Русская премия таджикского кыргызстанца

Кыргызстанский писатель Алишер Ниязов, который творит под псевдонимом Алексей Торк, стал одним из победителей престижного литературного конкурса “Русская премия”. За сборник рассказов “Фархад и Ширин” наш соотечественник признан лучшим автором по итогам 2009 года в номинации “Малая проза”. Сразу же по возвращении из Москвы он дал интервью корреспонденту “Вечернего Бишкека”.

Источник: газета "Вечерний Бишкек" за 30 апреля 2010 года.

Алексей Торк также является автором нашей библиотеки.

Торк и Йокнопатофа

— Алишер, во–первых, поздравляем вас. Как съездили?

— Туда ехал нормально. Оттуда — похуже. Было много лауреатских мероприятий. Подорвал здоровье. (Смеется.) Ну а если серьезно, то спасибо за поздравление. Внимание прессы, вообще говоря, удивляет. Удивляет тот факт, что в наше время, особенно в Кыргызстане, все еще существуют газеты, которые интересуются литературой.

— А то, что происходит сегодня в Кыргызстане, вас не удивляет?

— Нет. Все к этому даже не шло, а бежало вприпрыжку. С 2005 года в стране полностью развеяна сакральность власти. Уже считается, что управлять страной может любой. Кыргызы по своей ментальной натуре не любят бояться, во всяком случае, бояться долго. Начиная же с 2005 года в обществе опять появился страх, забытый когда–то жанр кухонных пересудов. Все это должно было как–то прорваться. Увы, прорвалось кровью. Очень многие в Москве меня спрашивали об этих событиях с потрясающим по искренности сочувствием. Ведь я был представлен как кыргызский писатель. Что не совсем, наверное, точно.

— Вот как? Тогда чей же вы писатель? Я знаю, что вы родились в Таджикистане.

— Да. Но уже давно российский гражданин. И с 1995 года с некоторыми перерывами живу в Бишкеке. У меня жена — кыргызка. Кыргызстан — моя вторая родина. Я очень люблю эту страну. Но моя писательская родина — это не Россия, даже не Таджикистан, а... условное географическое место, вроде фолкнеровской Йокнопатофы, которую я выдумал сам. Я выдумал язык этой страны, национальные обычаи, имена и так далее. Мне так удобнее.

Два мешка макарон в Иваново

— В ваших рассказах говорится о подлинной таджикской гражданской войне...

— О да. Извиняюсь за цинизм, но война в литературе часто необходима. Война — это те писательские подмостки, где ярче события, люди. На войне все выпуклее, чем в мирной жизни.

— А что означает ваш псевдоним — Алексей Торк?

— Алексей — это мое имя, полученное при крещении. Я наполовину русский. А торк — это название некоего тюркского племени, которое вместе с племенем берендеев появилось в Киевской Руси еще в дохристианскую эпоху и полностью растворилось в ней. Растворилось и этнически, и культурно.

— Ваши первые рассказы были опубликованы в 2006 году, когда вам было 36 лет. Возникает два вопроса: либо вы поздно начали, либо вас долго не публиковали?

— Я слишком организованно подошел к писательской карьере. Очень долго собирал материал, некий энергетический запас. Причем на всех поворотах своей биографии. Я всегда твердо и четко осознавал, что обязательно буду писателем. Уже лет с шести. Это тогда, когда мальчики поголовно желают стать пожарными и космонавтами. К 36 годам почувствовал, что мои творческие батареи уже заряжены. Тогда я оставил журналистику и уехал в российский город Иваново, чтобы быть подальше от ненужной суеты. Сказал жене: “Готовься, дорогая, мы будем жить плохо и голодно. Я становлюсь писателем. Нас ждет борьба с литературной Москвой. Мы падем или победим”. Жена вздохнула и согласилась. Мы купили два мешка макарон.

  Первый мой рассказ, который называется “Пенсия”, опубликовали в журнале “Дружба народов”, и его же вскоре взяли во МХАТ имени Чехова для постановки. Все произошло очень быстро. Макароны в таком количестве не пригодились и позеленели. Я хочу пояснить, что, когда говорю о слишком быстром вхождении в литературу, не имею в виду писательский успех. Его пока нет по большому счету. Я писатель широко известный в очень узких кругах. Речь о вхождении в литературную Москву в качестве прозаика. Но не более.

«Отунбаева производит на меня терапевтический эффект»

— Из Иваново вы все же вернулись в Бишкек.

— Вернулся. Нужно было зарабатывать, правда, особо зарабатывать не получилось и не получается до сих пор. Все последние годы я мечусь между литературой и журналистикой. Это две совершенно разные взаимоисключающие профессии. Сергей Довлатов как–то умудрялся их совмещать. Он говорил: “У меня за писательство и журналистику отвечают разные участки головного мозга. Когда я пишу для газеты, у меня даже изменяется почерк”. Увы, у меня все это находится в одном участке. Мне пришлось сделать выбор в пользу литературы. Со всеми вытекающими финансовыми последствиями. Но я счастлив. Правда, жена счастлива чуть меньше...

— Вы состоите в Союзе писателей Кыргызстана?

— Нет. И не вступлю даже в российский. Подобные творческие союзы производят сегодня удручающее впечатление. Это все–таки рудимент уходящей эпохи. Я считаю, что творческие люди должны быть волками–одиночками. Писателей не должно собираться более трех человек в одном месте, ей–богу, иначе это начинает выглядеть булгаковским домом Грибоедова. Вы представляете себе российский имперский союз писателей, в котором секретарь Достоевский, а его заместители Тургенев и Гаршин, которые занимаются квартирным распределением? Глупее и выдумать невозможно. Хотя, конечно, союзы писателей должны оставаться в эпоху переходного периода. Но молодым литераторам я бы все же не рекомендовал увлекаться творческими членствами. Хорошая литература возможна и без этого. Тем более в Кыргызстане, стране литературно одаренной. Не буду называть Чингиза Айтматова. Он сам по себе страна. Но в Кыргызстане имеется еще целая плеяда одареннейших авторов. Это, скажем, Талип Ибраимов, Турусбек Мадылбай. А в нынешнем году в long list (длинный список) “Русской премии” вошло сразу четверо кыргызстанских писателей. Это же о чем–то говорит!

— Ваши книги уже выходили?

— Пока нет. Есть много предложений, но я отказываюсь. Пока еще не вижу у самого себя той прозы, которой я был бы удовлетворен. Издание книги — чрезвычайно ответственный шаг. Пока я на него не решаюсь. Я очень требователен к самому себе.

— У кого из писателей вы учились?

— Идейно у Достоевского. Но ему невозможно подражать. Достоевской писательской школы не может быть в принципе в отличие от толстовской. Вообще я считаю, что все человечество делится не на белых или черных, не на мужчин и женщин, а на толстовцев и достоевцев. Между ними, я заметил, различия даже антропологического плана. Это два разных мироощущения. Я надрывно и пафосно трагичен, я достоевец. В профессиональном плане есть, конечно, писатели, которые на меня повлияли. Это прежде всего Андрей Платонов, куски из произведений которого я когда–то переписывал, чтобы понять технику его письма. Ну и назову еще Джона Стейнбека. Его роман “Гроздья гнева” некогда перепахал меня, так же как Чернышевский Ленина. Люблю Довлатова за его бесконечную грусть. Айтматова, в особенности его “Пегого пса, бегущего краем моря”. На днях, кстати, закончил пьесу. Жанрово назвал ее так: пьеса–реминисценция. Она написана с обильным использованием прямых и скрытых цитат из “Пегого пса...”. Вероятно, предложу ее одному из московских театров. А может быть, и бишкекскому. Не буду скрывать: хотел бы видеть ее на кыргызстанских подмостках. Если не помешает бурная кыргызстанская политика.

— Считаете, бури еще не скоро утихнут?

  — Увы–увы... В Кыргызстане не видно свежих политических лиц. Опять мелькают те, кто делал предыдущую революцию, то есть люди, которые вольно или невольно привели к власти ныне свергнутого президента. Сегодня они говорят, что это была их ошибка. Впрочем, не знаю, как на кого, но на меня появление Розы Отунбаевой в ее нынешнем качестве производит некий терапевтический эффект. В гендерном смысле. Женщина — стабилизатор по своей природе, она гармонизирует, успокаивает. Роза — человек с западной культурой мышления. После мужского кавардака очень важно появление именно женщины, которая всех утихомирит, помирит и все приведет в порядок...

Личное дело

Алишер Ниязов родился в 1970 году в Таджикистане. Работал там в местных СМИ. С 1996 по 1999 год был корреспондентом информационного агентства ИТАР– ТАСС в Кыргызстане. В 2000–м стал спецкором программы “Вместе” на бывшем канале ОРТ, потом корреспондентом информагентства РИА “Новости” в Кыргызстане и Казахстане. Освещал военные конфликты в Таджикистане и на юге Кыргызстана.

Сборник–победитель

“Русская премия” была учреждена в 2005–м фондом развития “Институт евразийских исследований” совместно с Кавказским институтом демократии и проводится ежегодно. Награда присуждается авторам, пишущим на русском языке и проживающим за пределами России. В конкурсе может участвовать представитель любой национальности вне зависимости от возрастных ограничений. Победителям полагается по 5 тысяч долларов и право заключить с учредителями договор на издание своей книги.

На сей раз в оргкомитет поступило 432 произведения. После отбора в длинный список претендентов вошли сочинения 39 писателей из 17 стран. Среди них оказались и кыргызстанские прозаики Эрнест Жанаев с повестью “Ветер”, Жапарали Осмонкулов, автор книги рассказов для детей “Подкова на счастье”, Турусбек Мадылбай, написавший повесть в рассказах “Одиночество”, и Алексей Торк, представивший на конкурс сборник рассказов “Фархад и Ширин”. Затем в короткий список прошел лишь Алексей, и в итоге он стал победителем в номинации “Малая проза”.

В “Крупной прозе” не нашлось равных писательнице из Армении Мариам Петросян, написавшей свой первый и единственный пока роман “Дом, в котором...”.

Лауреатом в номинации “Поэзия” жюри во главе с главным редактором журнала “Знамя” Сергеем Чуприниным назвало Марию Тиматкову (США) за книгу стихотворений “Настоящее имя”.

Отрывок из рассказа «Фархад и Ширин»

...Эту легенду во многих странах и в разные времена рассказывают по–всякому, но в каждой из стран, разделенные людской глупостью и подлостью, они отдаляются друг от друга. Юноша превращается в утес, а она — в речку, плещущуюся навсегда теперь у ног возлюбленного...

“Напиток горький пьет Ширин. О, горечь сладкая! А слаще нету вин...” — звучит в ресторане, и многие подпевают этому. И гвардеец Адыл подпевал в тот вечер, обнявши своего друга–милиционера за красную шею.

— Любил ли ты так, несчастный Сафар? — зло кричал гвардеец. — Мог ли, подобно Фархаду, ради женщины срубить гору, чтобы пустить воду в страждущую долину? — Слезами отвечал ему друг, ибо любил президента и парады, женщин же презирал.

— Но это легенда, — со смехом возразил сидевший с ними Али, замминистра таджикских искусств, — и, стало быть, подобная любовь есть легенда. Ерунда эти легенды.

— Легенда... легенда... — скрежетал гвардеец, озираясь по сторонам, и заметил посудомойщицу Ширин, безобидную старуху с красным лицом, поросшим волосами. Ее называли полоумной, но глупости это. Добрая она. С веселыми глазами навыкате, перебитым носом, трясущимся ртом, из–за чего не всегда могла улыбаться, но пыталась постоянно. Котлы, противни драит галькой. Потом сидит до рассвета на крыльце подсобки... О ней рассказывали, что Рустам–переводчик привез ее откуда–то с границы, сильно избивал. А когда умер, его родня выгнала старуху из дома. Та стала жить в подсобке. А директору все равно — ни дирама ей не платит. Многое с ней непонятно, да не любопытны душанбинцы.

И тогда — зачем вышла в зал? Никогда ж не выходила. Может, двери спутала?..

— Эй, иди сюда, — сказал гвардеец, грозно улыбаясь, за ним улыбнулись другие — остроумный он. Испугалась, отпрянула к двери, но буян вытянул пистолет, и подбежала к нему старуха.

Адыл сказал замминистру:

— Вот смотри, Али, она — Ширин. Тебе нравятся такие легенды?

И будто с ума сошел: стрелял вверх, валялся у карги в ногах, жарко целовал ей руки, стянул с ресторанных красавиц все золото, украсил им старуху. А замминистра придумал еще лучше:

— Но, Адылчик, где ее возлюбленный? Где, где ее Фархад?.. — вопил он.

— Сюда его! — отвечал взбешенный гвардеец. — Охрана, тащи!..

“О, Аллах! Верблюжонка”, — догадался замминистра под общий хохот. Гоготали все, даже измученные повара, даже ресторанные красавицы, что смеются редко или никогда. Улыбалась и пышно обряженная Ширин, дрожа челюстью и выпучивая глаза.

Верблюжонка, конечно, его! Кто еще так сходен с ней?

Побежали за стариком, а чтоб не упирался, отобрали дудку. Так и вошли — первым встревоженный горбун, за ним — охрана с дудкой.

  — Счастье, старик, — сказал гвардеец, стоя на коленях перед старухой спиной к старику. — Мы дарим тебе его, соединись с любимой и не бойся ничего...

Кубанычбек МУКАШЕВ.
    Фото Сергея МЕДВЕДЕВА.

Читать также рассказ Алексея Торка "Пенсия"