятые купюры,
«Спасибо», «До свиданья», «Заходи ещё».

И он, как будто выгодой вполне довольный,
Позвякивая ношей, двинулся долой
И, сам того не зная, уходя, невольно
Оставил на прощанье отблеск золотой.
На сердце хлынул из тридцатилетней дали
Цветной мираж микрорайонского двора,
Где зреющий урюк и воробьёв скандалы,
И сонным ветром донесло: «Шарабара!»

Чудесно колыхнули маленькую душу
Скрипение телеги, перестук копыт,
В запасе у возницы вороха игрушек,
И надо непременно что-нибудь купить.

Лечу стремглав, босой, с бутылками в охапке,
Не отставая от таких же пацанов,
Свистульки, сладости, резина для рогатки,
Ассортимент всегда несложен и ненов.

Шарабара владел коммерческим талантом,
Использовал умело немудрёный спрос.
Хоть взрослые его ругали спекулянтом,
Для детворы он был почти что Дед Мороз.

И вот смотрю сегодня на извивы жизни,
Теперь иное время, новая пора.
По улицам гремит триумф капитализма,
И навсегда уехал мой шарабара.

(*Шарабара – так называли человека, который в 50-е – 60-е годы разъезжал по улицам на телеге и скупал бутылки и тряпьё, расплачиваясь при этом самодельными сладостями, игрушками и прочими безделицами. О своём появлении он всегда оповещал криком «О-о-о – шарабара!»)

РОК

Как живёшь, поколение Рок?
Где бунтарское счастье пытаешь?
Может, ты притомился, браток,
И надежды уже не питаешь?

Что за ветер такой разметал
С твоих плеч живописные космы?
Или твой шестиструнный металл
Растворил наркотический космос?

Может быть, вы давно уж на «ты»
С жёлтым дьяволом, змеем зелёным?
Или жаль тебе до тошноты
Новый мир, не тобой населённый?

Хоть немного ещё задержись
Напоследок со мной почудесить,
Даже если тебя наша жизнь
Зажевала, как пленку "ТИП-10"*.

С глаз унынье сотри рукавом,
Чтоб не умерло общее в частном,
И увидишь, как день роковой
Снова звёздным становится часом.

(*Тип-10 – тип магнитофонной ленты, производившейся в СССР)

PINK FLOYD

Незнакомы Пинки нам и Флойды,
Но зато мы радости полны,
Что на свет явились из мелодий
Оборотной стороны луны.

И однажды, землю посетивши,
Двинулись по лучшей из дорог,
Мимо всяко — разной скукотищи,
И повёл нас философский рок.

Кто-то пусть себе штампует деньги,
За глухой затарившись стеной,
Взращивает дряблые идейки,
Ну а мы в реальности иной,

Где, как грозы, громыхают струны
Над молчаньем мудрой тишины,
Чтобы чаще были наши думы
В глубину себя обращены.

ФРУНЗЕ

Ветер тучи нагнетает,
Не иначе север студит.
Время в узел заплетает
Нити наших серых судеб.

Во дворах микрорайонов
Не случайны наши встречи,
И в мембранах телефонов
Не смолкают наши речи.

Лишнее просить у жизни
Нас года не приучили,
Лишь бы не прослыть чужими
Ни за так, ни по причине.

Стерпятся все наши узы,
Если в них, с тоской отчасти,
Теплится вчерашний Фрунзе,
Девственный осколок счастья.

ШКОЛА

Беру из памяти картинку,
В которой скоро я шагаю
На милую «Кызылординку»*
По полэтажному Шанхаю**,

В обитель строгого режима,
Где узами коллективизма
Мы связаны нерасторжимо
Вплоть до победы коммунизма.

Там я уже почти что гений,
Чужих ошибок не прощаю
И в тишине уютных келий
На ощупь знанья поглощаю.

Там жизнь отмерена звонками
От пораженья до награды,
Не то чтоб за семью замками,
А так, в периметре ограды.

Сквалыга, ябедник, наушник-
Все получают здесь как надо,
И упаси господь нарушить
Железный кодекс интерната.

А, впрочем, дети все как дети,
Не чужды чести и бесстыдства,
Под Пугачеву и Фогерти***
Готовы допоздна беситься.

И под казённым одеялом
До побледнения востока
Я снова верю идеалам
Майн Рида, Купера и Скотта.

Как много в памяти хранится!
Но, думаю, ещё не время
Возникнуть на пустых страницах
Педагогической поэме.

(*Кызылординка – улица Кызылординская, нынк Кулатова)
(**Шанхай – так в народе называли место где сегодня расположен микрорайон ЮГ2)
(***Джон Фогерти – солист рок-группы «Creedence» 70-х годов ХХ века)

СТАРИКИ И ДЕТИ

Немного времени назад,
На пасмурном закате века
Здесь был, я помню, детский сад,
Теперь — пенсионеров Мекка.

Не оглашает поутру
Окрестности ребячий гомон.
Постанывают на ветру
Качели виселицей гнома.

Беседки разорённый грот,
Песочницы размытый гравий,
В проединах асфальтных троп
Живут нетоптаные травы.

А в окнах всё ещё уют.
Где шумно обитали дети,
Сегодняшний чиновный люд
Себе придумал кабинеты.

Увы, не рай, но «райсобес»,
Банальный человечий улей,
В дверях с надеждами и без
Толкутся деды и бабули.

И всем хорош казённый дом.
Весьма нестыдное наследство
Недавним распрекрасным днём
Досталось старости от детства.

Гнездо оставили птенцы,
Ушли охотиться на счастье.
А может, прежние жильцы
Все одряхлели в одночасье?

ВОЙНА

А вот уже и друг уехал на войну,
Которая вчера казалась так далёка,
Когда ещё её не ставили в вину
Земному ангелу в фланелевых пелёнках.

Она уже тогда прознала обо мне
И обернулась злым мохнатеньким кошмаром,
Чтоб устрашать своим присутствием во сне,
Едва я упаду, дыша ангинным жаром.

Но солнечную высь не смея бередить,
Она ещё ждала, копила где-то смерчи,
И в дымке долгих лет всё было впереди:
И жажда убивать, и дуновенье смерти.

Потом она поила кровью сотни вёрст,
Пока я прозябал в безветрии досуга,
За синими горами поднималась в рост
И цинковые письма присылала с юга.

И вот уже слышней её железный грай,
Недаром же она кругами приближалась,
От боли заметался мой родимый край,
У траурных небес вымаливая жалость.

Из векового бреда рухнувших миров
Теперь она пришла ко мне за свежей данью,
С оскаленного лика сбросила покров
И другу моему назначила свиданье.

С ДРУЗЬЯМИ

Мне претят возлиянье и жор
За каким-то там званым обедом,
Где всеобщий фальшивый мажор
До изжоги знаком и заведом.
Да и что мне хозяин стола
С его всей расфуфыренной свитой?
Улыбающаяся скала
В леденящем сиянье софитов.

Лучше выйду-ка я, посвищу
По подворьям микрорайонным,
Незабытых друзей отыщу,
Посижу со стаканом гранёным.

Только здесь не придётся из уст
Выжимать и выуживать слово,
Друг о друге уже наизусть
Изучили мы всё, безусловно.

Если кто-то сказал про Баткен,
То любой среди нас понимает,
Что в проклятой дали где-то кент
Вместе с нами сто грамм поднимает.

И пускай мы опять под луной,
И труднее нашарить закуски.
Покурить бы ещё по одной,
Пообщаться привычно, по-русски.

БИШКЕК

Что оплакивает дождь
На исходе декабря?
Кто оплачивает ложь
Так рискованно и зря?

Каждый в мыслях каннибал,
Всех заботит лишь гешефт.
Разделилась голытьба
На охотников и жертв.

А меж тем из душных снов
Трудная война грядёт,
И Бишкек, бездушный сноб,
Фрунзе у меня крадёт.

Разминулись невзначай
С счастьем, слова не сказав.
Грязных улиц нервный чад
Застит совести глаза.

В небе лохмы облаков,
Люди слякотны и злы.
Между лохов и волков
Блудят всякие козлы.

1 ЯНВАРЯ
(Памяти Тимура Идигеева)

Встанет солнце на погосте,
Или даже будет хмуро,
Но опять всё те же гости
Соберутся у Тимура.

У подножия ли надгробья,
На капоте ли машины
Новогодний стол накроют
В меру зрелые мужчины.

Чарку красным словом сдобрят,
Тишину окрест нарушив,
И прислушается город
Мёртвых к голосам живущих.

Много скажется, конечно,
Перед ликом несвятоши
О насущном и о вечном,
И о том, что он всё тот же,

Молодой и ироничный,
Не дождавшийся до завтра,
Жизни тридцатистраничной
Главный персонаж и автор.

Ну а мы теперь иные,
Чем тому назад десяток
Зим, хотя ещё поныне
Нас не балует достаток.

Но в кругу людского тщенья,
Среди разных умираний
Жизнь от нашего общенья
Лишь становится желанней.

На потребу не пригоден
Твой покой. Себе в угоду
Мы на кладбище приходим
В первый день любого года.

ЕВРОПА

Мой друг побывал в Европе,
Он видел Брюссель и Цюрих,
Теперь говорит: "Мы в жопе",
А я говорю: "Naturlih".

Не в патриотизме дело,
Не надо меня под скальпель,
А просто чуть-чуть задело,
Что я не увижу Альпы.

Там в средневековых замках
Фондю подают на блюде,
И там несоветский запах,
Живут там не наши люди.

Им наверняка до фени,
Что где-то киргизу снится,
Как дворником стал он в Вене
И мойщиком улиц в Ницце.

Нет, родины я не хаю,
Напротив, я год от года
С красивой тоской вдыхаю
Амбре пищевых отходов.

РОДИНА

        Назвать деспота деспотом
        всегда было опасно. В наши дни
        настолько же опасно назвать рабов рабами.
        Рюноске Акутагава.

Не пытай меня, Родина,
На гражданскую вшивость,
Что не сбылось, то пройдено,
А что должно, свершилось.

И, согласно традиции,
Мне сегодня до фени
Перестрелки бандитские
Да возня за портфели.

Для урока полезного
Кто кого там загрузит,
Не хочу соболезновать,
Я же родом из Фрунзе.

Я из тех, недогрызаных,
Безответных на вызов,
Кого нынче киргизами
Называют кыргызы,

Кто тоскует об орднунге*,
Только как-то по-горски,
Кого вряд ли под лозунги
Соберёте по горстке.

Это нас, рокн-ролловых,
Сотый раз подтошнило,
Когда грянул на головы
Наши год петушиный.

Это нас по понятиям
Гнут, как спины и пальцы,
И, немного помятые,
Мы почти иностранцы.

Мы не пали за родину,
Мы не брали бастилий,
И за это нас швондеры
Взяли и опустили.
(16.10.05)

(*Ordnung – порядок (нем.))

ВНИМАНИЕ! Выше приведено начало книги.

Скачать полный текст книги "Полинезия"

© Джолдошбеков Т.А., 2008 г. Все права защищены 
Произведение публикуется с разрешения автора