Венерин огонек

Сборник рассказов

Герои коротких, лиричных рассказов Анны Самойловой – женщины, наши современницы. Они разного возраста – кому-то несколько лет от роду, а кто-то уже прожил жизнь. Кто-то одинок, а у кого-то семья. Кто-то плачет, а кто-то утешает. Кто-то мечтает, кто-то надеется, кто-то радуется, кто-то вспоминает, а кто-то хочет забыть… И все героини не похожи друг на друга. Однако остаются Женщинами. Их роднит тонкое, проникновенное, душевное, возвышенное и – земное. Как наша Жизнь... Большинство рассказов готовится к публикации в книгах «В предчувствии нового» и «Найденный дом».

Рассказ «Город или скорость отставания часов» опубликован в книге «Якорь для крыши». – Барнаул: АРТ. — 180 с. Тираж 500 экз.

Рассказ «Думы дома» опубликован в газете «Вечерний Барнаул» №53 за 2009 год.

Рассказ «Исполнение желания» опубликован в журнале «Барнаул» №4.

Рассказ «Про Веру» опубликован в журнале «Алтай» № 4.

Венерин огонек

Из ракушки черным фитилем торчала сгоревшая наполовину свечка. Марина опустилась щекой на стол и, поворачивая ракушку в такт звучащего по радио вальса из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь», задумчиво смотрела сквозь фитиль в никуда. Вальс, развевая шелка воспоминаний, кружил мысли и призрачным шлейфом тянулся к небу.

«Счастлива ли я? – думала Марина. – Вроде, есть все что нужно: дом – полная чаша, муж не пьет, не гуляет, детки радуют. По логике, должна быть счастлива. И чего мне еще надо?»

Она вздохнула и резким движением крутанула ракушку. Та, провальсировав по столу, слетела на пол. От удара ракушка раскололась на две части, а огарок, лишившись опоры, упал беспомощно. Марина подняла осколки и огарок. Примерила: можно ли использовать половинки в качестве подсвечника. Получилось неказисто, и Марина бросила осколки в мусорку. Покрутила в руках огарок и отправила следом. Включила чайник и достала чайную чашку. Пышные розы на чашке, казалось, вопили о своей зрелости. Когда покупали сервиз, Игорю понравился в красный горох. О, эти мещанские горохи!

Чайник, закипев, отключился. Марина налила кипяток в чашку и бросила пакетик. Помяла его ложкой и, едва вода закрасилась, вытащила и положила на блюдце, где уже лежал один использованный. Насыпала в чай две ложки сахара, и, вспомнив слова мужа: «Много сахара вредно», и добавила еще одну: «Пусть мне будет хуже! Хотя это полная глупость. Почему мне должно быть хуже? А что он лезет со своими советами: это хорошо – это плохо, так можно – так нельзя… заколебал! Что я, маленький ребенок, что ли?».

Марина вздохнула: жалко ракушку. Она уже много лет служила подсвечником. Друзья восхищались: надо же, как оригинально! Другую купить, что ли? Нет. Другая будет другой. А эта…

…В первый же вечер их первого путешествия, на берегу реки в палатке, когда китайские батарейки сдохли, Игорь шепнул Марине:

— У меня есть идея. Закрой глаза.

Марина, прислушиваясь к шорохам, гадала, чего же он придумал на этот раз, и пришла в неописуемый восторг, когда увидела чудесный светильник – свечка в ракушке, купленной накануне в сувенирной лавке. Игорь торжественно произнес:

— Это венерин огонек. Да будет он хранить нашу семью во веки веков. Аминь.

— У Венеры огня не было.

— Было, – сказал Игорь, и закрыл губы Марины поцелуем.

Они поклялись друг другу хранить венерин огонек и решили, что в самые торжественные минуты в их доме будет гореть чудесный светильник.

Сначала родилась дочка. Малышка потешно кряхтела, на ее ножках были настоящие малюхонные пальчики с настоящими ноготками. Марина с Игорем дождались, когда она уснет, и торжественным шепотом поздравили друг друга с Событием.

Когда окончили университет, после выпускного сабантуя, остались вдвоем, и при свете свечки долго рассуждали о будущем.

Покупку квартиры, отмечали скромно – на вечеринку денег не осталось.

Когда родился сын, свечки были витые.

Потом было повышение Игоря в должности, новая работа Марины, машина…

Последнее время давно не было случая достать чудесный светильник. Только вчера вечером, когда внезапно вырубили свет, Марина вспомнила про него. Но зажечь не успела – свет включили, а ракушка так и осталась на столе.

Утром муж и дети разбежались по своим делам. У Марины был выходной. Она прибрала в доме, приготовила ужин, а потом… разбила подсвечник. Венерин огонек больше не загорится в этой семье. Жизнь прошла, дети выросли, все в прошлом... Счастье – это удел молодых. Они дерзкие, они добиваются, они горят. А мы... Нам осталось дожить отпущенное, порадоваться за детей, за их счастье… Дожить…

Но, я не хочу так!

Я хочу дышать полной грудью!

Венерин огонек, где же ты? Где ты, счастье?

Марина не услышала, как пришел муж. Поэтому вздрогнула от неожиданности, когда перед ней на столе внезапно появился пластиковый стакан, перевернутый вверх дном. В прорезанное отверстие была вставлена малюхонная пробирка, а в ней букетик лесных фиалок.

— Ну, и чего грустим?

— Нет счастья…

Не успела договорить, как Игорь закрыл ее губы поцелуем. Мир поплыл и Марина подумала: «После стольких лет у меня от поцелуя кружится голова. И чего мне еще надо?»

Город
    или
    Скорость отставания часов

Мерно простучал трамвай, унося с собой сон. Алёна, чтобы не разбудить мужа, ушла на кухню. И там, из окна на девятом этаже наблюдала, как внизу вслед за трамваем уползает ночь. Как по команде погасли фонари, и в свете наступающего дня город приобрел границы. Алёна отвернулась. Прохладная вода душа смыла остатки ночи. Алёна в длинном халате, с полотенцем, обмотанным вокруг головы, похожая на Нефертити, пошла готовить мужу завтрак.

Засвистел чайник, зашкворчала яичница, звякнула микроволновка, заливая дом теплым запахом картофельного пюре. Алёна крикнула мужу, что все готово.

— Ну, ты же знаешь, я люблю, чтобы желток оставался жидким, – проворчал он, ковыряя вилкой.

Алёна отвернулась к окну.

— Кошка, ну, не обижайся.

Алёна вздохнула и села рядом.

После завтрака муж вполне весело чмокнул ее в щечку:

— Ну, я побежал.

Хлопнула дверь. И Алёна осталась одна.

Она сняла с головы полотенце. Русые волосы скользнули на плечи. Алёна тряхнула головой, обретая свободу, и пошла в спальню. Осиротевшее полотенце осталось на кухне.

С каждым пробегом расчески волосы Алёны белели, на лице появлялись все новые дорожки морщин, руки иссушались. И вот уже на Алёну из зеркала смотрит старая женщина.

Старая женщина отложила расческу, дрожащими руками собрала волосы в тугой узел и закрепила на затылке шпильками. Сняла халат, который стал слишком длинным, надела поношенную вязаную кофту, серую юбку, разношенные туфли без каблуков и вышла из дома. На улице едва отпрянула от налетевшего грохота – молодой байкер из соседнего подъезда, одетый в черную кожу, притормозил, избегая столкновения, и с досадой крикнул:

— Куда тебя черти несут? Сидела б дома.

Старая женщина втянула голову в плечи и засеменила ближе к бордюру. Ее путь лежал сквозь город мимо улиц и площадей, мимо людей и машин. А город грохотал ей вслед: «И чего этим бабкам не сидится дома?».

Но она не отвлекалась на яркие наряды, витрины, рекламные щиты. Она спешила на базар. В толчею неосознанных желаний. И чем ближе был базар, тем светлее делалось ее лицо.

— О! Баба Дуся пришла. Здравствуй, баба Дуся. Баба Дуся, на копеечку, пусть у меня будет хорошая торговля, – раздавалось из палаток.

— Помогай вам Господь, – отвечала старая женщина, складывая монетки в тряпичный мешочек.

Не спеша прошла по центральному ряду к лотку со свежими ароматными булочками.

— Здравствуй, баба Дуся. Что сегодня будешь?

— «Улыбки» есть?

— Есть. И с изюмом, и с повидлом. Тебе какую?

— Давай с повидлом, – баба Дуся протянула на открытой ладони горсть мелочи. – Веришь — нет, Танюша, от твоих «улыбок» на душе теплеет.

Продавщица улыбнулась старой женщине, взяла пятачок, и к «улыбке» с повидлом добавила «улыбку» с изюмом:

— А это от меня. Кушай на здоровье. Как ты у меня булочку купишь, у меня всегда торговля хорошая. Видать, рука у тебя легкая.

Старая женщина отошла в сторону и села на перевернутый ящик. К ней тут же подкатил свою тележку Серёга-чайник:

— Баба Дуся, чаю, кофе?

— Чаю.

— С сахаром, с лимоном?

— Давай и с сахаром и с лимоном, – и она протянула пятачок.

Серёга положил в разовый стаканчик дольку лимона, растолок его и насыпал сахара. Потом налил из термоса кипятка и бросил пакетик чая.

— Осторожно, горячо.

Старая женщина взяла стаканчик за самый верх:

— Спаси тебя Бог, Серёжа.

— Хороший ты человек, баба Дуся. Придешь, и на базаре светлее становится.

Старая женщина съела булочки, выпила чай и задремала под ровный гул базара. И мнилось ей, будто она пчелиная матка. И сеет улыбку в каждую ячейку-палатку. И улыбки вырастают в радость, а самые крепенькие – в счастье. И почет такой матке и уважение отовсюду. Только бы вредители не пробрались, а то клещ какой присосется или пчелиный волк налетит, а то и просто дикие пчелы, и тогда конец. Потому как она, матка, может только сеять улыбки, а защиты от вредителей у нее никакой нет.

Старая женщина тревожно встрепенулась.

— Давай, бабка, дуй отсюда.

Она подняла глаза – мент нахально ухмылялся. Старая женщина не стала спорить, а, привычно втянув голову в плечи, засеменила прочь с базара.

Город раздраженно хмурился ей вслед. Серые фасады зданий нависали сверху. Машины шипели шинами по асфальту.

Старая женщина знала, что ей достаточно распустить волосы, стать Алёной, и город улыбнется ей рекламными проспектами, зазывая в магазины, обещая скидки по дисконтным картам, а здания заиграют зеркальными окнами в модных оправах, отражая все великолепие молодой женщины.

Все так просто.

Но, сегодня подстраиваешься под город, и он тебе рад, а завтра меняется мода. И снова подстраиваться? А потому старая женщина упрямо шла вперед, на набережную. Там кто-то милосердный поставил скамейку к городу задом, к реке передом. Здесь, у реки, которой было все равно, как выглядит ее гостья, старая женщина дождалась ночи.

С наступлением темноты исчезли преграды, и теперь город уже не мог ничего видеть. Он, конечно, зажег фонари. Но в их неровном свете невозможно разглядеть ночи.

Старая женщина запела городу, словно своему непутевому сыну, колыбельную. Постепенно город успокоился и затих. Дыхание его стало ровным. На улицах появились сны. Сначала тревожные, а потом все более и более светлые. И тогда она пошла домой.

Открылась дверь:

— А, это ты, мам.

— Сынок, ты ужинал?

— Я жду Алёну. Мам, ты иди.

— Давай, я приготовлю тебе. Я знаю, как ты любишь.

Ответом ей было молчание.

Старая женщина вздохнула и пошла в спальню. Надела слишком длинный халат. Распустила волосы. Русые волосы рассыпались по плечам. Алёна тщательно расчесалась.

Вошел муж. Залюбовавшись женой, он прошептал:

— Какая ты у меня красивая.

Алёна снова вздохнула и пошла на кухню, где ее ждало брошенное утром полотенце.

Думы дома

Света обернулась на запах. Позади нее стоял не старый еще бомж.

— Извините, – обратился он к кассирше, – можно у вас купить буханку в кредит до вечера? Очень хлебушка хочется. Вечером деньги точно будут.

Кассирша отрицательно мотнула головой. Бомж отошел к входной двери и принялся изучать объявления. Кассирша, проводив его взглядом, тихо сказала:

— Жалко их. Но ничего не поделаешь.

Света молча уложила продукты в пакет и направилась к выходу, и пока за ней не закрылась дверь, напряженно ждала, что бомж попросит хлеба у нее, и уже приготовилась ответить, что мол, работать надо; но бомж не удостоил ее даже взглядом.

«Бродячий пес дворянской породы», – подумала Света.

Всю дорогу она снова и снова мысленно повторяла: «Ты ждал, что я тебя поглажу? Не дождешься. Тебя покормишь – ты привяжешься. А дать надежду и бросить – это жестоко. Тебе нужен хозяин. А я твоей хозяйкой быть не могу».

Дома Света хотела забыть о бомже. Она с ожесточением принялась за приборку – мыла, чистила, протирала, приговаривая: «Домик мой, хороший». А дом, успокаивая Свету, благодушно урчал трубами. Она, чувствуя его тепло и защиту, прижалась к стене щекой. Дом в ответ зазвонил телефоном, приглашая Свету поговорить.

— Привет, как дела? – спросил он голосом Светиной подруги.

— Думы разные в голову лезут. Будто не я хозяйка дома, а дом мой хозяин. А я при нем сторожевая сука. Но пока я при доме, я – человек.

— О, господи! С чего это?

— Бомжа одного встретила.

— Да мало ли бомжей?

Зарубка

Соня, глядя, как ее трехлетняя дочка Маришка выгребает из нижнего отдела секретера содержимое, подумала, что пора уже навести там порядок – слишком много скопилось вещей, которыми вряд ли когда воспользуются. Тут и выкройки юбки. Последней юбки, которую Соня сшила себе, и последняя, которую она носила. До колен, зауженная к низу, юбка придавала особую женственность. Но, как оказалось, брюки не только шли Соне, но и были очень удобны. Сейчас она не могла представить себя в юбке.

Кроме выкроек Маришка выгребла стопку общих тетрадей с лекциями. Наверное, в них было что-то важное, раз до сих пор сохранились. Следом за тетрадями на пол легли провода от магнитофона, кассеты, проектор диафильмов и слайдов, рулон миллиметровки для лабораторных работ и рулон ватмана, и еще много всякой всячины.

Соня не стала мешать дочери, копаться в вещах, но, поглядывала за ней, готовя обед. Загрузив овощи и убавив газ, присела на диван. Почти сразу же к ней пришла Маришка. В ее руках был старый фотоальбом. Соня улыбнулась – его подарили одногруппники на первом курсе. День рождения тогда справили весело – вся общага гудела.

Маришка плюхнулась матери на колени, открыла фотоальбом и спросила:

— Это кто?

На фотографиях были молодые, красивые, амбициозные люди, и Соня улыбалась, рассматривая их. Некоторых она уже не помнила, другие сильно изменились… На очередной странице стояли держась за руки три девушки. Маришка обрадовалась, узнав двоих:

— Это ты, это моя крестная тетя Таня. А это кто?

— Моя подружка Полина, – рассеяно ответила Соня, рассматривая фотографию.

Их в коридоре университета на перемене сфотографировал одногруппник Ромка Токарев. Сказал: «Для истории! Пройдут годы, вы случайно увидите фотографию и вспомните счастливое время». Но Соня не без оснований подозревала, что у Ромки были другие цели: он пытался ухаживать за Таней, но был ниже ее ростом, и потому безжалостно отвергнут.

На снимке в центре стояла Соня, стройная, в легком сарафанчике, купленном на первую стипендию. Она сердилась на Ромку, что не дал причесаться – все должно быть естественно! В легком наклоне головы и поджатых губах читались неуемность и торжество юности.

Рядом в ажурной кофточке связанной крючком стояла высокая крепко сложенная девушка с русой косой через плечо. Таня приехала из деревни и жила на квартире. Спокойная, уверенная в себе… Соня улыбнулась: бедный Ромка, интересно, как у него сложилось? Вспоминает ли счастливое время?..

По другую сторону стояла Полина. Изысканная, утонченная, волосы всегда красиво уложены, одежда опрятна – врасплох застать невозможно. Ее мама, актриса, научила дочку искусству быть женщиной, и Соня была очарована подругой. Полина замуж вышла рано, и уже воспитывала маленькую дочку. У них с мужем был свой дом. Красивая женщина, хорошая хозяйка, умница – она хорошо училась, Полина стала для Сони идеалом женщины. Соня старалась во всем походить на нее, советовалась с ней, доверяла свои тайны. Таня иногда говорила, мол, какой идеал?! И мужа замордовала, и вообще… ты действительно ничего не видишь или просто не хочешь замечать? Но Соня списывала все на зависть. Ведь как можно не завидовать Полине? Такая славная семья. А сама такая красивая, нежная, заботливая, такая женственная, гостеприимная… на любой праздник у них было много гостей: родственники, одноклассники и сослуживцы мужа…

С Андреем Соня познакомилась на дне рождения Полины. Шебутной Андрей сразу понравился Соне. И она ему тоже. Во всяком случае, когда он вечером провожал ее до общежития, они не могли наговориться и договорились встретиться завтра вечером. Окрыленная Соня утром на лекции поделилась с Полиной…

Не успела еще все рассказать, а перед ней уже сидела разъяренная гарпия…

…полное ведро ледяной воды, выплеснутое на вас в теплый майский день…

Только на миг прорвалась наружу ревность, но этого мига Соне хватило, чтобы прозреть. Пелена спала, и Соня увидела властную холодную расчетливую женщину. Не такую уж и умную – среди очарованных кто-то решит задачу, кто-то поставит эксперимент, а кто-то обсчитает результаты. В этом непрерывном спектакле Соня и сама не так давно играла не последнюю роль.

Таня, как всегда в трудную минуту, оказалась рядом. И Соня была ей благодарна за то, что она не сказала:

— Я ж тебе говорила!

Прошли годы. Семьи Сони и Полины жили недалеко друг от друга, в двадцати минутах ходьбы. Но не встречались и не перезванивались. Соня много раз думала, вот если бы сейчас, когда она получше разбирается в людях, заново познакомится с Полиной, интересно, как бы все сложилось? А может, Соня виновата сама, ведь говорится же: «Не сотвори себе кумира». Одно она теперь знает точно – идеальных женщин не бывает.

От размышлений ее оторвала Маришка:

— Мам, а где твоя подружка Полина сейчас?

Софья взлохматила волосы дочурки, прижала ее к себе, поцеловала в ароматную макушку и сказала:

— Ее больше нет.

И перевернула страницу альбома.

Исполнение желания

— Мам, почему ты такая злая? Ведь ты же совсем не злая, – говорит младшая дочка.

Я ничего не отвечаю. Да и что тут скажешь? Легонько отодвигаю ее, ухожу в свою комнату и ложусь на кровать. Через пару минут она приходит и ложится рядом.

— Мам, возьми меня под крылышко.

По опыту знаю, прогонять бесполезно. Встаю. Иду на кухню. Завожу тесто на блины. Оля уже тут:

— Мам, давай я буду тебе помогать.

— Хорошо, иди, собери свои игрушки.

— Не-е-ет. Игрушки не хочу.

Хлопает входная дверь – сын вернулся из школы:

— Мам, привет! Хочу жрать.

— Сначала переоденься и умойся.

Неохотно идет переодеваться. По дороге толкает сестру. Кричу:

— Серега, не тронь Ольгу!

Переодетый и умытый Сергей разваливается на диване:

— Мам, положи пожрать.

— Видишь, я блины пеку. Вон тарелка, вон суп в кастрюле, разогрей и налей сам.

— Не-е-ет. Ты же папе греешь и наливаешь, вот и мне налей. А сам я не буду.

Знаю, что может остаться голодным. Разогреваю суп.

— Сережа, Оля, садитесь, будете кушать.

— Я не хочу, – капризничает Ольга.

— Вкусненького не дам.

Садятся за стол. По разные стороны. Ставлю перед ними тарелки с супом. Серега пытается достать Ольгу ногой. Получает от меня подзатыльник и бурчит:

— Ольга дура!

— Сам дурак!

— Это ты дурак, – Серега ехидно улыбается.

— Я не дурак, а дура! Мам, чо он ставит меня в мужской род?

— Серега, не ставь ее в мужской род! Она девочка! Ешьте давайте, а то ремня получите, – реакция на мои слова нулевая. – Вкусненького не дам! Давайте-ка, кто вперед.

Несколько минут слышно только стук ложек.

— Я съел, а Ольга не съела.

Беру Ольгину ложку, собираю остатки ее супа и отправляю ей в рот.

— Все. Ольга теперь тоже съела.

Наливаю в чашки чай и ставлю перед ними. Одновременно! На лице у Сереги разочарование. Даю им по блинчику и по шоколадке. Съедают. Серега предлагает:

— Ольга, давай бороться.

Снова хлопнула входная дверь. Пришла старшая дочь.

— Мам, привет. Есть покушать?

— Еще теплое.

Перешагивает через катающихся по полу брата с сестрой и идет переодеваться. Моет руки. Наливает суп. Младшие отползают в сторону, давая ей пройти к столу. Наташа берет пульт и включает молодежное ток-шоу. Смотрит и ест. Ольга и Серега перестают бороться.

— Ма-ам, там по пятой му-ультики, – канючит Ольга.

— Дебильные американские мультики для дебильных детей, – обрывает ее Наташа.

Продолжаю молча печь блины. Ольга сидит на диване надутая.

— Ну, вообще! – возмущается Серега. – Наташа делает, что хочет!

Наташа молча ест и смотрит телевизор. Отправляю Сережу учить уроки, а Олю – рисовать. Сама иду в свою комнату, ложусь отдохнуть.

— Мам! Иди сюда!

— Что случилось? – иду к детям.

— Мам, как сказать по-английски, что у нас кухня, столовая и зал в одной комнате?

— Мам, посмотри, какой я цветочек нарисовала!

Предлагаю Сереге – учиться самому, Ольге – нарисовать вазу для цветка, и яростно мечтаю о тишине. Хотя бы на час. Тщетно:

— Мам, смотри, я на вазочке тоже цветочек нарисовала. Красиво?

Напряженно придумываю ей занятие, и мечтаю о ночи. Не будет вопросов, бесконечных «Мам», шума, драк. Дети и муж уснут. И я, наконец, смогу послушать тишину. Если бы я поймала золотую рыбку, я попросила бы у нее одиночества хотя бы на время.

Телефонный звонок. Свекровь:

— Я хочу завтра Олю взять на весь день. Ты не против?

Не против ли я? Не против ли я?! О! Моя золотая рыбка, я не против! Это сколько у меня будет времени? Сережа и Наташа в школе. Муж на работе. Оля… Так… Пять часов моих! Закроюсь дома. Отключу телефон. И буду просто лежать в тишине. Словно в ванне. Улыбаюсь сравнению. Принимать ванну из тишины. Классно!

Вечером, когда вся семья собирается, и пульт от телевизора постепенно переходит от Оли к Сереже, потом к Наташе, и, наконец, к мужу, я смакую мысль о завтрашней тишине.

Утром с трудом дожидаюсь, когда же, наконец, все уйдут. Закрываю дверь. Прохожу по комнатам – тишина! Никого нет! Пытаюсь прочувствовать, как это здорово, и… ловлю себя на том, что обуваюсь. Интересно, когда это я успела переодеться… Смотрю в зеркало и думаю себе: «Нужно заплатить за воду и сходить в магазин».

По дороге решаю зайти на рынок – давно не была, а тут время позволяет. В сберкассе очередь. В магазине тоже. А, время еще есть. Кстати, сколько времени? Ого! Сережа уже должен прийти из школы! Бегу на остановку. Трамвай уходит перед самым носом. Не успела. Нервно хожу. Боюсь, что сын голодный и уставший сидит перед запертой дверью. Один. С трудом подавляю желание бежать.

Подхожу к дому – Сережи нет... В доме тишина. Прохожу по комнатам – невыносимо. Включаю телевизор. Щелкаю по программам. Выключаю. Нет, так еще хуже. Снова включаю. Ну, хоть бы кто-нибудь пришел! Ольги не будет до вечера. Наташа придет не раньше, чем через два часа, а то и позже. Муж только вечером. Ну, где же Серега?

Телефонный звонок. Беру трубку.

— Мам, я к другу зашел. Можно я у него поиграю пару часиков?

Кричу в трубку:

— Немедленно домой!

— Ма-ам, ну, пожалуйста.

Хлопнула входная дверь. Заходят свекровь с Ольгой:

— Вот, Оля не захотела больше гостить. Веди, говорит, домой, я по маме соскучилась.

Улыбаюсь, обнимая дочку, и говорю в трубку:

— Ну, ладно, можешь поиграть. Но чтоб через час был дома!

Оля бежит к своим куклам, а мы со свекровью садимся пить чай. Разговариваем про погоду, про цены, про детей. Приходит от друга Серега. Свекровь собирается домой:

— Я от вашего шума устаю, и как ты с ними справляешься?

Улыбаюсь, закрывая за ней дверь. Иду готовить ужин. И… привычно мечтаю о тишине.

Осень приходит летом

Голос Ларисы, медсестры из регистратуры, прозвучал неожиданно:

– Екатерина Петровна, вы домой-то идете, или тут ночевать остаетесь?

Екатерина Петровна подняла голову и с удивлением посмотрела на коллегу. Та стояла в открытых дверях уже без халата и пыталась открыть зонтик:

– Вот черт, заело….

– А сколько времени? И зачем тебе зонтик?

– Это называется, заработались. Посмотрите в окно. А насчет времени, так только мы с вами тут и остались.

Екатерина Петровна выглянула в окно. Пока она заполняла эти бесконечные медицинские карты, небо затянули тучи, и пошел дождь.

– О-о! А я без зонтика. Синоптики-то дождя не обещали.

– Синоптик что та цыганка, скажет – как нагадает, – усмехнулась Лариса, – а ты слушай и будь готов. Ну, что, вы идете?

– Конечно! Минутку, – и Екатерина Петровна быстро поправила на столе бумаги, сняла халат, повесила его на плечики, взяла сумку, и вышла из кабинета. Лариса позвонила охранникам, включила сигнализацию, и женщины вышли на улицу. Постояли немного под козырьком: Екатерине Петровне не хотелось делать первый шаг под дождь, а Лариса все еще пыталась открыть зонтик. Наконец ей это удалось, и она предложила:

– Пойдемте что ли, провожу до остановки.

– Вот спасибо, – поблагодарила Екатерина Петровна, взяла коллегу под руку, и женщины, вооруженные такой призрачной защитой как зонтик, погрузились в дождь.

До остановки дошли быстро, и почти сразу же подошел автобус.

– Спасибо и до завтра, – сказала Екатерина Петровна, поднимаясь на ступеньку.

Двери за ней закрылись, и автобус поехал. Она села у запотевшего окна и протерла его рукой, всматриваясь в мелькающие за окном дома, людей, машины.

– Вот и осень пришла, – сказала ей севшая рядом женщина, – она почему-то всегда приходит летом.

Екатерина Петровна согласно кивнула головой, протягивая деньги за проезд подошедшему кондуктору. Посмотрела на билет, проверяя, счастливый или не счастливый. Грустно улыбнулась – не счастливый. И положила билет в сумку.

До своей остановки доехала быстро. Пока дошла до дома, изрядно промокла. У подъезда глянула на свои окна – свет не горит, значит, дочка еще не пришла. Екатерина Петровна вздохнула, поднялась по ступенькам, открыла дверь и вошла в дом. Сразу же прошла в ванную. Сняла с себя мокрую одежду, и повесила сушить. Приняла душ, надела теплый махровый халат и шерстяные носки – в дождливую погоду она всегда мерзла. Наверное, потому что семнадцать лет назад в такой же дождь ее муж попал в аварию. Ранения, не совместимые с жизнью. Так в самом расцвете она стала вдовой. Замуж больше не вышла, и сама воспитала дочь. Наташа очень походила на отца. Такая же рыжая и неугомонная.

Екатерина Петровна включила телевизор, села в кресло и принялась вязать свитер – обнову для дочери. Зазвонил телефон. Она отложила работу и взяла трубку:

– Алло.

– Мам, это я. Привет. Я приду через час с Алексеем. Познакомитесь.

– Что ж ты раньше не сказала, мне только час на подготовку и остался.

– Ничего не надо. Мы купим торт, попьем чаю, и вы пообщаетесь. Ну, пока, – и в трубке раздались гудки.

Екатерина Петровна сидела в кресле, прижав к груди телефонную трубку, и короткие гудки эхом отзывались в ее душе – ну, вот и все, дочка выросла. Мать уже давно ждала этого сообщения, и все-таки оно застигло ее врасплох. Но что поделаешь?

Женщина положила трубку на место, и пошла переодеваться – не встречать же будущего зятя в халате. После зашла на кухню, поставила греться чайник, чтобы заварить свежий чай, достала бокалы с блюдцами и плоскую тарелку для торта. Ополоснула их и протерла полотенцем. Заварила чай – он тем временем закипел. Вернулась в комнату, убрала со стола кружевную салфетку (Наташа еще в шестом классе связала ее крючком маме в подарок на день рождения), протерла стол и застелила его клетчатой скатертью. Расставила на столе бокалы с блюдцами и чайными ложечками, принесла сахар и варенье. Посмотрела на часы. Прошло всего двадцать минут после звонка. Еще так долго ждать….

Она прошлась по комнате, тяжело вздохнула, села в кресло и принялась за вязание. И тут же сбилась с рисунка, пришлось распускать. Попробовала снова вязать, и опять сбилась. Отложила вязание и отправилась в ванную комнату – решила постирать полотенце, что бы только не видеть, как медленно на часах ползет минутная стрелка.

Наконец раздался щелчок открываемого дверного замка. Екатерина Петровна поспешила встретить дочку и ее избранника. Первым в квартиру вплыл букет флоксов – Наташина затея, она знает, что это мамины любимые цветы. Следом за букетом и чуть ниже – коробка с тортом, перевязанная крест на крест.

– Мам, привет, это Алексей, – сказала Наташа.

– Здравствуйте, Екатерина Петровна. Это Вам, – смущенный Алексей протянул цветы и торт.

– Мы сохранили их от дождя, – проговорила Наташа, отряхивая зонтик.

– Да вы же совсем мокрые, – растерялась Екатерина Петровна, – быстро переоденьтесь во что-нибудь сухое, а то простынете. Я сейчас…. – она пошла в комнату, положила на стол цветы и торт, достала из шкафа полотенце и халат, и отнесла их окончательно смутившемуся Алексею, – вот сухой халат, а мокрую одежду повесим в сушилку, пока идти домой, подсохнет. Дочь, и ты иди, переоденься.

Но Наташа ласково развернула маму и потихоньку подтолкнула ее:

– Ты, мам, иди, чай подогрей, а мы тут сами разберемся.

Екатерина Петровна послушно пошла на кухню и остановилась около стола. Она вдруг почувствовала пустоту… Дочка больше не нуждалась в ее заботе. Она действительно выросла. Но нужно как-то жить, что-то делать, и Екатерина Петровна, скорее по привычке, включила чайник, достала из шкафа вазу, набрала в нее воды, пошла в комнату, взяла цветы и поставила их в воду. Потом, прислушалась к доносящимся из ванной комнаты смеху и плеску воды, вздохнула, переложила торт на тарелку и села за стол.

Вскоре пришли раскрасневшиеся Наташа и Алексей, и сразу в комнате стало светлее. Наташа усадила за стол Алексея, протянула ему нож, что бы разрезать торт, а сама сбегала на кухню за чайником, налила всем чаю. Поставила чашку перед мамой, а вторую протянула Алексею. Он потянулся навстречу, принимая чашку с чаем, и та перешла из рук в руки, ни на миг не сбавив скорости, как будто не покидала одних и тех же рук.

Екатерина Петровна прижала чашку к щеке, пытаясь справиться с накатившим внезапно ознобом. Она чувствовала себя абсолютно лишней. Нужно было о чем-то спросить Алексея, но о чем спрашивать, если она видела, как взгляд Наташи постоянно встречался со взглядом молодого человека. Казалось, их глаза не прекращали разговора, и Екатерина Петровна чувствовала себя досадной помехой молодым. Хотя нет. Молодые ее просто не замечали, и это было гораздо больнее. Она тяжело вздохнула, и, что бы только хоть что-нибудь сказать, проговорила внезапно осевшим голосом:

– Сегодня хорошая погода.

Причальная история

Я не шла – летела по Ленинскому в сторону Оби на безумной тройке рысаков: Боль, Обида, Гнев. Зашоренная горечью, не видела ничего вокруг. Поэтому не мудрено, что я упала и больно подвернула ногу. Отковыляла к скамейке, но мысли снова и снова возвращались к тебе, и горечь новой волной подступала к горлу. Если бы смогла заплакать, стало б легче, но горечь жгла, иссушала...

Я сидела, потирала ногу, и мысленно бросала в тебя обвинительные слова. Я была полностью погружена в этот виртуальный монолог, поэтому не сразу заметила, что на скамейке сижу не одна. Рядом была женщина лет тридцати пяти в бежевом кашемировом пальто с розовым шёлковым шарфиком. Она сочувственно смотрела на меня и улыбалась. Я словно озябшими руками прикоснулась к теплой стене.

– Не сочтите за бестактность, – мягко сказала женщина, – вижу, вам очень больно.

– Да ногу вот подвернула.

Женщина понимающе качнула головой. И улыбнулась еще шире:

– Я как-то так же вот… Думаю, при подобных обстоятельствах тоже…

Я хотела возмутиться, мол, что она может знать про МОИ обстоятельства. Уже повернулась к ней, но… мне словно на плечи накинули тёплую шаль, и я неожиданно для себя спросила:

– И что?

Женщина помолчала, мысленно погружаясь в воспоминания, раздумывая о чём-то, и потом, приняв решение, сказала:

– Я расскажу одну историю. Думаю, она поможет вам справиться с… больной ногой.

Мы понимающе переглянулись.

– Это случилось почти два года назад. К нам в коллектив после армии пришел Лёша. Не буду говорить, где работаю, это не принципиально. Так вот: пришёл и пришёл. С полгода мы не обращали внимания друг на друга – я для него старовата, он не в моем вкусе. Но однажды, это было в январе, мы разговорились. С темы на тему, на ветках иней, ярко, по-весеннему, светит солнце, скачут красногрудые снегири. И у него и у меня глаза заблестели. С этого дня мы начали здороваться. И очень много разговаривать. Мы могли обсуждать все что угодно: современную музыку, книги, машины, начальника. Потом был корпоративный вечер. Я сказала ему, что люблю… в тот вечер я ночевала у него. А потом…

Нет, мы по-прежнему много разговаривали, но взгляд его изменился: стал внимательный, исследующий.

Потом Лёша попросил что-то помочь, потом денег взаймы. Без отдачи. Раз, другой… а когда я отказала, начал заигрывать с молоденькими дурочками у меня на глазах.

Я не думала никогда, что со мной такое случиться может. Теперь, как только мужчина заводит со мной разговор о деньгах, он, как мужчина, для меня существовать перестает. Но это все предыстория.

Однажды пришла к Лёше девушка. Белые длинные кудряшки, енотовая шубка, шпильки… под шубкой платьице – что прикрывает? На чём держится?..

Стоят, смеются, за руки держатся. Как только Лёша понял, что я вижу, начал целовать её. Целует, а сам на меня смотрит.

Если бы у меня была корзина тухлых яиц, с каким удовольствием я закидала бы эту сладкую парочку. Повозить бы енотовой шубкой по лужам, а шпильками по гудрону! А лохмы её бесстыжие все жевачкой залепить, а потом литр зелёнки вылить на голову!

Да толку-то. Не она, так другая. А уж если Лёша меня не любит, то тут ничего не попишешь.

Не дожидаясь конца рабочего дня, собралась и ушла. Начальник на лестнице встретился, так даже в стенку вжался, пропустил меня. И ничего не сказал.

Летела, не разбирая дороги. Очнулась, когда бежать было уже некуда: впереди только Обь. Как попала на Речной вокзал? Это же чёрт-те откуда… А я ведь пешком…

Так вот, остановилась у причала, что делать дальше, не знаю. Домой в таком состоянии идти нельзя – домашних перепугаю. Надо бы успокоиться. А как тут успокоишься, когда кипит всё внутри. Да и погода соответствует: апрель, а стынь промозглая. Все небо затянуто. Тучи аж землистого цвета. На небо посмотришь, и жить не хочется.

Гляжу, скамейка стоит лицом к реке. Думаю, как хорошо, хоть не буду видеть этот город, в котором живут такие...

Села на скамейку. Говорят, вода успокаивает. Только нет покоя. Лишь душа все сильнее стынет. И тучи эти серые уже не только на небе и в душе, но и во всём мире. А я словно Кай, которому в глаза и в сердце попали осколки демонического зеркала. Не осталось в моей душе места ни радости, ни свету.

Сижу, замерзаю.

И тут подходит ко мне мужичок лет пятидесяти. Невысокий, в форменной фуражке. И говорит так потихоньку, как бы извиняясь:

– Смотрю, давно сидите уже. Замёрзли совсем. Пойдёмте в каюту, чаю попьёте, согреетесь. А то так и простыть можно.

Мне-то все равно, а у мужичка голос заботливый, видно – беспокоится.

Я и пошла.

Мужичок-то шкипером на дебаркадере работал. Заходим в каюту – тепло. Каморка махонькая: тапчан, стол, стул, ящики какие-то и окна на три стороны. В окно и разглядел он, как я сидела, мерзла.

Задёрнул шторку, чтоб начальство не видело – посторонним нельзя тут находиться, так и уволить могут. Чаю согрел. Достал сало, хлеб, еще что-то. На стол накрывает, суетится. Не часто гости у него бывают.

А я смотрю, как он суетится, и смешно мне становится: вот человек рад мне. И не важно ему: кто я, что я. Замёрзла бы, да и чёрт с ней. Ан, нет! Хочет отогреть. Чай вон с душицей заварил. Меня ни о чём не расспрашивает, а сам всё говорит и говорит. Какие у них в саду прошедшей осенью были яблоки, и как бабка его ворчит, и как он веранду себе утеплил, закроется там и дуру в кулаке гоняет. А тут тальника нарезал – попробовал корзины плести. Бабка опять разворчалась – весь дом захламил. У нее там все салфеточки-половички, туда не пройди, там не ступи. А на дежурстве хорошо. Опять же, меня увидел. А то бы замёрзла совсем.

Я-то от чая разогрелась, раскраснелась. Только душа все равно застывшая. А мужичок своим чутким сердцем понял это. За руки меня взял и говорит:

– Я теперь, когда на своей веранде закроюсь, про тебя думать буду, – и руки мои целует.

А мне, веришь — нет, все равно. Раздел меня, тоже ничего не дрогнуло. А когда начал целовать плечи, грудь, живот, подумала про Лёшу. Думаю: «Так тебе и надо!»

Мужичок был счастлив. Все повторял:

– Какую рыбку поймал. Золотую! Мне теперь и умереть не жалко. Хотя нет, поживу еще, чтобы вспоминать тебя. Любушка моя. Ты как солнечный лучик осветила меня, радость моя.

И представляешь, в небе просвет появился! И солнечные лучи прямые, и каюта шкипера в солнечных лучах!

А я ведь так и не спросила, как его зовут.

Домой пришла спокойная, согретая.

Но самое интересное было на следующий день. Лёша попытался понажимать на мои болевые точки, а я как удав, словно тот солнечный луч накрепко причалил меня к спокойствию.

Лёша с тех пор больше не вызывал во мне ни чувств, ни желаний.

Вскоре я познакомилась с мужчиной, с которым мне хорошо. А про шкипера забыла, пока не увидела, как вы упали. Кстати, как нога?

Я улыбнулась моей новой знакомой, посмотрела на небо, которое сияло просветами, и ответила:

– Жить буду.

Созерцание интерно

И пусть мною движет любовь…

…закрываю глаза, и чувствую, словно ты прикасаешься ко мне. Проводишь рукой по волосам, нежно прижимаешь к себе и осторожно целуешь. Улыбаюсь и шепчу: «Люблю». Открываю глаза – тебя нет. Но остались ощущения… можно начинать…

— По статистике, на каждые десять свадеб приходится семь разводов. Становятся нормой гражданские и гостевые браки. В различных СМИ все чаще звучит мысль, что институт брака изжил себя. Что это, падение нравов или новая норма? Друзья, коллеги, уважаемые гости, давайте сегодня поговорим о семье: есть ли у нее будущее? У нас в гостях… – Марина была само обаяние. Она представила гостей, и незаметно втянула в дискуссию всех присутствующих. Изящно лавируя, обходила совсем уже острые углы, поддерживала разговор, как женщины в древности поддерживали огонь в очаге. Зелье, которое она варила, обещало быть интересным.

Собственно, оно и было интересным, как и остальные, которые готовила и проводила Марина. Обсуждение поднятых ею тем продолжалось на улицах, на кухнях, в курилках. Марину узнавали, ею восхищались, ее ненавидели, ревновали и ее выступлений ждали. А Марина на вопрос журналистов, в чем причина успеха, только улыбалась.

И сейчас она осторожно помешивала закипающий спор между сторонницей свободной любви и батюшкой. Молодая женщина в черном топе и мини-юбке, поблескивая пирсингом в пупке, вежливо спрашивала:

— Как быть современной женщине, если современный мужчина, как правило, инфантилен? Он и о себе-то позаботиться не может, не то что… К тому же современная женщина частенько зарабатывает больше и не нуждается в опеке.

Батюшка, дослушав, так же вежливо отвечал:

— Только в полной семье можно воспитать детей в уважении к традициям. Только в семье можно научить ребенка прощать, уступать, понимать другого. Только в традиционной семье у ребенка меньше шансов стать эгоистом. Женщина должна понять и принять это.

— Вы правы, но традиционная семья не дает женщине возможности для самореализации.

Неожиданно из зала раздался выкрик:

— Место женщины на кухне и в постели!

Марина вздрогнула, услышав знакомый голос, обернулась и увидела того, о ком мечтала, кого представляла в своих фантазиях. Тот, кто заставлял ее искриться, гореть… Он сидел, скрестив руки на груди, и снисходительно наблюдал за ней. И Марина растерялась... Ее мысли разбежались в разные стороны. Она перестала чувствовать происходящее, и в следующий миг сторонница свободной любви обозвала батюшку импотентом, отставшим от жизни, а тот, покраснев, прошипел:

— Грязная блудница!

Еще прежде, чем Марина успела осознать, что произошло, профессионализм заставил кинуться между ними со словами:

— Поистине, мужчины и женщины – с разных планет. Мир постоянно меняется. Меняемся и мы. Женщины больше не хотят служить мужчинам, мужчины больше не хотят брать на себя ответственность. Как же нам научиться уважать и понимать друг друга?

После окончания ток-шоу Марину поздравляли, говорили, что она превзошла себя, но Марина была расстроена: люди оскорбили друг друга. Любовь, которая вела ее, разбилась о снисходительность. Марина не уследила за огнем, и зелье пригорело. Тому, кто ждал ее, она сказала, что хочет побыть одна, и ушла домой. Дома сварила кофе, вышла в интернет, оставила сообщение в жж, посетила несколько форумов, потом зашла на сайт знакомств, зарегистрировалась под ником Яра, заполнила анкету, а в комментарии написала: «Только виртуальное знакомство. Личных встреч не предлагать».

Якорь для крыши

Солнце играло со свежеокрашенной крышей. Константин полюбовался результатом своей работы и пошел отмывать с рук пятна краски. Мимо прошла жена Надежда, и как бы случайно задела его бедром. Он повернулся, а она с нарочитой строгостью сказала:

— Котик, умывайся быстрее, обед готов.

— А после обеда? – поинтересовался он.

— А после обеда, солнце мое, мы будем красить ворота, – глаза Надежды невинно улыбались.

Константин вздохнул и пошел к столу. Он был счастлив. Работа в новом доме – новый, не потому что недавно построен, а потому что недавно, по случаю и с помощью друзей и родственников, купили – приносила удовольствие. Уже третий выходной подряд Константин то ремонтировал что-нибудь, то красил, а Надежда белила, мыла, разбирала вещи. Маленькую Марию, чтобы не отвлекала, отправляли к бабушке. По этому поводу дочка каждый раз закатывала истерику. Оно и понятно, играть с краской интереснее, чем с бабушкой, но родители были единодушны и непреклонны.

Константин вспомнил, как он, словно какого-то чуда, ждал, когда же, наконец, Надежда скажет, что беременна. И все равно оказался не готов. Точно так же, оказался не готов к появлению на свет маленькой Марии. И скакал от счастья, услышав по телефону: «Поздравляю, папаша. У вас девочка». Однако все изменилось, едва Надежда с дочкой приехали домой. Мария была маленькая и такая… настоящая. Константин боялся подойти к дочке, а про то, чтобы взять ее на руки, и слышать не хотел. Он бегал в магазин, помогал с приборкой, иногда даже полоскал пеленки… только бы не оставаться с ней наедине. Он погрузился в работу. И первые два года жизни дочери прошли мимо Константина.

Однажды Мария подошла к обедающему отцу и спросила: «Папа, посему свет?» – и показала на окно.

Ложка застыла на полпути, и ошеломленный Константин спросил: «Что?».

С тех пор он старался отвечать на вопросы дочери, пока хватало сил. И частенько, не выдержав, говорил: «От твоих вопросов, Машка, у меня скоро мозги закипят». На что сразу же следовало: «Посему?». Константин отвечал: «Потому», – после чего она забиралась к нему на руки, и они шли смотреть телевизор…

Константин любовался женой, пока она хлопотала у плиты, и думал о том, как начать разговор о новоселье. С одной стороны ему хотелось показать сотрудникам, как у него все хорошо: и дом, и жена, и дочка. А с другой, сполна вкусив квартирантской жизни, он научился ценить тихие семейные вечера.

Разрешить сомнения помогла Надежда, когда спросила:

— Котик, новоселье-то отмечать будем?

— Меня на работе об этом постоянно спрашивают. Если быть точным, то спрашивают: «Когда?».

— Может, в следующую субботу? – и она поставила перед Константином тарелку с борщом.

— Договорились, – улыбнулся он, вдыхая аромат.

К новоселью начали готовиться загодя. Дело предстояло не шуточное – столько гостей! Ремонт пришлось заканчивать в ускоренном темпе. Ложились заполночь. А утром, не выспавшиеся, спешили на работу. Мария жила у бабушки, и Константин скучал по ее бесконечным «почемучкам». Он уже привык соотносить все свои действия с ее вопросами, а тут… собирать шкаф в полной тишине… наверняка что-нибудь сделаешь не так. И, тем не менее, к назначенному часу все было готово.

Гости – люди вежливые – опоздали на полчаса, и хозяева встретили их, как говорится, при полном параде. Поздравления были прочувствованно краткими. Сели за стол. Тосты сыпались один за другим. Пили за фундамент, за стены, за крышу. И когда компания была уже прилично разогрета, слова попросил старый бухгалтер дядя Ваня. В тишине, насколько это было возможно, он достал из кармана небольшой футляр.

— У меня для вашей замечательной и гостеприимной семьи есть подарок. – Дядя Ваня открыл футляр и достал стилизованный якорь. – Это не просто вам побрякушка. Это якорь для крыши. Чтобы каким-нибудь там ветром перемен крышу не снесло.

— Ну, вы, дядя Ваня, и шутник. У нас уже никаких ветров перемен быть не может.

Маленькая Маша внимательно посмотрела на отца и спросила:

— Посему?

Про Веру

Вера, высокая стройная женщина, стояла у окна и плакала. Ей было тридцать пять, и она была одна…

Наплакавшись вволю, она вытерла слезы и пошла на кухню. Поставила греть чайник, сделала бутерброд с маслом и колбасой, задумалась, и… намазала колбасу медом. Чайник к тому времени закипел. И тут зазвонил телефон. Вера подняла трубку:

— Алло, здравствуйте.

— Я даже не знаю, с чего начать, – ответил приятный мужской голос.

— Вы куда звоните?

— Именно вам, Вера.

— Извините, я не узнаю по голосу. Кто вы?

— Меня зовут Владимир. Я из параллельного измерения.

— О, боже! – сказала Вера и бросила трубку, – Псих какой-то. Или чья-то глупая шутка.

Вернулась к столу. Взяла бутерброд и с удивлением посмотрела на него, покачала головой, аккуратно счистила мед с колбасы и принялась за ужин. Едва прибрала за собой посуду, как снова зазвонил телефон:

— Пожалуйста, только не бросайте трубку, – раздался все тот же умоляющий голос. – Возможно, вам показалось, что я псих, или что это шутка. Все не так, как вы себе представляете. У меня нет другого выхода, пожалуйста, помогите.

— Скорую что ли вызвать? Так у вас есть телефон. Вы можете и сами.

— Я вас понимаю. Я и сам еще сегодня утром… Короче, я случайно попал в ваше измерение. Я хочу домой. А выход… Он у вас в спальне.

Вера снова бросила трубку. Это было уже слишком. «Выход в спальне! Эти мужики… Им бы только в спальню. Уж и не знают, что придумать. Он, видите ли, из параллельного измерения!»

После разговора ей стало тесно в комнате, и она решила немного прогуляться, тем более что сгущались сумерки, а ей очень нравилось это время суток. Вера оделась, взяла перчатки, открыла входную дверь и чуть не вскрикнула от неожиданности – у двери стоял мужчина. В руке он держал сотовый телефон. Вера застыла в оцепенении. Некоторое время они смотрели друг на друга. Он выгодно отличался от всех знакомых ей мужчин. От него веяло надежностью. И надо сказать, он был очень даже ничего…

Тут внизу стукнула дверь, и Вера вздрогнула.

— Это я, Владимир, – сказал мужчина, – если вы, прогоните меня, то я даже и не знаю, что буду делать.

Вера внимательно посмотрела на него – такой симпатичный… «А что, если…» – подумала она.

— Проходите, – и отошла в сторону, пропуская мужчину.

— Спасибо вам большое, Вера, – ответил Владимир, – я уже думал, что никогда не вернусь домой. – Он вытер ноги о коврик. – Если позволите, не буду вас задерживать, – и, не глядя на Веру, шагнул в дверь спальной комнаты.

Возмущенная Вера вошла следом, готовая прогнать наглеца, но в спальне уже никого не было. Она осмотрела комнату еще раз, и горько рассмеялась. Владимир исчез. Лишь на полу остался влажный след от мужского ботинка.

© Самойлова А.А., 2009. Все права защищены
    Произведения публикуются с разрешения автора