Граф

Рассказ

Грустная история собаки по имени Граф. Бог и царь для него – Хозяйка. Но вот в жизни Хозяйки появляется чужой… Что делать, если этот чужой ненавидит собак?.. Рассказ из сборника "Чужой крест".

Публикуется по книге: Иванов А.И. Чужой крест. – Б.: 2009. – 526 с. 
    ББК 83 Ки 5-3
    И-42
    ISBN 5-86254-Ø47-4
    И 4702300100-04

Граф был храбр и умел постоять за себя. Стоило ему рассердиться, и всякий, кто оказывался поперек дороги, пускался наутек. Окружающие знали: Графа лучше не злить. Защищая свое достоинство, он может натворить бед. И потому обходились с ним деликатно. Впрочем, не только потому, что опасались его. Народ обычно попадался дружелюбный, и Граф с удовольствием на добро отвечал добром.

Сложенный под стать своей благородной породе, высокий, поджарый, с маленькими ушами, крутой грудью и живыми, как ртуть, черными глазами, он привлекал внимание, вызывал восхищение, а порой и зависть. Все это льстило ему, щекотало слегка самолюбие, но чванливостью, надменностью он не страдал. Сильно привязанный к своей Хозяйке, понимающий ее с полуслова, полужеста, готовый опрометью мчаться, лететь хоть на край света, чтобы исполнить малейшее ее желание, Граф находил усладу в верном служении женщине, и она становилась для него тем единственным, откуда исходят и настоящая радость, и настоящая боль.

В ту ночь Графу долго не спалось. Он ворочался, мотал головой, дивясь тому, что сон не идет. Такое с ним приключилось впервые. Прежде, едва он ложился, уткнув морду в лапы, – тихие блаженные ощущения обступали его, смыкались плотно, умиротворяюще.

Осторожно ступая, прошел Граф в комнату, где спала Хозяйка. Яркая, пронзительная, густая луна прилипла к оконной раме. Оранжевые полоски света, раздробленные легкой тканью штор, падали на безмятежную гладь лица, путались в темных, отпущенных на волю волосах. Граф полюбовался своей Хозяйкой, послушал неспешное ее дыхание. Почувствовав, как к самому сердцу прихлынуло тепло, лизнул лежащую поверх одеяла руку. Он гордился этой женщиной. Ночью она была особенно красива. Днем лицо уставало, блекло, зоркие глаза Графа различали в нем тонкую вязь намечающихся морщинок. А вот ночью оно разглаживалось, распрямлялось, выглядело помолодевшим. Постояв у постели, Граф повернул назад.

В глухом лестничном проеме за дверью раздались крадущиеся шаги. Могли, конечно, идти в другую квартиру, вон их на каждом этаже сколько, но эти шаги он распознал сразу, они неприятно резанули, возмутили слух, как возмущает слух музыканта фальшивая нота. Встревоженный, он притаился, стал ждать, надеясь все-таки, что спутал, ошибся, что поднимается вовсе не тот, кто поднимается, кого он люто ненавидел, с кем вынуждал себя смиряться.

Шаги придержались у двери. Звякнул, завозился ключ. Надежда лопнула – снова пожаловал Гость. Недавно Хозяйка дала ему ключ, и он притаскивался, когда ему вздумается. Граф поразился, узнав об этом. Было что-то обидное, ущемляющее в поступке Хозяйки. Слишком она доверилась Гостю, принимает любые его условия, хотя ведь знает, насколько ее уступчивость угнетает Графа. Он не сердился на нее, он не мог на нее сердиться, поскольку боготворил, обожал ее, считал существом высшим, которому чужда несправедливость, а если что-то ему и огорчительно, так из-за того только, что недоступно его разумению.

В квартире было темно. Гость чертыхнулся, зацепив ногой за половик, лежавший у порога, но нашаривать на стенке выключатель, зажигать свет не стал. Граф заворчал, когда он, не разуваясь, шагнул в комнату. От поношенных ботинок несло потом и пылью, хозяйка завела порядок: входишь – снимай обувь. Она завела порядок, а Граф требовал исполнения. Все безропотно подчинялись. А вот Гость...

Граф заворчал, ощерился, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься на Гостя. С каким бы наслаждением он со всего маху саданул бы его грудью, навалился, подмяв под себя, бил крепкой когтистой лапой, приблизив к белому плоскому лицу свою жаркую и страшную пасть.

– Заткнись! – Гость зашел в комнату, где спала Хозяйка.

Гнев клокотал, душил, рвался наружу. Ни одно живое существо не вызывало в нем такой жгучей неприязни, как Гость. Родившись сразу, месяца три тому назад, когда Гость впервые появился в квартире, это чувство бесило кровь, то ослабевая, то вспыхивая с новой силой, но не покидая его насовсем. Граф терзался, метался, скулил, оставаясь один в квартире, старался заглушить в себе неприязнь, обрести желанный покой, чтобы относиться к Гостю со сторонним безразличием, как к случайному прохожему, который мелькнул и скрылся навсегда. Но Гость приходил часто, слишком часто, сам выказывал к нему презрение, брезгливо кривил пухлые губы, норовил оскорбить, задеть его.

– Слушай, – говорил он Хозяйке, – ты же интеллигентная женщина, как ты можешь терпеть, чтобы у тебя в квартире псиной воняло. Псарня тут, что ли?

Граф не разбирал отдельные слова, но общий смысл, особенно интонация, доходили до него сразу.

Поначалу Хозяйка возмущалась тем, что говорит Гость.

– Да ты посмотри, – она наклонялась к Графу, проводила ладонью по его переливающимся, поблескивающим короткой черной шерстью бокам, почесывала за ухом, отчего глаза Графа непроизвольно зажмуривались в довольстве.

– Да ты только посмотри, какой он красавец! А умница, а чистюля какой! Нет, ты определенно ничего в этом не смыслишь.

Гость фыркал, словно ему в ноздрю мошка попала.

– Будь у тебя частный особняк, для пса можно было бы построить будку, пусть гремит цепью да охраняет от хулиганов и ворюг. Их сейчас дай боже развелось. В квартире же, пойми, собака противоестественна, сколько ни проветривай, дух псиный ничем не выбьешь. Я понимаю, сейчас мода такая завелась – псов по квартирам держать, но на кой она тебе, эта мода? Иные бабы рожать бросили, все с ними, псами, потешаются. Ей-богу, тошнота берет. И заместо мужиков, и заместо детишек...

– Хватит! – прекращала она разговор. – Не нравится – не приходи. Я, по-моему, тебе не навязывалась. Жила до этого, проживу как-нибудь и дальше. А Графа не тронь.

– Зачем ты так? – Гость привлекал ее к себе, ласкал, что-то шептал заискивающе, обещающе.

И она отмякала, переставала сердиться, будто с прикосновением его рук теряло смысл все то, что было сказано прежде.

В такие минуты Граф жалел Хозяйку, переживал за нее, спешно покидал он комнату – ибо не хотел быть свидетелем слабости своего божества.

...Из темноты возник Гость. Странное дело. Граф полагал, что он останется до утра. Обычно так и было. Хозяйка не очень-то противилась этому... Чего ему вздумалось торопиться? Хозяйка повелела? Впрочем, Граф не слышал, чтобы они о чем-то говорили. Хотя... люди чаще тонут в словах – при встречах, а расстаются молча.

Гость приблизился к нему вплотную, в руках у него был намордник. Ах, вот чем он занимался в комнате! Наверное, весь шкаф перерыл, пока нашел. Хозяйка редко надевала Графу намордник, клала подальше, чтобы не мешал. Ей вообще казалось оскорбительным втискивать голову Графа в эту паучью сетку. Ведь он не какой-нибудь безмозглый пес, бросающийся на каждого встречного. Но разве всем объяснишь? Тысячу раз она, бывало, извинится перед ним, когда, ведя его на поводке, гуляла по центру города, садилась в автобус или троллейбус. В ответ Граф только озорно помаргивал глазами: чего, мол, тут, понимаю.

Гость с ним не церемонился. Обхватив цепкой жесткой пятерней его голову, наощупь неловко напяливал намордник. Запротивься Граф хоть чуточку – и ничего бы у Гостя не получилось. Но он подчинился, трепеща и негодуя, и еще не чуя нависшей над ним беды. Все-таки куда легче угадывать близость землетрясения или наводнения, нежели то, что замыслил человек.

У подъезда стылым черным пятном завиделся мотоцикл с коляской. Гость не раз приезжал на нем. В таких случаях Граф, встав передними лапами на подоконник, смотрел, как Хозяйка, спустившись вниз, надевала красный шлем, садилась в коляску, и мотоцикл срывался с места. Тоскливо ему было глядеть вслед красному шлему, раскаленным шаром мелькавшему средь зеленой кутерьмы деревьев.

Сразу от дома начинался молодой редковатый лес. Теперь в ночи, пронизанной седоватым светом луны, он казался емче, слитней, только смугло поблескивал разгулявшейся листвой. Граф знал, что лесок весь пересечен большими и малыми тропами. Именно здесь бродили они с Хозяйкой, играли в догонялки, прятались друг от друга, а потом, столкнувшись нос к носу, падали в траву, перекатывались, наполняя воздух радостными вскликами.

Гость вел мотоцикл уверенно; обогнув дома микрорайона, свернул на шоссе. Прибавилось ветра. Короткая шерсть не спасала Графа, его продувало насквозь. Он моментально продрог, съежился, подобрал под себя ноги и улегся на дно коляски; только морду иногда выставлял наружу, чтобы запомнить, если понадобится, обратный путь.

Пятое лето Граф неразлучен с Хозяйкой. Считай, всю жизнь свою. Проводив ее на работу, он усаживался у дверей, дожидался, то вскидывая, то опуская уши, и заранее определял по Хозяйкиному топотку, с каким настроением она возвращается.

Больше всего ему нравился шальной, дробный перестук ее каблучков – будто град из весеннего неба. Она вбегала ясная, неутомленная дневной суетой, одной рукой гладила его, другой доставала из сумки кусок колбасы или шоколадку – Граф был еще тот сластена! Быстренько перекусывала сама, влезала в тугие, спортивные брюки и:

– Айда, Граф!

Многое из жизни Хозяйки было ему неизвестно. Он знал лишь то, что происходило при нем. Ее прошлое для него не существовало. Почему она одна? Давно ли?.. Сколько он себя помнит, столько она одна. Может быть, его бы и удивило это обстоятельство, не будь Хозяйка окружена такими же, как и она, подругами. Только у них дети, а у нее он, Граф. Возни с ним, конечно, поменее, да и взрослеет – куда до него тем детям. Хотя забот она хлебнула тех же: поила-кормила через соску, под блаженное его повизгивание купала в ванне, без конца меняла мохнатые беленькие полотенца, на которых маленький Граф отдыхал. А однажды, когда он второпях проглотил косточку и ощутил резкую боль внутри, она всю ночь просидела рядом, водила мягкой ладонью по его животу, пичкала маслом, чтобы смазалось у него вокруг той проклятой косточки, чтобы она как-нибудь проскочила... Хозяйка то задумывалась, то говорила-говорила; вообще она любила порассуждать при нем, словно проверяя свои мысли на слух. Сам с собой не очень-то разговоришься, а тут как-никак живое существо...

Граф понимающе помалкивал, не прерывал ее тихую затейливую речь, в которой перемешивалось множество разноречивых чувств, но преобладала печаль. Она легка и необременительна эта печаль, точно белоснежная пелена облаков, однако ж солнце слабеет, проходя сквозь них, теряет свою силу и красу. Хозяйкина печаль передавалась, обволакивала, опутывала его, Графу хотелось завыть протяжно и долго, но он сдерживал себя: королевский дог не какая-нибудь дворняжка, ему полагается владеть своими порывами.

А мотоцикл все мчал и мчал, унося Графа от знакомых мест. Ночь постепенно рассеивалась, растворялась, высвобождала огромные пространства для занимавшегося утра. Вон и луна побледнела, истончилась, ищет спасения за кромкой горизонта; тонут в светлеющей бездне звезды. Только земля, как дно колодца, долго удерживает скопившуюся тьму. Мелькают слипшиеся в две цепочки – слева и справа – низкорослые дома, погруженные в сонную тишину. Трудится и трудится мотоцикл...

Что ж надумал Гость, напряженное лицо которого виделось сбоку? Решил завести подальше и оставить, чтобы Граф не вернулся назад? Чтобы он блуждал по белому свету и не мешал Гостю чувствовать себя в квартире Хозяином?

Между прочим, Граф сам уже давно склонялся к побегу. Не сложно это – убежать. Ноги у него быстрые. Рванулся во время прогулки – и поминай как звали. Но медлил Граф, колебался, откладывал. Он на что-то надеялся, как надеется все живое, боясь уйти, порвать с той жизнью, которая еще недавно была близка сердцу, но вдруг нарушилась, исказилась, словно река, размывшая прежнее русло – мечущаяся, неустойчивая.

Нет, Хозяйка не переменилась к нему, была добра и ласкова. Но он замечал, он видел, как трудно ей делить, располовинивать себя, как тягостно отражается на ней его вражда с Гостем. Она всячески старалась примирить их, но ничего не получалось. Ради нее Граф порой тоже становился уступчивым, подходил к Гостю, клал ему на колени продолговатую морду, заглядывал в глаза, пытаясь прочесть в них хоть что-нибудь сносное. Но Гость брезгливо морщился, больно щелкал его по носу, отряхивал брюки, словно от падали. Он считал себя единственным, кто достоин внимания Хозяйки, и ему, видите ли, претило, когда в квартире находилась собака.

Несколько раз, указывая на него, Хозяйка говорила Графу:

– Твой Хозяин. Хо-зя-ин! Понял?

Граф свирепел, рычал, и она оставляла это бесполезное занятие.

Он сам был не прочь убежать, чтоб не надрывала свои чувства Хозяйка. Но стоило ему представить, как забеспокоится, загорюет она, как бросится искать, поднимет на ноги знакомых – и откладывался, вновь откладывался побег.

Теперь же его везут за город...

С самого начала, едва Гость подошел к нему с намордником, Граф почему-то решил, что такова воля Хозяйки. Засомневайся он в этом – и Гостю бы несдобровать. Но он не сомневался. Привык, что без нее никто не смеет им распоряжаться.

Когда цепочки домов оборвались, с обеих сторон потянулись поля, мотоцикл пошел медленнее, а потом и вовсе остановился. Граф ожидал: сейчас Гость выпустит его из коляски, развернется и укатит восвояси. И отсюда, понятно, можно найти дорогу, но Граф не станет искать. Зачем досаждать Хозяйке? Пусть она отдохнет, поживет, как желается. Правильно или неправильно – не ему судить. На то она и Хозяйка, чтоб выбирать и за себя, и за него, Графа.

Гость расстегнул ремешок, освободил Графа, и он спрыгнул на прохладную, поросшую густой влажной травой землю. Голова его, жителя насквозь городского, закружилась от обилия запахов и звуков, витающих над предутренней степью. Он ощущал их великую множественность, таинственную глубинную силу, но не находил пока связи с собой; открывающаяся даль не казалась ему привлекательной. Да и вправду: разве всякому по нутру воля-волюшка?.. Разве всякому дано совладеть с нею?..

Пугающая необъятность степи, неведомые запахи и звуки отталкивали, настораживали Графа. От земли тянуло сыростью, он быстро озяб, собрался было пуститься что есть духу, однако напоследок оглянулся, удивленный тем, что Гость до сих пор никак не уедет на своем тарахтящем мотоцикле.

Гость стоял и смотрел на него. А вместе с ним на Графа жутко и немигающе уставились два ружейных ствола. Было что-то завораживающее, гипнотизирующее в этом холодном, бесстрастном взгляде в упор. Не оторваться от него, не скрыться. В какое-то мгновение Граф понял, что ошибся, что Хозяйка тут ни при чем, Гость сам решил рассчитаться с ним. Догадка пробудила ненависть, ожгла кровь, он молча кинулся, прыгнул вперед, туда, где за черными зрачками стволов белело широкое и плоское, как лепешка, лицо.

Ударила молния, громыхнул гром, и Граф упал, не долетев до цели какой-нибудь шаг. Земля приняла его мягко и бережно, к разверзшейся ране на груди прильнули пахучие лепестки мяты. В ушах стоял неумолчный, настойчивый, убаюкивающий гул. Как будто степь сожалела о несостоявшейся для него воле и пела свою прощальную песнь.

Кто знает, сколько длилось это неспешное и страшное забытье. Но когда приступ боли и слабости приотпустил и Граф открыл глаза, перед ним на корточках сидела Хозяйка, а чуть поодаль стоял Гость. Завидя своего врага, Граф хотел было вскочить, однако ноги уже не слушались. Он только беспомощно взвизгнул, как тогда, когда косточка застряла у него в животе. Хозяйка крикнула резко и зло, махнула рукой – и Гость поплелся, сгорбившись, к мотоциклу, сел и уехал.

Они остались вдвоем, он и Хозяйка. Да еще боль, которая наступала неумолимо и беспощадно, разрывая грудь, забивая дыхание. Напрасно Хозяйка промывала рану, накладывала бинты... Последние силы покидали Графа. По щекам Хозяйки текли слезы. Она вновь и вновь принималась гладить его черное блестящее тело, словно пытаясь нащупать застрявшую внутри кость, проклятую кость, лишавшую его жизни. Но ладонь каждый раз соскальзывала, растерянно металась, затихала, а потом опять принималась за свое.

А по степи уже гулял день – солнечный и ветреный. Распрямлялась земля, жадно впитывая льющееся с небес тепло. Подсохшие травы тянулись ввысь, спешили тянуться и приближали тем самым пору сенокосную...

Скачать всю книгу "Чужой крест"

© Иванов А.И., 2009. Все права защищены
    Произведения публикуются с разрешения автора