Красный водопад

Сборник стихотворений поэта-песенника, барда Юрия Анастасьяна. Вошел составной частью в его книгу «Стезя» (2009 год).

КРАСНЫЙ ВОДОПАД

Красный водопад льётся,
Жилка на виске бьётся…
Красная река жилкой
По земле ползёт зыбкой.
Я стою, гляжу в реку –
Отражения нету –
По-осеннему цепок,
Красный вьюн течёт с веток.

А на берегу жилки
По височному жидкой
Пригорюнился Некто –
Отражения нету.
Нету никому дела –
Старится Земли тело.
Красный водопад льётся,
Жилка на виске бьётся…

ХИРУРГИЯ

В преддверье новых перемен,
Но не земных, поверь, отныне,
Прощайте, горести измен,
Прощайте, радости земные.
Нет, не надейся, не шучу
И знаю более, чем точно:
Я землю милую топчу,
Разлуке радуясь заочно.
Мне чемоданы не нести
С автографами стран планеты.
Хирургам орган не спасти –
Реализованы билеты.
В попутчики возьму себя,
В пилоты и радисты – тоже
И, о прошедшем не скорбя,
Пойму: взлёт лайнера дороже
Не потому, что бегство он,
А потому, что неизбежен.
Войду в сверкающий салон
Смирен, внимателен, прилежен,
Ремни надёжно пристегну,
Взболтаю леденец в бокале…
Пусть вышивает по сукну
Создатель чёткие детали.
Там сны – реальны, яви – тлен.
Тут небеса и воды сини
В преддверье новых перемен,
Но не земных, поверь, отныне.

***

О, как прекрасен человек,
Пленённый глупостью крылатой!
Он вновь в упругое облек
То, что казалось прежде ватой.
Он вновь стремителен и скор,
Поверх голов жестоковыйно
Глядит. Его стихия – спор,
И аргумент – его стихия.
И мне не выбраться уже
Из этой тины неприглядной,
Где лишь сверкание ножей
В упругости бесцветно-ватной.
И понимаю, что достиг
Черты, за коей тьма и бездна.
Расчётлив ум, бездарен стих,
Всё вычурно и бесполезно.
Но, ненавязчиво таясь,
И видя, как мы лжём с тобою
(Меся безвылазную грязь),
Сияют Истина с Любовью –
Нелицемерно и навек!
О, мир, поспешностью объятый,
Ужель прекрасен человек,
Пленённый глупостью крылатой?

ГОРОДСКОМУ ЮРОДИВОМУ

Ты из-под ногтя лез – тебя давили.
Ты пел, читал в багровую толпу.
Тебя пытались сбить, сбивали, били,
Привязывали битого к столбу.
А ты хотел любви, любви и только.
А кое-кто хотел, чтоб ты исчез.
Но ты дышал спокойно, ровно, вольно,
И… пил с друзьями, а порой и без.
Ты даже не пытался крест свой сбросить,
Который к рёбрам намертво прирос,
Писал стихи про болдинскую осень,
И ненавидел почитавших форс.
Ты пел на рынках, говорил на кухнях,
Был беззащитен, немощен, могуч.
Ты в стол писал, и пропадало втуне,
То, что могло быть солнцем из-за туч.
Тебе шептали в спину: «Алкоголик…»
И эту мерзость чувствуя спиной,
Ты с болью думал:
«Только б выжить, только б!..»,
Беду чужую отводя рукой.
Прости меня, юродивый Бишкека,
Ты многих заблуждавшихся прощал.
Я часто, обходя тебя – калеку,
Здоровья твоего не замечал.
Теперь же сам, неисцелимо болен,
Смотрю в твои глаза, весьма гордясь,
Тем, что идти твоей дорогой волен,
И волен обойти «здоровья» грязь.
Устал – умри. Но честь тебе и слава,
Опальный, не поверженный поэт,
Не чтящий сумасшедшего устава
Безумных мест и полоумных лет.

***

Живу средь людей и отрыжек блевотных,
И чувствую ясно, что в мире животных
Давно обитаю. Хищна моя стая…
И явственно вижу: животное – сам я.
Но чую глубины за рылом свинячьи,
И сердце надрывным заходится плачем –
Не стали б с тобою друзьями до гроба,
Когда бы мы не были свиньями оба.
Проклятая стадность,
Страх смерти к ней движет.
Тебя, стадник мой, я за то ненавижу,
Что слишком люблю твою милую рожу.
И всё ж не любовь к тебе плоть мою гложет,
А только стремление выжить телесно.
Наш страх нас сроднил и сковал повсеместно.
Он тёпел и липок, и приторно сладок,
Он не позволяет избегнуть повадок
Животных. Но ложь надоела, постыла,
В тебе, одиночество, вижу я силу.
Бояться бесстадно, и мыслить бесстадно!..
Пусть будет моё положенье осадно,
Пускай сумасшедшим сочтут меня волки,
Пускай распускаются слухи и толки,
И лживое стадо своё презирая,
Пусть буду я изгнан из мерзкого «рая».

ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД

Вернуться назад? Невозможно, не надо…
Вернуться назад – это ж столько хлопот!
Вернуться назад под двусмысленность взглядов.
Вернёшься, а там только слёзы и пот.
Вернуться, с надеждой скончаться не мучась,
Вернуться, сбежав от себя самого,
Вернуться туда, где нисколько не лучше,
Чтоб всё потеряв, не найти ничего.
Ведь жизнь – не дорога со встречным движеньем,
Здесь времени нет оглянуться назад.
А кто оглянулся, закончил крушеньем,
Бездумно испив возвращения яд.
Вернуться – всё глупости это, ей Богу!
Вернуться – всё вздор и немыслимый бред!
Зачем же опять я гляжу на дорогу,
Пытаясь найти еле видимый след?
Он пахнет предательством, пахнет раздором,
Он пахнет тоской бесприютной… Но вот,
Я вижу, я вижу – пред внутренним взором
Несчастья ли, счастья ли призрак встаёт!
Вернуться, пусть не во что (смейтесь!) обуться,
Вернуться, хотя недовольны врачи,
Вернуться, пока ещё можно вернуться,
Вернуться, раз дышишь, и сердце стучит.

ГОТОВЯЩЕЙСЯ НА АБОРТ

Не стань убийцей, девочка,
Чтоб ни было, не стань.
Идя по пестрой ленточке
Изнемогла от ран…
Мишенями по тирам мы –
Расколота скрижаль…
Нас время абортирует…
Но – зачала – рожай!
Пусть ты ещё красивая,
И магией – уют,
Ему же больно, милая,
Когда на части рвут.
Он явится, завякает,
Такой – один на сто.
Он любит тебя, сладкая,
Как не любил никто.

ЧАЙКИ

О, суета химической таблицы!
О, суета прилавочных страстей!
Роятся на помойках чайки-птицы,
Лишённые селёдочных сластей,
Озлобя клювы, растопыря крылья.
А может зря вас возвели на трон
Небесный? В сумраке бессилья
Вы так напоминаете ворон.

***

Всё было скверно… Денег – ни гроша,
Скупы друзья, изношены одежды.
Царило зло. Какая там душа,
Когда кругом голодные невежды?
Но час настал (мир не без перемен),
Всё изменилось и довольно круто.
Забрезжило вдали сниженье цен…
Так начиналось изобилья утро.
И грянул день! Все счастливы, сыты,
Достаток, мир, у каждого – квартира,
Смеются дети – бытия цветы,
Всё в золоте от спальни до сортира…
С улыбкой на толпу смотрел поэт,
Чужд страха, суеты и эйфории,
И с грустью думал: не избегнуть бед
Тому, кто так зависим от стихии.

ПОСМЕРТНОЕ

Мир не рухнул, снег не пал,
Было всё лишь так, как было.
Полон ярким светом зал,
И ухожена могила.
Не исчезли миражи,
Спать хотелось, кушать — также,
Не растаяли межи
Зыбкой постэдемской пашни.
И крутилась карусель,
Как всегда без остановок,
Но была пуста постель
Без сомнений и уловок.
Было выбито стекло,
Свет предутренний маячил…
Но отчаянье плыло
По душе твоей горячей.
Кто не знал, а кто забыл.
Но кому-то пусто было,
И какой-то дед бродил
От могилы до могилы.

ПУСТЫНЯ

Здесь каждое действо – агония жертвы в песке
Зыбучем, чем жест безупречней,
тем тише надежда.
Здесь кобры застыли, не смея мечтать о броске,
Молчат мудрецы и потупили взоры невежды.
Мы в детстве играли в игру
под названьем «замри»,
Старательно все замирали и вот доигрались…
Итог запоздалый невинной, казалось, игры –
Мы стали солидны, седы, а фигуры остались.
И тень наших тел поглощает зыбучий песок.
А время идёт и готовит мираж пораженье.
Я кобры, меня настигающей, вечный бросок
С утра тороплю – пусть смертельное,
всё же, движенье.
Но гады застыли и небо застыло, смеясь.
Решаюсь, встаю, не владея ни мыслью, ни телом.
И делаю шаг, и крылом шевелю неумело…
Так где же твоя, о пустыня, песочная власть?

ВОЙНА

Сын на занятия ушёл
В глубины чёрного провала.
Накрыт к его приходу стол.
Война – не много и не мало.
Дочь на свидание ушла,
В прихожей платье поправляя,
Застёжку нервно тормоша.
Придя с войны, просила чая.
Тревожная спустилась ночь,
Жду – от вторженья вздрогнут шторы.
Они – бойцы. Как им помочь,
Сапёрам улицы и школы?
И думалось: вот мой окоп,
Я отсиделся, независим
От ратных огненных хлопот.
А с фронта нету, нету писем…

СТРУНА

Струна натянута, упруга.
Ей – уважение, почёт.
Ей каждый оказать услугу
За честь высокую сочтёт.
Струна, вибрируя, всех метит,
То фуга, вальс или фокстрот…
Струной фанат патлатый бредит
И мастер ей цветы несёт.
Струне фортуна не изменит,
Украсит звонкую венец,
И человечество оценит,
И Бог приблизит, наконец.
Но натяжение не вечно,
Однажды барабанный мир
Отметит дробью бесконечной,
Что лопнул искренний кумир.
И кто-то памятник поставит,
И пискнет где-нибудь блоха:
«Глупцы, струну-плутовку славят,
А музыка была плоха!».

ПЛАСТИЛИН

Пластилиновый ребёнок,
Что же выйдет из тебя?
Вот ваятель. Он спросонок,
Спьяну, сдуру, натощак
Лепит не шедевр – пустяк,
На авось и наобум.
Клянчишь жвачку,
Тянешь в ЦУМ,
Не умеешь быть один.
Словом, липкий пла-сти-лин.

***

Нагромождение металла
Я ощущаю за спиной,
Но этого, как видно, мало –
Металл я вижу пред собой,
А также слева, справа, сверху...
Куда, о Боже, я попал?
Как в глубине большого цеха,
Кругом металл, металл, металл…
О, металлическое время –
Жесть рук, чугун умов, сердец…
Ты чувствуешь, как метит в темя
Стального копия конец?
Ты мчишь в автобусе железном,
Тесним свинцовыми людьми,
И дуло медного обреза
К твоей приставлено груди,
И алюминьевые взгляды
Сверлят твою живую плоть,
И сотни мясорубок рады
Тебя в муку перемолоть…
Пусть бронза отливает лунно
И вьётся проволока-удав.
О, сердце, бейся не латунно!
О, ум, не превращайся в сплав!

***

Звучит команда: «По вагонам!»
И я иду его искать.
Он мой единственный, зелёный,
Мне в нём и жить, и умирать.
Да-да, и умирать, конечно.
Ещё – скрести его салон.
О, мой бескрайний, мой безбрежный,
Неисчерпаемый вагон!
Твои милы мне пассажиры,
Столы и койки – всё по мне.
Твои колёса вечно живы,
Твой паровоз всегда в цене,
Твои недороги билеты,
Твои недёшевы пути.
Люблю тебя за всё за это
И не хочу пешком идти.
Я хорошо и точно знаю
Весь лабиринт твоих кают,
Твой гимн, твой герб, твой крест и знамя,
И что в буфете подают.
Я помню запахи и звуки,
Сюжеты всех твоих картин,
И сквозняки, и перестуки.
Осталось лишь тебя найти.

***

Мне не смотреть на небеса,
Моё призванье – униженье.
Но в лужах вижу отраженья
И слышу в небе голоса.
Идя, под ноги я смотрю,
Взгляд поднимать мне не пристало,
По пыли бродит он устало
Всю жизнь беспутную мою.
Но как же хочется порой
Взглянуть поверх голов и зданий,
От болей головных и маний
Взлететь в немыслимый покой,
Ударить крыльями в набат,
Не оглянуться, не сорваться,
А лишь самим собой остаться,
Летя на Цель не наугад.
…Но что-то тяжко тянет вниз.
Окурки, чьи-то ноги вижу.
Земля милей, родней и ближе,
Чем незахватанная Высь.
Опять не выучен урок…
Запятнан пятнами порока,
Ты скажешь: «Истина жестока,
И мир безумен и жесток…»
Да, мир жесток, и всё же мы
Не для его безумья дышим,
И устремленья наши выше,
Чем козни непроглядной тьмы.
Отринь сомненья! Выбор дан,
И им воспользоваться надо.
Не опускай на землю взгляда,
Не бойся временности ран.

***

                             У ветерана войны во сне
                             болит отрезанная нога.

Палят языческие боги
По нам из тысячи орудий –
Болят отрезанные ноги,
Болят отрезанные люди…
И всё болит от боли этой,
И даже то, что цело вроде.
И над отрезанной планетой
Отрезанное солнце всходит.
На небосводе синим мелом
Начертана людская повесть,
А на асфальте обалделом
Лежит отрезанная совесть.
И я живу, от всех отрезан
Своею скудостью безмерной,
И часто совестью-протезом
Жестикулирую в тавернах.
Отрезаны любовь и дружба,
Они во сне болят несносно.
Ты сыном, братом был и мужем,
Сегодня ты отрезок просто.
Есть ателье, но нет покоя –
Портной костюм пошить не может.
Болезнь странного покроя
Тебя недужит и неможет.
Стремишься жить любой ценою
И срочно ищешь соучастья,
Но проживает не с тобою
Твоё отрезанное счастье.
Ты потчуешь желудок пиццей,
Чтобы забыть потери эти,
Но проживают за границей
Твои отрезанные дети.
Так жизнь проходит бестолково
В купели антидемиурга.
Всё хорошо, но вот ты снова
Лежишь под скальпелем хирурга.
И долго-долго в этом мире
Нам будет безотрадно житься.
И струны порваны на лире…
Пора бы к Целому пришиться.

МОНОЛОГ ПЕССИМИСТА

Сжимают стены, давит потолок…
Я – пессимист. Меня не купишь страстью
И верой, скучным соучастьем.
Не надо звать меня вперёд
К любви, расцвету, миру, братству,
Преображенью и богатству,
Я знаю: СМЕРТЬ своё возьмёт.
Я верю в низменность и подлость,
И в поклонение тоске.
Я верю в дуло на виске,
В мздоимство, язвенность и колкость,
В погромы, тюрьмы, лагеря,
В порочность чистого белья,
И в надругательство над честью,
Я верю в силу лжи и лести.
Я верю в бренность бытия.
Сомнительны миры иные,
Что за созвездия влекут…
В покой не верю и в уют.
Что? Женщины?! Предмет особый!
В любой «божественной» особе
Я различаю столько качеств
(И, в основном, заметьте, скверных),
Что разговор о всяких «верах»
Считаю прихотью чудачеств
Заблудших. Верю в негатив,
В журчанье грязных струй осенних,
В пустое небо, в пыль и сор,
В грозой потушенный костёр.
Не верю в слух о низких ценах,
Не верю в бодренький мотив.
Я сам себе порой не верю
(Не говоря уже о Грине.
Быть может, Ницше – кое в чём).
Я верю мути, мраку, тине
Болотной, рже, цепному зверю –
Всем, кто в пороке уличён.
Не верую в Христа, в Поэта,
В конечную победу Света.
В одно я верю свято, страстно:
Пока всё гадко – всё прекрасно!

САДОВНИК МЮЛЛЕР

Вот, наконец, и я – садовник Мюллер.
Хватает мне уюта и еды.
Во мне поэт и проповедник умер,
Зато вовсю цветут мои сады.
Я жертвую и днями и ночами,
Цветами и деревьями любим.
Меня давно не трогают печали
Бездельников – я равнодушен к ним.
По силам мне растить свои фиалки,
Лелеять спаржу, сберегать чеснок…
Ведь я не камикадзе и не сталкер,
Чтоб жизнью зарабатывать кусок.
Мой мирен дом, и жить я долго буду,
Претит мне революций кутерьма.
Я продал лук нуждавшемуся люду,
Но, словно мёд, сладка моя тюрьма.
Мне совести не досаждает зуммер –
Я ясно вижу рук своих плоды.
Мог быть с Христом,
                            но я – садовник Мюллер.
И ад – награда за мои труды.

ПУГАЛО

Я мелочь нищим мерил скупо,
Молился вяло и с ленцой.
И как-то раз еврея (глупо!)
Назвал «Иудой» и «мацой».
И понял: бес меня попутал.
А бес возник и прошептал:
— Ты меж людей не видел пугал?
Ты пугалом сегодня стал!

И с той поры во мне невежды
Признали брата своего.
(Менял я разные одежды,
Чтоб избежать родства того)
Но повторяются несчастья…
Бес глухо на ухо шептал:
— Пора науке обучаться,
Уж год, как пугалом ты стал!

Пытался я блюсти обеты,
Евангелие перечёл.
И часто думал: лгут поэты!
А сам писал и прятал в стол.
…И снова ночью бес явился,
Вонзив в меня зрачков металл,
Спросил: Чему ты научился?
Уж век, как пугалом ты стал.

Вопрос оставив без ответа,
Играл я желваками скул.
Лишь усмехнулся он на это
И скрылся, опрокинув стул.
…Домой вернулся. Было поздно.
Бес у калитки поджидал,
Ловя очами отблеск звёздный:
— Навеки пугалом ты стал!

…Качаясь на меже постылой,
Мне было время осознать:
И над раскрытою могилой
Не стоит принципы терять.

БАЛЛАДА О КРАСКАХ

Престранную картину увидел я во сне:
Жил человек на крыше в соломенном гнезде.
Жил человек на крыше,
Зелёный, синий, рыжий,
Пел песни сам себе.

Играл чудак цветами и, видимо, не зря,
Поскольку откликалась малиново заря,
И небеса синели,
И травы зеленели,
Земле цвета даря.

Народ ему дивился, и он был жизни рад.
Пел, зонтиком укрывшись
и в дождь, и в снег, и в град!
Всё б хорошо, но злобно,
Пугая местом лобным,
Смеялся ретроград…

Однажды в ночь собралась на площади толпа,
Зачтя указ, взорвалась, криклива и глупа.
Кричали: «Ну-ка, слезь-ка!».
Скрёб лезвие до блеска
Палач у топора…

А утром стало ясно, что красок больше нет.
И в сером небе шастал рассвета серый след.
Под плахою напрасно
Растёкся лужей красной
Последний яркий цвет.

И люди стали серы средь серых будних дел,
И радуга серела, и светофор серел…
Средь канцелярской пыли
Юристы учредили
За пестроту – расстрел.

В борьбе междоусобной сменилась вскоре власть,
И сверху деспот новый спустил «Цветной указ»:
«Дерзайте с каждым цветом,
Да так, чтобы при этом
Даль красками зажглась!».

Все забрались на крыши и гнёзда стали вить.
С усердья лезли грыжи, но даль не оживить –
Цвета все позабыты,
Кто помнил – перебиты,
И некому простить.

ОДА КОШКЕ

Ну что, брат кошка, как живёшь?
Ты созерцательна, беспечна,
И сон здоров, и нрав хорош,
А шёрстка – просто безупречна!
Как будто в мире нет невзгод,
Как будто всё и так прекрасно.
Тебе не важно, есть ли кот,
И ты не куришь ежечасно.
В окно мечтательно глядишь,
Бог весть, что видя там такое.
Стемнело – бодрствуешь, день – спишь.
Я восхищён тобой, не скрою!
Вот говорят: «Собачья жизнь»,
Как будто быть животным плохо.
Тебе не досаждает мысль,
Не видно слёз, не слышно вздохов.
Пускай порою люди мнят,
Что встали на ступеньку выше,
Но сколько раз в теченье дня
Мы видим слёзы, вздохи слышим
Благополучных и калек?
Во всём лишь чёрный кот виновен…
Да, совершенен человек,
Но есть изъян: мышей не ловим.

ОДА ПЕТУХУ

Солнце светит, дождик льёт.
А петух себе поёт.
Пёс завшивел, умер кот.
А петух себе поёт.
Гляну поутру в окошко,
Улыбнусь, взгрустну немножко,
В прошлом зверь, в грядущем бог…
А петух молчать не мог.
Кто-то лгал и «засветился»,
Этот бросил, этот спился,
Тот постится, тот жуёт…
А петух себе поёт.
Драма без конца и края:
Ты ушла, пришла другая.
Где-то детство, где-то старость,
Муха пауку досталась,
Астма, тромбы, сон нарушен,
Раб бунтует, вождь послушен,
Дворник тип, начальник скот!..
А петух себе поёт.
Смелый — в омут: будь, что будет!
Невиновного осудят,
Виноватого спасут,
Фарсом станет правый суд…
Радикал съел демократа,
Увеличилась зарплата.
Шахматист поставил мат,
Съел нейтрала демократ,
Превратился пряник в плеть…
А петух не мог не петь.
Кто-то дал обет молчанья,
Кто-то – в челюсть (в назиданье),
Кто-то смотрит телевизор,
Кто-то ждёт в Израиль визу,
Кто-то ржёй торгует бойко,
Кто-то рыщет по помойкам,
Кто-то страшно негодует,
Кто-то идолов целует…
Экстрасенсы, культуристы,
Богохульники, садисты,
Полтергейсты, «барабашки» –
Мир в смирительной рубашке!
Всё минует, всё пройдёт…
А петух себе поёт.
Солнце станет жжёной глиной,
Млечный путь – стезёй рутинной,
Звёзды яркие погаснут.
Всё бессмысленно, напрасно…
Но однажды, в некий миг,
Грянет петушиный крик
И разбудит, как сегодня,
И усадит за машинку
В полшестого, и опять
В честь события такого,
Буду, подбирая слово,
Оду петуху слагать!

ОДА МОЛЧАНИЮ

Молчание – золото. Истинно!
Зол был поэт опальный…
Немногословье искренно
И у могил и в спальне.
Милостыня от слова
Только себе завещана.
Чувство свежо и ново,
Если молчание – женщина.

Суетность есть бессилие,
Долготерпенье – факел!
Если беда настигла,
Если покой растаял,
Будьте немногословны,
Пусть на порог – отчаянье!
Было вначале Слово,
Но перед ним – Молчание.

Жаворонки – долдоны,
Пусть музыкальны темы…
А на холстах Мадонны
Так живописно немы!
Буду предельно краток,
Лучше посеем смуту
В мути идейных схваток
И помолчим минуту…

НАШЕ СОСЛОВИЕ

Обделённое наше сословье:
Ждём любви – не хватает её.
Баобабы, дубы и секвойи
Превратились в худое жнивьё.
И шепчу я знакомой секвойе:
«Где, скажи, упованье твоё?»
А она отвечает спокойно:
«Витамины, массаж, мумиё…»
Баобаба сокурсника встретил,
Вопрошаю: «Как ветви, как ствол,
Как жена, как родители, дети?»
А сокурсник мой вперился в пол,
Отвечает с сомнение: «Знаешь,
Выше бизнеса истины нет,
Изувечишь себя, искромсаешь
И, глядишь, – получился паркет»
Дубовитые наши идеи,
Баобабные наши дела!..
Мы толстеем, седеем, глупеем,
Нет, чтоб крикнуть: «Была не была!»
И тряхнуть вековыми ветвями,
И корнями питанье втянуть!
…Ах, секвойя!.. Да что это с вами?
Вам травинку и ту не согнуть.

***

Что меня держит в жизни этой,
Солнце, луна, земля?
Иль притяжение планеты,
Или любовь Твоя?
Что там, за гранью смерти скрыто
Осень или зима,
Или трава, росой умыта
И из цветов дома?

Что меня держит в теле этом,
Выцветшем и чудном?
Руки худы, лицо нелепо,
Снег на вихре седом…
Кто я, зачем, и есть ли имя
Зеркалу предо мной?
Живо оно, но смотрит мимо
Глаз человек чужой.
Что меня держит с вами, люди,
Нежность или тоска?
Что уготовили мне судьи
На белизне листка?
Точкой, угольником иль кругом
Буду начертан вновь?
Кем буду вам, врагом иль другом,
Там, в стороне иной?..

***

Вырубают парки…
Не дерев – людей.
Мёртвому припарки –
Пиршество идей.
Есть одна Идея,
Но её не чтут.
Дохлая затея –
Сделать чистым блуд.
Трафареты в моде,
Медные клише:
«Нет, не по погоде
Ты одет уже –
Новая эпоха,
Новый Рубикон.
Заживём неплохо!
Совесть – не закон.
Примирись с порядком,
Власть зауважай…»
Будут души – всмятку,
Взгляды – на ножах.
«…Оцени подделку,
Истину забудь!..»
Друг, у брега мелко –
Глубиною будь.
Ждут нас в Занебесье
Дивные места.
Города и веси –
Под крылом Христа.
Будет, будет радость,
Неохватна, всласть!
Жди, осталось – малость.
Только б не пропасть…

СВЯЩЕННИК

Кади, кади, священник,
Замолви слово «за»!
С планеты сорван ценник
И близится гроза.
Постой у аналоя,
Губами шевеля…
О, как глупа ты, Троя!
И ты глупа, Земля.
Но по предначертанью
Вы глупости полны.
…Не зря твои старанья
И пяди седины.
Кади, мой круглоликий,
Тоску свою тая,
Ты слышишь топот дикий
Троянского коня.
Я тоже много знаю –
Коробушка полна,
Того не понимая,
Что горе – от ума.
Предать свою идею
Не в состоянье, лишь
Мне жаль, что не умею
Кадить, как ты кадишь.

***

Для ваших праздников рождён,
Играю музыкой и словом.
Себя гороховым вождём
Я чувствую сегодня снова.
Не крылья – крылышки мои,
Не взмахи – куцые движенья.
Но с ваших душ сниму слои
От «ныне» и до дня рожденья.
И захохочет, как дитя,
Мужчина, женщина заплачет…
Как будто не было дождя,
Как будто солнце что-то значит.
О, смех и слёзы, вечны ль вы?
Глаза и губы, вечны ль тоже?
О, где вы, Вечности следы
На тонкой, беззащитной коже?
Куда плывём, как миражи,
В пустыни чьих истлевших истин,
Над чьими трупами кружим,
От чьих останков мы зависим?
И я, как молнией сожжён,
Пустыню озарив остовом,
Играю музыкой и словом,
Для ваших праздников рождён.

О РОЗАХ, ГРЕЗАХ И СЛЕЗАХ

От печали ли солнце всходило?
От восторга ли дождь моросил?
Сколько снега просыпано было
На бульвары растраченных сил?
Сколько листьев кружило метелью?
Сколько весен сиренью цвело?
Сколько птиц в вышине пролетело?
Все растаяло, скрылось, прошло…
Не печалься, мой друг, все вернется,
Восторгайся – все будет светло!
Встанет утром оранжево солнце,
Грянут встречи, разлукам назло,
Все не временно будет и прочно,
И улыбки – с лица не стереть.
Но не спрашивай, знаю ли точно
Тексты песен, которые петь.
Знаю только одно: все вернется,
Уж не знаю, в какие века.
Успокоятся там, где неймется,
Где страдается людям пока.
Придержи свои пылкие грезы,
Оботри свои слезы, поверь,
Расцветут долгожданные розы
Над пожухлой травою потерь.

СКАЧАТЬ всю книгу «Стезя»

© Юрий Анастасьян, 2009. Все права защищены
Произведения публикуются с разрешения автора