Апенди

(по мотивам кыргызских сказок)

Главный герой повести, написанной по мотивам кыргызских сказок, – легендарный молодец Апенди, веселый, находчивый, никогда не унывающий и острый на язык. Больше всего на свете Апенди не любит глупость и несправедливость.

Моему сыну Ване посвящается

ГЛАВА I

Наступил вечер.

Зеленая долина, озаренная косыми лучами заходящего солнца, казалось, готовилась ко сну. Перестали сновать юркие ящерицы, уползли в норы желтые степные змеи, затихли кеклики. Саксаул — степной скелет, уныло развесив свои сухие уродливые руки-ветки, бросал на землю длинные причудливо-сказочные тени. Даже журчанье небольшой речушки стало как будто тише.

Жаркий день сулил спокойную ночь, но большая туча на горизонте, что грозно нависла над долиной, и внезапные порывы ветра-степняка перечеркивали идиллию, предвещая приближение сильного дождя.

Три всадника ехали по широкой, утоптанной тысячами копыт дороге и весело болтали между собой. Больше других говорил и смеялся толстый мужчина в ярком дорогом халате. Вдруг он замолчал и, приподнявшись в седле, посмотрел в сторону гор.

— По-моему, скоро начнется дождь, — озабоченно сказал он. — Нужно торопиться.

Всадники, хлестнув своих коней, помчались к небольшому аилу, который находился в конце долины, у самых гор.

Чуть впереди в том же направлении на старой лошади, которая еле передвигала ноги, ехал молодой человек в старом выцветшем халате. Тихо напевая что-то себе под нос, он то и дело поглядывал на грозную тучу и качал головой.

Когда его догнали всадники, все небо уже почернело, набухло влагой.

— Эй, путник, почему ты не торопишься? — обратился к парню толстяк.

— Уважаемый, моя старушка, — он похлопал свою лошадь по загривку, — любит, когда ее бока моет весенний дождичек.

— Ну что ж, доставь удовольствие своей кляче! — Всадники помчались дальше. Юноша посмотрел им вслед и вздохнул — ведь ему-то вовсе не нравился дождь.

— Ну, пошла, — прикрикнул он на лошадь, — видишь ли, ей дождь подавай! Не мог же я сказать, что, если тебя хлестать камчой, чтобы двигалась быстрее, ты околеешь на полпути.

В это время сверкнула молния, осветившая на мгновение вершины окрестных гор, следом за ней прогрохотал гром. На землю упали первые крупные капли дождя.

Трое всадников подъехали к аилу и, спешившись, без приглашения ввалились в первую попавшуюся юрту.

Хозяин юрты, маленький сухонький дехканин, увидев незваных гостей, встал и поклонился им.

— Я рад приветствовать тебя, Эргешбай, и твоих племянников в своем скромном жилище, — сказал он.

Толстый мужчина в дорогом халате, которого дехканин назвал Эргешбаем, довольно улыбнулся – ему понравилось, что его узнали, но через мгновение его брови грозно сошлись на переносице, и он раздраженно махнул рукой.

— Чем говорить пустые слова, лучше растопи очаг и приготовь нам что-нибудь перекусить, — приказал он.

Дехканин еще раз поклонился и принялся за работу. А бай с племянниками удобно расположились вокруг очага.

Снаружи бушевал ливень.

— Хотел бы я знать, как себя сейчас чувствует тот джигит, которого мы встретили полчаса назад, — сказал старший племянник бая — Талай.

— Уверен, ему не жарко, — со смехом ответил Азиз, младший племянник.

— Зато уж лошадь его, вероятно, испытывает блаженство, — с усмешкой вставил их дядя.

Все трое громко рассмеялись.

Неожиданно у входа послышался стук копыт, и вскоре в юрту вошел молодой человек, которого они повстречали в пути.

Эргешбай сразу заметил, что у вошедшего сухая одежда, и это в такой-то ливень! Но старый хитрец не стал сразу задавать вопросов. Все непонятное было загадочным, а загадки всегда стоят больших денег. А деньги он любил.

— А, старый знакомый, — приветственно подняв руки, сказал Эргешбай. — Заходи, заходи. Как добрался? Довольна ли твоя лошадь?

— О, конечно! – улыбнулся юноша.

— Садись у огня, — предложил бай. — Погрейся, отдохни. И расскажи нам, кто ты и куда путь держишь?

— Зовут меня Апенди, а еду я к светлейшему хану на той, — ответил он, присев к очагу.

— Уж не собрался ли ты покорить прекрасную Венеру? — спросил Азиз, разглядывая старый халат Апенди.

— Нет, я еду развлекать гостей — петь песни и, надеюсь, это, — он показал на комуз, — покорит не одно сердце.

— Пока приготовят бешбармак, спой что-нибудь, — попросил бай.

Апенди взял инструмент, закрыл глаза и, раскачиваясь из стороны в сторону, запел низким гортанным голосом грустную песню о смелом батыре Азамате и красавице Айгуль.

Вошел дехканин и поставил на стол казан с горячим бешбармаком.

— Присаживайся к нам, — пригласил бай Апенди,— хороший музыкант — всегда лучший гость и товарищ.

Путники, которых измотала долгая дорога, быстро расправились с пищей. Чтобы скоротать время перед сном, Апенди предложил каждому из гостей рассказать по веселой или поучительной истории. Начали с Эргешбая. Он улыбнулся, почесал свое толстое брюхо, отпил из пиалы душистого кумыса и, хлопнув себя по лбу, как бы показывая присутствующим, что именно сейчас он вспомнил что-то очень важное, неторопливо начал.

— Я расскажу вам, как над нашим ханом посмеялся безусый юнец, — важно сказал он и, обращаясь к Апенди, добавил, — можешь сочинить из моего рассказа еще одну сказку.

Тот улыбнулся и кивнул.

— Однажды хан Джаил объявил, что даст кувшин золота тому, кто простоит всю ночь на холодной башне, — начал свою историю Эргешбай. — Многие пробовали, но не смогли простоять и до полуночи — очень уж ночи были морозные. И вот как-то пришел к нему юноша лет пятнадцати и сказал, что сможет выдержать это испытание. Хан повторил уговор, и тот согласился. Всю ночь стоял он на башне в своем рваном чапане, а утром пришел к хану за наградой.

Но Хану очень не хотелось расставаться с золотом.

— А докажи, что ты действительно был на башне всю ночь. Скажи, что ты видел? — спросил он юнца.

— Далеко в степи я видел огонь.

— Ах, так, — обрадовался хан. — Раз ты видел огонь, значит, ты грелся!

И он выгнал мальчика вон с пустыми руками.

Вскоре этот юноша объявил, что устраивает торжественный той в честь хана, и предупредил заранее о каком-то чуде. Все, конечно, знают, до чего любопытен хан Джаил. Не мешкая, он отправился к мальчику со своими приближенными. Пришли они к нему, расселись вокруг достархана и ждут. Прошел час, другой, третий. А обеда все нет и нет. Рассердился хан, вышел из юрты и видит: сидит юноша у котла, высоко подвешенного на двух столбах.

— Что ты делаешь? – грозно спросил хан.

— Варю обед для гостей.

— Ну а где же огонь, глупец? — рассердился Джаил.

— Мой обед варит солнце, — спокойно ответил юноша.

— Но разве солнце может с такой высоты сварить твой обед?

— А разве мог далекий огонь в степи согреть мое тело? – спросил он хана.

После этих слов тому не оставалось ничего другого, как только от злости кусать себе губы.

Так и ушел хан, не солоно хлебавши. Долго потом смеялись в горах и в долине над проделкой юноши-молодца. Вот только имя его я забыл, то ли Адыл, то ли Акын или, может быть, даже Апенди. Точно — Апенди, как и тебя, — сказал Эргешбай и внимательно посмотрел на молодого человека, но тот даже глазом не моргнул и лишь заметил:

— Этот юнец хоть и молод, но умен...

— И храбр, — вставил Талай, — я бы ни за что не решился посмеяться над самим ханом.

— А я точно знаю, что Апенди не смог бы посмеяться надо мной. А если бы даже и попробовал, то сам бы стал посмешищем, — зевая, сказал Эргешбай.

Его племянники согласно закивали головами. Уж кто-кто, а они-то знали своего дядюшку лучше других – он славился умением обвести вокруг пальца любого, даже самого прожженного пройдоху.

После того, как свои истории рассказали молодые люди, все стали готовиться ко сну. В юрте стало тихо, лишь с улицы доносился шум дождя и фырканье лошадей.

Вскоре основание юрты — кереге — содрогнулось от мощного храпа Эргешбая. В это время ему снилось, как он, облаченный в самый богатый и самый красивый халат, ведет красавицу Венеру в свою юрту. Он гордо ловит завистливые взгляды других баев и радостно улыбается. Сам хан приветливо пожимает ему руку и говорит об их родстве...

— Вставайте, бай, — донеслось до Эргешбая сквозь сон, — уже утро. Он резко вскочил и, протирая глаза, огляделся. Его взгляд остановился на Апенди, который собирался в дорогу.

— Апенди, — сказал он, подзывая к себе молодого человека. — У меня к тебе вопрос.

— И что это за вопрос? — усаживаясь перед ним, спросил Апенди.

— Скажи, почему вчера, когда ты вошел в юрту, на тебе был сухой халат — на улице шел сильный ливень, и ты должен был насквозь промокнуть. Раскрой мне, в чем тут секрет.

— Бай, здесь нет никакого секрета. Вы, я знаю, видели мою лошадь...

— Старую клячу?

— ... Лошадь, — повторил Апенди, не обращая внимания на реплику бая. — Это не простая лошадь — она дочь ветра, сестра тайфуна и досталась мне в наследство от одного знаменитого шамана и мага. Она, несмотря на ее неказистый внешний вид, обладает волшебным даром. Когда начался ливень, моя старушка так быстро поскакала вперед, что обгоняла капли дождя, и ни одна из них не упала на меня. Вот потому-то мой халат остался сухим.

— Ты что, из меня дурака делаешь? — рассердился Эргешбай.

— А тогда, как, по-вашему, я смог бы остаться под дождем сухим? — парировал Апенди.

Эргешбай задумался. С одной стороны, он не верил этому бедному комузисту, с другой, он, как и многие другие жадные и недалекие люди, не отрицал, что какие-то волшебные, не поддающиеся объяснению вещи в этом мире существуют. Он внимательно вгляделся в простое и, как ему показалось, наивное лицо Апенди и решил, что этот простак не может хитрить и обманывать.

— Послушай, джигит, — сказал он, — продай мне свою лошадь. Я дам тебе много золота. Сынок, пожалей старика, выполни его просьбу – так на старости лет хочется прокатиться на волшебной лошади — аж сердце в груди болит! – В голосе бая было столько мольбы и отчаяния, что эти слова, казалось, могут растопить лед.

— Зачем джигиту золото? Вольному джигиту нужен свежий ветер, простор долин и хороший тулпар, — беспечно сказал Апенди.

— Я отдам тебе своего коня, — быстро предложил Эргешбай. — И вот еще, — он достал кошель, — это тебе — двести золотых в придачу.

— Ну, что ж, так уж и быть, — немного поломавшись, согласился Апенди, — продам тебе лошадь только потому, что такой бедный человек, как я, не должен обладать таким чудом. Да и денег у меня нет обеспечить ей достойный уход — забирай мою старушку.

Эргешбай радостно выскочил из юрты.

— Вот теперь-то хан точно отдаст Венеру мне в жены, — тихо проговорил он себе под нос. — Такой чудесный калым ему не сможет дать никто!

— До свидания, аксакал, спасибо за коня, — попрощался Апенди и запрыгнул на прекрасного скакуна, который еще недавно принадлежал баю. — До встречи на тое, надеюсь, моя лошадь принесет нам обоим удачу, — крикнул он и, рванув с места, скрылся в утренней дымке.

— Эта лошадь теперь моя, — ворчливо бросил ему в след Эргешбай, — поэтому и удача будет только моей.

ГЛАВА II

Хан Джаил пообедал и теперь, сидя на разноцветных подушках, облизывал свои толстые пальцы, унизанные дорогими перстнями.

Его взгляд полусонно скользил по юрте.

Потихоньку глаза хана стал застилать легкий дневной сон. Когда вошел один из визирей, хан Джаил начал похрапывать.

— Светлейший, — проговорил визирь, он тихонько и осторожно потряс хана за плечо, — гости собираются.

Хан открыл глаза, недовольно поморщился и зевнул.

— Я сейчас выйду, — сказал он, тяжело поднимаясь.

На улице хан, щурясь, осмотрел последние приготовления к тою. Солнце стояло в зените. Прохладный ветерок с гор ласково овевал лицо. День обещал быть чудесным. Джаил остался доволен и расторопной работой своих слуг, и хорошей погодой.

Около ханской юрты стояли три другие — для гостей. Самая большая и хорошо убранная — для баев, другая, чуть поменьше, но такая же нарядная — для их сыновей, и старая тесная юрта — для бедняков. Этого требовал обычай: на той мог прийти любой человек, даже если его не приглашали, а хозяин обязан был накормить, обогреть его.

Оглядев приезжающих, их богатые наряды, дорогих коней, хан остался доволен. Он надеялся получить большой калым за свою дочь и этим увеличить свое и без того большое богатство.

Джаил важно здоровался с гостями, прикидывал в уме, кто из них может стать его зятем.

К нему подъехали три всадника. В одном из них он узнал своего друга Эргешбая.

— Ассалом алейкум, достопочтенный, — дружелюбно проговорил хан, пожимая руку другу. — Как доехал? Как твое здоровье?

— Все хорошо, уважаемый хан, — поклонился Эргешбай.

— Приехал жениться или женить своих молодцов? — спросил

Джаил, тая улыбку в седой бороде.

— Посмотрим, — хитро прищурился Эргешбай.

Простившись с ханом, дядя в сопровождении своих племянников вошел в самую большую юрту.

Как только бай скрылся за створками юрты, к аилу подъехал Апенди. Слуги не подбежали к нему, чтобы распрячь его коня, а главный распорядитель тоя, оглядев старый халат и стоптанные сапоги, отправил его в юрту к беднякам.

Но не тут-то было! Достав из-за пазухи кошелек с деньгами, Апенди направился к торговцу. Купил новый халат, блестящие ичиги и красивый колпак. Переоделся и снова пошел к ханской юрте.

Не успел Апенди показаться, как навстречу ему вышли ханские джигиты. Все они с почтением приняли его и проводили в богато убранную юрту.

Джигит огляделся. Вокруг него сидели баи и важно разговаривали друг с другом.

Апенди с невозмутимым видом пододвинул к себе чашу с пловом и, закатив рукава, взял полу своего халата. Почтительно поклонившись ей, он начал совать ее в чашу с пловом, громко приговаривая:

— Кушай, дорогой гость, кушай, сколько хочешь. Не брезгуй этой скромной пищей.

Окружающие его баи, заметив эту выходку, стали возмущаться.

— Наглец!

— Как тебе не стыдно!

— Прекрати, или мы вытолкаем тебя из юрты пинками, — неслось со всех сторон.

Апенди не обращал внимания на возгласы гостей и спокойно продолжал кормить свой халат.

Услышав шум в гостевой юрте, хан Джаил решил посмотреть, что же там творится. Он позвал своих нукеров во главе с их командиром Каныбеком, вошел и увидел Апенди, который «кормил» свой халат.

— Эй, джигит, что ты делаешь? Зачем переводишь пищу? — спросил он, сурово сдвинув брови.

Апенди с невозмутимым видом повернулся к нему.

— А, это вы, уважаемый хан. Извините меня, но я, глупец, подумал, что здесь гости — только халаты, а не люди.

— Почему ты так решил? — спросил хан, и его глаза зло сверкнули.

Ханские джигиты, готовые броситься на Апенди по кивку своего хозяина, наполовину обнажили сабли.

— Когда я пришел в старом халате и стоптанных сапогах, меня никто не встретил и не угостил. Я пошел и купил новую одежду. И вот передо мной полные чаши с яствами. Значит, хан уважает не меня, а мою одежду. Пусть же тогда наестся вдоволь халат, раз эти угощения предназначены ему, — ничуть не смущаясь, ответил тот.

Баи притихли, пораженные такой неслыханной дерзостью. Хан пристально посмотрел на молодого человека. Глаза его удивленно расширились.

— Ты, я вижу, разговорчивый, — усмехнулся он, что-то вспоминая.

— Поэтому не мешало бы укоротить ему язык, — проговорил главный визирь хана.

— Как твое имя? — спросил хан, не обращая внимания на слова своего визиря.

— Его зовут Апенди, — сказал Эргешбай, сидевший у входа в юрту, — он приехал на той, чтобы усладить наш слух песнями и сказками.

— Вот и развлекай гостей шутками, а не бросайся своими колкостями, как репейниками, а то, обещаю тебе, не доживешь до седых волос, — предупредил Каныбек — старший джигит хана.

Хан осуждающе посмотрел на него.

— Зачем же так грубо? — вкрадчиво проговорил Джаил, глядя на своего аскера. — Апенди — мой гость, и его никто не обидит... Если, конечно, я этого не захочу, — добавил он и обратился к баям:

— Забудьте про эту шутку, друзья. Пейте и веселитесь. Вам нужно отдохнуть, ведь завтра будет трудный день для всех, кто захочет получить руку моей дочери Венеры.

Хан вышел на улицу вместе со старшим джигитом. Подойдя к юрте, Джаил сильно ударил камчой по кошме.

— Ну, щенок, я тебе еще отомщу, клянусь, — зло прошипел он. — Я помню тебя!

— Мой хан, я удивляюсь вашему терпению! Вы уже второй раз прощаете этого дерзкого выскочку, — проговорил Каныбек.

— Так значит, ты его тоже узнал?

— Конечно. Это тот самый Апенди, который однажды «накормил» нас обедом, приготовленным на солнце, а потом...

— Хватит, — оборвал его Джаил.

— Хорошо, — сказал Каныбек, — сегодня ночью Апенди умрет.

— Нет! Ты меня не понял. Я не хочу его смерти. Во всяком случае, сейчас. Если утром его найдут мертвым, люди будут говорить, что какой-то паршивый щенок во второй раз посмеялся над ханом, и тот, вместо того чтобы достойно ответить ему тем же, убил его. Нет. Этого не будет. С врагом нужно всегда бороться его же оружием – только тогда можно надеяться на победу. Этот малец забыл мудрую поговорку: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним!» Я постараюсь за эти дни, пока будет длиться той, напомнить ему об этом. И ты поможешь мне.

— Повинуюсь, мой хан, — Каныбек поклонился. — Я сделаю все, что вы прикажете.

— А теперь позови-ка мне главного визиря. Он — старая шельма, и его услуги нам непременно понадобятся.

Каныбек еще раз поклонился и скрылся в темноте. Через пять минут он и главный визирь сидели у хана в юрте и тихонько перешептывались...

ГЛАВА III

…Начиналось утро. Солнце нежно золотило верхушки тополей, стоявших среди юрт. Прошедший ночью дождь умыл и освежил землю.

Собаки возились у кучи с мусором, лакомясь остатками вчерашнего ужина. Туда-сюда сновали слуги. В аиле готовились к тою: женщины доставали свои самые лучшие украшения, примеряли новые платья. Мужчины, начистив кривые сабли, облачались в красивые халаты.
Никто из приглашенных не хотел ударить в грязь лицом.

Больше всего забот было у женихов Венеры. Каждый из них старался перещеголять соперников. Кто-то надевал цветастый халат, кто-то украшал своего коня, другие еще раз оценивающе перебирали свои подарки, которые привезли прекрасной Венере.

Каждый из байских сыновей имел свой главный козырь, которым хотел поразить хана и его дочь. Силой, умом, богатством — любыми средствами они были готовы добиться руки ханской дочери.

Как только взошло солнце, прозвучал гонг, созывающий гостей.

Примерно через полчаса, когда все баи и их сыновья собрались на небольшой утоптанной площадке между четырьмя юртами, вышел хан в сопровождении своих близких родственников и уважаемых баев. Все склонили головы в приветственном поклоне.

— Уважаемые гости, я рад видеть вас у себя и очень благодарен, что вы посетили меня. Сегодня я хочу объявить о своем решении выдать мою дочь Венеру замуж. Но она должна достаться лучшему, и поэтому я ставлю три условия, которые обязан выполнить мой будущий зять. Во-первых, он должен показать всем, что щедр. Во-вторых, доказать, что его родичи — достойные люди. В-третьих, этот человек обязан убедить всех, что может занять место хана после моей смерти. А для этого, кроме богатства, как известно, нужен изворотливый ум и мудрость. Турниры и соревнования, которые придумал мой главный визирь, помогут Венере выбрать мужа, а мне — увидеть, на что способен мой будущий близкий родственник.

Главный визирь встал на небольшое возвышение, которое несколько минут назад занимал хан, и окинул взглядом стоявшую перед ним толпу. Заметив Апенди, визирь нахмурился. В его черных глазах мелькнула недобрая искорка.

— Я знаю, что вы, дорогие гости, привезли с собой подарки для прекрасной Венеры, — начал говорить он, не спуская глаз с молодого человека. — Но для того чтобы просто подарить дорогой подарок, большого ума не требуется. Трудность в другом: преподнося подарок, нужно уметь произнести слова, которые будут приятны хозяину дома и его друзьям. Правильно, уважаемые?

Все закивали головами в знак согласия.

— Итак, объявляется первое состязание. Нужно преподнести свой подарок дочери хана и сопроводить это действие речью, которая должна прийтись ей по душе и которая будет свидетельствовать о щедром нраве, широте души и остром уме претендента.

Главный визирь сошел с возвышения, встал рядом с ханом и окинул взглядом толпу. Апенди уже не было среди гостей.

Потенциальные женихи — байские сыновья перешептывались между собой. Изредка самый смелый из них бросал взгляд в сторону Венеры, которая сидела рядом с аксакалами и отрешенно смотрела поверх голов собравшихся.

По лицам молодых людей было видно, что никто из них не решается выйти первым. Вдруг из толпы выдвинулся мужчина с красивым волевым лицом. Все притихли. Хан узнал в нем молодого правителя соседнего ханства — хана Осмона.

— Дорогая Венера! — произнес он. — Я скакал от границ своего ханства до вашей юрты больше двух дней. Всю дорогу я думал об одном: понравится ли тебе мой подарок или нет, будет ли он достоин тебя. Всю дорогу я думал, какие слова скажу тебе. Но так и не придумал. И вот я услышал, что должен произнести речь. Я джигит, а джигиты не любят многословия. Скажу коротко: такого подарка, который я хочу преподнести тебе, достойна лишь одна девушка наших гор, и ее имя — Венера.

Осмон поднял руку. К нему подошел слуга, в руках он держал какой-то предмет, завернутый в парчу. С поклоном он протянул его хану. Тот развернул сверток. Все люди, стоявшие рядом с ним, ахнули от удивления и отступили назад — золотая статуэтка девушки размером с голову жеребенка, выполненная искусным мастером, заиграла на солнце искрами, а два крупных изумруда — ее глаза — сияли неземным звездным светом. Слуга взял статую из рук своего господина и бережно поставил перед ханской дочерью.

Осмон с достоинством поклонился и вернулся на свое место.

Вперед вышел следующий байский сын...

Главный визирь заметил Апенди, пробирающегося сквозь толпу, и тронул хана за руку.

Тот кивком головы и глазами показал, что тоже заметил его.

— Друзья, — произнес главный визирь, когда последний из джигитов кончил свою речь,— хочу обрадовать вас: сегодня у нас в гостях известный певец Апенди, он почтил нас своим присутствием. Вот я вижу его среди гостей, — визирь посмотрел в сторону Апенди. — Дорогой, а разве ты не примешь участие в первом состязании?

Апенди вышел вперед и остановился перед главным визирем.

— А может, ты настолько беден, что у тебя не хватило денег на подарок? — съязвил тот.

Баи громко рассмеялись.

— Да, уважаемый, ты прав, я беден. И все-таки я не останусь в стороне и преподнесу свой дар. И дар будет дороже любого, который дарили до меня.

— Неужели?

— Что для баев лишний кусок золота или дорогой скакун, когда юрты у них ломятся от богатства, а пастбища полнятся отарами? Для них это ничто, пылинка. Я же отдам последнее, что у меня есть — вот этого гуся. — Апенди извлек из своей сумки вареного гуся. — Поверь, хан, это подарок для твоей дочери – от души. А что может быть дороже? Недаром в народе говорят: «Истинная стоимость подарка определяется по дарителю» — последний грош бедняка – намного дороже золотого богача.

Хан, брезгливо морщась, взял гуся.

— Эй, Апенди, а где же вторая нога этого гуся? — спросил он, показывая на одну ногу.

Апенди, который недавно пообедал именно этой ножкой, недоумевающее посмотрел на хана. Среди баев раздались смешки.

— Мой хан, в этом году все гуси одноногие, — ответил он без тени смущения.

Хан посмотрел на гусей возле юрты, которые после дождя действительно стояли на одной ноге, и подозвал к себе слугу.

— Бей гусей палкой, — приказал он ему. Тот бросился исполнять приказ хана.

Бедные гуси, не ожидавшие нападения, побежали от опасности на двух ногах.

— Апенди! Ты, оказывается, глупец, у гусей две ноги. И ты сам в этом убедился, — произнес хан, довольный тем, что всенародно отомстил хитрецу за его прошлые шутки.

— Если бить этой палкой каждого из нас, хан мой, то мы побежим, не взирая на наши звания и отличия, даже на четвереньках, — невозмутимо ответил Апенди и, повернувшись, направился в толпу.

Его слова были встречены гробовым молчанием со стороны именитых гостей и громким смехом со стороны бедных дехкан, пришедших полюбоваться на той. Впервые улыбнулась и Венера. Ей по душе пришлась шутка юного джигита.

Хан побагровел от ярости:

— Объяви о втором состязании, — выдавил он из себя, обращаясь к главному визирю, – А я пойду — прилягу, что-то устал сегодня.

Он удалился скрежеща зубами от бессильной злобы.

— Как не может река течь без русла, как не могут плыть облака без неба, так не может быть джигита без хорошего коня, а тоя — без пышных скачек, — важно проговорил визирь. — Поэтому после обеда на поле за аилом мы ждем всех желающих участвовать в конных соревнованиях. Джигиты, готовьте своих тулпаров и покажите, на что вы способны!

ГЛАВА IV

Пообедав, гости и жители аила собрались в указанном месте. Люди возбужденно переговаривались между собой, предчувствуя, что им предстоит увидеть нечто сверхъестественное и неповторимое.

Юноши, решившие принять участие в скачках, важно вышагивали друг перед другом в красивых, богато отделанных нарядах.

Особенно поражало зевак разнообразие скакунов, которых придерживали под уздцы слуги. Каких только коней здесь не было: и статные арабские иноходцы с длинными тонкими ногами, и лохматые монгольские лошади, отличающиеся выносливостью, и арабские красавцы с гордой осанкой — все они нетерпеливо топтались на месте, готовые к скачке.

Наконец вперед вышел один из старейшин, выбранный главным судьей соревнований.

— Джигиты, — торжественно начал он, — трудное предстоит вам испытание, но тем и почетней будет победа в нем. Не забудьте, что сама дочь хана — Венера будет следить за ходом состязаний, и у каждого из вас есть возможность отличиться перед ней. Пусть Бог поможет вам!

Молодые люди, вскочив на лошадей, направились к месту, откуда должны были начаться скачки. Они бросали друг на друга косые взгляды, видя в соперниках своих врагов...

Вдруг внимание всех присутствующих переключилось на появившегося позади наездников Эргешбая на старой кляче.

— Эй, люди, гляньте-ка на этого старого болвана!

— Ой-бой, он на старости лет вообще спятил — жадность погубила!

— Да вы только посмотрите, какой молодой джигит, и какой прекрасный тулпар под ним! — раздались веселые выкрики из толпы зевак при виде Эргешбая.

Наездники обернулись и, скрывая улыбки, поклонились именитому баю в знак уважения. Тот высокомерно кивнул им в ответ, чем вызвал новую бурю смеха среди зрителей и еще не один десяток острот в свой адрес.

Но Эргешбай был невозмутим. Важный, в красивом расшитом золотом халате он гордо восседал на старой худой кляче, которую недавно выменял у Апенди, с таким видом, словно под ним был по меньшей мере сказочный крылатый тулпар.

Участники скачки выстроились у стартовой черты. Теперь никто из них не улыбался, каждый внутренне готовил себя к тяжелому состязанию. На их лицах читалась отчаянная решимость победить во что бы то ни стало. Среди джигитов находился и Апенди.

Эргешбай немного отстал от всех и с безразличным видом смотрел по сторонам, лицо его было таким спокойным и беспечным, как будто он уже выиграл скачки.

Наконец судья махнул рукой — и десятки всадников устремились вперед. Один лишь Эргешбай остался на месте. Когда молодые джигиты проскакали не один десяток метров, бай словно бы очнулся. Он не спеша подвел свою лошадь к старту, поклонился в сторону, где сидела Венера, поклонился хану, который с удивлением смотрел на действия Эргешбая, думая, что тот немного тронулся в уме, и стегнул лошадь. Та медленно двинулась вперед, ноги ее подгибались, и казалось, что еще немного, и она упадет. Эргешбай сначала растерялся, а потом начал свирепо хлестать непослушное животное. Он даже вспотел, но его старания не принесли никакого результата — лошадь еле-еле шла вперед.

— Эргешбай, хватит из бедной скотины пыль выбивать!..

— Эй, лучше пересядь-ка на ишака — быстрее доедешь!..

— Бай, а вы с лошадью поменяйтесь местами, глядишь, и выиграете скачку! — раздались новые остроты из толпы дехкан.

Эргешбай униженно оглянулся по сторонам. Когда же он увидел, как смеялась и потешалась над ним Венера, он вообще сник, поняв, что ему никогда не стать зятем хана. И в это время в его глазах вспыхнула ярость — Апенди!!! Вот кто виноват в его позоре!

Он круто развернулся и направился к хану. За несколько шагов до помоста, где на дорогих шкурах расположился Джаил со своей свитой, Эргешбай упал в пыль на колени и жалобно запричитал:

— Мой хан, защиты и справедливости прошу я.

— Кто обидел тебя, уважаемый бай? Кто посмел унизить тебя, достопочтенного человека? Говори!

— О, светлейший хан! Проклятый Апенди обворовал меня, опозорил перед людьми, насмеялся над моей седой головой! Защити своего слугу, хан!
— Расскажи, как все было, и, если в твоих словах все правда, Апенди ждет страшное наказание...

Всех и вся заметил Эргешбай перед скачками, когда, свысока поглядывая на других, важно восседая на своей кляче: и молодых джигитов, гарцующих на своих великолепных тулпарах, и дехкан, которые открыто над ним насмехались, и знать, которая не скрывала своего ехидства, глядя на его позор. Одного не заметил бай: в сторонке от основной группы всадников скромно, но гордо стоял Апенди, поддерживая за поводья великолепного жеребца, которого недавно Эргешбай выменял у него на старую лошадь.

Когда судья дал старт к скачкам, Апенди легко вскочил в седло и, как только основная масса конников с криками и улюлюканьем сорвалась с места, пришпорил своего иноходца и присоединился к состязанию.

Следует заметить, что многие гости, зная хана Осмона как умелого ездока, который выиграл многие состязания, заранее считали его победителем забега и пророчили ему безусловную победу. У одних джигитов были отличные лошади, но им не хватало мастерства и опыта, другие, если и могли похвастать своими победами на байге, лошадей имели посредственных, простых, без искорки. Поэтому неудивительно, что Осмон, обладающий огромным опытом и имеющий лучшего скакуна в своем ханстве, по всем статьям превосходил их.

С первых минут старта все поле, по которому скакали всадники, заволокло пылью, и день превратился в ночь. Не видно было ни джигитов, ни их верных коней. Одна сплошная пелена пыли, из которой слышались выкрики наездников, подбадривающих своих скакунов.

Прошло немного времени, и пыль осела. Зрители, находящиеся на небольшой горке, смогли увидеть, что внизу, в долине, растянулась длинная цепочка всадников, каждый из которых стремился первым доскакать до черного камня, находящегося в конце долины, дотронуться до него камчой и так же первым вернуться в аил, став победителем этой сумасшедшей гонки. С первых минут лидером, как и предполагалось, стал хан Осмон. Он намного опередил основную часть состязавшихся, и лишь небольшая группа всадников была позади него на расстоянии десяти лошадиных корпусов.

Хан Осмон первым коснулся черного камня и устремился к аилу — к финишу и славе. Казалось, что победа у него уже в руках, как вдруг из группы, преследующей лидера, отделился один всадник, который медленно, но верно стал догонять хана, и когда до аила осталось каких-то двести шагов, почти приблизился к нему вплотную...

Хан Осмон был опытным наездником и победителем многих состязаний, он знал почти всех джигитов, участвовавших в сегодняшних скачках, и был уверен, что никто не сможет и сегодня помешать ему быть первым. Поэтому он был очень удивлен, когда услышал позади себя топот копыт и тяжелое дыхание лошади. Обернувшись, он заметил, что на сильном, по богатырски сложенном коне его догоняет молодой человек, который недавно одарил хана Джаила одноногим гусем.

Хан Осмон сильнее подстегнул своего коня, но все было тщетно. Через мгновение Апенди поравнялся с ним. Некоторое время они скакали бок о бок. Хан Осмон рассвирепел: какой-то юнец, выскочка, безусый мальчишка покусился на его победу! Он взмахнул камчой и попытался ударить соперника, метясь ему прямо в лицо, но Апенди успел увернуться, и камча лишь стегнула его по плечу и рассекла халат. Хан Осмон вновь взмахнул камчой, и снова Апенди вовремя уклонился, и еще один рваный след остался на его халате. Когда же хан в третий раз замахнулся, чтобы ударить своего противника, Апенди потянул своего коня за узду, тот резко подался в сторону и чуть не столкнулся с лошадью хана Осмона. При этом сам Апенди, отклонившись назад, поймал камчу за конец и резко за нее дернул. Хан Осмон, не ожидавший такого поворота событий, покачнулся и через миг, когда до заветного финиша оставалось не больше десяти шагов, вылетел из седла и упал на землю.

Вся эта отчаянная схватка происходила на глазах у почетных гостей хана Джаила и его дочери Венеры, которые расположились на возвышении возле финишной линии.

Завершив гонку, Апенди сделал перед гостями почетный круг и, как того требовал обычай, спрыгнув с коня, подошел к Венере и, склонив голову, встал на одно колено.

Венера надела на его голову белый колпак победителя, расшитый золотом. Апенди поднялся, и глаза молодых встретились. Венера улыбнулась ему. Это была ее вторая улыбка за день.

Пока шли конные состязания, Эргешбай подробно изложил хану Джаилу историю о том, как ловко обвел его вокруг пальца Апенди, и требовал немедленного наказания наглеца. Хан тут же, по окончании соревнований, пользуясь случаем поквитаться со своим давним обидчиком, приказал объявить гостям, что вечером состоится суд над Апенди, который обвиняется в мошенничестве и оскорблении уважаемого Эргешбая.

ГЛАВА V

Хотя прошедшие скачки были важным событием дня, люди больше говорили о суде, который должен был состояться над Апенди. Слух о его уме и веселом нраве давно облетел все ханство. Простой народ восхищался его смелостью, вспоминая, как он не раз обводил вокруг пальца баев и даже самого хана. У всех на устах был один вопрос: что же в этот раз выкинет Апенди? А в том, что так оно и будет, никто не сомневался.

Вечером после ужина гости и жители аила собрались возле юрты хана. Все ждали главного визиря, который должен был выступить в роли судьи.

Аскеры хана привели Апенди. Он спокойно уселся на постеленную кошму и стал с интересом разглядывать собравшихся.

Подошел Эргешбай и встал напротив Апенди. Его глаза метали молнии гнева.

Наконец вышел и главный визирь. Суд начался.

Эргешбай рассказал собравшимся, как Апенди обманом выманил у него скакуна и целый кошелек золотых, и попросил наказать мошенника.

Визирь слушал бая и важно кивал головой. Потом он дал слово Апенди.

— Вот, меня обвиняют в мошенничестве, а за что? Извините, но я хотел бы рассказать одну историю, которая когда-то произошла со мной. В нашем аиле жил очень жадный бай. Никому ничего не давал он в долг просто так и всегда требовал еще проценты. Попросил я как-то у него котел — очень уж он мне нужен был. А он не дает. Пообещал я ему: обязательно расплачусь. Когда котел стал мне не нужен, я положил в него маленький котелок и отнес к баю.

— Что это за котелок? — спросил он.

— Пока твой котел был у меня, у него родился маленький.

Бай обрадовался и сказал, что, если мне еще понадобится котел, он всегда с радостью даст мне его.

Я пришел через неделю. Вручая мне котел, бай сказал при этом: «Если у моего котла родится маленький котел, неси быстрее».

Я взял котел и не возвращал его целый месяц. Однажды прибежал бай.

— Где мой котел?

— Ты оказался прав, — отвечаю ему, — твой котел действительно начал у меня рожать, но в больших муках скончался.

— Не шути, Апенди! — закричал бай. — Разве котел может умереть? Сейчас же верни его!

А я ему отвечаю:

— Если ты считаешь, что котел может родить, то почему не веришь, что он мог скончаться?

Бай повздыхал и ушел.

— К чему ты нам все это рассказываешь? — надменно спросил визирь Апенди.

— А вот к чему. Представьте, если бы у меня и вправду был такой конь, который бы мчался быстрее ветра, кто из нас был бы мошенником? Я, который отдал бы его за бесценок? Или бай, купивший его всего за двести золотых и давший скакуна в придачу? И самое главное: разве я первый предложил ему этот обмен? Разве не он надеялся меня обмануть?

— Апенди прав: у всех баев жадность затмевает разум.

— Освободить Апенди — он не виноват!

— Не забывайте: там, где покупатель и продавец, всегда остается один проигравший, — послышались голоса в защиту Апенди.

— А почему одежда твоя была суха, когда ты приехал? — спросил визирь.

— Все очень просто, — ответил Апенди, улыбнувшись. — Я снял свою одежду, положил ее под себя, а перед входом в юрту оделся, вот и все. Прошу уважаемый суд учесть, что у меня и в мыслях не было искать в этом свою выгоду. Я просто пошутил. А он розыгрыш принял за правду. Захотел поживиться за мой счет. И я решил, что, раз он хочет обмануть меня, я имею полное право ответить ему тем же, проучить его.

В толпе послышались слова одобрения в адрес Апенди. Главный визирь задумался.

— Слушайте мое решение, — важно проговорил он минуту спустя. — В соседнем аиле живет бий — мудрый и почтенный аксакал. Пусть он и разберет, кто из вас прав, кто виноват. Какое бы решение он ни принял, — оно будет для нас законом. Кого он посчитает виновным, того мы и накажем.

На следующее утро Апенди и Эргешбай отправились в соседний аил. Целый день и ночь предстояло им ехать. В дороге Апенди, ехавший на ишаке, так как своего коня он оставил отдыхать после тяжелой гонки, весело насвистывал какую-то песню, а бай настороженно поглядывал в сторону Апенди, ожидая от него какого-нибудь подвоха.

Вдруг на дороге в пыли они заметили большой курджун. Эргешбай быстро соскочил с коня, схватил его и стал прикреплять к седлу.

— Это мой курджун — я первый схватил его, — сказал он.

— Мы оба нашли его, — спокойно возразил Апенди, — значит, он принадлежит нам обоим. Но давай сначала посмотрим, что там внутри.

Бай нехотя развязал находку. Курджун оказался забит всякой снедью: боорсоками, вареным мясом, овощами и фруктами.

— В самый раз бы поесть, — заметил Апенди, — тут не только на двоих, на четверых хватит.

— Мой курджун, — упрямо повторил Эргешбай. — Мне из него и лакомиться.

— Давай решим так, — предложил Апенди, — кто из нас дольше промолчит, тому и достанется находка.

Чуть-чуть поспорив, бай дал согласие.

Целый день ехали они, не проронив ни слова. Остановились на ночлег. Эргешбай расстелил кошму, лег и сразу же уснул. А Апенди развернул курджун, вынул из него еду и спокойно принялся за ужин.

Сквозь сон Эргешбай почувствовал запах мяса и приоткрыл глаза.

— Апенди, что ты делаешь! — вскочив, закричал он.

— Ем свое мясо, вы же заговорили первым, — хитро ответил Апенди. — Но вы не расстраивайтесь, Эргешбай, присаживайтесь, я угощаю.

Бай, не говоря ни слова, снова лег на кошму и отвернулся от Апенди.

«Ты мне за все заплатишь», — зло подумал он.

...Как только из-за гор поднялось солнце, они тронулись в дорогу. Эргешбай уже был не рад, что решил отправиться в столь далекий путь. Сейчас у него было лишь одно желание — быстрее закончить все дела и вернуться домой.

Перед самым аилом Апенди остановил своего ишака.

— Все, дальше не поеду, — заявил он.

— Это почему же?

— У меня рваный халат, — начал Апенди и показал на следы, оставленные камчой хана Осмона.— Как я предстану перед почтенным бием в таком виде? Нет, ни за что не поеду!

— Вот, надень мою одежду, — стаскивая с себя дорогой халат, в сердцах сказал Эргешбай.

Надев новый халат, Апенди ласково погладил его, но опять не сдвинулся с места.

— Нет, — сказал он, — все равно не пойду.

— Что тебе еще надо?! — заорал Эргешбай.

— Уважаемый бай, вы сами посудите, — начал объяснять Апенди, — как я могу в таком хорошем халате и на таком дряхлом ишаке въехать в аил. Меня все мальчишки засмеют! Для такого халата нужен отличный конь!

— На, возьми, кровопийца, — сквозь зубы проворчал Эргешбай, слезая со своего коня.

— Вот так бы давно, — весело сказал Апенди. — Теперь — вперед!

До дома бия они добрались без всяких приключений. Бий внимательно выслушал жалобу Эргешбая, потом обратился к Апенди:

— Ну а что скажешь ты?

— Не верьте словам этого человека, — спокойно ответил Апенди.

— Почему?

— Да он всегда говорит неправду! Может, он скажет, что и халат, который на мне, — это его халат?

Эргешбай вскочил с места.

— Конечно, это мой халат!

— Вот видите, — так же невозмутимо продолжал Апенди, — я так и знал. А теперь он еще скажет, что и скакун, на котором я к вам приехал, тоже его.

Эргешбай пришел в ярость:

— Мой конь, мой! — завопил он и кинулся на Апенди. Стражники схватили его за руки и оттащили от молодого человека.

— Ну а теперь он заявит, что вы, уважаемый бий, ничего не смыслите в законах, — спокойно закончил Апенди.

— Именно это я и хочу сказать! — завизжал Эргешбай. — Только болван может поверить рассказам этого мошенника...

— Помолчи, — крикнул бий. — Ты что, считаешь меня глупцом? Ты, вероятно, хочешь поиздеваться надо мной? Но этому не бывать! В наказание за ложь и за дерзость я приговариваю тебя к месячному заключению.

Стражники потащили Эргешбая к подвалу.

— Вы за все ответите, мерзавцы! — орал он. — Я буду жаловаться самому хану Джаилу. Вы еще пожалеете, что обидели уважаемого человека!

ГЛАВА VI

Хан Осмон был в бешенстве: два раза его постигла неудача, два раза он проиграл состязания, два раза его победил этот невыносимый Апенди и, что самое горькое, два раза — а он видел это своими глазами — проходимцу Апенди улыбнулась сама Венера!!!

Сидя перед достарханом, на котором были расставлены самые изысканные яства, хан Осмон не притрагивался к еде. Время от времени он вскакивал и в ярости раскидывал одеяла и подушки по всей юрте, потом успокаивался, садился, но вскоре вновь давал волю своим чувствам...

В таком состоянии застали его племянники Эргешбая Талай и Азиз.

Войдя в юрту, они сели напротив хана.

— Уважаемый, хан Джаил ждет тебя в своем ханском шатре, — на правах старшего сказал Талай.

— Нет ли вестей от достопочтенного Эргешбая? — словно не услышав о приглашении, спросил хан Осмон.

— Мы думали, он возвратится сегодня утром, но пока его нет, — вступил в разговор Азиз, — поэтому, как только проводим вас к хану, мы с братом отправимся в соседний аил узнать, что случилось с дядюшкой.

— Мне кажется, на радостях, что проучил этого наглеца Апенди, дядя устроил там той и забыл о празднике, который продолжается здесь, — со смехом высказал свое предположение Талай. — Надо его быстрей привезти обратно, а то все самое интересное пройдет без него.

Хан Осмон встал.

— Надеюсь, бий вынес правильное решение, и этот паршивец Апенди понес заслуженное и суровое наказание, — сказал он скорее для себя, чем для братьев, и в их сопровождении направился в ханский шатер...

— Из всех тех, кто приехал на этот той, ты для меня самый желанный гость, — говорил хан Джаил хану Осмону, медленно попивая душистый кумыс. — Я всегда хотел, чтобы мой род породнился с твоим. И уверен, что так оно и будет. Правда, этот Апенди, который свалился как снег на голову, немного расстроил наши планы. Но впереди самые трудные состязания, и я уверен, что ты выдержишь их с честью и станешь победителем.

Хан Осмон посмотрел на хана Джаила и ухмыльнулся.

— Слава Аллаху, Апенди больше нет, и, думаю, больше ничто не помешает мне добиться своей цели: назвать вашу дочь Венеру женой и привести ее в свою юрту.

— Да будет так, — похлопал хан Джаил своего собеседника по плечу, — да будет так!

Целую ночь Апенди развлекал бия своими песнями и сказками. Тот, в свою очередь, щедро угощал гостя. Апенди понравился почтенному аксакалу, поэтому, когда пришло время прощаться, бий сказал:

— Апенди, очень мне по душе пришлись твои остроумные сказки и веселые песни. От души ты потешил меня и, чтобы я не остался в долгу перед тобой, проси у меня всего, чего хочешь!

— Дорогой бий, прошу вас об одном — отпустите, пожалуйста, Эргешбая из-под стражи, пусть идет на все четыре стороны.

Нахмурился бий.

— Он проявил дерзость и неуважение к суду.

— Знаете, жадность и высокомерие затуманили ему разум, — начал заступаться за бая Апенди. — Думаю, что за ночь в сыром подвале он осознал свою неправоту и готов просить прощения.

— Что ж, я обещал тебе выполнить твое желание, так тому и быть, — бий сделал знак слугам, чтобы те привели Эргешбая.

Когда Эргешбай предстал перед бием, тот сурово посмотрел на него и сказал, указывая на Апенди:

— Благодари этого почтенного человека, который просил меня о милости для тебя. Я отменяю свое решение и отпускаю тебя, Эргешбай. А теперь уйди долой с моих глаз, — он махнул рукой, указывая на дверь юрты.

Когда Эргешбай вышел, Апенди поднялся и попрощался с гостеприимным хозяином.

— Мне пора, а то загостился я у вас.

Он вышел из юрты и наткнулся на бая, который поджидал его.

— Всю ночь я думал, — тихо заговорил Эргешбай, — о том, что произошло со мной за последние несколько дней, о том, как ты ловко смог провести меня — самого Эргешбая, который в родном краю славен своей хитростью. Что ж, это урок для меня. Понял я еще и то, что не должен старый верблюд гоняться за молодой кобылицей и гарцевать перед молодицами с юными джигитами на равных, а место ему в юрте на мягкой кошме — в тиши да сытости. Поэтому поеду-ка я домой, а ты отправляйся обратно на той веселить людей, может, найдешь там свое счастье. У меня к тебе просьба, передай вот это письмо моим племянникам, — Эргешбай протянул Апенди свернутую бумагу. — Я здесь описал все, что произошло у бия на суде, и прошу их не беспокоиться за меня.

Апенди вернул Эргешбаю его халат и коня и поехал на своем ослике в сторону земель хана Джаила. Эргешбай посмотрел ему вслед, вздохнул и направился в другую сторону — к себе в аил.

ГЛАВА VII

Не торопясь, ехал Апенди на ханский той. Он отпустил поводья осла, который монотонно переставлял коротенькие ножки, ухитряясь на ходу пощипывать сухую траву, и стал задумчиво перебирать струны своего потертого комуза, выводя на нем какую-то простенькую, незамысловатую мелодию. Он думал о последних словах Эргешбая: «Может, найдешь там свое счастье». Именно в этих словах он услышал то, о чем боялся признаться себе сам все эти дни. Да, именно там, на тое, есть его счастье. Это Венера — дочь хана. Но даже в самых смелых мечтах не мог он себе представить, что когда-нибудь сможет назвать ее своей любимой или что она взглянет на него с любовью. А уж сам хан скорее предпочтет увидеть Апенди пронзенным стрелой или заколотым мечом, чем рядом со своей дочерью.

Чтобы стать женихом ханской невесты, нужно быть богатым, иметь огромные табуны коней, роскошные одеяния, богатые юрты и принадлежать к знатному роду или, на худой конец, быть прославленным батыром, отличившимся на поле брани с врагами. А чем может он покорить сердце молодой девушки? Только красивыми словами? Но в степи ценятся не слова, а более материальные вещи и решительные поступки.

Погрузившись в свои невеселые думы, Апенди не заметил, как к нему приблизились двое всадников. Это были племянники Эргешбая — Талай и Азиз. Подъехав к Апенди, они с изумлением, не веря своим глазам, смотрели на него.

Апенди же, взглянув на них снизу вверх, спросил:

— Что же вы рты пораскрывали, молодые баи, словно увидели дива из подземного царства?

— Ты разве не в глубоком зиндане? — резко выпалил Азиз, отличавшийся своей несдержанностью.

— А что мне там делать, уважаемые? — усмехнулся Апенди. — Видит Аллах, мое место за праздничным столом, куда я и направляюсь, а не в темной вонючей яме.

— А где наш дядя? — спросил Талай, еле сдерживаясь от желания хлестнуть плеткой по улыбающемуся лицу ненавистного Апенди.

Тот молча протянул свернутую бумагу братьям и продолжил свой путь.

Талай, прочитав дядино послание, развернул своего коня и поскакал обратно. Брат последовал за ним. Через минуту они догнали Апенди.

— Как мы поняли, ты вновь возвращаешься на той? – начал Талай. — Празднество там в самом разгаре. А сегодня вечером состоится очередное состязание — претенденты на руку ханской дочери должны будут представить свой род, рассказать об отце, матери, братьях...

— Если, конечно, они у них есть, — вставил Азиз, искоса взглянув на Апенди.

Апенди, которому предназначались эти слова, даже бровью не повел, лишь рука, перебирающая струны комуза, предательски дернулась, и в мелодию вплелись фальшивые звуки. Он понимал, что братья намекают ему на его сиротство и безродность.

— Конечно, представить свой род намного сложнее, чем выиграть скачки на ворованном коне, — продолжал Азиз.

— Да уж, тут одной наглости и хитрости мало,— поддакнул Талай, — здесь уже не выкрутишься, не обведешь людей вокруг пальца.

Ничего не ответил Апенди на их слова. Примолкли и братья, не зная, чем бы еще поддеть своего спутника. Так, молча, подъехали они к аилу. У въезда в селение Талай предложил Апенди:

— Слушай, возьми наши курджуны, а мы побыстрее поскачем к хану и расскажем о письме своего дяди и о том, что ты возвратился после праведного суда бия.

Апенди молча взял поклажу братьев и положил ее на ослика впереди себя, а те, пришпорив своих коней, подняв клубы пыли, поскакали вперед.

Пока Апенди неспешно добирался до ханского шатра, в ауле уже стало известно, что он вернулся от бия один. Поэтому люди начали потихоньку собираться возле гостевых юрт — всем было интересно, чем же закончился суд между Апенди и Эргешбаем.

Когда Апенди подъехал к шатру хана, хан Джаил уже встречал его. Рядом с ним стояли племянники Эргешбая. Апенди спешился и повесил на плечо курджуны братьев.

— Послушай, — начал хан, — Эргешбай пишет, что бий по справедливости рассудил ваш спор, и вы друг к другу не имеете никаких претензий. Еще он сообщает, что оставляет тебе своего коня, а в твоей победе на скачках не сомневается. Так тому и быть.

Хан Джаил недобро посмотрел на Талая и Азиза, в его взгляде было осуждение: «Как же мог ваш дядя уступить этому молодому наглецу!».

Братья отвели глаза в сторону, а недовольный хан вошел в шатер. Талай первым задумчиво подошел к своему коню и грузно забрался на него. Его брат сделал то же самое. Народ не расходился, все ждали, что же предпримут племянники, ведь Апенди вновь обставил их семью на глазах хана.

Талай пристально посмотрел на Апенди и, заметив свои курджуны на его плече, спросил с издевкой:

— Эй, Апенди, ты, наверное, устал от груза, который мог бы нести один осел?

— Конечно, — невозмутимо ответил Апенди, бросая их на землю, — ведь я держу груз двух ослов!

На мгновение возле ханского шатра стало тихо, потом раздались первые смешки, а чуть спустя народ весело смеялся над незадачливыми братьями. По мере того как усиливался смех, ехидные улыбки сползали с их губ, а лица наливались кровью.

— Ну, щенок, — бросил сквозь зубы Талай, — ты еще ответишь нам за это оскорбление.

Апенди усмехнулся и, взяв за повод своего ослика, направился вместе с народом к юртам для гостей, а братья так и остались стоять в одиночестве перед ханским шатром, давясь своей злобой.

ГЛАВА VIII

Как только солнце спустилось за горизонт и его последние лучи утонули за белыми вершинами гор, слуги разожгли перед шатром хана огромные костры, и сюда стали собираться гости, чтобы посмотреть на очередные состязания джигитов.

Издревле в степи среди кыргызов ценилось искусство певцов-акынов, поэтому молодые люди считали своим долгом научиться играть на комузе и импровизации в стихосложении. Вот и сегодня претенденты на руку ханской дочери должны были показать свое умение в обращении с этим музыкальным инструментом, недаром в народе говорят: «Комузчу комузчуну керсе, колукалтырайт!»*

(*Когда комузист видит комузиста, у него рука дрожит! /От желания показать свое мастерство/ (кырг. нар. пог.))

Задание же соревнующимся было дано нелегкое: нужно было не просто исполнить на комузе красивую мелодию и спеть песню, которая покорит сердца присутствующих, но и рассказать в ней о своем роде, своих близких и родителях. Ведь известно, что нет для человека ничего дороже его родных корней. И спеть нужно так, чтобы родичам было не стыдно услышать рассказ о себе и чтобы слушатели остались довольны. Одним словом, трудное испытание выпало на долю джигитам сегодня.

Пока гости усаживались вокруг костров, соревнующиеся настраивали свои инструменты. Над аулом стоял переливчатый музыкальный гул, состоящий из десятков мелодий, которые негромко выводили комузисты.

И вот от ханского шатра, где расположился хан со своей знатью, к кострам вышел главный визирь, который объявил о начале состязания.

Первым начал свою песню старший племянник Эргешбая Талай. Он пел о своих родичах, которые славятся по всей степи своим богатством, о золоте, блеск которого вызывает у них радость, а у соседей — зависть, об огромных табунах, принадлежащих им. Пел он о том, что только богатый человек может считаться достойным, ведь, чтобы разбогатеть, нужно обладать умом, смекалкой и ловкостью. Когда он закончил петь, только его родичи выразили свой восторг, громкими выкриками приветствуя его песню. Другие же слушатели вяло похлопали — не все были согласны, что богачи — лучшие среди других людей.

После Талая за комуз взялся другой джигит и запел о своих родителях, славных земледельцах, хлеб которых вкушают и хвалят не только в их аиле, но и по всей долине, где кочуют другие роды...

Много выступило молодых людей со своими песнями. Одних слушатели одаривали похвалами, которые выражались в одобрительных выкриках:

— Правильно поешь, батыр...

— Молодец, пусть твои родители гордятся тобой...

— Спой еще, услади наш слух...

Пение других, менее умелых, комментировали с шутками:

— Эй, бала, научись сначала на одной струне играть, а потом берись за комуз...

— Джигит, по-моему, тебе на ухо наступил не медведь, а ишак, видно, от него тебе достался голос...

Но соревнование есть соревнование, поэтому строгие судьи из числа самых почтенных аксакалов после каждого выступления бросали под ноги певцу небольшой камешек. Чем больше камней собирал соревнующийся, тем выше оценивалась его песня.

Дошла очередь показать свое певческое мастерство и умение управляться с комузом и до молодого хана Осмона. Он неторопливо вышел в центр, снял с плеч халат, расстелил его на земле и опустился на него. Взяв в руки инструмент, который ему подали слуги, он начал медленно перебирать струны комуза и тихонько запел...

Голос хана Осмона был грудным, сильным, но в то же время негрубым — это был голос настоящего мужчины. Его песня была посвящена сорока поколениям его рода, который всегда славился своими батырами и воинами. В этой песне он рассказывал о том, как его прадеды и деды защищали родную землю, о том, как они гибли в боях, а их храбрость и отвага на века оставалась в преданиях и сказаниях народа. Еще он пел о том, что нет ничего более почетного и достойного для мужчины, чем защита родного Отечества, а смерть за него всегда — подвиг...

Всем понравилась песнь хана Осмона, поэтому все аксакалы единодушно бросили к его ногам по камню.

Желающих выступить больше не было. И аксакалы хотели объявить победителя — хана Осмона. Но вдруг поднялся хан Джаил.

— Странно, что в состязании песенников сегодня не участвует Апенди, — с иронией начал он. — Это удивляет, ведь именно он славится умением услаждать слух своими мелодиями, сказками и стихами, а тут вдруг раз — и онемел. Что же случилось? Или после победы на скачках он вообразил себя великим батыром, ри этом позабыв умение комузчи?

Гости поняли, к чему клонит хан. Апенди был сиротой и не знал своих родителей. Что же он мог спеть о своих родичах? Потупили глаза аксакалы. Им было неудобно за хана, хотя они понимали, что тот во что бы то ни стало хочет отомстить молодому остряку за прошлые унижения, а сейчас как раз выдался самый подходящий момент.

Апенди, находившийся здесь же на состязаниях и сидевший среди простого народа, встал и поклонился.

— Зря хан обвиняет меня в нерешительности. Просто я думал, что среди почтенных джигитов, роды которых насчитывают более сорока колен, мне выступать не с руки. Но он неправ, говоря, что моему комузу нечего сказать, — и Апенди, выйдя вперед, к аксакалам, запел:

Я в детстве потерял отца и мать,
    Их ласки не пришлось узнать. 
    Но добрым людям не был я чужой, 
    Последний хлеб народ делил со мной.
    Не мог кыргыз быть круглым сиротой, 
    Меня народ воспитывал родной.
    Отца и маму заменил он мне, 
    До гроба буду я признателен такой родне.
    Босой, замерзший, я прятался у скал, 
    Но мой народ согрел и обласкал. 
    Богатой нету у меня родни, 
    Но все кыргызы — родичи мои.
    Я ваш душой — народа кровь во мне, 
    Неразделим я с ним и в яви, и во сне, 
    Среди народа жить — моя судьба,  
    И этим счастлив я всегда!
    Так у кого ж еще родня такая есть,
    Где братьев и сестер мне трудно счесть?
    Кто в мире вот такой родней богат?
    Лишь Апенди, что всем кыргызам — сын и брат!*
    (*Стихи А. Шепеленко и О. Рябова)

Когда Апенди закончил свою песнь и, опустив голову, замолчал, тихо стало вокруг костров. Все смотрели на аксакалов, которые с непроницаемыми лицами неподвижно сидели на кошме, поджав под себя ноги, и напоминали сейчас каменных баб*.

(*Каменные бабы — человекообразные, грубо сделанные статуи, оставляемые кочевыми племенами на вершинах курганов)

Недолго длилось молчание. Когда один из аксакалов бросил к ногам Апенди первый камень, толпа народа разразилась громкими выкриками одобрения и рукоплесканиями. Аксакалы все до одного отдали свои камни Апенди, и у его ног образовалась большая куча из них.

Хан Джаил был в растерянности. По правилам состязаний, определялся лишь один победитель, а хан Осмон и Апенди набрали равное количество голосов. Что делать?

Неожиданно со своего места поднялась ханская дочь Венера. Она спустилась с возвышения, где сидели хан и его челядь, и направилась к Апенди. В ее глазах стояли слезы. По пути она нагнулась и подняла с земли какой-то небольшой камешек и, подойдя к Апенди, бросила его в общую кучу.

Затем, не говоря ни слова, развернулась и пошла обратно на свое место.

Аксакалы молчали, пораженные поступком Венеры. Затем самый старший из них поднялся и, указав на Апенди, коротко бросил: «Он!».

Это означало, что победителем состязания среди певцов стал Апенди.

Люди вокруг костров радостными криками выразили свое согласие со столь мудрым решением аксакалов, которые степенно подошли к Апенди и поздравили его с заслуженной победой.

И только два человека, два хана, были недовольны решением судей — Джаил и Осмон. Они, не сговариваясь, направились в ханский шатер, даже ни разу не взглянув в сторону победителя. Лишь возле Венеры задержался хан Джаил и внимательно посмотрел ей в глаза. Она выдержала этот взгляд. Тогда Джаил недобро усмехнулся и вошел в шатер.

ГЛАВА IX

Вечер, как это всегда и бывает в горах, наступил незаметно. Только зашло солнце за горные пики, одетые в снежные шапки, как на аил, словно занавес, опустилась темнота. Лишь костры, на которых готовился ужин, разгоняли тьму.

Возле огромных котлов с варившимся мясом сидели гости, приехавшие на той, и возбужденно обсуждали прошедший день. А тема разговоров была одна: видано ли, чтобы простой дехканин одержал победу сразу в трех состязаниях подряд!

Конечно, и раньше на подобных тоях были свои лидеры, но там всегда побеждали известные батыры или молодые джигиты из богатых и знатных семей, которые могли позволить себе дорогие подарки, хороших породистых коней и оплату акынов, которые по их заказу писали для них песни. Но чтобы почтенных баев обошел простой человек, у которого, как говорят в народе, в кармане вошь на аркане, такого не помнили даже седовласые аксакалы.

Поэтому разговор у кострищ был довольно оживленный. К тому же все присутствующие разделились на два лагеря: тех, кто откровенно восхищался Апенди, и тех, кто считал, что он не по чину полез в эти состязания.

Первых было больше, и, конечно, все они принадлежали к «черной кости»*, вторые – были представители зажиточных родов и именитые баи.

(*Черная кость — так называли в древности у кыргызов бедняков) 

И те и другие горячо спорили о том, что же будет дальше. Были высказаны различные предположения, чем же закончится этот той. Говорили, что хан прикажет объявить состязания недействительными, найдя какой-нибудь более-менее весомый предлог, и перенесет их на другой срок, а там уж постарается, чтобы победил тот, кто ему нужен. Другие были уверены, что Апенди вряд ли доживет до утра — всякое бывает в степи: вдруг конь случайно взбрыкнет, и он, упав с лошади, разобьется насмерть или, выйдя из юрты, неловко споткнется о камень и проломит себе череп, а может, вообще съест чего-нибудь несвежее — и всё... Были и такие, которые считали, что на следующий день Апенди просто уедет из аила или, сказавшись больным, откажется от дальнейшего участия в соревнованиях. Но все сходились в одном: хан Джаил никогда не отдаст свою дочь за простолюдина и поэтому обязательно он и его визири придумают что-нибудь, чтобы отделаться от Апенди, или же просто уничтожат его. И сделают все это в ближайшее время — до начала последнего состязания в мудрости и остроумии, которое должно состояться завтра. Потому что уж в нем-то равных Апенди нет: всем известен его острый ум. А допустить безоговорочную победу Апенди на тое хан не позволит никогда: кто-кто, а народ знал характер и норов своего властелина. Поэтому одни сочувствовали Апенди, другие же, наоборот, ворчали: «Нечего было лезть, куда не надо, и злить хана». Недаром говорит народ: «Кысасыз кыямат жок»*.

(*Обида без отмщения не остается (кырг. нар. посл.))

Говорившие на улице люди были недалеки от истины в том, что хан Джаил никогда не забывает тех, кто посмел пойти ему наперекор и пошатнуть его авторитет.

И сейчас, сидя в ханском шатре со своим главным визирем и ханом Осмоном, он держал с ними совет, как бы завтра помешать Апенди участвовать в состязаниях. Предложение главного визиря — умертвить народного любимца — было отвергнуто сразу. Хан Джаил разумно рассудил, что это подорвет его и без того подпорченную репутацию в глазах народа. Отменить состязание — значит отказаться от своих слов выдать Венеру за лучшего джигита — победителя соревнований, а это уж точно вызовет недовольство баев и других ханов, которые приехали на той издалека. К тому же судьи — почтенные аксакалы — станут обвинять его в нарушении данного слова. Поэтому было решено придумать такое состязание, в котором Апенди не просто проиграет, а проиграет с позором — это даст повод выгнать его с тоя, а все его предыдущие победы признать недействительными. Ну а главное — одолеть его должен только хан Осмон, и тогда, естественно, лишь он сможет претендовать на то, чтобы стать мужем Венеры и зятем Джаила.

И ханы, и главный визирь понимали, что Апенди в своем умении пошутить и блеснуть остроумием на голову выше других, в том числе и Осмона. И если тот выйдет с ним один на один, поражение обеспеченно. Поэтому тут нужно было придумать что-то такое, что смогло бы поставить Апенди в неудобное положение и унизить его в глазах народа.

Долго, не один час, заговорщики думали-гадали, что делать, но никто из них не мог предложить чего-нибудь более или менее стоящего.

— Этот Апенди, словно чирей на заду, — в сердцах воскликнул хан Осмон, хлопнув себя руками по коленям. — И невелик-то сам по себе, а хлопот с ним... Он словно та пешка, которая рвется в ферзи...

— Что ты сказал? — внезапно прервал говорившего хан Джаил. — Пешка?

Его лицо расплылось в довольной улыбке:

— Мне кажется, я нашел решение нашей проблемы, — радостно выпалил он, потирал от удовольствия руки...

Рано утром на главной площади аила было объявлено о последних состязаниях среди джигитов. Соревноваться они будут в остроте ума и мудрости. Поэтому им предстоит помериться силами в древнейшей игре мудрецов — шахматах!

Гости тоя были немного растерянны — многие даже из знатных семей, по правде говоря, с трудом понимали, что это за штука такая — шахматы, а уж простой люд вообще не имел представления о диковинной заморской игре.

Вот в этом-то и была задумка хана Джаила! Он здраво рассудил, что Апенди, бродя по степи из аила в аил и общаясь с босяками, вряд ли смог постичь тайны шахмат. Да и где взяться им в юртах простых дехкан? Зато хан Осмон в шахматах разбирался. А главный визирь, хоть и был недалеким человеком, считался среди знати лучшим игроком: путешествуя в юношеские годы с караванами по Востоку, он научился у погонщиков искусству передвигать фигуры и обучил этому ближайшее окружение хана. Поэтому-то Джаил был уверен, что с помощью главного визиря хан Осмон обыграет всех соперников, а уж от Апенди он оставит мокрое место, и придется тому расписаться в своем невежестве и покинуть той с позором.

Когда Апенди сообщили весть об игре в шахматы, он беззаботно отмахнулся:

— Эка невидаль — шахматы, подумаешь, удивили! Говорят, что там самый сильный игрок — главный визирь, а хан Осмон уж точно — послабее будет. Но я-то и не таких обыгрывал, так что мне ли их бояться? — и он запел веселую песню о храбром зайце, который смог обвести вокруг пальца и хитрую лису, и свирепого волка, потому что был веселым, добрым и честным.

Аксакалы решили провести состязание по простой схеме: джигиты играют между собой, а победитель среди них проводит игру с Апенди.

Хан Джаил остался доволен их решением, ведь именно он ненавязчиво толкал их к этому решению. Все складывалось так, как он запланировал: хан Осмон всех обыграет, а там — встреча с Апенди, где последний и опростоволосится. К тому же хану уже доложили слова Апенди, что он якобы обыгрывал и более маститых мастеров, поэтому Джаил попросил своих доверенных людей потихоньку распространить эти слова среди гостей, чтобы после поражения Апенди его можно было обвинить в бахвальстве, вранье и нескромности.

Сразу после утреннего угощения аксакалы объявили о начале шахматного состязания, и молодые джигиты сели за деревянные доски с резными фигурками. Их волнение передалось зрителям — сегодня был последний день тоя.

И лишь из юрты, где расположился Апенди, слышались веселые песни, словно все происходившее его вообще не касалось.

ГЛАВА Х

Все произошло именно так, как хотел хан Джаил. Хан Осмон обыграл всех джигитов и, получив поздравления от родичей и аксакалов с победой, отдыхал в своей юрте, ожидая вечера и предстоящей встречи с Апенди.

Хан Джаил, сидя перед своим шатром и угощая знатных гостей ароматным чаем, ехидно приговаривал:

— Что-то не видно нашего балагура Апенди, только и слышны песни из его юрты. А может, громкой игрой на комузе он заглушает своей страх перед предстоящей игрой? Или же от волнения он просто повредился в уме?

Баи поддакивали хану и степенно качали головами, мол, прав хан, нечего всякому безродью мнить себя равным среди самых достойных сынов степи. Забыл он, наверное, мудрость предков, которые предупреждали особо заносчивых: «Кепсен — жарылар-сың, толсон — тегулерсун»*.

(*Вздуешься — лопнешь, переполнишься — прольешься (кырг. нар. пог.))

Все в аиле с нетерпением ждали вечера. Простой народ переживал за своего любимца, а знать тихо посмеивалась в усы и бороды в предвкушении скорого прилюдного позора Апенди. И только сам Апенди, казалось, не придавал предстоящему событию никакого значения.

В полдень, когда солнце стояло в зените, он вышел из юрты с небольшой сумкой и направился в сторону гор.

— Ты куда? — стали спрашивать его люди, попадающиеся по пути.

— Да вот, решил я сходить на охоту, — бодро отвечал он.

Люди удивленно качали головами. Какая охота — надо думать о состязании, а не о пустяках. Может, и в самом деле от напряжения у него с головой стало неладно?

Апенди же, напевая под нос какую-то песенку, безмятежно покинул аил.

Когда о его поступке сообщили хану Джаилу, тот обрадовался.

— Неужели Апенди, как поговаривают в народе, решил сбежать. Вот радость-то! Дай Бог, к вечеру его не будет в аиле! Вероятно, Аллах услышал мои молитвы...

Перед ханским шатром слуги расстелили большую белую кошму, а в центре нее на богато украшенной шахматной доске расставили дорогие шахматы.

Вокруг кошмы расселись аксакалы и наиболее почтенные баи, дальше расположился простой люд.

Из шатра вышел хан Джаил в сопровождении своего главного визиря и хана Осмона. Осмон сел на кошму рядом с шахматной доской.

— А где Апенди? — спросил хан Джаил у своих слуг.

— Он только что вернулся в свою юрту, — ответили ему.

— Так позовите же его скорее! — раздраженно бросил хан.

Несколько слуг бегом бросились исполнять его указание. Но очень скоро они вернулись обратно растерянные и смущенные.

— Уважаемый хан, — начал один и них, — Апенди выгнал нас из юрты, сказав, что на это состязание его должен пригласить самый уважаемый и искусный игрок в шахматы — сам главный визирь!

— Вот наглец! — возмутился хан.

— И еще он велел передать, — продолжал слуга, — что если его будет звать кто-то другой, то он ни за что не придет – это его условие!

Хан Джаил посмотрел на своего визиря.

— Чтобы сейчас же он был здесь!

— А если он заартачится? — робко спросил тот.

— Я сказал, чтобы был! Пора уже заканчивать все это... Ишь, выискивает всякие причины, лишь бы потянуть время. Ступай и без него не возвращайся, отвечаешь за это своей головой, иначе... — хан сделал выразительный жест ребром ладони по горлу.

Главный визирь побледнел и, схватившись двумя руками за шею, поспешил к юрте Апенди.

— Апенди, — вбежав в юрту, сказал визирь, — тебя вызывает хан, собирайся скорее.

— Не могу я, — важно ответил Апенди, сидя возле растопленного очага и кутаясь в теплый халат.

— Как не можешь? — опешил главный визирь. — Ну-ка быстро, сам хан зовет!

— Не могу, и все, — отрезал Апенди.

— Слушай, — начал терять терпение визирь, — пошли. А то гости ждут, аксакалы беспокоятся.

— Я бы с удовольствием, да только нельзя мне вставать с этого места.

— Почему?

Апенди распахнул халат, немного приподнялся, и визирь увидел, что под ним небольшое гнездышко, а в нем несколько птичьих яичек.

— Видишь ли, уважаемый визирь, когда я ходил на охоту, то повстречал там своего старого приятеля-охотника, который подстрелил утку. Оказалось, что эта утка высиживала птенцов – в траве он нашел ее гнездо. И вот, чтобы не погиб выводок, он попросил меня заменить наседку. Поэтому я разжег в жаркий день очаг надел теплый халат и вот сижу здесь, не смея тронуться с места! Скоро он придет и сменит меня. Вот тогда я освобожусь и пойду к хану. Правда, если я ему нужен именно сейчас, то мы можем поступить так: ты, визирь, займешь мое место, пока не придет охотник, а я явлюсь к хану.

— Давай, давай, только скорей, — заторопился визирь. Сейчас он был готов на все, лишь бы не гневить хана, который недвусмысленно обещал ему снести голову, если он не выполнит поручение.

Визирь осторожно присел над гнездом, Апенди накинул на него теплый халат и направился к ханскому шатру.

Еще издали хан Джаил заметил Апенди.

— Вон идет наш герой, — ехидно проговорил он. — Видать, долго он набирался храбрости, чтобы прийти сюда.

— А чего мне страшиться? — беспечно сказал Апенди, подходя к хану. — Вот вы говорите, что игра в шахматы — это игра мудрецов?

— Конечно, — кивнул хан.

— И еще я знаю, что главный визирь учил хана Осмона играть в эту игру?

— И это верно, — подтвердил Джаил.

— А это значит, что визирь превосходит в игре хана Осмона.

Поэтому он, исходя из ваших слов, мудрее его? – допытывался Апенди.

— Скорее всего, — согласился хан.

— Из этого следует, что если я мудрее вашего главного визиря, то я мудрее хана Осмона?

Хан Джаил открыл рот, не зная, что ответить, ему было непонятно, куда клонит Апенди.

— А раз так, — как ни в чем не бывало продолжал Апенди, — то посему выходит, что если я докажу, что я мудрее визиря, то это означает, что я обязательно выиграю у хана Осмона в шахматы! Так, уважаемые аксакалы? — уже обращаясь к аксакалам, спросил Апенди.

— Если следовать логике, — так, — важно поглаживая свою длинную седую бороду, кивнул старший из них.

— Ну а коли так, то зачем я буду играть, если заранее известно, каков будет результат?

— А с чего ты взял, что ты умнее визиря? — спросил хан Джаил, сбитый с толку словами Апенди.

— Разве можно назвать глупца умным, а тем более мудрым? — пожал плечами Апенди.

— Как ты смеешь оскорблять почтенного, уважаемого человека, к тому же моего визиря?! — взорвался хан, вскакивая со своего места и хватаясь за кинжал, висевший у него на поясе.

— Что ж, пойдемте со мной, и во всем убедитесь сами.

Первыми поднялись аксакалы и направились к юрте Апенди. Когда они вошли в юрту, Апенди спросил визиря:

— Уважаемый, что ты делаешь?

— Ты что, не видишь, — раздраженно сказал визирь, которому надоело сидеть в столь неудобной позе, — яйца высиживаю!

При этих словах в юрту вошел хан Джаил.

— Видите! — со смехом сказал Апенди. — Ну не дурак ли тот, кто высиживает птичьи яйца, и не глупец ли тот, кто его назначает своим главным визирем, и разве можно утверждать, что какая-то бездушная игра определяет ум или глупость человека? Можно ли по такому состязанию вообще судить о человеке?

Визирь, поняв, в какой переплет попал, постарался встать, но, запутавшись в полах халата, уселся задом на гнездо. Когда же он поднялся, весь вымазанный раздавленными яйцами, юрта тряслась от громкого смеха присутствующих.

Хан Джаил почернел лицом и, схватившись за сердце, покачиваясь, вышел из юрты. Пока он шел к своему шатру, все люди, встречавшиеся ему по пути, отворачивались в сторону и усмехались: весть об очередной проделке Апенди молнией разнеслась по аилу.

Именно с тех пор среди кыргызов говорят: «Бирееге кер казсан, кенен каз»*…

(*Если другому роешь могилу, рой просторней — возможно, сам в ней будешь лежать (кырг. народ. погов., аналог русской пословицы: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь»)

А как же сложилась судьба Апенди и Венеры?

Одни говорят, что после того нашумевшего тоя сердце хана не выдержало, и он скончался. Апенди женился на Венере, и прожили они долгую и счастливую жизнь, нарожав кучу детишек...

Другие утверждают будто бы хан, желая избежать позора и хоть чуточку оправдать себя в глазах народа, скрепя сердце дал согласие на брак Венеры с Апенди. Но Апенди, подумав, поблагодарил хана, извинился перед Венерой и отказался жениться, сказав, что в сытости и богатстве его муза спит, и нельзя слагать стихи и петь о простом народе, когда твои руки жирны от мяса, а халат тяжел от золотого шитья. Так и кочевал Апенди по степи из аила в аил, слагая песни и сказки, которые дошли до наших дней.

По версии третьих, не было этого тоя, а если и был, то Апенди на нем не присутствовал, а если и присутствовал, то ханскую дочь звали не Венерой. Впрочем, если даже согласиться, что имя у нее действительно было такое, то уж отцом ее был вовсе не хан Джаил...

Четвертые, порывшись в памяти, рассказывают...

А вообще-то, дорогой читатель, как тебе известно, частенько даже в нашей современной жизни быль переплетается с вымыслом, что же тогда говорить о делах давно прошедших дней? Поэтому решай сам, какой был конец этой истории... Но то, что он был счастливым, — это я вам гарантирую!

© Рябов О.И., 2010