Лицо, оставшееся в зеркале

Они расстались много лет назад, глупо, нелепо, сожалея о случившемся, потеряв друг друга, казалось бы, навсегда. И вот однажды он увидел отражение ее лица в зеркале своего автомобиля – она сидела в машине, следующей сзади, в очереди к АЗС, с каким-то подозрительным типом. Можно ли что-нибудь изменить сейчас, спустя годы? На это дается миг… Рассказ из сборника "Чужой крест".

Публикуется по книге: Иванов А.И. Чужой крест. – Б.:, 2009. – 526 с. 
    ББК 83 Ки 5-3
    И-42
    ISBN 5-86254-Ø47-4
    И 4702300100-04

Очередь на автозаправочной станции выстроилась такая, что Семен, чертыхнувшись, хотел было проехать мимо, но бензина оставалось в обрез, до гаража, пожалуй, не дотянуть, и он подрулил к хвосту очереди. Из четырех колонок почему-то работали только две, машины продвигались черепашьим ходом, и было ясно, что ему придется здесь позагорать. Что ж, с иными обстоятельствами поневоле смиряешься, когда понимаешь, сколь смешно и бессмысленно возмущаться и бунтовать.

Водители «Жигулей», «Москвичей», «Мерседесов», столпившихся спереди и сзади семеновской «Волги», вылезали наружу поразмяться. Один из них, долговязый, краснощекий, чувствующий себя в автолюбительской среде своим человеком, надтреснутым баском рассуждал о преимуществах велосипеда.

– Это ж самое милое дело – крути педали, развивай мускулатуру и не порть воздух. Бензин и масло побоку, гараж – туда же. Подкатил прямиком к подъезду, кинул раму на плечо и топай себе на свой родной этаж. Благодать.

– Так что ж ты, дядя, в очереди томишься? – вмешался горбоносый парень в кожаной кепке. – Катался бы на велосипеде, не мешался бы у нас под ногами.

– Вот последний бак отъезжу и привет. Не такой я дурак, чтоб деньги и время здесь терять.

Лениво слушая перебранку водителей, Семен вспомнил, как когда-то он сам, тогда еще совсем молодой, но известный своими работами физик, создавал в городе общество велолюбителей. Чего только они не устраивали, стремясь доказать преимущество безмоторного чуда. Велопарады собирали сотни юнцов и старцев на велосипедах разных марок и времен; лихие, остроумные транспаранты и лозунги, с которыми они торжественно проезжали по улицам, призывали горожан послать к лешему автомобиль, подрывающий их здоровье, и пересесть на велосипеды. Поосторожничав для вида, газеты тоже стали на все лады восхвалять велосипед, предлагать городским властям потеснить с его помощью автомобиль, хотя бы в центральной части города. Велосипеду посвящались оды, о его поклонниках распевались частушки.

Но известно, что сила приверженности любому делу измеряется противодействием искушению изменить ему. Вышло так, что Семену нежданно-негаданно подвернулась возможность купить «Жигули». Поначалу он хотел было отказаться. Ведь это его затея: каждый велолюбитель давал обет верности велосипеду и клялся презреть автомобиль на веки вечные. Но постепенно он стал склоняться к покупке, оправдывая себя фразой: «Чтобы бороться с издержками цивилизации, надо сперва испытать их на самом себе». Этой фразой прикрывали после свое отступничество и другие парни из велообщества, которое с той поры стало таять подобно снегу, покрытому налетом сажи. До конца остался верен обету лишь Сашка Лунев, бывший дружок Семена, хотя ему-то, сценаристу и режиссеру, чьи фильмы всегда собирали толпы зрителей, купить машину было пара пустяков...

Передний «Москвич» тронулся; Семен медленно покатил за ним; следом, почти впритык к его «Волге», двинулся желтый «Мерседес». Семен еще подумал, что притормози он порезче, и «Мерс» уперся бы носом ему в бампер. Знать, водитель там еще новичок. Ощущение дистанции – важная штука, и приходит оно только с опытом. Семен глянул в висевшее перед ним зеркало. Водитель желтого «Мерседеса» был худощавый мужчина лет пятидесяти, лысый и угрюмый. А рядом с ним, устремив задумчивый взгляд в спину Семена, сидела миловидная брюнетка в светло-сером свитере. Ее белое гладкое лицо с мягкой линией носа и легкой припухлостью губ покоилось овально в густом обрамлении волос, будто чистое горное озеро, окруженное сумеречными лесами. Оно, это женское лицо, уже не было юным, но прожитые годы пока только полнили его изнутри тихой одухотворенностью – так полнится озеро подземными родниками. И грешной показалась Семену кольнувшая исподтишка мысль, что неумолимое дыхание лет потянет и по этой прекрасной озерной глади едва приметную глазу череду морщин, что поплывут по ней, гася игру света, бесшумные быстрые тени – предвестницы уходящего солнца. Он неотрывно смотрел в зеркало, как на картину великого художниками, и в нем просыпалась давно уже дремавшая кровь. Ему вспомнились чьи-то слова о том, что одно и то же чувство заставляет усиленно биться человеческое сердце при виде красивой женщины, Неаполитанского залива в лунном свете и Тицианова «Положения во гроб». Возможно, это и так. Но сейчас его занимала только женщина, чье отражение то покачивалось, то стыло перед ним, притягивая и маня. И он не решался оглянуться, боясь спугнуть томящий сладостный мираж.

И вдруг его как будто подбросило. Словно шаровая молния пронеслась рядом, опалив ему лицо своим электрическим жаром. Он оторвал руки от руля и приложил их к пылающим щекам. Пристально, до рези в глазах всматривался в зеркало. Да, это была она, его Татьяна, исчезнувшая лет пятнадцать тому назад перед самой их свадьбой. Господи, да откуда же она взялась во Фрунзе-то? Что привело ее сюда? Одна она здесь или с мужем? И кто он? Не этот же лысый хиляк... И как хороша Татьяна, почти не переменилась с тех пор...

Несмотря на охватившее его смятение, Семен, когда понадобилось, включил двигатель и проехал за «Москвичом». Желтый «Мерс» задержался на мгновение, а потом, едва стронувшись с места, затормозил, точно не желая приближаться к его машине. «Ну, ну, – усмехнулся Семен, – осторожность берет-таки верх».

«Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи...» А что если сейчас, плюнув на все прошлые обиды, он подойдет к Татьяне? Как она себя поведет? С невозмутимой надменностью ответит на его поклон и даст понять, что говорить им не о чем? Или встрепенется, вспыхнет от неожиданности, не пытаясь скрывать, как ей приятна эта встреча? За то недолгое время, что они когда-то бывали вместе, ему довелось знать ее разной – и холодной, и опасно тлеющей, как бикфордов шнур, и распахнутой, открытой всем чувствам и ветрам.

Да и он был тогда порешительней. Впервые увидел ее бегущей на лекцию, когда у него самого оставалось часа четыре до отлета в Москву, где собирались физики-атомщики, и еще предстояло побросать в чемодан бумаги с расчетами, зубную щетку и рубашки. Увидел и помчался за ней по улицам, по коридорам университета, умоляя остановиться или хотя бы оглянуться. Ворвавшись следом в аудиторию, кого-то подвинул, кого-то пересадил и устроился подле нее на весь лекционный час. Профессор археологии, тыча указкой в груду разложенных на столе костей, высказывал версии о причинах, что привели к гибели динозавров, правивших землей 140 миллионов лет, а Семен эти минуты рядом с Татьяной не променял бы на вечность. Так, молча, лишь искоса посматривая на нее и тайно блаженствуя от ее расположения, которое она слишком старательно скрывала, чтобы он не угадал, Семен просидел до самого звонка.

Зато потом, когда он вернулся из командировки и разыскал ее, Татьяна не проявила к нему ни малейшего интереса, словно и не было того шального влета в аудиторию, словно перед ней какой-нибудь замухрышистый чиновник, а не известный физик, с кем даже маститые академики здороваются за руку. Она запрещала провожать ее домой. Отклоняла приглашения в кино или дружеские компании. Она прямо заявила, что ей противны физики, эти самонадеянные хвастуны, мнящие себя рулевыми прогресса, а на самом деле готовые ради собственного успеха покуситься на все человечество. Конечно, Семен старался разубедить ее: физики физикам рознь и не тот опасен, кто создает оружие, а тот, кто его применяет. Войны всегда затевались политиканами, и ученые тут ни при чем. Но, в таком случае, возражала она, люди по-прежнему угрожали бы друг другу лишь мечами да стрелами. И ездили, с усмешкой добавлял он, на телегах или, в лучшем случае, на велосипедах.

– О, с велосипедом я согласна! Вот где физикам следовало остановиться и не совать свой нос дальше.

– Ну что ж, ловлю на слове. Завтра утром пристрелочная велосипедная прогулка в Карагачевую рощу.

Она вскинула на него быстрый взгляд, в голосе – и просьба, и вызов:

– А может, в горы?

– Силенок не хватит.

– Это у меня-то?!

Она катила вверх по асфальтовой полосе без особых усилий, легко поспевая за ним. И только когда Семен резко увеличил скорость, беря крутой участок разгона, она чуть-чуть приотстала. Оказалось, что Таня давно дружна с велосипедом. Уговорить ее приобщиться к делам их общества было куда проще, чем сводит в театр, и вскоре она стала красой и гордостью двухколесной дружины. Это пополнение, по словам Сашки Лунева, подкинет их популярность до верхней отметки, заменит сотни лозунгов и плакатов. Всякий сможет теперь убедиться, что велосипед притягателен и доступен не только сильным и горластым парням, чьи частушки на велопарадах способны разбудить мертвых, но и столь вот изящным созданиям, способным увлечь за собой, обратить в велоподданство и бога и черта. Стоило ей проехать по улицам в шортах, и толпы автомобилистов увязывались следом. Это и льстило Семену, и беспокоило его. Сам он тоже недурен собой – высок и крепок, черты лица крупные, властные, цену себе он, конечно, знает, но мало ли что может случиться...

Долговязый мужчина опять о чем-то шумел с водительской братвой. Семен прислушался.

– В общем, так, – донеслось до него, – бензин остался в одной колонке. Диспетчер говорит, что ежели каждому заливать по баку, то машин на тридцать хватит.

В зеркальце он увидел, как лысый хиляк спросил о чем-то Татьяну, наверное, о том, согласна ли она терять столько времени за тридцать литров. Татьяна лишь неопределенно повела плечом: делай, мол, как знаешь. Ее взгляд, то удаленный мыслями, отсутствующий, то нацеленный остро в семеновскую спину, волновал и тревожил его, мешая сосредоточиться. В который раз он пытался разгадать причину ее исчезновения, в который раз, пригласив судьей бесстрастную логику, настырно искал, что же могло толкнуть Татьяну на разрыв с ним. И получалась какая-то ерунда. Велосипед, некогда сблизивший их, затем встал поперек между ними. Нелепица, пустяк, но ничего другого не отыскивалось, не выплывало наружу из отпахнутого чистенького окна его памяти.

Тот год поначалу складывался для него удачно. Подготовка к проникновению в структуру нуклонов атомного ядра шла полным ходом. Даже микроскопический сдвиг в этой сфере науки подобен перевороту. И сотрудники лаборатории Семена трудились как проклятые. Сам Семен, у которого в предвкушении открытия напряженно и восторженно раздувались ноздри, как у гончей, идущей по пятам лисицы, забросил все, что хоть самую малость отвлекало от дела. С Татьяной виделся редко, мимолетно. Не до нее было. Но вдруг заминка, тупиковая ситуация, когда след исчез, канул и надобно все повторять сызнова – бежать, вынюхивать, прислушиваться, не позволяя себе ничего упустить из вида. Пока же отчаявшаяся, опустошенная душа не желала крутить пластинку. Нужен был роздых, отход от себя. Тут-то и подвернулась по чьей-то назойливой подсказке возможность купить «Жигули». Этот бросок в противоположность, к реально осязаемому, практичному напоминал Семену душ «шарко», что приносит желанное расслабление. Покупка машины, а он держал ее в тайне, мнилась ему забавной затеей, способной развлечь и друзей, и его самого.

– Есть идея, – сказал он Сашке Луневу. – У меня накопилось отгулов, как сушеного чебака на метровом кукане. Давай махнем с ночевкой на Кумысную поляну. Полное обеспечение беру на себя.

– Любопытно, – Сашка хитровато сощурился. Он уже обо всем догадывался. – Как обычно – на велосипедах?

– И только вверх, – уклонился от прямого ответа Семен. – Чтобы легкие раздувались подобно кузнечным мехам, вбирая запахи гор – лучшие запахи мира.

– Излишние восторги и красивости – камуфляж измены. Так, вроде бы, говорили древние. Ну да ладно. У них свои заботы, у нас – свои... Скажи, Таня едет?

– Конечно. Если ты ее захватишь. Мне-то еще по магазинам придется помотаться. Только гляди, – показал Сашке кулак, – не сверните по пути в сторону.

– Дурак, – обиделся Лунев. – Любимые друзей – словно иконы: на них можно молиться, но прикасаться к ним – упаси боже.

Когда Сашка с Татьяной поднялись на Кумысную поляну, левый бок которой прорезал горный ручей, а правый упирался в крутой склон, поросший корявым разлапистым арчовником, Семен уже подготовился к приему гостей. На траве расстелены одеяла, в центре высятся тарелки с едой, горлышки бутылок выглядывают из ручья. А чуть поодаль, на взгорке, стоит белый «Жигуленок». Татьяна даже не заметила его. Дорога была тяжкая, почти сплошь затяжные подъемы, она устала, раскраснелась и теперь, бросив в траву велосипед, с наслаждением растянулась на одеяле, оглядывая разложенную по тарелкам снедь и восклицая:

– О, сколько вкуснятины!

Странно повел себя Сашка. Вместо того чтобы поздравить друга, он мрачновато пошутил:

– Обнову, значит, обмываешь?

– Она и так блестит. Садись, перекусим.

– Сесть-то я сяду, – Сашка опустился рядом с Семеном, огорченно тряхнул роскошной рыжеватой копной. – Эх, что творится с людьми! Оказывается, ты Брут, Сема. Не ожидал от тебя этого. Хотя, по правде говоря, тлела догадка, но... Жаль, очень жаль.

– Перестань, пустяки все это.

– Нет, Сема, не пустяки. Эдак любое дело в игрушку превратить можно.

– Ребята, вы о чем? – встрепенулась Татьяна. Ее глубокие, с коричневым отливом глаза, быстро и остро смотрящие со спокойной глади лица, остановились на Се¬мене. – Что, собственно, произошло?

Семен постарался сохранить добродушно-иронический тон:

– Выдохся Сашка на подъеме, вот и злится. – А сам подмигнул товарищу: хватит, мол, не раздувай пожар, если что, потом договорим. Сухощавый, мускулистый Сашка Лунев, о чьей выносливости ходили легенды, только усмехнулся.

– Не передергивай, – сказал он. – Твое право приобретать все, что вздумается, но зачем было клясться в верности велосипеду и других подбивать на это? Не будь твоей клятвы, я бы иначе отнесся к такой роскошной покупке, – и он махнул рукой в сторону «Жигулей».

Татьяна поняла наконец о чем спор и поддержала Лунева. Слово мужчины, рыцаря – что может быть прочней и несокрушимей? Разве кто-нибудь дергал Семена за язык, когда он клялся? Чем объяснить его отступничество: слабостью? пренебрежением к ним? недоразумением? В любом случае, не таким представлялся ей Семен, не таким.

Семен слушал, слушал и вдруг взорвался:

– Ну, хватит! Мне надоела вся эта чушь! Рассуждаете, как дикари. О чем печетесь? Чтоб процветали динозавры и велосипеды? Смешно. Уж до чего велик был Жан Жак Руссо, но и его клич «Назад, к природе» потонул в насмешках современников. Что же касается моей клятвы...

– С принципами, Сема, играть в кошки-мышки негоже.

– Любишь ты все усложнять... Кстати, один ученый заметил, что принципы как башмаки: когда они изнашиваются, их выбрасывают. Цинично, разумеется, но резон тут есть. Ведь если бы идеи не сменяли друг друга, движение бы застопорилось, в мире наступил застой.

Сашка внимательно посмотрел на Семена, словно бы говоря: не туда ты клонишь, Сема, от прямого ответа норовишь уйти. Спросил:

– Наше давнившнее пари не забыл?

– Это о чем?

– О войне.

Конечно, Семен помнил. Они еще были студентами, когда в конце шестидесятых годов атомная истерия Америки, натолкнувшись на мощное противодействие нашей страны, резко пошла на убыль, словно из этой дьявольской машины выпустили наконец пар. В разрывах туч блеснуло солнце. Стало легче дышать. Но кое-кто из ученых, прогнозируя качественные скачки в развитии вооружений, предсказывал, что лет через двадцать пять – тридцать катастрофа все-таки неизбежна. Так же думал и Семен. Узнав об этом, Сашка возмутился, наорал на него, обвинил во всех смертных грехах, как будто от мнения Семена могло хоть что-то зависеть. После взаимных упреков и дикого, до хрипоты, ора они заключили пари: сохранится мир или нет. Цена проигрыша – выполнить все, что пожелает выигравший. Понятно, не тот предмет был выбран для спора. Но так уж у них, охваченных мальчишеским азартом, вышло. И спустя десять с лишним лет Сашка к чему-то напомнил об этом.

– Ты это к чему?

– Хочу, чтоб ты заранее знал, каково мое желание. Все равно проиграешь. Как пить дать, проиграешь. Войне теперь не бывать. И я бы хотел... Пусть твои принципы перестанут уподобляться башмакам. Больше мне от тебя ничего не надо. А вот про все эти велосипедные дела я непременно сниму фильм. Пока мне видится лишь финал: по горной дороге в свете зари мчится велосипед. Один, без седока. Мчится во весь дух, словно некий призрак, сбежавший от того, кто его предал.

Внутри Семена вызрело крепкое словцо, которым он с удовольствием хлестнул бы Сашу, да Таня мешала. А доказывать, переубеждать его – пустая трата времени. И он опять смягчил, разбавил властные черты лица улыбкой, не то снисходительной, не то шутливой.

– Ого, из меня делают кинематографический бифштекс! – воскликнул Семен. – Архиглупо, Саша, поверь мне.

– Возможно. Все зависит от угла зрения.

– К этому, надеюсь, мы еще вернемся, – Семен полоснул его взглядом. – А пока, – он приглашающим жестом указал на тарелки со снедью, – наваливайтесь, пора от слов переходить к делу.

Постепенно острота темы спала; теплый вечер и обильная еда располагали к дружескому общению; беседа потекла легко и непринужденно, как ветерок по упругим ветвям арчовника. Еще засветло они разбили персональную палатку для Сашки, который решил хорошенько выспаться, а постели Семена и Тани положили под небом, на рослые горные травы: им, по уговору, вставать с рассветом, чтобы до обеда подняться на ближайшую вершину горы. Потом, насобирав сушняка, они запалили костер.

...Семен очнулся, когда, дверь кабины открылась, и парень в кожаной куртке тронул его за рукав.

– Заснул, дядя, что ли? У сигналов пупки надорвались, а ты ни с места. Поторапливай своих лошадей.

– Извините, задремал, – виновато тряхнул головой Семен, точно сбрасывая дрему, и подъехал к отдалившемуся от него «Москвичу». Желтый «Мерс» сразу покатил за ним...

Как же получилось, как вышло, что уже поздним вечером на поляне, где они расположились, очутилась еще одна компания? Возможно, запаленный Сашкой костер был в густых тяжелых сумерках хорошей приманкой, вот и повернула к нему машина, проезжавшая нижней дорогой. Два парня и две девушки – удобная раскладка. Они подсели к огню, перезнакомились, попили настоенный на чабреце и мяте чай с дымком, потолковали о том, о сем. Могучий, борцовской хватки парень, любящий, судя по всему, добродушную подначку, приметил Сашкин велосипед и заудивлялся, как на таком хрупком предмете можно сюда добраться, стал подшучивать, что от росистой травы он проржавеет и придется назад идти пешком, неся его на собственном горбу. Семен в это время обсуждал с его приятелем достоинства новой марки «Жигулей», слушая краем уха то Татьяну с приезжими девицами, то подтрунивание здоровяка над Сашкиным увлечением допотопным транспортом – велосипедом, который в любой момент может рассыпаться, обратиться в прах. Но Сашку не так-то просто сбить с толку, он и сам остер на язык. В совершенстве машины – ее слабость, заявил Сашка. Она склонна к поломкам, как женщина к флирту. История кишмя кишит фактами, когда вечером автомобиль в порядке, а поутру его ничем не пробудишь. Куча изящного хлама – и только. Даже чихнуть ленится.

Все это Семен услышал и почему-то запомнил. Он еще не знал для чего, но в памяти отложил. Один и тот же поступок может иметь разные мотивы. Семен убеждал себя, что уж больно ему хотелось подыграть Сашке в его предсказаниях и досадить здоровяку. Глубокой ночью, когда все вокруг спали, он потихоньку пробрался к чужой машине и насыпал в бензобак сахар.

Утром они с Татьяной отправились на ближайшую вершину, припудренную предзоревым туманом. Татьяна радостно вскрикивала, завидя меж замшелых скал шустрых кекликов или тонконогих грациозных джейранов, которые с чутким любопытством наблюдали за ними до определенной черты, а потом вмиг исчезали, растворялись, словно поглощенные горами. Семен знал в тех местах любой расщелок, любой изгиб тропы, легко угадывал проходы через каменистые осыпи, Таня послушно следовала за ним, и он чувствовал себя на высоте.

Возвращение назад, вниз, по еще не остывшим своим следам было стремительным, порой казалось, не придержи они бег на поворотах – и взмоют, взлетят, будут парить над кручами. Спуск тем опасен, что возникает соблазн отказаться от торможения. Но здесь Семен был опытен, и к полудню они благополучно добрались до поляны. Возле палатки валялся раскуроченный, растерзанный Сашкин велосипед. Сам Сашка лежал у ручья, прикладывая к разбитому опухшему лицу смоченные в холодной воде листья лопуха. Таня как увидела его, испугалась, и без того огромные ее глаза расширились, рот приоткрылся, и она бросилась к нему с криком:

– Сашка, кто это тебя так, кто?..

Едва шевеля разбитыми губами, силясь изобразить улыбку, Сашка рассказал, что произошло. Приехавшие вечером парни собрались уезжать в город, но никак не могли завести машину. Они долго мучились, проклиная все на свете, пока не догадались промыть бензобак и залить новый бензин. Стало ясно: какая-то сволочь насыпала туда сахар. Здоровяк припомнил, о чем накануне говорил Сашка, и они малость поколотили, его. «За подлость», – вздохнул Сашка, и такая боль почудилась Семену в его голосе, что он чуть было не открылся. Но вовремя одернул себя, решив, что этим делу не поможешь, только еще больше растревожится, пойдет на разлом Сашкина душа.

– Эх, далась нам эта дурацкая вершина, – стал сокрушаться Семен. – Вот если бы я был рядом с тобой, они не посмели бы обвинять тебя в чьей-то пакости и набрасываться с кулаками. Надо разыскать их и врезать как следует. Ты хоть записал номер их машины?

Сашка печально покачал головой.

– Зачем? Кроме меня, больше некому было подсыпать в бензин сахар. Вокруг никого нет.

– Семен, – Таня повернула к нему свое бледное лицо, на котором пламенели только зрачки и губы. – Неужели все так и останется?

– А что поделаешь? Без номера машины их не найти.

– Странно, ты, значит, меня не понял, – словно бы про себя молвила она и как-то враз потухла, сникла.

Он промолчал и стал готовиться в дорогу.

Вскоре после этого Семен зачастил по командировкам. При встречах с Татьяной он испытывал смешанное чувство незаслуженной обиды, вины и боязни – а вдруг она обо всем догадывается? Но она вела себя как и прежде, с резкими перепадами настроения, особых перемен в ней не угадывалось, и он успокоился. Спустя месяца три перебрался на «Мосфильм» Сашка, их связь стала зыбкой, ограничивалась поздравительными открытками к праздникам, а потом и вовсе ушла в песок. Еще незадолго то того случая в горах Татьяна и Семен наметили срок свадьбы, он уже приближался, когда вдруг исчезла Татьяна, оставив короткую записку: «Не ищи. Теряя себя, теряем все». Кто-то пустил слух, что она уехала к Сашке, но Семен не поверил. На какое-то время он замкнулся, стал раздражителен, желчен. Бросаться вдогонку, искать Татьяну не стал. Да и ради чего? Чтобы день за днем в недомолвках, странных улыбках, движении губ и глаз ловить немой укор, обжигаться, леденеть при мысли, что душа твоя нагая выставлена напоказ? Раскаяться? Но в чем? Все вздор, нелепость, мишура...

Жизнь катилась подобно велосипеду, пока крутятся педали, или автомобилю, покуда не иссякло горючее. Если прикинуть, взвесить, то удач у Семена было больше, они перевесят, конечно, перевесят. Сам он в этом нисколько не сомневался. Но что-то сдвинулось, потерялось, обесцветилось – как сны, ставшие из цветных черно-белыми. В последние годы Семену почему-то страшно хотелось увидеть Сашку, не однажды он порывался позвонить ему, когда находился в Москве, но все откладывал. Откуда было ему знать, что Сашки уже нет, что их съемочная группа погибла в автокатастрофе где-то в районе Орла...

Очередь наконец подошла, и Семен остановился возле колонки. От долгого сидения тело обмякло, ссутулилось и теперь, выйдя из машины, он с удовольствием распрямился, тряхнул плечами, легко и раскованно стал огибать «Волгу», чувствуя на себе Татьянин взгляд. Что ж, пусть она смотрит, насколько быстры и уверенны его движения, насколько неподатлив времени он сам. Она еще не раз пожалеет о разрыве. У женщин особая склонность жить давними чувствами, как у деревьев – прошлогодней влагой.

Семен взялся за крышку бензобака, хотел было повернуть, но ее заклинило, и как он ни тужился, она не подавалась. Вот черт! Он пытался откручивать крышку обеими руками, однако ж и тут ничего не выходило. Задние машины поторапливали короткими сигналами. Втерся в них и голос парня в кепке:

– Эй, дядя, ослаб после долгого сна, что ли?

Повлажневшие руки Семена проскальзывали по шершавой поверхности крышки, он озлился, стал копаться в инструменте, чтобы сбить, расколошматить ее молотком.

– Подождите-ка, – подошедший сбоку лысый хиляк деликатно посторонил его, обернул крышку сухой тряпкой, и она стронулась, заскользила по резьбе.

– Спасибо! Ну и силища у вас.

– Пустяки.

Отъезжая от колонки, Семен глянул в зеркало и увидел, как Татьяна словно бы невзначай повела рукой – то ли махнула ему, то ли волосы поправила. После первого перекрестка Семен притормозил. Здесь он подождет Татьяну. Было бы непростительной глупостью, встретившись через столько-то лет, не обмолвиться ни словом. Он откинулся на спинку сиденья и, чтобы не пропустить машину с Татьяной в попутном направлении, уставился в зеркало. Но что это? Из зеркальной глубины, как из незамутненного колодца, на него неотрывно и переменчиво смотрела Татьяна – то сожалеюще, то насмешливо, то с укоризной. Наваждение, муть какая-то, усмехнулся Семен. Достал из кармана платок, протер зеркало. Татьянино лицо виделось еще чище, еще яснее. Ошеломленный, обескураженный, он пробовал отводить глаза от зеркала, вновь притягивался к нему, всякий раз наталкиваясь на Танин взгляд – осуждающий, и тревога поднималась, росла в нем, захлестывала петлей. Пребывая в этом странном состоянии, где воображаемое и реальность перемешаны, Семен и не заметил, как машина с Татьяной, слегка замедлив возле него ход, пошла дальше и скрылась в густом сплетении улиц.

Скачать всю книгу "Чужой крест"

© Иванов А.И., 2009. Все права защищены
    Произведения публикуются с разрешения автора