Сын Киргизии, гражданин Земли (ОБНОВЛЕНО)

Памяти писателя Чингиза Айтматова

Статья написана летом 2008 года, на смерть великого писателя Чингиза Айтматова. Публиковалась в израильской газете "Вести", немецкой газете "Рубеж", американском альманахе "Побережье", газете "Слово Кыргызстана".

И книга эта – вместо моего тела,
И слово это – вместо души моей*.
Григорий Нарекаци, «Книга скорби», Х век

(*Строки, ставшие эпиграфом к роману Ч.Айтматова «И дольше века длится день» («Буранный полустанок»))

Когда в начале июня прошлого года мой давний друг Владимир Кругман, художник, уже много лет живущий в Германии, под Нюрнбергом, с горечью сообщил мне, что здесь, в городской клинике лежит Чингиз Айтматов, которого в тяжелом состоянии доставили из Казани, мы не могли и подумать, что через несколько дней знаменитого писателя не станет. Мы с Володей были хорошо знакомы с Чингизом Торекуловичем, и потому его внезапная смерть ударила по нашим сердцам с особенною силой. Нахлынули воспоминания о встречах с этим во всех отношениях незаурядным, масштабным человеком, всплыли в памяти страницы его книг, кадры из кинофильмов, снятых по его рассказам, повестям, романам...

Кругман вспомнил, как пару лет назад он встретился с Айтматовым там же, в Нюрнберге. В свое время В.Кругман был главным художником столицы Киргизии, и по просьбе писателя выполнил интерьер его загородной дачи. Работа Володи очень понравилась Чингизу, они подружились, и в знак благодарности Айтматов подарил моему другу книгу «И дольше века длится день» с памятной надписью, в которой выразил свое восхищение работой художника – «Дорогому Кругману – большому мастеру дизайна. Ч. Айтматов». И вот через много лет в Нюрнберге проходит встреча знаменитого писателя с немецкими почитателями его таланта. После встречи Айтматов садится за стол и начинает подписывать свои книги всем желающим получить автограф. К столу выстраивается большая очередь. Кругман, захвативший с собой томик Чингиза с той давней дружеской надписью, становится в край очереди. Писатель склонился над столом и только успевает двигать пером. Подходит черед Володи. Он молча кладет перед Айтматовым его роман, раскрытый на странице с автографом. Чингиз, уже готовый было расписаться в очередной раз, вдруг видит свой почерк, читает текст и медленно переводит взгляд с книги на человека, подсунувшего ему ее. И тут он узнает Кругмана, вскакивает из-за стола, они радостно обнимаются и хлопают друг друга по плечам к удивлению притихших немцев. «Вот это встреча! – восклицает Айтматов, — Володя, какими судьбами?». И минут на пять в раздаче автографов наступает перерыв, пока великий писатель расспрашивает о житье-бытье своего бывшего земляка...

Володя припомнил и другие эпизоды, связанные с Айтматовым. Однажды, например, они с Чингизом оказались одни на его пустой даче и страшно захотели есть. Айтматов открыл холодильник, но и там было совершенно пусто. Тогда писатель, заговорщически подмигнув Володе, достал из какого-то тайника бутылку французского вина и сказал: «Сейчас мы с вами будем пить вино, которое не купишь ни в одном магазине, его пьют только члены французского парламента». В другой раз на той же даче Айтматов представил Кругмана своему знаменитому гостю, выдающемуся итальянскому кинорежиссеру Микеланджело Антониони, причем, отрекомендовал Владимира как большого мастера дизайна. Кстати, само слово «дизайн», «дизайнер» киргизский писатель впервые услышал от Кругмана, который и объяснил Айтматову, что означают эти понятия, для тех советских времен еще довольно экзотические.

Как известно, Чингиз Айтматов был в свое время инициатором так называемых Иссык-кульских форумов – встреч на озере Иссык-Куль крупнейших интеллектуалов мира для обсуждения важных вопросов современности. На один из таких форумов Чингиз Торекулович пригласил и Владимира Кругмана, где мой друг познакомился, в частности, со знаменитым английским писателем, режиссером и актером Питером Устиновым…

Есть какой-то особый, мистический смысл в том, что Айтматов закончил свой жизненный путь не в Киргизии, где в маленьком таласском селе Шекер он родился почти 80 лет назад, и не в Татарстане – родине его матери Нагимы, а в Германии – самом центре Европы. Как Петр Первый, прорубивший для России «окно в Европу», так и Чингиз Айтматов всю жизнь мечтал вывести и свое творчество, и свою маленькую горную страну, горячо им любимую Киргизию на широкую мировую дорогу. Он верил в свои творческие силы, он верил в то, что судьба и чаяния киргизского охотника или казахского рабочего-железнодорожника, молодого сельского учителя или маленького приозерного мальчика-мечтателя так же универсальны и всечеловечны, так же интересны миру, как история любого человека, где бы он ни жил – в Англии или Японии, в России или Германии, в Америке или в Австралии. Главное – талантливо, мастерски, с живым сердечным жаром рассказать об этом городу и миру. Он и старался делать это всю жизнь. Причем, если первые свои рассказы Айтматов писал по-киргизски, который есть его родной язык и которым он владел блестяще, то затем полностью перешел на русский и освоил его с той же мерой глубины и обстоятельности, как и родной. Писатель божьей милостью, Айтматов быстро понял, что только с помощью языка большой страны и великой литературы он сможет донести свою весть до мира.

Так и получилось. Очень быстро, можно сказать, стремительно Айтматов достиг общесоюзной славы, а вскоре получил и мировое признание, к недоброй, надо заметить, зависти некоторых своих киргизских собратьев по перу. Он искренне радовался и гордился каждой своей новой книжкой, изданной за рубежом, каждой крупной статьей или интервью, вышедшими во Франции или Турции, Мексике или Австрии, Греции или Испании. Он всегда спешил сообщить о таком событии прессе, предпочитая при этом почему-то нас, сотрудников Киргизского телеграфного агентства. Потому, наверное, что будучи журналистами системы ТАСС, мы гораздо быстрее и точнее доводили информацию об Айтматове до зарубежного и всесоюзного читателя.

Помню, был у нас в агентстве свой «айтматовед» Алексей Александрович Комаров. Один из тассовских зубров, работавший исключительно на зарубеж, он вел своеобразную летопись жизни и творчества восходящей звезды киргизской литературы. Иногда Комаров, правда, слегка злоупотреблял своим положением лица, «приближенного к Айтматову». Когда ему хотелось попить пивка в рабочее время или посидеть с друзьями за более крепкими напитками, он сообщал начальству, что его приглашет к себе Чингиз, и исчезал до конца дня. Но дело свое Комаров знал крепко, и слава Айтматова неслась впереди его новых книг.

Потом, после выхода Алексея Александровича на пенсию и отъезда в родной Ленинград, «айтматовская» тема как-то незаметно перешла от Комарова ко мне, поскольку я заведовал отделом культурной и научной информации.

Немало был у меня встреч с Айтматовым, и каждая – лишний раз подтверждала, что ты имеешь дело с очень крупной, незаурядной личностью, широко и оригинально мыслящей, стремящейся к большим и важным, можно сказать, глобальным обобщениям. Каждая фраза Айтматова была наполнена острой мыслью и отлита в чеканной и образной, поистине серебряной форме. Надо был их только четко зафиксировать и хорошо подать. Да, немало высших отметок качества «заработал» я (а до меня Комаров) в ТАССе на Айтматове. Большой резонанс, помнится, вызвало интервью с ним по поводу русского языка и соотношения его с киргизским в творчестве писателя. Заметка та называлась «Как два крыла у птицы» и смысл ее сводился к тому, что оба языка неотделимы от него, как руки у человека, как крылья у птицы. Он высказывался о сложной проблеме двуязычия, о том, что родной язык – это как мать, перед которой существуют определенные обязанности. И вместе с тем, подчеркивал Айтматов, невозможно развивать духовную культуру нации без активного использования достижений более высокоразвитых культур. Крылатым стало высказывание Чингиза Айтматова и о Пушкине: «Кто полюбит Пушкина, тот полюбит и русский язык!». Я уж не говорю о вошедшем во все лексиконы мира айтматовском понятии «манкурта», как человека, не помнящего, не желающего знать свое прошлое.

Будучи по природе своей глубоким мыслителем и философом, Айтматов в то же время никогда не отрывался от реальности и прочно, двумя ногами стоял на земле, которую хорошо знал и любил. Вслед за Пастернаком он по праву тоже мог бы воскликнуть: « Я весь мир заставил плакать над красой земли моей»! Вспомним изумительные описания живой и неживой природы в романе «И дольше века длится день» («Буранный полустанок») – одном из самых мощных, пронзительных и смелых, на мой взгляд, произведений Айтматова, да и в других его повестях и романах – «Тополек мой в красной косынке», «Джамиля», «Ранние журавли», «Верблюжий глаз», «Первый учитель», «Прощай, Гульсары!» («Бег иноходца»), «Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «Плаха», «Тавро Кассандры».

Но, разумеется, не только и даже не столько великолепными описаниями экзотической природы привлекали и привлекают читателей книги Айтматова. Тут опять же вослед за Пастернаком он мог бы сказать: «Я знаю, что хорошо пишу природу. Но ведь не это же главное». Главное – в огромном заряде человечности, в утверждении нравственных основ жизни, где бы она ни теплилась, в примате высшей справедливости, а не законов, писанных людьми, сострадания и любви, а не жестокости и насилия. Айтматов не был отъявленным диссидентом и явным бунтарем. Более того, в жизни это был человек толерантный, терпимый, умевший ладить со всеми, в чем-то даже конформный. Но сила его художественного таланта, его духовная мощь были таковы, что в книгах своих он выступал бесстрашным и бескомпромиссным срывателем циничных, приспособленческих масок «развитого социализма».

Уже в первом своем рассказе «Лицом к лицу», опубликованном А.Твардовским в «Новом мире», Айтматов обнаруживает совершенно новый, можно сказать, невиданный, даже революционный для той советской эпохи взгляд на военного дезертира – взгляд сочувствующий, человеческий. Он смело и по-новому, очень лирично и честно рассказал миру о любви и об отношении к женщине в условиях Азии, чем вызвал лицемерных гнев многих ревнителей феодальных устоев. Не забыть мне никогда, как в Киргизии травили и запрещали замечательный фильм А.Михалкова-Кончаловского «Первый учитель» по повести Ч.Айтматова, рассказывающий о нежной и чистой любви молодого парня, ставшего учителем, и девушки Алтынай – его ученицы. Тогда даже авторитет Айтматова не помог, и фильм так и не показали в кинотеатрах.

А какое гражданское мужество нужно было иметь, чтобы вновь поднять – и поднять с большой художественной силой – тему кровавых злодеяний сталинского режима в то время, когда эта тема вновь стала запретной, а фигуру Сталина исподволь снова стали поднимать на пьедестал! Конечно, это только одна из линий многопланового романа «И дольше века длится день», написанного в 1980 году. Но с какой обжигающей силой и достоверностью рассказал Айтматов и об этой драме народа, и о многих других гнусностях советской власти! Это было сделано так талантливо, так органично, что ни серый кардинал эпохи застоя Суслов, никто другой из камарильи Брежнева ничего не мог сделать с крамольным романом писателя из Киргизии. И уже в следующем своем романе – «Плаха» — Айтматов вновь нарушил общественное табу и первым поведал всему читающему миру о проблеме наркомании – теме, закрытой в СССР, поскольку наркомании, как и секса в Советском Союзе якобы не существовало.

«Я написал "Плаху",  — говорил Ч.Айтматов в одном из своих интервью, — когда в СССР тема наркомании была еще закрытой, а наркотики только начали появляться... Уже после "Плахи" я пытался донести до широкой общественности мысль о том, что наркомания — это дойная корова терроризма. И чтобы ее преодолеть, а вместе с ней и победить терроризм, надо покончить с бедностью. Покуда крестьянам будет выгоднее выращивать коноплю, чем кукурузу, до тех пор над миром будет висеть страшная угроза в виде наркомании, терроризма, СПИДа и так далее». Настоящий писатель всегда есть провидец и пророк!

Среди многих добрых качеств Айтаматова-человека одно всегда вызывало во мне особое уважение к нему, — его интеллигентность. Говорят, о мере интеллигентности человека можно судить по его отношению к евреям. В этом смысле Чингиз Торекулович был безупречен. Подтвердить эту мысль могли бы, думаю, многие люди, хорошо знавшие Ч.Айтматова, тот же Давид Кругман. Но я приведу пример, о котором мало кому известно.

В начале 70-х годов с подачи высшего руководства Киргизии началась травля выдающегося ученого-этнографа Саула Абрамзона, более 50 лет жизни отдавшего изучению истории и происхождения киргизского народа, автора уникального труда «Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи». Дошло до невероятного и смешного: еврея Абрамзона обвинили в киргизском буржуазном национализме! В республиканской партийной газете «Советская Киргизия» группа придворных историков подвергла ученого грубой и невежественной проработке. В те драматические для С.Абрамзона дни теплое ободряющее письмо направил ему Чингиз Айтматов. Вот, что он писал:

"Уважаемый Саул Матвеевич! Ещё до того, как Вы прислали мне свою книгу "Киргизы", я её приобрел и прочитал, отложив все остальные дела. Для меня было приятной неожиданностью получить вслед за этим такую же книгу с Вашей дарственной подписью...

Саул Матвеевич, я глубоко убежден, что Ваша книга имеет для нас, современных киргизов большое научное и культурное значение. Лично я Вам благодарен и признателен за этот отличный труд — я обнаружил в нём много познавательных вещей….

Что касается статьи в "Сов. Киргизии", то я думаю, она нисколько не умалит значение вашего труда. Бог с ней... Не огорчайтесь.

Саул Матвеевич, есть у киргизов странная, на первый взгляд, поговорка или, вернее, пословица "Если умрет твой отец, пусть дольше живут люди, знавшие его". Смысл этих слов в данном случае еще раз подтверждается — спасибо Вам за тёплые воспоминания о моём отце. Будьте здоровы, Саул Матвеевич, и не забывайте, что киргизская интеллигенция Вас уважает и ценит как своего человека и пытливого талантливого исследователя.

Чингиз Айтматов. 10.03.73 г."

Говорят, что письмо всемирно известного писателя очень ободрило ученого, облегчило его душевные страдания.

Сейчас некоторые государства, например Россия, усиленно ищут имя в своей истории, которое могло бы стать символом, эмблемой, лицом нации. Для Киргизии таким именем, без всякого сомнения, является Чингиз Айтматов, ее великий сын, гражданин и писатель, ставший в то же время великим сыном, гражданином и писателем Земли, населенной человечеством.

Завершая эти беглые строки памяти Чингиза Айтматова, мне хочется привести замечательный поэтический венок на смерть писателя, созданный на его родине, в Киргизии поэтом Александром Никитенко:

Пегие псы побежали краями морей,
    воя в тоске, на песке километры отматывая,
    чуя звериным нутром: на земле поднебесной моей
    не стало Айтматова.

Падают горы, когда угасает звезда.
    День этот горестный веком явился.
    Белый его пароход навсегда
    в Нюрнберге остановился.

Процессуальный Нюрнберг
    отсюда хотя и далек,
    болью его
    выматывал наши жилы.
    В красной косынке хрупкий его тополек
    в каждом из нас прорастает, покуда мы живы.

И еще один – также написанный земляком Чингиза Торекуловича Суреном Согомонянцем:

Мы ждали чуда, в суете беспечной
    Не замечая жизни красоту...
    Айтматов умер, расплескалась вечность,
    "Упавших гор" смывая пустоту.

Закончен "день", смерть расставляет точки.
    И "дольше века" длится скорбный час.
    Ведь каждым словом, каждой новой строчкой
    Он был моложе каждого из нас.

Он бережно, таинственно и просто
    Нарисовал портреты наших грез:
    Там вздорный рвач, скупивший в небе звезды
    И обреченный жаждой "пегий пес".

Нам не судьба, быть может, наши дети
    Сумеют дотянуть до той поры,
    Когда не смогут дотянуться плети
    До вольных плеч красавца Гульсары.

Печальных дум величественный гений,
    Вселенской славы прерванный полет -
    Теперь твоим посмертным вдохновеньем
    Плывет надежды "белый пароход"...

Пройдут года, взрастет младое племя,
    Вольется в небо новая гора.
    Но... Слушайте? Остановилось время -
    Оплакивает вечность Акбара*...

(*Акбара – имя волчицы из романа Ч.Айтматова «Плаха»)

© А.Баршай, 2008. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора

Встреча с журналистами КирТАГа (примерно 1983-1985 год). Ч.Айтматов в своем кабинете председателя правления Союза кинематографистов республики. Третий справа — автор статьи Александр Баршай.

Дни литературы в Свердловске (примерно конец 70-х — начало 80-х годов). Слева Юрий Верченко — тогда один из секретарей Союза писателей СССР, справа от Ч.Айтматова — Анатолий Алексин

Чингиз Айтматов с американским писателем Уильямом Сарояном

Слева — Микельанджело Антониони, в центре — Болот Шамшиев, справа — Чингиз Айтматов