Перегон

Действие повести разворачивается в советское время, году примерно в 1980-м. Ее герои – двое командировочных, водитель и инженер-геолог, которым поручено перегнать самоходную буровую установку на базе автомобиля ЗИЛ-131 через пол-Союза, за три с половиной тысячи километров. Что ждет их в пути? Безденежье и отсутствие бензина, вымогательство взяток, талонов на АЗС, голод, когда в «хлебном» Казахстане нельзя было купить булку хлеба, аварии, помощь встречных «водил» и многое-многое другое. Короче, сама жизнь – тяжелая жизнь дальнобойщиков. Первая публикация

Этот повествование написано почти тридцать лет назад, в результате объединения дневниковых записей, хотя по тем временам у меня не возникала мысль об его издании, ни столько из-за малозначительности описываемых приключений, сколько из-за опасений, что публикация реально происходящих событий могла быть воспринята как пасквиль на советскую действительность. Некоторые злободневные проблемы тех лет сегодня кажутся наивными и нереальными, другие, тогда только зарождающиеся негативные явления принесли свои плоды в наши дни. Решившись предоставить залежавшийся в семейном архиве опус на суд читателей, я прошу рассматривать его как пожелтевший снимок из недалекого прошлого, беспристрастно запечатлевшего светлые и темные стороны ординарного путешествия во времена «развитого социализма».

Глава 1. Начало пути

Первый раз автомобиль остановился еще на территории завода. Надрывно чихнув несколько раз, двигатель заглох, и самоходная буровая установка с двуосным прицепом, набитым доверху инструментом, замерла перед открытыми вахтером воротами. Причину долго искать не пришлось – дно бензобака оказалось сухим, и Виктор снова побежал к заведующему складом.

— Выручай, друг, – начал он от порога, и сам скривился от такого обращения. Этот «друг» полчаса назад выжал с него взятку.

Целую неделю, начальник буровой партии Виктор Плотников и водитель Анатолий Шалашнев, прилетевшие из Киргизии на машиностроительный завод в Курской области получать новую буровую установку, провели за его проходной. Им то вежливо, то с раздражением втолковывали очевидную истину, что отправленную на их предприятие телеграмму: «Срочно выставляйте телеграфный аккредитив за легкую буровую установку (ЛБУ-50) на базе автомобиля ЗИЛ-131 и высылайте представителей для транспортировки её своим ходом» они поняли превратно. Слово «срочно» относиться лишь к первой части телеграммы.

— Что вы маленькие, не понимаете? Приближается конец квартала и всем надо получать премии, — объясняла Виктору полная пожилая женщина в отделе сбыта.

И вот, наконец, сегодня, в пятницу, когда до конца рабочего дня оставалось часа полтора, им выдали пропуска на завод, и началась лихорадочная беготня по всем инстанциям. Необходимо было загрузить прицеп буровым оборудованием, штангами и шнеками, получить шоферской инструмент. Анатолий торопился хоть немного проверить машину, ведь путь предстоял неблизкий. Виктор тем временем оформлял сопроводительные документы на транзит установки. Когда все бумажные формальности были преодолены, щупленький старичок – завсклад, с любопытством рассматривая Виктора, заявил:

— Приходите в понедельник часиков в одиннадцать, получите документы и можете спокойно ехать.

Виктора эти слова просто ошарашили. Неужели еще три дня придется сидеть в гостинице, ожидая неизвестно чего, когда машина уже получена, а тяжелые тучи грозят вместо надоевшего дождя одарить первым снегом и когда в кармане, от щедро выданных командировочных, осталось лишь пятьдесят рублей. Что же делать?

— А сегодня нельзя оформить? — От неожиданного потрясения голос Виктора осекся.

— Ты че, парень в первый раз буровую получаешь?

— В первый!

— Ну, вот и приходи в понедельник, если такой недогадливый.

Тут наконец до Виктора дошло, что от него требуют. Надо дать завскладу «в лапу», но как? Деньги у Виктора были, только купюрами по четвертаку. Дать 25 рублей жалко, да и за что этому гаду – выжимале такую сумму, но отвалить четвертную и просить пятнадцать рублей сдачи, представлялось Виктору совсем омерзительным деянием. А ведь ничего не поделаешь, рабочий день закончился, а если жаловаться начальству на этого прохвоста, то не получишь буровую и во вторник. Виктор, изобразив на лице улыбку, пробормотал:

— Я слышал, у вас что-то вроде морской традиции отмечать выход каждой буровой бутылкой шампанского...

Увидев на столе сиреневую бумажку, завсклад преобразился, и вся его худенькая фигурка затрепетала от удовольствия, он даже потер свои сухенькие ладошки.

— А ты сообразительный парень! Вот твои документы, сейчас я их в папочку положу.

— Не надо, — Виктору хотелось поскорей уйти и не видеть этой улыбающейся физиономии. Светлого чувства удовлетворения, что наконец-то удалось получить установку, которую так ждали у них в геологоразведке, больше не было. Завсклада же, наоборот, потянуло на разговоры:

— Хорошая папочка, кожаная, посмотри, мы в такие папочки документы ложим, когда машины иностранцам за рубеж посылаем, а нашим бумаги без папок отдаем, а тебе, коль ты парень хороший, бумаги в папочку положу.

— «Положил-наложил», — передразнил про себя безграмотного завсклада Виктор, а вслух добавил. — Мы тоже вроде как из-за границы, мы из Киргизии.

— О, так вы киргизы, я сразу и не догадался, так на русских похожи. Как там у вас, ещё тепло, наверно?

Но Виктор оставил вопрос без ответа, и, сунув папку под мышку, побежал к буровой, но в спешке забыл пропуск, пришлось возвращаться к этому говорливому прощелыге снова.

И вот теперь он шел к нему в третий раз, чтобы попросить ведро бензина – доехать до заправки. «Нет, этот день никогда не кончится», – думал Виктор, проходя с завскладом вдоль подготовленных к отправке машин, выискивая незакрытые бензобаки с горючим. А тем временем завсклад продолжал делиться своими маленькими хитростями.

— Мы обычно бензина в бак наливаем только, чтобы хватило за ворота выехать, а там это уже проблемы клиента, а вам немного не долили... Сэкономили... — и он залился раздражающим Виктора смехом.

Анатолий Шалашнев водитель I класса с двадцатилетним стажем, богатырского телосложения, сам напросился в командировку. Работая в геологии, он исколесил множество дорог в Средней Азии и на Дальнем Востоке, а вот в европейской части Советского Союза побывать как-то не довелось. Очень уж хотелось посмотреть на предолимпийскую Москву, пройтись по Красной Площади, а задание ему представлялась совсем несложным — получить и перегнать установку с прицепом пусть за три с половиной тысячи километров, но ведь это не ралли. Дороги хорошие и до зимы еще далеко.

Анатолий любил все делать основательно, без суеты. За оставшиеся пару часов светлого времени он установил и проверил работу основных и габаритных фар, подтянул стремянки, подкачал баллоны. Он верил в успех. Единственным слабым звеном в этой цепи ему представлялся его напарник и шеф Виктор. «Пацан он еще совсем», — думал Анатолий. Помощи от него ждать не приходится. В автомобилях он полный профан, хотя и горный инженер. Признаться, Анатолий уже и не надеялся, что его молодому начальничку вообще удастся получить на заводе буровую. Говорил же ему перед поездкой — давай захватим с собой дыню покрупнее, гранат поспелее, а то и пару бутылок киргизского бальзама, и установка сразу бы нашлась, и инструмента бы добавили. Не умеет он жить, ему бы как молодому специалисту где-нибудь в конторе отсидеться год-другой, опыта набраться, а его сразу определили в начальники буровой партии, тяжко ему у нас будет. Хорошо, завсклад сознательный оказался, остался после работы, да еще бензина целое ведро дал. Повезло.

Забрав в гостинице вещи, буровики решили тронуться в путь незамедлительно, благо отоспались за последнюю неделю. Машина шла медленно. Желтый сноп света вырывал из темноты мокрые деревья с облетевшей листвой и дорожные знаки. Анатолий снова подумал о своем напарнике. Ему бы радоваться надо, полдела сделано, а он сидит, надувшись, как мышь на крупу.

— Что приуныл, штурман, смотри за дорогой, сверяй с атласом, часика два проедем. Выберемся на основную трассу и поспим. Теперь время работает на нас, с каждым километром мы ближе к дому. Двадцать уже отмотали. Это по началу наш ЗИЛ тупо идет, двигатель и ходовая часть не приработались, не обкатались, а когда все детали притрутся, мы до 80 километров в час пойдем. Гляди веселей.

— Знаешь, Анатолий, я этому завскладу взятку дал.

— Ну и что?

— Противно, он документы не хотел отдавать, говорит, в понедельник приходи.

— Молодец, что сам догадался, ничего здесь страшного нет, много дал?

— Двадцать пять.

— Щедро отвалил, хватило бы и десятки. Да ты не расстраивайся, зашабашим по дороге, попутчиков возьмем, где рубь, где два, вернем твои кровные.

— Не будем мы никого брать, да и не в деньгах дело. Противно, понимаешь? Он меня как обухом по голове, ехидно так улыбается и говорит: «Приходи в понедельник». Сволочь он.

— Нет, ты неправильно рассуждаешь, существует обычная житейская мудрость, если просишь что-то, то и благодарить надо. Жизнь так устроена на человеческой благодарности. Понимаешь. К примеру, этот завсклад мог запросто домой уйти, согласись, рабочий день у него закончился, а он остался, чтобы нам помочь. Да еще целое ведро бензина плеснул, и поощрить его, конечно, стоило, хотя четвертак — это много.

Виктор молчал.

— Не переживай, и на завсклада не обижайся, он нас здорово выручил. Взятка — это совсем другое, когда для тебя ничего хорошего не делают, или даже вредят, а за это деньги вымогают. Вот у меня сын в политехническом учится. На первом курсе зачет какой-то сдать не мог. Раз пять ходил, а преподаватель его и слушать не хочет. Все однокурсники давно догадались, сунули в зачетку по красненькой и дело в шляпе, и моему тюфяку посоветовали, а его, видишь ли, гордость заела. Долго мучился, а потом пришел, попросил у меня денег и сразу сдал.

— Таких преподавателей на месте давить надо, что, они этого подонка не могли на чистую воду вывести?

— Нашелся один сознательный, накапал куда следует, турнули этого преподавателя, но сейчас он, говорят, в каком-то министерстве работает.

— У нас, в Томском политехническом, такого не было.

— А может, и было, да ты не все знаешь, вот у меня сосед, так он, когда у его сына-придурка экзамены, два-три барана везет в техникум – и все шито-крыто.

— Ну, и кому нужен такой специалист?

— О, ты за них не беспокойся, эти себе теплое местечко всегда найдут, да еще и большими начальниками будут. Те, которые своим умом, хоть и работящие, так и будут простыми инженерами до пенсии трудиться, а те, кто похитрее, устроятся так, чтобы работать поменьше, а получать побольше. Они найдут, у кого взятку потребовать, кому дать и, будь уверен, далеко пойдут.

— Ты такие перспективы рисуешь, что нашим потомкам не позавидуешь.

— Умеют люди жить, я их не осуждаю, хотя иметь с ними дело противно, – развивал свою мысль Анатолий. — Тут тоже талант нужен. Психологию надо знать и совесть свою придушить, чтобы не мучила. Мой оболтус в этом году проект сдать не мог, ну, думает, выжимают из него. Завернул червонец в чертеж и отправился. Наверно, что-то не то сказал или мало дал, только профессор шум поднял, до деканата дошло.

— Просто профессор честным мужиком оказался.

— Может, и честный, я не отрицаю, но зачем шуметь-то. Если ты интеллигентный человек, сделай вид, что не заметил, а то и парня моего подвел, и сам инфаркт чуть не заработал...

Еще секунду назад свет фар пробивался сквозь летящие навстречу дождинки, бежал впереди по мокрому асфальту, и вдруг вязкая осенняя темнота окутала буровую. Анатолий инстинктивно нажал на тормоз, хотя двигатель уже заглох, и машина резко остановилась. Минуту сидели в темноте.

— Станция Березай, хошь, не хошь, — а вылезай, — фальшиво пропел Анатолий и открыл дверцу. Холодный ветер с дождем нарушил комфорт теплой кабины.

— Что-нибудь серьезное? – поинтересовался Виктор.

— Заведешь рукояткой эту махину, узнаешь. Надо с дороги съехать, а то не ровен час, врежется кто-нибудь в зад. Я пойду, крутану «горбатым стартером», а ты потихоньку будешь жать на газ, если, конечно, заведется.

Крутить заводную рукоятку было тяжело и неудобно. Все восемь цилиндров смачно всасывали воздух, но двигатель не запускался. «Неважные дела», — думал Анатолий, вытирая лицо от пота и секущего дождя. Генератор рублей полста стоит, да где его достать? Несколько попыток завести двигатель рукояткой не увенчались успехом. Сердце бешено колотилось где-то у горла. В висках стучало. Да еще Виктор, вместо того, чтобы помочь, постоянно интересовался, что там случилось? Когда напарник в очередной раз высунул свою ушастую голову из кабины с дурацким вопросом: «Ну, что там?», Анатолия прорвало, он чертыхнулся и зло бросил:

— Иди сам покрути, сразу всё просечешь.

Завести рукояткой двигатель ЗИЛа Витьке оказалось не по силам. Это он понял, едва вставил мокрую рукоятку в гнездо, находящееся на уровне его груди. Ожесточенно дергая «горбатый стартер», как окрестил его Анатолий, Виктор выдохнулся на третьем рывке. Он вспотел и не в силах был поднять рук. Моросящий дождь казался ему освежающим и даже теплым. Анатолий похлопал Виктора по плечу:

— Передохни, я еще раз попробую.

Двигатель завелся после четвертого подхода Анатолия. Виктор же, сидя в кабине, уже ни о чем не спрашивал.

Глава 2. День второй

Утро было удивительно теплым и тихим. Виктор нежился в спальнике, когда услышал позвякивание гаечных ключей, значит, Анатолий давно проснулся.

— Доброе утро.

— Ну, ты и горазд поспать. Мало в гостинице бока отлеживал. Скоро семь часов. Давай перекусим, я чаек вскипятил. Неисправность пустяковая, шпилька на генераторе оказалась короткая, и клемма на неё была просто надета и не прикручена. Я тут придумал, какую муфточку надо сделать. Сбегаешь в деревню, сваришь три гайки и быстро обратно.

— А где деревня? Может, там и сварочного аппарата нет, — начал бурчать Виктор, для которого задание подчиненного представлялось, как в сказке: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.

— Есть и деревня, есть и сварочный аппарат, я с пастухом разговаривал. Только сварщик в запое, но если хорошо попросишь, сделает. Я тебе рубль дам, отблагодаришь. Я пока колодки отрегулирую.

Деревня начиналась километрах в трех от дороги сразу за березовым леском. Виктор пошел по скошенному полю, ориентируясь на кирпичную церковь без купола, стоящую на ближайшем холме. На её просевших плечах желтела трава и росла молоденькая березка. Старинные кованые решетки на окнах были вывернуты, хотя оставались на своих местах, а полуоткрытая дверь как бы приглашала войти. Виктор никогда ранее не посещал церковь и не устоял перед искушением заглянуть внутрь. На полу в центре храма возвышался завал из кирпичей, земли и жести, видимо, от обвалившегося купола, на стенах кое-где сохранялись фрески. Надо было торопиться, но Виктор не спеша обошел весь храм, в одной из пределов он увидел лестницу, точнее то, что от неё осталось, – металлические шпеньки, на которых когда-то крепились ступени. Жалко, что мало времени, хорошо бы осмотреть все внимательно. Виктор собрался уходить, но потом решил, ничего страшного, если он совершит небольшую экскурсию. «Подумаешь, вернемся домой на двадцать минут позже», — успокаивал он свою совесть, осторожно поднимаясь вверх. Отсюда хорошо просматривались искореженные остатки металлических конструкций купола, вероятнее всего, в луковицу храма попал снаряд во времена Великой Отечественной войны. Эти догадки подтверждались обгоревшими деревянными балками и закопченными сводами. Небольшой балкончик с металлическими перилами был завален строительным мусором, проросшим сорной травой. Здесь Виктор заметил какие-то сгнившие доски, и, подняв одну из них, догадался, что перед ним то, что он и хотел отыскать, — старинная икона, а точнее, все, что от неё осталось. Лики на иконе давно осыпались, только местами сохранились чешуйки краски. С надеждой найти что-нибудь стоящее Виктор стал разбирать завал, извлекая влажные истлевшие доски, которые буквально рассыпались в его руках, и все же поиски оказались не напрасными: на полу под завалом он нашел небольшую бронзовую иконку – складень. Кто был на ней избражен, разобрать не представлялось возможным из-за толстого слоя грязи и окислов. Засунув находку в карман, Виктор взглянул на часы: как-то незаметно пролетел целый час, нужно поспешить с выполнением поручения водителя.

Машинный двор начинался неподалеку. Рядом с «Кировцем», без передних колес, уткнувшимся в огромную лужу, стояли «Беларусь» без заднего колеса и гусеничный трактор, а вокруг в хаотичном беспорядке были брошены различные сельхозорудия и прицепы. Около небольшого сарайчика Виктор заметил курящего подростка.

— Здравствуй, где можно сварщика найти? У нас машина сломалась.

— Сварщика ты сегодня не подымешь. Что-то серьезное?

— Да нет, тут три гайки сварить надо.

— Сам-то сможешь?

Виктору никогда не приходилась заниматься электросваркой, но он видел на технической базе, как это делают другие, и потому кивнул утвердительно.

— Там под навесом аппарат, а рядом должны валяться электроды и маска.

Подойдя к навесу и оглядевшись, Виктор нашел рубильник, и, включив его, услышал монотонное гудение сварочного аппарата. Нанизав все гайки на подобранную здесь же деревянную палочку, он ткнул электродом в будущий переходник. Электрод намертво прилип к изделию, Виктор отбил его и начал тыкать электродом снова с тем же результатом. Когда сварка была закончена, переходник представлял шарообразный кусочек шлака, к счастью с ненарушенной внутренней резьбой.

На обратном пути Виктор в церковь не заходил, а, чувствуя, что и так потратил на свою экскурсию много времени, побежал напрямик по убранному полю. Вручив переходник Анатолию, Виктор вернул ему и рубль, не сознавшись в своем первом опыте сварщика.

— Не взял сварщик, сказал, не нуждается.

— Да за такую работу ему руки надо оторвать, сразу видно, что сварной с большого бодуна, любой пацан сварит лучше.

Переходник навинтили на короткую шпильку генератора, а к нему болтом прикрутили и клемму. Машина завелась, как говорится, с пол-оборота. Утро действительно было прекрасным, светило осеннее солнце, по асфальтированной трассе Курск-Воронеж буровая катилась куда веселей. Виктор стал напевать себе под нос: «И снег, и ветер, и звезд ночной полет, меня мое сердце в тревожную даль зовет».

— Всё хочу спросить, Виктор Андреевич, как это тебя в геологи занесло, наследственная профессия или романтики испытать захотелось? – поинтересовался Анатолий только для того, чтобы скоротать долгую дорогу.

— В общем-то, случайно. Родился я в сибирской деревне, и семейная традиция уготовила мне участь стать потомственным хлеборобом, но в 8-ом классе мне за общественную работу и примерное поведение подарили книгу Ивана Ефремова «Сердце змеи» из серии приключения и фантастика. Не читал? Великолепные рассказы. По моим тогдашним представлениям фантастикой называлось только то, что связанно с космическими путешествиями, все остальное я воспринимал за чистую монету и относил к жанру приключений. Рассказы о геологах, путешествиях и открытиях просто ошеломили меня. Наверно, самая удивительная и запоминающаяся была история о геологе, участвовавшем в экспедиции по Горному Алтаю. Там он познакомился с местным художником и был очарован его картиной «Озеро горных духов». Необычность пейзажа, заключалась в изображении над гладью озера нескольких серовато-стальных воздушных столбов, светящихся изнутри какими-то пурпурными бликами. Рассказывалось также, что озеро пользовалось дурной славой среди местного населения, и все, кто посещал его, вскоре умирали. Художник после написания этюда тоже очень тяжело болел, а перед смертью завещал свой пейзаж геологу. Спустя некоторое время геолог, рассматривая эту картину, догадался о природе необычного явления, и, таким образом, открыл богатейшее месторождение ртути на Алтае. Самое интересное, что после второго курса я добился в деканате прохождения производственной практики как раз на этом месторождении. Залежи рудной киновари в алтайских горах действительно существуют, есть там и небольшое озеро, которое местные жители именуют «Мертвым», поскольку рыба в нем не живет, а все остальное, к сожалению, оказалось фантазией автора. Второй рассказ назывался «Белый рог», действие его происходит у нас, в Киргизии, где-то в районе Хан-Тенгри, возможно, на Сары-Джазе. Начало его я точно не помню, там геолог забирается на неприступную скалу, которая, как оказалась, состоит из чистого молочного кварца с большим количеством включений касситерита — оловянной руды. После этих рассказов я решил, что профессия геолога лучшая на земле. Мне тоже захотелось открыть какое-нибудь месторождение. Я поступил на геологоразведочный факультет Томского политехнического, а после его окончания выбрал при распределении Киргизию, уж очень хотелось поработать на высокогорье.

— Ну и как, успел побывать ты на Сары-Джазе?

— Да, это свершилось, как в сказке, моя первая командировка забросила меня прямо в сердце Тянь-Шаня. Главный инженер поручил доставить рассыпавшиеся подшипник на вращатель буровой установки, а заодно проконтролировать ход полевых работ. Полетел я на три дня, а застрял на две недели. За это время я облазил всё месторождение, ходил с геологами по маршрутам, собрал целую минералогическую коллекцию, купался в горячем источнике...

— Я тоже в молодости хлебнул этой геологической романтики по самое не хочу, — бесцеремонно перебил Анатолий восторженные воспоминания своего шефа. В отличие от экскурсионной поездки Виктора, ему на Сары-Джазе пришлось отработать безвыездно более полугода, и ничего, кроме ощущений оторванности от мира затерявшегося в горах геологического поселка и монотонной работы на пронизывающем ветру, других впечатлений у него не осталось. «Повкалывал бы он на этом высокогорье с осени до весны, вот тогда я бы послушал, его романтические оды», — подумал по себя Анатолий, а вслух добавил: — Я такое в своей геологической жизни повидал, куда там твоему фантасту, целый роман можно написать.

— А ты расскажи, дорога-то длинная.

— Я тебя еще и развлекать должен, хорошо устроился, турист. Ну ладно, слушай! — Анатолий положил обе руки на руль, на минуту задумался и начал рассказывать.

— Служил я на Дальнем Востоке, а после демобилизации решил остаться на полгода и подзаработать длинный рубль. На доске объявлений прочитал, что геологической партии по разведке стройматериалов требуется водитель. Зарплату обещали триста рублей в месяц, по тем временам это были очень приличные бабки, вот я и клюнул. Начиналось все прекрасно, как при игре с шулерами. Дали мне в экспедиции хорошие подъемные, штормовку, полевое довольствие, посадили на теплоход «Ильич» и отправили на Камчатку.

С трудом мне удалось отыскать базу поискового отряда, которая приютилась на дне отработанного гравийного карьера на окраине Елизово. Маленькая хибарка имела два входа: на одной двери весел огромный замок, как выяснилось впоследствии, это была контора-камералка, а вторая была распахнута настежь. Захожу я в эту комнату, а там грязь, вонь, заплеванный пол, словно его сто лет не подметали, и это после наших чистеньких воинских казарм меня особенно покоробило. В одном углу стояли несколько раскладушек с засаленными спальными мешками, в другом свален инструмент проходчиков — бадья, лопаты, ломы и кайла, а в центре — самодельный стол, заставленный пустыми бутылками из-под водки, между которыми ломтями лежал хлеб, вперемешку с окурками. Украшала стол трехлитровая банка красной икры. Выпивали трое: здоровый жлобина, лет сорока, плешивый и с жировой шишкой на голове, такой страшила только в кошмарном сне присниться может, и двое помоложе — один в сером мятом пиджаке, года на три меня старше, назвался Васей, а его друга-сверстника, звали Геной. Жлобина, отрекомендовавшийся Анатолием Семеновичем, оказался моим полным тезкой, тоже приехал из Владивостока подзаработать в геологической партии. Его водительские права милиционеры забрали за вождение автомобиля после хорошей опохмелки, и теперь он с местными браконьерами потрошил красную рыбу, а сюда заглянул случайно по старой памяти. Его собутыльники были камчадалами, они недавно устроились проходчиками копать шурфы. Вот так и познакомились. Пить я с ними не стал, но икорку поел, знаешь, единственный раз в жизни, от души, столовой ложкой накладываешь на кусок черного хлеба и в рот. Красота, вспомнить приятно.

А потом я стал права качать, говорю: живете, как в свинарнике, старшины на вас нет. Гена с Васей сразу все поняли, перечить не стали, подмели пол, со стола убрали. Пока они гигиену наводили, тезка ввел меня в курс дела. Работы, говорит, у водилы немного — продукты раз в неделю привести, инструмент буровикам доставить, да быть на подхвате у начальника отряда Полины Яковлевны. Рассказал, что она баба хваткая, живет одна, деньги для большой земли копит, и что это она пристроила его в артель, икру промышлять. Мне потом довелось побывать у неё дома, внутри как в пещере: две огромные шкуры, одна белого медведя на полу, другая бурого на стене. Все у неё было схвачено, она фляги с красной икрой переправляла во Владивосток. В трехтонный контейнер загрузит десяток фляг, а сверху засыпает их шлаком. По документам проходит, что это технологическая проба отправляется на материк для испытания прочности стройматериала. И все шито-крыто.

Автомобиль мне достался — чуть ли ни мой ровесник, весь добитый ЗИЛ, у него даже имя было «Захарка». Баллоны лысые, ходовая ни к черту, и двигатель масло жрет, коробка передач расхлябанна. Целую неделю я с ним возился...

Неожиданно пар белым взрывом вырвался из-под капота, прервав Анатолия на полуслове. Кабину моментально заполнил запах пережженного металла. Оказалось, что слетел нижний патрубок радиатора, и, вытекающая вода вентилятором была отброшена на раскаленный двигатель. Поломку устранили быстро, подмотали изоляционной лентой и потуже затянули жимок на патрубке. Проблема была в другом — где взять воды? Десятилитровая канистра с питьевой водой была наполовину пуста. Никаких водоемов вокруг не наблюдалось. Слева за лесопосадкой пахал трактор, а справа простиралось недавно убранное поле.

— Сходи к трактористу, может, у него есть вода, а я пока проголосую на дороге, постараюсь набрать у проезжающих ведерко, — распорядился Анатолий.

Тракторист, к счастью, ехал к дороге, но очень уж медленно и Виктор пошел ему навстречу. Молодой парень заглушил двигатель и, спрыгнув на землю, первым спросил:

— Закурить не найдется?

— Не курю. У тебя воды нет? А то у нас патрубок на радиаторе сорвало.

— Нет, воды у меня нету, ты дойди до леска, там бабы буряк перебирают, у них должна быть.

До леска Виктор топал по пахоте минут десять. Вокруг огромной кучи свеклы сидели около двадцати женщин в телогрейках и в каких-то коричневых одноцветных платках. «Такой же платок, носила мама, когда я был еще маленьким», — отметил про себя Виктор. Самой молодой из женщин было далеко за сорок.

— Горячий привет труженицам сельского хозяйства, — громко поздоровался Виктор. Женщины дружно загалдели:

— Бабоньки, глядите, Бог помощничка прислал.

— Красьте губы, подружки, жених пришел.

— Какой молоденький!..

Всем была приятна пауза в монотонном труде.

— Можно у вас канистру воды набрать? — спросил Виктор.

— Воду отработать надо, садись, помогай.

— Зачем парня утруждать, его по-другому использовать можно.

Женщины дружно рассмеялись.

— Опять пришла суббота, и нам с тобой охота... — нарочито фальшивым голосом запела одна из женщин, и её подруги откликнулись новым залпом смеха.

Виктор уже увидел в кустах флягу с водой и, не обращая внимания на шутки и смех колхозниц, стал переливать воду из полной фляги в канистру. Но это оказалось не так-то просто. У канистры было узкое горлышко, а фляга почти полная. Вода лилась мимо канистры, но попросить помощи у женщин Виктор не решался. Женщины же поглядывали в его сторону, но не спешили помочь. Скорее наоборот злорадствовали. Когда у Виктора упала канистра, все тот же ехидный голос констатировал:

— Бабоньки, да он не целкий, в канистру попасть не может.

— Глядите, глядите, у него канистра и та не стоит.

Все опять дружно загоготали. Виктора последние слова смутили, он почувствовал, как от стыда покраснело лицо. Канистра потихоньку наполнилась, и Виктор, негромко поблагодарив женщин, заспешил к дороге. Вслед ему все еще доносились разрывы хохота.

Анатолий обходил со ступичным ключом колеса. Принесенной воды не хватило, но идти в лесок за второй канистрой Виктор не согласился бы ни под каким предлогом. Потихоньку поехали вперед и, едва преодолели подъем, как вода в радиаторе закипела, но теперь можно было, выключив двигатель, ехать под гору по инерции.

Воду набрали в огромной луже, черпая её баночкой из-под сгущенки. Когда проблема с водой разрешилась, Виктор поведал без купюр о своем походе в лесок.

— И зачем я тебя отправил, надо было самому идти, и что же ты мне сразу все не рассказал, я бы сбегал и еще бы канистру принес. Ну, ты и теленок, тебе такая козырная карта выпала, а ты ею не воспользовался. Да и мне не оставил шанса. Нет, это ты не по-товарищески поступил, – начал сокрушаться Анатолий.

— Ты так и не закончил про Камчатку, — напомнил Виктор, чтобы отвлечь напарника от пустых мечтаний.

— Работали мы в секретной зоне на южном берегу Авачинской бухты, там военная база, где подлодки ремонтируют, — продолжил свой рассказ Анатолий. Жили мы в вагончиках прямо на вулкане, назывался он гора Шлаковая. Тыщу лет назад или больше, во время извержения он засыпал себя вулканическим пеплом, вот мощность этого слоя и разведывали шурфологи и буровики. А чего его было разведывать? Там этого шлака целый карьер, где ни копни везде шлак.

Коллектив подобрался пестрый, хотя жили дружно, на кухне дежурили по очереди, а так как я часто без дела слонялся, так на всех борщи и готовил. Надо сказать геологи — народ к полевым условиям привычный, и в еде не прихотливый; могли запросто в свежий борщ остатки вчерашней каши вывалить, есть и нахваливать. Проходчиков было четверо: местные парни Вася с Геной, с которыми я познакомился еще в Елизово, да профессионалы горнорабочие Сашка с Федором. Сашке было под шестьдесят, однако Бог роста ему не дал, да и судьбою обидел, был он и беспризорником, и детдомовцем, и всю жизнь свою копал шурфы и колодцы, да так и не завел себе на старость лет ни семьи, ни дома. Родителей своих он не знал, и потому говорил, что отчества у него нет, а отзываться на имя Александр, принципиально не хотел, повторял, что для него слишком много чести. Его напарник же, наоборот, величался Федором Степановичем, было ему чуть за сорок, лицо его было обезображено жутким шрамом, который проходил через пустую глазницу. В лучшие свои годы он работал начальником смены на Горьковском автомобильном заводе, но в результате производственной травмы потерял не только глаз, но и семью. Он гордо называл себя бичем, при этом расшифровывая эту аббревиатуру, как бывший интеллигентный человек. Если при нем кто-то не по праву пытался назваться так же, он всегда ставил его на место, повторяя: «Ты не бич, ты ханыга».

Бригада буровиков к моему приезду уже вся разбежалась, остались только двое. Семен Акимыч, который мог зваться бичем на полном основании, поскольку в прошлом в звании капитана испытывал первые реактивные самолеты. К сорока пяти алкоголь превратил военного летчика в ходячую двухметровую мумию. При отсутствии воли интеллект Семена Акимыча оставался довольно высоким, он запросто разгадывал любые кроссворды, и потому пользовался огромным авторитетом среди малообразованной компании. Его помбур, вертлявый шаромыжник Серега, так тот вообще смотрел на Акимыча как на божественное существо. По классификации Федора Степановича, Сергей относился к ханыгам. В бригаду входил еще бульдозерист Иннокентий, который держался ото всех особняком, и в пьянках не участвовал. Геологом у нас был въедливый старичок из Москвы – Борис Моисеевич Гопа. Он всю жизнь штаны протирал в Московском геологическом институте, а чтобы уйти на пенсию пораньше, поехал на старости лет зарабатывать полевой стаж. Шефша Полина Яковлевна нас беспокоила редко, приедет, пошумит, что плохо работаем, мало набурили, пошушукается с Гопой, наряды подпишет, деньги на питание выдаст и опять две-три недели к нам не показывается. Распорядок полевых работ был своеобразный, вкалывали все сдельно по четырнадцать часов без выходных, а когда получали аванс на неделю уходили в запой. Если бы Полина выдавала всю заплату, то запои продолжались бы гораздо дольше, но она была опытным руководителем. На это время мы с Борисом Моисеевичем уезжали в Елизово помыться, посмотреть кино, а наши буровики и проходчики покупали пару ящиков красного вина, хорошую закуску и гудели всю неделю. Потом день-два они болели, мучились, словно привидения, ходили по лагерю, но поскольку аванс был пропит под чистую, начинали азартно работать.

Так вот, жили мы на этой горе не одни, рядом с нами жила стая одичавших собак. Когда и почему черная овчарка оставила людей, никому не известно, а может, и наоборот, работающие в этих местах два сезона назад геологи забыли свою собаку, и она встретила здесь одинокого волка, судить сложно. Обустроила она свое логово для пяти годовалых щенков в кратере вулкана, в старом осыпавшемся шурфе. Это было жуткое зрелище, когда по краю карьера вереницей с заливистым лаем пробегала стая огромных черных псов. Тем не менее, стая скрашивала нашу монотонную жизнь, и все разговоры крутились вокруг диких псов. Вели они себя непредсказуемо. По вечерам спускались в наш лагерь, один раз разрыли погребок и сожрали, а вернее истоптали сливочное масло, в другой раз, отсекли Бориса Моисеевича от вагончика, когда он пошел ночью в туалет. Сели собачки полукругом вокруг клозета, и так слегка поскуливая, дожидались нашего геолога. Ушли псы, когда рассвело, а Борис Моисеевич, еще до обеда дрожал, то ли от страха, то ли от холода. Но Гопе еще повезло, фанерный туалет, какая не какая, — а защита, а вот Иннокентия псы отсекли от работающего бульдозера, когда он отошел по нужде. Взяли они его в кольцо и ходят по кругу, не нападают, но и не дают пройти, скалятся, угрожают. Полчаса мужика изводили, он после этого ни дня не оставался, бросил свой бульдозер и на попутном самосвале свалил на материк за расчетом, следом за ним по-тихому уволился и Васин дружок Геннадий.

Не помню уже кому в голову пришла мысль поймать одного из щенков, мол, если продать такого пса промысловику — охотнику, то можно большие деньги с него получить. Проходчики вырыли на тропе двухметровый шурф, прикрыли его веточками и положили в центре ловушки кусок мяса, однако в неё свалился все тот же несчастливый Борис Моисеевич. Просидел он в яме всего ничего, а шуму было на всю экспедицию. Гопа никак не хотел верить, что ловушка была подготовлена не на него, а на псов. Кричал о покушении на него как на начальника и даже почему-то называл нас антисемитами. Мы посмеивались между собой над незадачливым геологом, а кончилось все довольно печально. Полина Яковлевна после этого случая привезла двух охотников, и они, поднявшись в кратер, перестреляли наших собачек, а шкуры их Полина, наверное, себе забрала.

Ближе к осени к нам в отряд прибыл молодой специалист — буровой мастер Виталий Семенович с красавицей женой Валентиной. Разделили мы наш вагончик перегородкой, и началась у нас совершенно другая жизнь, все мужики сразу стали галантными, взялись мыться-бриться и даже матерились уже через раз. Валентине как женщине передали кухню, и начали мы питаться, как в лучших ресторанах. Что не говори, а красивая женщина действует на мужчин благотворно. Разговоры все чаще переходили на темы о семье и детях, а по вечерам геологи, заброшенные судьбой на край географии, спешили исповедоваться, пересказывая свою неудавшуюся жизнь. Оказалось, что у Федора Степановича в Горьком растут две дочки – школьницы, а у Семена Акимыча сын учиться в МГУ. Валя с неподдельным участием выслушивала душещипательные истории и успокаивала, что не все потеряно, надо только бросить пить, и у них будут и дом, и семья и дети. Представляешь, после получения зарплаты Семен Акимыч c Серегой, Федор Степанович и даже Сашка отдали свои деньги Валентине на сохранение. А где их спрятать в общем вагончике? Сумма-то немалая: полторы тысячи рублей, да еще мелкими купюрами. Так Валентина их носила в лифчике и ее, и без того достойный бюст принимал просто фантастические размеры. До приезда Валентины все, в том числе и я, большую часть своей зарплаты оставляли у Полины Яковлевны, наивно полагая, что у неё они будут в сохранности. Теперь этот знак доверия был оказан Вале, однако алкогольный пост полевики держали недолго, через неделю они стали выпрашивать свои деньги обратно. Валентина их стыдила, отговаривала, но все равно возвращала деньги по частям, а когда Серега в изрядном подпитии начал орать, что она ушлая баба, втерлась к ним в доверие и хочет прикарманить их кровные, отдала и остатки. Вот и получилось, что вместо недельного запоя пьянка растянулась на полмесяца. Мы с Виталием Семеновичем за это время успели пробурить три скважины.

А тут неожиданно началась зима. Повалил снег, да такими хлопьями, что за ночь отрезал нас от Большой земли. Пора было снимать лагерь, поскольку дорогу завалило основательно, и можно было только догадываться, где она проходила. Существовала и другая проблема, проходчики и буровики еще не вышли из запоя. Виталий завел бульдозер, мы зацепили за него моего «Захара» и начали грузить вещи и оборудование в машину. Вася с Федором Степановичем немного протрезвели и вызвались нам помогать, хотя сами еле на ногах держались. Кое-как подняли Серегу с Сашкой и загрузили их в машину как снопы, а Семена Акимовича мужики принесли к «Захарке» прямо в спальнике, долго его раскачивали, а потом все же забросили в кузов. А снег все валит и валит. Перед тем как тронутся в белую мглу, я еще раз окинул взглядом наш лагерь и тут вижу — стоит Семен Акимович в одних трусах в дверном проеме вагончика, руку вверх поднял, машет ею и кричит чуть слышно: «Не бросайте меня здесь одного!» Ты советский плакат «Помоги голодающим Поволжья» видел? 
Тогда можешь представить такого же худющего доходягу, только на снежном фоне, у меня эта картина до сих пор перед глазами стоит. Оказалось, что Вася с Федором Степановичем пустой спальный мешок в машину загрузили.

Сейчас об этом вспоминать смешно, а тогда меня эти пьяные рожи так раздражали, что всех бы перебил. Но вот что странно, я после Камчатки пять лет на заводе проработал, там и дисциплина, и с запчастями проблем никаких, а все равно зачем-то вернулся в геологию. Судьба, наверно, такая, скитаться как неприкаянному.

— Ведь это здорово, — отозвался Виктор, наблюдая за мелькающими в окне кабины пейзажами. – Геология — это новые впечатления, интересные встречи, путешествия, одним словом — романтика.

— Может, и романтика, а по-моему, так бардак. Слушай, что дальше случилось. На базе в Елизово нас встретили неприветливо. Полина обвинила молодого специалиста Виталия в срыве полевого сезона, поскольку он не обеспечил трудовую дисциплину, оставаясь в полевом отряде за старшего. Так вот, он вместе с женой сразу же улетел во Владивосток получать от начальства свой выговор. Предусмотрительный Борис Моисеевич выехал с объекта, вроде бы по делам, как только началась пьянка, и потому остался в стороне. Мне поставили в вину, что я не перегнал на базу в Елизово самоходную буровую установку, хотя я переставлял её со скважины на скважину по собственной инициативе и помогал Виталию Семеновичу бурить скважины просто от нечего делать. Полина наорала на меня, почем зря, я тоже не остался в долгу. Она написала рапорт на мое увольнение, и возвращаться во Владивосток мне пришлось за свой счет, вот только отдавать мои деньги Полина не желала. Она придумала, что я двигатель на машине разморозил, и хотела удержать с меня треть заработной платы. Пока суд да дело, жил я на базе в этой хибаре вместе с бичами и от безысходности тоже стал попивать, а как не выпить, коль угощают. Банковал браконьер Анатолий Семенович, но не на радостях, а с горя. Под конец нереста, когда фляги с икрой уже была готовы к отправке, милиция накрыла их промысел. Моему тезке удалось скрыться, а вот его паспорт остался с вещами на месте разделки чавычи, и потому незадачливый браконьер справедливо полагал, что его арест дело ближайшего времени. Уехать с Камчатки без паспорта он не мог и потому скрывался в халупе геологического отряда, срывая свою злость на окружающих.

Однажды, ближе к вечеру, когда мы с Гопой пили чай в конторе и разговаривали про жизнь, за стенкой стал разрастаться пьяный гвалт, маты, угрозы, а потом что-то уронили. Борис Моисеевич вышел успокаивать своих подчиненных и, вернувшись, сообщил, что мой тезка крепко ударил Васю за то, что тот, бегая за бутылкой, потерял или как полагал Анатолий, зажилил два рубля сдачи. Сознаюсь, тогда я не придал значения данному случаю, поскольку эта пьянь меня уже достала, и я старался лишний раз не заходить на соседнюю половину. На следующий день, отстояв трехчасовую очередь в общей бане, я отмылся, а после горячего душа зашел в кинотеатр и уже под вечер вернулся в нашу халупу. На крыльце камералки лежал Василий, свернувшись калачиком и ухватившись за живот. Он попросил меня вызвать «Скорую помощь», поскольку он чем-то отравился. До ближайшего телефона было минут двадцать ходьбы, но я добежал за пять, а когда, не спеша, вернулся, «Скорая» уже увозила нашего проходчика. Поздно вечером к нам нагрянула милиция.

— Кто вызывал «Скорую помощь» для Василия Овчинникова? — спрашивает меня лейтенант.

— Ну, я, отвечаю, а в чем дело?

— Ваш сотрудник умер на операционном столе, у него был разрыв желудка в нескольких местах. Нам надо снять показания, поедем с нами в отделение.

Бориса Моисеевича тоже пригласили как свидетеля, но он успел заскочить к рабочим, чтобы предупредить моего тезку, но того уже и след простыл. В объяснительной записке я написал, что слышал ругань среди рабочих, возможно, они что-то не поделили во время вчерашней пьянки. Про браконьера я не упомянул ни разу, потому что понял выразительный жест Гопы, когда его повели снимать показания в другую комнату. Уже за полночь нас привезли обратно, а утром меня снова вызвал следователь, чтобы я подробно рассказал про всех обитателей хибары.

Следователю было лет тридцать, лицо его было простым и располагающим к себе. Его интересовало все, где я родился, где служил. Оказалось, он офицер запаса и проходил воинские сборы в тех же ракетных войсках, в которых служил и я, потом выяснилось, что мы почти земляки, он некоторое время жил в Алма-Ата и не раз бывал на Иссык-Куле. Он подробно расспрашивал про всех рабочих, и я рассказал ему про наш лагерь на горе Шлаковая, про неустроенный быт, даже про диких собак, а он все писал и писал. Особенно его интересовали мои отношения с Василием. Я признался, что особо с ним не дружил, и что пару раз заставил его убирать бичевскую, потому что не терплю свинства и пьяниц. Я ни словом не обмолвился про браконьера, но заложил Гопу, вспомнив, что он выходил в соседнюю комнату и рассказывал мне, что там все перепились и разругались. Но что-то не устраивало следователя в моих показаниях, он задавал одни и те же вопросы по несколько раз. Мне это уже стало надоедать, и я прямо спросил, что он хочет от меня услышать. А он мне отвечает — чистосердечное признание. Говорит, что мои показания в корне расходятся с данными других свидетелей. Меня продержали в милиции весь день, а вечером отвели в КПЗ. Оказалась, что Борис Моисеевич упорно отрицал свое посещение рабочих, так же, как и пьяную разборку среди алкашей. В своей объяснительной он написал, что водитель Анатолий Шалашнев — парень молодой, жизни не видел. Мужчины сидели, мирно выпивали и громко разговаривали. Они, к примеру, попросят закурить и при этом выразятся многоэтажно, и несведущему человеку может показаться, что они ругаются, а они на таком языке просто беседуют. Он также отметил, что и я в тот вечер зачем-то выходил из камералки.

В конце следующего дня следователь сам пришел в мою камеру, от его вчерашнего дружеского расположения не осталось и следа, он мне прямо с порога презрительно так, сквозь зубы выдавил: «Ну что, жлоб, надумал сознаваться?»

Я опешил, слова сказать не могу. А он мне: ну, и кодла у вас собралась, но ничего я, говорит, всех вас на чистую воду выведу. Колись, говорит, почему это начальница вздумала тебя выгораживать, небось, шуры-муры с бабенкой закрутил. Подмигнул и ехидно так спрашивает: правда, что в сорок пять баба ягодка опять? А ягодка-то твоя, говорит, видать баба богатая, обещает хорошо отблагодарить, если я тебя выпущу. Отыскала какую-то женщину, которая врёт, будто видела, как пьяный Овчинников упал в яму и при этом жаловался, что сильно ударился животом о камень. Сообщая это, он так нехорошо и даже страшно ухмыльнулся: «И ведь не боятся, суки, что я могу их запросто за лжесвидетельство засадить. На, почитай!»

И протягивает он мне объяснительную записку врача, в которой сообщается, что Василий перед операцией рассказал, как во время застолья его сильно ударил в живот водитель Анатолий Семенович. Вот тут-то я и понял, что влип по самые уши. Начинаю туго соображать, если я поменяю свои показания и расскажу про своего тезку браконьера, а тот расколется про Полину, которой он сбывал красную икру, то мне отсюда вообще живым не выбраться. Следователь присел со мной рядом, и снова что-то человеческое появилось на его лице, и говорит: «Ну, давай продолжим, как ты мне намедни, про собачек так жалостно рассказывал, а сам саданул почем зря под дохло алкаша, и на большую землю собрался. Что молчишь, говори, или я, не прав?»

А потом похлопал меня по плечу, заглянул в глаза и устало так обронил:

— Наверно, отпущу я тебя, землячок, и даже не потому, что твоя начальница мне деньги пообещала, или растрогал ты меня своими байками, просто у меня сейчас и без тебя дел невпроворот. Уезжай, говорит, в свою Киргизию, да впредь аккуратнее размахивай кулачищами.

Так дело и прикрыли. В тот же вечер я вернулся в нашу халупу и застал всех трезвыми, а комнату чисто убранной. Сашка, подсев на мою кровать, рассказал, что они сами выкопали могилку коллеге. Выяснилось, что у Василия из родственников, была только сестра, да и та в Хабаровске и прилететь на похороны отказалась. Хоронили Васю на следующий день всем нашим маленьким геологическим отрядом. Семен Акимыч сказал простые слова о бренности нашего существования, а профессиональные проходчики в считанные минуты засыпали могилу. Крест на могиле Василия не поставили. Полина сказала, что денег у неё на памятник нет, а Василий ей и так остался должен большую сумму. Наглая ложь Полины вызвала тихий ропот у Семена Акимыча, он напомнил начальнице, что Василий четыре месяца зарплату не получал, а только небольшие авансы.

— Да какая там у него зарплата, — начала юлить наша шефша, — за питание и спецодежду я вычла, так и не осталось ничего. Разве что на бутылку, помянуть заблудшую душу.

Полина протянула Семену Акимычу червонец. Я думал, бывший летчик швырнет ей в лицо эти деньги, но Акимыч, помедлив мгновенье, взял протянутую бумажку. Вечером буровики и проходчики снова запили, а на следующее утро я улетел на Большую землю. Вот такие они, романтики в геологии...

Виктор начал активно возражать, мол, это всего лишь частный случай, хотя его небольшой опыт показывал, что романтический ореол выбранной им профессии далек от суровых геологических будней. Таежные экспедиции, в которых он успел побывать, набирались из случайных сезонных рабочих, мягко говоря, не уважающих трудовую дисциплину с простой житейской философией – урвать и пропить. Конечно, они не соответствовали плакатным представлениям о мужественных покорителях недр и героям фантаста Ефремова. Но не все же в геологии такие…

Ближе к вечеру буровики догнали воинскую колонну, которая шла с небольшой скоростью, но обгонять их Анатолий не стал и пристроился замыкающим. «Они явно направлялись транзитом через Воронеж, вместе с ними город проскочим, вояки дорогу хорошо знают», — размышлял про себя Анатолий. Стемнело, когда колонна вошла в Воронеж, она не свернула на объездную дорогу, а направилась прямо через центр. Сопровождающая военных автоинспекция на перекрестках перекрывали движение, так, что колонна, и за ними и буровая шли без остановок. Повезло, – думал Анатолий. Так мы без проблем проскочим весь город. Неожиданно впереди идущие грузовики притормозили, и стали один за другим въезжать в воинскую часть. Анатолий нажал на тормоз. Два солдата нетерпеливо ждали у ворот, пока заедет последняя машина, но ЗИЛ остановился в раздумье, куда ехать. Было около двенадцати, одинокие прохожие спешили по домам, не было видно и милиции. Буровая выехала на центральную площадь, игнорируя знаки, запрещающие грузовое движение.

— Может, здесь и заночуем? Что, штурман, сидишь, давай, узнавай дорогу, это твоя единственная обязанность, — сорвал Анатолий свою досаду на Викторе.

Прохожие опасливо шарахались в сторону, когда Виктор бежал к ним навстречу, с вопросом: как проехать на Саратов? Немного поплутав по центральным улицам, они увидели на одной из них указатель «до Саратова 520 км». Спать легли после того, когда город и пригороды остались далеко позади. Шел второй час ночи. Залезая в спальник, Виктор почувствовал что-то твердое в кармане, сунул в него руку и нащупал небольшой квадратик металла. Что же это может быть? И сразу вспомнил светлое утро, разрушенный храм и свою находку. Боже, неужели это все происходило сегодня!

Глава 3. Третий день

Утром, пока Анатолий возился с завтраком, Виктор успел отмыть свою находку, хотя зеленные окислы скрывали лики некоторых святых, можно было прочесть надпись на центральной пластине — «Св. Пр. Антип».

— Анатолий, ты знаешь такого святого Антипа?

— Нет, а почему ты спрашиваешь?

— Я вчера в церкви иконку бронзовую нашел.

«Значит, пока я два часа его ждал, он церковь рассматривал. Хороший напарничек», — отметил по себя Анатолий, а вслух добавил: — Я атеист, в Бога не верю, а отец мой, мать рассказывала, вообще в молодости иконоборцем был. Ходили с друзьями — пионерами по деревенским дворам собирали иконы, а потом жгли их на школьном дворе.

— Жалко, ведь это русское искусство.

— Конечно, зря, кто спорит, но время было такое сложное. С попами мы бы социализм никогда бы не построили. Все бы Богу молились и в нищете ходили.

— А я всегда мечтал икону дома завести, какую-нибудь старинную, красивую. У нас дома иконы не весели, а вот у тетки в углу хранилась несколько, они достались ей от моего деда. Одна небольшая панагия в серебряном окладе мне очень нравилась, она легко ложилась в ладошку и была такая теплая, к сожалению, когда тетя умерла, какая-то богомольная старушка умыкнула нашу фамильную реликвию. Давай, пристроим Антипа в кабине.

— Лепи, мне-то что, можешь даже молиться, если хочешь, я никому не разболтаю.

Погода снова благоприятствовала перегону. Светило осеннее солнце, на российских просторах догорало бабье лето. Виктор первым нарушил затянувшееся тягостное молчание:

— Через двадцать километров будет городок Анна, там можно будет заправиться и купить хлеба. Интересное название города «Анна». У нас в деревне Ань называли Нюрами, мне это имя казалась таким естественным и ласковым, но когда я в институте одну девушку Аннету назвал Нюрой, так она мне чуть глаза не выцарапала и до пятого курса со мной не разговаривала.

— Да у меня тоже была одна знакомая Анна, — задумчиво и как-то нараспев, Анатолий произнес это имя: А-н-н-а, и ненадолго замолчал, видимо, погрузившись в приятные воспоминания, а потом принялся рассказывать:

— Дело было на Иссык-Куле, я тогда на газончике работал, готовили площадку под строительство «Авроры», ну, ты знаешь, это сейчас санаторий ЦК. Жили мы в старом пансионате, кормили нас до отвала, на дворе стоял бархатный сезон. Вот, значит, поехал я в киоск за прессой, а в нем молодая, видная дивчина, загорелая, как головешка, одни глазища голубые светятся. Перекинулись мы с ней парой фраз, а когда она узнала, что я водитель, попросила перевести её личные вещи от свекрови к своим родителям. Ухожу, говорит, от мужа, пока детьми не обросла. Не моё это дело, я им не судья. Заехал я к ней после работы, загрузили мы её пожитки, два узла, да мебели по мелочи, и поехали из села Комсомол в Бос-Тери. Она хотела мне пятерку сунуть, а я отказался, знаешь, всегда приятно красивой женщине что-то особенное сделать, рыцарем показаться.

Недели две прошло, я раза три к киоску подъезжал, а её не встретил, и уже как-то и забывать стал. А тут к нам на пересменку приехал мой знакомый шофер Пашка со второй автобазы, шебутной и не женатый. Говорит, найдите мне невесту, тут я и вспомнил про Аню. Подъехал к киоску после работы, смотрю, она здесь. Я, конечно, здравствуйте, то да сё, гутарю, парень у нас есть, холостой, красивый и с усами, познакомиться хочет. А она мне в ответ: не нужен красивый, мне бы серьезного да не пьющего. Вызвался я её домой отвести, а там, за Комсомолом, где дорога прямо озеру прижимается, предложил искупаться, а уже вечерело. Иссык-Куль — он всегда прекрасен, а вечером, так особенно. Волны тихонечко песочком шуршат, и такой покой, такая благодать, хоть пой. Сели мы рядышком у воды. Она мне всё про себя поведала. Девчонкой ещё, сразу после школы замуж за одноклассника выскочила, а потом его в армию забрали. Честно ждала, а он вернулся совсем другим человеком. Красивый и здоровый, а устроился в пансионат, не то сторожем, не то дворником. Зимой еще ничего, а летом каждый вечер пьяный, а то и вовсе неделями не приходил ночевать. Я ей все больше о работе рассказываю, о жене и детях помалкиваю, хотя догадываюсь, что ей и так все понятно. Уже стемнело, когда мы зашли в воду, она за день нагрелась, поплавали так хорошо, даже вылезать не хотелось, а когда вышли из воды, то замерзли сразу. Ветерок потянул холодный, мы бегом к машине, забрались в кабину, я хоть и печку включил, но сидим, дрожим, зуб на зуб не попадает. Ну, думаю про себя, парень, лови момент. Прикоснулся к её волосам, а они мокрые, холодные. Говорю, давай я тебя разотру, чтобы не простыла, и начал ей руки растирать, а потом и плечи, и по спине ладонями тру, согреваю. Она ко мне прижалась и давай меня целовать, аж дыхание перехватило. Вмиг согрелись, обоим жарко стало, она в руках моих извивается, как змея, то в глаза поцелует, то в ухо укусит, то по шеи язычком своим горячим проведет. От такого неожиданного счастья я сам не свой сделался, слова ей шепчу нежные. Ну, думаю, девушка согласна, потянулся к купальнику, она сначала вроде бы и не сопротивлялась. А потом вдруг отпрянула, и говорит, не могу здесь, не хочу. Я ей мычал что-то, а она успокаивает меня, целует нежно и говорит, не надо, нехорошо здесь, в машине, давай лучше ко мне домой поедем. Ну, я обрадовался, вот думаю, повезло, домой так домой, это еще лучше. Рубашку нацепил, и по газам в поселок. Заехали к ней в проулок, домик у неё небольшой, но ворота серьезные, сплошные с навесом. Я хотел её обнять, да в дом вести, а она говорит, машину закрой понадежнее, а то у нас тут парни балуют, угнать могут. Я к машине, стекла поднял, на замок запер, и к воротам, а они уже на засове, я тихонько стучу, а она мне из-за ворот и отвечает: «Хороший ты мужик, но тюфяк, кто же нас, баб, в такие моменты слушает, езжай себе с Богом, а то дома у меня родители и сестрички еще не спят». Чувствую, уходит она, а потом слышу, ключами гремит, и дверь в доме захлопнулась. Посидел я в машине для приличия полчасика, подождал, может, передумает и выйдет. А потом понял, что упустил я своё шальное счастье. Вот так-то штурман, потом я в этот проулок раз пять заезжал, да так и ни довелось больше с Аней свидеться. Мне этот урок на всю жизнь запомнился, если за что взялся, то доводи до конца. Правильно я говорю, чего молчишь?

Виктор тоже вспоминал весь свой не очень богатый опыт общения с противоположным полом, но разве можно об этом рассказывать. На первом курсе в институте он познакомился с третьекурсницей спортивного сложения. Как-то зимой ближе к полуночи в их незапертую комнату в общежитии с шумом влетела девица, и, бросив коньки у шкафа, произнесла: «Эх, с морозца бы да...» Смысл её желания, выраженный в емком русском слове, был уделом мечтаний всей мужской комнаты.

— А в чем же проблема? — отозвались из темноты сразу несколько парней. Девушка включила свет и, увидав, что она ошиблась комнатой, обозвала всех дураками, и быстро убежала, оставив свои коньки. Весной, когда Виктор загорал на окне студенческого общежития, свесив ноги с подоконника, с верхнего этажа на них упали несколько капель туши. Такой черный загар Виктору не понравился и он, сделав из бумаги кубик и наполнив его водой, по замысловатой траектории запустил импровизированную бомбочку из окна второго этажа в открытое окно третьего. Визг и громкие девичьи причитания, засвидетельствовали, что снаряд достиг цели. После этого обмен мелкими изощренными пакостями стал между их комнатой и соседями сверху регулярным. Когда же с общей кухни было похищена целая сковорода жареной картошки, парни всей комнатой отправились этажом выше на разборку. Тогда-то и выяснилось, что одна из девушек и есть та ночная гостья с коньками. Она сама пригласила Виктора погулять. Это была удивительная прогулка по темным аллеям Лагерного сада. Говорили о пустяках, о планах на будущее, но Виктор чувствовал, что от него ждут чего-то большего, а потом неожиданно для себя брякнул:

— Научи меня целоваться.

Она рассмеялась и, взяв его лицо в свои теплые руки, несколько раз поцеловала в губы.

— Влюбишься, научишься.

Больше, после этого случая, Виктора гулять не приглашали.

А потом была производственная практика на Ак-ташском ртутном месторождении в Горном Алтае. Виктор долго добивался в деканате разрешения поехать в эти места, где по его расчетам должно находиться «Озеро горных духов». В первый же выходной Виктор один пешком отправился на его поиски, в пяти километрах от поселка вышел на небольшое озерцо с заболоченными берегами. На травянистом холмике загорали несколько молодых людей. Здесь Виктор познакомился с двумя аборигенками лет семнадцати. Одну из девушек звали Вера. На обратном пути Виктор, привирая и додумывая, изложил им свою версию рассказа фантаста Ефремова, о котором провинциалки ничего не знали. Восторженное красноречие эрудированного студента или увлекательный фантастический сюжет, а может то, что об их озере написано в книге, произвело на девушек сильное впечатление. На следующее воскресенье подружки пригласили Виктора пойти загорать вместе. Потом на озеро Виктор ходил уже вдвоем с Верой.

Проводить Виктора по окончанию практики навязались местные парни: помощник взрывника Алексей и проходчик Николай, с которыми он познакомился на работе в штольне. Неожиданно пришла и Вера. Стол был уже накрыт, то есть на нем стояла бутылка вина, две бутылки водки, рядом лежали плавленые сырки, ломтики любительской колбасы и буханка хлеба, от которой каждый отщипывал себе по кусочку. Кружка была одна и пили из неё по очереди.

— Что же ты, Витек, не предупредил, что у нас будет дама. – Парни расступились от стола, предлагая девушке место рядом с собой.

— Я только на минутку, зашла попрощаться и пожелать счастливого пути, — смутилась Вера.

— Ну, давай, желай, за тобой тост, — Николай налил в кружку с остатками водки полкружки вина для девушки. — Только, чур, до дна, — продолжил он, подмигнув Виктору.

Вера повторила: «Счастливого пути», — и выпила.

Кружка ходила по кругу, но разговор как-то не завязывался, хотя Алексей неоднократно начинал свою коронную фразу: «Хорошо сидим». Проводы еще не закончились, когда Вере стало плохо.

— Проводи меня, Витя.

Они вышли на крыльцо.

— Зачем вы меня напоили? – она безвольно опустилась на скамейку. — Меня тошнит – уйди, пожалуйста. — Пытаясь подняться, она качнулась и буквально упала в объятья Виктора. — Как мне нехорошо, все кружится.

— Посиди немного, я сейчас.

Войдя в комнату, Виктор услышал, как Алексей угощал друга своими бесконечными рассказами про охоту и рыбалку.

— Вере плохо.

— А, все понятно, — Леха подмигнул приятелю, — пойдем ко мне, посидим еще.

Но собирались они долго, складывая остатки закуски и выпивку, что-то разыскивая, о чем-то договариваясь. А Виктор то и дело выбегал на крыльцо, где, прислонившись к спинке скамейки, сидела Вера, и как показалась Виктору, не дышала.

Виктор взял её на руки и внес в комнату. Вера не подавала признаков жизни. И как не искал Виктор пульс на тоненьком Верином запястье, обнаружить его не удавалось.

Искусственное дыхание Виктору никогда делать не приходилось, вспомнив теорию, он стал сводить и разводить Верины руки. Было очень неудобно, мешала стенка. Опущенные руки сразу безвольно падали вниз. Виктор был напуган. Положив руку на её грудь, он стал осуществлять ритмичные сдавливание и скоро почувствовал слабое дыхание Веры. Впервые он прикоснулся к девичьей груди и, осознавая всю трагичность положения, с замиранием сердца ощущал приятную упругость под рукой. Сколько продолжался массаж, Виктор уже не помнил, но как только он прекращал его, прерывалось и дыхание. Наконец Вера шумно вздохнула и пошевелила рукой, теперь её дыхание было ровным и спокойным.

Виктор долго сидел на кровати и рассматривал в полутьме вздернутый носик своей подруги, пухлые, почти детские губы. Еще вчера он мечтал об этой минуте, и вот это мгновение пришло, но желание овладеть этим слабым беззащитным телом у него не было. Виктор наклонился и уткнулся губами в её полуоткрытый рот, но в ответ её губы не дрогнули. Так до старости я и не научусь целоваться, подумал он с тревогой. Вера спала. Виктор снова положил руку на её грудь и почувствовал, как тихонько бьется её сердце, а вот его начало биться часто и рывками.

Увидеть девичью грудь – предел его юношеских мечтаний, можно прямо сейчас, и в то же время было неудобно, стыдно и боязно — а что, если она проснется? На Вере было темное шерстяное платье с глухим воротничком, длинными рукавами и маленьким замочком сзади. Снять его было сложно, и Виктор стал осторожно, чтобы не разбудить девушку, стягивать платье вверх, оголяя пухлые бедра и чувствуя себя исследователем и преступником одновременно. Грудь была маленькая, с розовым бутоном соска. Виктор решил осторожно прикоснулся к нему губами и замер, почувствовав движение Вериной руки. Она проснулась и положила руку ему на голову. Виктор ощутил, как краска стыда заливает его лицо, пойманный на месте преступления, он не находил слов в свое оправдание, но Верины пальцы перебирали Витькины волосы, и ему стало вдруг легко и радостно.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, не поднимая головы.

— Я что, спала? Зачем ты меня раздел, мне холодно…

— Я никогда в жизни не видел это у девушки, только в кино, — и он положил руку на её голую грудь, к которой минуту назад боялся прикоснуться губами.

Она прижала его руку своей:

— Поцелуй меня.

— Я не умею, — должно было вырваться у Виктора, однако вместо слов он нагнул голову и ухватил своим ртом её дрожащие губы. Как все просто и как хорошо. Виктор гладил её мягкие волосы и целовал, целовал губы, глаза, нос, шею. Он уже не стеснялся, и ему не было страшно. Вера, вдруг резко выдохнув, села.

— Вить, сколько время?

— Уже час.

— Меня, наверно, дома потеряли, мне надо идти.

У Виктора закружилось голова.

— Не уходи.

— Нельзя нам, Витя, я еще совсем молоденькая. Ты вернешься через год, и у нас все будет хорошо. Ладно. Ты приедешь?

— Конечно, а может, ты надумаешь поступать в наш институт?

— Я троешница, Витенька. Да и мама меня не отпустит, я буду тебе писать, можно?

— Останься.

— Нет, Вить.

От огромной луны, висевшей над горами, было светло, как днем. Они не прошли и половину пути, как Вера вдруг остановилась.

— Дальше я пойду одна.

Чувствуя в себе богатырскую силу, Виктор поднял девушку на вытянутых руках над головой, а потом стал медленно опускать, плотно прижимая к себе и не ставя на землю, поцеловал несколько раз в соленые от слез глаза и такие же соленые губы, сознавая, что больше он её никогда не увидит.

Автобус в Бийск уходил в 7 утра. Виктор пришел на полчаса раньше, он так и не уснул, лежа на кровати с открытыми глазами, прокручивая, как на магнитофоне, свои ощущения.

На автобусной остановке стояли Колян с Лехой, по их виду можно было предположить, что засиделись они до утра.

— О, Дон Жуан, поздравляем, ну как, уломал малолетку? — на лице Николая гуляла похотливая улыбка.

— Да, что её уламывать, она, видать, ранняя, — поддакивал Леха.

— Заткнитесь, вы оба, — Виктор как-то сразу представал, что эти местные охламоны после его отъезда не дадут Вере прохода.

— Вот так, мы ему все условия, а в результате черная неблагодарность.

Виктор решительно и столь недвусмысленно двинулся на Николая, но тот поспешил спрятаться за спину Алексея и гнусавым голосом запел:

— Так и не доехал он до дому,
    затерялся где-то в Ак-Таше,
    что же делать парню молодому,
    коль пришлась девчонка по душе.

В автобусе Виктор спал, и ему снились новые путешествия, и еще не открытые месторождения. Тогда он не сомневался, что сделал все правильно, а сейчас после рассказа водителя, подумал, наверно, он, как и Анатолий, тоже упустил своё шальное счастье.

В маленьком городке Анна заправили полный бак бензина, прикупили пару буханок хлеба и сразу же двинулись дальше, с каждым часом на пятьдесят километров приближаясь к такому еще далекому дому.

Анатолий крутил баранку, насвистывая арию тореадора. Виктор рассматривал меняющиеся за окном кабины пейзажи и вспоминал свою студенческую жизнь. Молчание Виктора выводила Анатолия из душевного равновесия, хорошо устроился турист, лучше было поехать со вторым водителем, меняли бы друг друга, говорили бы по душам. Наконец он не выдержал:

— Слушай, начальничек, так и будем в молчанку играть, ты бы мне хоть бы что-нибудь рассказал, все быстрее время пролетит.

Виктор начал вспоминать свою производственную практику в Якутии:

— На практику в Южно-Якутскую геологоразведочную экспедицию я попал со своим другом Сашкой Исаевым, смешливым любителем рассказывать анекдоты, потому поездка в такой компании была обречена на веселое время провождение.

Мы заранее продумали маршрут, доехали поездом до Иркутска, отдохнули пару дней в палаточном кемпинге в Листвянке, на берегу Байкала, а потом самолетом полетели в Чульман, где и находилась база экспедиции. Впервые мне довелось лететь на Ил-14, самолет был полупустой, и Сашка закадрил молоденькую стюардессу. Она села в свободное кресло перед нами и слушала необычайные Сашкины истории на геологические темы о его находках золотых самородков и алмазных россыпей. Самолет болтало ужасно, и съеденный накануне завтрак вознамерился вдруг выплеснуться из меня наружу. Я нашел в спинке кресла гигиенический пакет и стал ожидать худшего. Единственное, что меня сдерживало, это присутствие молоденькой бортпроводницы, которая, в свою очередь, взахлеб рассказывала Сашке забавные и невероятные случаи из своей практики об авиакатастрофах и вынужденных посадках, чувствовалось, что, она, так же, как и Александр сочиняла и привирала по ходу своего повествования.

— А знаете, почему фюзеляжи самолетов «Полярной авиации» раскрашивают в ярко красный свет? — щебетала она, — Чтобы обломки самолетов легче было искать в тайге и тундре.

— Саш, уведи её подальше, — просил я друга, но тому все было нипочем. Так я долетел до Чульмана с пакетом в руках и твердым намерением возвращаться с практики только поездом.

Нам предстояла вести разведку на Нерюнгринском месторождении каменного угля. Огромный пласт мощностью в среднем около двадцати метров залегал в форме гигантской чаши, и если в центре чаши пласт угля находился на 300-метровой глубине, то края чаши выходили на поверхность. Это было великолепное зрелище, сразу за поселком Нерюнгри начинался угольный карьер, сплошная стена блестящего антрацита. В центре месторождения бульдозером была расчищена от тайги небольшая площадка. Чахлые деревца и деревья постарше были безжалостно выкорчеваны и сдвинуты мощным бульдозером, образуя завалы по периметру квадрата, в середине которого в непролазной грязи стояли несколько жилых вагончиков, кабинет начальника и столовая. Работали мы с Сашкой помощниками бурильщиков на разных буровых, но смены наши совпадали, все свободное время мы проводили вместе, мотаясь по тайге. Сашке с бурильщиком повезло, ему выпала удача работать с передовиком производства, поджарым, смуглым и веселым парнем лет тридцати по кличке «Копченый». Работа у них ладилась. Сашка хвалился, что Копченый с первого дня разрешал ему управлять буровым станком. Мне же достался худенький занудный старичок, который и бурить-то толком не умел, всего боялся, не соблюдал скоростные режимы, и при этом близко не подпускал меня к станку, не воспринимая дельных советов без пяти минут горного инженера.

В геологическом лагере практически у всех были ружья, еще бы, ведь мы жили в медвежьем краю; старожилы рассказывали нам о встречах с хозяином тайги, как о само собой разумеющемся. Беседы буровиков крутились вокруг трех тем: забавные случаи на охоте и рыбалке, о страданиях с похмелья, ну и, конечно, о женщинах, точнее об одной. В Чульмане проживала некая Синеглазка, как сейчас говорят, женщина легкого поведения, с ней были близко знакомы все обитатели полевого лагеря, и когда в мужской компании заходил разговор о слабом поле, то обязательно всплывала имя таинственной Синеглазки с её профессиональными достоинствами и недостатками. Видимо, первых было все же больше. Эти вожделенные воспоминания так раззадорили Сашку, что он размечтался посетить местную красотку, делая упор на то, что когда-то и нам надо становиться настоящими мужчинами.

Собственного опыта ни в охоте, ни в употребления алкоголя, ни в общении с противоположным полом у нас с Сашкой не было, и мы внимательно слушали наставления бывалых товарищей, при случае стараясь получить практические навыки. Так впервые мы попробовали питьевой спирт, купили в поселке бутылку, чтобы провести испытание. От профессионалов мы уже хорошо знали теорию употребления этого напитка. Надо выдохнуть, потом залпом вместе с вдохом залить его в горло и потом снова выдохнуть. По дороге в полевой лагерь, до которого было часа полтора хода, нас стали одолевать сомнения, правильно ли нас поймут, если на двадцать мужиков мы принесем одну бутылку спирта. Это настоящая провокация к большой пьянке, и нас как самых молодых снова отправят в поселок за очередной дозой спиртного, а пить вдвоем в окружении охочих до этого дела коллег не позволяла этика. Одним словом, сели мы у ручейка и решили провести эксперимент. Закуски у нас с собой не было и стакана тоже. Пили мы неразбавленный спирт прямо из горлышка и запивали холодной водой из ручейка. Нам удалось сделать по три подхода, что было дальше, — не помню. Проснулся я среди ночи, рядом посапывает Александр, а на берегу ручья стоит початая бутылка спирта.

Довелось нам с Сашкой полюбоваться и на дикого зверя. Мы стояли на высоком утесе реки и видели, как на противоположном берегу, медведь ловил рыбу. В этой реке ловили рыбу и мы, причем самым изощренным браконьерским способом: на острогу, как делали здесь все местные жители. Вечером, когда стемнеет, мы брели по колено в воде, высвечивая огнем карбидки хариусов, и потом тыкали в них острогой. Процент попадания был невелик, но рыбы было много, и без улова мы не оставались. Саша написал о наших ночных рыбалках в письме своей маме: «По ночам мы ходим бить харюзов». На что мама с тревогой отвечала, Саша, откуда в тебе такая жестокость, «харюзы» тоже люди, почему вы не можете с ними жить мирно.

Однажды фанерный домик на берегу реки, в котором все обычно отдыхали после рыбалки, и где по стенкам сушилась рыба, мы нашли развороченным, а рядом медвежьи следы, каждый из которых можно было закрыть, если сложить обе ладони. Мы с Сашкой помчались в лагерь с гениальной идеей устроить засаду на ворюгу-медведя. К нашему недоумению охотничий азарт среди обладателей ружей почему-то не проснулся. Вдруг все стали ужасно занятыми, кто-то не захватил с собой соответствующую картечь, кто-то смертельно устал после ночной смены. Одним словом охота сорвалась, а хуже того, начальник написал строгий приказ — из лагеря в тайгу не отлучаться, и ночные рыбалки прекратить.

Как-то во время сильного ливня уровень воды в реке Чульман резко поднялся. Паводок подмыл опору подвесного моста, и основная трасса, соединявшая нас с цивилизацией, оборвалась. Очередную вахту буровиков и геологов забросили уже на вертолете, а отработавшая свой срок смена возвращалась в Чульман. Все места были заняты. Печальный опыт полета на Ил-14 к тому времени стерся из памяти, и нам с Сашкой очень захотелось полетать на вертолете. Мы придумали себе срочные дела на базе экспедиции. Пожилой вертолетчик с солидным животом, свисавшим через ремень, категорически отказывался брать нас на борт, объясняя, что его аппарат перегружен, и транспортировать лишних людей он не имеет право. На что Сашка громко съехидничал, что если бы пилот не отрастил себе такое брюхо, можно было бы взять еще как минимум двоих. Этим ехидным замечанием Сашка существенно снизил наши шансы полетать на геликоптере. Мы продолжали настойчиво канючить, привирая, что если не напишем отчет о практике, нас исключат из института, забреют в армию и вся наша жизнь полетит под откос. Врали мы так убедительно, что Сашкин бурильщик, поверив, уступил свое место в вертолете. Я забрался зайцем. Провожая нас, Копченый советовал обязательно навестить Синеглазку.

— Только не ходите сразу после аванса, тогда у неё клиентов много, и, кроме мордобоя, вам нечего светить не будет.

Это короткий полет я тоже запомнил на всю жизнь. МИ-8 летел низко над самыми вершинами деревьев, отчего их верхушки раскачивались. Долетая до очередного холма, пузан-вертолетчик кричал в салон:

— Эй, мужики, что будем делать, большой перегруз, не перетянем сопку. Выбрасывайте студентов.

Мы понимали, что это его злая шутка, но некоторые бурильщики принимали слова пилота за чистую монету и недовольно ворчали, что из-за двух баламутов может навернуться вся вахта.

Отчет о практике мы тогда почти не писали, у нас нашлось другое занятие. После неудачного эксперимента со спиртом мы приступили к дегустации импортных вин. Когда ассортимент, вино-водочного отдела был частично исследован, мы могли как истинные знатоки на равных общаться со своими коллегами, пренебрежительно называя «Рислинг» — «квасом», а болгарское десертное вино «Томянка» с его медовым привкусом — «медовухой». Имелась от нашего прилета в Чульман и практическая польза: мы с Сашкой сдали экзамены по технике безопасности и теоретические экзамены на право управления буровым станком и получили удостоверения, позволяющие нам работать самостоятельно. Так что уже на следующей вахте мы трудились на одной буровой и показали старожилам, как надо работать. Вспомнив, чему нас учили в институте, мы подняли производительность труда почти втрое. Вместо трудоемкого крепления стенок скважин обсадными трубами мы стали применять вязкий глинистый раствор и на высоких скоростях минимальным диаметрам протыкали осадочные породы до угольного пласта, отбирали стопроцентный керн, а через три-четыре дня переезжали на новую скважину. Новичкам везет, мы чувствовали себя героями, стараясь не уронить престиж горного инженера. Бурильщики уважительно допытывались о причинах наших рекордов, даже мой занудный старичок – буровичок приходил ко мне на смену перенимать опыт, однако повторить авантюрную технологию без крепления стенок скважины обсадными трубами не удавалась никому, даже Копченому. На отдых в Чульман мы больше не летали, а отработали подряд четыре вахты и даже прихватили время каникул, зато заработали кучу денег. Помню, Сашка просто обалдел от полученной зарплаты, он разрывал бумажные полоски на денежных пачках, подбрасывал их вверх, и купюры разлетались по комнате радужным фейерверком.

Перед отлетом в институт мы зашли в магазин отовариться «Томянкой». Перед нами в очереди стояла пьяная женщина в грязной засаленной телогрейке с всклоченными давно не мытыми волосами. Она попросила три бутылки водки, было что-то отталкивающие в её вульгарном поведении. Когда она вышла, продавщица брезгливо обронила:

— Синеглазка гуляет.

Я толкнул Сашку в бок:

— Смотри, это твоя пассия.

На выходе из магазина мы опять увидели Синеглазку, она стояла в окружении трех мужичков и громко орала.

— Что мне ваш сраный Чульман. Я обслуживала весь Ленинград и Ленинградскую область.

Приобрести сексуальный опыт тогда нам так и не удалось...

Анатолию восторженное повествование молодого начальника не понравилось, и особенно не понравилась его мальчишеская бравада и хвастовство о легком заработке.

— Вот ты так красиво рассказываешь, как у твоего фантаста. Тебя послушать, так, выходит, бурение скважин это не изнурительная работа, а игра в бирюльки. Если смотреть с практической стороны на ваши рекорды, то мне представляется, что сняли вы сливки на этом месторождении и уехали, а буровикам после вас наверняка расценки снизили и нормы увеличили. Я же тоже помбуром четыре года на самоходной установке отработал, знаю, какой это тяжелый и грязный труд: шнеки с мокрой глиной за день натаскаешься, так что к вечеру разогнуться невозможно. А расценки копеечные. Чтобы на кусок с маслом заработать, с утра до вечера корячишься, небось, такие же студенты нормы устанавливали. Это хорошо, когда ты холостой, можно и по году из командировки не вылезать, а если у тебя семья и дети, которых месяцами не видишь? Держался за эту работу только потому, что при случае можно было зашабашить. Бурнешь скважину во дворе какому-нибудь частнику, и еще одна месячная зарплата у тебя в кармане, а за месяц две-три шабашки сбивали обязательно.

— Поэтому тогда ты перешел в шофера?

— А ты разве не знаешь? Я думал, тебе на базе уже давно разболтали. Несчастный случай у нас произошел позапрошлым летом. Поехали мы с буровым мастером в командировку, а по дороге решили закалымить, адресок у меня был одного дачника, которому позарез нужна была скважина для полива. Геологу сказали, что едем на заправку, а сами напрямик на дачный участок, делов там часа на два, если поторопиться, конечно. Я даже не заметил, как Борька — мастер мой, сунулся мне помочь, хотел очистить вращающийся шнек от глины. Слышу, орет, пока сообразил, что к чему, пока добежал по мокрой глине до пульта, Борису уже всю руку на шнек намотало. Ужасная картина, рука вся перемята, кровь хлещет, а рядом ни врача, ни телефона...

Анатолий замолчал. Виктор ничего больше не спрашивал, и снова выбранная им романтическая профессия предстала перед ним с незнакомой ему теневой стороны. От этого стало тоскливо на душе, настроение упало, и он демонстративно уставился в окно. Там тянулись бесконечные поля и чахлые лесопосадки.

К Саратову подъехали в сумерках, перед въездом в город за постом ГАИ голосовали несколько человек.

— Возьмем проводника? — в полувопросительном, в полуприказном тоне спросил Виктор, — чтобы не петлять по городу, как в Воронеже.

— Давай, — согласился Анатолий.

— Мы транзитом, кому по пути? – бросил клич Виктор, ожидавшим транспорта.

На подножку заскочил молодой парень:

— Вот хорошо, я как раз у моста через Волгу живу, дорогу вам покажу.

— Садись.

Парень, усевшись рядом, спросил:

— Бывали раньше в Саратове?

— Не приходилось.

— У нас говорят о Саратове: вокруг горы, а посредине воры.

Да, патриотичностью парень не отличается, отметил про себя Виктор.

— А вы что — баптисты? — снова завел разговор попутчик. – Смотрю, у Вас икона торчит, как в церкви, или она так, для прикола. — Виктор промолчал, попутчик ему перестал нравиться, а Анатолий про себя хмыкнул.

Проводник хорошо знал дорогу и заранее предупреждал, на каком светофоре свернуть, и где можно проехать грузовому транспорту, не выезжая на объездную дорогу. На небольшой улочке он попросил остановиться.

— Дальше прямо, выедете на перекрестке на основную трассу, а там уже увидите мост. Меня вам сам Бог послал, а то бы плутали по городу.

— Спасибо большое, — почти хором поблагодарили парня буровики.

Улочка, по которой указал ехать проводник, через три квартала сменила асфальтовое покрытие на гравийное. Освещавшие улицу фонари тоже неожиданно остались позади, улица становилась все уже, и наконец, уперлась в высокое полотно железнодорожной ветки.

Анатолий все понял и грязно выругался.

— Вот скотина, мы его как такси довезли до дома, а он нас направил в тупик. А мы с тобой — два кретина, уши развесили, с трассы съехали, напрямик захотели проскочить.

Ширина улицы не позволяла развернуться буровой с прицепом. Да и без прицепа сделать это было весьма сложно.

— Давай, отцепляй прицеп. Чего сидишь? — Выплеснул Анатолий свою злость, адресованную проводнику на молчавшего Виктора. – Не ночевать же здесь.

Только с третьей попытки удалось почти вплотную с прицепом выгнать автомашину из тупика. О том чтобы вдвоем развернуть груженый прицеп, не могло быть и речи. Зацепив его тросом сзади, Анатолий задним ходом стал медленно буксировать прицеп в обратном направлении. Виктор тащил тяжелое дышло прицепа. Когда подъехали к освещенному участку, на улицу посмотреть за маневрами большой машины вышли два мужика.

— Как вы сюда попали?

Анатолий опять выматерился:

— Землячок ваш направил, говорит, езжайте прямо, выедете на мост.

— Да мост в другой стороне, каким чертом вы сюда поперлись?

— А ты спроси нас, а мы ответим, — агрессивно начал Анатолий, но потом спокойно добавил: — Помогите лучше прицеп развернуть.

Даже вчетвером пришлось немало попотеть, пока прицеп развернули и снова зацепили за буровую.

Мужчины объяснили дорогу.

— Доедете до перекрестка, там будет троллейбусная линия, дождитесь 6 маршрута и следуйте за ним, он вас к Волге и выведет.

Троллейбуса ждали долго, а потом еще около часа колесили по городу, притормаживая, на всех троллейбусных остановках, пока не выехали на мост.

— Вокруг горы, а посередине воры, — вспомнил Анатолий прибаутку проводника.

На заправке в Энгельсе их ждал неприятный сюрприз. Бензин заливали только по 20 литров. Отдали сто литров талонов, заправщица отпустила 50 литров. Решили переночевать здесь, чтобы дозаправиться утром, но на рассвете норма отпуска бензина была снижена до десяти литров, и после долгих уговоров заправщица плеснула еще 100 литров, взяв талонов на 150 и последние два червонца Виктора. Впереди оставалась четыре дня пути и 400 литров бензина в талонах и около рубля мелочью.

Глава 4. День четвертый и пятый

Как и обещал Анатолий, машина пошла веселей, вот только разогнаться по выбоинам уже не было возможности, за окном простиралась унылая степь.

— Степь да степь кругом, — затянул Анатолий, а Виктор стал подпевать сначала тихо себе под нос, а потом, как и Анатолий во весь голос и от всей души.

После песен настала очередь анекдотов, рассказывали бородатые, избитые, политические и детские, а когда анекдоты стали повторяться, снова запели про бесконечную и унылую степь. Так с песнями без особых приключений проехали Уральск, где удалось заправить всего 100 литров. Остановились ночевать прямо на заправочной станции в Актюбинске, поскольку бензин на заправке не отпускали. Ночью Анатолий увидел, как пятитонный бензозаправщик сливал горючее и снова пошел просить бензин. Наверное, потому, чтобы транзитники не сообщили утром эту новость другим водителям, им залили 200 литров с условием, что они сразу же уедут отсюда. Буровая тронулись в путь в половине четвертого утра. В тот день заправочных станций, а также магазинчиков, чтобы можно было бы купить хлеб, им не встретилось.

— Смотри, сколько автомобилей собралось, наверное, авария, — первым заметил Виктор стоящие впереди на трассе около десятка самосвалов марки ЗИЛ-130 и несколько легковушек. Один из водителей выскочил на дорогу и замахал руками.

— Тормози, тормози.

— Что случилось? — Анатолий нехотя высунулся из окна.

— Тормози, — молодой парень запрыгнул на подножку и скороговоркой выпалил: -Тут ребята ухи целое ведро сварганили, идите, похлебайте горяченького.

За машинами, в тени чахлого кустарника обедали водители: на брезенте лежали помидоры, огурцы, яйца, хлеб, а посредине стояло закопченное оцинкованное ведро, в котором, еще оставалась похлебка.

— Закинули под мостом пару раз бредешёк, тут глубины-то воробью по колено, а вот гляди-ка, полведерка гольянов наловили.

Водители ЗИЛов возвращались домой после оказания шефской помощи одному из совхозов. Виктор принес и выставил на общий стол банку свиного паштета и сгущенку без сахара. Этот полевой паёк они получили еще во Фрунзе, но хранили его как неприкосновенный запас. Уха оказалась наваристой, хотя мелкие рыбешки были ужасно костлявые. Обед затягивался, словно это был пикник, а впереди всех не ждала дальняя дорога. Поев ухи, Анатолий и Виктор поблагодарили водителей за компанию, и первыми покинули стоянку. На душе было легко и радостно.

— Лепешек надо было попросить, да неудобно. А то хлеба у нас совсем нет, сколько там остается до ближайшего населенного пункта? — спросил Анатолий.

— Теперь только в Иргизе или Аральске, но до него еще 400 км.

— Дай Бог, чтобы бензина хватило.

Трасса, обозначенная на атласе как трасса всесоюзного значения, в натуре была тоже лишь обозначена. Слегка присыпанная гравием градирка была разбита проезжавшим транспортом так основательно, что ехать по ней было невозможно. Рядом с трассой по степи параллельно вились еще десятки полевых дорог, то расходящихся веером в разные стороны, то сбивающиеся в плотный узел. Дороги были хорошо накатаны, но покрыты мягкой пылью, которая так плотно обволакивала прицеп, что его практически не было видно через зеркало заднего вида. К вечеру их нагнала колонна водителей, с которыми вместе обедали. ЗИЛы мчались на приличной скорости развернутым строем, оставляя за собой столбы пыли, закрывающие горизонт. Весело поприветствовав клаксонами буровиков, бригада ушла вперед, обойдя буровую параллельными дорогами. Их пыльный след теперь служил ориентиром.

— Ты Витя, хоть какую-нибудь книжку пересказал бы, все веселее время пройдет, а то дорога монотонная, засну ненароком, — прервал долгое молчание Анатолий. — Вот ты начальник, обязан заботиться о подчиненных, почему не купил пару лишних буханок хлеба, ведь не на себе их нести? Опять же, кто будет следить за исполнением трудового законодательства? Рабочий день 8 часов, а я кручу баранку по 18, голодный да еще, почитай, две ночи не спавши.

— Давай, поспи, — смиренно предложил Виктор.

Глядя на виноватое лицо начальника, Анатолию расхотелось ругаться: — Ладно, рассказывай, как ты приобрел свой сексуальный опыт.

Виктор начал вспоминать свою преддипломную практику в Хакасии. Вообще-то он должен был лететь с группой своих друзей-однокурсников в Норильск, но в краевом управлении геологии Красноярска, им объявили, что нужен один бурильщик с правом управления буровым станком в Сорскую геологоразведочную экспедицию. К несчастью, такие корочки были только у Виктора. Так, без друзей, он оказался один в геологической партии, ведущей разведку золоторудного месторождения, в районе поселка Аргази.

Партию возглавлял геолог Сергей Анатольевич Басургин. Крупный мужчина лет тридцати пяти, классический вариант романтика семидесятых годов, с бородой и гитарой он представлялся Виктору образцом для подражания. Никогда не унывающий, знающий свое дело, он не утруждал себя скрупулезным исполнением должностных обязанностей. «Не спеши исполнять приказ начальства – будет команда: отставить», — любил повторять он армейскую мудрость. Жил он отдельно от буровых бригад и проходчиков в большой шатровой палатке, и, не допуская фамильярности, поддерживал строгую дисциплину. Однако иногда, по субботам, гонял грузовую машину за водкой за тридцать километров до ближайшего магазина. Крепко выпивал сам и разрешал проходчикам понемногу расслабиться, организовывал общий костер и, подыгрывая себе на гитаре, до поздней ночи пел задушевные бардовские песни. Его помощница геологиня Женя — пухленькая аспирантка из Харькова, также одна занимала вагончик. Все остальные жили в тесном болке. Проходчиков было четверо, они работали в одну смену, уродуя гористые склоны разведочными канавами. Буровиков тоже было четверо на одну буровую. Заступали на смену парами по неудобному скользящему графику «восемь через восемь». Отработав на буровой первую смену, после восемь часов отдыха, снова отправлялись на буровую в ночь и так в течение двух недель. Дни и ночи сплетались в сплошную нудную круговерть. На буровой хотелось спать, а между сменами уснуть было невозможно. Для бодрости, чтобы не дремать в ночную смену, по совету местных проходчиков, полевики пили отвар из маральего корня, который рос в этих местах в изобилии. Когда к работе приступала следующая вахта буровиков, первая отправлялась в двухнедельный отгул. Помбуром Виктору достался рослый студент-второкурсник из Нижнетагильского геологоразведочного техникума. Вот о нем-то Виктор и стал рассказать.

— Дима, так его звали, моего помбура, очень любил похвастаться своими любовными похождениями. Он расписывал весь процесс покорения девичьих сердец и тел от первого взгляда до пошлого прощания «Сама виновата». Обо всем этом он повествовал с такой массой подробностей и деталей, что не могло возникнуть и тени сомнения в надуманности его любовных приключений. За первые дни совместной работы я узнал об интимных отношениях больше, чем за все свою студенческую жизнь. Создавалось впечатление, что половой гигант Дима переспал почти со всеми студентками нижнетагильского геологоразведочного техникума, и со многими замужними женщинами в родном городе. Даже в поезде, когда они с другом направлюсь в Сорск, на практику, Дмитрий успел охмурить молоденькую проводницу, да так, что она обещала приехать к нему в гости прямо в геологическую партию. Я внимательно слушал своего помбура, но на предложения поделиться своими воспоминаниями, отнекивался, и чтобы не упасть в глазах подчиненного, повторял что, мол, не люблю трепаться о своих амурных делах.

Естественно, что такой ловелас не мог не обратить внимания на единственную девушку в полевом лагере, тем более что она была видной дивчиной. Как только выдавалась свободная минутка, Дима линял в соседний вагончик и порой задерживался там до поздней ночи. Про себя я уже решил, что Женька не устояла перед димкиными чарами. Но однажды под вечер она попросила меня зайти к ней и начала со слезами причитать:

— Достал меня этот Дима. Виктор, ты бы поговорил с ним, мне кажется, у него сдвиг по фазе, он ко мне уже вторую неделю приходит в гости, сядет и твердит одно и то же, если я с ним не пересплю, он повесится. Вот и сейчас убежал в тайгу — черт его знает, что у него на уме.

Такого дешевого приема от маститого Дон-Жуана, каким он представлялся, я не ожидал, и успокаивал Женьку, как мог, не такой Димка парень, что бы кончать жизнь самоубийством. Действительно, к началу ночной смены Дима появился в болке, как ни в чем не бывало, и сообщил, что листал журналы у Сергея Анатольевича. Узнав о женькиной жалобе, Дима рассмеялся:

— Это мой проверенный способ, волнуется, значит, я ей не безразличен, еще два-три дня, и она не устоит.

Но «проверенный способ» в этот раз не сработал. Женька уехала в Красноярск собирать для своей диссертации архивные материалы по разведке нашего месторождения. Нам с Димой полагался двухнедельный отгул, но мы решили подзаработать и взялись копать разведочные канавы. Басургин поставил нас по блату на южный, менее задернованный склон, где коренные породы выходили почти на поверхность, и лишь у основания склона глубина канавы была более метра. Я рассчитывал заработать хорошие деньги, но тут у Димы неожиданно появилась новая пассия.

Всех геологов и рабочих кормила пожилая женщина, которая готовила обеды, а потом Басургин, заботясь о подчиненных, подыскал поварихе помощницу — красивую хакаску лет тридцати с русским именем Зина. Однажды, выйдя из болка рано утром, я увидел, как новая сотрудница потихоньку выскользнула из палатки главного геолога. На эту Зину и положил свой взгляд Дмитрий, усилия его на сей раз оказались не напрасными.

— Какая женщина, — взахлеб рассказывал он мне на следующее утро. — Затащил я её в Женькин вагончик, и мы покувыркались там всю ночь.

Следующие дни были наполнены такими же восторгами. Дима, после бурной ночи, пересказывал в утомительных подробностях её содержание, а потом крепко спал рядом с канавой, которую мне приходилось копать одному. Через неделю Димин восторг сменился столь же глубокой печалью.

— Представляешь, она сообщила сегодня, что беременна от меня, и что я должен на ней жениться. У них тут обычай такой, если я не ней не женюсь, то братья, а они у неё оба милиционеры, могут меня запросто пристрелить. Потом, конечно можно развестись, но придется платить алименты, а мне еще два года учиться. Не знаешь, берут ли со стипендии алименты? — спрашивает он меня,

На моего помощника было жалко смотреть, я, как мог, его успокаивал, обещал никому не рассказывать о постигшем его несчастье, но все же не выдержал и проболтался о диминых страданиях вернувшейся из Красноярска Женьке, чем вызвал у неё истерический смех.

— Вот Дима доигрался! Получил удовольствие по полной программе. Ой, не могу, какой же он еще дурак и теленок! Дурачит она его, а он уши развесил, — Женька веселилась от души.

На следующей двухнедельной буровой вахте работник из Димы был уже никакой, он даже умудрился уронить в скважину кувалду, и мы три дня ликвидировали аварию. Работа без результата и без оплаты выматывала втрое, мы злились друг на друга так, что было не до разговоров. Дима ходил на смену, как в воду опущенный, а с началом двухнедельного отгула вообще уехал на базу экспедиции под предлогом встречи со своим однокурсником, и уже не вернулся. Попросту говоря, позорно бежал с поля любовной брани.

Но самое интересное было потом, когда мы с Женькой по окончанию практики собирали в экспедиции архивные материалы, то познакомились с красивым шустрым парнем Юрием, года на три старше нас, как потом выяснилось, Димкиным другом, и для нас стало все понятным. Оказалось, что Юра и был героем Димкиных рассказов, и к нему действительно приехала эффектная и разбитная проводница, о которой мы были так хорошо информированы. Мы развлекались тем, я пересказывал Юре и его подруге услышанные от Димы любовные истории, а Женька, которой все эти байки тоже были знакомы, исправляла и дополняла меня, а в конце Юра, восстанавливая историческую справедливость, вносил свои коррективы. Мы потом вчетвером хорошо провели время, устроив себе недельный тур, проехав автостопом в Абакан, Минусинск и Шушенское.

— Какую-то ты Виктор неинтересную историю рассказываешь, или чего-то не договариваешь. Скажи честно, ты переспал с этой геологиней-хохлушкой?

— Анатолий, у тебя нет родственников в Нижнем Тагиле?

— Это ты к чему?

— Ты так же сексуально озабочен, как тот Дима. С Женей меня связала совершенно другая история. Она оказалась очень интересным человеком, представляешь, приехала в Сибирь специально на это месторождение, потому что нашла в каких-то архивах сведения об его открытии и разработке. Когда-то, еще задолго до революции на этом месте был рудник «Богом данный», владел которым золотопромышленник и сибирский миллионер Иваницкий. Рядом с прииском вырос целый поселок. Золотая жила, судя по легендам, передающимся из поколения в поколение, была богатейшая — до 30 граммов золота на тонну породы, но вдруг она оборвалась. Какой-то мощный тектонический процесс в глубокой древности разорвал золотоносную жилу на куски. Верхушку её золотопромышленник выработал, а вот куда сдвинулась неразработанная часть — ушла вверх или вниз, вправо или влево так никто до сих пор и не нашел. Много денег закопали в эту землю в поисках фартовой жилы, но она не далась никому. Поселок постепенно заглох, и в нем жили только несколько дряхлых старичков, которые с тоской вспоминали о тех счастливых временах, когда здесь добывали золото. Задачи нашей поисковой партии состояли в оконтуривании скважинами и разведочными канавами района вокруг старой штольни, и если повезет, то отыскать золотую жилу. Обо всем этом рассказала мне Женька. Она мечтала открыть золоторудное месторождение, которое снилось ей по ночам. По собственной инициативе наша геологиня облазила все наскальные обнажения, расспрашивала стариков из деревни, рылась в архивах. В том, что она обязательно найдет месторождение золота, сомнений у неё не было.

В свой второй отгул я не стал копать канавы, поскольку остался без напарника, а вызвался помогать Женьке. Басургин оформил меня временно младшим корректором, и мы ходили с ней по профильным маршрутам, наматывая за день до 30 км. Женька оказалась фанаткой в своем стремлении найти золото и могла часами рассказывать о самородках, называла месторождения, где они были найдены и их дальнейшие увлекательные истории.

Однажды она предложила мне спуститься в заброшенную штольню, хотя Сергей Анатольевич ей строго-настрого запретил подходить к старым выработкам. Тайком от него мы запаслись веревками, свечками фонариком и одним ранним утром отправились на разведку. Название «штольня» для этой горной выработки подходило с большой натяжкой. Круглая в основании, словно большая нора или пещера, она вела под небольшим уклоном вглубь горного массива. Древняя выработка не имела постоянного сечения, если в начале её диаметр составлял около трех метров, то через 20-30 метров она сузилась до таких размеров, что мы уже решили, что она закончилась. С трудом, пробравшись через небольшой лаз, мы попали в зал размером с комнату, из которого вглубь уходило сразу несколько ходов, но все они скоро заканчивались небольшими колодцами, а самый широкий, возможно, основной, был заполнен водой. В одном из колодцев Женька насобирала куски кварца. Так долго планируемое исследование старого забоя оказалось непродолжительным и не принесло Женьке ожидаемых результатов. Поднявшись на дневную поверхность, мы стали рассматривать собранные образцы. Один из кусков кварца я разбил, и на свежем сколе, словно листочки осеннего деревца, засеяли чешуйками вкрапления желтого металла.

— Женька, смотри, — кричу я ей. – Это же золото!

Она от восторга бросилась ко мне на шею и щебечет: «Это здорово. Надо покопаться в этих отвалах, может, еще найдем».

Но все остальные образцы, поднятые с забоя древней выработки, видимых признаков золота не показали. Я вцепился в образец двумя руками, и сколько Женька не умоляла меня, что он ей нужен для работы, я его так и не отдал. Наконец Женька согласилась, пусть этот камень останется у меня, только с условием никому об этой находке не рассказывать.

Хранить найденный образец с прожилками видимого золота и не рассказать никому о своей находке, стало для меня сущей пыткой. Через три дня под большим секретом я показал вкрапления золота проходчику, а на следующее утро образец пришел посмотреть и Сергей Андреевич. Он долго вертел кусок кварца в руках, но не стал его требовать себе, а только попросил указать место находки. Сознаваться, что мы с Женькой лазили вопреки его запретам в старую выработку, я не стал, а показал полянку, где мы с Димой когда-то копали маралий корень и где еще сохранились небольшие ямки. В тот же день геолог перекинул обе бригады проходчиков на «перспективный» участок. Новые траншеи крестом расходились от того места, которое я указал. Женька укоризненно смотрела на меня, покачивала головой и делала пессимистические прогнозы, что данный образец мог оказаться здесь совершенно случайно, и никак не связан с жилой. Но Басургина трудно было переубедить, он тоже мечтал найти золото. Канавы не дали положительного результата, кварцевой жилы на этом месте почему-то не оказалось, но о находке золота стало известно в деревне. К этому месту подходили старики в домотканых штанах рассказывали о своих прежних старательских удачах. Через несколько дней вокруг канав стали удивительным образом появляться небольшие закопушки, превратившие зеленую полянку в испытательный полигон большего крота.

Но самое интересное произошло позже. В Красноярске я встретился со своими однокурсниками, проходившими практику в Норильске, и мы все вместе возвращались на поезде в Томск, чтобы оттуда отправиться на воинские сборы в Ташкент. Разговоров было масса, и в основном о геологии, о новых, еще не открытых месторождениях и, конечно, мы хвалились друг перед другом коллекциями минералов, собранных на практике. За своими разговорами мы совсем не обращали внимания на двух подвыпивших пассажиров, которые нас внимательно слушали и даже пытались вставить словечко. Попутчики оказались промысловиками, исходившими хакасскую тайгу вдоль и поперек. Денег за время практики заработано было достаточно, и потому мы могли позволить себе посидеть в вагоне-ресторане. Промысловики тоже были при деньгах. После второй бутылки водки мы с охотниками стали друзьями навеки.

— Вот вы, геологи, все хотите золотую жилу найти, а мы место знаем, где самородки выкапывают. Я вам карту начерчу, — мне верный человек по секрету сообщил, что этим летом один мужик поднял там самородок с кулак. Взяв салфетку, он стал обозначать поселок Аргази, дорогу на геологическую базу и…нашу злополучную полянку.

Стемнело, когда буровики поравнялись с колонной стоящих машин, это оказались старые знакомые, бригада водителей на ЗИЛах и несколько легковых автомобилей. Дорогу преграждал небольшой песчаный бархан высотой около полутора метров. Самосвалы брали его наскоком, разогнавшись, они на огромной скорости врезались в бархан, и застревали, едва лишь задние колеса погружались в его основание. ЗИЛок стягивали вниз тросом, и следующая машина безуспешно пыталась проскочить неожиданно возникшее препятствие.

— Нам хотя бы одной машиной бархан преодолеть, а там тросами мы бы всех вытянули, — обратился к Анатолию молодой водитель.

Анатолий вышел из машины осмотреться.

— Заберемся, не проблема.

— Прицеп надо отцепить, с ним не вытянешь.

— Ничего, попробуем, только надо чуток баллоны подспустить.

Виктор стоял внизу и смотрел, как их ЗИЛ-131 на пониженной скорости уткнулся в бархан и пополз на его вершину, почти не сбавляя скорости.

— Ура, — раздалось вокруг. Водитель легковой сообщил, что стоит здесь с обеда. Тросами Анатолий вытянул на гребень бархана два ЗИЛа-130 и один «Москвич».

— Но теперь, я думаю, сами управитесь. А то нам еще пылить и пылить.

— Конечно, байке. Спасибо за помощь.

Проехав с полчаса, Анатолий остановился. Гравийная дорога, которая служила ориентиром, закончилась. Степь в этом месте была хорошо укатана, и дороги расходились в разные стороны.

— Ну, штурман, выбирай, куда поедем?

— Нам надо на юг, — Виктор посмотрел на чистое звездное небо и отыскал Большую медведицу и по ней и Полярную звезду. – Давай прямо.

Проехали еще около часа, время перевалило за полночь. По степи справа и слева мелькали огни, возможно, новые знакомые тоже плутали по степи. Остановились прямо на дороге, оставив включенными габаритные огни. Анатолий не стал разбирать спальный мешок, а остался кимарить в кабине. Виктор сунулся стелиться в прицепе, но там толстым слоем лежала пыль, да и под прицепом пыли было не меньше. Походив вокруг буровой установки, Виктор полез в кабину. Анатолий дремал, охватив руками баранку.

— Давай дождемся рассвета, выедем на трассу, а там и поспим, — предложил он водителю.

— Не возражаю, — зевнул Анатолий.

Глава 5. День шестой и седьмой

Утро выдалась пасмурным, небо заволокли тучи, и видимость была не более двухсот метров. Ориентиров не наблюдалось, трасса тоже не просматривалась. Но все равно поехали потихоньку в моросящее никуда. Через час, когда уже окончательно рассвело, впереди замаячили какие-то строения, и еще через полчаса буровая въехала в город Аральск. В придорожной круглосуточной столовой сидели водители ЗИЛов. Буровики поздоровались со всеми за руку, как со старыми знакомыми.

— Хорошая у вас техника, только очень уж медленно тащится. Мы уже час как приехали, — сообщил молодой водитель.

— Да мы останавливались, подремали часа три, — без всякой задней мысли ответил Анатолий, чтобы поддержать разговор.

Это заявление вдруг встретило неожиданный интерес у водителей.

— Как это подремали? Мы после бархана гнали все ночь, без остановок. Какой это вы дорогой ехали?

— Это наверно вы по степи кружили, ночью смотрим огни от нас то справа то слева.

— А вы как ехали?

— Да у меня штурман первоклассный; он на звезды посмотрел, угол наметил, — так напрямик и пошли, — не без гордости сообщил Анатолий.

В Аральске простояли в очереди на автозаправке почти до обеда, отдали последние талоны, но им не долили двадцать литров. Анатолий пошел выяснять отношения, и заправщица закричала прямо через микрофон хорошо поставленным матом: «Хватит, мол, казаки мозги компостировать, скажите спасибо, что это дали». По всем радужным подсчетам бензина могло хватить только до Туркестана, но это уже проблемы завтрашнего дня, а пока вперед. Машина весело бежала по хорошей асфальтированной трассе, с каждым километром приближаясь к дому.

К переправе через Сырдарью подъехали еще засветло. Желтая Река вполне оправдывала свое название. Через понтонный мост медленно переправлялся встречный поток машин. Анатолий остановил буровую рядом с указателем допустимой грузоподъемности моста — 7 тонн. По техническому паспорту буровая с прицепом забитым инструментом тянула на все пятнадцать. Анатолий указал Виктору на столб.

— Что будем делать?

— Должен выдержать, нам читали на сопромате, что запас прочности у мостов десятикратный, рискнем.

— А если не выдержит? Утонем, как котята, и технику угробим, — Анатолий еще раз взглянул на мутное течение Сырдарьи.

— Да выдержит он, ничего страшного, — уже менее уверенным голосом подтвердил Виктор.

— Ну, гляди, отвечать-то тебе придется.

Виктор начал сомневаться, точно ли он вспомнил коэффициенты запаса прочности. Рядом с буровой шумно выпуская воздух из ресивера, остановился ЗИЛ-130. Виктор высунулся в окно.

— Алло, парень, не подскажешь, а брод здесь есть?

— Есть, только очень далеко, а вы что боитесь по мосту?

— Мы больше 7 тонн весим.

— Ерунда, тут и десятитонные машины спокойно проходят.

Встречный поток машин закончился, но на мост никого не пускали. Дорожный рабочий с небольшим ломиком поправлял настил моста, сложенный из разбитых березовых досок. Они лежали крайне неравномерно: то сбитые в кучу, то на расстоянии, через которое свободно могло провалиться колесо. Едва буровая выехала на мост, следом пристроился ЗИЛ, два УАЗика, а за ними на мост съезжал груженный КАМАз. Анатолия зло взяло: ну что они лезут, пройдет одна большегрузная машина, затем можно и другим. Буровая достигла середины моста, когда возникло неожиданное препятствие. Навстречу установке с противоположного берега шла корова. Положение было критическим, уже пять автомобилей зависли над желтыми водами древней реки, протестуя против неожиданной остановки, все начали протяжно сигналить. Корова, прошедшая половину пути, уступать не хотела, и пыталась прошмыгнуть в узкий проход, оставшийся между машиной и не огороженным краем моста, где и человеку протиснуться было опасно.

— Ну, что сидишь? — Анатолий покрылся холодным потом. — Давай отгоняй эту чертову корову.

Виктор открыл дверцу, прямо под ногами несся мутный поток.

— Циля, циля. — Корова пыталась прошмыгнуть со стороны Виктора, но как только он открыл кабину, сделала новую попытку со стороны водителя.

— Ну, что ты стоишь!? — снова закричал Анатолий. — Переходи на мою сторону и гони её отсюда. — Открыв свою дверцу, Анатолий яростно матерился, но корову это не смущало.

Виктор махал руками перед коровьей мордой, а той все было нипочем, она снова и снова пыталась повторить свой смертельный трюк.

— Если она свалится в воду, мы же не рассчитаемся за эту бестолковую тварь. — Анатолий сунул Виктору монтировку. Корова догадалась, что палка в руках человека ничего хорошего не сулит, и поворотила назад, но радость Виктора была преждевременной. Неожиданно корова резко завернула, намереваясь проскочить вдоль правого борта. Виктор снова оббежал буровую и, действуя уже более решительно, от простых размахиваний и угроз, перешел в яростное наступление и несколько раз ударил несчастное животное. Корова сдала свои позиции и стала возвращаться назад, Виктор бежал за ней, размахивая монтировкой, а следом под непрекращающиеся сигналы клаксонов двигался караван большегрузных машин. Когда мост остался позади, Анатолий свернул на обочину:

— Всё, не поедем дальше, у меня рубашка все мокрая, хоть выжимай, и поджилки все трясутся. Давай поужинаем и ляжем спать пораньше.

В тот год Казахстан сдавал стране обещанный миллиард пудов зерна, однако во всесоюзной житнице невозможно было купить буханку хлеба. Около хлебных ларьков с утра дежурили труженики села, производившие тот рекордный урожай. Анатолий и Виктор страдали от этого более остальных. Выданные им в дорогу жирный свиной паштет и сгущенное молоко невозможно было есть без хлеба, но во всех продуктовых магазинах, где бы они ни останавливались, из хлебобулочных изделий предлагали только вермишель и макароны. К обеду, притормозив у очередного магазина, Виктор узнал у ожидавших на крыльце женщин, что хлеб сегодня не завозили, но к вечеру обещали, надо только занять очередь.

— А столовая в поселке есть? – поинтересовался Анатолий.

— Не только столовая, а даже новое кафе, на выезде, — сообщила одна сердобольная бабулька.

— Это радует, поедим, как белые люди. Я угощаю, у меня на всякий случай червонец заначен, — обрадовался Анатолий.

Кафе было пустым. Анатолий громко поздоровался, однако никто не отозвался. Анатолий снова крикнул, — Есть тут кто живой?

Из подсобного помещения вышла светловолосая девушка в белом переднике:

— Чего орете?

— Да вот хотели покушать, где у вас можно руки помыть?

Девушка состроила презрительную гримасу, словно фыркающая кошка:

— У нас в кафе ходят с чистыми руками.

Анатолий взорвался:

— Ты чего, красавица, не видишь, мы транзитом идем, нам перекусить надо.

— Перекусывать в тошниловку идите, а у нас фирменные блюда на заказ. К нам люди отдыхать приходят. Мы проходимцев разных не обслуживаем.

— Была бы ты мужиком, я бы тебе морду набил. Ладно, черт с тобой, продай хоть буханку хлеба, а то в вашем Казахстане даже хлеба не достанешь.

— Казахстан ему наш не нравится, ну и катись отсюда, хлебом мы не торгуем.

Анатолия трясло от возмущения. Какая сволочь, вот дожились, даже за деньги хлеба не купишь. Сдохнешь от голода в хлебном краю и никто не поморщится. Со злости Анатолий пнул колесо ЗИЛа.

— Ну что, начальник, будем поститься!

— Смотри, — Виктор показал на двух женщин, несущих по буханке.

— Женщины, где хлеб брали?

— В магазине, только что привезли, свеженький.

Около сельмага, где полчаса назад стояла всего несколько бабушек, выстроилась длиннющая очередь.

— Нам бы булочку без очереди.

— Чего захотели, мы тут с утра толчемся. Да и не хватит всем хлеба-то, сказали не занимать больше, — запричитала очередь.

— Что, парни, хлеба надо? — К буровикам подошел мужичек пенсионного возраста, похожий на Николу Чудотворца с аккуратно подстриженной белой бородкой. — Моя жена сегодня утром купила две буханки, я поделюсь, только вы меня до соседнего поселка подбросите, это вам по пути.

Анатолий хотел отказать, но Виктор, оказался проворнее:

— Садитесь.

Когда тронулись с места, мужичок обратил внимание на находку Виктора.

— Хорошая икона – это Священномученик Антипий, он почитался как заступник крестьян и служивых, в старину сказывали, что он оберегает путников от напастей и излечивает зубную боль. Помню, когда я был маленький, у нас на Рязаньщине в церкви большая писаная икона Антипия, украшалась серебряными монетками. Если у кого-то болели зубы, к ним прикладывали ненадолго мелкую монету, потом пробивали денежку насквозь, и вешали на икону святого, говорят, что хорошо помогала.

Анатолий усмехнулся:

— Вот вы вроде бы пожилой человек, а в сказки верите. Все это от невежества, но подумайте сами, какая связь между зубной болью и каким-то мучеником, — да никакой. Не спорю, может, конечно, кому-то и помогало. Только это, скорее всего, от самовнушения.

— Нет, не от самовнушения, как вы говорите, а от веры. Верили люди, и благо им нисходило.

— Ну, вас не переспоришь. Вы нам лучше расскажите, почему у вас хлеба не купишь?

— Так вы газеты читайте, там все прописано. Мы люди маленькие, никто о нас не думает.

Когда вдали показался поселок, мужичок стал рассуждать, будто про себя:

— Должен еще хлеб остаться, не могла же жена две буханки за обед умять.

Анатолию эти рассуждения очень не понравились, и Виктор увидел, как передернуло его напарника.

— А что, хлеба может и не быть? — спросил он.

— Наверно, остался. Вы вот здесь остановите, тут до моего дома метров двести.

Дорогу преградила свежевырытая траншея.

— Пока здесь развернись, — обратился попутчик к Анатолию, — а мы с парнем пройдем за хлебом.

Виктор вслед за мужичком перепрыгнул через траншею и пошел рядом, а мужичок еще пару раз повторял, словно убеждая себя: — Должен остаться хлеб.

Дома он сразу пошел на кухню и вынес большую буханку белого хлеба.

— Подожди чуток, — обратился он к Виктору, а потом крикнул жене: – Собери там томатов в огороде, ребята уже седьмой день в дороге.

Помидоры были желтого цвета и огромные, как маленькие дыни. Мужичок сложил всё в пакет и протянул Виктору: — Большое спасибо, счастливого вам пути, да храни вас Бог.

— И вам спасибо, сегодня у нас будет настоящий обед.

Анатолий ждал Виктора, выйдя из машины.

— Что так долго? Дали тебе хлеба?

Виктор еще раньше закинул пакет через плечо и теперь в радостном предчувствии ужина решил разыграть Анатолия.

— Нет, кончился хлеб, и у соседей тоже нет.

Анатолий разразился пятиэтажным матом: — Говорил я тебе, никого больше брать в попутчики не будем, а ты — садитесь, пожалуйста. Такси нашли. Опять целых полчаса по твоей милости потеряли.

— Да успокойся ты, смотри, что нам дали, — Виктор достал из пакета мясистый помидор.

— А хлеб?

— И хлеб тоже, — Виктор вытащил буханку.

— Ну, наконец-то, поедим по человечески, давай, прямо здесь, доставай паштет, с хлебом и помидорами он пойдет за милую душу.

Бензин кончился, как всегда, неожиданно, прямо рядом с километровым указателем. Несложно было подсчитать, что до Фрунзе оставалось около 500 километров. Больше не было ни талонов, ни денег.

— Ну что, начальник, пойдем голосовать. Машины здесь ходят часто, будем побираться Христа ради. Шофера народ душевный, где ведро, где полведра нальют, так глядишь, за неделю и доберемся до базы.

Первая машина остановилась через полчаса попрошайничества. Водитель УАЗика, увидев на дороге пустое ведро, притормозил и спросил:

— Давно загораете?

— Да уже час, — прибавил Анатолий. — Как там впереди с бензином?

— Наливают по двадцать литров, чтобы спровадить с заправки. Шланг у вас есть? Много я не дам, но ведерко заберете. Далеко вам еще ехать?

— До Фрунзе, только у нас талонов уже нет, а деньги кончились. Возьми паштет, — Анатолий вытащил две банки консервов.

— Обижаете, мужики, что я на суку-крохобора похож. Вам, может, не один день по трассе голосовать придется.

— Ну что, постоим здесь или поедем дальше? — спросил Анатолий.

— Конечно, вперед. Нам этого ведра на тридцать километров хватит, а там и до Чимкента рукой подать.

Следующая остановка оказалась более продолжительной. Водители не останавливались, а только разводили руками. Нет, мол, ребята, не обессудьте. Было бы не жалко, есть — да не дадим. Вечерело, когда возле буровой остановился УАЗик, на заднее сиденье которого втиснулись человек пять или шесть, и, судя по голосам, среди них были и женщины. Однако вышел только один крупный мужчина лет пятидесяти с небольшим авторитетом, который выпирал из-под короткой майки. Был он явно навеселе.

— Вода есть? – спросил он.

Анатолий помотал головой, а Виктор выдернул из-за сидения канистру:

— Вот только вода у нас и осталась.

Толстяк стал пить прямо из канистры, подняв её над головой, и жадно глотая водную струю, часть которой растекалась по его жирному телу. Чтобы напиться, он разлил почти половину канистры. Анатолию было жалко воды, и он разозлился на Виктора, сколько им еще оставаться в степи, но высказывать возмущения не стал, отметив про себя, что при случае напомнит начальничку про эту бесполезно разлитую воду. Напившись, толстяк вернул канистру:

— Давно стоите?

— С обеда.

— Да, с бензином у нас швах. Талоны-то у вас есть?

— Нет, закончились. На заправках, начиная с Энгельса, талоны берут, а бензин не доливают.

Толстяк крикнул водителю: — Джениш, у тебя талоны остались? Отдай ребятам.

Молодой парень, выйдя из машины, протянул четыре талона по 20 литров.

— Что ты жмешься, отдай всё, я тебя завтра заправлю, — начальственным голосом приказал толстяк. Парень полез в карман, достал портмоне и вытащил еще один талон на 50 литров. — Больше нету, Алик Бакиевич.

Толстяк протянул руку Анатолию: — Ну, бывай, водила, на заправке скажите, что талоны вам дал Газиев, и велел их отоварить, без дураков. Они меня должны помнить, я раньше здесь был начальником областного ГАИ. Извини, живого бензина дать не могу.

Два ведра бензина, которые налили проезжающие мимо дальнобойщики, в обмен на талоны, хватило только до заправки в Белых Водах. Причем так удачно: остановились у колонки и заглохли. На колонке висела фанерка с корявыми безрадостными словами: «Бензина нету и не будет».

Заправщик в будке тоже отсутствовал, что служило плохим предзнаменованием.

— Будем здесь ночевать, это не в степи. Когда привезут, тогда и заправят. Благо талоны у нас теперь есть, и тушенки еще три банки в запасе.

Однако кушать почему-то не хотелось, до дома оставалось менее 400 км. По хорошему день пути.

— Я все думаю, — решил поделиться своими мыслями Анатолий, — везучий ты парень, так выгодно поменял три литра воды на сто тридцать литров бензина, а я еще не хотел давать этому бывшему гаишнику напиться. Нормальный мужик оказался, хоть и милиционер, бывает же такое.

— Ну, ты же сам меня просвещал, что жизнь устроена на человеческой благодарности. Делаешь людям добро, глядишь, и тебе что-то перепадет.

— Говорить то я говорил, вот если бы все моей теории придерживались, сейчас бы мы с тобой при коммунизме благоденствовали. А мне по жизни все больше жулье и барыги попадаются, все норовят урвать у простого труженика. Порядок нужен, а его нет, особенно у нас в геологии. Может, конечно, и есть люди порядочные, но мне они не встречались.

— Зря ты так, Анатолий, хотя у меня и небольшой производственный опыт, но мне кажется, что хороших людей больше, и в геологии работают не только бичи. Вспомни, сколько людей нам бескорыстно помогли на трассе.

— Давай посчитаем, — Анатолий стал загибать пальцы, — один у тебя четвертак выдурил, другой в тупик загнал, еще одна сволочь кусок хлеба пожалела, а про заправщиц я уже и не говорю.

— А ты злопамятный, отсюда и все твои проблемы. Сам же говорил, завсклад нас здорово выручил, а вспомни водителей, которые накормили нас ухой, а дальнобойщиков, поделившиеся бензином, и, наконец, нашего спасителя Алика Бакеевича. Нет, хороших людей все равно больше.

— Ладно, не будем спорить, может, ты и прав, — согласился Анатолий. — Просто обидно порой от несправедливости устройства нашего мира, вот возьмем хотя бы нас с тобой. Я с утра до ночи кручу баранку, а ты сидишь, в окошечко смотришь, природой любуешься. Для тебя это путешествие с забавными приключениями, а для меня это тяжелая работа, а вот зарплату мы получим разную, ты как начальник свои двести рублей, а мне как шоферу насчитают вполовину меньше. Отсюда и взгляды на геологию у нас отличаются — для тебя это романтическая профессия, возможность по всему Союзу поездить, а для меня изнурительный труд, за грошовую зарплату. Только без обиды, конечно, ты тут вроде и не при чем, просто поживешь с моё, поваришься в производственном котле десяток лет, жизненного опыта наберешься, вот тогда мы встретимся и подсчитаем, каких людей больше, хороших или плохих, а сейчас давай немного поспим.

Глава 6. Последняя

Магическое имя «Алик Бакеевич» произвело на подошедшего рано утром заправщика должное действие, он посетовал, что это неприкосновенный запас, но залил бензин, согласно отданным талонам. За Джамбулом пошли знакомые места, навстречу все чаще попадали машины с киргизскими номерами.

— Мы почти дома, тут не пропадем, в крайнем случае, вручную дотолкаем. Виктор, ты заметил, как наш ЗИЛ разошелся, уже спокойно можем 80 километров держать. Это еще в старину сказывали, что лошадь ближе к дому бежит веселей. — Как бы в подтверждение своих слов Анатолий притопил педаль газа, и буровая установка легко обошла КАЗ с полуприцепом, груженый капустой. Анатолий был доволен, и даже посигналил молодому водителю – казаху: мол, знай наших. Водитель КАЗа вызов принял и пристроился у буровой на хвосте, стараясь показать, что и его машина далеко не исчерпала свои возможности. Виктору тоже нравилась быстрая езда, хотя асфальтное покрытие было далеко от идеального. Гонка продолжалась пару минут, пока на очередной выбоине, кабину тряхнуло так, что бронзовый складень, закрепленной на передней панели, подскочил и свалился в щель между полом и дверцей кабины.

— Анатолий, притормози, икону потеряли.

Анатолий нехотя сбавил скорость, и машина остановилась, прижавшись к обочине. Мимо громко сигналя, пронесся КАЗ. Виктор открыл дверцу кабины и поднял складень, упавший на подножку.

— Давай отольем, коль уж остановились, — предложил Анатолий, и направился к заднему колесу прицепа.

— Не возражаю, — поддержал его Виктор.

После остановки поехали медленнее, впереди уже маячил город Мерке, а за ним и граница между Казахстаном и Киргизией.

— Смотри, кажется, авария…

На обочине трассы стоял КАЗ, а вокруг все было завалено капустой. Левый борт полуприцепа был скручен в спираль, и, как шлагбаум, преграждал путь к месту катастрофы. Метрах в тридцати на свежевспаханном поле завяз МАЗ, его кабина была не просто поднята вверх, а откинута на передний бампер.

— Ни хрена себе, это же наш знакомый, — Анатолий остановился рядом с оторванным бортом и побежал к кабине КАЗа. Заскочив на подножку, он увидел водителя, сидящего за баранкой, все лицо его и майка были в крови, которая хлестала из разбитого носа.

— Живой?

— Вроде бы, только дверь заклинило… Помогите мне выбраться!..

— «Скорую» надо вызывать и милицию, я разверну какую-нибудь легковушку и проскочу в Мерке, а ты посмотри мазиста, боюсь, что там дело гораздо серьезнее, — приказал Виктор своему водителю.

Деловой и командный тон начальника приятно удивил Анатолия. Оставив молодого казаха около разбитой машины на попечение подошедших водителей, он поспешил к МАЗу, однако никого в кабине не оказалось, не было шофера и рядом с машиной. Анатолий, недоумевая, обошел самосвал, на левой стороне борта на одном из ребер жесткостей кузова зияла глубокая вмятина, других свидетельств страшной аварии на МАЗе не обнаружено. В лесопосадке недалеко от самосвала Анатолий увидел паренька лет семнадцати.

— Пацан, не видел, куда водитель подевался?

Паренек вместо ответа отрицательно помотал головой и пошел, а точнее побежал вдоль лесопосадки прочь от Анатолия.

Анатолий еще раз обошел вокруг МАЗа, следов крови ни в кабине, ни рядом не было, и он поспешил к раненному водителю, около которого уже стояли несколько человек, и полная женщина безапелляционно командовала:

— Давайте несите его к нам в машину, знаю я эту «Скорую помощь», они через час приедут, а у него ребра, небось, переломаны.

— Я сам дойду, не надо меня нести, — возражал водитель, а увидав Анатолия, спросил: — Как там мазист?

— Не нашел я никого, стоял там какой-то паренек и убежал.

— Наверно, это он и есть, мне показалось, что за рулем мальчишка сидел. МАЗ пошел на обгон и пер на меня прямо в лоб, хорошо я успел резко к обочине прижаться и притормозить...

Виктор вернулся быстро, на въезде в город он сообщил об аварии работникам ГАИ и вместе с ними примчался назад, под звуки сирены, а еще через несколько минут подъехали и медики.

Анатолий подошел к Виктору: «Давай смываться, чем могли, — помогли, а то сейчас протоколы – расспросы начнутся, до вечера не управимся». Но сразу проехать по трассе из-за капусты и лежащего поперек борта оказалось невозможно, избежать подписания протокола тоже.

Когда отъехали от места аварии километров тридцать, Анатолий произнес:

— А ведь на месте этого казаха могли быть мы, не притормози я тогда сходить по малой нужде... — а потом вдруг воскликнул: — Подожди, до меня только сейчас дошло, ведь сначала упала твоя икона, как там говорил этот старичок — заступница странствующих. Какое удивительное совпадение: вот так и начнешь верить во всякие божественные чудеса.

Виктор, как обычно промолчал, хотя от самого Мерке думал о своей находке в разрушенном храме, о богообразном старичке, поведавшем о чудодейственных свойствах иконы Святого Антипия и, наконец, о страшной аварии, которой им удалось избежать. Неужели всё это звенья простых не объединенных между собой случайностей или совпадений, как говорит Анатолий. Наверное, так оно и есть, — убеждал себя Виктор, однако в глубине его сознания пульсировала непостижимая по своей абсурдности мысль — связь между этими тремя событиями существует. Чем больше размышлял Виктор о такой возможности, тем дальше погружался в философские дебри, которые переворачивали с ног на голову все его мировоззрение и уже сформировавшиеся жизненные позиции. Если эти события взаимосвязаны, следовательно, существует Некто, кто всем этим процессом управляет, манипулируя людьми и событиями. Подумав несколько минут, Виктор решил для себя: этого не может быть, и потому не стоит забивать себе голову. Потом он вспомнил растревожившие его постоянные бурчания Анатолия о безрадостной работе в геологических экспедициях, из которых вытекало, что его представления о выбранной романтической профессии не соответствуют реальности. Этого тоже не может быть, – отметил для себя Виктор, специальность у меня самая замечательная, будем считать, что Анатолию не повезло с коллегами. После таких умозаключений, поставивших точку в его сомнениях, на его душе стало светло и спокойно. До конца пути оставались считанные километры, и Виктор громко запел:

…Лучше путь не начинать, 
    Чем застрять на полдороге.
    Будешь долго счастья ждать, 
    Если медлишь на пороге…

Буровая установка въехала на техническую базу в конце субботнего дня, и хотя никто её не встречал, Анатолий загодя нажал на клаксон, а Виктор включил фары. Пропыленная буровая установка с шумом пересекла створ ворот и... заглохла.

© Камышев А.М., 2009. Все права защищены
    Произведение публикуется с разрешения автора