Чингиз и Бюбюсара

(Драматическая версия в 2-х частях)

История любви молодого писателя Ч.Айтматова и прима-балерины большой сцены Б.Бейшеналиевой. Экранизирована в 2009 году

                                                                   «Женщина, осветившая мою жизнь, -
                                                                   звезда кыргызского искусства, знаменитая 
                                                                   балерина Бюбюсара Бейшеналиева».
                                                                                                            Чингиз Айтматов
                                                                   (Из книги «Плачь охотника над пропастью» Ч.Айтматова и М.Шаханова)

Действующие лица:
Чингиз — писатель.
Бюбюсара — балерина.
Эшмат Ташматов — писатель.
Ташмат Эшматов — писатель.
Асан Усенов — партийный руководитель.
Алмакан.
Асель.

Первая часть

Первая сцена

Поздняя осень на Иссык-Куле. Сумерки. По берегу озера медленно идет одинокая фигура человека, часто останавливаясь, человек смотрит в даль озера, словно ища что-то. Внезапно, как будто прорвавшись из глубин озера, появляется лебедь. Словно в сказке, с печальным криком «кяк-кяк», плавает по почерневшему озеру. Будто увидев то, что искал, одинокий человек завороженно смотрит на лебедя. Лебедь, удаляясь от берега, плывет вдаль, в поглощающую озеро темноту. В глазах одинокого человека силуэт лебедя принимает облик танцующей женщины в белом платье. Ее платье развевает холодный ветер озера, она все больше удаляется в даль озера, и уже трудно разобрать, женщина она или лебедь. Потом, превратившись в точку исчезает — то ли в глубине озера, то ли в затянувшемся тьмой небе. На пустом берегу озера, сиротливо вглядываясь вдаль, застыла одинокая фигура человека.
Человек (тоскливо про себя). Не могу поверить! До сих пор не могу. (Вздыхая) Неужели?! Неужели?! О, боже! (Глаза наполняются слезами. Немножко постояв, медленно побрел по берегу).
(Кто знает, может быть ушел бы этот человек с берега, если бы не встретил красивую молоденькую девушку. Эта девушка специально ждала человека, который брел по берегу, за это время она успела продрогнуть, хотя и поднимала ворот своего короткого пальто, стараясь защититься от холодного бриза. Когда человек приблизился к девушке, она негромко окликнула его).
Девушка (застенчиво). Здравствуйте, Чингиз агай.
Чингиз (все еще погруженный в свои раздумья). Здравствуй, доченька. Ты что здесь делаешь в одиночестве? Еще и в такой час?
Девушка (волнуясь). Это... я вас ждала, агай.
Чингиз (взглянув вопросительно). Хорошо. Что-то хотела спросить?
Девушка (запинаясь от волнения). Не совсем... Вообще-то к вам... Я вам... хотела показать кое-что. Если у вас есть время. (Волнуясь, берет папку, которую держала под мышкой, торопливо начинает открывать).
Вот это... вы не можете просмотреть? (Подаёт стопку бумаг Чингизу).
Чингиз (берет бумаги). Ты знаешь, где я живу?
Девушка (торопливо). Да, агай... Я туда ходила. Там мне сказали, что вы здесь.
Чингиз. Я уезжаю через неделю. За это время я прочитаю твою рукопись. Через пять-шесть дней встретимся и поговорим, хорошо?
Девушка (согласно кивая головой). Хорошо, агай.
Чингиз (рассматривая рукопись). Что это?
Девушка (волнуясь, краснеет). Киносценарий.
Чингиз. Киносценарий?.. Интересно. (берет первый лист и читает) «Чингиз и Бюбюсара».
(Девушка от стеснения не может поднять опущенную голову, стоит как вкопанная).
Чингиз (увидев состояние девущки, говорит бодро). Вот это интересно. А чей этот киносценарий?
Девушка (еле выдавливает из себя). Мой.
Чингиз (ещё более интересуясь). Хорошо... Хорошо, доченька. Вот что мы сделаем... Я твою рукопись сегодня же прочитаю. А завтра встретимся в это же время здесь. Хорошо?
Девушка (с волнением). Хорошо, агай.
Чингиз. Кстати, как тебя зовут?
Девушка (еще больше волнуясь). Меня зовут... Асель.
Чингиз. Асель?
Асель (еще более стесняясь). Д-да...
Чингиз. Это тоже интересно (собирается уходить. Пауза).
Асель (беря себя в руки). Агай... можно, я вас провожу?
Чингиз. Проводить? Если у тебя есть время, я не против. (Они пошли вдоль берега).

Вторая сцена

На следующий день. На берегу озера, шагая из стороны в сторону от волнения, стоит Асель, часто всматриваясь в ту сторону, откуда должен появится Айтматов. И вот показалась знакомая фигура Айтматова, он не спеша направляется к девушке. Чувствуется, как нарастает беспокойство Асель при его приближении, но, взяв себя в руки, она идет ему навстречу.
Асель (застенчиво). Здравствуйте, агай.
Чингиз. Здравствуй, здравствуй, доченька. Наверное, заждалась?
Асель (застенчиво). Да нет, агай, совсем недолго ждала.
Чингиз. Ты же замерзла, вся дрожишь
Асель (также застенчиво, торопливо). До того, как я подошла сюда, я долго пробыла на улице.... Но я не замерзла... Просто я очень волнуюсь. Наверное, из-за этого.
Чингиз. Главное, чтоб не продрогла, а то, не дай бог, еще и простудишься.
Асель (торопливо). Нет, что вы. Мне совсем не холодно
Чингиз. Тогда пойдем. Прогуляемся по берегу и поговорим, ладно?
Асель (с готовностью). Ладно, агай.
(Они пошли вдоль берега).
Чингиз. Я прочитал твою рукопись. (После небольшой паузы) Хорошо написана. (Задумчиво) Конечно, это твоя правда, и она имеет право на существование. Да и факты хорошо знаешь. Умеешь обобщать... (После недолгой паузы) Но есть некоторые места... Я вот думаю, есть ли резон показывать это. Все ведь в прошлом. Стоит ли ворошить старое, наверное, нет надобности.
Асель (растерянно). О каком месте вы говорите, агай?
Чингиз. Место, где идет речь о «Джамиле».
Асель (осторожно). Там написано неправильно, агай?
Чингиз. Нет, всё правильно, так и было... Но стоит ли, доченька? Ведь всё это прошло. Люди иногда ошибаются. Потом в конце концов понимают, в чём их ошибка.
Асель (застенчиво, но убедительно). Они ведь столько плохого сделали вам, агай.
Чингиз. Да, конечно. Время такое было. Эпоха другая была.
Асель (осторожно, но уверенно). Да, агай — это правда, время такое было... Но они вас ненавидели из-за вашего таланта.
Чингиз. Скорее всего не так, доченька. Все это происходило из-за непонимания. Да и идеология была совсем другая.
Асель (возбужденно). Наверное, здесь не идеология, агай. Бездарные люди всегда ненавидят талантливых. Особенно у нас, у кыргызов.
Чингиз. Ну, это... Все равно, доченька. Сейчас ведь многих из них нет в живых. У них есть родственники, дети, затронув это, мы поставим их в неловкое положение.
Асель (задумчиво). Почему люди обижаются на правду, агай?
Чингиз. Правда?... (После недолгой паузы) Это очень сложная философия, доченька. Никто еще не дошел до сути правды. У каждого человека своя правда. Конечно, есть еще объективная истина. (Небольшая пауза) Наверное, я не убедил тебя, доченька, да?
Асель. Нет, убедили. Но...
(Небольшая пауза).
Чингиз. Хорошо. Тогда давай договоримся так. Уберем фамилии и имена, или же изменим. К примеру, можно написать просто «писатель» или «Эшмат Ташматов», «Ташмат Эшматов». От таких изменений правда не пострадает.
Асель (робко). А если люди не поймут, агай?
Чингиз. Я думаю, поймут (берет папку и начинает доставать листы) Например, этот писатель пусть будет «Эшмат Ташматов», а этого назовём «Ташматом Эшматовым». Ну, а эту женщину можно просто называть «Алмакан».
Асель (неувернно). А имя партийного руководителя тоже надо изменить?
Чингиз. Да, нужно изменить и его имя. К примеру, «Асан Усенов». От этого твой киносценарий не потеряет свою правдивость. Ну вот, а теперь, доченька, почитай.
(Асель берет в руки сценарий и начинает читать).

Третья сцена

Асель. Летом 1959 года в Ленинграде проходили съемки фильма-балета «Чолпон», в этом фильме Бюбюсара Бейшеналиева исполняла роль коварной волшебницы Айдай. В это же время в Ленинград приехала делегация из Кыргызстана, среди делегатов был только что закончивший двухгодичные высшие курсы литературного иститута имени Горького, молодой, но уже известный писатель Чингиз Айтматов — автор полюбившихся народу повестей «Лицом к лицу» и «Джамиля». До этой встречи Чингиз и Бюбюсара друг о друге знали только понаслышке.
(Ночной Ленинград. Тишину нарушает только всплеск воды. На берегу Невы при свете фонарей видны две фигуры, которые задумчиво устремили свой взор на водяную глядь).
Бюбюсара (восторженно). Я очень люблю этот город. Здесь прошло все моё детство. Когда я приезжаю сюда, я чувствую себя как дома. Особенно в белые ночи.
Чингиз. Да-а... Это просто восхитительно! (После небольшой паузы). Вы счастливый человек, учились и выросли в этом чудесном городе. Это действительно счастье.
Бюбюсара (улыбаясь). Хотите, я свожу Вас завтра в наше училище, в Ваганово?
Чингиз. Очень!.. Вы доставите мне великое удовольствие. Так хочется посмотреть на училище, которое воспитало такую звезду, как вы.
Бюбюсара (смеясь). Вы, писатели, очень любите говорить образно.
Чингиз. Это не образное сравнение. Это правда. Вы действительно восходящая звезда киргизского искусства.
Бюбюсара (смеется, качает головой). Вы меня смущаете, аж щеки горят. Вот потрогайте (берет его руки, поднимая ладонями вверх, прикасается к своему лицу) Горят?
Чингиз (смутившись). Да-а... Наверное...
Бюбюсара (улыбаясь, медленно опускает его руки). Вы, наверное, силач? Руки у Вас, как у Кожомкула, такие же сильные. Увлекались борьбой, наверное?
Чингиз (застенчиво). В детстве все было. Мальчишками часто состязались в борьбе.
Бюбюсара (смеясь). И часто побеждали?
Чингиз (так же). Ну, как сказать... Многих ложил на лопатки.
Бюбюсара. Вам надо было стать танцором. Когда поднимают такие крепкие руки, чувствуешь себя надежно. А то приходят коротышки, с худыми слабыми руками. Всё время находишься в состоянии страха, когда держат в трясующихся руках. (Смеясь) Удивляюсь, как до сих пор не упала и не переломала себе кости.
Чингиз (очень взволнованно). Дай бог, чтоб такого никогда не случилось. (Не находя нужных слов, оба умолкают надолго, уставившись в реку).
Бюбюсара (смеется). Вы не обидитесь, если вас в дальнейшем я буду называть «Ачиновым»?
Чингиз. Ачинов? А почему Ачинов?
Бюбюсара (смеется). Мы же танцоры немые. На сцене. Так сказать, «му-му». Да и в жизни не переносим длинных долгих разговоров. Поэтому вместо длинного «Чингиз Айтматов» для меня удобнее «Ачинов», то есть Айтматов Чингиз.
Чингиз (смеется). Очень оригинально звучит.
Бюбюсара. Значит разрешаете так называть?
Чингиз (продолжая смеяться). Пожалуйста, мне даже очень приятно. «Ачинов» никто еще меня так не ласкал.
Бюбюсара (смеясь). А вы можете называть меня просто «БыБы».
Чингиз (серьезно). Нет, я так не смогу. Я к вам буду обращаться просто «Бюбюсара».
Бюбюсара (ласково). Ну, как хотите. Настаивать не буду. (Длинная пауза).
Чингиз (немножко волнуясь). Я вас представлял совсем другой.
Бюбюсара (улыбаясь). Ну, и как, соответствую вашим представлениям?
Чингиз (сильно волнуясь). Вы, оказывается, очень веселый и общительный человек.
Бюбюсара (смеясь). С большим юмором, да?
Чингиз (волнуясь). Да...
(Пауза).
Бюбюсара (улыбаясь). А я ведь испугалась.
Чингиз (вздрогнув). Чего?
Бюбюсара (ласково улыбаясь). Когда вы сказали, что «представляли совсем другой». Подумала, «образ мой» не подходит созданному вами «образу». Подумала, вы разочаровались.
Чингиз (с дрожью в голосе). Наоборот, мне не по себе.
Бюбюсара (смеясь). «Народная артистка СССР, прима-балерина». Это вас пугает?
Чингиз (чуть запинаясь, с волнением). Ну... Как вам сказать... Вы были для меня всегда божественно красивой женщиной! К тому же я очень трепетно отношусь к вашему таланту. Я всегда восхищался вами. И вдруг прогулка эта с вами… Мне даже не верится, что я рядом с вами... как будто сон это.
(Пауза).
Бюбюсара (вдруг взволнованно). Когда услышала, что едет делегация с Кыргызстана и среди них Чингиз Айтматов, моё сердце странно заколотилось, я не находила себе места.
Чингиз (еще больше волнуясь). Меня словно током ударило, когда я впервые увидел вас на палубе «Авроры».
(Встретившись взглядами, они опускают головы. Чингиз протягивает руки и нежно берет ее руки. Они приближаются друг к другу, обнимаются, и надолго застывают в страстном поцелуе).
Чингиз (возбужденно). Я люблю тебя!
Бюбюсара (так же возбужденно). Я тоже!
Чингиз (сильно волнуясь). Я всегда искал тебя!
Бюбюсара. А я всегда ждала тебя!
(Чингиз поднимает ее на руки и кружится. Бюбюсара, счастливо смеясь, кружится в обьятьях Чингиза).

Четвертая сцена

Асель. Неповторимые мгновения любви... какими они бывают? Не знаю. Той весной на поезде «Москва — Алма-Ата», в мягком купе вместе ехали Чингиз и Бюбюсара. Двое суток пути остались позади, до Алма-Аты оставалось ехать недолго. (В купе, положив голову на колени Бюбюсары, Чингиз лежал без настроения. Пауза).
Бюбюсара. Ачинов, о чём ты думаешь?
Чингиз (уставившись в окно). О нас с тобой... О чем больше всего сожалею. Это о том, почему мы раньше не встретились. Тогда всё было бы по другому.
Бюбюсара. Такая, видно, судьба. (Поглаживая его волосы) Но ведь все-таки мы встретились. А что было бы, если вдруг мы не встретились. (Небольшая пауза)
Чингиз (вздыхая). Тяжело на душе.
Бюбюсара. Почему?
Чингиз. Завтра мы доедем до Алма-Аты. Потом отправимся во Фрунзе... Опять скрываться, прятаться и здороваться кивком головы, словно чужие. Как я устал от такой жизни.
Бюбюсара (ласково). Не переживай, милый. По другому нельзя.
Чингиз (протестуя). Почему нельзя? Всё в наших руках! Как мы захотим — так и будет.
Бюбюсара (мягко). Ты прав, милый. Все в нашей воле. Но... (Небольшая пауза) Когда женятся, говорят, умирает любовь. 
Чингиз (протестуя). Такое невозможно! У нас было бы по-другому.
Бюбюсара (поглаживая по его волосам). Верю, милый, верю. (После небольшой паузы) Но когда люди видятся каждый день, каждый час, каждую минуту, исчезает некая таинственность.
Чингиз (протестуя). Если люди сильно любят друг дурга, такое невозможно.
Бюбюсара (в том же духе). Возможно, ты и прав. (Небольшая пауза) Но люди не зря говорят, что обыденность убивает любовь.
Чингиз (в том же духе). Обыденность не может убить настоящую любовь.
Бюбюсара (в том же духе). Да... (Небольшая пауза). Ачинов, посмотри на эту степь!
(Чингиз смотрит туда, куда смотрит Бюбюсара. С восхищением) Как красиво! (Восторженно вздыхая) Посмотри на это чудо прирорды.
Чингиз. Да-а... Это просто восхитетельно. (Они подходят к окну и с восхищением смотрят на степь).
Бюбюсара (Положив голову на плечо Чингиза) А ты, знаешь, Ачинов, о чем я думаю?
Чингиз. О чём?
Бюбюсара. Я думаю, что, наверное, жизнь прекрасна такими минутами (Небольшая пауза). Ты, я... дорога... Удивительной красоты природа... В памяти человека, наверное, остаются только такие моменты. Я много повидала красивых мест, но красоту природы не ощущала так, как сейчас. (После небольшой паузы) А знаешь почему?.. Потому-что наша любвоь делает всё вокруг прекрасным. Скажи, Ачинов, разве не это ли счастье?
Чингиз. Конечно, милая. (Обнимает за плечи Бюбюсару и крепко прижимает к себе) Это настоящее счастье.
Бюбюсара (счастливо улыбаясь). Давно бы так. А то когда ты грустишь, мне становится не по себе.
Чингиз. Мне тоже не по себе.
Бюбюсара (ласкаясь). Понимаю, милый, я все прекрасно понимаю. (Вглядываясь вдаль) Возможно, ты и прав, и наступит такой день.
Чингиз (еще сильнее прижимая к себе). Родная! Это только в наших руках.
Бюбюсара (снова взглядываясь в степь). Ачинов, напиши о таких минутах повесть, хорошо?
Чингиз. Напишу, обязательно напишу! В моем воображении уже рождается новый сюжет. Главную героиню зовут Асель!
Бюбюсара. Асель?
Чингиз (нежно). Да, Асель! Асель — Тополек мой в красной косынке! (Поднимает ее на руки и целует. Поезд продолжает свой путь, их волосы развевает ветер, прорывающийся из окна).

Пятая сцена

Асель. Начало 60-х. В этот день проходил пленум Союза писателей. На трибуну поднялся известный писатель Эшмат Ташматов.
Эшмат Ташматов. Товарищи! Уважаемый, товарищ Асан Усенович! Наш пленум проходит на пороге новой эпохи. Советский народ, под мудрым руководством любимой Коммунистической Партии претворяет в жизнь решения XXII съезда. Решения съезда имеют эпохальное, историческое значение для всего человечества. Нам надо приложить все усилия, чтобы сделать последний и решитиельный шаг в коммунистическое будущее. Под чутким руководством первого секретаря КПСС, дорогого товарища Никиты Сергеевича Хрущева уже через двадцать лет мы своими глазами увидим коммунизм. У нас будет бесплатное молоко, бесплатный проезд, бесплатные учебники, и это наступит очень скоро. В такой переломный момент возрастает ответственность советских писателей, среди них и кыргызских писателей, в деле воспитания настоящих строителей коммунизма. В такой ответственный момент святой долг каждого писателя — показать образ настоящего советского человека. На этот пленум наши советские — киргизские писатели пришли со своими достижениями и успехами. Об этом хорошо осветил в своем докладе товарищ, уважаемый, Асан Усенович. Но я хочу сказать о другом. Мы живём в самом передовом, в самом прогрессивном, социалистическом обществе, поэтому наша задача — воспевать настоящего советского человека. Но среди нас находятся такие, которые искажают, окрашивают в черные тона действительность, которые воспевают и возносят аморальных героев, которые чужды и противны нашим социалистическим ценностям. 
Из зала. Говорите откровенно.
Эшмат Ташматов. А я и скажу откровенно, это тот самый журналист... этот журналист...
Из зала. Фамилию назовите.
Эшмат Ташматов. Ну, этот журналист. Айтмат, что ли.
Из зала. Айтматов.
Эшмат Ташматов. Да-да, этот журналист Айтмат...
Из зала. Не Айтмат, а Айтматов.
Эшмат Ташматов. Я как раз о нем и говорю об Айтмате. Этот журналист написал повесть «Джамиля». Скажу откровенно товарищи... Джамиля — это образ распутной женщины. Скажите, почему мы, советские писатели, коммунисты должны мириться, когда воспевают распутниц?
Из зала. Хвалит же «Джамилю» Луи Арагон из Франции.
Эшмат Ташматов. Ну и что, если хвалит Луи Арагон?
Из зала. Он тоже коммунист.
Эшмат Ташматов. Он коммунист капиталистического государства. Пусть Луи Арагон, если он такой умный, построит у себя во Франции коммунизм! Я всегда вот так вот правду в лицо говорю! Так вот, товарищи, если вернемся к «Джамиле», муж, проливая кровь, защищает Родину от гитлеровских фашистов, а Джамиля в это время заводит шашни с каким-то хромоногим… И убегает с этим инвалидом Данияром. Что это значит?
Из зала. Это ведь любовь.
Эшмат Ташматов. Нет, это не любовь! Разве это любовь, когда бросают мужа, настоящего патриота? Это называют распутством, а не любовью.
Из зала. А Данияр что, не патриот? Он же стал инвалидом, защищая Родину!
Эшмат Ташматов. Патриот, который разрушает чужую семью, — не патриот! Чему могут научить такие испорченные типы нашу советскую молодежь? Какое воспитание они могут дать?! (Обращаясь к залу) Я вас спрашиваю? Товарищи?! 
(Небольшая пауза).
Какой человек может написать такое произведение? Это может написать только человек, который сам морально неустойчив, который недостоин звания коммуниста. Мы все знаем, что вытворяет этот журналист.
Из зала. А что он натворил?
Эшмат Ташматов. Что он вытворяет, вы все прекрасно об этом знаете! Рядом прекрасная жена, а он... Это аморально!
Из зала. Говорите открыто.
Эшмат Ташматов. Всему свое время, тогда и будет все сказано! Короче говоря, товарищ, уважаемый Асан Усенович, этот человек, который недостоин высокого звания советского писателя, этот журналист...
Из зала. Айтматов.
Эшмат Ташматов. Да, он самый... Вместо того, чтобы принять меры по отношению этого Айтмата, ЦК, оказывается, его поддерживает, назначает на высокие должности, доверяет руководящие посты. Если так будет продолжаться, мы разрушим советское общество.
Из зала. Что вы предлагаете, говорите открыто.
Эшмат Ташматов. Я об этом написал в ЦК давно уже. Оно лежит на столе у товарища, уважаемого Асана Усеновича.
Из зала. Оно не анонимное?
Эшмат Ташматов. Не анонимное, я открыто написал. Я прошу Вас товарищ, уважаемый Асан Усенович рассмотреть мое письмо и принять меры. В конце слова я хочу сказать, товарищи, мы, советские писатели, должны быть кристально чистыми морально, и претворять в жизнь принятый партией моральный кодекс строителей коммунизма! Я призываю всех вас к этому (Спускается с трибуны. Бурные аплодисменты).
Голос председательстувующего. Слово предоставляется товарищу писателю Ташмату Эшматову.
(На трибуну выходит Ташмат Эшматов, возраст где-то между 30 и 40 годами).
Ташмат Эшматов. Товарищи! Товарищ, уважаемый Асан Усенович! Я буду краток. Все, о чем нужно, очень правильно сказано в докладе. Потом очень хорошо об этом сказал Эшмат Ташматович. Я на 100% присоединяюсь к его словам. Мы в нагрудном кармане носим красный ленинский билет, который выдается самым передовым и сознательным членам нашего общества! Мы самая сознательная часть коммунистического государства. Народ берет пример с нас. Поэтому, как сказал наш моральный наставник Эшмат Ташматович, мы должны быть достойны высокого звания советского писателя! Для этого мы должны быть морально чистыми, наши слова, наши произведения должны служить простому народу для достижения высоких коммунистических идеалов! Ну, а для тех, кто порочит высокое звание советского писателя, нет места среди нас! Надо очищать наши ряды от таких людей, которые, с одной стороны, носят красные ленинские билеты, но при этом своими порочащими поступками оскверняют их, надо гнать таких лицемеров!
Из зала. Не виляй, говори открыто.
Ташмат Эшматов. Я говорю совершенно открыто. Вы все прекрасно понимаете, о ком я говорю. Зачем притворятся, вы же все знаете, о ком идет речь.
Из зала. Скажи открыто, чего ты боишься!
Ташмат Эшматов. А я и не боюсь! Чего мне бояться! Я коммунист! Я советский писатель! (Небольшая пауза) Короче говоря, разоблачение таких писателей — долг каждого из нас, которые носят высокое звание советского писателя, товарищи! Я закончил. (Спускается с трибуны, аплодисменты).

Шестая сцена

В фойе зала, где проходит пленум, в приподнятом настроении, с наслаждением затягиваясь, курит Эшмат Ташматов. На другом конце фойе показался суетливый Ташмат Эшматов.
Ташмат Эшматов (крепко пожимает руку Эшмата Ташматова и долго трясет). Вы очень правильно сказали!
(Небольшая пауза).
Не знаю, почему Айтматова так хвалят. Большого таланта-то нету у него. И кто он по сравнению с такими авторитетами, как вы? «Айтматов, Айтматов», как будто у кыргызов, кроме Чингиза, нет других писателей. Знаем, как Айтматов создает себе имя. Он же протеже Ауэзова. Ауэзов и порекомендовал его Арагону. Они же друзья — Ауэзов и Арагон. К тому же, оказывается, Ауэзов — кузен Айтматова, как тут не поддерживать друг друга?
(Короткая пауза).
Правильно вы сказали — «журналист». Айтматов же не писатель. Читаем же его писанину. (Насмешливо) И вообще, что путного может написать зоотехник? Но ведь до этого не говорили об этом открыто. Надо было еще в начале прищучить Айтматова, тогда, может, не дошло бы до этого. Надо же додуматься сделать распутницу положительной героиней! Вы правильно сказали – это распутство! Попробуй, кто из нас написать такое. ЦК бы сразу учинил разнос. А Айтматова боятся трогать, не знаю, чего боятся?
Эшмат Ташматов (про себя). Да-а, времена изменились... был бы 37-й год!
Ташмат Эшматов (часто мигая, угодливо кивает головой). Тогда бы расстреляли его, как его отца. (Ухмыляясь) Знаете, Эшеке, все равно, оказывается, сын «враг народа» остается врагом.
Эшмат Ташматов (про себя). Недаром говорится: «Сколько волка не корми, все равно в лес смотрит».
Ташмат Эшматов (торопливо кивает головой). Да, так оно и есть!.. (Ухмыляясь) Тем более, Эшеке, Чингиз и сам не из порядочных. А эта Бюбюсара, бесстыдница! Да и что можно ожидать от артистки. (Небольшая пауза) Об этом все знают. Ходят, как жена и муж, часто их видят вместе, оказывается.
Эшмат Ташматов (со злостью). Не осталось у них ни капельки совести!
Ташмат Эшматов (угодливо). Так и есть!.. Сам безнравственный человек, поэтому и воспевает Джамилю, такую же, как он сам.
(Издевательски смеется. В это время подходит Алмакан).
Алмакан (застенчиво). Агай, Вас Асан Усенович ищет.
(Эшмат Ташматов уходит, недовольно качая головой).
Ташмат Эшматов. Ну что, сказала?
Алмакан (непонимающе). Что?
Ташмат Эшматов. Что, что? О Чингизе и Бюбюсаре, о том что между ними не все чисто.
Алмакан (все еще не понимая). Кому?
Ташмат Эшматов (грубо). Жене Чингиза — Керез!
Алмакан. Почему так грубо?
Ташмат Эшматов. Тогда не надо строить из себя дурочку.
Алмакан (обиженно, с неприязнью). Разве не может человек иногда забыть?
Ташмат Эшматов (немного успокоившись). Ладно, ладно. И как обстоят дела?
Алмакан (резко). А никак.
Ташмат Эшматов. Ну, почему?
Алмакан. А что прикажешь делать, если совсем не знаю и не знакома с Керез.
Ташмат Эшматов (опять со злостью). Если сама не знакома, так передай через кого-нибудь.
Алмакан (еще более резче). Если такой умный, сам и займись. Найди кого-нибудь из ее знакомых и сообщи.
Ташмат Эшматов (еще не успокоившись). Ты же женщина! А женщине с женщиной легче найти общий язык! 
(Небольшая пауза).
А я тебе ведь доверился...
Алмакан (резко). Я же выполняю все твои просьбы! Туда гонишь — иду без слов. Сюда гонишь — опять иду.
Ташмат Эшматов (чуть не закричав). Ты же не бескорыстно помогаешь?! Посмотрел бы на тебя, если б не было меня.
Алмакан (еще резче). Ты что, бог?! Думаешь, нет лучше тебя! Или думаешь, я не смогу завести другого любовника! Надо будет, я найду и получше. (Недолгая пауза).
Ташмат Эшматов (взяв себя в руки, смягчившись). Ну ладно, хватит, не заводись, я же от отчаяния говорю. Столько времени прошло, а нашептать пару слов Керез никак не удаётся.
Алмакан (немного смягчив тон). Ты тоже хорош. Я ведь тоже стараюсь. Что мне делать, если Керез трудно сходится с людьми и замкнута.
Ташмат Эшматов (мягко). Глупая женщина. Куда она смотрит, муж ее там наслаждается с другой, а она... (После недолгой паузы) Тогда, скажи Бюбюсаре.
Алмакан. Что сказать?
Ташмат Эшматов. Чтоб они поженились, Чингиз и Бюбюсара. (Усмехнувшись) Если такая уж сильная любовь — пусть идут под венец.
Алмакан (недружелюбно). Думаешь, они послушаются нашего совета? Да кто мы с тобой такие для них?
Ташмат Эшматов. Послушаются, просто надо найти нужные слова, чтоб подтолкнуть к этому. Скажи ей, мол, чем быть все время объектам слухов и сплетен, лучше пожениться. Она же артистка, а артисты народ легкомысленный, да и не привыкли они думать головой. Они же все время пляшут под дудку режиссера — «туда встань, сюда встань, делай это, делай то». Вот и привыкают к этому. Просто надо ей хорошенько расталковать.
Алмакан (недовольным голосом). Мучаешь все время человека.
Ташмат Эшматов. Зато потом получишь сполна! (Подняв указательный палец) Все вернется сторицей.
Алмакан (с сарказмом). Хочешь сказать: «Вместо Бюбюсары Чингиз женится на тебе».
Ташмат Эшматов (взорвался). «Чингиз! Чингиз!» Что, свет клином на нем сошелся?! Или среди киргизов, кроме Чингиза, никого нет, что ли?!
Алмакан (успокаивает). Тихо! Люди услышат!
Ташмат Эшматов. Тогда не доводи меня до белого каления.
Алмакан. Ты что, шуток не понимаешь. (Ласково) Мне же, кроме тебя, никто не нужен. Ты мой единственный мужчина, дурачок.
Ташмат Эшматов (успокоившись). Больше так не шути. (После короткой паузы) Сходи сразу после собрания, хорошо?
Алмакан (кокетливо намекая). Куда?
Ташмат Эшматов. Куда, куда? К Бюбюсаре.
Алмакан (обидевшись). Хорошо, схожу.
Ташмат Эшматов (шепотом). Когда встретимся?
Алмакан (улыбнулась). Приходи, когда захочешь, для тебя всегда открыта дверь. (В это время раздается звонок, они идут в зал, где проходит собрание).

Седьмая сцена

Асель. Любовь дарит человеку не только счастье, она еще требует от человека и большого чувства самопожертвования. Поэтому не каждый выдерживает и не каждому подвластно чувство любви. Только сильные духом люди могут любить, проявляя огромную выдержку и идя на любые жертвы.
(Квартира Бейшеналиевой. Балерина репетирует. В это время кто-то звонит в дверь. Бюбюсара прерывает репетицию, накинув халат, выходит в коридор).
Голос Бюбюсары. Кто там?
Женский голос. Я... Алмакан.
(Через некоторое время в комнату заходят Бюбюсара и Алмакан). 
Алмакан (с растроенным видом). Вот, иду с собрания писателей, там такое творилось... Просто ужас.
Бюбюсара. А что там случилось?
Алмакан. Случилось... Этот старик, оказывается, такая скотина!
Бюбюсара. Какой старик?
Алмакан. Ну, этот... Ташмат Эшматов.
Бюбюсара. Какой он старик. Еще цветущий мужчина.
Алмакан. Какой он мужчина, сплетник последний, хуже бабы! Эта сволочь такое наговорил о вас с Чингизом, и это прямо с трибуны.
Бюбюсара (настороженно). Что он там наговорил?
Алмакан. Ну... сказал… (запнулась)
Бюбюсара (теряя терпение). Что он сказал?
Алмакан. Тебя сравнил с Джамилией...
Бюбюсара (еще больше настораживаясь). И что?
Алмакан. «Распутницей» назвал, сволочь!
Бюбюсара (упавшим голосом). Прямо так и сказал?
Алмакан. Так и сказал. Это же идиотизм! Не писатель, а баба! Разве таким должен быть мужчина! Какое ему до вас дело. Любите вы друг друга или нет — это же ваше дело, правильно? Думаешь, он сам святой? Не мало ли он сам испортил девушек? Видно же по нему. У него аж слюнки текут при виде женщин.
(Небольшая пауза) Лучше бы поженились, чем такое терпеть. Все бы заткнулись.
Бюбюсара (задумчиво). Такое невозможно.
Алмакан (испытующим взглядом). А чего вы боитесь?
Бюбюсара (задумчиво). Ну может быть...
Алмакан. Оба вы известны, знамениты. Никто и пикнуть не посмеет, ты понимаешь? Никто! Сама Москва поддерживает Чингиза... Надо решить этот вопрос побыстрее. Зачем долго тянуть! А не то будут вас хаять на каждом углу. Может так случиться, что вас ославят на весь Кыргызстан. (После короткой паузы).
Вы хоть любите друг друга?
Бюбюсара (вынужденно улыбаясь). Если бы не любили друг друга, разве терпели бы все это.
Алмакан (с надеждой). Ну, все тогда! Вы же доверяете друг дуругу. (Бюбюсара молчит).
Или ты ему не доверяешь?
Бюбюсара (задумчиво). Доверяю.
Алмакан. Тогда чего вы ждете? (После небольшой паузы) Или Чингиз против? Не хочет этого?
Бюбюсара (вздыхая). Он очень хочет.
Алмакан. Я думала, может, он боится гнева матери. Она, оказывается, ему сказала: «Если разведешься с Керез, считай, что я умерла для тебя». 
(Бюбюсара молчит).
Конечно, ей ведь жалко сноху. Ну, а если вы с Чингизом поженитесь, она смирится. Куда она денется. А сейчас это, наверное, просто бравада.
Бюбюсара (задумчиво). Дело даже не в матери Чингиза.
Алмакан. Тогда в чем дело?
Бюбюсара. В чем, в чем... Не хочу я разрушить счастье Чингиза.
Алмакан. Я тебя не понимаю?..
Бюбюсара. Тут нет ничего непонятного. Не успеем мы с Чингизом пожениться, его начнут топтать и поливать грязью – такие, как Ташмат Эшматов. Ты же прекрасно знаешь. Из партии могут выгнать за аморальное поведение. А исключение из партии – это, считай, конец. Это уже непреодолимая преграда на всю жизнь.
Алмакан (махнув рукой). Да брось ты... Если бы Чингиз был простым писателем, такое могло бы случиться, а он же не из простых.
Бюбюсара (подавленно). Слишком наивно думаешь.
Алмакан. Не наивно, все правильно я говорю. Просто, как говорится, у страха глаза велики. (Отчаявшимся голосом) И что, так и будете ходить, служа пищей для сплетен?
Бюбюсара (кивая головой). А что ты предлагаешь?..
Алмакан. Давай, я скажу Керез?
Бюбюсара (насторожившись). О чем?
Алмакан. Скажу, что вы любите друг друга, чтоб она поняла, разрешила, что вы очень просите ее и для этого послали меня. Если Керез будет молчать, никто не будет вас тревожить. Посудачат и успокоятся.
Бюбюсара. Нет, нет, нет! Оставь такие мысли. Пусть все остается, как есть.
Алмакан (разочарованно) Вообще я не понимаю тебя!
Бюбюсара. Это наши проблемы. Пожалуйста, оставь нас в покое. Спасибо за заботу.
Алмакан (безнадежно махнул рукой). Ай!.. (Про себя) Сволочь.

Восьмая сцена

Асель. У великого французского драматурга, комедиографа Жана-Батиста Мольера есть бессмертное произведение «Тартюф». Имя главного персонажа стало нарицательным, так называют людей, которые прячут под личиной святости, благочестия и добропорядочности натуру ханжи и лицемера. Такие тартюфы жили и живут в любую эпоху, в любой политической системе, приноравливаясь к любым обстоятельствам... Очень живучими бывают двойной стандарт и двойная мораль. Самое безнравственное — когда такие тартюфы призывают других к нравственности!
(Квартира Алмакан. В двери раздается звонок).
Алмакан (изнутри). Сейчас, иду. (Выходит из комнаты в халате, открывает дверь. Заходит Ташмат Эшматов. Страстно обнимаются и целуются. Потом Ташмат Эшматов берет на руки Алмакан и идет в комнату).
Алмакан (игриво вырываясь). Ну, подожди, не успел войти, а уже бросаешься, как петух на курицу.
Ташмат Эшматов (тяжело дышит). Не могу, милая!
Алмакан (смеется). Ты словно с цепи сорвался. Ты что, не спал ночью с женой?
Ташмат Эшматов (махнув рукой). Лежит как бревно. Ни рыба, ни мясо. (Возбужденно) Милая, родная моя! Не могу больше, давай зайдем туда...
Алмакан (словно обижаясь). Одно это только у тебя на уме... Хоть бы немножко поласкал.
Ташмат Эшматов (задыхаясь). Ради этого и живем, милая! Разве есть что-нибудь лучше этого наслаждения?!
Алмакан (надувшись). Хоть бы немножко возбудил.
Ташмат Эшматов. В постели и возбудишься, милая.
(С нею на руках заходит в комнату.
Пауза.
Они выходят очень быстро, поправляя одежду на ходу).
Алмакан (угрюмо). Только о себе и думаешь. Еще обижаешься, когда называю петухом. Обо мне тоже думай, я же не могу, как ты, возбудится и за две минуты удовлетворится.
Ташмат Эшматов (виновато). Не говори так, пожалуйста. Потом тоже будет время. Вот тогда... (Суетливо подходит к Алмакан и чмокает в щеку) Теперь рассказывай. Как там? Ходила к Бюбюсаре?
Алмакан (с раздражением). Сходила.
Ташмат Эшматов. Сказала?
Алмакан. Сказала.
Ташмат Эшматов. И что она говорит?
Алмакан. Говорит: «Не хочу разрушить счастье Чингиза».
Ташмат Эшматов. Сказала бы, что Чингиз не Эшмат или Ташмат, никто не посмеет сказать что-нибудь против. Не бойтесь, женитесь.
Алмакан (грубо). Я это все и сказала.
Ташмат Эшматов. И что?
Алмакан. Ты же говорил: «Бюбюсара артистка. А все артисты легкомысленны».
Ташмат Эшматов. А разве не так, не правда, что ли?
Алмакан (подражая ему). «Не правда, что ли?» Иди, попробуй, сам ей об этом сказать. Увидишь, какая она «легкомысленная».
Ташмат Эшматов. И что, она собирается всю жизнь быть его любовницей?
Алмакан (с неприязнью). Так и собирается.
Ташмат Эшматов (с досадой). И ты не смогла убедить?
Алмакан. Не смогла.
Ташмат Эшматов (в отчаянии). Вот черт! (Безвольно опускается на стул. Долгая пауза). Все насмарку. Что делать? Неужели ничего не сможем сделать?
Алмакан (уныло). Наверное, ничего из этого не выйдет.
(Пауза).
Ташмат Эшматов (кричит). Все равно я добьюсь своего! Я уничтожу Айтматова! Иначе не бывать мне Ташматом!..

Вторая часть

Девятая сцена

Асель. 1963 год. В этом году Чингиз Айтматов стал лауреатом Ленинской премии за книгу «Повести гор и степей», это было признанием его таланта. Это была самая высокая награда Советского Союза. Это было большим событием в киргизской литературе, представителей которой до этого еще не удостаивали такой чести. Но и это не смягчило оппонентов Чингиза Айтматова, его братьев по перу. Даже это событие не убавило пыл у его чересчур ретивых коллег. Что это было, принципиально коммунистическая — большевистская позиция или простая человеческая черная зависть? Судите сами. 
(Кабинет Асана Усенова, туда входит Эшмат Ташматов).
Асан Усенов (встает с места и быстро идет навстречу). Заходите, Эшеке! Садитесь сюда, пожалуйста! 
(Эшмат Ташматов садится на место, указанное Асановым. После небольшой паузы). 
Как ваши дела, пишете новую книгу, Эшеке?
Эшмат Ташматов (с важным видом). Да, пишу. Даст бог, будет очень высокоидейное произведение.
Асан Усенов. Правильно, такое и нужно. Вам надо показать, как писать! Пусть равняются на Вас. Особенно молодые.
(Пауза).
Эшмат Ташматов (в очень принципиальной форме). Молодежь портится на глазах. (Небольшая пауза) Асан Усенович... Ну, а если начать с сути — мы все, наверное, перестали быть коммунистами.
Асан Усенов (с большим вниманием). И... продолжайте.
Эшмат Ташматов. Да, перестали быть коммунистами. Если Москва и Кыргызстан делают такое...
Асан Усенов (растеряно). Не понимаю вас, Эшеке?
Эшмат Ташматов. Понимаете, Асан Усенович. Все вы понимаете, прекрасно понимаете. Вы так и не рассмотрели мое заявление.
Асан Усенов (искренне непонимающе). Какое заявление, Эшеке?
Эшмат Ташматов. Насчет того журналиста...
Асан Усенов (догадавшись). А-а, насчет Айтматова, что ли?
Эшмат Ташматов. Да, насчет этого журналиста.
Асан Усенов (смеется, ерзая). Ну, насчет этого... Сами понимаете Эшеке, если поддерживает Москва, то...
Эшмат Ташматов (с недовольным видом.) Поэтому я и говорю, что мы перестали быть коммунистами. Вот из-за этого, из-за того, что не можем дать принципиальную коммунистическую оценку, нас смогут победить наши идейные враги. (С сожалением) Вместо того, чтобы принять меры к аморальному журналисту, воспевающего безнравственность, вы закрываете глаза на все. Мало этого, еще и представили его к Ленинской премии. За это, что ли, проливали свою кровь наши братья и сестры? (Пауза).
Асан Усенов (запнувшись) Эшеке, вы же прекрасно знаете... Айтмтатова выдвигали не мы. Это почин Союза Писателей СССР.
Эшмат Ташматов (махнув рукой). Не надо принимать меня за ребенка, Асан Усенович. Если бы вы — ЦК не поддержали, никто бы ничего не смог бы сделать — ни Союз Писателей СССР, ни весь советский народ. Пусть даже не открыто, но все равно из-за тайной порддержки с вашей стороны все это и происходит.
(Пауза).
Асан Усенов (чувствует себя неудобно, смеется). Но Эшеке... Это же не только его награда, это же награда всему кыргызскому народу. Предстваителя нашего маленького народа, нашего писателя представляет к высшей наргаде СССР...
Эшмат Ташматов. Согласен, согласен. Я не против. Пусть всегда так и будет. Пусть так растут кыргызы. Никто не проявляет к этому зависть или что-то подобное. Но, Асан Усенович, скажите честно, разве «Джамиля» достойна такой высокой награды?
Асан Усенов (опешив). Но ведь там, Эшеке, не только «Джамиля», есть и другие произведения.
Эшмат Ташматов (с неприязнью). Так все эти произведения написаны про любовь. Нету там высокоидейной темы, воспевающей патриотизм, коллективизацию. Труд, наконец. Все там вертится вокруг мелочных любовных переживаний.
Асан Усенов. Ну, а разве Сейде из «Лицом к лицу» не проявляет патриотизм, выдавая своего мужа — дезертира? Дезертир же должен понести наказание. А в «Верблюжьем глазе», как этого героя зовут, Кемел, что ли. Как он противостоит против того, который убежал с найденным золотом.
Эшмат Ташматов. А Ильяс?
Асан Усенов. Какой Ильяс? А-а... из повести «Тополек мой в красной косынке». О нем вы говорите?
Эшмат Ташматов. Да, о нем. Какая разница между Джамилей и Ильясом? Оба распутные типы. Бросает хорошую жену, заводит на стороне любовницу. Вот кого возносит ваш журналист.
Асан Усенов (беспомощно). Конечно, есть такое... Но он же все равно — любит Асель.
Эшмат Ташматов (перебивает) Разве любящий человек так поступает, бросает любимую?
Асан Усенов. (Замешкался, не находя ответа) Ну, Эшеке, такое бывает в жизни. Все допускают такие ошбики, на то мы и люди. Но ведь главное — признать ошибки и, поняв, исправить. Вот как раз с этой стороны показан Ильяс. Кроме этого, Эшеке, любовь, говорят, вечная тема. О любви писали все. И Шекспир в «Ромео и Джульете», и Низами в поэме «Лейли и Маджнун», и Навои в «Фархаде и Ширин» воспевают любовь. И народ тоже больше читает о любви. Оказывается, и любовь нужна человеку, Эшеке. Вот наши кыргызы тоже... «Олжобай и Кишимжан», «Аксаткын и Кулмырза» тому пример. 
Эшмат Ташматов (качая головой). Вижу, Асан Усенович, очень уж сильно вы поддерживаете журналиста. Теперь я все понял. Прощайте (встает с места).
Асан Усенов (подскочив с места). Эшеке, Эшеке, хоть скажите, зачем вы приходили, о цели вашего посещения.
Эшмат Ташматов (с горечью). А какая теперь разница, скажу или не скажу. Какая польза от того, что я скажу, если вы так поддерживаете?
Асан Усенов. А-а, по этому вопросу, что ли?
Эшмат Ташматов (расстроен). Да, именно по этому вопросу, и еще...
Асан Усенов. Говорите, говорите — и еще...
Эшмат Ташматов (с неохотой). То же самое...
Асан Усенов. Раз пришли, говорите начистоту.
Эшмат Ташматов (с неохотой). Ну, если нет результатов...
Асан Усенов. Сделаем все возможное, говорите.
Эшмат Ташматов (с неохотой). Я об этом уже говорил в начале разговора, и всегда говорю об этом. Но... Все та же история... между журналистом и Бейшеналиевой. Если вы поддерживаете его произведения, то, наверное, будете защищать их отношения?
Асан Усенов (уклончиво). Все вы так говорите — и вы, и другие писатели, но где факты? Ведь нет фактов.
Эшмат Ташматов (с горечью). Как же нет фактов? Все об этом знают! Они же открыто ходят, как жена с мужем.
Асан Усенов (сдерживая себя). Ну, «все об этом знают», говорите. А где факты, где задержали их с поличным?..
Эшмат Ташматов (горячо). Теперь что, обязательно лезть в их постель? Переспать, что ли, с ними?
Асан Усенов (смеясь). Все равно нужны факты, Эшеке. В крайнем случае, жалоба жены Айтматова, или членов его семьи. Или же, со стороны семьи Бейшеналиевой. Иначе... Нет никакой зацепки.
Эшмат Ташматов (качая головой). Теперь все ясно. Когда не надо, вы просто закрываете глаза. (Небольшая пауза) Ладно, если вы не хотите принимать меры, напишу туда, куда надо. (Встает с места, идет к двери).
Асан Усенов (вслед уходяющему). Эшеке, подождите. Вчера ко мне приходил один из ваших приятелей. Из писателей. (Достает из стола листы бумаг, скрепленных скрепкой) Вот, почитайте это.
(Эшмат Ташматов берет бумаги из рук Асана Усенова и читает. Лицо его бледнеет).
Асан Усенов (смеясь). Эшеке, это что, все правда?
Эшмат Ташматов. Ну... В молодости, оказывается, случается и такое… Ошибки молодости.
Асан Усенов (торжествуя). Вот! Вот! Все мы молодыми были, все ошибались. Будем мы коммунистами, или еще кем-то, все равно мы люди, простые смертные. Раз ты мужчина, где-нибудь все равно оступишься. Вы ведь тоже в молодости не прочь были поразвлекаться с женщинами на стороне, если так, то и остальные тем более. Правильно, Эшеке?
Эшмат Ташматов (подавленно). Оказывается, вас ничем не проймешь. Все, оказывается, продумали, как на кого нажать, нашли слабые места...
Асан Усенов (громко смеясь). Ха-ха-ха!... Не зря же здесь сидим, за этим большим столом. (Небольшая пауза).
Эшмат Ташматов (помрачнев). Все равно, Асан Усенович, история не простит вас за это (встает, чтобы уйти).
Асан Усенов (насмешливо). Ну, мы еще это посмотрим... Ну, что ж, тогда, Эшеке, до свидания. (Проводит до двери, возвращаясь) Вот человек, сам по уши в дерьме, еще и смеет осуждать дургих.

Десятая сцена

Асель. Прошло пять лет. За это время в 35 лет Чингиз Айтматов получил Ленинскую премию. Как ни парадоксально, но среди его повестей, получивших Ленинскую премию, была и “Джамиля”, заклейменная и раскритикованная киргизскими писателями за воспевание образа «распутной женщины». Другие три повести: «Тополек мой в красной косынке», «Верблюжий глаз», и «Лицом к лицу» были тоже посвящены этой вечной теме — теме любви. В этих произведениях уже чувствуется особое, трепетное отношение Айтматова к любви, к женщине. Не представляет особого труда определить творчество Айтматова в этот период, которое можно выразить такими словами — «Любовь, женщина — основа нашей жизни».
Возможно, мотивом, послужившим для создания произведений о любви для Айтматова, была большая любовь к Бюбюсаре Бейшеналиевой? (Небольшая пауза).
В это время Айтматов писал повесть “Прощай, Гульсары!” И здесь есть печальная история любви — это любовь Танабая и Бюбюжан. Прислушайтесь, какое удивительное сходство имён Бюбюсара — Бюбюжан, Бюбюжан – Бюбюсара! (Небольшая пауза) Многие исследователи считают, что в этом произведении Айтматов бунтует против коммунистической системы, но никто не пытается раскрыть первопричины этого бунта, истоки этого бунта. Никто из этих исследователей не берет в счет пламя любви, которое горело между Чингизом и Бюбюсарой. (Недолгая пауза) Никто не говорит о том, какой трагедией обернулась эта любовь в системе коммунистических ценностей, которая ограничивала и загоняла свободу личности в определенные рамки. Айтматов это почувствовал на себе, полюбив женщину, — в каких оковах живет человек в коммунистическом обществе. И эта трагедия послужила толчком к бунту против системы. Так было всегда, в течение веков всегда влюбленные бунтовали против традиций, ограничивающих свободу выражения своих чувств, против обычаев, против антигуманных систем, и всегда влюбленные были трагическими фигурами. Бунт любви — самый сильный и самый острый бунт. Одним словом, в истории человечества любовь служила барометром уровня несправедливости в обществе. Поэтому, с этих позиций, трагическая любовь Чингиза и Бюбюсары не была исключением. «Прощай Гульсары» — это бунт айтматовской любви против бесчеловечной системы.
(Осень. Сумерки. На берегу Иссык-Куля, у костра сидели Чингиз и Бюбюсара).
Бюбюсара (держит в руках рукопись). Я снова прочитала «Прощай, Гульсары!»
Чингиз. Снова?
Бюбюсара (задумчиво). Да... Ты, оказывается, посвятил свое произведение нашей любви. Такая трагическая бызысходность! Теперь я полностью начала понимать.
Чингиз. Да... Я постоянно ощущаю это. Просто задыхаюсь. Чем дальше мы любим друг друга, тем больше чувствую бесчеловечность этой системы. (С горечью) Никто из тех, кто прочитал, не увидел подводное течение. Как всегда, дежурные эпитеты. Честно говоря, мне тошно от этого.
Бюбюсара (нежно обнимая). Ачинов, не надо так драматизировать. Что поделаешь, видно, богу угодно было, чтоб мы жили в такое время.
Чингиз (вздыхая). Все против нас — и система, и люди. Почему мы не можем свободно любить, свободно ходить? Почему?!
Бюбюсара (успокоивающе). Когда-нибудь кто-нибудь поймет нашу любовь. Я надеюсь.
Чингиз. Ну, когда?
Бюбюсара. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра...
Чингиз (в полглоса). Неужели мы такие слепые?
Бюбюсара (ласково). Ачинов, очнись!.. Я же с тобой рядом.
Чингиз. Давай уедем куда-нибудь.
Бюбюсара. И что?
Чингиз (с досадой). Мы же должны когда-нибудь быть вместе или нет? И так коротка наша жизнь. Мало того, полжизни проходит в трагедии.
Бюбюсара. Хочешь сказать, что мы жертвы?
Чингиз (взрываясь). Да! Да! Мы с тобой жертвы! Неужели это не понятно? (После небольшой паузы) Прости, милая...
Бюбюсара. Ты ни в чем не виноват. (Пауза) Ачинов, скажи...
Чингиз. О чем?
Бюбюсара. Если бы Ромео и Джульета не погибли бы, а поженились, что из этого вышло?
Чингиз (немного растерявшись). А чтобы случилось?.. Ну... были бы счастливыми.
Бюбюсара. Ты уверен?
Чингиз. Уверен.
Бюбюсара. А я нет.
Чингиз. Почему?
Бюбюсара. А ты не думаешь, что назавтра Ромео, грубо говоря, поставил бы синяк под глаз Джульетте?
Чингиз. Нет! Влюбленный человек никогда не сделает такое.
Бюбюсара. В тебе говорит романтик, а жизнь намного сложнее... (Смеясь) Ты знаешь, почему Шекспир не поженил их?
Чингиз. Почему?
Бюбюсара. Потому что любовная лодка почти всегда разбивается о быт.
Чингиз. Ты опять за своё?
Бюбюсара. Это же правда.
Чингиз. Мы же с тобой другие люди.
Бюбюсара. Да, это так. Но... людские судьбы почти всегда похожи.
Чингиз. Я не согласен с твоим мнением. 
Бюбюсара. Знаю. Ты никогда не будешь согласен, пока мы не поженимся. (После недолгой паузы) Чтобы сохранить чистоту любви, существует только один путь.
Чингиз. И какой?
Бюбюсара. Влюбленные не должны жениться.
Чингиз. Ты не права.
Бюбюсара. Пусть будет по-твоему. Но я остаюсь при своем мнении.
Чингиз (обиженно). Ты, наверное, не любишь меня.
Бюбюсара (ласково, смеясь). Ачинов, не смеши меня, пожалуйста. (Обнимает его. Они целуются).
Чингиз. Мы все равно поженимся!
Бюбюсара (смеясь). И превратимся в одну сатану!
Чингиз (присоединяясь). Да, превратимся!
Бюбюсара (смеясь). И станем бить посуду?
Чингиз (не понимает). Какую посуду?
Бюбюсара (смеется). А что делают муж-жена, когда ругаются?
Чингиз. Почему обязательно должны ругаться? Я не понимаю.
Бюбюсара (смеется) А как же иначе?
Чингиз (очень эмоционально). Я же сказал, у нас будет по другому. 
Бюбюсара (смеется). Потому что мы из другого теста, да?
Чингиз. Да, из другого теста.
Бюбюсара (игриво). Из любовного теста, да?
Чингиз (нахмурившись). Да.
Бюбюсара (ласково). Ачинов, что случилось?
Чингиз (расстроенный). Ничего.
Бюбюсара. Обиделся?
Чингиз (чуть слышно). Нет..
Бюбюсара. Обиделся, обиделся.
Чингиз (чуть слышно). Нет.
Бюбюсара. Видишь, как мы противоречим друг другу.
Чингиз (расстроенный). Неправда.
Бюбюсара (ласково). Ачинов.
Чингиз (подавленно). Да?
Бюбюсара (ласково). Ну, улыбнись, пожалуйста. (Чингиз молчит). Ну, давай. (Лицо Чингиза светлеет). Еще, еще... Лед тает. (На лице Чингиза появляется улыбка). Еще чуть-чуть. (Рассмеявшись, Чингиз обнимает Бюбюсару и целует).
Чингиз (возбужденно). Теперь видишь?
Бюбюсара. Что?
Чингиз. У влюбленных всегда так. Всегда стараются поддержать друг друга, стараются не причинять боль друг другу. Вот, ты сама доказала.
Бюбюсара (смеется). Пока один-ноль в твою пользу. Только пока... 
Чингиз (смеется). Давно бы так. А то своим пессимизмом угнетаешь человека.
Бюбюсара. Хорошо. Давай к этой теме пока не будем возвращаться. Придет время, тогда посмотрим. Ладно?
Чингиз (горячо). Ладно, милая!.. Ладно! (Застывают в страстном поцелуе. Бюбюсара, осбоводившись от обьятий Чингиза, начинает танцевать).
Бюбюсара (танцуя). Ты Ромео — я Джульетта, ты Фархад — я Ширин, ты Хосе — я Кармен, ты Тристан — я Изольда... Ты Танабай — я Бюбюжан (Чингиз долго с восхищением смотрит на танцующую Бюбюсару).

Одиннадцатая сцена

Асель. Никто не смог разлучить Айтматова и Бейшеналиеву — ни чересчур ретивые коллеги, ни «доброжелатели» из знакомых. Даже антигуманная система проявила снисхождение к ихлюбви. Но беспощадна была природа.
(Поздняя осень. Полночь. Железнодорожный вокзал. Непрекращающийся шум паровозов, стука колес и тормозов. У тусклого фонаря вокзала, на деревянной скамейке сидел Чингиз в ожидании кого-то.)
Голос диктора. Вниманию встречающих! Скорый поезд номер 147, Москва — Алма-Ата прибывает на третий путь. Будьте осторожны!.. Поторяю…
(Чингиз резко встал с места и пошел в сторону железнодорожных путей. Через некоторое время вернулся обратно. Было видно, как ему не терпится. После непродолжительной паузы из глубины перрона появилась Бюбюсара с дорожным чемоданом. Чингиз устремился к ней. Встретившись, они обнялись. Когда они проходили мимо скамейки, Бюбюсара неожиданно остановилась и села на нее).
Чингиз (участливо). Что с тобой?
Бюбюсара (стараясь прибодриться). Ничего...
Чингиз. Наверное, устала после гастролей?
Бюбюсара. Да-а... Устала... Оказывается, в моем возрасте тяжело ездить на гастроли. 
(Небольшая пауза).
Чингиз (участливо). На тебе нет лица. Ты, наверное, заболела?
Бюбюсара (с усилием). Да... немножко. (Снова пауза). Ачинов... Что дороже всего в этом мире?
Чингиз (непонимающе). Что дороже?
Бюбюсара. Да.
Чингиз. Жизнь дороже всего.
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Да-а… правильно, дороже всего, оказывается, жизнь. (После небольшой паузы) Жизнь и любовь. Не бывает жизни без любви, а любви без жизни.
Чингиз. Да?
Бюбюсара. Да (Опустила голову на плечо Чингиза. Чингиз нежно целует ее). Удивляешься, наверное.
Чингиз. Чему?
Бюбюсара. Почему вдруг я ударилась в философию.
Чингиз. Ну... как сказать...
(Пауза).
Бюбюсара (с горечью). Ачинов... Почему так получилось!
Чингиз. Ты это о чем?
Бюбюсара. Почему бог так сделал, почему мы полюбили друг друга?
Чингиз. Это судьба так распорядилась.
Бюбюсра (вздыхая). Почему тогда бог не соединил нас?
Чингиз (удивленно смотрит на нее). Причем тут бог?
Бюбюсара. Бог ли, судьба – все равно, почему?
Чингиз (так же удивленно). Ты же сама не захотела. Если б ты захотела...
Бюбюсара (горестно). Я хотела!.. (Глаза наполнились слезами) Я хотела!.. Кто не хочет быть с любимым человеком?!. Кто не хочет этого?!.
Чингиз (еще больше удивляясь). Почему тогда ты всегда была против?
Бюбюсара (с досадой). Почему? (После небольшой паузы) Тебя жалела!.. Не хотела, чтоб из-за меня возникли преграды на твоем пути!.. Не хотела, чтоб талант твой пострадал!
Чингиз (с горечью). Зачем такие жертвы?! Неужели мое творчество дороже любви?!
Бюбюсара. Я не хотела, чтобы ты страдал.
Чингиз (отчаянно). Боже мой! Зачем?! Зачем?!
Бюбюсара. Я любила тебя!.. Больше всего на свете!
Чингиз (взрывается). Любила! Хотела жить со мной! Но не хотела, чтобы сломалась моя карьера!.. Бюбюсара, это непростительно!
Бюбюсара. Бог нас простит.
Чингиз. Если бы я знал... если бы с самого начала...
(Пауза).
Бюбюсара. С первых минут, как полюбила тебя, я хотела быть всегда рядом с тобой! Я всегда мечтала об этом — жить с тобой!
Чингиз (еще более удивленно). Бюбючка?!
Бюбюсара (взрываясь). Да!.. Да!.. Всегда! (Не выдержав, плачет).
Чингиз (ничего не понимая, успокаивает). Что с тобой, Бюбючка? Скажи мне!
Бюбюсара (рыдает). Ничего... Прости меня.
Чингиз (успокаивающе). Ты что-то скрываешь от меня. (Небольшая пауза) И сейчас ведь не поздно, Бюбючка.
Бюбюсара. Чему не поздно?
Чингиз. Жить вместе.
Бюбюсара (с раскаянием). Поздно, уже поздно, Ачинов!
Чингиз (непонимающе). Я тебя не могу понять?! Мы любим друг друга. Мы еще молоды.
Бюбюсара (срывающимся голосом). Нет, Ачинов, нет!..
Чингиз (непонимающе). Я ничего не понимаю, Бюбючка! Скажи, что с тобой происходит!? (Пауза).
Бюбюсара (еле сдерживая слезы). Я благодарна богу, за то, что хоть дал любовь нам с тобой. Это было самое светлое, самое дорогое в моей жизни.
Чингиз. И будет всегда таким.
Бюбюсара (слабо улыбается). Дай бог...
Чингиз (испуганно). Скажи, Бюбючка, откровенно, без туманных намеков. (Пауза).
Бюбюсара (задыхаясь от слез). Я больна! Смертельно больна! (Начинает рыдать и падает на грудь Чингиза. Услышав это, Чингиз тоже заплакал. Они долго стояли и, обнявшись, пошли к выходу.
Пауза).

Двенадцатая сцена

Асель. Великая актриса киргизского народа заболела неизлечимой болезнью. Чтобы вылечить ее, Чингиз Айтматов сделал все, что было в его силах. Как говорили ее коллеги, он затратил титанические усилия для ее излечения. Его великая любовь к несгораемой звезде сцены в то время была видна очень ярко. О любви двух великих людей, в первую очередь, Бюбюсары Бейшеналиевой, говорили ее лечащие врачи. Они видели их великую любовь своими глазами и восхищались ею. А с другой стороны, с болью в сердце жалели их. Об этом они говорят до сегодняшнего дня.
(Сад больницы. Издали появилась измученная болезнью Бюбюсара. Она, с трудом поднимая ноги, дошла до небольшой террасы в середине сада и села на скамейку. Застонала, кусая губы от нестерпимой боли. 
Небольшая пауза. 
В это время в саду появился Чингиз, с красными тюльпанами в руках. Бюбюсара почувствовала появление Чингиза и, несмотря на то, что ей тяжело и больно, она сразу взяла себя в руки, стараясь улыбаться, встала и пошла навстречу к нему. Обеспокоенный Чингиз спешил к ней).
Чингиз (протянув ей цветы). Это тебе, милая!..
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Спасибо, Ачинов!.. Каждый день приносишь такие прекрасные цветы… Не утруждай себя, милый.
Чингиз. Нет, я не утруждаю себя… Я буду дарить цветы тебе всегда…
(Оба сели на скамейку. После паузы) Как чувствуешь себя сегодня, милая?
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Спасибо, хорошо. Немного даже перестало болеть.
Чингиз (с надеждой). Правда, Бюбючка?!.
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Правда, правда… Ачинов, каждый день по два раза приходишь… Может, через день придешь, тебе не трудно?
Чингиз. Не говори так, милая!.. Не говори. Когда поправишься, тогда неделями не приходя тебе, заставлю тебя скучать (голос задрожал).
Бюбюсара. Конечно, поправлюсь!.. Обязательно поправлюсь…
Чингиз (взяв себя в руки) Да, Бюбючка!.. Да!..
Бюбюсара (слабо улыбаясь) Что с тобой, милый?
Чингиз. О чем ты, Бюбючка?
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Ты же всегда был мужественным.
Чингиз. Ты о чем, милая?
Бюбюсара (слабо улыбаясь) Голос у тебя дрожит…
Чингиз (с комком в горле) Бюбючка!..
Бюбюсара (слабо улыбаясь) Возьми себя в руки!.. Все будет хорошо…
Чингиз (в слезах обнимая ее). Верю, милая!.. Верю!..
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Верь, Ачинов, верь!..
Чингиз (вытирая слезы). Хорошо, Бюбючка, хорошо!..
(Небольшая пауза.)
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Ачинов, пишешь что-нибудь?
Чингиз. Что-нибудь новое?
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Да, новое произведение…
Чингиз (взяв себя в руки). Да-а… Стараюсь…
Бюбюсара. Пиши, дорогой!.. Пиши!.. (После паузы) Как бы тебе ни было тяжело, пиши!.. Хорошо, Ачинов?
Чингиз (сдерживая слезы). Буду писать!.. Буду!..
(Небольшая пауза.)
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Помнишь, Ачинов, как мы с тобой первый раз встретились в Ленинграде?
Чингиз (глотая слезы). Помню, Бюбючка!.. Помню!..
Бюбюсара. Какие счастливые дни прошли, да?..
Чингиз (еле-еле сдерживая слезы). Счастливые… Да… Еще сколько таких дней у нас впереди…
Бюбюсара (слабо улыбаясь). Знаю, милый, знаю!.. (Вдруг застонала).
Чингиз (испугавшись). Что с тобой, Бюбючка?!.
Бюбюсара (стараясь улыбаться). Ничего, милый… Ничего…
Чингиз (погладив ее лоб). Вспотела!..
Бюбюсара (стараясь улыбаться). А-а-а… Это… Вот… 
(Пауза.)
Ачинов, ты не обидишься?
Чингиз. За что?
Бюбюсара (стараясь улыбаться). У меня сейчас есть процедура… Лекарство должна принимать…
Чингиз (сдерживая слезы). Почему я должен обижаться? Нет, конечно. Иди, принимай лекарство, милая.
(Они встали и пошли. Он, проводив Бюбюсару, вернулся назад. На его побледневшем лице сверкнули слезы. Присев там, где только что сидели с ней, он заплакал навзрыд.)
Чингиз (весь в слезах). Нет!.. Нет!.. Нет!.. 
(Задушенный слезами, он сидел долго. Потом, встав с места оглядываясь назад, весь в слезах ушел).

Тринадцатая сцена

Асель. 10 мая 1973 года, после долгой неизлечимой болезни скончалась великая кыргызская балерина Бюбюсара Бейшеналиева. Эта была очень большая утрата для киргизского народа. 
(Пауза).
В эти трагические дни убитый великим горем Чингиз Айтматов, не утаивая свою любовь, постоянно был рядом с балериной. 
(Театр оперы и балета. В фойе висит портрет Бейшеналиевой, с черной лентой. На авансцене стоит Чингиз Айтматов одетый во все черное, глаза опухли от слез. Никого не замечая, он горько плачет. Расхаживая, на него смотрят Ташмат Эшматов и Алмакан).
Ташмат Эшматов (указывая головой). Видишь его?
Алмакан. Вижу. Хоть бы постыдился, люди же вокруг. Что скажут люди? И что скажут его семья, близкие? Он об этом, наверное, не думает.
Ташмат Эшматов (с неприязнью). Тупица!.. Будь ты влюблен хоть в миллион раз сильнее, если даже умираешь от любви, нельзя же так, люди же смотрят. А он стоит, как-будто жену оплакивает.
(Небользая пауза).
Теперь поняла?
Алмакан. Что?
Ташмат Эшматов. Не надо зазнаваться, все равно боком выйдет.
Алмакан. О чем ты говоришь?
Ташмат Эшматов. О том и говорю. В конце концов, так и должно было случиться. А то как ходили, как будто на свете они одни только влюбленные, тоже мне Лейли и Маджнун!
Алмакан. Не злорадствуй.
Ташмат Эшматов (с негодованием). А ты не защищай, как-будто Бюбюсара и Чингиз — твои брат и сестра кровные.
Алмакан (с неприязнью). Не кипятись. Несчастье не обходит никого, такое может случиться с каждым. А если вдруг я умру?
Ташмат Эшматов. У нас с тобой совсем другое.
Алмакан (непонимающе). Как это?
Ташмат Эшматов. Так у нас по другому.
Алмакан. Я вообще тебя не понимаю.
Ташмат Эшматов (многозначительно). Потом приду, тогда и объясню.
Алмакан. Хорошо. (Отходит в сторону, Ташмат направляется к Чингизу).
Ташмат Эшматов (притворяясь печальным, подходит к Чингизу). Чике! Какая талантливая была! Горько на душе! 
(Чингиз плакал. Он не слышал Ташмата. Тихо повернувшись, идет к телу Бюбюсары).
Ташмат Эшматов (со злостью). Сволочь! (В это время Асан Усенов, Эшмат Ташматов, отойдя от тела, направляются к авансцене).
Асан Усенов (провожая взглядом Чингиза). Посмотрите на него! Хоть бы успокоили, что ли?
Эшмат Ташматов (притворяясь печальным, качает головой). Он так всех нас опозорит, этот журналист. Совсем стыд потерял.
Ташмат Эшматов (ехидно). Ну, что поделать, если человек так сильно любил.
Эшмат Ташматов (гневно). Э! Ну и что с того, что любил! (Небольшая пауза). Или перестал замечать людей, став знаменитым писателем?
Ташмат Эшматов (угодливо). Известные писатели, оказывается, не от мира сего, Эшеке! Будь на его месте такие, как мы, простые смертные, Асан Усенович камня на камне не оставил бы. А известные писатели становятся неуязвимыми. Оказывается, известному писателю все можно.
Асан Усенов (сердито). Что теперь делать, кто-нибудь успокоит его?
Эшмат Ташматов. Если ЦК не может ничего сделать…
Асан Усенов (еле сдерживаясь). Кто-то из вас, пойдите успокойте его.
Ташмат Эшматов. Как говорит Эшеке, если ЦК не может, то и нам это не под силу. Вот, Асан Усенович, сами лелеяли, подняли, а теперь слово сказать боитесь.
Эшмат Ташматов. Этот парень правильно говорит. Зря вы поддерживали журналиста. Ничего путного из этого не вышло. (Кивая головой в сторону Чингиза) Вон, чего вы добились.
Ташмат Эшматов (согласно кивая головой). Да, журналист... Вы совершенно правильно сказали — журналист! Мы, писатели, прекрасно знаем, Асан Усенович, кто такой Айтматов. Он мизинца не стоит некоторых наших писателей. Только с вашей помощью он получил дутую славу. А пишет он про разную чушь, про мелочные чувства человека. А почему он не напишет о колхозниках, рабочих заводах, фабриках? Да, просто у него ума не хватит. Пишет про каких-то Джамиль. Простите меня, Асан Усенович, но это я высказал все, что накопилось в душе. Давно хотел сказать об этом, так получилось, что здесь подвернулся момент.
Асан Усенов (безнадежно). Пойдемте, хоть попробуем что-нибудь сделать? (Втроем идут туда, где лежит тело Бюбюсары. Через некоторое время, весь в слезах, к авансцене подходит Чингиз, смотрит на нескончаемый поток людей и застывает).
Чингиз (про себя причитая):
Свет очей моих погас,
Опустело все вокруг,
Горе в сердце поселилось,
И пустой от боли звук.
Путеводная моя звезда,
Эту боль как мне носить,
Ты погасла навсегда,
Что теперь меня утешит?!
Ты слышишь меня, милая? 
Как же так? Как же так? Не верю! Не верю! Как же теперь жить — не видя твоего лица, не слыша твой голос, не слыша твой смех?! Как?!..
(Пауза).

Вместо эпилога

Айтматов и Асель
Чингиз. Ты закончила, дочка?
Асель. Да, агай?
(Небольшая пауза.)
Чингиз. Да-а, слишком грустная история.
(Пауза).
Асель. История чистой, светлой, но трагической любви.
(Пауза).
Чингиз. Пойдем, доченька, уже поздно. Я провожу тебя. (Они пошли вдоль берега, удалялись. Там, вдали, в середине озера, то превращаясь в лебедя, то в прекрасную женщину, куда-то плыло видение).
   
Конец

Подстрочный перевод с киргизского

© Кулмамбетов Ж.О., 1999. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора