Пока живу, я буду петь

Статья о жизни и творчестве великого оперного певца, Народного артиста СССР Токтоналы Сейталиева.

Достойный восхищения золотой голос народного артиста СССР, лауреата Государственной премии имени Токтогула, профессора Кыргызской национальной консерватории, почетного профессора Казахской государственной консерватории, ведущего солиста Кыргызского национального ордена Ленина академического театра оперы и балета имени Абдыласа Малдыбаева Токтоналы Сейталиева, можно считать поистине народным достоянием нашей страны. У обладателя удивительного голоса, удивительна и жизнь. Несколько лет назад, любимец москвичей, мэтр отечественной оперы и просто добрейшей души человек поделился со мной своими воспоминаниями, а я решила рассказать вам об этом человеке, чтобы не забывали о нем.

Мальчик в красном платье

Токтоналы Сейталиев родился в селе Жайылма Панфиловского района, в семье простых колхозников. Тринадцать братьев и сестер, умерли в младенчестве. Из-за боязни потерять долгожданного, четырнадцатого по счету ребенка, родители назвали его Токтоналы, что в переводе с кыргызского означает «остановись». Безусловно, они буквально тряслись над ним, оберегали сына от всяческих сглазов, порчи и болезней.

Токтоналы было четыре года, когда произошло несчастье. Родители веяли на дворе ячмень, а мальчик играл рядом. Случайно острый усик ячменя попал малышу в глаз. Ни о каких врачах в конце 30-х годов в глубинке, конечно, не слышали. Местные знахари помочь не смогли, и в столь раннем возрасте Токтоналы ослеп на один глаз. Сегодня Токтоналы Сейталиев считает, что своим талантом он обязан не только Богу, но и природе, которая не поскупилась компенсировать ему ущерб в виде божественного голоса.

Всемирно известному певцу трудно вспоминать свое детство, не потому, что оно было трудным, голодным и нищенским, таким оно было у всех. Дело в том, что по некоторым причинам, мое «счастливое» детство превратилось в кошмар, где царили только одни насмешки и унижения. И было из-за чего. После травмы глаза, родители удвоили бдительность. В нашем селе верили в различные поверья, — продолжил Токтоналы Сейталиев и мама сшила мне красное платье. Красный цвет якобы отгоняет злых духов, а платье, чтобы обмануть их. До четвертого класса я носил эту одежду, но и этого маме показалось мало, она проколола мне ухо и надела сережку, а на макушке оставила длинную косичку, в которую вплетала монеты и ключи для защиты от нечисти. То, что я выглядел нелепо, родителей ничуть не смущало. Они делали все возможное для того, чтобы уберечь меня. Зато мне мой вид доставлял немало неприятностей. При беге я путался в полах длинного платья, монетки и ключи звенели. Соседские мальчишки надрывали животы от смеха и издевались надо мной как могли. Знаете, маленькие дети бывают очень жестокими. Нередко эта самая жестокость доводила меня до слез. Взять хотя бы такой случай. После уроков ватага мальчишек собиралась на небольшой горке возле школы и играла в альчики. Конечно, подтянув платье, я тоже принимал участие. В самый разгар игры к нам на лошадях подъезжали дети более обеспеченных родителей председателя, зоотехников, бухгалтера и так далее и кидали на землю ломтики катламы (домашняя лепешка из настоящей муки) и кричали: «талашкыла!» — «деритесь!». И десяток мальчишек, забыв про игру, бросались в драку из-за небольшого кусочка хлеба. Я не исключение. Дело было военное, голодное. Большинство жителей села питались кукурузой и кукурузным хлебом, поэтому попробовать настоящий, пшеничный хлеб, хотелось всем. В этой куче, мне иногда удавалось схватить несколько крошек, но мальчишки оттаскивали меня за платье, дергали за серьгу, да так, что ухо начинало кровоточить. Боль была невыносимой. Забыв про хлеб, я бежал к матери, прижимался к ее коленям и плакал от обиды и боли. Эту боль я чувствую до сих пор, иногда она мне снится. Мама плакала вместе со мной, гладила меня по голове, вытирала кровь и утешала ласковыми словами, что когда-нибудь наступит такое время, когда пшеничного хлеба будет много. И я ей верил. Детские слезы высыхают быстро. Как бы ни унижали меня мальчишки, на следующий день я забывал обиды, выходил играть на улицу, шел в школу.

Деревенский соловей

У маленького Токтоналы все было не так, как у всех. Не только его внешний вид, но даже школьная сумка-побирушка отличалась своей пестротой, ее мама сшила из различных ярких лоскутков, а тетради из бумажных мешков, в которых некогда хранились удобрения. Может быть поэтому обижали его не только одноклассники, но и учителя. Ругая мальчика за невыученный урок, они больно дергали за серьгу, открыто смеялись над его красным платьем. Со временем Токтоналы привык к насмешкам, он научился прощать и терпеть. Наука давалась ему с трудом, зато голос с возрастом становился все более завораживающим. Когда он пел, его слушали все и стар, и мал, а пел он всегда и всюду. Когда Токтоналы наконец-то срезали косичку и надели штанишки, его стали называть деревенским соловушкой.

«Как-то раз колхозный бухгалтер привез из города радиоприемник, — вспоминал Токтоналы Сейталиев, — вечерами он устанавливал его на подоконник, и все село приходило послушать новости или концерт. Я не был исключением. Жене хозяина это не нравилось, и она просто прогоняла меня. Я слушал радио, спрятавшись в ближайших кустах. Слова и мелодию я запоминал мгновенно, и уже на следующий день распевал услышанную песню на улице.

Много лет спустя, уже будучи известным певцом, титула «обладатель золотого тенора», я приехал в родное село. Ко мне подошла какая-то женщина и попросила у меня прощения. С трудом я узнал в ней жену бухгалтера. Зла я на нее не таил и давно уже простил.

Самый дорогой человек

«У меня была удивительная мама», — сказал задумчиво певец, и на глаза навернулись слезы.

«Я ее обожал. Она действительно была для меня самым близким человеком. Но такой судьбы как у нее, я не пожелал бы никому. Ее старшая сестра умерла при родах, она была женой моего отца. Следуя древнему обычаю нашего народа, он сразу же женился на ее сестренке — тринадцатилетней девочке, то есть моей матери. Отцу в то время было далеко за 30. Мне не стыдно говорить об этом, но это довольно дикий обычай. Образ матери я не забуду никогда. Белокожая с иссиня-черными волосами и румянцем на всю щеку, она отличалась от всех деревенских женщин. Ее красоту можно было воспеть, да и сама она была как поэзия. Тонкая, изящная и грациозная. Я так говорю не потому, что она моя мама, а потому что уже тогда, я сравнивал ее с другими. Думаю, Бог специально отличил ее от остальных не только красотой, но и судьбой. Ежегодно она рожала детей, которые умирали. Это состарило ее раньше времени, а безвременная кончина, стала тяжким ударом. Когда я бываю в селе моего детства, я обязательно иду на ее могилу. Я многим ей обязан. И часто думаю, что сегодня она гордилась бы мной.

Почему плакала Сайра Кийизбаева?

Токтоналы исполнилось восемнадцать. Он работал в колхозе. Возил на арбе запряженной быками воду трактористам, сено и многое другое. Конечно же, он все время пел. Однажды один аксакал упрекнул его: «Чем надрывать горло и развлекать быков, лучше бы пошел в артисты. Почитай газету, там есть объявление, что столичный театр, приглашает талантливую молодежь».

После работы Токтоналы пошел в библиотеку и нашел газету с объявлением. Он понял, что это его шанс. Дома Токтоналы поделился своими планами с матерью. Он сказал, что хочет поехать в город и выучиться на артиста. Мама поддержала его. На последние деньги, она купила сыну резиновые калоши, сшила из мешковины штаны, а для красоты, выкрасила их синькой. Теперь цвет штанов определить из-за грязно-синих разводов, стало невозможно. Вместо носков, мать заставила сына надеть красные чулки, вместо рубашки меховую безрукавку. Токтоналы обновки очень понравились. В такой экипировке он чувствовал себя настоящим джигитом. Вместо денег, их у них просто не было, мать дала сыну немного муки, чтобы он смог продать ее в городе и, благословила в дорогу. До столицы юноша добирался на крыше товарного вагона. Да и тут не обошлось без курьеза. На очередной станции, его увидел машинист и высадил. Токтоналы просил не снимать его с поезда, объяснил зачем едет в город. Машинист задумался и решил оставить юношу, но при одном условии, чтобы он всю дорогу развлекал его песнями. За всю его жизнь, это была самая дешевая плата за проезд.

Токтоналы сошел на станции Пишпек.

«Дома были только с левой стороны железнодорожной колеи, — рассказывал Токтоналы Сейталиев. – с правой, до гор, простирался каменистый пустырь. Я впервые попал в город. Меня поразили здания и двух-трехэтажные дома, дороги мощенные камнями, зеленые улицы и чистая вода, журчащая в арыках. Когда, глазея по сторонам, я добрался до театра, прослушивание там подходило к концу. Как оказалось, я был последним. Я не видел, как проходило само прослушивание и выходили остальные. Поэтому когда назвали мою фамилию, я вышел на сцену, отряхнулся от мучной пыли, хлопнул себя по груди и громко произнес:

«Перед вами выступает известный певец села Жайылма Панфиловского района Токтоналы Сейталиев»! В зале раздался смешок. Я запел, но не успел допеть куплет до конца, как меня прервали словами: «Достаточно». Сердце мое екнуло: «Неужели это конец, и меня не приняли? Наверное, они не расслышали мой голос, — успокоил я себя, – и сказал, обращаясь к залу, где сидело жюри и несколько зрителей: «Когда я пою в родном селе, меня никто никогда не прерывает. Вы должны дослушать песню до конца». И я запел во всю силу своих легких. Для меня уже не было ни зала, ни жюри. Перед глазами стояли образы мамы, моих тринадцати братьев и сестер, которых я никогда не видел, но я, единственный выживший ребенок, пел песню для них. В слова и мелодию я вкладывал всю свою душу. У меня было такое чувство, будто бы я стою один посередине океана на маленьком островке, а вокруг волнами бурлит незнакомая мне, чужая жизнь. Когда песня кончилась, я увидел, что женщина сидевшая в жюри плакала. Когда я сошел со сцены, она подошла ко мне и сказала: «Сынок, такого голоса я еще не слышала, сам Бог благословил тебя». Позже я узнал, что это была Сайра Кийизбаева. Меня приняли.

После зачисления, я с одним парнем из Таласа, который немного говорил по-русски, пошли на базар, чтобы продать муку. Базар и автовокзал находились рядом с оперным театром. Торг у нас не получался. Один местный парень, видимо, пожалел нас и помог продать муку. Его звали Эрнест Акрамов. До сих пор мы сохранили с ним добрые, дружественные отношения. На вырученные деньги мы купили с таласским другом булку хлеба и сушки, которые я повесил себе на шею. Так и гуляли по городу допоздна, ели сушки запивали их водой из колонок, которые были на каждом углу, а на ночь устроились на пересечении улиц Токтогула и Тыныстанова, под кустом сирени. Утром пошли в театр. Я бесконечно благодарен Сайре Кийизбаевой, которая приняла участие в моей жизни, она помогла мне устроиться в общежитие, дала деньги на туфли и заказала в театральном ателье для меня костюм и брюки. До сих пор, проходя мимо кинотеатра «Россия» я чувствую ностальгию, где когда-то находилось костюмерное ателье театра оперы и балета.

Чтобы показать себя, одетый с иголочки, я предстал перед Сайрой Кийизбаевой. Она не удивилась: «У тебя большое будущее. Обещай мне, Токо, – так ласково назвала она меня, – когда станешь знаменитым, обязательно вылечить глаз».

Путь к славе

В пении и пениях вся его жизнь. Он достиг вершины славы. В 1972 году Токтоналы Сейталиев получил звание «Заслуженного артиста», в 1984 – «Народного артиста СССР». Был лауреатом многочисленных международных конкурсов оперных певцов. Трудно сосчитать, во скольких спектаклях звучал его знаменитый тенор. Он пел на сценах восемнадцати стран мира. Москвичи называли его своим любимцем. По словам самого оперного певца, он жалеет только о том, что не пел на сцене знаменитого Ла Скала. Когда заслуженный певец, наконец, получил приглашение посетить Италию, кыргызское правительство отказало ему, мотивируя тем, что в 38 лет петь на итальянской сцене уже поздно. Тем не менее, Токтоналы Сейталиев считает себя счастливым человеком. Счастливым, потому что родился, выжил, дарил людям радость. С особой теплотой вспоминает он Сайру Кийизбаеву. Гордится дружбой с Болотом Минжылкиевым. Они вместе с ним сыграли немало спектаклей и вели ведущие арии.

«Болот был величайшим певцом. После него природа еще долгое время будет отдыхать. Бото был не только певцом, преданным другом, но и прекрасным оратором. Человек, который мог вдохновлять словами, он был весь соткан из таланта и музыки», — так отзывается о Болоте Минжылкиеве Токтоналы Сейталиев.

«Меняю восьмой десяток, — печально улыбнулся Токтоналы Сейталиев. Быть на сцене, петь, в этом и есть весь смысл моей жизни. Пока я пою, я живу».

Нурия Шагапова