Заправься!

Новый рассказ известного бишкекского писателя-юмориста Н.Шульгина не оставит равнодушным читателя. Первая публикация

Я дежурю. Сегодня – моя очередь. «Дежурить» – это лежать на столетней кровати, где из-за растянутых пружин зад достает до пола, и смотреть в потолок.

Потолок не крашен сто лет и на нем резвится жизнь. Среди паутины и плесени снуют какие-то мелкие твари и весело играют в догонялки. Догонялки – страшная игра: проигравшего съедают.

— Сколько раз предлагал, — кричу я через большую комнату, — давай квартиру отремонтирую. Потолок с полом одинакового цвета.

— И так хорошо. Что я, как дура, перед смертью буду шею мыть…

Бабка умирает молча и деловито. Лекарств не пьёт и докторов к себе не допускает.

— Может, давай съездим в больничку, а то соседи скажут: мы тебя не лечим.

— Вот ещё! Регистратуру смешить – бабка в восемьдесят лет пришла жизнь продлевать!

— За границей все старые лечатся… И вылечиваются… И путешествуют…

— Так они дураки там все!..

— Может, вот сейчас лежит где-нибудь у медсестры на подоконнике лекарство. Ты бы его «ам», и вся б горя…

— Ты что? Смерти моей хочешь? Ты, что ли, не знаешь, что у меня на все лекарства аллергия? Мне можно только одну таблетку, а со второй – сразу каюк. Я же военная медсестра…

— Военные – ненастоящие.

— Как это – ненастоящие?!

— Просто туда здоровых берут, чтобы раненых таскали по пашне, а ума никакого не надо...

— Здрасьте! Я за свою жизнь столько уколов поперенаделала, сейчас глаза закрою – перед глазами солдатские жопы…

— Это не от уколов.

— А от чего?

— Мужика тебе надо.

— Ну, не дурак? Мне – восемьдесят лет!.. Я умираю лежу… Постыдился бы…

— Рано тебе умирать, если солдаты снятся.

Здоровенная муха делает круг по комнате, пролетает через коридор, где стоит нарядный гроб, и бьётся головой о немытое стекло. За стеклом – жизнь: солнце и кучи всякого дерьма, которым можно полакомиться.

— Бабка, можно я муху выпущу?

— Зачем? Пусть живёт. Когда вы уходите – мне с ней не так скучно.

— Ну, она пожрёт чего-нибудь на помойке и снова прилетит.

— Не прилетит. Ты ей устрой на подоконнике маленькую помойку и всё… Она хорошая. Когда она мне на лоб сядет, значит — я умерла. Ты у меня на лбу её не убивай. Так отпусти…

— Нужна она мне…

— Да, совсем забыла. Когда умру, зеркала закрой простынями.

— Зачем?

— Так положено…

— Кем положено?

— Мной…

— Не понял…

— Мной простыни положены в шкаф. На них написано «В/Ч 165063»…

Я вспомнил военную службу. В армии порядок. В армии на зеркалах написано: «Заправься!». Вот бы ночью на работе написать губной помадой на всех зеркалах, в туалетах – «Заправься»!..

На меня не подумают. Чего бы это простой преподаватель, даже не кандидат наук, писал «заправься» на зеркалах? На студентов подумают, которые от военки «косят». Так им и надо – предателям Отчизны…

— Зубов жалко.

— Чего?

— Зубов, говорю, жалко. Ты, что, глухой?

— Почему – жалко?

— У тебя, дурака, в сорок через раз коронки, а у меня в восемьдесят все до одного свои… И ни разу не чистила…

— Может, поэтому и сохранились?

— Наверняка поэтому. Надо просто брать палец и массировать дёсны.

— А палец где брать?

— В жопе!

— У солдат?..

— Скажу твоей сестре, чтобы ты больше не приходил. Издеватель.

— Вот тогда она у тебя всё побелит, помоет, убьёт муху и вызовет участкового врача. А врач назначит анализы.

— Не пущу!

— Кто тебя спросит, если ты лежачая больная…

— Ладно, сиди, зараза.

— Я лежу…

— Ну, лежи… Только сходи шланг в огороде передвинь на грушу.

— Я уже передвигал.

— Ты передвигал на вишню.

— Да, что я – совсем дурак?

— Да.

— Спорим об овечий кожух, что шланг – под грушей?

— Об какой кожух?

— Помнишь, когда дед помер, ты соседям его тряпки раздавала, а я кожух просил?.. Так ты мне не дала…

— Вспомнил. Это когда было?

— Десять лет назад.

— Да на кой он тебе, этот кожух?

— А тебе на кой?

— Я на нем сплю.

— Вот!.. А я бы носил. На память о Григории Ивановиче.

— Да нечто сейчас такие носят?

— Ладно. Замяли…

— Господи Иисусе! Вот «кусок» жадный. Кожух вспомнил…

Я молчал и обидчиво листал тусклую книжку «Юный садовод». Других книг в доме не было.

Бабка пять минут делала вид, что спит, но скоро ей это надоело. У неё был рак. Всё постоянно болело, и надо было отвлекаться…

— Согласна на кожух. Спорим.

— Хорошо. Я пошел.

— Стой. Ты меня обманешь…

— Как ты даже подумать можешь такое? Я – с высшим образованием…

— Ну, хорошо. Если ты выиграешь, тебе – кожух… А если я выиграю?

— Не знаю. Сама проси.

— Мне не надо ничего…

— Хочешь, если ты выиграешь, я тебе ещё муху принесу?…

— Нет! Если я выиграю, поклянёшься, что анализы не буду сдавать?

— Вот те крест!

— Всё. Иди….

Шланг лежал под вишней.

«Как догадалась, где шланг лежит, ведьма? — подумал я. — Навру, что под грушей, и заберу кожух. Откуда она узнает, если лежачая?»

Я подтащил шланг к груше. Шланг, такой же старый, как сама бабка, переломился пополам и до груши доставать перестал.

— Точно – ведьма старая!

Я походил немного по густой траве, пахнущей испанскими лимонами, которой зарос сад, нашёл старую пластмассовую лейку, оторвал от неё носик и соединил шланг…

— Всё. Вставай с кожуха. Шланг под грушей.

— Это ты сейчас переложил.

— Ничего неподобного!

— Почему тогда так долго был?

— Муху тебе ловил.

— Поймал?

— Нет, верткие, заразы…

— Ты смотри — мне самца не надо, мне надо самку. А то потомства не будет… Я люблю животных в доме…

— Ты зубы не заговаривай… Давай, вставай – гони кожух.

— Как я тебе встану? Я же лежачая.

— Тогда упрись, я из-под тебя вытяну…

Кожух постарел. Бабка была права. Не стоил он таких страданий.

— Ладно, старая. Бери кожух назад. Я пошутил.

— Как я тебе его на место положу? Я же лежачая.

— Не шевелись, я подоткну…

— Облез совсем кожух… Знаешь, почему тогда не отдала?

— Ясное дело, знаю. Из жлобства…

— От него Гришей моим пахнет. Даже по сей день...

Я понюхал кожух. Кожух вонял, как положено вонять кожуху, ведущему неравную борьбу с молью и человеческими испарениями. Стоило о нем десять лет жалеть, жизнь себе портить?.. Все мечтал: прихожу я зимой на танцы в кожухе нараспашку – все девки мои... А тут… Тьфу!..

— Точно, дедом пахнет. Прям, как живой. Надо только самогоном спрыснуть.

— Внучок, сходи в сад, там где-то в траве лейка пластмассовая… красненькая такая… набери теплой воды, полей мне над тазиком.

— Может, из ковшика?

— Нет, я из лейки люблю. Давай, не ленись. Я помру – она твоя будет. Ты – мой любимый внук по наследству.

— А, ну раз так...

Я пошел в траву и принёс «наследство» с оторванным носиком.

— Бомжи, суки, оторвали, — сказала бабушка, — они у меня воруют алюминий, медь и латунь.

— Откуда у тебя алюминий, медь и латунь?

— Я собирала, чтобы тебе было наследство…

— С меня хватит лейки.

— Это уже не лейка. Выбрось к соседям через забор.

— А им зачем?

— А нам?

— Действительно…

Над дверью громко зазвенел тревожный звонок с надписью «В/Ч 165063»…

— Не открывай!

— Почему, может, наши?

— Подкрадись к глазку… Кто?

— Баба какая-то рыжая.

— Причёска гулькой?

— Гулькой.

— Одна?

— Нет, ещё две… Тоже с гульками…

— Ну, их, стерв... Не открывай…

— Почему?

— Голосить начнут, библию читать…. Слетаются, как вороны на падаль…

— Давай, тогда я тебе библию почитаю.

— Зачем?

— Как зачем. Когда умрешь, попадешь в Небесное Царство. Будешь сидеть одесную Бога и есть тульские пряники...

— И запивать молоком из молочных рек? Ну, ты и дурак. Да у меня грехов, как в кожухе моли.

— Бабушка, у меня высшее образование. Я где-то читал, что даже если с последним вздохом примешь жертву Иисуса на кресте – будешь жить вечно.

— Не ври. Читал он. Это тебе эта с гулькой сейчас сказала.

— Нет, она сказала про псалом номер девяносто.

— Мне до девяноста не дожить…

Помолчали. Бабка вздохнула несколько раз и перевернулась на бок. Ей нужен отдых, потому что интеллектуальный разговор со мной отнимает много сил. Пять минут прошло в тишине.

— Болит? — спросил я.

— Болит.

— Надо наркотиков купить и вколоть.

— Не смей! У меня аллергия. Смерти моей хочешь, чтоб быстрей наследство делить?

— Ты уже всё поделила. Мне – лейка без носика и латунь.

— И медь, и всякое другое железо.

— Извини, забыл.

Помолчали ещё.

— Рано гроб купили, — сказал я, — сейчас кризис – они дешевеют день ото дня. Если ещё месяц протянешь, рублей двести потеряем. Хотя… Кто его знает, могут и в гору попереть. Кризис непредсказуем.

— Что?

— Ты спишь, что ли?

— Задремала чуть-чуть… Даже сон приснился. Будто бы идем мы купаться. Я с Гришей и сестра моя – Варька.

— Это которая?

— Ты не знаешь. Мы вместе в медучилище учились… Она, правда, двоюродная. Её схоронили – ты ещё не родился.

— А… А я думаю, что за Варька такая?.

— Так вот, они залезли в воду, и плывут… Я им кричу: «Меня подождите, не уплывайте далеко»… А они плывут и плывут…

— Уплыли?

— Не досмотрела. Ты разбудил.

— Это вещий сон.

— Ясное дело – не простой.

— Я думаю – грешил твой Григорий с Варькой по молодости, вот и сон такой…

— Дурак. Она страшная была и прихрамывала…

— Ну, это не скажи. В чужом огороде и кислая вишня слаще.

— Да ты чего несешь, байстрюк?

— А чего? Ты считаешь, сон к деньгам?

— Господи, один внук, — и тот дурак. Лучше бы никакого не давал.

— Это значит я, с высшим образованием, преподающий в институте студентам умные науки – дурак. А ты, медсестра, из книжки пятьдесят шестого года «Уход за параличными больными» — светило науки.

— Чего ты там преподаёшь? Слепой ведёт слепых к обрыву. Привет, девчата! Последний глаз вилкой проткнул, как к вам торопился!

— Сама поняла, чего наговорила?

— У меня не голова болит. А тело. Я всё понимаю… А сон к тому, что рано мне помирать… Не зовут они меня «плавать»…

— Вот и я говорю. К чему гроб купили? В коридоре не пройти, не проехать. Одной мухе радость – есть где «посидеть» со вкусом.

— Так, она что, сука, на гроб гадит?

— Она не знает, что это гроб. Она в медучилище не училась. «Сукой» ругаться не умеет…

— Помолчи. Я поняла. Ты просто не дал мне сон досмотреть. Они, должно быть, во второй половине сна всё ж-таки меня позвали...

— Так, делов куча, засыпай и досмотри.

— Так ты ж не даёшь, балаболка… Разбудил на самом интересном месте…

— Ладно. Не бушуй, а то совсем проснёшься. Попробуй заснуть – досмотреть, да и я подремлю. Всё…Чок-чок – зубы на крючок. Кто его… Забыл… Короче, спим…

— Забыл. Не башка, а решето…

Я не стал отвечать на выпад и закрыл глаза. Мне представилась наша речка «Южок» и плывущие дед с Варькой. Дед был старый и в кожухе, а Варька – молодая и плыла на спине. Я думаю, — специально для того, чтобы показать деду свои приличные титьки, которые она старательно выпячивала из воды. Во время плавания невозможно было определить – хромала она или нет. Дед пытался угнаться за ней кролем, но не мог из-за того, что ему мешал кожух. Варька смеялась и уплывала от деда все дальше и дальше, к тому берегу, на котором был молокозавод…

— Витька! – кричала она.— Витька, посмотри-ко под меня, я не описалась?..

— Витька!!!...

— Что?

Я проснулся так же быстро, как и уснул.

— Уже полчаса храпишь, как боров. Посмотри, я не описалась?

— Чего там смотреть, там – памперс. Писайся на здоровье.

— А… А я и забыла… А ты здоров спать. Храпел, как трактор… Полчаса покою не давал… Это у тебя что-то с носом… А я так и не уснула…

— А я видел во сне и деда твоего, и Варьку… Она к молокозаводу плыла… Титястая такая…

— Всё понятно… Это я была… Значит, мне пора…

— Почему – ты?

— Потому что я – сисястая, а не Варька… Варька была так… Доска – два соска…

— Ну, как хочешь, а то я хотел гроб «загнать» и устроить День Рождения…

— Какого Рождения?

— Твоего. Какого ещё?

— Дак у меня в июле!

— А сейчас что?

— Сейчас – июнь... Что за дурак?… Даже не знает какой месяц…

Бабка немного помолчала…

— Да и кому гроб загонишь, он наполовину использованный…

— Как понять – наполовину?

— Ну, умереть я ещё не умерла?

— Пошевели пальцами.

— Зачем?

— Для проверки…

— Скотина!.. Так вот. Помереть я ещё не померла, но напугала всех этим гробом порядочно… Значит – уже послужил…

— Слушай!... Давай его Иванычу загоним. Он же тебя старше.

— Нет, Иванычу – нельзя. Иваныч – дурной.

— Почему – дурной? Вчера курили вместе.

— Как от него клещи не прячут, он всё равно находит, кабель перекусывает и орёт: «Почему телевизор не пашет? Может, там – уже война, а мы в ополчение не записались?!»… Да и длинный он. Не влезет.

— Частями можно…

— Что? Громче говори!..

— Я говорю, если с патологоанатомами «развести», — ору я, — они могут ноги подрезать до колен и всё…

— Не ори на бабушку… А куда потом эти ноги?

— Под мышки ему подоткнуть. Кто там чё заметит…

— Да, ну, тебя. Ерунда какая-то. Да и Варька не согласится. Скажет: «На фиг нам «секенд хренд?» Что мы, на гроб не накопили за 60 лет?»...

— Какая Варька? Она ж на «молокозавод» уплыла… Умерла, то есть…

— Да, пошутила я … Она – Иваныча жена…

— Ну, ты, бабка, даёшь! Кто ж этим шутит?

— Чем?..

— А хотя…

— Что – хотя?

— Да, я так.

— Что – так? Начал – договаривай.

— Ну, короче, у меня такая философия. Смерть не должна быть табу для шуток, потомучто она есть неотъемлемая часть жизни. Так сказать, переход в новое состояние души.

Бабка не отвечала минут пять…

Мне было лень открывать глаза и проверять – жива ли она, и я решил спросить:

— Эй! На лебёдке! Чего не отзываешься?..

Бабкина кровать заскрипела:

— Шо таке – «табу»?

— Запрет.

— Не могут по-русски. Всё какую-нибудь иностранную дрянь добавляют для понтов… Бедные ваши студенты… Значит, получается, ты в загробную жизнь веришь?

— А как же. И в Бога, и в загробную жизнь.

— Ты ж комсорг был.

— И тогда в Бога верил. Только не говорил никому.

— Бздел, что ли?

— Было маленько…

Бабка снова помолчала.

— Я бы на месте Бога вас, таких бздунов, как ты, в Царство Небесное не брала…

— Нельзя не брать.

— Почему?

— Там вам – смелым, без нас – малодушных, скучно будет. Некем будет помыкать…

— Это ты намекаешь, что меня в рай возьмут с таким дешёвым гробом?..

— Там стоимость гроба не причем…

— Тогда, может, ты похлопочешь?!

— Не прикалывайся… Нет нужды… Вот, ты пойми, старая… Ты в Собесе была?

— Я там жила!? Эти су…

— Чур, не материться! Я понимаю. В Собесе всегда очередь, чтобы вам, старикам, жизнь не казалась сметаной. Это физкультура такая.

— «Физкульдура!»…

— Продолжаю. В Собесе, чтобы без очереди, нужны «макли». Правильно?

— Правильно.

— Так вот – это и есть основное отличие Бога от Собеса. У Бога – без «маклей» и без очереди – всегда свободно.

— Щас! Во-первых, он – один, а нас, с «раками» — как в пруду. Во-вторых, батюшка в церкви его рясой загораживает…

— Батюшка не Бога загораживает рясой, а… В общем, к Богу, согласно Библии, можно обращаться напрямую. Без очереди.

— Я – наполовину мертвая, а он врет…

— Бабушка, почитай лучше Лермонтова…

— «Я ждал, схватив рогатый сук, минуту битвы.
    Сердце вдруг зажглося жаждою борьбы и крови…
    Да! Рука судьбы вела меня иным путем,
    Но нынче я уверен в том, что быть бы мог в краю отцов
    Не из последних удальцов…»

— Ладно, хорош – верю.

— Это ты что, поганец, на память меня проверял?

— Мыслишь пока четко. Мозг работает адекватно. Делаю вывод – провода клещами перекусывать не будешь, значит, футбол я завтра у тебя посмотрю. Ты завтра постарайся уснуть, а то стонешь. Отвлекаешь от игры.

— Хорошо. Только объясни, как это: к Богу – без очереди?

— Короче, говорю тебе, как комсорг. Согласно Библии Бог существует в трёх лицах – Бог отец, Бог Сын, который на кресте искупил все наши грехи, в том числе твои, дедовы и Варькины…

— Да не было у них ничего, она – хромая…

— Не перебивай!.. И Бог Святой Дух. Бог Святой Дух пребывает везде. Прикинь – везде!

— Это, когда я на горшке дуюсь, Он тоже глядит?

— Пойми: Бог – он Отец. Когда твой отец тебе маленькой жопу вытирал, ты что, стеснялась?

— Я тогда маленькая была.

— Против Бога мы все – маленькие…

— Ну, ладно. Ты, объясни – в чем фишка?

— Откуда ты этих слов нахваталась?

— В телевизоре так говорят. Если бы ты смотрел что-нибудь, кроме своего дурацкого футбола, то и ты бы знал…

— Ну, ладно. Это неважно. Итак, Святой Дух пребывает везде, для того, чтобы принимать от населения просьбы, жалобы и признания.

— Это как бы «открытая приемная» в райкоме комсомола?

— Точно. И вот ты, напрямую, без попа, можешь сказать или попросить у него все, что хочешь.

— Под тип он и сейчас здесь?

— Безусловно. Ибо сказано в Библии: «Где двое собрались во имя мое, третий среди них – я»…

— Мужики наши покойные не знали…

— Какие мужики?

— Ну, те, что возле магазинов третьего искали, чтобы на водку скинуться. Он же всегда тут.

— Он – непьющий. Он – дух. Чего ты тупишь?

— Значит, Он с утра тут, и весь этот срам слышал.

— Факт.

— Господи, стыдно-то как.!— Не стыдись, «дочь моя», ибо все люди грешны и нет среди нас святых…

— Значит, всех в ад и «алямба»!

— Что ты за непонятливая старуха! Я же тебе сказал: если ты покаешься в грехах и поверишь в искупление их Иисусом,– пойдешь в рай.

— Шутишь…

— Какие шутки? Я тебе библию три года назад давал?

— Давал.

— Читала?

— Нет.

— Почему?

— Мелко там. Я на корочке телефоны записывала.

— Что, больше негде, что ли?

— Книга большая – не потеряется.

— Ну, ладно: одним грехом больше, одним меньше – невелика беда. Значит так. Сейчас я буду говорить молитву, а ты повторяй. Только взаправду. Если от души повторишь, считай – ты в раю.

— Ну, ты, Витька, даёшь! Я и не знала, что ты раем «банкуешь»…

— А то! Ну, что, согласна? Шансы твои уменьшаются. Сейчас сестра придет, начнет тебя мыть, кормить – не до рая будет…

— А ты не останешься?

— Не могу. Завтра к футболу приду. Мне ещё сегодня на работу – там собрание. Доцент Очков выступает. Надо хоть рожу показать.

— Ну, на ночь приходи.

— Тоже не могу. Завтра экзамен с утра принимаю. Надо билеты напечатать. Как приму — приеду, – соврал я.

— Да поставь им всем пятерки, да и всё.

— Да я и сам так решил. Но ехать-то всё равно надо.

— Верно…

Старуха взгрустнула:

— Сейчас Алка придет… завизжит…заплачет… начнет уговаривать «скорую» вызвать…

— Она тебе добра желает. Больше меня с тобой торчит.

— Ты ей скажи, чтобы она не ревела. А то я тут же из принципа напрягусь и умру.

— Не сможешь. Это Бог решает: кому – когда…

— Кстати, насчет Бога… Кто-то мне тут рай обещал?

— Три минуты делов.

— Так делай!

— Короче. Я буду молитву читать, а ты повторяй за мной.

— Да нечто ты молитвы знаешь?

— Молитвы не надо знать. Надо просто каяться и просить чего тебе надо. И всё будет дано. Как по-написанному.

— Значит, по-твоему, с Духом Святым можно как с Варькой разговаривать?

— А как ещё? На английском, что ли?..

— А, делай, что хочешь…

— Повторяй… Но не перебивай и старайся, чтобы по-честному. Во что не веришь, то не повторяй…

— Да давай уже… Может мне эти три минуты только и остались, а ты тут «выступаешь»… Чёрт знает что! Без свечки… Без бороды… Пришел раи раздавать… Получи-распишись…

— Последний раз спрашиваю: веришь, что Дух Святой посреди нас?…

— Ну, верю…

— Без «ну»!..

— Верю, пропади ты пропадом!

— Повторяй очень серьёзно. Это будут простые слова. От тебя, а не от священника. Напрямую.

— Напрямую – дешевле.

— Ясный перец… Настроилась?

— Да!.. – прошептала бабка, и с той поры почему-то только шептала.

— Мой Небесный Отец!

— Мой Небесный Отец!

— Я простая грешная женщина.

— Я простая грешная женщина.

— Спасибо тебе за сына твоего Иисуса, который взял на себя все мои грехи.

— Спасибо тебе за сына твоего Иисуса, который взял на себя все мои грехи.

— Прими меня такой, какая я есть. Я верю в то, что только через Иисуса получу прощение и попаду на небо.

— Прими меня такой, какая я есть. Я верю в то, что только через Иисуса получу прощение и попаду на небо.

— Я каюсь перед тобой во всей моей неправедной жизни и склоняюсь пред твоей святостью.

— Я каюсь перед тобой во всей моей неправедной жизни и склоняюсь пред твоей святостью.

— Потому что только в одного тебя верю – Отца, Сына и Духа святого. Аминь!

— Потому что только в одного тебя верю – Отца, Сына и Духа святого. Аминь!..

Я немного помолчал для торжественности момента и вскоре услышал ровное бабкино дыхание. Она спала…

Дверь скрипнула и в комнату вошла сестра.

— Тихо, она спит.

— Памперс менял? Кормил? Поил?..

— Нет.

— Ни стыда, ни совести. Придет и храпит на кровати. Не стыдно?

— Нет. Я пошел. Завтра к футболу приду.

— Можешь вообще не приходить. Без тебя справимся.

— Тихо. Разбудишь. Звони, если что…

— Если что – «что»?..

Собрание отменили, потому что докладчик не пришёл.

— Запил, гад. Мог бы и предупредить, – сказали коллеги и – от нечего делать – пошли в компьютерную лабораторию «полазить» на халяву в Интернете. Раз уж пришли…

Я сел дописывать рассказ про бабку. Чтобы память не пропадала зря…

Через полчаса пришёл докладчик. Он, оказывается, не запил. А просто забыл...

— Извините, коллеги. Может, пройдемте на кафедру, раз уж вы все здесь. Извините за опоздание. У меня дома…кран там…жена… троллейбус сломался…

Коллеги презрительно молчали.

Докладчик потоптался у двери. И снова запел.

— Простите, коллеги, может быть, кто уступит компьютер?.. На минутку… Может быть, кто-нибудь не торопится? Я ненадолго… Только почту «чекну»…

Все также окаменело молчали. Все сидели в «одноклассниках» и, видимо, торопились.

Единственный, кто не сидел в «одноклассниках», был я. Я писал этот рассказ.

Докладчик Очков подумал, что, поскольку я не в «одноклассниках», то я не очень тороплюсь, сел позади меня и стал громко дышать, как бы намекая, что он за мной в очереди. От нечего делать или из любопытства и невоспитанности, он смотрел поверх моего плеча на экран и читал, что я пишу…

Настроение творить сразу прошло.

— Очков, — сказал я твердо, — мне – часа на два. Замаешься в шею дышать. Шел бы ты лучше к молодой жене, проконтролировал, пока.… Всё-таки возле стадиона живете…

— Ну, и что, что возле стадиона?

— Там легкоатлеты в коротких трусах. Это же искушение для юной особы. Говорил я тебе, не бери из студенток – одно беспокойство. Взял бы Марковну, гардеробщицу. Ей легкоатлеты пофигу. Лишь бы не пил больше, чем она, и мылся пореже.…Ведь она тебя по сей день любит, и диссертацию твою почти прочитала…

— Почему это – почти?..

— Ну, вот, ты когда защитился?

— В октябре.

— На банкете напился?

— А как же.

— И когда пальто у Марковны забирал, подарил ей диссертацию со словами: «Возьми, красотка Марковна, весь труд моей жизни – он мне теперь на хрен не нужен. Я теперь – кандидат!»

— Ну и что?

— А то, что в одном предложении ты, Очков, произнёс два ключевых для любви слова – «красотка» и «хрен»…

— Не пойму, к чему клонишь?

— Я клоню к тому, что Марковна – женщина. Если с неё снять рабочий халат, она окажется с тобой одного возраста. Поэтому всё, что ты сказал, она поняла буквально, и стала читать из уважения твою диссертацию.

— Правильное решение.

— Да, но ты, стервец, обманул её, в тот же день «обрюхатив» тугую выпускницу.

— И?..

— И она положила твою диссертацию в туалет.

— А я не знал.

— Каждый день… А у неё здоровый стул, поверь мне, как врачу, она читает одну страницу твоей диссертации. А потом применяет её по назначению и твоя диссертация весело несётся по трубам туда, где ей и место… Сколько в ней страниц?

— Семьсот.

— Со дня твоей женитьбы прошло три месяца. Значит, Марковне осталось шестьсот десять страниц, чтобы уничтожить твою диссертацию, как класс…

— После этого она влюбится в тебя и будет «просерать» твои безмозглые рассказы…

— Мои рассказы тут ни причем, я ей намёков не делал и ничего не дарил.

— Я подарю, как бы от тебя. Это – раз… Ты – не врач, и ветеринарии женского организма не знаешь. Это – два… И, вообще, вот этот твой рассказ верх кощунства…

— Это ещё чего?

— Ты описываешь процесс умирания собственной бабушки. Причем, в тебе нет ни жалости, ни отчаяния. Тебе одежду на себе надо раздирать и кричать: «На кого ты нас покидаешь, бедная бабуля!.. Подожди…не уходи»… А ты ёрничаешь в своей манере. Из смерти юмористический рассказ сделал…

— А ты – молодец, Очков. Устроился за спиной и без спроса весь рассказ прочитал.

— Ну и что?

— А то, что я твою говянную диссертацию не читал, и жить тебе не мешал.

— Кто кому мешает жить? Циник! Иди – сядь возле бабки и сделай скорбное лицо, если сможешь. Бессовестный. И молись… молись, еретик.

— Это ты молись, за то, что твоя диссертация хоть кому-то пригодилась, я имею в виду Марковну…

— Не передёргивай. Иди, библию читай и страдай, эпикуреец херов.

— Сам читай. Я-то читал. Там написано: «пусть мертвые хоронят своих мертвецов»…

— Не ври, там нет такого…

— На тебе компьютер. Набери в поисковой программе. Убедись.

— Так, что, уступаешь?

— Уступаю беспардонному натиску хама.

— Спасибо, брат… А то так надо… Аж… Аж…

— Аж, не можешь?

— Да.

— Вот в чем беда-то наша. Я могу, но вынужден уступить тому, кто не может.

— Зато сильней тебя хочет…

«А ведь он прав, — думал я, спускаясь по лестнице. – Хоть и дурак. А, впрочем… Он, наверное, думает, что я – дурак. А кто нам судья?..»

Я представил завтрашний футбол. Лысого итальянского судью. Наших маленьких и шустрых нападающих, и на душе похорошело…

В шесть утра позвонила сестра.

— Витя, беда!

— Что? Бабушка умерла?..

— Нет… То есть – да… Но не в этом дело, у нас в доме полный дом милиционеров…

— Что, ещё один дом?

— Они нас допрашивают!

— Молчите. Скажите: едет адвокат, будем отвечать только при нём…

— А кто – адвокат?

— Я, дура!..

Я к женщинам хорошо отношусь. Даже очень. Не смотря ни на что, и смотря на кое-чего. Но очень они раздражают в минуты экстрима. Истерики всякие. Потеря концентрации.

Сил нет!..

Я гнал во всю. Сонный гаишник неуверенно махнул палкой безо всякой надежды, что я остановлюсь. Я и не остановился, в полной уверенности, что он не станет за мной гнаться…

Как мы, люди, всё-таки чувствуем друг-друга, думал я, заходя в бабкин дом…

Бабка лежала лицом к стене. Вокруг суетились люди в милицейской форме и в штатском. На кухне плакали сестра и соседка, подписывая какие-то протоколы.

— Кто главный? – спросил я.

— В огороде, — ответили гордые милиционеры.

— Бабы! – сказал я. – С этой минуты – разговаривать только со мной.

— Молчать? – спросила сестра.

— Почему – молчать? Плакать и выть по Очкову: «на кого ты нас покинула, бабуля!» Прямо в уши этим лейтенантам…

— Это – новый Малахов, что ли?..

В огороде какой-то капитан мерил рулеткой забор.

— Так, что тут у Вас, капитан? – деловито спросил я.

— Да, вот, бабка ничейная померла. Дом будем опечатывать. Тяжело у нас в отделении с жилплощадью. Многие не имеют постоянного места жительства. Вот, даже я, хоть и капитан…

В доме старательно орали сестра и соседка. Подтянулись соседские бабушки. Звуку прибавилось.

— Ну, с площадью я вам помогу, — нахально пообещал я, фотографируя рулетку, — года на три… Бесплатно и с трехразовым питанием…

— А вы откуда, товарищ?

— Я, собственно, наследник этой жилплощади. А вот вы откуда с рулеткой? С ЖЭКа? Водопровод с утра начнете тянуть?

— Поступил сигнал…

— Вас, вместе с вашим сигнальщиком Очковым, — я – очень догадливый, — завтра вызовут к прокурору Аршавину. Интересно, что вы там будете мерить в его кабинете своей рулеткой, когда туда придет мой адвокат с завещанием от моей родной бабушки?

— Аршавин, говорите? Так, завтра же футбол! Я не могу завтра, — сказал капитан, свёртывая рулетку.

— А это что за толстая харя за столом сидит?

— Которая?

— Которая пишет.

— Это судмедэксперт. Может написать, что вы её удавили. Ужасный человек. А рядом – из «Черного лотоса». Услуги будет предлагать.

Капитан перевязал рулеткой лейтенантов и увел их в рассвет.

— Ну-с, — сказал судмедэксперт, — мы тут с коллегой имеем кое-какие вопросы.

— Сестра, — крикнул я в прихожую, — звони в милицию, тут какие-то бандиты у нас за столом…

— Стоп-стоп, — сказал эксперт, — вот моё удостоверение…

Эксперт шарил по карманам и не мог найти «корочку»…

— Убивают… — тихо прошептала соседка.

— Убиваю-ю-ю-т!!! – весело подхватили бабушки на кухне…

— Да, как же это? — нервничал эксперт, по второму разу выворачивая карманы…

— Да, знаю я его, — уверенно сказала вторая рожа, сидящая за столом, — эксперт он, с Ленинского. Значит так, братан…

Тяжелая рука легла мне на плечо.

— Все услуги. Хоронить будем по какому разряду?

— Кого?

— Клиентку.

— По высшему – сколько?

Рожа для понту пошевелила губами и сказала:

— Штучка.

— А оптом?

— Это как?

— Ну, если два покойника.

— Ну, тут, конечно, скидка будет, братан, 20 процентов.

— Ну, тогда легче. У меня сестра-сердечница от вас на кухне умирает при восемнадцати свидетелях… Старухи, подтвердите налёт на дом?

— Подтвердим, батюшка! – уверенно согласились старухи, жизненным опытом определив, чья берет, — где подписывать?

— Сейчас мои с прокуратуры приедут, всё оформим. Вы побудьте, товарищи.

— Борзеешь? – грозно спросил «Чёрный лотос».

— При такой крыше, как у меня, — это называется не борзею, а сердечно прошу покинуть жилплощадь к …… матери, – сказал смелый я, набрал номер старосты нашей полуобвалившейся церкви, и включил громкую связь.

— Эмиль, — сказал я, – всё случилось, как я и предполагал. К сожалению…

— Держись, брат. Мы уже едем!..

— Попридержать? – спросил я.

— На твое усмотрение, брат, – сказал Эмиль, ничего не поняв.

— Вы не уходите, пацаны. Я вас с братанами моими познакомлю. С минуты на минуту будут.

— Ой, — сказал эксперт, — а у нас вызов новый. Мы пошли.

— Жалко, а то бы мы подвезли вас до ближайшего леска.

— Да, мы на машине.

— Прости их, батюшка, – сказали сердобольные старушки.

— Хорошо, бабульки. Сгоните муху с головы, только не убивайте. Мойте тело и наряжайте, как на свадьбу. К жениху повезём невесту…

— Витя, тут на кухне нашли удостоверение – «эксперт». Куда девать?

— В гроб положите. Под голову. Это пропуск в царство небесное…

Остальное – не помню. Всё крутилось, как в карусели. Действовал автоматом. Мозг был занят одной мыслью:

«Что же ты, бабка, день не могла подождать? Нарочно сделала, чтобы я футбол пропустил. Вот вредина. Придется в записи смотреть… Лишь бы счет не сказали какие-нибудь гады»…

Похоронили быстрее, чем предполагали. Катафалк сломался прямо на депутатских местах.

Я был занят мыслями о футболе и ни во что не вмешивался…

— Ну, чё? – спросили бабки могильщиков бандитской национальности. — Попрёте в гору на руках?

— Больно надо! — сказал старший бандит. — У нас тут одного депутата заказали. А потом – передумали. Яма осталась. Туда и пульнём. Только надо стольник баксов добавить…

— Убивают… — прошептал откуда-то взявшийся Иваныч, и вытащил из кармана клещи…

— Убивают!.. — подхватили остальные…

— Тихо! – распорядился кто-то сверху. — Он пошутил… Бесплатно упакуем…

Бабушку похоронили между криминальным авторитетом и заместителем мэра по приватизации.

Деревянный крест поставили торопливо и небрежно. Он облокотился одним крылом о чёрный памятник авторитета, и получилась прикольная картинка…

Из-за черного памятника вышел «Черный лотос» и сказал:

— Ты, прости, братан, если чё. Попутали спросонья.

— Не загружайся, – милостиво ответил я. – Автобус подгони для старушек.

— Будет сделано… — хрипнул «Лотос» и сделал кому-то знак.

Я отдал ему сто баксов, которые нашел в удостоверении эксперта, и пошел в сторону города…

На другой день случились четыре события – три хороших и одно плохое, которое перечеркнуло хорошие.

1. Сестра нашла в бумагах бабки завещание, в котором мне завещался дом, а ей – лейка и латунь.

2. Кто-то написал на всех зеркалах, в которые я в тот день заглядывал: «Заправься!»

3. Очков позвонил мне на мобилу и сказал:

— Ты, извини меня, Витёк, если что за критику… Я тут всем твоим выставил тройки, чтобы ты не заморачивался.

— Забудем… – ответил я.

4. – Да… Я знаю, ты – болельщик. Поздравляю, наши выиграли – 3:2…

— А вот это не забудем никогда…

Если бы я был моя бабка, я бы сказал — «Сука ты, Очков!».

Но я не сказал.

Я устал. Почему-то мне было жалко не бабушку, а себя…

«И правильно», — шепнул мне на ухо Святой Дух.

«И правильно», — подумал я…

Царство тебе Небесное, бабушка. Встреть там меня по-людски, когда прибуду…

Нескоро, правда, ещё. Дел – невпроворот. Топчусь, как бегемот в луже, а свой хвост догнать не могу…

Прости меня, Господи!

© Шульгин.Н.Г., 2009. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора