Рубаи

Четырехстрофная поэтическая форма, представленная в виде рубаи, несмотря на внешнюю непритязательность и простоту, достаточно сложна – в четверостишии должна содержаться завершенная остроумная, яркая мысль; отсутствие ее сразу бросается в глаза. Автор пытается соблюсти литературную традицию

Из книги: Кененсаринов А.А. Занятные четверостишия. – Б.: 2007. – 240 с.

УДК 82/821
ББК 84 Ки 7-5
К36
К 4702300200-07
ISBN 978-9967-24-616-4

 
И рассудок, и волю, шутя, отнимает любовь;
В слепоту, в глухоту, в немоту вдруг ввергает любовь;
Ум дарует глупцу, мудреца оглупляет любовь;
Гениальной и глупой – собой награждает любовь.

Так бывает, что умного вдруг оглупляет любовь;
Мудреца же, шутя, в безрассудство ввергает любовь;
Но попытки глупца вразумить оставляет любовь;
Что глупец – лишь глупец лишний раз подтверждает любовь.

И рассудок, и волю, шутя, отнимает любовь;
Поумнеть и окрепнуть душой заставляет любовь;
Ослепляет внезапно, вдруг взор обостряет любовь;
Лишь глупцов безнадежных едва ль изменяет любовь.

О любовь, ты прибежище вечных страстей;
Чудный миг, сотворенный из дней и ночей;
Пред Всевышним и дьяволом, жизнью и смертью,
Первородным грехом оправданье людей.

Пробуждая в нас похоть, греховна любовь.
Увлекая к вершинам, духовна любовь.
Бог и дьявол два лика ее, ипостаси.
Жизни тайна и суть, безусловно, любовь.

Лишь трагедию жаждет тщеславье играть;
Глубины и серьезности любит печать;
Но коварен трагический жанр, саркастичен:
Ты пропал, стоит ноту неверно лишь взять.

Вечно истину ищет ученый дурак
И, бывает, находит забавный пустяк;
А мудрец – в заблужденьях своих и ошибках –
Интересней намного, чем глупый чудак.

В том, что пошл он и глуп,  не повинен дурак,
Но невинность его – это, право, пустяк.
С глаз убрать бы подальше глупца, и довольно,
Только кто же возьмется за это и как?

Пусть сужденья у мудрости вески и строги,
А у глупости – пошлы, нелепы, убоги,
Безупречна она и верна глупой сути
И бессильны пред ней здравый смысл, ум и боги.

Самолюбие наше – искуснейший льстец.
Даже если его обладатель глупец,
Так оно приукрасит тупицу, что,  смотришь,
Он уже не дурак безнадежный –  мудрец.

Чтоб приятно, легко, увлекательно жить,
Мы должны и себе добросовестно льстить,
В ложь святую наивно впадать, в заблужденье
И неловкую правду стараться забыть.

Чтоб тщеславье смешное в движенье привесть,
В ход пускаем монету надежную – лесть.
Пусть нередко фальшива она и истерта,
Но в цене, как всегда, как счастливая весть.

Счастье редкая птица – ее не поймать,
Но желание счастья возможно ль унять?
Нас мечты увлекают, мешая понять:
Было б счастьем – несчастье свое избежать.

Если б мог, запретил бы себе я хотеть,
Перестал бы рабом быть страстей, вожделеть;
Но сомненье берет иногда: без желаний
Пожелать бы осталось одно: умереть.

Шутит странно подчас, забавляется страсть
И вручает легко сердцу глупому власть;
Ум, восторженный, вторит услужливо чувствам,
Не страшится в безумие чудное впасть.

Ум отринь, если чувства в тебе взяли власть,
И возьми, хоть на время, в советники страсть,
И она сил придаст, вдохновенья, упорства
И не даст в нерешительность глупую впасть.

Необъятное, друг, не пытайся объять,
Непонятное ты не старайся понять,
Пару правил попроще усвой, и довольно.
Наша к истине страсть – заблуждения мать.

Наш Создатель, быть может, слегка пошутил?
Здравым смыслом, терпеньем он нас наградил:
Хватит сил нам стерпеть боль, несчастье чужое,
Ну а счастье чужое – достанет ли сил?

Ты спроси у себя и себе же ответь:
Ты способен ли счастье чужое стерпеть?
В нем, понятном таком, очевидном и ясном,
И насмешку изящную можно узреть.

Непонятное, друг, не старайся понять,
А не можешь познания беса унять,
Попытайся всю суть, красоту мирозданья
У прелестниц, красавиц в глазах отыскать.

В нас желания Бог или дьявол вселил?
С наслаждением нас кто из них породнил?
И затем – в наказанье иль просто в усмешку? –
Плоть порочную совестью глупой снабдил.

Рай суля, нас Святой призывает терпеть;
Но никто из живых рай не может узреть.
Бес страстей и наживы наличными платит,
Помогая усердно ад скуки стерпеть.

В шутку бросьте на мир легкомысленный взгляд:
Добродетель, порок – это пестрый наряд,
В нем играем мы жизнь, в рай уверовав, в ад;
Нам идеи, тела Бог дает напрокат.

От нелепостей, лжи, суеты отвлекись,
Неудача постигнет тебя, не сердись.
Ну, зачем же смущать своим видом унылым?
Нам улыбка в подарок дана – улыбнись.

Да, здоровья на деньги, увы, не купить,
Но красавицу можно легко обольстить,
От нелепостей, лжи, суеты устраниться
И, покой обретя, жизнь приятно продлить.

Если умницей все ж не дано тебе быть,
Постарайся неглупым хотя бы прослыть.
Проку в этом не много, но, может, сумеешь
Своему скудоумью приятно польстить

Божья искра талант и насмешливый дар.
Ты не купишь его – он не глупый товар.
Хоть до смерти насилуй себя, не сумеешь
Обрести обаянья таланта и чар.

Тот, кто быть или выглядеть мудрым мечтал,
Но при этом приятных безумств не свершал,
Впал в большую ошибку и жизнь прозевал.
Глупым, может, он не был, но мудрым не стал.

Безрассудство отважься хоть раз совершить:
Ум сумеет безумство свое обелить.
А затем не смущайся наивно, подумай:
Разве только глупцам Бог позволил глупить?

Опасаясь ошибки свои повторять,
Начинаю безумства порой совершать.
Впрочем, сказано сильно, пожалуй, и все же
Каждый раз я надеюсь удачу поймать.

В этом мире подлунном любовь – вечный маг.
Ум похитить у умного может, но как?
Безрассудному чувству подвластный, он любит,
Как безумный подчас; никогда – как дурак.

Не вздыхайте влюблено, томительно: “Ах!”
Но и чувство прогнать не спешите в сердцах:
Одолев прихотливую страсть ненадолго,
Ум у сердца окажется вновь в дураках.

Очевидность, великая тайна любовь,
И соитье двух тел обнаженных, миров,
Двух сердец обожающих, взглядов томленье,
Плоти жадный призыв, духа страстного зов.

То, что тело во прах обратится, – совсем не пустяк.
Вкус вина, поцелуя без плоти изведать нам как?
Уверяют, что дух наш бессмертен. Возможно, однако
Не прорваться бесплотному духу к блаженству никак.

Как к гармонии вечной всеобщей прийти?
А нужна ли она? Так, лишь в виде мечты.
Каждый носится с собственной мерой и верой.
С нас довольно от скуки сбежать, суеты.

Для иных жизнь – борьба, нескончаемый бой
На войне, где воюют с самим же собой,
С вечной скукой – нелепой, ужасной, противной,
Скудоумьем своим, пошлой, злой пустотой.

Глупо – счастья от жизни всегда ожидать,
Глупо также возможность его отвергать,
Глупо, может, решительно все, и умно лишь –
Предпочтение глупости меньшей отдать.

Редко сам по себе интересен глупец:
Слишком прост, очень пошл, зачастую подлец;
Но занятен порой, как предмет для раздумий,
Как забавная шутка Творца, наконец.

Как хотел я избегнуть житейских оков,
Быть умнее, чем есть, а в итоге каков?
Суетился, лукавил, старался напрасно.
Запишусь-ка я лучше в число дураков.

– Если б Господом был, осчастливил бы всех.
– А счастливый дурак – разве это не грех?
– Устранил бы глупцов и оставил бы умных.
– И исчезли б навеки нелепость и смех.

Ожидание счастье – чудеснейший вздор,
К заблуждению страсть и небес приговор,
Вовлекающий в глупость и жизнь, как не странно,
Где соседствует подлость, любовь, смысл и сор.

Счастья жадно желая, бывает, грешим,
А затем лицемерим, наивно хитрим,
Страх тая перед бездной, раскаяньем мнимым
Мнимый рай мы усердно себе же сулим.

Где желанья – страданья исток свой берут:
Нас желанья к желаньям все большим влекут;
Но где нет устремлений, хотенья и воли,
Там лишь скука и лень, отупляющий труд.

Суть вещей и себя нам дано ли понять,
Да и нужно ли суть и себя понимать?
Может, сути и нет, есть покой, заблужденье,
Но способное страх перед тайной унять.

С правдой голой иль с ложью скорей пропадешь?
Однозначный ответ на вопрос не найдешь.
Утвержденье, что правда ценней лжи, обмана,
Зачастую – не правда ли? – тонкая ложь.

В безупречном найдешь при желанье изъян,
А в себе же – их тьму, коль не глуп и не пьян;
Но не ищем в себе, в ложь охотнее верим,
От себя нас спасающий самообман.

Кем родиться и где – не дано выбирать.
Случай вечный, судьба ли изволит играть?
Но играют и люди, стараясь усердно
Льстить себе, полуправду твердить, полулгать.

Тот, кто истину ищет, обязан понять,
Что от разума склонная суть ускользать
Вне возможностей скромных его, мы же склонны,
Чтобы жить, заблужденья за суть выдавать.

Кто-то истины ради на подвиг готов,
А кому-то дороже всех истин любовь.
Впрочем, истины суть и изнанка – влюбленность,
А сверх этого – ложь, украшенье из слов.

Промелькнул, канул в прошлое призрачный миг,
На мгновенье явив настоящего лик
И исчезнув в безмолвном потоке, напомнил:
Истекает мгновеньями жизни родник.

Вечный торг между смертью и жизнью идет,
И известен его нам итог наперед:
Жизнь, нас смерти небрежно, легко уступая,
В целом верх над соперницей вечно берет.

Дни и годы уносятся в даль чередой,
Оставляя нам чувство утраты с тоской
И нелепый вопрос вместе с глупым ответом:
В чем же смысл нашей жизни? Он в жизни самой.

Кто-то мыслит свободу лишь как произвол;
Часто скованный немощью, груб он и зол;
Кто-то видит в богатстве ее, но свободен
Лишь покойный в душе, даже если он гол.

Жизнь дана, к сожаленью, на краткий нам срок,
Чтобы в спешке наполнить ее кто чем мог;
Но даруй нам Предвечный желанную вечность,
В ожидании смысла бы он изнемог.

Смерть с момента рожденья идет по пятам,
Ускоряя свой шаг в такт спешащим летам,
Но, сбежав от нее в безнадежную старость,
Утомленный, едва ль ей по чести воздам.

Нам дорогу усыпал соблазнами бес,
И иной стала жизнь, обретя смысл и вес.
К черту глупость, лукавую набожность, святость.
Достучатся ли лгун, лицемер до небес?

Это вечный Шутник ли изволил играть,
В нас желание счастья вселяя, как знать?
Мы наивны, наверное, счастья желая,
И нелепы, его прекращая желать.

Поболтаем, друзья, пусть нет прока в словах,
О чудачествах Божьих и его чудесах.
Мы, из глупого праха вчера сотворенные,
Завтра вновь обратимся в бессмысленный прах.

Если скука грызет и дела кое-как,
Впереди ожидают лишь холод и мрак,
То обрушь все невзгоды на голову друга,
Он для этого лучше подходит, чем враг.

Часто в глупость впадает влюбленный слепец,
Ослепленный предметом любви, лгун и льстец;
Но его слепоте и воле к самообману
Позавидовать искренне может мудрец.

Так случается, что в упоения миг,
Из груди исторгающей радости крик,
Вдруг узришь на мгновенье сквозь смутную дымку
Божества – или, может быть, дьявола? – лик.

Да, в известном лишь смысле никто ни дурак:
Глупый глупость свою не признает никак,
А признается умный себе в том, что глуп он,
Так признание это – кокетство, пустяк.

Бросьте, глупые, истину тщетно искать,
Знайте то, что бездарным желательно знать:
Отдается капризная истина тем лишь,
Кто умен и на ком есть таланта печать.

Если грех иль проступок какой совершил,
То не трать на раскаянье времени, сил,
Удовольствия взяв, раздели остальное
С тем, кто суть даровал и судьбу предрешил.

Суть дана ни за тем, чтобы ей изменять,
Невозможно ее из себя же изгнать;
Но спасаемся волей к самообману,
Нежеланьем по сути ее понимать.

Опьяненным легко от себя же сбежать
В ту реальность, где просто и верить, и лгать;
Но как тяжко, нелепо в себя возвращенье,
Где все скучно, уныло и нечего ждать.

Каждый – мудрый и глупый, смиренный и злой –
Хочет быть непременно довольным собой.
И печально, смешно, что к заветнейшей цели
Ближе глупый, пожалуй, с его простотой.

И мудрец, и глупец справедливости рад,
Но беда, что у каждого собственный взгляд
На плутовку жеманную, из-за которой
С плеч невинные головы часто летят.

Если пуст, не заключишь себя в скорлупе,
Не сбежишь от себя, затерявшись в толпе,
С одиночеством будешь носиться и скукой,
Потакая назойливо глупой судьбе.

Не укрыться за толщей смешной скорлупы
От других; от себя же – в объятьях толпы.
Суета, одиночество, тупость и скука
Злыми псами сидят на цепи у судьбы.

Щеголяет в одеждах безумнейших суть;
Околдовывать, влечь – ее суть, не забудь,
И, срывая покровы с нее, дай изящно
Этой чудной кокетке себя обмануть.

Если с умыслом свыше душа нам дана,
Если в сути своей неизменна она,
Если жизнь без соблазнов безумно скучна,
То выходит, что праведник, шут – сатана.

Если свыше нам с умыслом души даны,
Если в сути своей неизменны они,
Если жизнь без соблазнов нелепа ужасно,
То и черту спасибо сказать мы должны.

Мы возникли из тьмы ледяной, тишины,
Наши души поэтому, может, темны.
Божий свет озарит их едва, не надолго,
А затем в темноту же уйти мы должны.

Зыбко все: твердь земная, небесная твердь.
Жизнь – обман, заблуждений игра, круговерть
Меж двух истин, где первая – наше рожденье,
А последняя странная истина – смерть.

Прибегал я к уловкам и к тихой мольбе,
Прихотливой судьбе угождая, себе;
Но желаньям капризным моим, своеволью,
Угождать было все же труднее судьбе.

Ты доволен или недоволен судьбой,
С ней играешь ли вечно, она ли – тобой,
В кутерьме бесконечной событий, сомнений
Знай, что важно одно: быть довольным собой.

Ход событий не мной для меня предрешен,
Но желанием счастья я так увлечен,
Что судьбе вопреки поступаю, при этом,
Может, глуп, но не жалок я и не смешон.

Пусть тобою играет судьба, ну и что же?
Создает свой роман, легкомысленный, Боже.
Пусть занятен он будет, талантлив, не скучен,
Улыбнись же судьбе и сыграй с нею тоже.

Мы судьбой ли играем, нами – она,
Жизнь сюрпризами часто бывает полна.
За столом бытия, судьбы на кон бросая,
Бог играет азартно, и с ним – сатана.

Скудоумью и скуке не видя конца,
Проклиная и мудрых, и глупых в сердцах,
Мы, надежду лелея на лучшую участь,
Легкомысленно верим в разумность Творца.

Взвесив тщательно “против” и тщательно “за”,
Смерть однажды с улыбкой заглянет в глаза.
Взглядом грустным проводим остаток мы жизни,
И прольется с улыбкой печальной слеза.

В глупом шуме заметен, кто тих, молчалив,
Он приятен уж тем, что не груб, не криклив.
Пусть имеющий чуткие уши услышит,
Ненавязчивый звук и приятный мотив.

Человечества вдруг наступила пора.
Жизнь – великая ценность и все же игра.
Любопытством она рождена, ослушаньем.
Как же так? Еву Бог сотворил из ребра.

К счастью гонит настойчиво нас естество,
Уповая на чудо и на волшебство.
Глупо это, забавно, нелепо, и все же
В этом жизнь человека, его существо.

Что влюбленному рай и пылающий ад?
Он любовью живет и любви только рад.
От нее есть лекарства, но все ненадежны,
И влечет, как безумца, его нежный яд.

Поступал я тебе лишь в угоду, любовь,
Естеству своему и природе, любовь,
И, в безумно прекрасном плену пребывая,
Знал доподлинно я, что свобода – любовь.

Предпочтительней скуки улыбка и смех.
Бог, к иронии склонный, не чуждый утех,
Сотворил человека на скорую руку,
Дал рассудок ему, добродетель и грех.

Вот капризное счастье настигнул, как вдруг
Ускользнула – в какой раз! – кокетка из рук.
Черт возьми! Лучше бегать за ней, чем от горя,
Лучше дерзкой прямой упоительный круг.

Бог, не чуждый искуса, свой творческий пыл
В ход пускает шутя, в меру вкуса и сил;
Ум, талант дал немногим, другим – только глупость,
И сверх меры бездарностью их наградил.

Милосерден ли Бог или, может, жесток,
Добродетель ли ценит, а, может, порок.
Мы, сиротства боясь, словно дети приемлем
Мир, в котором играет насмешливый рок.

Пусть полезен, но скучен нам опыт чужой,
И ошибки приятно нам делать порой,
Мы, в душе скудоумье свое почитая,
Поделиться им рады, даря опыт свой.

Безразлично: мой ум изощрен ли, убог.
Вот раздумий печальных забавный итог:
Жизнь – игра, легкомысленное представленье,
Но к игре лишь серьезно относится Бог.

Мы, покоя желая, не очень умны.
Мы естественны, правда, и все же смешны.
Если Бог даст покой вожделенный, то, может,
Ни себе, ни Ему мы не будем нужны.

Достиженье культуры, отнюдь не пустяк –
Усмиренная глупость и смирный чудак.
Беспокойного, дикого дурня, безумца
Безопасней, конечно, культурный дурак.

То усмешка любви и ирония зла –
Или страсть обаяние злу придала? –
Но нельзя созерцать без унылой улыбки
Пыл любви, лебединую песню козла.

Тайны жизни подол дерзко, грубо задрав,
Мы гордимся собой, привкус истин познав.
Но – забавно – кто больше удержит иллюзий,
Тот в конечном итоге окажется прав.

Есть у Бога всему безупречная мера,
А у нас – здравый смысл и упрямая вера
В мудрость Божью, его доброту, – и в коварство
Закадычного друга его – Люцифера.

За терпение, честность, разумность и веру
Награждает Всевышний блаженством сверх меры.
Рай – отменное место, но там не хватает
Остроумца и весельчака – Люцифера.

Если скукой великой Всевышний казнит
И к величию, смыслу стремиться велит,
То всему мы сумеем найти оправданье.
Черт – не ангел, и это нам душу бодрит.

Рай – уюта венец, воплощенье мечты,
Но, послав вдруг к чертям пенье птиц и цветы,
Возжелает душа, обезумев от скуки,
Обаянья, дурмана земной красоты.

Я наивен, доверчив и, может, смешон,
Но, признаться, ни этим я вовсе смущен:
Стоит мне лишь расстаться с иллюзией старой,
Как иллюзией новой уже увлечен.

Нашей жизнью и нами слегка поиграв,
Наши жизни старушке с косой проиграв,
Бог, зевая, на кон жизни новые ставит
Их из бездны холодной вселенной достав.

Полагаю, пусть вздорно такое сужденье,
Бог насмешлив, шутлив и не чужд развлечений,
Потому на улыбку надеюсь, терпенье;
Денег нет, но с избытком зато вдохновенья.

Чтобы был человек пылок, смел и не сер,
Чтоб избегнуть обид, нерешительных мер,
Сотворен был Всевышним веселый и умный,
Парень славный, шутник, лицедей – Люцифер.

Все, как есть в этом мире, так быть и должно.
Горе, счастье ль изведать – что нам суждено?
Изощрялся Создатель, борясь с вечной скукой,
Получалось трагично и все же смешно.

Если духом не слаб, обладаешь умом,
То невольно себя ощутишь дураком:
Небеса унаследуют нищие духом
И наполнят небесное царство душком.

Не пытайся свою же судьбу обмануть,
Благодарно приемли судьбой данный путь.
Дело в сути твоей, а она неизменна,
И она не судьбой нам дана. В этом суть.

Презирая ничтожеств, лгунов, дураков
И стараясь избегнуть их пут и оков,
С образцовым упрямством, достойным ослов,
Не желаю и думать: а сам я каков?

Луч весенний коснулся золотистых кудрей
Той, которой на свете нет прекрасней, милей;
Он, блаженный, растаял, канул в царстве теней,
Был счастливей влюбленных, горьких пьяниц пьяней.

Вот уж счастье поймал, а оно, словно ртуть,
Ускользнуло из рук, что за странная суть?
Счастье – это и средство, и цель, и движенье,
Обладание им и к нему трудный путь.

Вызывая у Господа искренний смех,
Я раскаюсь в грехах, посрамив грешных всех,
А затем, обаянью порока поддавшись,
В грех впаду: без него и раскаянье грех.

Грешен ты, но угоден такой небесам.
Плоть и душу свою выбирал ли ты сам?
Есть в обилии, разнообразии прелесть,
И в приволье таком место есть чудесам.

Можешь лгать и ловчить, но какой в этом прок?
Торг ведет искушенный, насмешливый рок:
Ломит цену безбожную за добродетель
И спускает почти за бесценок порок.

Дар бесценный Творец просто так подарил,
И со смертью, как принято, в торг я вступил:
Просадил легкомысленно юность и зрелость
И остаток почти за бесценок спустил.

Может, тайну великую женских сердец
Нам поведает смело однажды Творец?
Может быть, почему бы и нет, если знает,
Если сам не запутался, бедный, вконец.

Если в счастье надежду отнимет мудрец,
То не лучше он будет, чем плут и подлец.
Ну и что из того, что умен он и честен,
Если зол и опаснее он, чем глупец.

За какие заслуги дан странный нам дар,
Что дороже, чем самый бесценный товар?
Жизнь превыше всего, даже если ничтожен,
Глуп, бездарен, безумен, несчастен и стар.

Нет навязчивей дамы, и, как не крути,
От красотки курносой не сможешь уйти;
Но о ней позабыв, дай увлечь себя жизни,
Ей одной мысли, чувства, себя посвяти.

Я признался б, что глуп, с ироничным смешком,
Но не вижу я смысла в признанье таком;
Он – в неведенье часто, во лжи, непризнанье,
Что ты глуп, даже если дурак дураком.

Из сердец всех кумиров изгнав, в небесах
Одного лишь поселим Владыку-Творца
И узнаем тогда Божий юмор, терпенье,
В грех впадая, прощенье прося без конца.

О добре и о зле предоставь лишь ослам
Смело, громко судить, вторя их голосам,
А когда ощутишь, что ослом стал и сам,
То не верь ни глазам, ни ослиным ушам.

В снах нелепых рождаются наши мечты,
Умирая затем от тревог, суеты.
Между явью и грезой живем, подчиняясь
Обаянию снов и земной красоты.

Что не набожен я, не горжусь, не стыжусь,
Над ханжою, пороком забытым, смеюсь.
На терпение, волю и ум уповая,
Свято в Бога не веря, Его я боюсь.

Искуситель и в хитрости истый поэт,
И не знал изощренней лгуна белый свет,
Чтобы люди к спасению путь не искали,
Убедить он сумел их, что дьявола нет.

Мы глупы – или шутит Создатель? – как знать,
Но лежит на желаньях усмешки печать,
И выходит, что лучше – безумно желать,
Чем, пресытившись вдруг, продолжать обладать.

Зеркала на нее смотрят с болью всегда,
Как ужасна она, но еще молода
И с усмешкой взирает на ту, что когда-то
Так была хороша, но жестоки года…

Крик младенца способен смерть внезапно вспугнуть,
Но никто не сумеет ее обмануть,
Но, прожив очень долго, быть может, удастся
Незаметно, легко, как ребенок, уснуть.

Благороден вполне, не вполне идиот,
По дорогам Испании вечно бредет
Презирающий скуку, уныние, леность,
Смелый рыцарь, последний герой – дон Кихот.

На меня лишь взглянула – и попал я в полон.
Что теперь мне свобода, я безумно влюблен.
Если рай есть на свете, он в плену лишь у милой,
Ад же, знаю, если этого рая лишен.

То плетьми наградит, то покажет калач,
Вызывая улыбку, досаду и плач.
Может, учит судьба, может, маски меняет:
То учитель суровый, то нежный палач.

Ошалев от безделья, бессмыслия, бес
Рай покинул, спустился на землю с небес
И, заботясь о разуме, жизни и смысле,
Обаянье пороку придал, вкус и вес.

Чтобы горя не знать, быть счастливым вполне,
Жить как в сладостном, глупом и сказочном сне,
Возлюбите иллюзии, что же до истин,
То да здравствует истина – та, что в вине.

Скучно – льстить и на истины путь наставлять
И пороки чужие смешно – исправлять,
Но умно, позабыв о чужих недостатках
И отдавшись своим, их лелеять, ласкать.

Добродетелям я предпочтенье отдам
И стихи им сложу, и по чести воздам
Очень скоро, быть может, когда ослабею
И служить не смогу честно смертным грехам.

К смыслу жизни и к счастью идя напролом,
Разнося стены лжи и невежества лбом,
Не хочу быть свободы чужой господином,
Но желаю своей быть слугой и рабом.

Ко всему применяя единую меру
И забыв о любви, о надежде, о вере,
Свято, честно служил одному лишь кумиру
И погиб смертью храбрых в борьбе за карьеру.

Суть влекла мудреца, обольщая его,
Что отчасти смешно и печальней всего.
Между истин сомнительных вечно блуждая,
Он, по сути, не знал, знать не мог ничего.

Надоел ли вполне или, может, слегка,
Но судьба добродушна – жалеет пока,
Не тревожа, с цепи не спуская глупца;
Жалок он, вот и жалко пока дурака.

Зная мыслей чужих обаяние, власть,
Очень трудно соблазн победить, в грех не впасть
Воровства; но, легко искушенью поддавшись,
Искушенный сумеет изящно украсть.

Кто умен, кто-то глуп – так угодно судьбе,
Но не знаю, приятель, признаюсь тебе,
Кто ж умен. Может, тот, кто сумел, улыбнувшись,
Что он глупый, однажды признаться себе.

Неизбежны обиды, ожоги и боль;
Блага, счастья ловца унизительна роль.
Ну да что сожалеть? Ведь гораздо обидней,
Если жизни итог – лишь бесчувственный ноль.

Глупо – ждать благосклонности, чуда с небес,
И без них в этом мире довольно чудес.
И не чудо ли наше желание счастья
И над разумом скудным надежд перевес?

Жить, увы, предстоит не всегда, не всегда,
Мы однажды уйдем навсегда, навсегда,
Посему никогда зарекаться не стоит,
Утверждая смешно: “Никогда, никогда!”

То безмерной тоской, то восторгом я пьян;
Есть у жизни печальный и глупый изъян:
Завершится она, эта странная истина,
И занятная ложь, и великий обман.

В миг печальный – увы! – плоть покинет душа,
Бед, невзгод сбросив груз и свободой дыша,
Но однажды, быть может, взгрустнет с удивленьем:
“В теле жизнь как чертовски была хороша!”

Если ум твой не блещет святой простой
И боишься навек породниться с тоской,
То ответь, лицемерье и ложь отвергая,
Допустимо ли быть пред собой не ханжой?

Суть, что участь решает, нам свыше дана;
Жизнь в согласии с сутью вершиться должна;
Мы наполним ее, чем сумеем, и все же
Отклониться от сути не может она.

Плох ли я? Но таким меня Бог сотворил,
Дал он душу и плоть, и сердечный дал пыл,
Неподвластное разуму, глупое сердце,
Потому не Его, а прелестных созданий любил.

Я твоей красотой, как вином, опьянен,
И тобой, как вином, я рассудка лишен.
Превращает в безумцев любовь своих подданных.
Кто влюблен и разумен вполне – глуп, смешон.

То печалью, то радостью полнится грудь.
Ускользают мгновенья и жизнь, словно ртуть.
В вечной смене желаний и чувств, настроений
Думай только о жизни, о смерти забудь.

В нас не нами, конечно, заложена суть,
И, по сути, она выбирает нам путь;
Но поскольку в неведенье мы пребываем,
Верь в себя и желаньям своим верен будь.

Коротка наша жизнь, а забот полон рот,
Вот и хочется страшно сбежать от забот,
Впрочем, есть среди них и приятные, право,
И без них мы бессмысленны, как идиот.

Жить в заботе о плоти – печально, смешно.
Мы не вечны, увы, и уйдем все равно.
Был коварен Создатель, шутлив, снисходителен,
Дав нам бренное тело, желудок, вино.

Оглядись: всюду смерти тоскливая тень.
Мы однажды войдем в смерти тихую сень,
Но поскольку нас множество дней ожидает,
День один провожай и встречай новый день.

За деянья проклясть можно Бога в сердцах
Или жить с благодарной улыбкой в глазах,
Был Создатель, быть может, серьезен, но в замыслах,
И шутлив, прихотлив был, конечно, в делах.

Чтоб не полнилась скукой живая душа,
Сердце билось, желанием страстным дыша,
Дал нам волю Создатель, порок, добродетель,
А затем начал действо – умно, не спеша.

Нас Создатель творил наугад, невпопад,
Потому Он то зол на людей, то вдруг рад.
Бог за чашей хмельной сотворил человека,
Разум дал, сунул в душу ему рай и ад.

Трудно плоти, печально – прощаться с душой,
Но и с телом душа расстается с тоской,
Если б были глаза у души бестелесной,
Оросила б она тело грустной слезой.

Не забвенья упрямо ищу я в вине.
Суть и тайна играют у чаши на дне.
Вот последний глоток совершаю, и что же?
Тайной пьян я и сутью, что бродят во мне.

Если б каждый из нас добродетельным слыл
И боялся излить страсть, греховный свой пыл,
Если б всюду был изгнан порок, то, возможно,
Безутешен и скучен Создатель наш был.

Прост глупец, вот и блещет святой простотой,
Но не прост – сложен умный и истый святой.
Интересен он Богу и дьяволу вместе
Светлым разумом, волей и темной душой.

Если часты размолвки с упрямой судьбой
И она не дает любоваться собой,
То желанья умерь, будь скромней иль, напротив,
Будь упорен, как черт, на своем вечно стой.

Как мгновенья, поспешно уносятся дни,
И бывает, что счастье нам дарят они;
Но о них не грусти, а глазами ребенка
На изменчивый мир удивленно взгляни.

Можешь к Господу вдруг обратиться с мольбой
Или в спор бесконечный ввязаться с судьбой.
В ловле счастья все средства пригодны, к тому же,
Не играть же Создателю вечно с собой.

Жив пока – упивайся земной красотой,
Миг лови, наслаждайся земной красотой.
Мы однажды лишимся ее, и поэтому   
С грустью нежной прощайся с земной красотой.

Ненадолго душа обретает здесь дом.
Мы, растратив свой пыл, отшумим и уйдем.
Было так и до нас, но никто не ответил,
Мы откуда, зачем и куда мы потом.

Основателен Бог, человек – суетлив,
Лжив, нелеп и пристрастен, а Он – справедлив,
Но поскольку такими Он сам нас и создал,
Очевидно, что Боже насмешлив, шутлив.

Не избегнуть того, чему быть суждено,
Не сейчас, так потом совершится оно;
Но мы, умные глупо и глупые умно,
Будем счастье, удачу искать все равно.

Как кокетка, капризно меняя наряд,
То щедра к нам судьба, то нахмурит свой взгляд,
То наполнит надеждой хмельной чашу жизни,
То добавит в нее отрезвляющий яд.

Манит жизнь, и судьба увлекает мечтой,
Мир волшебной пленит и пьянит красотой.
Но в угоду какому-то пошлому дьяволу
В скуку люди впадают, в тоску с суетой.

Рядом с вечностью жизнь – миг, мгновенье одно,
Но сравнение вечности с жизнью – смешно.
Тридцать лет, три по тридцать прожить суждено ли –
Вот что важно в итоге и не все равно.

Суть с любовью в кого-то Создатель вложил,
А кому-то шутливо, небрежно всучил,
И поэтому, ей уступая, не трачу
На раскаянья глупые времени, сил.

Суть и внешность свою я ни сам выбирал,
Но занятную суть мне Господь даровал:
Совершая проступки, нелепости, глупости,
Каждый раз я, по сути, Ему воздавал.

Испытав ряд печальных и злых перемен,
Обратимся однажды в бессмысленный тлен,
Но до этого, черт побери, мы узнаем
Вкус вина и любви, жизни сладостный плен.

Несговорчива смерть, но строга и честна,
И для всех у нее есть одна лишь цена;
Жизнь-плутовка склонна к беспорядку, и в том, что
Все так скверно, прекрасно ее лишь вина.

Глупо – спорить с глупцами и им возражать,
Оскорбительно, пошло, смешно – потакать.
Нет достойней ответа глупцам, чем молчанье,
Но как скучно, бессмысленно с ними молчать.

Просим страстно мы Бога в молитвенном рвенье
Счастья дать и покой, разрешить все сомненья
И – поскольку не может быть счастье всеобщим –
Пред другими, по сути, отдать предпочтенье.

Плоть однажды, увы, обратится во прах;
Но мы будем с надеждой жить в глупых сердцах,
Что наш дух не исчезнет вполне, безнадежно,
Наши души в иных воплотятся телах.

Сколько было до нас, сколько будет людей;
Мы, безумцы, упрямо средь разных путей,
Предлагаемых жизнью, находим дорогу,
Что ведет всех в печальное царство теней.

Разорвался бутон, распустился тюльпан.
Вновь весенней красой, ароматом я пьян:
Перепутались явь с упоительной грезой,
Разум, сердце пьянит вездесущий дурман.

За мгновение даже – у Бога в долгу…
Как чертовски приятно – поклясться могу –
На бездонное небо взирая, валяться
Беззаботно на залитом солнцем лугу.

Истин нет, существуют одни заблужденья,
Убежденность и вера, смущенье, сомненье,
Одиночества страх, страх пред жизнью и смертью,
Боль, нелепость, надежда, восторг, вдохновенье…

Мысль, что смертны, в душе вызывает смятенье,
Заставляет упрямо искать наслажденье,
Но они оправдать нас не могут пред жизнью,
Но способны, быть может, – восторг, вдохновенье.

Счастье ищем всему вопреки, о невежды,
Попадая в несчастье, нелепость и между.
Тот безумец, кто счастья желает добиться,
И глупец – тот, кто сдался, оставил надежду.

Взгляд, прекрасный и нежный, любимой лови,
В море суетном к берегу счастья плыви.
Средь ненастий и бурь на ковчеге влюбленных,
Если пара утонет – в пучине любви.

Если глупость имел и нелепость родиться,
С неизбежностью смерти придется смириться
И доказывать право комично печально –
До кончины – трагично смешно суетиться.

Как коварна подчас, прихотлива судьба,
А иной раз почти похотлива судьба.
Почему бы и нет? Не была бы скучна лишь,
И бездарна, глупа, суетлива судьба.

Бес, а, может быть, ангел изволит играть,
Но лежит озорства и кокетства печать
На изящном уме, что умеет увлечься,
Превращая и скуку в искусство скучать.

Вдохновенно поет и ликует душа.
Боже мой, до чего же она хороша!
Благодарный, любуюсь ее красотою,
Упоеньем, восторгом, любовью дыша.

Будем счастье искать, наслаждаться вином,
Вопреки неудачам стоять на своем,
Будем глупости вечно творить с умным ликом,
А затем беспробудным забудемся сном.

Сердце, пылкое, глупое, ум убеждал;
Ничего не добившись, безумно устал.
Но однажды любви обаянью поддался –
И нелепым, забавным, счастливым он стал.

С легкой грустью шепчу благодарность судьбе
И не внемлю уму, замирая в мольбе.
Божество поселилось, капризное, в сердце.
Как томительно сладостно, сердце, тебе.

В сердце, пылком и нежном, таится любовь,
И на волю стремится, как птица, любовь,
Там находит другое влюбленное сердце –
И в сердцах правит бал свой царица-любовь.

Можно сетовать век на жестокость судьбы,
Если духом ничтожны и телом слабы,
Можно жить, каждый день благодарно встречая,
Если совесть чиста и душой на рабы.

Как примерный школяр, я внимал мудрецам,
Относился с усмешкой веселой к глупцам
И однажды, в награду за нрав и усердье,
Ощутил, что забавным глупцом стал и сам.

Наши подлинны чувства, восторг, упоенье,
И души, вдохновенной, – порывы, смятенье.
Сотворил нас Создатель себе в развлеченье;
Но, по сути, имеет ли это значенье?

Жизнь то тихо текла, то безумно неслась,
Очень редко бывая и в радость, и всласть.
Бог с сочувствием маску шута предоставил,
И однажды она с ликом истым срослась.

Переменчивы мнения, вкусы и мода,
Неизменна, однако, людская природа,
Постоянны страх смерти, желание счастья,
Соблазнительна власть и капризна свобода.

В шутку бес темной мыслью под яркой личиной
Соблазнял человека, как девку мужчина,
И рождалось от глупого тусклое, скука,
А от умного – светлое и бесовщина.

Если праведных всех в ад из рая прогнать,
Рай же грешникам истым, безумным отдать,
Станут черти ль святыми, а ангелы грешными,
Вкус изведав греха, любопытно узнать.

Смысла нет на судьбу бесконечно роптать,
Об улыбках ее и капризах гадать,
Посему миг божественный, глупый лови ты,
Будешь счастлив, поверь, если сможешь поймать.

Что за скучное дело – прощать, не прощать,
За грехи и благие дела воздавать?
Если Бог наделен чувством юмора, страстью,
То возможно его хоть отчасти понять.

Позабыв о сединах, влюбился мудрец
И вести себя стал как забавный юнец,
Глупым стал и нелепым, но это неважно,
Важно только, что был он счастливый глупец.

Склонный к шуткам веселым, Творец, к чудесам,
Подарил добродетель с грехом пополам,
Рассудительность дал и презрение мудрым,
И усердие, зависть, упрямство – глупцам.

Будем счастливы, нет ли, нелепо – гадать.
Жизнь – возможность все это на деле узнать.
Но, возможно, невзгоды свои умножая,
Как безумные, счастье мы будем искать.

Если б все добродетельны были, тихи,
Было б меньше забот, не рождались стихи,
Воцарилась бы скука, поэтому Боже,
Ценит праведность, любит людей за грехи.

В жизнь ворвался, ликуя, младенец с утра;
Детство, юность и зрелость прошли, как игра,
И, укутавшись зябко, в вечерние сумерки,
Одряхлев, умер день, отойдя во вчера.

Выпьем смело за ум и над ним чувств главенство,
За страданья и боль, упоенье, блаженство,
За свою же божественно-глупую суть,
За природы прекрасное несовершенство.

Мы идем, признавая рассудка главенство,
Через муки и боль к упоенью, блаженству,
Принимая божественно-глупую суть
И природы прекрасное несовершенство.

Человека творя, Бог себе образцом
Взял себя; волю дал, наделил и умом –
И обязаны люди стараться усердно,
Чтоб не стать в день прекрасный отменным скотом.

Маску сбросил с лица. “Я не шут, ни король.
Надоела игра!” – “Будешь искренний ноль, –
Возразила судьба, – и сыграешь того, кто
Не желает играть надоевшую роль”.

Можешь в поисках счастья погрязнуть в грехах
Или праведным быть, жить в заботах, делах,
Но какой в этом прок? Не умеет жить счастье
В человеческих – жадных, лукавых – сердцах.

За приветливый взгляд свой мне цену назначь.
Жизнь возьми, мне оставив лишь боль неудач.
Что мне жизнь, если сердце давно ты украла.
Сжалься ангел, богиня, мой нежный палач.

Кто умен, кто-то глуп – так угодно Творцу.
В чем там смысл, размышлять предоставим глупцу,
Ну а сами тем временем жизнь отыграем
До того, как она подберется к концу.

Добиваясь любви то легко, то с натугой,
Я сосватал красавицу с грудью упругой.
Как люблю я ее, обожаю безумно,
Но расстанусь я с жизнью – неверной супругой.

Суть иную творя из ребра, знал ли Бог,
Что такой изумительный будет итог?
Он всеведущ, и все ж ощущенье такое,
Что не знал, да и знать он, по сути, не мог.

Горстку слов в ступе смысла упорно толку
И, перо окунув в ступу эту, строчу:
Миг чудесный, таинственный, призрачный, глупый,
Часть души на странице оставить хочу.

В грустный день завершим мы земные дела
И покинем уютные наши тела.
Обретут ли приют наши души, кто знает?
Впереди – тишина, беспросветная мгла.

Жизнь-красотка сводила с ума, соблазняла,
Ароматом хмельным дней, ночей опьяняла,
Не скупилась, но все, что она подарила,
Смерть-воровка однажды с похмелья украла.

Мы из бездны явились и в бездну уйдем,
Обретя ненадолго здесь призрачный дом,
Погостим у Создателя жизнь, и не больше,
И, как гости, уйдем, и назад не придем.

Можешь спорить с судьбой, но какой в этом прок?
Веселится, играет насмешливый рок.
Улыбнись, если можешь, предайся веселью
И играй от души весь отпущенный срок.

Что однажды уйдешь, не печалься, не злись.
Что в том проку? Уйдешь ведь, сердись не сердись.
Миг лови, а, поймав, за мгновенье держись:
На его легких крыльях уносится жизнь.

Может, истины нет, есть одни заблужденья,
Несвободны мы в мыслях своих и решеньях.
В этом случае ложно и это сужденье
И основа свободы – незнанье, сомненье.

Страсть с любовью мешая, неся смело чушь,
Ум в потугах своих часто мил, неуклюж.
Кстати, страсть – это жажда, порыв, тел влеченье,
А любовь – в большей мере – соитие душ.

Чтобы праведным быть, не касайся основ,
Будь слепым. Все глупы. Это ясно без слов.
Даже мудрый – глупец. Он, конечно, умнейший
В этом сборище пестром почтенных ослов.

Кто ж ответит, откуда мы здесь и зачем,
Жизнь способны ли мы оправдать, да и чем?
Дав ответов невнятных с десяток, быть может,
Жизнь дожив до конца, ограничимся тем.

Я хочу ли родиться, меня не спросили.
Право, с кем не бывает. Забывчивы были.
С жизнью сжился. И что ж? Изгоняют из жизни
И спросить – я хочу ли уйти? – вновь забыли.

Нет возможности думать себе запретить;
Вновь и вновь мысль упрямо себя будет длить,
Устремляться Бог знает куда и скитаться.
И лишь смерть оборвет мысли чудную нить.

Человек будет истину вечно искать,
Будет к ней суть его вечно влечь, устремлять,
Каждый раз заставляя пред скромною истиной
Возвышающей лжи предпочтенье отдать.

Процветают в раю благодушье, безделье,
Здесь же стонет душа от забот и с похмелья,
И мечтает она к райским кущам прорваться,
Прихватив благ земных с чудным пьяным весельем.

Угодил, не желая, в любовный силок;
Из него вырываясь, устал, изнемог;
Разрывая последние путы, вдруг понял:
Был бы счастлив, когда б разорвать пут не смог.

Слышишь, глупая, сгинь, грусть-тоска, отвяжись,
Ты ж, душа, вопреки всем печалям держись.
Даже если все глупо, нелепо, бездарно,
Все равно жизнь – божественный дар, чудо жизнь.

Каждый, право, хоть чуточку все же чудак,
Да и глупость свою не изжить нам никак,
Но поскольку глупец чувства меры не знает,
Умный тот, очевидно, кто в меру дурак.

Вечно под руку с жизнью гуляет беда;
Было так, есть, но будет ли так же всегда?
Если нас в день прекрасный оставят напасти,
Не сбежит ли капризное счастье тогда?

Есть ли смысл или нет, ни к чему нам гадать.
Жизнь дана, вот и надо от жизни все взять,
А не выйдет, смешно – обижаться на Бога:
Не затем он творил, чтобы нас ублажать.

– Может, счастье тебе нагадать? – Нет, не стоит.
– Может, горе тебе предсказать? – Нет, не стоит.
– Но надеешься ты? – Да. – На что же? – Не знаю.
 Знаю я: жизнь моя. А гадать? Нет, не стоит.

В этом полном надежд, тайн великих пути
Что же ищем, должны ли мы что-то найти?
Может, жизни насмешливый, призрачный смысл?
В прошлом он и в сейчас, а еще – впереди.

Суть свою, плоть и душу не мы выбирали.
Взять пришлось. Почему бы не взять, если дали.
Тот, кто жизнь даровал, до Адамы и Евы
Развлечений не знал, прозябая в печали.

Мир сей полон страстей, но не скучен, убог.
Бог хитер, многолик. Кто б понять его смог?
Будь иной он, будь проще, то стало бы скучно,
Да и нужен ли был бы такой вот нам Бог?

Если душит тоска, чувством злым удручен,
То минуты ползут, в вечность час удлинен,
Время враг и предатель; но жизнь тем не менее
Пролетит как мгновенье, растает как сон.

То весельем объят, то охватит печаль.
Над своим настроеньем не властен я – жаль! –
Над судьбой и над прошлым. А, впрочем, не важно,
Ведь влечет день грядущий и смутная даль.

Мы едва ли поймем справедливость Творца,
С нас довольно, что разум он дал и сердца.
Жизнь, конечно, конечна, поэтому счастье –
Жить, по сути, всю жизнь, каждый день, до конца.

Если мерить все смыслом в себе и вокруг,
Разрывая привычек и лености круг,
То покоя желанного, благ и здоровья
Предпочтительней будет любовный недуг.

Если хочешь по жизни достойно идти,
Правил множество, твердых, себе заведи,
Обходись лишь по ним с каждым ближним, однако,
Что с тобой обойдется по ним он, не жди.

Наша жизнь предначертана нашей судьбой.
Будем счастливы мы, обретем ли покой,
В книге судеб записано вовсе не нами
Прихотливой подчас, беззаботной рукой.

Буду воду с усердием в ступе толочь,
Предаваться раздумьям пустым день и ночь.
Что еще я поделать могу, если милая
То улыбкой прельстит вдруг, то гонит вдруг прочь.

Мчась за истиной вслед – чудаки, чудаки! –
Мы от истины все далеки, далеки;
Заблужденье и ложь нас легко настигают;
Нам от них не уйти. Пустяки, пустяки.

Может, глупость моя или рок так шутил,
Но потратил я множество времени, сил,
Чтоб уйти от забот. И зачем же он мучил?
Может быть, чтоб удачу сильней я ценил?

Я не глуп, полагаю, и я был бы рад
Оказаться в раю и избегнуть злой ад;
Но не против, признаюсь, и здесь задержаться,
Подождать до поры с полученьем наград.

Чтобы было, по сути, в раю, как в раю,
Я бы радость, печаль, плоть тугую свою,
Упоенье, восторг, боль, надежду, тщеславье
Взял с собой и оставил в блаженном краю.

Состоит из изъянов, грехов человек,
Вот и возится с ним Бог какой уже век,
Презирая уныние, леность и скуку,
Совершая из плена бездумья побег.

Изменить нашу суть не дано никому.
Коль я глуп и ничтожен, упреки – Творцу;
А умен, благороден – воздайте хвалу,
Но лишь мне, ведь Ему-то она ни к чему.

Если б мы так усердно не льстили себе,
Жизнь предстала бы в жуткой своей наготе
И унылой бы стала и невыносимой,
Но хранит нас обман, ложь святая вполне.

Родившийся печально будет зреть,
Как плоть его, старея, будет тлеть,
Страх испытав, блаженства не узнает –
Простого, как и смерть, – не умереть.

Ты усни сладким сном, моя совесть, усни,
Ты поступкам моим и рассудку внемли.
Сохранить тебя чистой для счастья хочу я,
Ведь, запятнанной, скажешь ты плоти: “Умри!”

Если б люди не льстили друг другу, тогда
Жизнь, возможно, была бы убога, скучна,
Но на сцене огромной идет непрерывно
Честолюбий забавных, тщеславий игра.

Пусть ничтожна у лести корыстной цена,
Тем не менее ценность ее высока.
Без спасительной лжи тяжело самолюбью,
Не забавен так мир и на сердце тоска.

Уготовано ль место в раю и ослу?
Коль он праведный был, как откажешь ему?
Если да, возникает вопрос простодушный:
Что же умному грешнику делать в раю?

По причине простой: нас лелея, любя,
Наш Создатель вселил в нас святого лгуна;
Он нам льстит вдохновенно, серьезно, усердно –
И не нужно наивно бежать от себя.

Вновь и вновь к совершенству стараясь прийти,
Не пытайся от правды жестокой уйти.
Ну а если покинет тебя вдохновенье,
Предпочтенье отдай нас спасающей лжи.

Чтоб душевный покой, добронравье спасти,
В этом мире иллюзий старайся найти
Не печальную, странную, глупую истину,
В заблуждение новое впасть поспеши.

Принимай, если можешь, утраты легко.
К пустякам относится серьезно – смешно.
Если ж выпустил счастье из рук ты сегодня,
Может, завтра еще наверстаешь свое.

Утверждают наивно: капризна судьба.
Но не более нас прихотлива она,
В ком желания так непомерны, ревнивы,
А терпенье ничтожно и воля слаба.

Поле битвы моя молодая душа,
Где воюют святой и шальной сатана:
То один верх берет, то другой – я в смятенье:
Взять свое у обоих – задача моя.

Мы друг другу желаем ли честно добра?
Тот, кто счастлив, настойчиво лезет в глаза,
В нем, как в зеркале, можно узреть отраженье
Бед своих, неудач и тщету бытия.

На игру пригласила любезно судьба.
Шутку эту вначале оценишь едва ль.
Ты играешь, тобою играют небрежно…
Но и дьявольски тонкой бывает игра.

Подшутила над глупым Природа слегка:
Ум нелепый глупцу даровала она;
Но ни этим лишь шутка забавна была:
Что он глупый – дурак не поймет никогда.

Не старайся постичь странный смысл бытия,
Загляни поскорее любимой в глаза.
Глупый мой, ну зачем тебе тайны вселенной?
Пред твоими глазами – сама красота.

Невозможно заставить влюбиться себя,
Разлюбить по желанию тоже нельзя.
Ум у сердца в шутах околпаченный ходит,
Зная: глупо, грешно – жизнь прожить не любя.

Если завтрашний день не сулит ни черта,
Не такая большая уж это беда,
Но воистину грех и несчастье большое,
Если скукой томятся и плоть, и душа.

Попытайтесь правдиво представить себе
Мир, в котором счастливы решительно все.
Не нужны там ни разум, ни воля, ни страсти.
Как нелеп и смешон он в своей простоте.

“Мира суть, суть вещей”, – мы твердим без конца,
Но едва ли способны понять и себя.
Близорукость, потребность в самообмане
Не последняя в сущности нашей черта.

А любой ли должны сторониться мы лжи?
И не свята ли ложь во спасенье души?
В полуистинах есть утешенье, надежда,
Те ж, кто истину “знает”, надменны, горды.

Не старайся понять тайный смысл бытия.
Мудрецы в гроб сошли, не поняв ни черта.
Преуспей – и сосед пусть от зависти лопнет.
В этом – суть, ну а прочее все – суета.

А любой ли должны сторониться мы лжи?
И не свята ли ложь во спасенье души?
Ложь влюбленных, в которой нет тени корысти,
А лишь искренность чувства и святость любви.

Утверждают, что жизнь – лишь мгновенье одно
В этом вечном потоке из нечто в ничто.
Пусть мгновением будет, ни все ли равно.
Каждый день я ловлю и смакую его.

Мимолетна, увы, иллюзорна, хрупка
И порою лишь видимость, призрак она,
Но преследует вечно в мечтаньях и яви
В жизнь вносящая прелесть и смысл красота.

Как на вещи смотреть и себя как вести,
Все советы, по сути, пожалуй, глупы:
Нам навязаны суть, темперамент и внешность –
Поводок, что в руках у пристрастной судьбы.

Пусть во власти находимся мы у судьбы,
Кое в чем мы, а может, во многом вольны.
Нам неведенье наше дарует свободу
И возможность не куклами быть, а людьми.

Жизнь дарована нам не навечно, увы,
Хочешь, нет ли, в иной мир придется уйти.
Но утешимся мыслью простой: все там будем,
Ведь пред смертью мы, как перед Богом, равны.

Соблазнительной тайной во все времена
Вновь и вновь пред людьми представала она;
Не разгадана, к счастью, любовь, тем не менее
Несомненно одно: каждый любит себя.

В нас заложена суть, и не может вино
К ней прибавить хоть что-нибудь, правда, оно,
Как любовник, веселый, беспечный и пылкий,
Шаловливо легко обнажает ее.

Большинство не покинет сей мир без следа:
Кто оставит творение рук, кто – дитя,
Кто-то – память, а некто – бессмертную мысль,
Пусть незрима, почти нереальна она.

Что бессмертна душа, льстим надеждой себя,
Зная только: великая тайна она.
Умаляем надеждой наличную жизнь,
Прелесть чудных мгновений почти не ценя.

Сожалеть ли о том, что однажды умрем,
Отдаваясь беспомощным мыслям в полон?
Нас могло и не быть, тем не менье мы были,
Впрочем, есть и не скоро, даст Боже, уйдем.

Жизнь – прекраснейший дар, воздадим же хвалу
Богу, давшему жизнь. Жаль, что только одну.
Он, героев меняя на сцене огромной,
Длит и длит не лишенную смысла игру.

Если хочешь душевный покой обрести,
Полагаться на ближнего вдруг не спеши,
Не подарят другие ни счастья, ни смысла.
Постарайся все это в себе же найти.

Много масок у каждого, сущность – одна.
Жизнь поэтому, может, комизма полна.
Норовим пред другими предстать в лучшем свете,
Чтобы – вольно иль нет – обмануть и себя.

Бог всеведущ, велик, всемогущ, посему
Мудрость вечную смело предпишем Ему
И, поскольку Он нас одарил скудоумьем,
Неизбежно припишем и глупость свою.

Это мудрость – а, может, лукавость? – Творца:
Дал он чувственность нам и живые сердца,
Для которых красивей всего в мирозданье
Женских дивнейших ликов и тел красота.

В неудачах своих никого не вини
И, забыв о вине, миг удачи лови.
Знай: в конечном итоге повинен Всевышний,
Дав нам жизнь и толкнув нас в объятья судьбы.

Что, как никто другой, умеет умный, страстный говорить?
                                                             Конечно, лесть.
Что за искусство есть, где тщетно, глупо – глупого учить?
                                                             Конечно, лесть.
Что возносило женщину вчера, сейчас и будет вечно
                                                                     возносить?
Что не мешало бы мужчине милой каждый день твердить.?
                                                               Конечно, лесть.

Что так искусно может говорить лукавый? Конечно, лесть.
А что так ценит высоко глупец тщеславный? Конечно, лесть.
На что легко купиться может умный даже, коль духом слабый?
А знает лучше всех молитв что бабник славный? Конечно, лесть.

Что умному и гордому противно говорить? Конечно, лесть.
Что слушать глупому невыносимо о других? Конечно, лесть.
Чего кокетка жаждет сердцем всем, и жаждет так наивно?
Что не услышать о себе ей так обидно, а? Конечно, лесть.

“Не дал мне Бог ума, – сказал задумчиво дурак, – и что же?
Вон мудрый рядом, за углом, стоит. Он счастлив? Не похоже.
Когда Бог разум раздавал, я опоздал, явившись позже,
А он вперед всех забежал, теперь стоит с унылой рожей”.

Умом своим, мудрец, напрасно не кичись,
А лучше полюбуйся дураком и подивись:
Собой доволен, свободен от сомнений.
Ответь, ни к этому ль стремился ты всю жизнь?

Найдя в себе, не торопись изжить порок:
Он сам когда-нибудь, лишь дай пороку срок,
Перерядится чудно в странного шута
И преподаст всем добродетели урок.

Дурак – вот простоты простое воплощенье,
Чистейшей правды он, конечно, проявленье,
В нем хитрости на грош, не больше, чем в дите,
И ложь его почти достойна уваженья.

Как любит все преувеличить страсть,
И не боится страсть в ошибку впасть.
Она боится быть пустой, ничтожной,
Упав в цене, в своих глазах упасть.

Любовь – причудливый волшебник, вечный маг –
Крадет рассудок и умного, но как?
Подвластный чувствам безрассудным, любит
Он как безумный, право, но не как дурак.

Влюбить в себя – не стоит ей труда, усилий;
Она лишь бросит взгляд – и вот уже пленила.
Но шепчет хитрый бес: “Она б любовь ценила,
Когда б сама в силок любовный угодила”.

Как любит все преувеличить страсть.
Есть страсть у страсти подлинная – власть
Над всей душой и телом, каждой клеткой,
И, ей переча, можно в ересь впасть.

Мудрец из ямы мыслей истину извлек,
Полюбовался ей, насмешливо изрек:
“Блистаешь ты, но головах чужих – печально –
Сиять ты будешь, словно мыльный пузырек”.

Когда у страсти есть цена, она – не страсть.
Она не любит меры глупой, любит власть
Над телом и душой; и ей назначить цену –
Ее унизить, умалить и в глупость впасть.

Вы можете вздыхать печально “ох” и “ах”,
Когда вас навестит любовь, или в сердцах
Ее от всей души проклясть, рассудку вняв,
Но ум останется у сердца в дураках.

Когда мы ценим Божий дар – смеяться,
Должны мы глупости в любви признаться,
Поскольку в зеркале ее кривом
Привыкли умными себе казаться.

При всем желании трагедию сыграть,
Простак несет в себе комичного печать:
Все в нем забавно: пафос, жест, слова, серьезность;
Нелеп, смешон, фальшив и не умеет лгать.

Когда у жизни иссякают силы, соки,
Мы, образцово выучив ее уроки,
Себя хотим уверить в том, что мы – отнюдь
Не нас – покинули приятные пороки.

Чтоб не сойти с ума и человечным быть,
Искусству научись вполне – надежду длить.
Она, бывает, продлевает боль, мученья,
Но без нее, поверь, не стоит вовсе жить.

Была та дева нежной, милой розой на ветру,
И солнце затмила своей красотой и луну,
Но ветреник ветер, ревнуя ее ко всему,
Со временем в сговор вошел и похитил красу.

Ты пьян едва, чуть-чуть? Ну что ж, смелей вперед,
Пошли к чертям нелепый трезвый сброд,
Что обаянья опьяненья не поймет,
Воды – а не вина – набрав нелепо в рот.

Собравшись с мыслями и отправляясь в путь
Длиною в жизнь, простую мудрость не забудь:
Пока ты жив, о жизни скоротечной думай,
А смерть придет, ее уж вспомнишь как-нибудь.

Событий, жизней, лиц сплошной круговорот.
Кто жив, кто будет жить, тот все равно уйдет.
И в этой вечной смене, круговерти нет надежды,
Что кто-нибудь когда-нибудь Творца поймет.

Тот, кто на лавры мудреца претендовал,
Но глупостей и безрассудств не совершал,
Достоин жалости, улыбки снисхожденья:
Глупцом он, может, не был, мудрецом не стал.

Господь нам дал великий, право, дар – любить,
Не дав талант – сей дар умно употребить,
И, тратя годы часто глупо и бездарно,
Лишь тяготимся даром мы, но как нам быть?

Когда однажды сбросите с лица личину,
То это маски прежней будет лишь кончина.
Под ней найдете правды только половину,
А значит, нет для грусти глупенькой причины.

Насмешлива Природа, шутки любит, но мудра:
Она, шутя, чего-то там глупцу не додала,
И все же ровно столько ссудила ему ума,
Чтоб он не понял этой шутки милой никогда.

Она умна, но ум ее, пожалуй, недостаток,
Ведь в ловле счастья он разборчив так и так не хваток.
Будь поглупей она, со счастьем было бы попроще;
Но неотвязчив ум, увы, и этим страшно гадок.

Как очи хороши, но вот лукавый взгляд
Смущает вновь; веду себя я невпопад;
Не мудрено: глаза то гонят прочь смущенно,
То вдруг вернуться властно, гневно мне велят.

Счастье, может быть, вкусим, изведаем страх,
Лень взлелеем, возможно, погрязнем в делах,
Дар божественный спустим бездарно ли, с толком
До того, как уйдем, обратимся во прах.

Не устал ли Создатель от сути людской,
Вечных жалоб и лжи, злобы с дикой тоской?
Сотворив человека однажды со скуки,
Знал ли радость с тех пор Он, блаженный покой?

Проповедник на истинный путь нас завет ли?
В рай, обещанный праведным, сам попадет ли?
В том краю, что бездельнику подлинный рай
Пылкий ум, дух пытливый покой обретет ли?

Кто там прав, кто – не очень, а кто виноват,
Кто там в рай попадет, ну а кто-то там в ад –
Пусть решает Господь, он на то и владыка,
Мы ж, надежду храня, будем жить невпопад.

Мы едва ли способны понять и себя:
Невозможно понять, страстно, дико любя.
Да и нужно ли нам понимать? Дай нам, Боже,
Не постигнуть вполне ни себя, ни тебя.

Было так и до нас; может, будет всегда:
Увлекут тяжким грузом года в никуда;
Мы, не веруя в вечную жизнь, не сумеем
Распроститься с надеждой в нее навсегда.

Мы уйдем, а затем будет ад или рай –
Беззаботный и тихий, приветливый край,
Где нет места сомненьям, страстям и надеждам,
Вкус и подлинность чувствует только лентяй.

Ум и глупость в родстве, пусть не брат и не кум
Скудоумию ум и высоких полн дум.
И поэтому, может, уйдем мы из жизни,
Не поняв, что есть глупость по сути и ум.

Пускай у мудрости сужденья вески, строги,
У глупости ж – нелепы, пошлы и убоги,
Безукоризненна она – в особом смысле –
И против глупости бессильны даже боги.

Ну и что из того, что однажды уйдем?
До того поглупим, постоим на своем
И в заботах о грешной душе, бренной плоти –
Повезет – дай-то, Бог, – от души поживем.

Обещаньями, право, почти неприличными
Райских кущ проповедник с заслугами личными
Призывает прорваться к блаженному краю,
Но желательно здесь получить часть наличными.

Что нам превратности судьбы и сатана,
Когда непониманья, глупости стена
Стоит между людьми и нет совсем надежды,
Что глупость вдруг поймет: о, как глупа она!

Если б глупость чуть менее глупой была,
Если б глупость свою вдруг в пределы ввела,
Если б стала она снисходительней, мягче,
Как же глупость была бы умна и мила.

Мы, конечно, не сможем постигнуть Творца…
В час веселья, быть может, Он создал глупца,
В час тоскливый, наверное, – умницу, гения,
Но когда, в час какой, черт возьми, – подлеца?

Эту истину знает любой – и глупец:
Все живое по кругу пускает Творец.
Справедлив он: ничто не исчезнет без пользы –
И на стол к червякам попадет и мудрец.

Жизнь одна, к сожаленью, одна эта жизнь,
Посему к ней сильней, всей душой привяжись
И запомни: она – дней великое множество,
Мы ж живем каждый день. Что ж грустишь? Улыбнись!

Жизнь прожить – не по полю бездумно пройти,
А ее ускользающий смысл обрести,
Дар великий растратив умно. Отчего же
Так приятно порой никуда не идти.

Чтоб в своих же глазах быть почти что святым
И себе самому не казаться смешным,
Взгляд впери свой в чужие изъяны, пороки,
А к своим снисходительным будь и слепым.

Глупость часто в привычной, мирской суете
Предстает вдруг в унылой, смешной наготе,
Но не прячет свою наготу и изъяны,
Прибывая в спасительной лжи, слепоте.

Несовершенны мы, но глупо унывать,
И совершенное способно утомлять.
К тому ж чужая глупость, недостатки –
Причина веская своих не исправлять.

Из успеха, удач, потрясений и бед,
Поражений, потерь, обретений, побед
Состоит наша жизнь, смысл которой в победах
Смерти, лжи вопреки, скоротечности лет.

Слова, слова… «не верю», «верю», «слеп» и «вижу»,
«Не знаю», «знаю», «лгу», «люблю» и «ненавижу»…
Пусть значат многое они, и все ж важнее –
Ни слово, смысл, а смотришь сверху или снизу.

Совершая из плена сомнений побег,
Человек хочет знать, кто он есть, весь свой век.
Он, конечно, – не Бог и, конечно, не дьявол.
Разумеется, дьявол и Бог – человек.

Может, Бог виноват, может быть, сатана,
Что нелепостей жизнь и соблазнов полна.
Мы, конечно, виновны в своих прегрешеньях,
Но не важно, а важно, что жизнь не скучна.

В том, что жизнь несуразностью, грустью полна,
Так уныла порой и порой так смешна,
Та прекрасна ужасно и ужасна прекрасно,
Нам не все ли равно, чья заслуга, вина?

К свету рвясь и покинув бесчувствия склеп,
Опьяненный любовью влюбленный глух, слеп,
Проницателен, глуп, остроумен, занятен,
Благороден, забавен, изящен, нелеп.

Кто влюблен, равнодушен и к аду, и к раю;
Он любовью живет, между адом и раем;
Муки, ужасы ада его не страшат
И наивными кажутся радости рая.

За раскаянье грешник попал прямо в рай;
Но изрядно ему надоел скучный рай,
И взмолился безумец: “О Боже, помилуй
И на грешную землю верни: там мой рай”

© Кененсаринов А.А., 2007. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора