Тринадцать шагов Эрики Клаус

(отрывок из романа)

Роман почти с документальной убедительностью показывают острейшие процессы, происходящие сегодня как в разных уголках мира, так и в Кыргызстане. На этот раз автор обращается к трагическим судьбам русских людей.

Публикуется по книге: К.А.Акматов. Тринадцать шагов Эрики Клаус. Шахидка. – Б.: Турар, 2010.

Сокращенный вариант романа также был опубликован в международном литературном журнале «Дружба народов» в июне 2010 года.

«Все гнусное на свете совершается под флагом правды и справедливости.
(автор)

...  ...  ...  ...  ...  ...  ...  ...  ...  ...  ...  ...

Шаг второй. «Я еду к Солнцу»

В желтенькую, задрипанную на вид легковушку — «Москвича» Эрика садилась с тяжелым сердцем. «Какой неприятный вид, какие страшные глаза!» — сразу подумала Эрика, когда водитель вышел из машины и направился к ней, чтобы взять вещи из её рук и положить в багажник. Девушка с самого утра мысленно готовилась к встрече с ним. Но готовилась она к интересной, приятной встрече. Тем более, ей сказали, что с этим человеком ехать ей придется по безлюдным горным дорогам не менее пяти-шести часов, она заранее настраивала себя на очень дружеский лад с ним. Но что поделаешь – сердцу не прикажешь. Бывает же: иногда с первого взгляда человек не вызывает симпатию.

Приблизительно такое же разочарование овладело и водителем. Когда он на складе Минобразования загружал свой «Москвич» учебниками для четовской школы, ему сообщили, что должен заехать в здание Корпуса Мира и взять с собой молодую иностранку – волонтера.

— До самого Чета, что ли? – спросил он, морщась, как бы не желая лишней обузы.

А у самого в сердце пошевелилось любопытство: «Должна быть красивой. Какой еще может быть, если она молодая да иностранка». Но когда он её увидел выходящей из здания Корпуса Мира в сопровождении двух женщин, то сразу смекнул, что она никакая не красавица. Вблизи он еще больше утвердился в своем мнении: ему улыбалась, протянув бледную руку, для приветствия белобрысая девчушка лет двадцати. На чересчур бледном лице, со стертыми признаками депрессии, на фоне белых волос, таких же ресниц и бровей два больших передних зуба, выступавшие чуть вперед – вот и вся ее краса. И улыбка её явно принужденная, а глаза смотрят на него тревожно и недоверчиво. Не трудно было приметить, что садиться в убогую машину ей вовсе не хотелось.

— Не бойся, Эрика, — прозвучал в это время голос Айгюль. — он мой родственник. Проверенный, мировой дядя. Садись и езжай. Чуть что, брякнешь мне на мобильник. Буду тебя держать постоянно на связи.

— Ничего, мы записали номер машины. Он у нас на крючке, — полушутя добавила сотрудница Корпуса Мира и тут «москвичонок, дребезжа всем корпусом, как бы протестуя против тяжелого груза в себе, тронулся с места.

Двое в машине долго ехали молча. Оба они не понравились друг другу. И это держали в себе, но и от молчания обоим было неловко. Особенно Эрике. Она не привыкла, да и не должна была по нравственным правилам членов ословского клуба «Эмо» умалчивать о своих чувствах и своем мнении о ком или о чем угодно. Она должна и обязана была высказать прямо любому человеку то, что она думает о нем. Свобода мысли и слова, свобода выражения всех естественных чувств громко и открыто, не таясь и не стесняясь никого и ничего — было главным мерилом нравов и поведения эмовцев – вольнолюбцев.

В этом клубе Эрика провела немало лет своей осмысленной жизни, и принципы существующие в клубе определенно нравились ей. Жить на земле так, как велит сама природа человека – это высшее благо, естественный и единственно верный путь благоденствования, согласия с самим собой. В довольно застоявшемся веками тривиальном обществе норвежцев этакая молодежная идея пытливых сердец увлекла в основном студентов – романтиков. Они хотели своей пестрой розово-коричневой одеждой оживить унылый внешний вид уличной массы горожан. Каждый был в поиске особого смысла жизни. Эрика в этом усердствовала, пожалуй, больше всех.

Эрику начал раздражать водитель из-за того, что он делал вид слишком увлекшегося вождением человека. «Да что тут водить-то, машина катится – человек сидит за рулем и подремывает». Она стала думать, как ему об этом сказать.

Тут как нарочно «москвича» кинуло в сторону, потом он стал скакать по камням, плохо подчиняясь рулевому. Водитель снова всем корпусом налег на баранку, держа её обеими руками накрепко, будто из нее вырывалось некое необузданное дикое существо. Высоченные темные скалы рядом грозно нависали над ними и порой казалось что эти страшные громадины скачут и прыгают. Эрику, напряженно ухватившуюся обеими руками за сиденье машины, обуял внезапный страх.

— Скалы падают на нас?! – вскричала она отчаянным голосом. Только сейчас угрюмый водитель рассмеялся:

— Скалы не падают, — ответил он прерывающимся от скока машин голосом. – Но бывает, камни с них срываются.

— Что такой «срываются»?

— Ну с гор падают камни на эту вот дорогу.

— О мама мия, она убъет человека?

— Одного из тысячи.

— Одно из тысячи? Это много?

— Конечно, мало.

— О боже, как так можно?

Эрика ушла в задумчивость, потом, как бы очнувшись, спросила:

— Ви не боится камня?

— Боимся конечно.

— Я читаю много туристическую рекламу. Там я читала. Киргизстан очень хорошая страна. Здесь очень много солнце. Я люблю солнце. Поэтому приехала. Я не знала, что в Киргизстане камни падают на человека..

— Ха-ха-ха! Камни не каждый день падают. Только во время землетрясений они могут сорваться. И то не каждый раз.

Эрика недоверчиво посмотрела на водителя, потом задала мучавший её всю дорогу вопрос:

— А почему ви мне ваше имя не говорите?

— Оо, совсем забыл, меня зовут Советбеком. Вот проклятая дорога не дает…

Он протянул девушке руку.

— Еще раз повторите, пожалуйста, ваше имя, — попросила Эрика пожимая водителю руку.

— Советбек.

— Хорошее имя.

— Глупое имя.

— Почему? Эрика округлила глаза.

— У нас народ такой страшно податливый. Жили в советское время – всех детей подряд нарекли советскими словами, как будто нет своих имен. У нас даже есть такие позорные имена: «комбайн», «трактор». Ни один другой народ так низко не опускался.

— Ви не любите свой народ?

— За что его любить-то? Глупостей он понаделал шибко много.

«Смотри-ка, как все равно его не интересует мое имя», — с досадой подумала Эрика. Её женское самолюбие было задето. Как только она отвернулась к боковому окну, тут же прозвучал голос Советбека.

— А, кстати, как вас зовут?

Эрике не хотелось даже отвечать, но деваться было некуда.

— Эрика, — ответила она сухо.

— Оо, — вдруг оживился Советбек, — какое прекрасное имя! В армии я переписывался с одной девушкой из Казани, её звали тоже Эрикой. Татарка!

«Как я рада это слышать», — с сарказмом подумала Эрика, но вслух она сказала другое:

— Почему так далеко ехать? Я очень много устала.

«Москвич» снова стал скакать по колдобинам, не давая своему водителю рот открыть. Только когда он не стал прыгать так сильно, Советбек, у которого что-то похожее на жалость шевельнулось в душе, спросил:

— А кто вам выбрал Чет? Скажите, пожалуйста.

— Я сама.

— Вы, наверное, не знали, где он находится?

— Я читала, в Чете живет много солнцепоклонников. Я люблю их!

Советбек надолго замолчал, опять делая вид, что занят дорогой. Тем временем в ущелье, в котором они ехали, внезапно стемнело. Силуэты редких домов, встречающихся вдоль дороги, уже скрывались в сумерках. Это сильно напугало Эрику:

— Очень быстро темно, — беспомощно развела она руками, не зная даже в какую сторону смотреть. Везде была темень. Ответа Эрика на свой вопрос не получила, а увидела лишь крепкие, здоровые зубы водителя, показавшиеся в углу его улыбающихся губ. Невзрачное вначале лицо водителя на сей раз показалось страшным, а зубы — вообще клыками….

Опять на некоторое время воцарилось молчание. Неожиданно нарушил его вопрос водителя:

— Значит, вы любите солнцепоклонников?

— Я сама такой, — не поворачивая голову, с напряжением в голосе, ответила Эрика.

Беспросветная темнота за окнами машины заставила Эрику смотреть только вперед, куда светили фары, затем вглядываться вовнутрь полутемного салона, в самые ближайшие предметы, которые окружали её. Девушка обратила внимание на руки водителя, цепко державшие баранку. Они были грубыми, с потрескавшейся кожей на суставах, пальцы и ладони желтыми изнутри, черно-бурыми сверху. Краем глаза Эрика заметила, что указательный палец Советбека короткий, словно обрубок. «Это явный признак агрессивности и вспыльчивости характера», — подумала Эрика, уже не глядя в сторону водителя.

Она старалась отвлечь себя воспоминанием о друзьях в Осло, потом вдруг стала явно слышать голос матери, который упрекал её: «…Тебя испортил непутевый ваш клуб «Эмо». Именно там ты научилась самовольностям и всяким глупостям. Что значит при всех лобызаться с девушками и кричать что попало без стыда и совести. Как так можно оскорблять родителей из-за того, что они не потакают вашим мерзостям?! Я проклинаю себя! Это я распустила тебя на все четыре стороны! Это я настояла, чтобы отец открыл тебе именной счет в банке. А теперь мы с твоим отцом пожинаем горькие плоды. Вырастили безумную эгоистку! Даже не посоветовавшись с родителями уезжает черт знает куда. Там тебя варвары затопчут. Или террористы-бородачи голову оторвут. Вот тогда будешь знать, что значит не слушаться маму»,

«Но вы же меня сами солнцепоклонницей вырастили. Помнишь, мама, как ты рассказывала, что я, еще кроха в пеленках, на ваш страх, резко отрывалась от твоей груди и закатывалась диким плачем. И останавливалась я только тогда, когда вы выбегали на улицу и подставляли моё лицо солнцу. Ты же сама об этом мне говорила много раз».

— Ну и что из этого? Солнце – это еще не причина, чтобы ты с головой окунулась в омут.

— Много таких как я там работают волонтерами, и никого еще никто не зарезал.

— Когда зарежут, тогда будет уже поздно….

— Знаете что, мама, — отрезала тогда она, повторив ранее уже сказанные свои категорические слова, — вы нашли свой путь в жизни сами, дайте мне тоже поискать её самой!

Мать и отец замолчали, и Эрика возгордилась своей окончательной победой над поникшими седовласыми родителями.

Шаг третий. Утро без Солнца

Прибыв поздней ночью в Чет, Эрика переночевала у директора девятилетней школы, а утром вступила в незнакомый двор. Она осторожно перебирая ногами, обутыми в кроссовки, шла будто по скользкому льду. Её умиленно-удивленные глаза были устремлены в одну единственную живую точку – на свирепо разрывающуюся лаем, крохотную дворняжку. Собачка, видимо, на скорую руку была привязана к тальнику недалеко от входа в дом. Веревочка, которая пока вроде бы собачонку удерживала, была настолько прохудившейся, настолько негожей, что завуч местной школы Самара Орунбаева, быстрее затолкала Эрику в дом, испугавшись за неё.

— Вот когда выйдешь из дома, она уже не будет лаять на тебя, — сказала Самара Орунбаева с уверенностью.

— Я быстро видела – ваша собака умница, — ответила Эрика, сияя улыбкой, уже войдя в комнату – гостиную.

Потом её глаза ошарашено расширились, когда она увидела множество шкур, которые лежали на полу, висели на стенах. Шкуры были различных оттенков и размеров, непременно с четырьмя рукавами на концах и головой посередине. Они принадлежали разным животным, Эрика не могла их различить. «За любую из этих шкур партия зеленых в Осло могла бы возбудить уголовное дело на её владельца», — подумала она, но у хозяйки дома спросила о другом:

— Это все убил ваша муж или ваша син?

— Эти шкуры остались от наших дедов, — засмеялась Самара Орунбаева, видя, что её гостья живо представила, как люди убивали животных и сдирали с них шкуру. Потом хозяйка дома добавила свое объяснение:

— Мы их стелим на пол и вешаем на стену, чтобы в комнате было тепло. Тебе тоже зимой будет тепло.

— Здесь много солнце. Очень жарко, да?

— Мы живем почти без солнца. Летом оно светит всего два часа. Зимой почти что не показывается, хотя оно нас очень любит.

— Почему так?! – воскликнула побледневшая Эрика со страхом и разочарованием.— Я приехала к Солнцу. В рекламах всегда пишут, что Киргизстан — очень солнечная страна? – она беспомощно развела руки.

— Это да, Но у нас, только в Чете, мало солнца. Поэтому мы летом ловим каждый лучи солнца, чтобы напитать им наше тело на зиму.

— Что такое «напитать»?

— Вот это ты поймешь постепенно. Все увидишь своими глазами. И все у тебя будет в порядке.

— Если солнце мало, я буду уехать да? — нерешительно спросила Эрика.

— Ну, знаешь, миленькая, конечно, ты приехала не в самое удобное время. Тут все переустроено по другому. У нас тут Каган. Я имею в виду начальника заставы. Он и жнец, он и кормилец. Пока так. Не знаю, как будет дальше, но пока так. Ну, а что касается тебя, миленькая, ты учи наших детей английскому и больше ни о чем не думай. Так будет лучше. А когда застава тебя спросит о чем-то, говори и пиши правду. Другого спасения у тебя нет. Да и мы так же поступаем, у нас тоже нет другого выхода. Мы все в Чете живем только за счет правды. Правда нас кормит, правда нам дает жизнь! У нашего Кагана есть даже лозунг, не как у Достоевского, но типа: «Мир спасет правда!» И тоже, думаю, звучит неплохо.

— Я тоже люблю правду и только правду, — ответила Эрика.

Потом она долго и молча, смотрела на Самару Орунбаеву огорченными глазами. Рот её невольно раскрылся, показывая два больших передних зуба. Губы мелко дрожали: вот-вот готова была она расплакаться или всхлипнуть от досады и горечи. Но этого не произошло, потому что сердце её тихонько шептало, что во всем виновата только она сама и надо любой удар принять достойно, без паники.

— Теперь мне можно посмотреть на Солнце? – спросила она, боясь, что в этом ей тоже могут отказать.

— С одиннадцати до двух часов дня, — объяснила ей Самара Орунбаева, для ясности показывая на пальцах. – Мы живем между двумя высокими скалами. Наше любимое Солнце выходит из-за одной скалы и через два часа заходит за другую. Вот так мы живем, дорогая, и ничего, не померли еще.

Эрика посмотрела в окно в надежде как-то понять сказанное Самарой Орунбаевой и увидела сбоку двора не Солнце, а старую, задрипанную вчерашнюю машину «Москвич».

— Это машина меня сюда повезла, — сказала она с удивлением и восторгом, указывая взглядом за окно.

— Это мой сын на ней привез тебя из Бишкека.

— Мм-м! Это ваш син? Я его вчера очень много боялась. А где теперь он?

Самара Орунбаева на секунду задумалась о том, как лучше объяснить иностранному человеку щепетильность данной ситуации. Но в любом случае ей полагалось сказать только правду. Она так и решила – начала говорить правду и только правду, как заведено было здесь, в Чете.

— На него «добровольцы»* успели настучать по поводу тебя, дорогая. Вот он и пошел в Заставу давать объяснительное.

(*«Доброволец» — человек, завербованный пограничной заставой для «добровольного» сотрудничества)

Эрика умолкла, невольно раскрыв рот. Два больших зуба на веснушчатом лице придавали её облику совсем детский вид. Слишком много было для неё непонятных вещей. Она уже терялась, не решаясь задать какой-либо вопрос.

— Ничего. Со временем сама все поймешь. Знай одно: ты приехала в деревню Чет. Тут каждый доносит на каждого. На этом и живут люди. Ты первая иностранка-волонтер в этих местах. Так что жди. Скоро и тебя будут таскать так же, как и всех. На допросы.

— Как понимать допросы?

— Пограничники будут расспрашивать у тебя все, что их интересует. Ты всегда пиши правду и только правду. Тогда они ничего с тобой не смогут сделать. Если напишешь неправду, запутаешься в своих словах, они тебя на этом поймают. И тогда у тебя будут проблемы.

— Почему они имеют право меня спрашивать?

— Это пограничная Застава. Им государство разрешает всё. Чтобы хорошо охранять границу.

— Они поймают шпионов?

— Они ловят всех, кто нарушает границу.

— Я не нарушала границу – с натяжкой улыбнулась Эрика.

— Ты у нас волонтер. Законный человек. Но всякое бывает. Поэтому будь очень честной и правдивой. Здесь законы очень строгие.

— А солдаты стреляют человека?

— Когда надо – стреляют, — коротко ответила Самара Орунбаева. По глазам Эрики можно было понять, что в голове у неё мигом пронеслись тревожные мысли, связанные, видимо, со стрельбой и кровью человека.

— Мне уже очень страшно.

Эрика хотела прижаться к Самаре Орунбаевой как к старшей, но не посмела и тихо опустилась на топчан возле окна.

— Да не бойся, миленькая моя. Все будет хорошо. Просто у нас жизнь такая. Ты учи наших детей английскому языку как планируешь. И больше ни о чем не думай.

— Еще очень много сама буду учить киргизский язык, — осторожно произнесла Эрика.

***

По особому Четовскому учебному календарю летние месяцы являлись учебными, а зимние из-за глубокого непроходимого снега – каникульными. Первый урок у Эрики в восьмом классе был запланирован на четвертое июня – в день наступления Чильде*. (*Самый жаркий сезон лета по тенгрианскому киргизскому календарю) Для Эрики этот день должен был стать днем из дней. Она впервые в жизни шла на свой первый самостоятельный урок: к общению с совершенно новой, необычной детской аудиторией. Ночь напролет она ворочалась в полусонном состоянии, разговаривала сама с собой: «Как я тебя буду называть имя? А как я тебя буду называть фамилия… О, очень хорошо! Я очень сильно запомню твой имя. Потому что теперь ты мой очень хороший друг. Еще следующий, как тебя буду называть имя, девочка? Айчурек! Какое прекрасное имя. Я очень-очень сильно люблю это имя. Айчурек теперь моя очень хорошая подруга… Каждая из вас мой очень хороший друг. А мой имя Эрика. Эрика Клаус…»

Утром Эрика поднялась раньше всех, пошла на поляну рядом с домом встречать утро без самого Солнца. Дворняжка Кучук, резвилась, путаясь между её ног, не давая девушке делать утренние упражнения.

(ВНИМАНИЕ! Здесь размещен отрывок из романа. Книгу можно приобрести в книжных магазинах Бишкека).

© Акматов К.А., 2010. Все права защищены 
    Фрагмент произведения публикуется с разрешения автора