Разрыв

Стихотворения. Поэма. Палиндромоны

Книга стихов известного поэта Александра Никитенко – уже двенадцатая по счету. Прекрасная лирика, написанная замечательным русским языком

Публикуется по книге: Никитенко А.И. Разрыв. Стихотворения, поэма, палиндромоны. – Б.: 2009 г. – 165 стр.

СОДЕРЖАНИЕ:

1. Опаленный огнем неземным (стихи)
2. Двадцать четыре. Мини-поэма
3. Зона палиндромона

1. ОПАЛЕННЫЙ ОГНЕМ НЕЗЕМНЫМ

***

Один, как волк, он тихо пьет.
Дела его стабильно плохи.
Поэт не тот, кто стихоплет,
Поэт – изгой своей эпохи.

2 октября 2008 г.

СПОРЫШ

крылья духовные в мир пластая
ты высоко паришь
а взойдет из тебя трава простая
ну например спорыш

24 сентября 2008 г.

***

Отболели вчерашние боли.
Отоснились недавние сны.
Зеленеет озимое поле
под косыми лучами весны.

По закрайкам курчавится иней.
Подросли уже всходы на треть.
Ты пришел со своею гордыней
на зеленое поле смотреть.

Покоритель земли и вселенной,
с побелевшей в пути головой,
остаешься ты малостью бренной
перед этой нетленной травой.

Запевают рассветные птахи.
Не болит эта высь ни о ком!
Солнце вяло ползет по рубахе
золотым полевым пауком.

Облака с огоньком перламутра!
Изнывает на зелени взгляд,
проницает в холодное утро
всё, что дальние дали сулят.

1988 г.

СЕЛЬСКИЕ ПOTЕMKИ

Те времена давно уж миновали,
когда в объятьях крепнущей страны 
мы днем пахали, 
ночью крепко спали.
И оставались, в сущности, равны.

Шашлычные, кафе, автозаправки,
развратно-яркий свет ночных комков 
здесь, где когда-то бегал я по травке 
и воду пил из чистых родников.

В комках табак и пойло для народа. 
Ночная жизнь в деревне расцвела. 
И я с нутром морального урода 
купил вина и вмазал из горла.

О, сельский люд! От бед изнемогая, 
впрягаешься ты в мутные дела. 
И по ночам бутылочка-другая
тебе, глядишь, от стресса помогла.

И вот, глядишь, смеешься ты до колик, 
опустошив свой нищенский карман. 
И вот уже, глядишь, ты алкоголик, 
и вот уже, глядишь, ты наркоман.

...Погост сровняли
с истеченьем срока
захоронений.
Стройку здесь ведут.
И принесла мне на хвосте сорока,
что черепа под ковш попали тут,
когда траншеи мощные копали
под основанья новых теремов.

И столько всюду злости и печали,
что напиши хоть тысячу томов 
на тему небреженья к праху предков – 
не вздрогнет ни единая душа, 
пока в помойках в поисках объедков 
копаются бомжата-кореша –
мальчишки беспризорные — потомки 
районных наркоманов-алкашей.

Вот почему
всё дальше прочь
в потёмки
я из села гоню себя взашей.
Ведь не забыть,
как бегал я по травке,
пил воду здесь из чистых родников.

Угар шашлычен. 
Вонь автозаправки.

А дым Отечества был вовсе не таков.

30 декабря 1995 г.

***

                                      Садись, мой миленький, в автобус 
                                      И с населеньем поезжай. 
                                                              Михаил Светлов. 1957 г.

Боль мозжит в висок, не утихая. 
Потрясенья в памяти свежи. 
Аура в автобусе плохая –
старики, старухи да бомжи.

В шокотерапии и разрухе 
уцелели рынку вопреки 
эти смертеликие старухи, 
эти чуть живые старики.

Словно из Иеронима Босха, 
с фантасмагорических картин 
эти лица мертвеннее воска, 
тусклый снег нечесаных седин.

Оценив такую обстановку 
в тряском громыхающем гробу, 
я, едва проехав остановку, 
обреченно к выходу гребу.

Культ антинародных заварушек 
множит нашу горечь и печаль. 
Жаль мне стариков и жаль старушек, 
и себя стареющего жаль.

Кто боролся, устали не зная, 
с населеньем, мыкающим век? 
Широка страна моя родная. 
Много в ней чем гнусен человек.

8 октября 2006 г.

РАЗРЫВ

Радио вдали играет Баха;
Фатум догорает, как свеча
Убегает от меня собака,
Раненную лапу волоча

На груди болтается ошейник. 
След трехлапый страшен на снегу. 
Я и сам — бродяга и отшельник –
от толпы в поля мои бегу.

Всё живое в мире — только эхо 
боли, что пьяняща и тупа.
 Как собаку кто-то переехал, 
так по мне проехалась толпа.

Перед болью я срываю шляпу! 
Принимаю боль, как анашу.
Как собака раненую лапу, 
раненую душу уношу.

14 февраля 1988 г.

АБАКА*

(*Абака – заморская пенька)

И как бы над будущим рея, 
прозрел не леса, а пеньки. 
Ему уготована рея 
с петлей из заморской пеньки.

Абака, такая собака,
вопьется в кадык, не сорвать
а нечего было, однако, 
такое вдали прозревать.

«Веревка — лишь жизни воровка, 
петля с перехлестом простым. 
Но как искушенно и ловко 
воруют, торгуют святым!»

Прозревший — презревший рутину – 
дерзнул потягаться с Творцом. 
И, право, такую скотину 
на рею, и дело с концом.

А можно еще, чтоб не вякал, 
гвоздями пристукнуть к кресту. 
А то еще можно и на кол. 
А можно и псами: ату!

Оскалясь и хищно ощерясь, 
дадут ему кровный урок: 
зачем ты возвел эту ересь? 
Зачем заступил поперек?

16 апреля 2008 г.

***

Куда ни кинешь — масскультура!
Похабный блеск продажных ню.

Но это всё 
твоя натура
не принимает на корню.

Культура
всё-таки в другом.
Толпа о ней и знать не знала.

Чем больше мерзости кругом, 
тем жарче жажда идеала!

11 февраля 1996 г.

***

Заплеваны наши заповеди. 
Запроданы наши дни. 
Солнце
встает
на западе. 
Суверенитеты в тени.

Теневая эпоха 
берущих под козырёк 
кто с покорностью лоха, 
а кто просто за пузырёк.

Повытравили интеллигенцию, 
как мольё.
А я выправил себе индульгенцию 
не молчать за неё.

Массированные массхалтуры
из подворотен выхлестнули будь здоров.
С кем вы, мастера культуры?
Ни культуры, ни мастеров.

Рынок с хваткой бульдожьей 
похоронил дорогие имена. 
Но без этой прослойки божьей 
самоликвидируется страна.

И пока хоть один за портьерой 
не гасит свечу на столе, 
не всё потеряно
для заблудившихся на земле.

11 декабря 2007 г.

РЕТРОСТИХИ

Порой я полон был азарта, 
куда-то мчал, не чуя ног.
Порой откладывал на завтра
то, что сегодня сделать мог

Бурлила радость как эпоха.
Порой валила с ног тоска.
Не брал я что лежало плохо, 
не рвал у ближнего куска.

Я падал, больно ушибался. 
Глушил я боль свою вином. 
Порой во многом ошибался –
не ошибался я в одном:

от роскоши развратом веет. 
К чему творцу — сиянье зал? 
Богат не тот, кто всё имеет, 
а тот, кто лишнего не взял.

Умри, людская злость и псовость! 
И пусть восторжествуют вновь 
вода и хлеб, и соль, и совесть. 
«И жизнь, и слёзы, и любовь».

6 мая 1982 г.

***

Успокойся, выпей кофе.
Жизнь – не век, а пять минут.
Будет легче на Голгофе, 
где тебя еще распнут.

22 октября 2008 г.

ЗАВИСТЬ

А все-таки славно быть долларовым миллиардером, 
привыкшим к роскоши и отменным манерам.

Вот, скажем, заходит он в элитнейший магазин,
Подбородком указывает
на изумительный лимузин.
Дескать, заверните-ка мне
эту вашу суперигрушку.
Я покатаю в ней свою суперподружку.

Или, скажем, у него белоснежная яхта для кругосветки.
Или сказочная жар-птица в золотой клетке.

Избранностью своей
он равен всяким там Буддам, Христам и Шивам.
Крепко утер он нос
миллионеришкам вшивым.

Но ведь и он
в этом своем обожаемом культе
завидует миллиардерам
с приставкой мульти.

3 декабря 2008 г.

НА РАССВЕТЕ

Глянешь — восхищенья не сокроешь:
мириады солнышек в росе,
и несметной роскошью сокровищ
блещет луг во всей своей красе.

Розоват дымок от папиросы. 
Солнышки сияют и звенят. 
И студено-дымчатые росы 
до лодыжек ноги леденят.

День был яр. Была прохладна ночка. 
Снова солнце светит в синеву. 
И легла следов моих цепочка 
сквозь седую от росы траву.

27 ноября 2008 г.

***

Солнца радужные спицы
Меж сосновых лап в снегу.
С веток вспархивают птицы,
сыплют блестками пургу.

Тени синие от сосен, 
воздух звонок и морозен. 
Снег сияет и слепит, 
симфонически скрипит.

Ослепительной расцветки 
промороженная синь. 
И снегирь сидит на ветке, 
красной грудкой греет стынь.

Зимний сон лучист и светел. 
Мимоходом за селом 
эти краски я приметил 
и согрел своим теплом.

8 ноября 2008 г.

***

Ветерок сквозит по ветвям за оконцем 
и листву шевелит, и качает ветви слегка. 
Рефлексирующий Кушнер 
или Олег Чухонцев
легко бы воспели его 
с легкостью самого ветерка.

Я вообще поражаюсь
способности русских поэтов
потаенные связи нащупывать
и, казалось бы, несоединимое
связывать крепкой строкой,
вдруг открывать неожиданные грани предметов,
глаза уже намозоливших, ибо всегда они под рукой.

Жалко, нет во мне вдохновенной легкости этой,
в ветерках поселившейся
и в поэтических облаках.
Я стою перед медленной и полноводной Летой
серьезный такой, насупленный,
в играющих желваках.

А мне бы немного ветрености,
немного бы мне купанья
в сиянье стихийной эфирности,
доступной другим на веку.
И я бы тогда заместо вот этого самокопанья
летящему за оконцем отдался бы ветерку.

28 ноября 2008 г.

СОНЕТ

Начать про то, закончить вдруг про это, 
без замысла, без темы, без сюжета, 
как бессюжетен целый белый свет, 
пока сюжет не выдумал поэт.

И пусть всё это в пух и прах разносят 
те, кто таких творений не выносят 
и пишут сами в рифму, но тайком, 
по типу объяснительной в партком.

Давно другие веянья уже-то. 
И славно не зависеть от сюжета 
да и от госбюджета всякий раз.

Ведь у поэта собственная смета.
Поклал он на писак из кабинета. 
А белый свет хорош и без прикрас.

1 декабря 2008 г.

***

                            Я гимны прежние пою. 
                                                       А.Пушкин

Когда я слышу гимн России 
(вернее, гимн СССР, 
который власти воскресили, 
подправив текст на свой манер),

я жгучих слёз своих не прячу, 
и оттого судьбою сер, 
что ничего уже не значу
как гражданин СССР.

В России новые мессии. 
Но помню я, судьбой гоним, 
что гимн, звучащий по России, 
когда-то был ведь и моим.

За рубежом российский этнос. 
А здесь, в смешенье рас и вер, 
мы вроде есть и вроде нет нас. 
Но есть в нас гимн СССР.

Могуч, но отдыхает Глинка. 
Его классический мотив 
не сдюжил с гимном поединка. 
Святому нет альтернатив.

Пой, пой, Россия дорогая, 
свой гимн, помноженный на наш. 
Пусть я не тот и ты другая, 
а только музыка всё та ж!

1 мая 2008 г.

***

Средь рыночной дикой потравы 
не понят и странен подчас, 
стихами горю не для славы, 
а чтоб достучаться до вас.

Разруха в умах. Голодуха. 
Но в Богом забытом краю
Я верую в первенство духа
и вам эту веру даю.

Но ваши сердца на задвижках, 
как двери на суперзамках. 
И я в своих нынешних книжках 
всё больше у вас в дураках.

По жареным фактам, по сплетням 
вы в жажде с разинутым ртом. 
Но кто посмеется последним 
еще мы посмотрим потом.

27 ноября 2008 г.

***

Я вне последних антологий. 
А почему? Ответ простой: 
у госпоэтов путь пологий, 
а у меня подъем крутой.

15 сентября 2008 г.

***

Листва сухая языката 
и говорлива в вихре свей. 
Чуть розовата стынь заката 
за голой графикой ветвей.

Ночь вяжет черный полушалок.
И полутьмой клубится лес, 
и черной сажей стая галок 
пятнает сумерки небес.

Птиц манит город с тихим парком. 
Но ветер сносит их назад, 
они взмывают с громким карком 
и на волне его висят.

Листва, свистя, летит под ноги. 
Химеры множатся в уме. 
И холод смуты и тревоги
вползает в душу в полутьме.

4 декабря 2008 г.

ЛЕБЕДИНОЕ

в стылом озерке с ледком
по проталине лиловой
лист плывет вверх черенком 
лебеденыш безголовый

25 ноября 2008 г.

ЧУМА

Чума
царила на планете.

Друг друга так любили мы, 
что позабыли всё на свете 
и не заметили чумы.

Чума
безжалостно губила 
любого. Бог людей забыл. 
И только ты меня любила. 
И только я тебя любил.

Исчез в мученьях и проклятьях
народ с поверхности земной.
Лишь мы с тобой спаслись в объятьях,
не зная, что там за спиной.

15 ноября 2007 г.

***

В тебе всё то же обаянье, 
над ним не властен наст годов. 
Возьму сейчас и на баяне 
тебе сыграю «Вальс цветов».

Еще в зените наше лето, 
еще тепло мне даришь ты. 
А хочешь, в музыке сонета 
запечатлю твои черты?

Найду в тебе с мадонной схожесть. 
И пусть баян звучит, звеня! 
Хотя и без таких художеств 
не отвергаешь ты меня.

Я знаю, как добра ко мне ты.
Но каждый раз опять готов
тебе слагать свои сонеты,
сыграть старинный «Вальс цветов».

3 декабря 2008 г.

***

Уже другие в суверенном ветре 
взросли и обрели другой исток. 
А я оторван от советской ветви, 
как от родного дерева листок.

Без прежней цели, без духовных братьев
я по чужой обочине побрёл. 
Свою былую родину утратив, 
другой такой я нынче не обрёл.

Я понимаю: глупо против ветра 
плевать — в лицо влетает свой плевок. 
Но на судьбе совдеповская метка. 
Плюю и утираюсь как «совок».

22 ноября 2008 г.

***

Испей водицы. Сжуй-ка хлебца.
Когда вот так поешь-попьешь 
и покукуешь в шкуре плебса, 
ты по-другому запоешь.

25 ноября 2008 г.

КУПАНИЕ В НОЯБРЕ

В долине дымной мой Бишкек лежит, 
нас ежедневной суетой оковывая. 
А тут века бежала и бежит 
с гор Ала-Тоо речка ледниковая.

На берегу блестит густой снежок. 
Я по нему иду, бросаюсь в воду, 
и речка леденящий свой ожог 
мгновенно щедро дарит мне в угоду.

Я был усталым жителем земли, 
но мигом стал опять молодцеватым. 
И звездочка сияет мне вдали 
на полусгасшем небе розоватом.

15 ноября 2008 г.

***

Облака и птицы, и 
небо в гроздьях звёзд – 
Божьи инвестиции 
в мой духовный рост.

16 сентября 2008 г.

ЕДОКИ КАРТОФЕЛЯ

Энергосектор по стране зачах. 
Страна и суверенна, и убога. 
Когда едим картофель при свечах, 
припоминаем старика Ван Гога.

Благодарим счастливую звезду, 
что был набор свечей, и вот сгодился. 
И, слава Богу, в нынешнем году 
разваристый картофель уродился.

На стену, неестественно носат, 
ложится мягкой тенью крупный профиль.
 И так же, как века тому назад, 
сидит семья и кушает картофель.

Искусству тленность вовсе не с руки. 
В истории полно таких историй: 
раз есть картофель — есть и едоки. 
И никаких тебе фантасмагорий.

Картошка впрок теперь припасена 
в микрорайонских типовых квартирах. 
Зимой она особенно вкусна, 
особенно когда она в мундирах.

Сидим, едим. За окнами зима,
Нам скрашивает трапеза мытарства.
А то ведь спятить можно и с ума
в кромешной тьме родного государства.

Картофель среди древней полутьмы 
насытит нас, благодаренье Богу.
Его и при Союзе ели мы,
да жаль, не при свечах, не по Ван Гогу.

16 ноября 2008 г.

***

Тихий дождик, как цыпленок, 
склюнул зеркало с воды. 
Там, где прыгал он спросонок, 
чуть приметные следы.

Облаков сырая кипа, 
мглиста даль и нечиста. 
По за «дворниками» джипа 
позастряли три листа.

Скоро рощи и леса, 
голодна и несогрета, 
осень — рыжая лиса –
обглодает до скелета.

1975, 2008 гг.

***

Разукрасила осень серые кубики микрорайона 
желтым, бурым, оранжевым и карминным огнем. 
И опять прилетела знакомая мне ворона, 
бесподобно курлыкающая журавлем.

Из далеких краев, где привольно таким же воронам, 
каждый год прилетает она, я за это её и люблю, 
открывает свой клюв и как бы с легким полупоклоном 
подражает, чертовка, курлыкающему журавлю.

Странно, странно всё это. Всякий раз отгоревшее лето 
вспоминаю я вдруг, лишь заслышу её во дворе. 
Нет давно журавлей, но средь позднеосеннего света
 журавлиная грусть в моем сердце живет в ноябре.

А особо когда зима снегами вовсю сгустится, 
я согреваюсь мыслью, что удачно год миновал, 
и что есть у меня ворона — знакомая вольная птица, 
облюбовавшая снова наш двор под свой ареал.

7 ноября 2008 г.

***

Пальма первенства опальна 
для поэта в цвете лет. 
И звезда его летальна, 
если он и впрямь поэт.

Чемпионов всюду славят –
свой возвысили народ. 
А поэта к стенке ставят, 
если вырвался вперед.

Толпам страшен лидер духа, 
толпам проще у корыт, 
где за сытенькое брюхо 
их никто не укорит.

Толпам лишняя докука 
ни к чему в укромный час. 
Тот, кто первенствовал, сука, 
пусть свинца нажрется враз.

Наша участь — оставаться 
у позорного столба. 
Но совались и соваться 
будем дальше, чем толпа!

6 ноября 2008 г.

***

Моя память — дальний свет,
только внутрь меня,
в потемки,
где расплывчаты и тонки
кинопленки
давних лет.

4 ноября 2008 г.

***

Патриархальные просторы, 
пятидесятые года. 
Я помню двор заготконторы, 
под первым током провода.

Подобно вестнику, что скоро 
всем заживется веселей, 
вез от столба к столбу монтера 
трофейный фыркавший «Харлей».
Еще порой недоставало 
то керосина, то угля. 
Но широко страна вставала, 
раскинув реки и поля.

Снега мели, цвели апрели, 
гремели майские дожди. 
И с репродукции смотрели 
в глаза нетленные вожди.

Нас принимали в пионеры. 
Был общей гордостью села 
«ЗИС-5» с кабиной из фанеры, 
где в дверцах не было стекла.

В обрез одежды и продуктов –
голь, и к гадалке не ходи. 
Но черный круглый репродуктор 
сулил достаток впереди.

Я парусиновые туфли 
до лоска мелом натирал. 
По вечерам огни не тухли 
и в клубе шел киножурнал.

Послевоенная година
как бы в дыму пороховом…
Но вся страна была едина
в своем порыве трудовом.

Уже космическою новью
и в нашем веяло краю.
Всем чистым сердцем по-сыновьи
я верил в родину мою.

Она для нас была прекрасна, 
Она нам матерью была. 
Нам, в красных галстуках, вихрастым, 
давала крепкие крыла.

Теперь ушла с золой и пеплом 
моя страна. Там встала Русь. 
Но к той стране, большой и светлой, 
я, словно к матери, тянусь.

И вопреки наветам пошлым
на ту страну и тот народ,
чем дольше греюсь этим прошлым,
тем дальше двигаюсь вперед.

5 ноября 2008 г.

***

жизнь моя рынками вздрючена 
а между тем в холода 
сбросила листья урючина 
в речке замерзла вода

только душа не смерзается 
словно в былые года 
так же болит и терзается 
так же течет в никуда

5 ноября 2008 г.

***

Неожиданно гулко, как выстрел, 
даль ударила глубью цветной. 
Золотыми червонцами листьев 
осень враз расплатилась со мной.

Золотым заневолена цветом 
вся округа, туманно-сыра. 
И купаюсь я в золоте этом, 
бывший нищим буквально вчера.

2 ноября 2008 г.

БАСЕНКА

Адам и Ева. Божье дерево. 
Прикрыт листочками интим. 
И яблочная бижутерия, 
и змей. Соблазн неотвратим!

И дева плод запретный кушает. 
С интима падают листки.

Тот, кто родителей не слушает, 
забудь про райские деньки.

30 октября 2008 г.

Я БЫЛ СОВЕТСКИЙ ПРОЛЕТАРИЙ

Меня до мозга пропитали 
гарь цеховая и тавот. 
Я был советский пролетарий, 
ходил в три смены на завод.

Я производственным успехам 
весь отдавался с головой. 
Моя постель шибала цехом –
гарь не смывалась в душевой.

Что жизнь бывает и получше, 
не снилось в самых светлых снах. 
Гордился я своей получкой 
в больших надежных соврублях.

Я смело мог за дело браться. 
Знал толк в работе и в гульбе. 
И цеховое наше братство 
давало крылья мне в судьбе.

С разгулом суверенитета 
обвально рухнуло всё это. 
Завод разграблен, перепродан. 
Рабочий класс забыт капсбродом.

В чести кидалы, торгаши. 
За честный труд дают шиши.

Была работа и зарплата.
Не стало пролетариата. 
Пришли лихие времена: 
бандиты всюду и шпана. 
Как гегемону мне хана.

Живет во мне моя страна.

17 декабря 2008 г.

***

Звереем мы — звереют и собаки. 
Всё чаще замечаю в наши дни: 
с бомжами вместе 
мусорные баки 
облюбовали всюду и они.

Бомжи друг с другом бьются в кровь за баки, 
грызутся насмерть, лаются за бак.

...По-человечески вопят глаза собаки 
о том, что мы теперь лютей собак.

29 октября 2008 г.

***

Стиховая культура — слуховая канва. 
Жизнь — не литература, не игра, не слова.

В ней ты венчан на царство сердцепевных мытарств. 
И твое государство — вне любых государств.

29 октября 2008 г.

***

                                       Но раз поэтов не убивают,
                                       значит, некого убивать.
                                                                 А.Вознесенский

Вознесенский в кадре с Горбачевым.
Мэтр
и первый русский президент.
Всё же не подставлю я плечо вам
в этот исторический момент.

Дешево разыгрывают пьеску
Горби и парнасский старожил.
А вот Николае Чаушеску
за идею голову сложил.

Первым не сдавал он партбилета.
Кредо своего не предавал.
Горби сдал державу. И за это
не был сослан на лесоповал.

В креслах держат важную асану.
Но ведь есть извечных правил свод:
если уж ты царь – взойди по сану
первым на костер и эшафот!

Старый мастер, жаждавший от пули
умереть как истинный поэт,
жив под самодержцами. Ему ли
пули нет?
А пули всё же нет.

Горше пули – единенье с Горби,
кто, как Бог, еще иже еси
на обломках всенародной скорби
по достойной жизни на Руси.

Горбачев нас предал у штурвала.
Вен себе за Русь не отворил.
Я ему – живому – верю мало.
Павшего б за нас – боготворил.

30 ноября 2000 г.

***

Вспомнилось; Горбачев прилетал в Бишкек, 
было тут такое важное что-то. 
И мне в редакции сказала барыня-ответсек, 
чтобы я поставил в полосу его фото.

А я сказал, что место ему не на полосе, 
а где-нибудь на Колыме, на лесоповале. 
Потому что он предал нас и страну. А мы все 
верили ему и страны своей не предавали.

И тогда такой она подняла хай-вай,
дескать, что ты тут себе позволяешь!
А я озверел вконец; лайся, давай-давай,
может, меня уволишь? Может быть, расстреляешь?

Теперь я другой. И даже, может быть, промолчу 
в подобной стычке, молясь о своем покое. 
Теперь я вижу: ведь именно благодаря Горбачу
я смог тогда позволить себе такое.

Он, помнится, был поборник всяческих демсвобод, 
к толпам сам выходил, якобы прост и обыден. 
Выходит, того, кто сразу и многое нам отдает,
мы любим настолько, насколько и ненавидим.

27 октября 2008 г.

***

Как девки на дешевые монисты, 
кидаетесь на пухлые портфели. 
Люблю вас, постсоветские министры, 
за то, что в этом рвенье преуспели.

А если бы еще при всем при этом, 
как в чехарде, друг друга не сменяли,
то были бы воспеты вы поэтом 
почти, как говорится, в идеале.

22 октября 2008 г.

***

В октябре прилетели вороны, 
ходят важно меж жухлой травы. 
И из летней древесной короны 
осень выдула зелень листвы.

Одарила кармином, опалом, 
яркой грустью оранжевых свей. 
И брожу я по листьям опалым, 
и пронзительна высь меж ветвей.

Намотался по далям осенним, 
надышался холодным хмарьём, 
напитался я светом рассеяным, 
поразлившимся в сердце моём.

Запах сосен тревожит, несносен. 
Оседает, как горечь, в крови 
живописная мглистая осень 
в желтых листьях и охре травы.

21 октября 2008 г.

***

О как грустна осенняя палитра! 
Невольно с ней рифмуется пол-литра.

Чтоб пуще отгрустить с таких палитр,
возьму, пожалуй, сразу целый литр.

4 октября 2008 г.

БЫЛ Я НАЧИНАЮЩИМ ПОЭТОМ

Через год как схоронили маму 
заявился дядька мой родной. 
Жизнь его давно являла драму, 
он спознался с зоной не одной.

По домашним жестким разговорам, 
помню, между мамой и отцом, 
представлял я пьяницей и вором 
дядьку, и отпетым стервецом.

Был я начинающим поэтом, 
замыкался на себе самом. 
По причине юности при этом 
больше жил чужим еще умом.

Больше верил маме или папе. 
Дескать, недалекого ума 
дядька этот мой, и дело в шляпе. 
Но дала урок мне жизнь сама.

Прихожу однажды с тренировки: 
из калитки нашей прямиком 
бабушка моя не без сноровки 
рвется за каким-то мужиком.

Плачет: «Бессердечная скотина!» 
И ко мне: «Мою пропил он шаль...». 
А мужик: «Неужто вам для сына, 
матушка, лежалой тряпки жаль?»

Так пришлось спознаться с дядей Ваней. 
Выпив, он корил потом меня: 
«Не простился я с твоей маманей! 
Вы меня забыли. Ну родня!»

Был он на Есенине помешан. 
«Я не буду больше молодым» - 
Заводил у нас в тени черешен,
водку пил, пускал колечком дым.

Говорил мне: «Ладно твой папаша, 
предположим, у него дела. 
Ну а ты-то, ты-то! Что ж ты, Саша, 
не черкнул, что Аня померла?»

Я не понимал его наскока.
Сердце в кровь мне дядька искромсал.
Это было подло и жестоко.
Я орал; «Куда б я вам писал?»

Был противен дядька мне и жалок, 
из ГУЛАГа грянувший в наш дом, 
бабушкин линялый полушалок 
за чекушку сбывший за углом.

На прощанье поостыл зэка в нем. 
«От меня на память, — он сказал, -
книга «Путешествие за камнем». 
Академик Ферсман написал».

И на умном слове «академик» 
сделал уважительный нажим. 
Попросил взаймы у старой денег 
и рванул в Нарым или в Надым.

Видимо, давно уж канул в Лету 
дядька, память вечная ему. 
Сорок лет храню я книгу эту, 
сам не понимая почему.

Дядька-каторжанин с тихим зверством 
позабылся, как тяжелый сон. 
Видно, тем, что академик Ферсман 
обаял его, 
я потрясен.

17 октября 2008 г.

***

В обесточенном микрорайоне, 
в криминальном бишкекском краю, 
побывавшая, видно, на зоне, 
шла и села курить на скамью.

Я, прикрыв затемненную «хату»,
 здесь курил уже прежде неё. 
Ни с того, ни с сего, словно брату, 
вдруг она рассказала своё,

— Входит девка с двухлетним ребенком. 
А в маршрутке людей, как сельдей. 
Я сказала сопливым подонкам: 
дайте место, пожалуйста, ей.

Мало девки, заходит старуха 
с парой сумок в тиски толкотни... 
В головах у нас, бляха, разруха. 
Так и ехали стоя они...

В темноте сигарета горела, 
при затяжке светлея на миг. 
Я завелся: «Да ты охерела, 
в час такой бедовать о других?

Ведь сама никому не нужна ты, 
и давно уж не светит тебе 
ни угла, ни работы-зарплаты, 
ни улыбки в пропащей судьбе.

Ты сочувствия в людях не знаешь, 
потому и сочувствуешь им
и теперь мою душу терзаешь
несуразным рассказом своим!..»

Я в сердцах растоптал свой окурок 
и ушел от нее в темноту. 
И забыть не могу, как придурок, 
сердобольную странницу ту.

Когда в темных берлогах без света 
населенье опаски полно, 
ей не страшно брести до кювета, 
до ночлега, где тоже темно.

Пуще жизни нет пытки на свете
Жизнь — копейка. Чего тут жалеть? 
Только старые люди и дети 
заставляют сердечко болеть.

16 октября 2008 г.

***

Бабье лето горит по округе, 
паутинки блестят в синеве. 
На спорыше пасутся пичуги 
дружной стайкой в пожухлой траве.

Тополя уже полупустые.
Синь пронзительна в желти берёз,
и такие они золотые,
что становится грустно до слёз.

Сколько раз я любил эти краски, 
восторгался осенней порой!
В ней теперь только горечь подсказки, 
что зима моя не за горой.

Бабье лето полно еще света 
в живописной роскошной глуши. 
Только очень уж грустно всё это 
для прихваченной стужей души.

10 октября 2008 г.

НЕ Я

Предстану в камне ли, в железе я – 
не это греет. Ведь не я –
Её Величество Поэзия
взойдет на гребень бытия.

Мной за неё немало выпито -
во славу выпито её.
Там только имя будет выбито
моё.

4 октября 2008 г.

***

я жилу нашел
свою словоносную жилу
и в гору пошел
и стало работаться в жилу

17 сентября 2008 г.

ОДУВАНЧИКИ

На опушке (рифма — пушки) 
сосны хвойны (рифма — войны). 
Под пророчества кукушки, 
восхищения достойны, 
на мои надрывы, срывы 
ополчаются войной 
ядерные мини-взрывы –
одуванчики весной.

6 ноября 2008 г.

***

Коротаем рыночное времечко мы 
и, как можем, боремся с тоской. 
Вкусно пахнет жареными семечками 
в нашей «распашонке» городской.

Сядем у стола в семейной спайке, 
в семечкогрызенье зная толк,
посметаем пестрые лушпайки 
в миску под ритмичный перещелк.

Разговоры с темой небогатой 
обступают, как дремучий лес: 
про работу с нищенской зарплатой, 
про базар и цены до небес.

И про то, что мы не заслужили 
этот суверенный беспросвет. 
И про то, что раньше лучше жили, 
и про то, что будущего нет.

Дорогая, выживем и сдюжим. 
Не печалься, это не впервой. 
Ты нужна мне и тебе я нужен. 
Ты моя, и я, как прежде, твой.

Есть у нас в авоське лук, картофель. 
Я с тобой, а ты со мной. Оплот! 
И неподражаемый твой профиль 
мне еще сломаться не дает.

В эту драгоценную минуту 
мы с тобой, родная, заодно. 
Раньше б заглушил я водкой смуту, 
а теперь не пью уже давно.

Полагаясь только друг на друга, 
этим новым нос еще утрем, 
заживем еще, моя подруга. 
Будем живы — значит, не помрем.

Скоротаем рыночное времечко мы, 
распростимся с грустью и тоской. 
Вкусно пахнет жареными семечками 
в нашей «распашонке» городской.

4 октября 2008 г.

***

                                Я пришел на эту землю, 
                                Чтоб скорей её покинуть. 
                                                                    С.Есенин

Я пришел к Есенину Сереге, 
об половичок почистил ноги, 
растянул двухрядную гармонь –
им самим воспетую тальянку –
сыпанул разливисто «Цыганку» 
в пьяную его неугомонь.

Говорили, пили и играли 
на тальянке, дымом подпирали 
потолок, хоть вешай тут топор. 
Забывались в удали и пьянстве. 
Повисал вне времени в пространстве 
невозможный этот разговор.

Говорил Серега с ликом Бога: 
«Русь державна, равно и убога. 
Но я верю в новую зарю. 
Велики духовные потери. 
Я пойду повешусь в «Англетере», 
а потом с тобой договорю.

Или не потом, а перед этим. 
Мы еще не раз друг друга встретим, 
этот разговор идет века. 
Никакие петли в «Англетерах» 
не мешают нам в высоких сферах, 
где душа крылата и легка.

А сюда пришел я на минуту, 
в эту революцию и смуту 
разочарований и химер. 
Никогда я не был на Босфоре. 
Но и там живет людское горе.
Наливай. Пора мне в «Англетер»!».

2 октября 2008 г.

***

Важно, чтоб в канве стихотворений 
не кончался космос и полет. 
Ранний Маяковский — это гений. 
Поздний Маяковский — стихоплет.

А Есенин, как я понимаю, 
поздним стихоплетством не страдал. 
Потому ни октябрю, ни маю 
своей милой лиры не отдал.

На поверку ясно всё и просто, 
как ни сложен творческий твой век. 
Или ты халтуришь в «Окнах» РОСТА, 
или пишешь «Черный человек».

Но чтоб я с запалом знатоковским
смог сказать такие вот слова,
стал один поэтом Маяковским,
а другой Есениным сперва.

3 декабря 2008 г.

***

Кругом другие идеалы, 
другие флагманы и флаг, 
кругом менялы и кидалы 
и при звездах, и при делах.

Хлебнул лишений и скитаний 
с тех пор, когда давным-давно 
моя держава, как «Титаник», 
перекренясь, ушла на дно.

Лежит она в песке и ржави.
Но вышло так оно само,
что принадлежность к той державе
мне душу выжгла, как клеймо.

Клеймен я родиной советской. 
Как белое офицерьё, 
оповещен её повесткой, 
ей присягаю под ружьё.

Без Визбора и Окуджавы, 
среди лукойлов и камек, 
последний воин той державы, 
откуда родом я навек.

23 сентября 2008 г.

ТЕМИРКУЛ

Прохожу по Дзержинке и вижу снова и снова:
каменный Темиркул
в каменный постамент врос там.
А я-то хорошо помню его живого -
не каменного и поменьше ростом.

Был он поэт-фронтовик,
дрался за счастье, ждущее впереди,
окончил войну капитаном.
И теперь каменный свиток стихов прижал к груди 
ростом своим почти равен 
дзержинским дубкам и платанам.

Что ж, вот так и должен вставать поэт -
во весь свой рост духовный, а потом и каменный,
И тогда в сиянии нового дня
или в мерцании звезд
люди помнят его веками.

19 сентября 2008 г.

ДОН КИХОТ

Родной народ
прибит, как скот,
скорбит от рыночных экспансий.
И тут приходит
Дон Кихот
с оруженосцем Санчо Пансой.

Тут не расчет,
не тонкий ход,
не предсказание пасьянса –
за идеалы
Дон Кихот
восстал!
С ним верный Санчо Панса.

Жестокий век!
Лишь на себя
все в мире тянут одеяло.
А он
выходит в путь,
                           любя
лишь зыбкий образ
идеала!

Он терпит всё:
злорадный смех,
побои в качестве аванса
за то, что вышел против всех
один!
Чтоб больше не совался!

Но он
сражался против зла –
сам полководец и пехота.
Молва недобрая ползла
об убежденьях Дон Кихота.

Смотрели все – и короли! –
не дальше собственного носа.
А он
пошел на край земли
за Дульсинеей из Тобоса.

Чтоб ветер добрых перемен
в сердца людские дул сильнее,
обрел презренье он взамен
своей прекрасной Дульсинеи.

Пускай кочует по векам
звезда наивного испанца.
Дал бой он грозным ветрякам 
один!
С ним вечный Санчо Панса.

Не хата с краю, не уход
в себя –
а славная работа!
И пусть порою Дон Кихот
нелеп –
я славлю Дон Кихота!

Встань, Дон Кихот!
Иди вперед!
Вот – идеал.
Вот – Санчо Панса. –
Чтоб кто-то снова в свой черед
на вашу удочку попался.

Сердца глухие растревожь,
свой идеал всей кровью нянчи,
чтоб кто-то дальний
стал похож
на Дон Кихота из Ламанчи!

8 ноября 1988, 2008 гг.

***

Запылала багряная роща 
разноцветным подобьем огня. 
И насупилась осень, как теща, 
на меня среди тусклого дня.

Скоро зимушка — супься, не супься – 
нас помирит, светла и бела. 
Вот какая-то девочка пупса 
по аллейке гулять повела.

Ярко-желтым под ноги аллея
и огнистым легла кумачом. 
И гляжу я им вслед, не жалея 
в свою осень уже ни о чем.

4 октября 2008 г.

***

Противник подражаний, повторений,
я
сделал
ряд
своих
свихотворений.
В них узнаваем
фирменный
мой
свих.
В них
не похож я
на коллег моих.

18 сентября 2008 г.

***

Объясните ради интереса, 
я не понимаю суть прогресса. 
Все мы тут рабы своих же благ. 
Жалко человеков-бедолаг.

Прогрессивно что не агрессивно 
ни ко мне, ни к вам и ни к кому. 
Я прогресс приветствую пассивно, 
потому что он не по уму.

Скажем, если мало стало волка, 
без Мазая заяц поисчез, 
то в таком прогрессе мало толка, 
понял я. И в этом мой прогресс.

Времена с бесстрастной их глубинкой 
мне являют истинный мой лик: 
был с простой — стал с ядерной дубинкой. 
Влез в прогресс. А сам остался дик.

17 сентября 2008 г.

***

пой и пой пока поется 
пей и пей покуда пьется 
пока дышится дыши 
а когда не станет петься 
или питься и дышаться 
и уже не отвертеться 
от того что все страшатся 
верь в спасение души

17 сентября 2008 г.

ОПЫТ

Мир никак не ценит мэтров, 
я намедни осознал, 
за троллейбусом 100 метров 
пробежав, как маргинал.

Нету имени покуда, 
не обласкан я страной. 
Потому и мир, паскуда, 
не считается со мной.

Будь я, скажем, из горторга, 
он подал бы мне такси 
и визжал бы от восторга. 
Только Боже упаси.

Лучше крест влачить, сутулясь, 
и, снеся свой крест, как все, 
перейти в названья улиц, 
площадей или шоссе.

Чтобы это было свято, 
как я и воображал: 
жил такой-то и тогда-то. 
За троллейбусом бежал.

16 сентября 2008 г.

***

Когда в душе тоска и смута, 
своей гордыни не изгадь. 
Не стоит жалиться кому-то 
и сострадания искать.

Не изменяй своим заветам. 
Пусть ждут тебя. Ты нужен им, 
когда ты сам нальешься светом 
и состраданием к другим.

Судьба твоя — светить собратьям, 
когда им гнусно и темно
и зёрна истин не собрать 
созревшие давным-давно.

16 сентября 2008 г.

МУРАВЕЙ

Лист плывет — упал в бассейн, 
когда дунул суховей. 
По нему, семьей посеян, 
пробегает муравей.
Муравей — formika rufa –
по латыни, вспомнил я. 
Обыскалась, видно, друга 
муравьиная семья.
Суетится, бедолага, 
ткнувшись в близкий край листка. 
А вокруг большая влага 
широка и глубока.
Хорошо, что чужд он мистик 
и не может знать того, 
что остался только листик 
в этой жизни у него.
Я, жилец малоизвестный,
homo sapiens простой,
тоже тщусь пред черной бездной,
перед вечной пустотой.

16 сентября 2008 г.

***

Вам не нравится то или это, 
или нравится это и то. 
Но не ждите стихов от поэта, 
что потрафили б вам на все сто.

Вместо ваших привычных обочин 
дал он вам заковыристый путь. 
Был он меньше всего озабочен, 
чтобы вам угодить чем-нибудь.

16 сентября 2008 г.

ЗАМЫКАЮ

А у меня не всё в порядке. 
Идут духовные бои. 
Нуждаются в перезарядке 
аккумуляторы мои.

Брать у других мне не годится 
ни их слова, ни чувства их. 
Мое прекрасное родится 
от замыканья слов моих,

Когда прочтете про такого, 
поймете сами в тот же миг, 
что был я суше протокола, 
зато насущней од сырых.

1967 г. 15 сентября 2008 г.

***

Вижу вьющегося бражника-медовника: 
зависает он с надежным хоботком 
над игольчатым кувшинчиком мордовника 
с распушенным фиолетовым цветком.

Пить нектар с цветов ему приспело времечко. 
А с отцветших и сухих семенников 
в синеву летят пушинки, в каждой семечко, 
в небеса уходят выше облаков.

Длится жизнь с привольным ветром,
пролетающим
сквозь былые и иные времена. 
Кто цветет, нектар свой дарит окружающим. 
Кто отцвел, тот в вечность бросил семена.

7 сентября 2008 г.

ПРОЕКЦИИ

Циничный Ницше, 
Кант пикантный. 
Зарубцевавшийся Рубцов.

Эпитет мой пока вакантный. 
Но с ним срастусь в конце концов.

Случайных тайных нитей темка. 
И узелок на Никитенко.

3 сентября 2008 г.

***

                                                   Анэсу

Остынь у воды от своей невезухи. 
Сухие глаза сфокусируй и сузь: 
слетают на воду какие-то мухи 
и ходят по ней, как когда-то Исус.

Летучие твари имеют победу 
в сращенье стихий, наподобье Христа. 
А ты бы и рад по воде и по небу, 
да крылышек нет и походка не та.

А ты обречен лишь земному пределу 
пути свои вверить. Хотя до конца 
душа-то крылата. Но тленному телу 
вовек своего не избегнуть свинца.

Ему не изведать ни слухом, ни духом 
хожденья по водам. И больше того, 
возможно, Господь и сочувствовал мухам 
не меньше, чем нам. Все мы твари его.

11 июля 2008 г.

ПРОТОКОЛ

Чем ты лучше другого? 
Тем, что чувствуешь слово 
и на вкус, и на цвет? 
Но ведь эта отрава 
не дает тебе права 
возноситься, поэт.

Разгорись и остынь-ка. 
Неба вечная синька –
твой насущный букварь. 
Весь твой промысел ложен, 
если ты не ничтожен 
как последняя тварь.

Про тебя про такого 
на клочке протокола 
приютится строка: 
жил такой-то, тогда-то. 
Ниже подпись. 
И дата. 
Вот и всё. 
На века.

2 сентября 2008 г.

(ВНИМАНИЕ! Здесь размещено начало книги)

Скачать полный текст

© Никитенко А.И. 2009 г. Все права защищены 
Произведения публикуются с разрешения автора