Калейдоскоп памяти

Рассказы о реальных событиях из книги «Детектив без названия»

В предлагаемом вниманию читателей сборнике автор собрал написанное за много лет: «натурные» зарисовки в жанре минидетектива, правдивые лаконичные рассказы рубрики «За строкой оперативной сводки», вызывающие ужас миниатюры «Монстры», очерки об интересных людях, с кем сталкивала жизнь, повествования о секретных спецоперациях и, наконец, лирические эссе о юности, семье, о пережитом. В них много оригинального, интересного, поучительного. Они правдивы и трогательны. Читатель с интересом прочтет их.

Публикуется по книге: Зеличенко Александр. Детектив без названия. – Б.: 2006. – 208 с.

УДК 82/821
    ББК 84Р7-4
    З-49
    З 4702010201-06
    ISBN 9967-23-747-3

Книга издана благодаря финансовой поддержке бишкекской туристической фирмы “HORIZON Travel”

  Калейдоскоп памяти ... 
   
  Разглядев во мне тягу к перу еще в юности, когда сам я об этом и не помышлял, отец, журналист и писатель, все твердил: "Веди дневник, пригодится!". Не слушался, не вел. И сейчас, из застрявших в голове наиболее ярких впечатлений, вперемешку с рассказами близких, друзей, пытаюсь составить "дневник по памяти"... 
   
  В 1959-ом в Союзе свирепствовал полиомиелит. Эпидемия пришла и во Фрунзе. Импортной американской сыворотки катастрофически не хватало, но с рук, втридорога, ее можно было достать. Семья продала серебряные фамильные ложки, взяла вакцину. Меня привили. Через три дня двухлетний ребенок бросился к вернувшемуся с работы отцу, и вдруг на ровном месте подвернул ножку (верный признак начинающейся страшной болезни). Переполох, паника... В инфекционке "обрадовали" — не первый случай, когда прививка дает толчок заболеванию. Можно представить чувства близких, что, получается, "своими руками" вкололи инфекцию! Полтора месяца взаперти под строгим врачебным надзором. Отец однажды дотянулся до зарешеченного окна, куда в тот момент посмотрел и я. "Сашенька, тебе показалось..." "Нет, тётя мордовка, я видей папу!!!" (Почему называл санитарку "мордовкой"? Слышал, как говорили другие и принимал национальность за имя собственное?) Болезнь, слава Б-гу, прошла тогда стороной.

  ***

  Дом деда стоял на Пушкина, у самого пересечения с Карпинкой. Вокруг — махали лакцев, ингушей, за забором жил отбывший срок бывший полицай. И все дружили... Однажды, совсем маленьким, наблюдал "баранью экзекуцию" — в кыргызской семье по соседству разделывали барашка. Кровь спустили в алюминиевый тазик, поставив его перед здоровенным дворовым волкодавом. Тот алчно, взахлеб, лакал, и раздувался... Потом болел две недели.

  С "кузеном", что на полгода старше, как-то зимой устроили чехарду у единственной в округе колонки. Мороз стоял крепкий, а мы, играя в "героя Карбышева", обливали друг дружку водой до сосулек. Чихать и кашлять Генка начал уже на полдороги к дому, меня ж температура догнала ночью. "Кто из вас выживет, того я сам убью" — сказал дед. Любил он нас, своих внуков, крепко…

  ***

  Одно время жили во времянке на улице Куйбышева, сейчас там отель "Достук". Раз пришли родительские друзья, засиделись, а к вечеру заглянули родственники. "Все, уходите, другие гости пришли" — заявил трехлетний пацан... 
  
     ***

  Году эдак в 1960-м семейство переехало в большой светлый дом по Мичурина, 20. Там был глубокий погреб, куда я не преминул свалиться. Чудом ничего не сломал и, чтоб потерявшие дар речи взрослые не ругались, возопил снизу: «Водопроводчики виноваты!» — намек на то, что накануне менявшие трубы рабочие забыли закрыть подпол... 
   
  В доме стояла печь-«голландка», в ней на «чуде» (так назывался противень причудливой формы) пекли пироги. Раз бабушка выставила один такой пышущий жаром на стол, и я, любивший всюду совать пальцы, немедленно сунул указательный в раскаленное повидло... Перст разбух до размеров небольшого баклажана — не замолкавшего ни на секунду ребенка всю ночь по очереди качали на руках... Происшествие это ничуть меня не исправило: уже взрослым, в школе милиции, оттяпал фалангу в хлеборезке... 
  
     ***

  Однажды услышал такую историю: на складе обнаружили недостачу восьмисот бутылок водки. Причем, сама пустая посуда была на месте, содержимое ж «испарилось». Завскладом, ничтоже сумняшеся, заявил, что алкоголь выпили... крысы. Комиссия, естественно, засомневалась, устроили засаду. На третью ночь в склад действительно пробрались серые воры, и ловко так, — водку тогда запечатывали сургучом, — принялись обгрызать горлышко. Потом один из хищников сунул в бутылку хвост, второй затем ... обсосал его. Опростав таким образом три поллитровки, ватага разудалых грызунов удалилась восвояси...

  ***

  К 8 Марта купили маме шикарный букет. Спросил отца, как называются цветы? "Астры". "Как, как, "Фидель Кастры!?" Назревал Карибский кризис, вокруг только и разговоров, что об "Острове Свободы" и Ф.Кастро. "Куба, любовь моя", что всякий раз поем со старыми друзьями в минуты редких теперь застолий, запала в душу еще с тех пор...

  ***  
  
  «Надо было адрес оставить!» — шутила мама, когда, запыхавшись, прибегал с улицы и заявлял, что зверски голоден...

  ***  
  
  Очевидно, чтоб «стимулировать» мою любовь к школе, во втором классе, не помню кто, рассказал мне историю: «Закончилось сочинение и, собрав тетрадки, училка понесла их домой, чтоб проверить. Жила она в соседней деревне, зима, темень, холод, а тут еще и метель поднялась. Еле идет, бедняга, вдруг — волчий вой, все ближе... Та — бежать, зверье, чередою — за ней. Догоняют! Чтоб спастись, учительница принялась жечь тетрадки. Пока горит, хищники — в круг, ждут, она ж несколько метров пробежать успевает. Все ближе дом, но вот тетрадки закончились: в тот день прогулял урок Вовочка и, чтоб спастись, ей как раз его сочинения не достало. Растерзали женщину волки»... Жуть какая!

  ***

  В 1961-ом получили однокомнатную "хрущобу" на улице Каменной, 105, возле старого аэропорта. Радости было! А где-то через год, ломали с отцом печку — центральное отопление нам провели, титан поставили. С тех пор, года три, каждую пятницу устраивался банный день. Мы с батей дровишки из подвала натаскивали, готовились. И каждый раз он мне ножичек деревянный выстругивал... 
   
  В "хрущевке" нас и так трое, а тут приехал еще мужик какой-то. Как мне объяснили — папин брат, в институт поступать будет. Весь день сидел он на балконе, читал что-то да вокруг поглядывал. Вдруг пропал, а в доме появились модные тогда чугунные часы с дарственной надписью. "Сдавшись" лет через пятнадцать, отец рассказал, что был то контрразведчик, и наблюдал он за чьими-то окнами в доме напротив. Тогда там вроде даже шпиона поймали... 
  
     ***

  Точно помню, что "Тайну Черного озера" смотрел в театре ... 21 раз. Разбитного чертенка играла любимая тетушка, злодейку ведьму — великая Гурьева. Раз после спектакля бабушка, отдавшая русскому драмтеатру без малого сорок лет, за руку повела за кулисы. А там — ведьма, руки тянет да злым бутафорским глазом блестит: "Ой, Сашенька, как же ты вырос..." От визга разлетелось все воронье в Дубовом парке...

  ***
   
  Из рассказа бабушки, Марии Александровны Кузнецовой: "В начале семидесятых наш театр процветал, в Союзе о нем знали. При полном аншлаге, помню, шли спектакли в Алма-Ате. И в тот вечер пришлось дополнительные зрительские скамьи ставить. За пятнадцать минут до начала вдруг начальство нагрянуло — тогдашний министр культуры Киргизии Кулипа Кондучалова и с ней высокая шишка из ЦК. Находясь в казахстанской столице в командировке, решили дамы вечерок культурно провести. Поболтав накоротке, министр и говорит: "Ну, Маруся, пошли смотреть, время". А я: "Ой, миленькие, куда же я вас посажу?!" Не поверили высокие гости, пришлось в ложу пару стульев впихивать. "Вот как работать надо — похвалила Кондучалова — к ней министр пожаловал, а его и посадить негде..." 
   
  Бабушка была младше деда на 17 лет. Прожили они 60 лет душа в душу — «муж меня ни разу даже дурой не назвал» — рассказывала она мне как-то. «Когда родила старшую дочь, Соню, «выписала» для помощи двух своих тетушек. Однажды кипятили белье во дворе, заболтались, ну мама твоя, ей три года было, перекинула котел и ноги ошпарила... Дед примчался — лица на нем нет. Видит — жива, только и спросил: «Сколько вас еще надо, чтоб за одним ребенком приглядывать!?» 
   
  Дед на фронт ушел в сорок первом. Не раз ранен был, умер уже за девяносто, так и унеся в могилу осколок в ноге. С детьми, оказавшись в эвакуации, бабка работала дояркой на ферме. «Война закончилась, муж телеграмму дает — встречай, мол, еду. Для такого дела председатель колхоза свою бричку дал — станция за 12 километров... Вот и поезд, герой рукой машет. Обнялись, поцеловались — поехали. Я — вожжи в руки чисто автоматически, привыкла за пять лет все сама да сама. А он, мягко так их у меня высвободил, и говорит: "Маруся, я уже здесь, все..." Тронулись! И так у меня вдруг внутри легко стало, как больше никогда в жизни не чувствовала»... 
  
     ***

  В 1968-ом, на фестиваль "Весна Ала-Тоо", после долгой разлуки с городом приехал великий Махмуд Эсамбаев. И сразу — в театр, где начинал. Здание к тому времени отстроили новое, но сцену не тронули. Узнав ее "шестым чувством", танцор пал ниц и долго целовал шершавые доски. Играл ли? Не знаю, да и не важно это. На встречу с "самим" пришли все, кто знал его еще по пятидесятым, соседи по двору. Одну вручившую ему цветы тетеньку, Махмуд Алисултанович свел со сцены прямо по сброшенному с плеч на ступени алому плащу тореадора, вызвав бурю оваций. Боже, как он танцевал! А позже собрал театральных, что работали при нем, поил коньяком, расспрашивал, плакал и целовался. "Ну как вы не сообщили мне о смерти Бюбюсары" — искренне горевал маэстро... (Бюбюсара Бейшеналиева, прима-балерина Киргизского оперного, известная далеко за пределами республики, народная артистка СССР). 
   
     ***

  До третьего класса учился в 47 школе вместе с Сашей Ронкиным, сыном уже тогда известного поэта. Они дружили с Эммануилом Прагом — хорошим актером, сатириком-задирой. Однажды сидели у Ронкиных дома, а тут — Праг. "Живьем" я раньше видел его только пиратом в спектакле "Великий волшебник". При знакомстве взял да и ляпнул: "На сцене Вы красивее"... 
   
     ***

  В 1964 родился младшенький, Димка. "Расширились", получив двухкомнатную квартиру на Юбилейном. Самого магазина, давшего потом имя району, тогда еще не было. Дворовые жили нормальной пацанячьей жизнью — дрались, влюблялись, покуривали втихаря. Но был один, 13-летний скрипач, что с нами не якшался. Со стороны мамы и бабушки это была гипер опека. Поговаривали о большом таланте паренька и, странное дело, мы никогда его не задирали, относились с почтением. Однажды, отыграв концерт, они с мамой под ручку возвращались домой. У подъезда стоял "ЗИЛ", были тогда такие, со стрелой-крюком. И именно когда они проходили, стрела вдруг сорвалась и ... Музыкант скончался на месте. Окрестные старушки болтали, что на небесах в тот вечер давался бал, внезапно заболел скрипач, понадобилась талантливая замена... "Наш то, со смычком, в раю уже. Не бойтесь, ему там хорошо будет веки вечные..."

  ***

  Родители отдыхали на курорте в Туапсе, мы с Димухой жили рядом, в поселке. Стена у квартирной хозяйки, бабы Дмитриевны, была завешена чьими-то фотографиями в летной военной форме. То был Владимир Коккинаки — летчик-испытатель, дважды Герой Советского Союза, еще в 1939 совершивший беспосадочный перелет в Америку. Оказалось, наша Дмитриевна — одноклассница знаменитости. "Легче птицы Коккинаки над землею пролетел" — с удовольствием напевала она популярный в годы их молодости мотивчик. "Ох, и любил Вовка похулиганить. Как-то писали диктант, на утро учитель зачитывает "произведение" будущего героя: "Петухи забастовали, куры яйца не несут..."

  ***

  В 1970 ввели новые правительственные награды — медали "100 лет со дня рождения В.И. Ленина". Получить их было престижно. Собрались у нас на семейном торжестве, и мамин дядька, Самуил Александрович Кацев, небрежно так это — плащ вон, а под ним — награда. Все смотрят восхищенно, а тут и отец с медалью на лацкане. Обмывали тогда это дело крепко.

  Ош, 1999 г. 
      Дополнено в Бишкеке в 2006 г.

  Трансвестит
   
  ... Провожали Криса, весельчака-техасца. На Балканах — почти пять лет, женился в Бане Луке, родил сына, выстроил по дому в Боснии и в Сан-Антонио. Но вот миссия завершена... 
   
  В разговоре затронули недавний международный скандал с назначением епископом гея. "В Штатах возможно все. Вот, послушайте. Нашим капитаном был маленький мужичонка с коротенькими конечностями, угловатым туловищем, без шеи и с большущей головой, вся рожа в оспе. Короче, монстр из комиксов. И характерец подстать. Двоих детей сделал, и не близнецов — как такому уроду жена дважды дала? 
   
  Вот после трех лет приезжаю я в отпуск. А на полицейской станции командиром — баба. Ну ладно, такое случается. И чего это, думаю, вокруг все посмеиваются? Зашел представиться, и обомлел: тот же наш страшила— капитан, только в макияже и юбке. И ну ко мне писклявым голосом... Fuck you! 
   
  В общем, безобразнее женщины я в жизни не видывал! Ума не приложу, зачем ему понадобилось трансвеститствовать?! Пол то сменил, а вот внешность... И капитанское место сохранил — Штаты, fuck, равноправие! Правда, многие профи ушли — не хотим, говорят, под трансвеститом... 
   
  Все могут короли? 
   
  Командовать нашим департаментом традиционно назначают норвежцев. Хорошие они ребята, без интриг, слово держат и дело знают. Я вот уже с третьим работаю. И до того, в Косово, общество скандинавов предпочитал. 
   
  Разговорились с новым шефом. Вспомнили скандальную историю, когда в аэропорту Осло из самолета Акаева не выпустили двух гончих-тайганов, предназначавшихся в подарок самому королю! "Только через карантин" — заявили строгие контролеры. И что самое интересное, ни встречающие кыргызского Президента официальный норвежский МИД, ни представители монаршей семьи даже и не подумали вмешаться. Порядок есть порядок! 
   
  "Да, общество у нас зарегулировано. Законы оговаривают все! На какой, например, максимальной скорости, захоти он вести машину, может ехать монарх. Был случай, когда на авто со всеми протокольными знаками король оторвался от сопровождения. И был хладнокровно остановлен первым же постом трафик контроля. Нагнавшему эскорту пришлось разряжать ситуацию — полиция взялась за протокол о нарушении ПДД..."

  Белградский Че Гевара
   
  С героем студенческих уличных битв, в результате которых в октябре двухтысячного пал режим Милошевича, познакомился по случаю — в одном из наших офисов работала его жена. Победу, видно, сподручнее праздновать в роли лидера легитимного — и Зоран, назовем его так, стал одним из вождей спонтанного прежде, но вскоре политически оформившегося в "Народное движение "Отпор". Замелькал в газетах, на экранах ТВ, причем не только отечественного. 
   
  В связях с заграницей верхушка движения замечена давно. За две недели до бомбардировок несколько его лидеров, в том числе и свободно владевший английским Зоран, отбыли в Штаты "для консультаций". А уж после свержения коммунистического режима "отпоровцы" окрепли, к концу 2003, готовясь к парламентским выборам, трансформировались в политическую партию. Правда, так и не сумевшую перевалить достаточный для представительства в Скупщине, пятипроцентный рубеж. Пришло время, — электорат это понимает, — ни низвергать, что у "вечных студентов" получается неплохо. Но — созидать. А вот с этим как-то не очень... 
   
  Но прежние навыки пригодились. "Отпор" активно делится опытом добывания власти. На деньги от неправительственного сектора США, в обстановке, приближенной к действительности, проводились "практические" семинары. Известный нам Зоран активничал в Африке, чуть позже его соратники — уже и на постсоветском пространстве. 
   
  Как считают специалисты, по югославскому сценарию, например, недавно была разыграна грузинская партитура. Государственный переворот, "бархатная", "цветочная", без танков и стрельбы, революция. Но, вдумайтесь: ведь свергнут был не узурпировавший власть диктатор, а легитимный, всенародно избранный президент. Хороший, плохой? ЛЕГИТИМНЫЙ ! 
   
  По сведениям экс-директора российского ФСБ Николая Ковалева, подготовка участников событий от оппозиции, проходила в лагерях в 70 километрах от Белграда, в Сербии. "Определи политиков, которые могут помочь в осуществлении "бархатной революции". И шла их подготовка". Лагеря, в которых в качестве первой революционной заповеди преподносился захват улицы, посещали лидеры грузинской оппозиции. 
   
  В Тбилиси 2003 как и в Белграде двухтысячного вдруг, как по команде, с площадей исчезла полиция, настроенная до того весьма и весьма серьезно. Там и там — взятие парламента. "Добровольный" уход президентов. 
   
  А вот и совпадение, от которого уж ну никак не откреститься. Кулак, символ сербского "Отпора", во всю присутствовал и на улицах революционного Тбилиси. Его использовала молодежная группировка "Кмара". По словам Ковалева, ее лидеры даже и не скрывали, что их готовили в экс-Югославии. 
   
  Есть и еще несколько весьма красноречивых "совпадений". Но российских силовиков больше всего насторожили сведения о том, что в упомянутых выше сербских лагерях вместе с грузинами инструктировались и представители Украины, Молдовы, Азербайджана, Армении, Центральноазиатских республик. 
   
  ...Сербский Че Гевара-Зоран полон творческих планов. Создания, например, в рамках "Отпора" на деньги все тех же доноров "Института демократических преобразований". Заметьте, не реформ, но — преобразований! Его же соратники теоретизированием не ограничиваются. По информации российских масс-медиа, уже активничают в Аджарии... 
   
  Да, Кыргызстан, конечно, не Грузия. Но параллелей просматривается много. Укажем хотя бы на слабость экономики, оргреступность, коррупцию. Проблемы взаимоотношений "Севера-Юга", клановость. Антагонистические противоречия власти и оппозиции. Последняя при этом все яростней играет на себя, не останавливаясь ни перед чем. Достаточно вспомнить трагедию Аксы... 
   
  Почва имеется. И Че Гевары, в том числе отечественные, готовы. Вот только случись, цветочной та революция не будет. Без крови не обойдется. Азия!

  Гриня
   
  ... В милицейской школе после отбоя начальство охотилось на самовольщиков. Выждав достаточно, чтоб те переоделись в гражданку и заторопились на свидания, в кромешной тьме, вытянув руку, чтоб обойти препятствия, начальник курса на цыпочках поднимался по лестнице, предвкушая, как расправится с первым же бедолагой, решившим перемахнуть забор без увольнительной записки. 
   
  По причине повышенной волосатости был я в те годы источником нескончаемых шуток и дружеских приколов. Брился дважды в день, а однажды на пляже, разомлев под летним солнышком, проснулся от сильного жужжания. Шмель, запутавшись в зарослях на груди, никак не мог ни жало в ход пустить, ни улететь. Пришлось в воде спасаться... 
   
  ... В трико и по пояс голый, спускался я к землякам на нижний этаж на традиционную сигарету перед сном. И тут начальственная рука, в кромешной, повторяю, тьме, увязла в моей шерсти... Крик был такой, что дневальный опрокинул тумбочку. Когда, наконец, зажегся свет, майор, еле шевеля губами, только-то и сказал: "Ты, парень, рано с дерева слез...", и больше уж никогда по ночам не охотился. Потом, уже в уголовном розыске, я был первым, кому разрешили носить бороду. Для этого даже специальный рапорт писал. 
   
  В 1996-ом, — и это у нас семейное, — неожиданно полысел. Напрочь. Представляете, даже хорошо знакомые люди, не узнавая, проходили мимо, и только среагировав на мои возмущенные нотки, долго протирали глаза. Знакомый чекист, попав впросак, подытожил как-то: "А-а, понял, на нелегалку готовишься, имидж сменил..." 
   
  Тут попал я в командировку в Алма-Ату. Летел из Оша, и уже в аэропорту, спокойно пройдя мимо встречавших сокурсников, разыграл, безмолвно прикурив у одного из наших...Тот спохватился только после нескольких соленых замечаний о его профпригодности и долго глаза протирал. 
   
  Карагандинское братство сильно. Где б ни встретил выпускника Карагандинской Высшей школы МВД СССР, а попросту — "вышки", знай — помогут, устроят, накормят-напоят. Ну а уж если свои, однокурсники, — и подавно. В Алма-Ате "карагандинцев" нашего, пятого юбилейного выпуска, координировал тогда Бахыт Жамакаев — уйдя в отставку, стал крупным бизнесменом, славился хлебосольством. Вот и в тот мой приезд попал я на его день рождения. 
   
  ... Расспросам и воспоминаниям не было конца! И только сидевший рядом Толик Третьяк молчал практически весь вечер и все присматривался. Парень этот — особая история... 
   
  Отец Толяна командовал танковой дивизией в карагандинском пригороде — Сарани. Но генеральский сынок за отцовскую спину не прятался — боксер, задира, бабник, на курсе был он в авторитете. Перед дипломом отца перевели в Москву, заведовать кафедрой в бронетанковой Академии. Получив диплом, Третьяк-младший отбыл в Первопристольную. 
   
  Освоившись, он по каким-то своим каналам приобрел там дефицитнейшие в ту пору джинсы (свои первые я одел только в середине 80-х, будучи заместителем начальника милиции в Таласе!), и привез друзьям в Караганду. То ли партия была слишком большой, то ли друзья приторговывать ими начали (в те годы бизнес такой назывался спекуляцией и наказывался уголовным кодексом), то ли периферийный аппарат решил отличиться, "разоблачив столичного фарцовщика", только кэгэбэшники местные состряпали-таки дело и упрятали Толяна в зону на долгих четыре года... 
   
  Отсидев, лишился он и работы в органах, и московской прописки. Глотнув преступной романтики, ушел в знаменитую солнцевскую группировку, и вскоре стал "бригадиром". Но в том то и сила "карагандинцев", что они накрепко прошлым повязаны — кто бы ты ни был, проходи, садись, будь гостем... Третьяк, приехав по каким-то своим делам в Казахстан, тоже попал на "днюху". Веселились от души, и вскоре, приняв на грудь, тот вызвал меня покурить. 
   
  "Большой, — так зовут меня сокурсники и самые близкие друзья, — это точно ты? Тогда слушай. Не спрашиваю, кто ты и сколько получаешь. Плачу втрое, снимаю квартиру в Москве, кормлю-пою, одеваю-обуваю. Работать будешь у солнцевских, "Гриней". Что это такое?! Тоже мне, опер! Объясняю. 
   
  Отморозок это конченный. Появляется, когда уже все доводы исчерпаны, а клиент артачится, платить не хочет. Первого такого, видать, Гришей звали, ну и пошло. "Гриня" голову бреет, шрамы специально ставит. А тебе этого и делать не придется — давно на себя в зеркало смотрел?! Но одевается всегда с иголочки, "от-кутюр". И, по понятиям, цепь и болт рыжий на пальце должны присутствовать. 
   
  Они, "Грини", — на вес золота. В нашей бригаде только один, и график его расписан. Подчиняется только Бугру, мы тому заявки даем. И никогда не знаем, появится лысый или нет. Вот историю расскажу. Банк на моей земле открыли, а платить что положено не хотят. Мы уж и так, и эдак — не уважают! Бугор мне как-то сказал: "Смотри, с тебя вычту!" Ох, на нашем наречии по всякому слова эти толковать можно. И все не в мою пользу. 
   
  Короче, собрал я бойцов, проинструктировал: зайду один, вы внизу ждете. Через сорок минут не выйду — действуйте по обстоятельствам. Подъехали на трех тачках, распугали охрану, с секретаршей я и сам справился. В кабинете — стол во всю стену, во главе — банкир. Ну тот, что платить отказывается. 
   
  И пошла бодяга. "Толян, ты что, думаешь, мне платить некому? Есть крыша, с ней разговаривай!" Я ему — земля, мол, моя. Он — своё. Сейчас уж пацаны мои вломятся, дров наломают. Чу! Дверь за спиной заскрипела, а прикрыл я ее тщательно! Телохранитель с пушкой, "крыша"?! Оборачиваться нельзя, понятия не велят... 
   
  Глядь — банкир под стол сполз. "Гриню" нахера сюда притащили, — кричит, — "Гриню" уберите! Толян, мы че, так договориться не можем!!! Чё я там должен? Дай книжку чековую со стола, и "Паркер"! 
   
  Тут я не выдержал, обернулся. Глядь — наш "Гриня" в дверях, небрежно так на косяк оперся. В шикарном костюме, галстук баксов за триста, перстнем рубиновым поблескивает. В руках — пиво импортное, сам явно под мухой. Веришь — испугался. Черт их поймет, отморозков этих! Я-то ведь "Гриню" не заказывал, вдруг он по мою душу пожаловал!? 
   
  Но виду не показываю, протягиваю под стол книжку, сумму называю. Да поболя должка! Банкир чей-то там черкает, да все вопит. А "Гриня", солидно так: "Пошли, Толян, я его обозначил!" 
   
  Уже на лестнице объяснил, что график его сегодняшний сломался, ну и давай он все мобилы знакомые обзванивать. На моих нарвался, ну те и говорят, ждем, мол, Толяна, пока в картишки сражаемся. "Гриня" ушлый, пацаны еще и на такси его попали. Подъехал, и пошел на разведку. И ведь вовремя! 
   
  "Ладно, Толян. Ты там мою доляну отстегнуть не забудь. Да не жмись. Тогда никому не скажу, как бздюхнул ты. Чё, "Гриня" совсем тупой, думаешь, не врубился!??" 
   
  ... Такая вот история. Предложение это до сих пор в силе ...

  Бишкек, май, 2006 г.

  "Крючок"
   
  В старые добрые времена в МВД славился пионерлагерь "Дзержинец". Перекочевав на берега Иссык-Куля из живописных окрестностей столицы, здесь из года в год собиралась одна, хорошо знавшая цену дружбе, компания. Умевшая, если надо постоять за себя, подраться с местными, выяснить отношения с "пиратами"-соседями, такими же пацанами. Здесь мы влюблялись, пробовали первый "Портвейн", обирали сады окрестных пансионатов, до волдырей "сгорали" на иссык-кульском ультрафиолете... 
   
  Последние каникулы запомнились особо. Отрядных вожатых назначали обычно из студентов, а тут — немолодой уж мужик, за невероятную сутулость тут же окрещенный "Крючком". Астрономом-фанат, мечтавший открыть собственную звезду. Таскал нас в походы, давал глядеть в телескоп, раскрывал Вселенную... 
   
  И никогда не раздевался. Черный, наглухо застегнутый костюм, модная тогда белая нейлоновая рубашка с тугим узлом галстука — и это в тридцатиградусную жару, под неистовым июльским солнцем! Вставал рано-рано, купался в одному ему ведомом месте, и в 7.00, при полном параде, уже стаскивал нас с кроватей. 
   
  Вопросы о форме одежды отвергал — так, мол, привык. Но однажды... Однажды трое пацанов не поленились подняться чуть свет, и проследить вожатого. На диком пляже он скинул халат, и... "Твою мать!"— пробормотал наш главный, Бекич, — да он же зэчара! Ни хрена себе "милицейский" пионерлагерь..." 
   
  ... "Крючково" тело сплошь покрывали татуировки. От пяток до самого кадыка, они шли впритык, вперемешку. Были там и купола, и Ленин со Сталиным, и русалки со всеми "бабскими" прелестями, и традиционное "Не забуду мать родную"... 
   
  Заметив, Крючок смутился лишь на минутку. И, взяв мужское слово молчать, пообещал раскрыть "страшную тайну" на прощальном костре. Была тогда такая традиция — жечь пионерский костер при открытии и в конце сезона. Надо ли говорить, как трудно далось это слово?! 
   
  Рассказ потряс: "Войну встретил в Донбассе, где добывал уголёк на шахте. Имел бронь, отсрочку от армии. Пошел добровольцем. И 26 июня, на четвертый день войны, в гимнастерке бу со старенькой трехлинейкой уже ехал в теплушке. На фронт, что, кстати, был уж не так далеко... 
   
  К вечеру эшелон разбомбило. Очнулся ... в лагере. Кругом немцы. Да и не лагерь это был, а так, вперемежку с трупами и раненными, под дулами "шмайсеров" лежало посреди поля несколько бедолаг, кому "свезло" выжить. Страшно болела контузия. Тошнило, хотелось пить... 
   
  И — началось. Менял один трудовой лагерь за другим, добрался до самой Германии. Дважды пытался бежать — загрызали собаками. Били без всякой меры, морили голодом. Выжил лишь благодаря здоровью недюжинному. 
   
  Победу встретил на территории союзников. В лагере для перемещенных лиц холеный англичанин сказал: "Иван, для своих ты — предатель, Родине изменил. Убьют там тебя. Хочешь, поедешь в Австралию?" Домой, в Донбасс!

  "Свои" встретили в пинки, никто и не разбирался. Швырнули к бандеровцам, власовцам. На третий день — трибунал: двадцать пять лет лагерей, теперь уж советских. И по сравнению с ними немецкие показались мне санаторием! Вот тут-то, по дури, и изуродовался я татуировками... 
   
  Начал срок на лесоповале. С "идейными": бандеровец однажды наотрез отказался работать. Избил его конвой, штыками тычут, тот — руку на пень — "рубите, не буду на вас горбатиться". Покалечили его... А как-то, в эпоху большой химии, поднимали мы химкомбинат под Томском. Приехал новый инженер, военный, и ну гайки закручивать! Потом пропал вдруг. Обыскались его, нам аж тошно было. Догадался кто-то пробу в цистерне с кислотой взять. А там — примеси посторонние. Дознались опера, что власовцы его живьем в чан спихнули, растворили... 
   
  Освободился в пятьдесят седьмом, подчистую. Приехал в Донецк — мать умерла, родни — никого, старожилы волком глядят. Ткнул пальцем в карту, и подался в Азию. Осел в Киргизии, работал, учился. Живу бобылем, звезду вот ищу, на оптику все деньги трачу. А что еще?

  Бишкек, февраль 2005 г.

  "Фальшивомонетчик"
   
  Когда-то в ходу наряду с шелестящими были и рубли железные. Впрочем, в России они приняты и сейчас. Но разве можно сравнить худосочные нынешние с теми, что выпускались в союзные времена! Теперешние, как говорится, и "выглядят на эти деньги". А те, старые, с Лениным, Пушкиным, олимпийские...Кроме начинки серебряной, отличались они и эстетизмом недюжинным, высоко ценились коллекционерами по всему свету (Вместо предисловия). 
   
  ... Проводить Серегу в отпуск собралась вся бригада. А чего — парень свойский, весельчак, мастер на все руки. Начальство глаза закрыло, так что начали прямо с обеда. "Раут" был в самом разгаре, когда виновник всполошился: забыл получить отпускные, а автобус с утра ждать не будет! 
   
  Оставив друзей, рванул в контору. Кассира застал на выходе. Бабой та слыла суровой, но на отделочника нашего взглянула с любопытством, и то ли спросила, то ль приказала: "Железными возьмешь!?" "А, все одно — "презренный металл"... 
   
  Домой Серега притащил тяжелую авоську. Подруга молодая чирикала где-то с соседями, и отпускник на веселе пошел на розыгрыш. Сунул торбу под диван, рядом расположил тапочек и, опережая расспросы, ошарашил вернувшуюся Ниночку: "А я машину приобрел!" 
   
  "Какую еще машину?" — подозрительно принюхиваясь, спросила та. "Москвича", что ль?" "Бери выше!" "Жигули?" "И то, и другое, и пару "Запорожцев" в придачу". И, понизив голос: "Печатную машинку. Деньги делать будем. Только об этом — ни-ко-му!" И — ну под диван, давясь смехом. 
   
  Удар тапочкой — рубль, удар — новый рубль, еще и еще. Вскоре у Нининых ног выросла блестящая кучка. "Да за такое ж посадят!" "Болтать не будешь — прорвемся. Пока купи себе что-нибудь, а завтра перед отъездом еще напечатаем. Смотри мне, чтоб язык за зубами!" И прикорнул на диване... 
   
  А утром, ни свет ни заря (милиция тогда работала похвально оперативно), в квартиру уж стучался бдительный участковый, до которого дошел слух о чудо машинке. Долго объяснялся незадачливый отпускник, и только благодаря тому, что страж порядка ценил юмор, поездку отменять не пришлось... 
   
  В последствии ставший ассом уголовного розыска, тот самый таласский участковый Куланбек Мамытов пересказал забавную историю автору этих строк.

Талас, 1983 г.

  Младший лейтенант
   
  ...Засиделись у Кулова. Неожиданно вошел отец, Кулов — старший. Человек удивительно деликатный — застеснялся, хотел выйти, едва зазвали за стол. Освоившись, вступил в разговор, вертевшийся, как сейчас помню, вокруг качеств руководителя. И рассказал такую вот историю... 
   
  "Воевал я в "Смерше" (военная контрразведка "Смерть шпионам". Прим. автора). После Победы короткое время служил в центральном аппарате НКВД. Должность небольшая, но самостоятельная. Работал с нами фронтовик один, опаздывал часто, бывало, и вовсе пропадал, выпивал... Начальник его непосредственный замучил просто: "Шаршенбай Кулович, гнать надо, увольнять. Подведет!" Вызвал я того на беседу. Гляжу — молодой, кровь с молоком, конечно ж погулять хочется. Но служба есть служба! Поговорили по душам — вижу, не гнилой он внутри, все понимает. "Смотри, младший лейтенант. В последний раз предупреждаю!" А ведь одной моей подписи хватило б, чтоб того и след из органов простыл! Поверил... 
   
  Вскоре вернулся в Киргизию. Служил в милиции, а после пенсии перешел во вновь созданный "Интурист". Работал там много лет, туристов из-за рубежа принимал, наших туда возил. Однажды нас, нескольких киргизстанцев, включили в Скандинавский круиз. Удача неслыханная, чтоб попасть туда, надо было сначала в Польше или там в Болгарии побывать, затем, чтоб попривыкнуть, — в Югославии, и уж потом... 
   
  Зашли в очередной порт. Гуляем, достопримечательностями наслаждаемся. Покупок особых не делаем — не разгуляешься. Вдруг кто-то мне в спину: "Шаршенбай Кулович!", — негромко так. По обыкновению чекистскому иду себе, не оборачиваюсь — вдруг провокация!? А сзади, еще настойчивей: "Да знаю я, все понимаю. Вы сегодня в консульстве будете, так зайдите там в тринадцатый кабинет, очень прошу..." И — свернул в сторону. Краем глаза отметил пальто драповое, шикарную шляпу. Рост "срисовал", габариты — привычка! 
   
  По делам мне и впрямь в консульство надо было. Быстро оформил всё, а тут мне и напоминают, ждут, мол, вас! Да так многозначительно... Куда деваться — иду, стучусь. Встречает тот самый респектабельный мужчина. Помощника из кабинета — долой, и говорит: "Не узнаете, аксакал? Знаю, не пьете Вы. А я выпью. За встречу". И достает из сейфа коньяк армянский. Тут адъютант с подносом — лимон, шоколад. Поставил и, — ходу. "Я ж тот самый лейтенант. Младший, которому поверили Вы когда-то, не уволили. Только сейчас я — генерал-лейтенант. И вещами здесь занимаюсь серьезными..." 
   
  "К чему рассказал все это? Да к тому, что все вы, здесь сидящие, руководители будущие. Многие, чувствую, высокого ранга. Так вот, доверять подчиненным надо, ценить их и беречь. До последнего. Тогда и они за вас в огонь и воду готовы будут..." 
   
  Как в воду глядел ветеран. Из участников той беседы почти все стали полковниками. А кое-кто — генералами...

Бишкек, 2005 г.

  Старший оперуполномоченный
   
  ...Хоть и рос в милицейской семье, участвовать в драках "край на край" приходилось не раз. Кодекс чести тех лет гласил: все идут, и ты обязан. Иначе в другой раз никто за тебя не вступится. Вот и шел. И даже кастет отлил. В ход его, правда, так ни разу и не пустил. 
   
  ... "Сто Шестая Аптека", попросту "США", на углу нынешних Советской и Горького, что дала название нашему краю, шла войной на Карпинку — те наших на танцах в городском парке задели. Отец, милицейский майор, сидел за поздним ужином. Завидев, что убегаю, поморщился вслед. Не остановил — доверял. 
   
  "Карпинка" — улица Карпинского, держала верх, отличаясь крутым нравом. Готовились всерьез, объявив всеобщую мобилизацию — собрались все дворовые пацаны. Толпа прибывала, "жилгородские", что с нами кооперировались, рассредоточивались среди строящихся гаражей. Вот началось движение... 
   
  Перевалив железную дорогу, арьергард замер. Вдруг — "Засада, менты!" Человек сто пятьдесят рванули кто куда... Но милиция свое дело знала, обложили нас вкруговую, конных привлекли. На самых дерзких овчарку пустили. 
   
  ... Бегу, собачью пасть уж спиной чую. Зная повадки, встал как вкопанный, кричу: "Стойте, порвет ведь!" Куда там, бегут...Да разве ж от пса натасканного уйдешь?! Обогнав меня, псина на передовых кинулась... 
   
  Впереди бежал Вовка Акимшин — спортсмен, футболист. Нацелился на крышу гаражную, и совсем уж успел сигануть, да фундамент рыли. В темноте он в яму и свалился. Кобель — за ним. Слышим — не крик даже, а рёв какой-то: "А-а, держите собаку! Жопу ест, жопу ест!" Именно вот так, не "рвёт", не "грызёт", а — "ест"! Замерли все... 
   
  Тут преследователи подоспели. Нас — в "воронок", пса — на поводок, Акимшина — в больницу. Задержанных в УВД доставили. Рассортировав, разбили на десятки. Каждую по кабинетам развели, по два сержанта приставили. 
   
  Вскоре опрашивать начали. Фамилия, имя, адрес... Вопросы задавал старший лейтенант Абдыбек Суталинов, тогдашний опер по несовершеннолетним. Сидел я последним, слышу — никто правды не говорит. Ну и давай фантазировать... 
   
  Офицер был не промах. Смекнув, что к чему, усмехнулся, и говорит: "Вы ж из четырнадцатой школы, районный приз баскетбольный взяли, я на финале был. Ладно, как хотите. Сидите, пока я родителей соберу". Директор школьный приехал...Пока разбирались, сержанты нами заведовали, всё "щелбаны" раздавали... 
   
  ... Отец в скулу заехал. Прямо в кабинете у опера. И другим от родителей досталось. Учитывая, что натворить ничего не успели, ограничились профилактикой — педсовет, собрание комсомольское... На нем, кстати, Суталинов опять присутствовал. Оперативный отряд создать предложил, куда мы все и вступили. Через два года оттуда меня и в школу милиции рекомендовали. 
   
  ... Прошло много лет. Хоть и служили в одной республике, развела судьба с Суталиновым. Абдыбек Асанкулович в столице, я — все больше на периферии. Потом уехал в Академию, в Москву. Там через двенадцать лет и встретились... 
   
  Тогда раз в году союзное МВД крутые коллегии проводило. Министры, замы, начальники УВД в столицу со всего Союза съезжались. Старшие офицеры, генералы — до 300 руководителей. Решения принимались серьезные, члены Политбюро ЦК Компартии на собраниях тех с речами программными выступали. В общем, целое событие... 
   
  Размещались гости в "России", с видом на Кремль. Наши, кыргызстанцы, номера на шестом этаже заняли. Вечером, чтоб планы наметить и новости обсудить, собрались все "за чашкой чая" у замминистра. Тут мы, академики, и нагрянули. Руководство проведать. Традиционно, приезжая в Москву, областные начальники милицейские своих деньгами поддерживали, в хороший ресторан приглашали — заботились. 
   
  Представились. Начальника столичного УВД полковника Суталинова я сразу ж приметил. Он-то меня не признал, но, заслышав фамилию — от души рассмеялся. Присутствовавшие — весь цвет кыргызской милиции — глядели недоуменно. "А вот пусть капитан вам о знакомстве нашем расскажет!" Звучало как приказ, пришлось повествовать... 
   
  ... По итогам коллегии Киргизию отметили, многих наших поощрили. И нам, "студентам", денежную премию в размере оклада месячного вручили. Знакомство ж наше с годами продолжилось, укрепилось. Сквозь передряги нешуточные, опер моей юности республиканским министром внутренних дел стал. 
   
  Но это уже другая история...

Бишкек, 2005 г.

  Псориаз
   
  В 98-м на Иссык-Куле отмечали двадцатую годовщину окончания "вышки" — Карагандинской Высшей школы МВД СССР. Братья-казахи приехали кучно — еле разместились. Свои ж, киргизстанцы, массовостью похвастать не могли. 
   
  Средь гостей доминировали Марат и Мурат. "Бурые" — так давным-давно прозвали курсанты двойняшек. Родившись с интервалом в четверть часа, те вечно оспаривали пальму первенства — и мать не помнила, кто первым увидел свет. Еще в Караганде "совет" поручил старшинство Мурату: на замечание, что на вечеринках Марата окружают самые вульгарные, ярко одетые девчонки, тот, знакомя с очередным "чудом", заявил как-то: "Вот, оцените. Вся в джинсе и батниках, оскал — в золоте". Оценили — за подбор кадров и прослыл Марат "младшеньким", недозревшим. 
   
  ... Не смотря на августовскую жару, на пляж Бурый-младший не ходил. В сорочке с длинным рукавом, застегнутый наглухо, забирался на балкон, и потихоньку "закусывал". А поскольку в одиночку офицерская гордость не позволяла, искал компаньона. Как-то на эту роль попался я... 
   
  Бурый протянул руку, рукав задрался, я чуть было не отдернул приветствие: кожа выше ладони была покрыта настоящим, толстым как у черепахи, панцирем! Проследив взгляд, коллега прокомментировал: "Не бойся, псориаз. Нервное. Не заразно". Тут я услышал потрясающую историю... 
   
  "В начале 90-х ушел я в таможню, став со временем начальником поста на крупном жд узле. Раз обратились стоящие неподалеку вертолетчики — шел срочный груз, а документы не готовы. Ладно, валяйте, бумаги потом покажете. В ответ, зная мою страсть к охоте, вояки предложили ... пойти на волков на МИ-8! Ну как тут откажешься! Пригласил все районное начальство — военкома, прокурора, начальника полиции, финансистов. Взяли "Калашников", три карабина и — в Моюнкумы! 
   
  Летим над пустыней чуть свет, спугнули вдруг стаю! Вожак, волчара матерый, волчица крупная и выводок семь детенышей. Бегут сквозь барханы! Такой тут азарт взял, палим без устали, и вскоре самка, что хитростью живой осталась — в пески, в саксаул. Уйдет! 
   
  Снижайся! — кричу, а сам все мимо — серая петлёй пошла. Нельзя! — пилот в ответ, -завалимся, и так уж винтом песок поднимаем, не видно ни зги! Я повернулся ответить, и ствол на него уставился — спустились. И — брюхом в бархан! 
   
  ...Очухались быстро. Вертолетчик шипит: взорвемся, выбирайтесь! А как? Дверь заклинило! Тут военком из АК как даст очередью в иллюминатор — я первый туда! Стекло торчит, порезался весь, да задница застряла, выход блокирует. Но те-то, за мной, жить хотят. И всадил военком в мой толстый зад штык по самую мушку! В миг освободился проход! 
   
  Выбрались, лег на шинель, идти не могу. Тут — рвануло. Вдруг прокурор, что взял на охоту семилетнего сынишку: "А где пацан мой? А!" И уж автомат вырывает, в меня целится, ты, мол, во всем виноват. Спас крик с бархана соседнего — "Ата-а-а!" Жив, постреленок, выбрался-таки в суматохе... 
   
  ... На третий день чабаны нас нашли. Уже в госпиталь, где задницу зашивал, пришла военная юстиция: расследование! Сказал, как договорились. Списали "вертушку", чей срок уж практически вышел, как "потери на учениях". В ту ночь я вернулся домой и, впервые с той злополучной охоты, спал спокойно. Утром глядь — все тело в коросте нервной! Скоро пять лет мучаюсь... 
   
  Налил и выпил стакан. А вечером, за общим достарханом, подарил нам на память огромную волчью шкуру. И подмигнул хитро...

  Бишкек, май 2005 г.

  Самсон
   
  Самсон был старшим из десяти детей. Отец, фронтовик-инвалид и принципиальный партиец, несмотря на высокий пост, семью держал в строгости. "Род наш — на виду, и жить надо, чтоб другие равнялись" — внушал детям. 
   
  В юности Самсон пошел было в разнос, но стержень отцовский не дал преступить грань — в криминал так и не вступил. Умел и любил подраться, за что сменил три ВУЗа. После последнего отец перестал разговаривать, даже за стол с ним не садился. Отслужив в армии, пришел Самсон в милицию... 
   
  Через несколько лет, опер со стажем, вступил в коммунисты. Похвалился отцу. "Это — ошибка партии", — сказал старик, отшвырнув партбилет. И лишь когда молва о Самсоне-сыщике разнеслась далеко — простил. Многословностью не отличался: "Думал, ты — позор наш. Выходит, ошибался ..." 
   
  В афганскую эпопею Самсон, тогда уж начальник угро, пошел добровольцем. Служил в Кандагаре — самой горячей точке. За храбрость добыл "Красную Звезду", три афганских медали. Об Афгане рассказывал неохотно. Но иногда, перебрав норму в 100 фронтовых граммов, вспоминал ... 
   
  "В городке этом вперемешку служили царандоевцы (афганский правопорядок), наши эмвэдэшники и парни из КГБ. Последним разрешалось жен привозить, те работали в медицине, библиотеке, на кухне. Как-то ушли мы на операцию. Вдруг — штурм, да какой! Элитная банда из-за кордона... 
   
  Заслышав стрельбу, развернулись назад. Расстояние — всего семь км. Но БТРы сперва обстреляли, а потом еще и мины расставили — не пробиться. Пока прибыли, скоротечный жестокий бой закончился. По городку бродили глухие ослепшие женщины. Контуженные, как лунатики... Были, что и рыдали, бились в истерике. Тут и там разбросаны автоматы. Горячие, в руки не даются, на некоторых в местах соприкосновения с металлом аж дерево обуглилось... 
   
  ... В строй поставили всех, иначе прорвались б духи. Редкие мужики встали к пулеметам, а женам, тем самым поварихам, официанткам и медсестрам, достались "Калашниковы". И, лежа на крыше, они отстреливались больше часа! Кто строчил не переставая, кто рожки набивал. Были убитые, ранило многих, долго по госпиталям отлеживались. Некоторые, "снимая стресс", спились. Но большинство опять к мужьям вернулись..." 
   
  "Раз БТРы чесали "зеленку". Сидел на броне, как на дороге — дух в длинной шинели. И — гранатомет из-под полы, "муху"... Целый рожок я в него всадил, ребята еле руки, что автомат спазмировали, разжали. Бывает, по ночам его вижу. Не говорит ничего, приходит и смотрит. Но жалости нет — война, я просто проворнее оказался". 
   
  "Как-то отправили в далекий гарнизон, где среди царандоевцев дезертирства участились. Со мной — майор-славянин, боевой командир. Прибыли, устроились. Что ни ночь — налет из-за границы, да с минометами. Психика не выдерживает, вот и бегут бойцы. Радируем в штаб, оттуда — одно: держитесь, не до вас, по всему фронту проблемы... 
   
  Решили, что безопаснее из командирского домика убраться, соорудили блиндаж с круговой обороной, запаслись провиантом, боеприпасами. Напарник мой нервничает, переживает: "Забыли нас, убьют здесь..." А я, хоть от страха порой в туалет лишний раз не высунешься, подзуживаю: "Я-то мусульманин, а вот тебя, коль поймают, пытать будут зверски!" 
   
  "А как?" Ну я возьми и расскажи, как в действительности бывает: "Как, как, колесом. Вытаскивают из велосипедного обода спицы, протыкают все тело. Умираешь долго, в муках, кровоточа изнутри..." Сказал — и пожалел. Напарник слово с меня взял, что в случае чего, я сам его пристрелю. И каждый день "Макаров" мой табельный проверял — есть ли патроны... 
   
  Так, отбиваясь, держались три месяца. Кто-то вспомнил в верхах, "вертушками" нас сняли. Майор этот вскоре подполковника получил, в гости ко мне уже в Кыргызстан приезжал, до сих пор дружим" 
   
  "Весь Афганистан знал "Черную площадь" — квадрат местности, что никак не миновать было неповоротливым армейским бензовозам. Простреливаемый, там вечно дымился какой-нибудь бедолага. А земля на километры вокруг чернела перемешанным с кровью бензином и гарью. Били с гор, минометами. Тактика известна: подбить первую и последнюю машины, а дальше уже методично добивать конвой... 
   
  Однажды главенствующую сопку занял армейский спецназ. Обстрелянные "деды", большинство, уж и не знаю почему, — армяне. Те проблему решили быстро: как только начинался обстрел, разворачивали крупнокалиберные пулеметы, и ну утюжить ближайшие пуштунские селения. Саманные дома раскалывались как спелая дыня, когда уронишь ее. И налеты прекратились". 
   
  "Получив отпуск, добрался до Кабула, домой лететь. Тут наступление началось, кругом движение, хаос, неразбериха. Борта нет, решил земляков, что в столицах служили, проведать. Оказалось, все на передовой, а один, что теперь — большой милицейский чин, лежит и умирает. Гепатит, обезвоживание, до бачка с водой добраться не может, а никому до страждущего и дела нет, он уж и без сознания... 
   
  Пошел, пошумел, заплатил, раздобыл-таки врача и медсестру. Откапали земляка, потом три дня я его бульоном из ложечки отпаивал, пот обтирал, спал рядом. Придя в себя, тот благодарить начал, мол, жизнью тебе обязан, никогда не забуду... Не приученный к нежностям, чтобы отстал, ответил: "Заткнись. Сто лет ты мне нужен, долгожданный отпуск на тебя изводить. Я все ждал, когда ты в бреду проговоришься, куда чеки заныкал..." Платили-то нам чеками, все мечтал вернуться и машину на них купить. Черную "Волгу", как в обкоме. Купил-таки, но — строго на свои, кровные..." 
   
  P.S. Полковник милиции Суваналиев Самсалы Ысакович (Самсон) служит сегодня на руководящей должности в таможенном ведомстве. "Большой милицейский чин" Раимбердиев Расулберди — Первый заместитель министра внутренних дел республики. За отличия при исполнении интернационального долга награжден правительственными наградами СССР и Афганистана (примечание автора).

  H₂O 
   
  Вскоре после окончания Великой Отечественной, народный комиссар внутренних дел маршал Лаврентий Берия подписал приказ, призванный укрепить кадры могущественного ведомства. Командные должности отныне доверялись только лицам с законченным средним образованием. 
   
  ... Первого сентября во Фрунзе открылись вечерние курсы комсостава. Шестая школа на бульваре Дзержинского раскрасилась звездами, золотом погон, парадной формой. Многие прибыли в шашках, боевых орденах. За знаниями собрался цвет сыска, молодые и старики. Недавние герои-фронтовики. Защитившие тыл в суровое военное лихолетье. Гонявшие басмаческие банды в двадцатых. Ходившие в штыки в Гражданскую. 
   
  Войдя в класс, учительница — выпускница сконфузилась и оробела. Хотела убежать, но тут почтенный аксакал сказал: "Не бойся, дочка. Фашиста одолели, ну а с такой красавицей и науку постигнем... Давай, учи!" 
   
  Открылся журнал, началась перекличка. "Азимбеков" "Я! Старший сержант милиции Таштан Азимбеков, участковый-уполномоченный Кагановичского РОНКВД, в органах семь лет, имею правительственную награду — медаль "За отвагу"! Все это — на одном дыхании, по-военному. Училка опять оторопела ... 
   
  И так — каждый. Пока знакомились, пол урока прошло. А еще ведь и материал объяснять надо! "Ну а я — Мария, приехала по распределению из Ленинграда, буду у вас классным руководителем и химию преподавать. Это — мой первый в жизни урок. Можно у вас спросить? Почему все именно в восьмой класс записались? Сейчас проверю знания, может, кого-то сразу в девятый или в десятый переведем, кому-то, так нам директор сказал, можно и досрочно экзамены сдать, аттестат выдать. Согласны?!" 
   
  Ответом было молчание. Это потом уже поняла Мария, что, претендуя на обязательную семилетку, ученики её в восьмом собрались, выше как бы и неудобно... "Кто напишет формулу воды?" Тишина... "Ну, воды, это ж просто!" — класс помалкивал. Вконец растерявшись, химичка готова была расплакаться. Заметив слезы, с задней парты поднялся офицер средних лет. Скрепя портупеей, цепляясь ножнами, под всеобщее одобрение прошагал к доске. Заскрипел мелок... 
   
  "Ученики мои внимательно следили, что происходит у доски, на лицах — заинтересованная поддержка. Я ж сидела спиной. Поняв, что ответ готов, обернулась. Белым по черному, ломким почерком, на доске большими буквами было выведено "БАДА". Класс согласно кивал ...

  Бишкек, 2006 г.

  "Слепой" голкипер ... 

  С Ахматжаном Салимбаевым – остроумным, обаятельным человеком, в прошлом отличным спортсменом и музыкантом, – мы познакомились в бане. Оказался хорошим рассказчиком. Запомнил две его истории.
   
  В семидесятых, воодушевленное успехами нашей вышедшей в высшую лигу "Алги", городское руководство подняло футбол на щит. Любое мало-мальски заметное промпредприятие, государственная контора имели свои команды. А уж гиганты вроде "Тяжэлектромаша", заводов Ленина и Фрунзе выставляли на первенства хорошо тренированные и экипированные коллективы, способные поспорить с некоторыми республиканскими клубами. В одной такой команде играл и я. 
   
  В семьдесят пятом на городской чемпионат вышла даже сборная республиканских обществ слепых и глухих. Ну, первых представлял ... вратарь. Прекрасный, с великолепной реакцией, прыгун. Слабовидящий, и потому в порядке исключения встал он в ворота в очках с толстенными линзами. Футболистов, не слышащих свистка, опекали судьи с разноцветными флажками. Особо увлеченных рефери останавливали ударами древка чуть пониже спины... 
   
  Это был тот еще матч! Даром что слепо-глухо-немой, противник то и дело теснил нас по всему полю. И технике их можно было позавидовать, и задору, и "физике". А уж коллективизм! Никто не играл "на себя", отточенные пасы с края на край, "глухая" защита, слаженные атаки. И все это — в полной тишине, лишь полуслепой вратарь вопил в своих воротах и отчаянно жестикулировал... 
   
  Нам, фаворитам, грозил проигрыш. На последних минутах надо было свести матч хотя бы к ничьей. И тут... 
   
  Бесстрашно бросившись под ноги, отражая очередную жестокую атаку, голкипер ... потерял очки. И, пытаясь найти, беспомощно топчась с мячом под мышкой, пересек роковую черту, войдя в собственные ворота... 
   
  Судья поднял флажок, засчитав гол. Ничья!

  Бишкек, 2006 г.

  В Москву! 
   
  Многодетная семья наша жила прямо у Дворца пионеров, и так уж вышло, что все мы, четверо братьев, прошли чрез его кружки. Кто на трубе играл, кто вокалом занимался, кто — балетом. Так и стали мои единокровные кто — профессиональным музыкантом, кто — певцом, а младший — известным в Союзе балетмейстером, главным хореографом Пермского оперного, одного из законодателей балетных мод. 
   
  Я ж как, себя помню, Москвой грезил. Во сне всё по Кремлю гулял, из Царь-пушки целился, в Колокол набат бил, по Красной площади, у Мавзолея с дедушкой Лениным, маршировал. Всю стенку над кроватью картинками цветными с видами московскими позаклеил. Соседа, что раз в Москве побывал, совсем расспросами доконал... 
   
  К духовикам меня старший брат привел. Сначала в литавры бил, потом, углядев слух, трамбон доверили. В 1959-м оркестр наш заметили, на слет всесоюзный отправили. В Москву, столицу нашей Родины!!! Мечта сбылась! 
   
  Поезд, наконец, тронулся. А как стемнело, мальчишки постарше "Шампанское" распечатали. Шутка ль, дескать, в Москву едем. Отметить надо. Мне тогда только-только 12 справили. Отец-узбек семью держал в строгости, спиртного я до того и не нюхал. А тут, — в Москву ж едем, — пол стакана! 
   
  ...Очнулся под утро на полу плацкарты. С полки верхней свалился. Затылок в крови — всех наших перепугал. Врач, что в поездке сопровождал, вставать запретил строго-настрого. Кружилась голова... 
   
  В Москве у перрона ждали санитары. На носилки меня, и в госпиталь. Сотрясение мозга! Десять дней, что наши аплодисменты срывали да Москвой любовались, я в палате больничной провёл. Хорошо еще, проведывали да гостинцы носили. Белокаменную только и видел, что из окна машины, когда меня на обратный поезд везли... 
   
  С оркестром с тех пор завязал, как отрезало.

Бишкек, июнь 2006 г.

  "Мадера" 1944-го
   
  ...Наступали в Крыму. Настрадавшись под немцем, местные встречали радостно, швыряли цветы, подносили самогон. На затертых подворотничками солдатских шеях висли женщины, целовали взасос... 
   
  ...К остановившемуся у колодца полувзводу подошел дедок, типичный крымчак. В развесистых седых усах, на голове — соломенная шляпа размером с гнездо аиста. "Сынки, выпить хотите?" 
   
  Бойцы неуверенно закивали. "Идь за мной!", — скомандовал дед. Ну, думаем, к ближайшей хате зовет. Ан нет — повел в гору: "Да не боись, пехота! Смотри, как немца погнали! Уж угощу на славу!" А сам все в высь забирает, да скоренько так... 
   
  Воины уж озираются, затворами лязгают — кто старика чудного этого знает, вдруг диверсант какой!? Тот, будто прочитав мысли, вдруг остановился: "Всё, пришли. Давай-ка, камешек подвинем, а ну, навались!" И бодренько так, упершись в многотонную громаду скалы, поддел её плечиком ... 
   
  "Спятил!" — решили солдаты. Но трое первых, по инерции, все ж приложились. Камень оказался с секретом — поддался! Медленно, со скрипом, в сторону отошел. И приоткрыл пещеру широкую. Сразу за лазом — дубовая бочка. Гигантская — во всю ширь и длину. "Вот, сынки, "Мадера" это, дореволюционная еще. Её от нас самому Гришке Распутину возили — уважал, паскуда! После революции законсервировали, лишь к кремлевскому столу поставляли. Немцы все клад этот винный искали, допытывались. Не нашли! Пейте, спасители! Здесь всем хватит..." 
   
  Огромные бочковые затычки не поддались ни штыку, ни прикладу. Тут грянул выстрел. Из дуба вытекла струйка, а эхо долго-долго гоняло по гроту запах пороха. Палили вновь и вновь — никто не хотел ждать! К мадере припадали иссохшими губами, вином наполняли фляжки и каски, марочная жидкость фонтанчиком билась о скалы, ручьем текла по каменному полу. В гору ж поднимались все новые и новые ратники, и сотни тоненьких струек в конце концов превратились в винный поток...Понадобились часы, чтоб комендантская рота навела порядок. 
   
  Наступление "захлебнулось" ...

  Бишкек, июль 2006 г.

  Чума 
   
  ... Стучали настойчиво, громко. Если дежурный, почему без телефона?! 
   
  К дверному глазку нагло прилип Друг. Есть, знаете, такие, что могут не давать о себе знать по три года, а потом — как снег на голову. 
   
  Стучали в Таласе, городке в пятистах километрах от столицы, куда автора этих строк недавно направили "на укрепление". Друг же работал во Фрунзе, врачом. Вроде бы санитарным. Чего ему здесь среди ночи?! 
   
  Открыл, впустил. Как будто расстались вчера: "А, привет, старик. Неплохо устроился, поздравляю. Едем в горы, сурков-барсуков на чуму проверять. Да УАЗик сломался, так что до утра у тебя..." За ним еще трое топчутся. Ну, те хотя бы извинились... 
   
  За рюмкой чая, сообщая новости, приятель, между прочим, изрек, что служит на противочумной станции, а местность окрест — ну просто плацдарм для всякого рода эпидемий. В верховья Беш-Таша, на базу, попасть должны были еще с вечера. Да в аиле у родичей задержались. 
   
  Не бросишь — утром я еще и с ремонтом помог. В ответ дружище, сориентировав, где стоит экспедиция, позвал в гости. "Уж лучше вы к нам!" — подумалось тогда. 
   
  Но через пару недель вдруг вспомнил о приглашении. Привлекала перспектива провести уикенд на природе, в интеллигентной столичной компании. И, встав с зарей, раненько был на месте. Но лагерь уже трудился. "В экспедиции мы всегда так, потом отсыпаемся". Народ, некоторые в масках, сновал между палаток. Тут и там вялились какие-то шкуры. Сели завтракать. 
   
  Как водится, приехал я не с пустыми руками. Но пить "Русскую" мужики наотрез отказались. "Обижаешь, старик" — проворчал друган и, слегка плеснув водички, развел хорошую порцию спирта. Дальше, под закуску хорошую и беседу приятную, глушили не разведенный, запивая прямо из родника. Воскресенье удалось! 
   
  ... Стучали настойчиво, громко. В дверях — Друг: "Старик, проснись. Карантин! Сурок, что самым вкусным был, разносчиком оказался. Я как анализы получил, так сразу к тебе. Из дому — ни шагу. Инкубационный период у нас..." Вижу — не шутит. Плакать или смеяться?! 
   
  "Так ты, сука, меня сурком кормил! Застрелю!" "А что, вкусно же было!" Что тут делать, сели "лечиться"... Позже позвонил своим, больным представился. "Простуда что ль, шеф?" "Чума!" "А, ну ладно, лечитесь..." В эпидемиологии сыщики явно не разбирались... 
   
  ... Пронесло. Спас, думаю, спирт. Беда сплотила — с другом с тех пор виделись чаще. Пока тот, авантюрист по натуре, не подался на Камчатку, врачом во флот. Сейчас, говорят, где-то в Англии. Может, прочтет, отзовется?

  Бараний апокалипсис
   
  Советская Киргизия, кроме прочего, славилась животноводством. Одних только овец в лучшие годы здесь выпасалось 13 000 000 — по три на душу населения! По аналогии с "белым золотом" — хлопком, их называли "золотом блеющим". 
   
  С началом сезона отгонных пастбищ милиция теряла сон. "За каждую баранью своей головой ответите!" — пугали ретивые чиновники. Забросив профилактику и раскрытие преступлений, стражи порядка в прямом смысле выстраивались вдоль трасс, стерегли поголовье. Чтоб не подавили барашков, да не покрали. И так — весь май — июнь. А с конца сентября по ноябрь включительно стада спускались на зимовку. И милицейские бдения возобновлялись. 
   
  ...Отары шли одна за другой, без интервала, сплошной блеющей колонной. И наши, и казахстанские. Ослабленных, не взирая на расходы, на машинах везли. Больных, чтоб падеж сократить, даже на вертолетах к разнотравью доставляли. А уж там, на раздолье, овечки поправлялись, тучнели. 
   
  Пока не жарко, стада гнали днем, с наступлением темноты животные отдыхали. Но с поднятием столбика термометра график менялся: днем, чтоб не терять в весе, овцы отлеживались в тени да лениво паслись, ночью ж трогались в путь. Бдеть приходилось круглосуточно. 
   
  Талас, где я в ту пору начальствовал, даром что областной центр, стоял на главной "овечьей трассе" — никак не минуешь. Больше всего боялись лихачей. Чтоб не натворили беды, милиционеры "пасли" буквально каждый перекресток. Личного состава хронически не хватало — надо было еще и общественный порядок обеспечивать, и криминал под контролем держать. 
   
  ... За полночь поднял дежурный. "Товарищ начальник, ЧП! Овец подавили!". Примчался. Насколько хватало фар, всё было в крови, обрывках шерсти, клочьях мяса. Скотина орет, чабаны — в ступоре, сзади тысячи четвероногих напирают... 
   
  Отару протаранил пьяный бульдозерист. Ехал без света, "вдруг — качка, как на волнах". Так, не слыша криков и блеяния, раскачиваясь, "Беларусь" прошла шестьдесят два метра, раздавив и порезав 129 овец. От городской черты, где на посту стоял наш милицейский арьергард, их отделяло 400 метров. 
   
  Наутро срочно собранное бюро Таласского обкома Компартии Киргизии освободило от занимаемой должности районного коллегу — начальника милиции. "За невыполнение стратегических партийных решений"— гласило постановление. Это был приговор. Вскоре беднягу отправили на пенсию. 
   
  Виновник — бульдозерист впоследствии надолго сел в тюрьму.

  Бишкек, 2006 г.

  "Джинсовая" милиция
   
  К середине восьмидесятых дефицит, давно душивший одну шестую часть суши, достиг апогея. Население СССР умирало, так и не дождавшись очереди на квартиру, редкие счастливчики, после десятилетних мытарств, могли купить мебельный гарнитур, ковер, холодильник. В драку разбирались продукты питания, мыло, по талонам выдавались даже зубная паста и стиральные порошки... 
   
  Талас, где я тогда служил, исключением не был. Более того, на реконструкцию здесь отчего-то одновременно закрыли хлебо и мясокомбинаты, молоко и пивзавод. И если в большие столичные магазины хоть изредка завозили импорт, то на периферии об этом нельзя было и мечтать. На промпредприятиях, в многочисленных чиновничьих конторках областного центра по списку еще давали мясо, консервы или китайские полотенца. О том же, что милиционеры — тоже часть общества, градоначальство забыло напрочь... 
   
  Зато на совещаниях нас клеймили позором. "Только и знаете, что по складам лазить, да у трудящихся пайку отнимать!" — шумели многочисленные партбоссы. О своих-то спецраспределителях они помалкивали! Наше же звездоносное начальство при таких разносах лишь втягивало голову в плечи и шумно сопело... 
   
  Был я руководителем горячим, молодым — в 24 года уже возглавлял милицию областного центра. Нападки такие воспринимал болезненно. Как-то на очередном собрании секретарь обкома партии вновь принялся "наезжать": "Мчишь по трассе, а кругом стражи порядка машины останавливают, во всех встречных авто восседают! А еще, жалоб таких полно, через черный ход продукты из магазинов выносят. Хоть бы формы стеснялись!" — пафосно закончил "партайгеноссе"... 
   
  Тут я не выдержал. Невзирая на гримасы начальника УВД, влез на трибуну с пламенной речью. О том, что только в моем отделе из 120 сотрудников восемьдесят живут в селах окрест. Транспорт ж общественный ходит редко, и, пользуясь милицейскими правами, тормозят они попутки чтобы до службы добраться. И о том, что в гарнизоне, вместе с пожарными, нас почти триста человек, о чьем снабжении власти забыли навсегда. А у нас, дескать, тоже семьи есть. Ну и так далее. И зал вдруг зааплодировал! 
   
  Начальство чуть инфаркт не хватил. Секретарь же смотрел скорее удивленно, чем хмуро. К нам его перебросили прямо из Афганистана, с политсоветников. Может, чванства партийного еще не набрался, а может, просто мужиком неплохим был. "Заезжайте ко мне, обсудим", — сказал только. 
   
  Надо ль говорить, что после обеда я уже был в приемной. "А что ж раньше ни обратились? Короче, в облторг ларьки такие сборные привезли, чтоб в селах монтировать. Попрошу один такой у них. Своими силами собрать сможете?" 
   
  И вскоре во дворе горотдела, что недавно своими силами отремонтировали и даже клумбу большую разбили, возле Ленинской комнаты, где, за неимением в городе музея, мы частенько выставки художников местных устраивали и школьников приглашали, уже стоял небольшой уютный магазинчик. С миловидной продавщицей и холодильной камерой — как положено! Мало помалу, стал и к нам дефицит поступать... 
   
  Как-то пришли джинсы. Сейчас даже и представить трудно, что это по тем временам значило. Скажу только, что тогдашнего обладателя джинсового костюма сравнить можно разве что с теперешним хозяином шестисотого "Мерса". Анекдот даже такой ходил: приходит к зубнику подпольный милионер. Из тех, что всю жизнь за стойкой бара стоял, спиртное не доливал. "Доктор, поставь мне такой зуб, чтоб о моем богатстве все знали". "Золотой?" "Не..." "Бриллиантовый?" "Не то. Джинсовый можешь?!" 
   
  И выделили-то всего семь штук. Горторг при этом свой интерес имел — о чем позже. Как чувствовал, запретил я штаны офицерам брать. Бытовая комиссия распределила их только рядовым, строго по списку. Вот радости-то было, ребята в индийском "Милтонсе" по всему городу щеголяли! 
   
  Вдруг — вызов на ковер, к Самому! Приезжаю — в приемной уже начальство мое мнется. Смотрит недобро. Словом перемолвиться не успели — в кабинет позвали. "Что, у милиции форма новая? Джинсовая? Отвечать! Я для слета чабанов пятьдесят пар выбил, так вы половину забрали!!! Гнать, гнать из партийных рядов нещадно! Партбилет — на стол!" А я еще и членом партии не был... 
   
  Ой, что тут началось! Крик, шум, начальственный обморок. Пытаюсь объяснить, что выдали нам всего-то 7 пар, и что распределили их только патрульным да постовым — чем они чабанов тех хуже?! 
   
  Служебное расследование назначили. Оказалось, торгаши действительно двадцать пять джинсов по тройной цене перепродали, разницу в карман положили. А начальству сказали, что ОБХСС все забрал. За спекуляцию все руководство торга к ответственности привлекли. 
   
  ... По настоящему снабжалась тогда только многомиллионная Москва. В 1984 -ом мы, несколько офицеров из Кыргызстана, В Академию МВД СССР поступили. Экзамены, стресс... Ну, а закончилось все, прежде чем лететь домой дела сдавать, зашли, как водится, в супермаркет за подарками. От изобилия того обморок у одного из наших случился. Поверить не мог, что такое бывает...

  Бишкек, 2006 г.

  Вежливый
   
  1985-й... В Академии МВД СССР — изучение приказа N 235 "О вежливом, внимательном отношении к гражданам". Документ, проверенный временем, ясный, лаконичный, толковый. И что тут обсуждать?! Ан нет — выступают штатные ораторы, все больше "ботаники", не профессионалы то есть. Однокашник Володя Таскаев, с сыщицким апломбом сострил: "Во чешут! В милиции — без году неделя, но все знают. Хорошо замполиту. Рот закрыл — рабочее место убрано!" 
   
  Второй час занятий. Обсудили, казалось, каждый абзац, каждую запятую. Народ устал, преподаватель нервничал. Можно б и закругляться, но занятие "идеологическое" — не свернуть, "ни-з-зя"... 
   
  Глядь — руку тянет коллега из Казахстана. Всеобщий любимец — хороший спортсмен, семьянин, весельчак и балагур. Жизнь в Москве дорогая — чтоб и учиться, и кормить семью, без оглядки на майорские звезды, Галим мел двор, убирал снег в детском саду неподалеку. Там же, в служебной комнатке, квартировалось все его многочисленное семейство. Оценив ситуацию, офицер решил разрядить обстановку. 
   
  "Это сейчас я без пяти минут подполковник и начальник милиции, — неторопливо начал Галим, — а начинал пятнадцать лет тому в ГАИ, в дорожно-патрульной службе. Обслуживал двести километров республиканской трассы. Степь там такая ровная, что с одной стороны родной Актюбе, с другой — Москву видно. Зимой как завьюжит — мало не покажется! 
   
  Машины, особенно в стужу, редкость. Проверяли, как правило, все. И ни разу не бывало, чтоб, как в столицах, я жезлом махнул, и жду, пока подойдет водитель. Нет, навстречу иду, а если замешкался тот, иль еще что — сам голову в окно просуну, представлюсь по всем правилам: "Здрас-сте. Младший сержант Даулеталин. Семья — девять человек, оклад — 95 рублей. Ваши документы!" Так вот на хлеб и зарабатывал. И за все годы — ни одной жалобы! Главное — вежливость и внимательность..." 
   
  Пауза. За ней — дружный хохот аудитории...

  Бишкек, 2006 г.

  "Тоталитарная" психиатрия
   
  ... В 1984-ом вместе с еще несколькими счастливчиками — кыргызстанцами стал слушателем Академии МВД СССР в Москве. Поступал в должности начальника Таласского ГОВД, на курсе был самым молодым. 
   
  С первых же дней начались поборы — на покупку наглядных пособий, ватмана, пишущей машинки... Такой подход вызывал аллергию еще с курсантских времен, когда из нашей скудной зарплаты то и дело удерживали 3-5 рублей на вилки-ложки, занавеси, белье. Младшие курсы тогда вышли с жалобой. Была разборка, кого-то сняли с должности, пахло даже судом... 
   
  С трудностями в снабжении органов внутренних дел впрямую столкнулся на практике. В милиции катастрофически не хватало транспорта, бензина, канцтоваров, оргтехники. Сложилась даже некая модель начальника-снабженца: особо ценились не организаторы раскрытия преступлений, а руководители, умевшие пробивать, выбивать, добывать... 
   
  Возглавив городскую милицию, от поборов решительно отказался. Стучал в инстанции, доказывал, добивался, просил. Заново отремонтировал доставшееся в наследство от столетней давности кантональной тюрьмы здание горотдела милиции, заасфальтировал двор, открыл магазинчик, что по тем временам было ой как непросто. Считал это долгом руководителя. И потому сдавать деньги в Москве категорически отказался. 
   
  ... На курсовом собрании прислушался — полощут мое имя. Парторг из "ботаников", как называли пришедших в органы и сразу же ставших начальниками партийных боссов, кричал, что таких как я, мол, нельзя близко к милиции подпускать. Слова не дают, говорю с места. И призываю многочисленных начальников курсов, факультетов, всяких там замполитов, что наукой не занимаются и лекций не читают, прямым делом заняться — учебный процесс обеспечивать, а не только пришедших на занятия офицеров пересчитывать. "А кстати, зачем новую приобретать? Где печатная машинка, что предыдущий курс покупал? Неужели в комиссионку снесли?!" — закончил я под смех зала.... 
   
  Да лучше б сдать этот злосчастный червонец! Попав под начальственный "колпак", из патрулей и нарядов не вылезал, поощрений не знал. Но главное ждало впереди. 
   
  Готовился московский международный фестиваль молодежи и студентов — грандиозное шоу, по красоте и массовости уступающее разве что Олимпийским играм. Академия собирала сводную группу для охраны порядка. Хотелось все своими глазами увидеть! Да и опыт, накопленный на Олимпиаде-80, где отряд МВД Кыргызстана, участником которого был и я, удостоился всяческих наград, выхода требовал. 
   
  Как все, прошел медосмотр, тестирование психиатра. Некоторые эскулапьи вопросы показались чересчур необычными, но такова уж, подумалось, специфика его профессии. И вдруг — вердикт: "НЕ ГОДЕН"! 
   
  Начальник медслужбы, к кому обратился за разъяснениями, сообщил, что физическое здоровье в порядке. А вот душевное — под сомнением. Представляете! Пошел к самому лекарю. Тот долго что-то мямлил, потом и говорит: "Ваш курсовой сказал, что мыслите вы категориями не коллективистскими. В заключении своем я это и отметил..." 
   
  Как холодком из спецпсихушки потянуло! Были тогда такие, куда инакомыслящих прятали. Распространенный диагноз — паранойя и прогрессирующая шизофрения. А главным аргументом в его подтверждение — индивидуализм диссидентов, их отказ "шагать в ногу", поступать "как все". Остальное доделывали лекарства — специфическое, разрушающее психику "лечение" через некоторое время превращало пациента психбольницы в безвольный "овощ". 
   
  Случись со мной такое тремя годами раньше, в андроповские времена, никто б ничего и выяснять не стал. В лучшем случае списали б, и все. Мне ж повезло, в стране набирала силу горбачевская перестройка. Доказал-таки, что не шизик. Правда, для этого пришлось на комиссии медицинского управления побывать, пред бригадой врачей ответствовать. 
   
  Но фестиваль того стоил.

  Бишкек, 2006 г.

Скачать полный текст книги «Детектив без названия» в формате MS Word

© Зеличенко А.Л., 2006. Все права защищены
    Произведения публикуются с разрешения автора