Туюги

Четырехстрофная поэтическая форма, представленная в виде т.н. туюгов, предусматривает своего рода игру слов в окончании рифм, или поэтический  каламбур. Несмотря на внешнюю непритязательность и простоту, достаточно сложна. Автор пытается поддержать старинную традицию составления туюгов

Из книги: Кененсаринов А.А. Занятные четверостишия. – Б.: 2007. – 240 с.

УДК 82/821
ББК 84 Ки 7-5
К36
К 4702300200-07
ISBN 978-9967-24-616-4

Если жизнь беззаботная даст вдруг излом,
Я не стану искать в настроении злом
Вечных истин, но, может, в минуту веселья
Меж добром я увижу различье и злом.

Книгу жизни своей увлеченно листая,
День за днем упоенно читаю с листа я.
Перелистаны детство и юность… Печально.
И преследует грусть – дней ушедших ли стая?

Смысла нет, очевидно, судьбу умолять
И значение воли своей умалять,
Будем жить как умеем и как не умеем
И своим неуменьем судьбу умилять.

Восхитительна истина – та, что в вине.
Как чертовка умна, не по черта ль вине?
Как вино, молодеет колдунья с годами,
Не теряя ни в легкости, ни в новизне.

Дьявол в шутку однажды дал людям добро
Лишь на то, чтобы люди творили добро,
И явилось с невинной улыбкою зло,
Добродушно шепнуло: “Хватайте добро”.

Дар великий – с какого не взглянешь конца –
Жизнь; но, чтоб я не мучил тебя без конца
Несерьезными просьбами, Боже, дай силы
Нарушать все запреты твои до конца.

Я для слов – пылких, нежных – уста растворил,
Их сказал – и казалось, что лед растворил,
Что на сердце твоем; но не смог. Рок, веселый,
Шутку злую со мной уж какой раз творил.

В день ужасный, когда я любить перестану,
Воздавать ножкам чудным красавицы, стану,
Попрошу Всемогущего чувство продлить
И молиться, любя, горячо пери стану.

Суетился один, наслаждений искал, промотался вконец,
А другой же в постах и молитвах нашел свой покой наконец,
Третий спорил упрямо с судьбой и растратил  себя, как глупец.
И каков же итог? Одинаков у всех и печален конец.

Что за грусть? Ну и что из того, что у всех
                                                        одинаков – печален – конец?
Есть огромная разница, право, – и это пора бы
                                                                          признать, наконец, –
Между тем, кто божественный дар прозевал
                                                     и потратил в постах и молитвах,
И меж тем, кто в объятьях красотки спустил свою жизнь,
                                                                         промотавшись вконец.

Лучше – в грех сладострастья и алчности впасть,
Чем заглядывать вечно в скуки жуткую пасть,
Лучше, ложь, лицемерие, фальшь презирая,
Под напором страстей необузданных пасть.

Как была хороша, аппетитна кокетка;
Ножки чудные, платье с игривой кокеткой;
Но сыграла судьба шутку злую с красоткой:
Стала ночью однажды кокетка кокоткой.

Грешник каялся: “Боже, молчу, как немой.
Что сказать? Не отмоешь меня, как не мой,
Но таким ты меня сотворил и, к тому же,
Первый грех был Адама и Евы – не мой”.

 
Есть в сорадости боль, упоение – в мести,
А способно ли счастье жить с завистью вместе,
В мелких душах, сердцах, полных злобой? Едва ли,
Дело в сути людской, ни в удаче и в месте.

Жизнь – метанье, борьба, сердца страстного бой
И желанье с судьбою вступить в ярый бой;
Но у многих, увы, после битвы с судьбой
Остается посуды бесценной лишь бой.

Был отчаянно смел, безрассуден пророк,
Истребляя все зло на земле и порок;
Но однажды одумался, вспомнив про рок,
О добре, что не вступит без зла на порог.

Утомлен до безумья и ноги устали,
Не хватило б терпения даже у стали;
Но, едва отдохнув, вновь иду за мечтой я;
Шепчут, счастье сулят не любимой уста ли?

Поманив, счастье только на миг показалось,
А на деле несчастьем оно оказалось.
Но желаньям, безумным, слепым, безразлично,
Было ль счастьем оно или только казалось.

Я, считая себя исключеньем из правил,
Ни одну из ошибок своих не исправил.
Полагаю, Создатель в минуту веселья
Вдруг задумал меня, улыбнулся – и справил.

Любопытная есть человечья черта:    
Если к нам приближается смерти черта,
От нее убегаем с безумной отвагой,
И к чертям, что не выйдет у нас ни черта.

Можно скучно-умно созерцать свой удел,
Оставляя свою же судьбу не у дел;
Или радостно-глупо рвануть к ней навстречу,
Раздвигая и счастья и горя предел.

Бог, даря нам пороки, дурные черты,
Выходил за пределы опасной черты;
Но блистали тогда воля, ум, добродетель,
Были дерзки, безумны, прекрасны мечты.

“Добиваться любви, божество во плоти,
Дай мне право, – сказал ей, – мечту воплоти
Быть счастливым”. Она ж, улыбаясь, сказала:
“Сам возьми и стихами за право плати”.

По ошибке бываю влюблен, недоумью,
И впадаю в восторг, иногда вдруг – в безумье.
И, рассудка лишившись, взираю с улыбкой
На всесильную страсть и свое скудоумье.

Дарит счастье любовь, но не дарит не мая;
То безмерно речиста она, то немая;
Боль безумную может любовь причинить;
Без нее нет не смысла, не взлета, не мая.

Полюбив вдруг, пытался я чувствами править
И старался смешно ум нелепый свой править;
Чувства ж, мною слегка поиграв, взяли верх,
Не забыв, обаянием глупость приправить.

Хочешь, милая, с неба звезду я достану
И в угоду тебе лишь поэтом я стану?
Что милей тебя не было, нет и не будет,
Я об этом твердить никогда не устану.

Если к нам приближается смерти черта,
То на помощь приходит смешная черта:
Вера в милость Творца; рай себе обещаем,
Даже если нам Бог не сулит ни черта.

Страсть, старея, увы, как и плоть, умирает;
Ум моралью, забвением боль умеряет.
Что поделаешь? Страсть молодыми играет,
Ну а старость обманом себя умиряет.

Мы, в душе превосходство других умаляя
И судьбу снисходительной быть умоляя,
Веря в счастье и случай, живем как умеем,
Неуменьем и верой судьбу умиляя.

Бог с улыбкой творил человека, не без,
И поэтому он – не святой и не бес,
Воплощение глупости и остроумья,
Порождение тьмы и бездонных небес.

Солнце, щедрый свой свет разливая, струя,
В сердце ль будит желания, в бодром ли теле.
И весеннего воздуха шорох, струя –
Как улыбки, что с уст твоих нежных летели.

Жизнь – серьезная вещь, но отчасти игра
И нелепостей, вечных исканий пора,
Странных мыслей и чувств прихотливых игра.
Жаль, что скажет нам Боже однажды: “Пора…”

Плод вкусив, и Адама в грех Ева ввела.
Глупо, может, себя, но по-женски вела:
И на грешную землю его увела,
Ну а там душу мужа она увела.

Грех раскинул соблазнов широкую сеть;
Попадаем, как рыба, в рыбацкую сеть
Мы в нее. Сеть прочна, но ее разрывают
Боль, морщин лиц, унылых, дряхлеющих, сеть.

Что за глупость, смешная нелепость, напасть!
Стоит только на след мне удачи напасть,
Ускользает плутовка, и, чтоб не пропасть,
Вновь бросаю петлю я напасти на пасть.

Добродетели маску смешно примеряя
И угасшее чувство легко примиряя
С новой маской, врастаем в нее, изменяя
Прежним идолам, образ и лик изменяя.

О любви всему свету спешу объявить,
Доказательство чувства тебе предъявить.
Может, глупо, нелепо желание это,
Но не страшно мне глупость с любовью явить.

Миг еще – и слова я любви оброню;
Но боюсь, разобьются они о броню
Лжи, тщеславья; и я, лишь любуясь тобою,
За молчанье себя не хвалю, а браню.

Поспеши свое чувство красотке излить,
Можешь даже слезу поэтично пролить,
Послужить постарайся искусству высокому
И в тщеславья сосуд лести сладкой налить.

Раны те, что любовь нанесла, сердце жгут.
На забвенье надеюсь; оно, словно жгут,
Прерывает ток крови; но чувства упрямые –
Я тебя лишь увижу – вновь сердце зажгут.

Я упрямый и глупый, быть может, но, право,
В том вины моей нет. Дал Создатель нам право,
Обязал быть такими, какими нас создал,
И беречь свои щеки и слева, и справа.

К пьедесталу стремится посредственность, вверх,
Даже если она лжи и глупости верх.
Удивляться смешно. Все преследуют счастье,
Над судьбою упорно желая взять верх.

Не могу верить в глупость, но верю я в лесть,
И пред истиной глупой ее предпочту;
Не давая сомнениям в душу мне влезть,
Все, что делает глубже, за правду почту.

Чувство в сердце стучалось, просясь на постой;
Ум советовал глупому сердцу: “Постой,
Не спеши…” Но, увидев, как чувство уходит,
Закричал, испугавшись бессмыслия: “Стой!”

Чувств волна набежала на сердце, опала:
Улыбнулась, затем вновь попал я в опалу:
Забавляется милая, чувства ее –
То жемчужины блеск, то бесцветность опала.

Вкус любви и вина замечательный вкус
Придают аромат тонкий жизни и вкус;
Но и горек он может быть, груб, неприятен;
Все в итоге решает судьба и ваш вкус.

Бес старается жизнь превратить в праздник, бал,
Но выходит трагедия часто, баллада.
И, боясь получить у Творца низкий балл,
Он-то рай посулит, то устроит бал ада.

Вот восторга слеза по щеке вдруг стекла…
Как она хороша, и влечет, словно к раю;
Но к безумию также и пропасти краю,
Где нелеп и смешон хрупкий рай из стекла.

До чего ж хороша, упоительна власть,
Как красавицы лик, обольстительный взор;
Если жить с ней умно, можно жить с нею всласть,
Вздор чужой отвергать и лелеять свой вздор.

Скрыты чувства и глупая суть под лицом,
Но порой неподвластны они, как стихия.
Льстя себе, не желая предстать подлецом,
Суть скрывая свою, сочиняю стихи я.

Проступила слеза вдруг из глаз и стекла…
Болью сладкой, как кровью, душа истекла,
Не найдя в сердце милой ответа, тепла,
И разрушен был рай из надежд и стекла.

Боли страх волю к счастью легко умеряет,
А тщедушие душу “умно” умиряет,
И, не зная ни горя, ни счастья, душа
В глупой плоти бездарно, смешно умирает.

Можешь честно себя и разумно вести,
Но глупцам, как всегда, будет чаще везти.
Чтобы не было скучно, Творец позволяет
Дуракам за собою всех прочих вести.

Мчатся годы, порой словно миг пролетая,
И все чаще желаю забыть про лета я.
Нет тоскливее дум; сожаленья напрасны
И напрасна с печалью слеза пролитая.

Хочешь счастья? Так счастья себе же не прочь.
А надежда измучит, гони ее прочь.
Но его добивайся упорно, поскольку
Сам Творец быть счастливым, наверно, не прочь.

Нас создав, устремил Бог к капризному счастью.
Настроенье веселое было у Бога:
Разделил он людей; мы ж должны слиться с частью,
Чтобы не было счастье ущербно, убого.

Как себя безупречно и скромно вела;
Сердце вмиг покорила, с ума вдруг свела.
Кто же ты? Ангел, милый и умный, плутовка,
Если душу мою так легко увела?

Если с милой в делах задушевных простой,
Вот совет легкомысленный, честный, простой:
Будь безумно, забавно, прекрасно настойчив,
Под окном у любимой хоть вечность простой.

По капризу судьбы, по своей ли вине,
Трудно очень быть жизнью довольным вполне.
Не нова эта истина. К черту все истины.
Верен будь только той, что искрится в вине.

Был разгневан Создатель: “Адам, как ты смел
Мой нарушить запрет? Вот и песню ты спел”.
Но вступилась жена: “Был он честен и смел,
Но зачем соблазнителен плод был и спел?”

По капризу судьбы, непонятной причине
Часто глупый при деле, деньгах и при чине,
Забавляется некто, даря благосклонность
И пристрастья свои дуракам беспричинно.

Страсть безумная, в душу, в сердца к нам влетая,
Наряжает в наряд: глупость – словно влитая.
И, изведав восторг, упоение зная,
Я не верю в разумность, не верю в лета я.

Нам отпущено время; его провести
Мы должны так умно, чтоб себя провести
Мы могли по дорогам извилистым к счастью,
Не боясь, если надо, судьбу провести.

По познанья полям скачет прытко, как зайка,
Любопытный, всеядный, прожорливый знайка.
Прыг сюда и туда, прыг вовнутрь и за,
И становится вдруг знайка зазнайкой.

Чтоб не смог грех, порок далеко завести,
Благочестье старайся в себе завести.
Только знай: Бог ключи от души дал и дьяволу,
Он же любит пороком сердца завести.

Может истина яркая разум слепить,
Может – ложь, если ложь из безумства слепить,
Из нелепостей, глупости и вдохновенья,
Из двусмысленных истин, тоски, если пить.

Он свободен вполне – ум, глубокий и сложный,
Как гуляющий сам по себе умный кот;
Ненавидит свободу его, – плоский, ложный,
Что так скучен, вульгарен, несносен, как скот.

Если ты не глупец, но свободы и прав
Не имеешь, возьми их, и будешь ты прав.
Ты удачи не жди, устремись сам к свободе,
Нерешительность, лень и безволье поправ.

Погрустив, чудный мир создал Бог, наконец,
Твердь земную, небесную твердь; под конец
Сотворил он Адама и дивную Еву,
Ну а после запутался, славный, вконец.

Если грех совершил, то раскайся вполне,
Или в грех вновь впади, позабыв о вине,
Дай увлечь себя чувствам, страстям прихотливым,
Плоти, алчной, тугой, не забыв о вине.

Где тот смелый удачник, что счастье добудет?
Но, его раздобыв, счастлив долго ль он будет?
Мимолетно оно; но желание счастья
Разум, волю и совесть упорно в нас будит.

В предвкушении радости, счастья, не без,
Бросил рай гордый дьявол, спустился с небес;
Стал предметом его обожанья, заботы
Человек – бес и ангел, не ангел, не бес.

Если б счастьем всех Бог одарил, даже сверх,
То поступок бы этот был глупости верх:
Умалил бы он счастье и убил в нас желанье
Устремляться к блаженству, величию, вверх.

Жить возможно себя же сомненьем не мая,
Молча, словно не ты, а сама жизнь немая,
Тихо, скромно, уютно, тепло, незаметно,
Поражений не зная, не взлета, не мая.

Бог-младенец схватился поспешно за лук –
Стрелы те, что разбойник лишь держит за слуг,
Вмиг впились в обнаженное сердце; бесстыдник,
Как младенец, не видел ни ран, ни заслуг.

Не забвенья упрямо ищу я в вине.
Суть и тайна играют у чаши на дне.
Вот последний глоток совершаю, и что же?
Тайной, сутью я пьян по своей ли вине?

Есть у милой обычный изъян, недостаток:
Бог талант дал и ум, но не дал ей достаток,
Обаяние дал и глаза, за которые
Душу вовсе не жалко отдать и остаток.

Кто-то ярко живет, ну а кто выживает,
Кто мудрит, ну а кто из ума выживает –
Век какой уж на вечном ковре мирозданья
Рок-судьба свой занятный узор вышивает

Пусть печален, безжалостен времени бег,
Древо жизни венчает надежды побег,
Что удастся всему вопреки к светлой вечности
Совершить из пугающей бездны побег.

Кто не прост и не глуп, ненапыщен, а сложен,
Из пороков подчас, добродетелей сложен,
Неприятен порой, но глубок и занятен,
Если враг или друг, не притворен, не ложен.

Как хочу я тебя, дорогая, уверить,
Что люблю лишь тебя. Ты желаешь проверить?
Труд пустой. Я сумел бы тебе доказать,
Даже если бы сам я не склонен был верить.

Дайте чувствам себя, пылким грезам увлечь
И глазам – милым, дивным, лукавым – завлечь,
Миг ловите: однажды глаза отвернуться…
Словом, дайте себя в жизнь, безумство вовлечь.

Разум, чувству поддавшись, взыграл вдруг и стих.
Так играет порой и стихает стихия.
На бумагу ложится затейливый стих –
Мысли, чувства вливаю в стихи я.

Добродетели важно в себе завести,
Но не могут они далеко завести.
В высь и в пропасть влекут нас упрямо пороки,
Что способны влеченьем сердца завести.

Драма вечно творится у Бога под носом,
Жизнь играем, столкнувшись с судьбою нос с носом.
Избегая страданий и счастья желая,
Ежедневно рискуем остаться мы с носом.

Вот занятная истина, право. Вниманье!
Просьба – глупость принять, напрягая вниманье.
С детства нас опекают две женщины странные:
Стоит жизни забыть – смерть нам дарит вниманье.

Что ж ты губки забавно надула, кокетка?
Будь веселой, смешной, как на платье кокетка.
Выше милый свой носик и юбку, красотка,
Ведь красотка кокетка еще не кокотка.

Если вырваться сил нет из пут и из быта,
А тоска по свободе еще не избыта,
Будешь взглядом взирать – истомленным, испитым –
На весь мир, пусть скучна эта мысль и избита.

Боль, несчастья встречая с улыбкой и стоя,
И упрямством ослов поражая и стоя,
Может, раньше умрешь или вцепишься в счастье,
Словно “я” не одно есть в тебе, а все сто “я”.

Жизнь скверна – и судьбы в том злодейки вина,
А прекрасна – судьбы-чародейки вина.
Воздадим же обеим по чести, приятель,
За досаду и радость. Налей-ка вина

Может, участь свою нам спросить у небес?
И они нам ответят с лукавством, не без,
Как безумно капризен, смешон, своеволен
Человек – бес и ангел, не ангел, не бес.

Изумления крик, упоения стон,
Умоляющий лепет, внушительный тон –
Извлекает судьба из души звук чудесный;
В общей музыке жизни теряется он.

Относись с почитанием к мненью ослов,
Понимая с полслова и даже без слов:
Их всегда большинство, и они часто склонны
На зарвавшихся умниц устраивать лов.

Не изъять здравый смысл из основ у ослов,
Как постигнуть нельзя тайный смысл снов и слов,
И искать, и ловить остроумье ослиное;
Но занятна попытка, нова, нов и лов.

С тайной жизни играя, коснулся основ,
Состоящих из лжи, заблуждений и снов,
Из тщеславья, надеж, из иллюзий и веры;
Жизнь полнее от них, чуден мир, вечно нов.

Книгу судеб чужих, увлеченно листая,
Тайну Бога, быть может, читаю с листа я;
Удивленную душу и ум вовлекает
В изумительный вихрь слов и смыслов ли стая?

Опасность и беду должны встречать мы стоя,
Богов упорством восхищая, их же стоя,
А если счастье промелькнет – в него вцепиться,
Так, словно “я” есть не одно в тебе, а сто “я”.

Бывает, глупости творим, войдя во вкус;
Они смешны, дурны, когда дурен и вкус,
А если он изящен, то прелестна глупость,
Как старого вина прекрасный, легкий вкус.

Удачи, счастья и любви себе не прочь
И от сомнений не беги трусливо прочь,
Приемли все как есть и счастья добивайся,
Коль скоро и Творец счастливым быть не прочь.

Когда-нибудь, увы, любить я перестану,
Нелепым, дряхлым, вздорным, скучным, может, стану.
Но это ведь когда-нибудь, ну а сейчас –
Ты пожелай – луну с небес достану.

Я помню миг, прекрасный миг: мне показалось,
Что я любим; но все иначе оказалось.
Лукавство и игра надежду заронили.
Но я любил ее. А, может, мне казалось.

Себя сумеем, может, к счастью провести,
Для этого всего-то нужно провести
Судьбу. А может, счастьем наградит она,
Когда умно сумеем время провести.

В деньгах забавен и противен недостаток.
И почему так скуп Создатель на достаток?
И почему он удивляется подчас,
Что душу хочется продать и с ней остаток?

Не остановишь времени безумный бег,
Не совершишь из плена вечности побег.
Но все равно на древе жизни зеленеет
Надежды – глупой и пленительной – побег.

“Мне сколько ждать, – спросил влюбленный, –
                                                               лет до ста ли?
Душа и плоть, ввысь устремясь, уж звезд достали”.
Задрав свой чудный носик, милая сказала:
“Твои признания и ложь меня достали”.

Всем уготован сутью собственной удел.
Кто занят вечно, кто-то вечно не у дел.
По существу предрешено все до рожденья –
И полунищий кров, и княжеский удел.

Богатым быть – ах, право же, – еще не счастье.
А бедным быть – хоть скверно – к счастью, не несчастье.
Кто счастлив, кто несчастлив – не поймешь, но, верно,
Несчастен тот, кто одинок, как перст, не с частью.

Жизнь дарит жизнь – себя, покровы с тайн снимая;
И в яви осени, и в сладостном сне мая
Кокетливой красавицей приходит к нам
И убегает в ночь, в пророческом сне мая.

Ты хочешь, милая, меня с ума свести?
А может, счеты – но за что? – со мной свести?
Ответ ища, порочный круг я разрываю,
Затем, влюбленный, вновь хочу концы свести.

Когда слова любви почти случайно оброню,
Они, я опасаюсь, разобьются о броню,
В которой скрыто сердце нежное твое. Молчу,
А взгляд твой говорит: “Не поощряю… а браню”.

Таких, как у тебя, никто ввек не имел очей.    
Смотрю я в них – и мир нелепостей и мелочей
Уходит прочь. Ликует совершенная природа.
Она, тебя творя, ответь, пример имела чей?

Пусть часто плод ошибок, недоумья,
Она – любовь – прекрасное безумье,
И ум с разумностью в ладу вполне,
Пред чувствами впадая в скудоумье.

Почти любовь, без ярких слов, почти немая,
Текла сама собой, не радуя, не мая,
Была бездарная она, пусть и сплошная,
В ней не было тоски, не осени, не мая.

Нам зреть дано, как плоть, старея, умирает
И страсти бунт моралью лживой умеряет.
Так быть должно. Ты молод – страсть тобой играет,
А молодость ушла – ложь душу умиряет.

Любил глупец, собой любовь невольно умаляя
И вздором о любви любимой сердце умиляя;
Слов не хватало у него, но – простота святая! –
Она просила их, наивным взглядом умоляя.

Те, кто любовь ее искал, удачу оседлав,  на полпути слезали
И, нежный аромат красы ее вдохнув, нектар
                          блаженства не слизали,
Но время – Бог и Сатана – прошло; блестят глаза ее;
Но это лишь надежд былых, обманутых надежд
                                 и разочарований не слеза ли?

Когда не верят в Бога – часто верят в плоть,    
В страсть обнаженную и в дьявола почти,
И верят искренне, без нудной фальши, лжи вплоть
До последних дней. Святой, за веру их почти.

Сказала милая почти что искренне, не без
Лукавых нот: “Земная я и не сошла с небес”.
А я подумал: “Дивная, в твоих словах есть вес:
Дал Бог тебе все лучшее: не ангел ты, не бес”.

Когда однажды в шутку дьявол дал добро
На то, чтобы творили люди лишь добро,
Явилось вдруг с улыбкой добродушной зло
И прошептало каждому: “Тащи добро!”

Мы – не рабы, рабы – не мы,        
И не сошли еще с ума,
Пусть молчаливы мы, немы
И ожидает нас сума.

Нет, от себя не убежишь, куда себя ни день.    
Да хоть глаза закрой, мешок на голову надень.
И не помогут скрыться от себя ни ночь, ни день.
А “повезет”, уйдешь в дурман – на час, на день.

Когда удача и судьба дают излом,
Мы – в настроении обиженном и злом –
Находим скверным мир и в зеркале кривом
Хотим узреть различье меж добром и злом.

Однажды Бог ошибку совершил и, к счастью, не исправил:
Ребро Адама взял, шутя, задумал женщину –  и справил;
В нее влюбился праведный Адам, а с ним и пылкий дьявол;
Взывает вечно он к страстям, не чтя ни одного из правил.

Когда красотки милый лик морщин сухих покроет сеть,
То с прежними привычками расстаться ей придется: сеть,
Старая, ловца успеха и удач ей не поможет впредь,
Поскольку нить морщин лишь рвет безжалостно соблазнов сеть.

Мудрец своим живым умом всех поражал,
И тонкие, слова, как острых пара жал,
Впивались в души и умы; глупец, однако,
Своею глупостью разил и поражал.

Не робкого десятка был – конечно, был он смелым,    
Но к милой подходил он с бледностью, сравнимой с мелом,
Он проклинал себя и клялся словом скороспелым
К ней не идти – и шел, твердя: “Дается счастье смелым!”

Звала любовь давно, под сердца страстный бой,
К великим подвигам, вступить с судьбою в бой;
Но время минуло, и вот, само собой,
Осталась горечь лишь и с ней посуды бой.

Пред тем, как судьбами чужими править    
Или, допустим, ложь и глупость править,
Подумайте о пользе глупости и том,
Как к правде ложь слегка, умно приправить.

Судьба не ласкова ко мне, и что же, право?
На счастье я не предъявляю нагло право
И тем, что есть, доволен, кажется, вполне,
Но щеки берегу – как слева, так и справа.

Пред тем, как смело, громко правду заявить,
Вы постарайтесь всё же ум свой предъявить;
А если нет его, тогда припрячьте правду,
Ведь с ней и глупость можете свою явить.

Когда все истины скользки, то кто же прав?
Тот, кто богат, силен, имеет больше прав
И не испытывает к истине почтенья?
Но прав тогда глупец, все истины поправ.

Пока живу, едва ли восхищаться перестану     
И воздавать глазам красавиц, ножкам, бедрам, стану.
Любимым быть хочу, но восхищаться предпочту,
Когда ж не будет сил любить – молиться пери стану.

Тот, право, глуп, смешон, кто всех пытается уверить,
Что мы – венец творений всех. И как сие проверить?
Мы – шутка милая Творца, божественная шутка.
И в это так легко – а иногда приятно – верить.

Мое невежество – приятная черта.    
Я знаю мало, а, по сути, ни черта.
Не суечусь: моей судьбой очерчен круг
И обозначена предельная черта.

Когда Амур разбойник вдруг хватается за лук,
Не жди пощады от него, ведь держит он за слуг
Лишь стрелы верные свои и не берет в расчет
Ни возраста, ни ран былых и ни былых заслуг.

Одним – мученье жизнь, другим – веселый бал,
Не драма скучная, а славная баллада,
Кипенье, ураган, страстей высокий балл,
Средь райских кущ с чертями хоровод, бал ада.

То чувство в нас, которое природа будит, –
Животное вполне – инстинкт – всегда да будет;
А разум – бес святой – ему пусть верно служит,
Поскольку только с ним он счастье нам добудет.

Красотка дивная, ты, бросив взгляд навстречу,
Пронзила сердце мне. Надеюсь я на встречу.
Ты улыбаешься? Но я упрям, и, может,
В душе твоей однажды пониманье встречу.

Любовь, в незащищенные сердца влетая    
И часто в звонкую монету нам влетая,
Играет вечно нами, разума лишая,
И потому не верю в опытность, в лета я.

Взыграла сильно кровь во мне, но скоро вновь опала.
“Люблю… – сказала, – не тебя”. – “Так ждет меня опала?” –
“Нет, отчего ж?” – ответила. Надежда не пропала.
Она так любит золота игривый цвет, опала.

Влюбляться, может быть, опасно, поздно, рано,
Решайте сами, право, если вам охота;
Но вот Амур взлетел – и началась охота –
И болью сладостной сочится в сердце рана.

Еще не минула счастливая пора,        
Когда я от любви могу сходить с ума;
Но годы намекнут когда-нибудь: “Пора…”
Но выше нос, пусть даже ждет меня сума.

Начало жизни, середина и конец…        
Как мало, будем откровенны, наконец,
Дал Бог; но остроумно жизнь он отнимает:
Измучив старостью, беспамятством вконец.

Я не серьезен, к сожаленью, каюсь, право,  
Но, глупым легкомыслием своим поправ
Серьезность, здравый смысл, свое я помню право,
Быть тем, кто есть, пусть даже я нелеп, не прав.

Душой и помыслами мы стремимся к раю;
Вот по щеке умильная слеза стекла;
Но страсть и тело нас влекут к иному краю,
Как плоть слаба, хрупка, хотя не из стекла.

Мы – не рабы, рабы – не мы,    
Что, впрочем, маловероятно,
Ведь мы живем, пока немы,
Желая мало, вероятно.

Столкнувшись с похотью разнузданной нос с носом,
Бегите прочь скорей, чтоб не остаться с носом,
Играя с ней у спутников ее под носом,
Желательно, черт побери, остаться с носом.

Пред тем, как к свету, счастью ближнего вести,
Научимся, друзья, умно себя вести,
Ведь так смешно, нелепо, скучно и забавно
Лентяя и глупца в рай на себе везти.

В прощенье радость есть, и упоенье – в мести;
Жить в одиночку трудно людям; сложно – вместе;
Жизнь наслажденьем может быть, а может мукой;
Все дело в нас, а не во времени и в месте.

Пошедших чудных дней я, календарь листая,    
Вновь пережить и перечесть хочу с листа я
Мгновения любви, но в даль летят они,
Как птицы белые – не лебедей ли стая?

На все имея трезвый и разумный взгляд,
Влюбившись вдруг, мы тупим свой смущенный взгляд.
Любовь нередко с первого бывает взгляда,
Но как разнятся первый и последний взгляд.

Сначала яблоко вкусила, да; потом к греху вела
Адама бедного; затем его из рая увела
На землю грешную; и там себя по-прежнему вела:
Был гол Адам, как и она, и все же душу увела.

Пусть часто плод ошибок, недоумья,    
Она – любовь – прекрасное безумье,
И ум с разумностью в ладу вполне,
Пред чувствами впадая в скудоумье.

Не пил вина, чертовски пьян. Что за напасть!     
Как хороша она! Я на колени пасть
Готов пред ней, на небо за луной полезть,
А если надо, то и к черту прямо в пасть.

Лукавлю сам с собой, а истина простая:    
Ее увижу – целовать хочу в уста я;
Но губы ускользают прочь – и вновь грызет меня
Упрямых, глупых чувств, желаний волчья стая.

 © Кененсаринов А.А., 2007. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора