Колодцы смерти

О том, как важно взаимопонимание между людьми в экстремальной ситуации, когда цена ошибки – смерть. О трагической гибели альпинистов… Рассказ из сборника «Коровы пустыни»

Из книги: Кадыров Виктор. Коровы пустыни. — Бишкек: Раритет, 2007. — 280 с., илл.
УДК 82/821
ББК 84 Р7 ‒ 4
  К 13
ISBN 978‒9967‒424‒55‒5
К 4702010201‒07

Людям очень сложно понять друг друга. Вроде говорят об одном и том же, а спроси их, каждый представит дело со своей точки зрения, причем диаметрально противоположной точке зрения собеседника. Отсюда многие конфликты в семье или на работе. Например, говоришь: «Сделайте то-то и то-то». А люди делают совсем другое. Ты нервничаешь, спрашиваешь, в чем дело, а в ответ слышишь: «Ты же сам хотел этого». Разберешься – и оказывается, действительно, сам виноват. Ты думал, люди понимают, какой результат ты хотел бы получить, а на деле ты им просто задание дал произвести какие-то действия, и они сами домыслили, какой результат должен получиться. Как два айсберга: вроде над водой не так много торчит и могут друг к другу подплыть, а невозможно – под водой такие массы сокрыты, что при приближении так тряхнет, что цунами пойдет. Так и люди – мешает им подводный груз привычек, опыта, образования, образа мышления понять друг друга. Поэтому психологи советуют переспрашивать собеседника, как он понял тебя. Вот тогда начинаешь понимать, насколько плохо мы используем речь. Мы не в состоянии выразить свои мысли и желания словами.

 В моей жизни такое недопонимание других людей иногда играло роковую роль. В 1975 году невозможность оценить состояние сотоварищей привело к тому, что из жизни ушли двое моих друзей-альпинистов – Эля Мамутова и Гена Басимов.

Судьба, как могла, предупреждала меня о том, чтобы не идти на вершину. Глубокий снег выпал в начале ноября, морозы стояли даже в городе – бомжей померзших, как бревна, в морг на грузовиках свозили. А в горах, на высоте выше 4000 метров было 25–30 градусов ниже нуля. При тогдашнем нашем бедном снаряжении и одежонке – даже пуховок на всех не было – идти на маршрут по 4б категории сложности, да еще в совершенно не схоженной группе – чистое безумие. В моей группе было трое альпинистов: Гена Басимов, Жора Чернобаев и Эля Мамутова, и ни с одним из них я до сих пор не совершал восхождения. Но так мы были устроены в молодости – рвались вперед, надо было быстрее «закрыть» разряд, заработать как можно больше очков. И когда представилась возможность руководить восхождением на вершину Двурогая по 4б, я с радостью согласился. Люди были из разных команд, даже разных спортивных клубов, членов группы пришлось собирать прямо на леднике, на стоянке под пиком Теке-Тор.

Эля в это время была в группе наблюдателей за восхождением на Теке-Тор по маршруту 4а и находилась за гребнем хребта в следующем ущелье. Наблюдатели всегда назначались при сложных восхождениях и в случае какого-нибудь ЧП оперативно вызывали отряд спасателей.

Элю на теке-торской стоянке мы ждали втроем: я, Гена и Жора, но в срок она не пришла. Накануне назначенного выхода на Двурогую мы с Геной вдвоем пересекли ледник и по снежному склону поднялись на перевал между ущельем Ак-Сай и Теке-Тором. Поднялись мы туда лишь к вечеру, так как днем все ждали прихода наблюдателей. Мы прождали на перемычке до самых сумерек, но на наши крики ответа не было, и визуально никого мы не обнаружили. По всем расчетам, наблюдатели, а их было двое, Эля и Сергей, должны были быть уже у нас в лагере на леднике, а их не было даже на подходах к перевалу. Не видно было и восходителей на Теке-Тор. В это время они тоже должны были спуститься с вершины на перевал, на котором мы стояли. В те времена радиостанции были в диковинку, да и плохонькие они были, поэтому никакой информации у нас не было. Мы решили идти назад в свой лагерь.

Поздно ночью пришли наши наблюдатели. Оказывается, у них произошло ЧП. Из-за холода примус разожгли внутри палатки, и Эля, по неосторожности, опрокинула кастрюльку с кипятком на ноги Сергея. Кожа на его ногах вздулась пузырями и каждый шаг приносил ему сильную боль. Судьба опять делала нам серьезное предупреждение, но мы, посовещавшись, решили наутро выходить на гору, оставив Сергея в лагере. слишком сильно было желание «сделать» гору, а мне – осуществить необходимое для получения первого разряда руководство восхождением. Мы не учли того, что Эле после Теке-Тора оставалось на отдых всего лишь около пяти часов. Сама она, хотя была небольшого роста и не отличалась силой, свое желание путала с возможностью.

Еще три раза Провидение пыталось остановить нас. Первый раз – когда мы утром собирали снаряжение и Жора, подойдя ко мне, тихо сказал: «Может, не пойдем? Успеем еще сходить». Я ответил: «Мы же решили пойти, давай попробуем, если будет тяжело или опасно – повернем назад. Но попробовать, я думаю, надо». Второй раз это было, когда, пройдя по ак-сайскому леднику, мы завернули в так называемый Медвежий Угол – цирк, образованный величественными вершинами: Шестой башней Короны, Двурогой, Байлянбаши и пиком Космонавтов. Гигантский срез ледопада, висевший над цирком, ниже кулуара, который вел на перемычку между Шестой башней и Двурогой, пугал своей голубизной и блеском в свете начинающегося дня. Обычно кулуар был забит снегом и подняться по нему на перемычку не составляло большого труда. Чистый лед означал неимоверно трудную задачу. Надо было рубить ступени в твердом, как стекло, натечном льду, врезать в него специальные ледовые крючья, с собой которых мы взяли буквально два-три, навешивать веревки. В основном мы готовились к работе на скалах Двурогой и снаряжение взяли соответствующее. С другой стороны, это облегчало принятие решения, природа за меня делала выбор – мы все равно при такой тяжелой работе засветло не выйдем на перемычку, где предполагался следующий лагерь. Поэтому для очистки совести проработаем до обеда и повернем назад. Об этом я сказал своим товарищам, когда мы втиснулись в наспех поставленную палатку под большим черным камнем в Медвежьем Углу. Повернув в него, наша группа попала буквально под шквальный ветер, проносящийся вдоль цирка. В Медвежьем Углу всегда дует, но тогда, при довольно крепком морозе, ветер, казалось, пронизывал до костей.

Мы остановились под камнем передохнуть, но Гена с Жорой настояли на том, что бы поставить палатку. Они установили ее в считанные минуты, а внутри можно было спрятаться от вездесущего ветра. И тогда снова прозвучал робкий призыв вернуться. Гена говорил: «Спустимся вниз, придем ко мне домой, я вам баньку натоплю, с пивком. Зачем нам вверх идти?» Гена не так давно женился, и дома его ждала молодая жена, но в очередной раз я ответил: «Мы же решили работать до обеда. Может быть, мы сможем выйти на перемычку». Пройдет всего десять часов, и Гена упадет мне прямо в руки, уже окоченевший, скользя на спине по крутому льду кулуара вдоль навешенной перильной веревки, с согнутыми в локтях руками, с поднятыми к небу белесыми ледяными ладонями. Он возникнет из давно наступившей тьмы и остановится перед моими ногами, потому что я готовился пойти по веревке вверх. Гена силится сказать что-то замерзшими губами, но слов его я не могу разобрать.

Но было еще утро, и мы подошли к снежному склону, по которому должны были подняться траверсом к кулуару. Сумасшедший ветер больно хлестнул нас по лицу пригоршней оледеневшего снега, и в третий, последний раз, оглянулся на меня Жора: «Может, не стоит?» Я ответил: «Работаем три-четыре часа, там видно будет».

Выбор был сделан, и дальнейшая наша судьба уже не зависела от нас. Закрутилась неумолимая машина Рока.

Сначала стих ветер. Мы зашли в зону, недоступную ему. Вверху над перемычкой, словно в убыстренном кино, неслись облака, склон курился снежными флагами сдуваемого снега. А у нас было тихо. Гена с Жорой уверенно продвигались вперед и вверх. Но перед кулуаром они встали. Подойдя с Элей к ним, мы увидели, что из кулуара вытекает ледовая река, круто обрываясь ледопадом в цирк. Не было и намека на снег, его просто сдуло. Крутизна кулуара была не менее 50-60 градусов. Казалось, ну вот, можно поворачивать назад, лед такой твердый, как стекло, ледоруб от него отскакивает, оставляя небольшие вмятины. Мы до обеда не перейдем эту реку, отделявшую нас от скал кулуара.

Но машина Смерти уже была запущена. Мы услышали сверху голоса. И вскоре различили на каменных стенах кулуара людей. Это была другая команда восходителей во главе с нашим с Элей тренером Анатолием Тустукбаевым, между друзей которого звали просто Тук. Команда была сильная, все мастера спорта: Тук, «снежный барс» Володя Кочетов, Сергей Решетов и Люба Карнаухова. Они шли на Шестую башню Короны и должны были подниматься по тому же кулуару. Но вышли они на маршрут значительно раньше нас и поднимались по другой стороне цирка. Увидев натечный лед, они приняли решение подниматься по скалам вдоль кулуара.

Они перебросили веревки на нашу сторону, и мы без особого труда перебрались через кулуар. Рубикон был перейден, назад дороги уже не было. Группа мастеров ушла дальше наверх, взяв все наши веревки. Они рассчитывали быстро выйти наверх и навесить веревки, по которым мы все легко поднимемся на перемычку. Наша группа была вынуждена просто стоять и ждать. А время уже было обеденное, и Эля напомнила мне о нашем решении. Но спуститься вниз без веревки мы не могли. Она просила поставить прямо здесь палатку. Но сделать это на крутом льду было сложно. И время от времени мы потихоньку продвигались вверх, как только перила были готовы. Эля была на пределе своих сил. Но я не знал этого. Вскоре наверх ушли и Гена с Жорой. Как они сказали: «На помощь мастерам, надоело тут торчать!» Действительно, стоять без работы на небольшой полочке, вырубленной во льду, было холодно, и я их отпустил. Больше до трагедии я их не видел.

Дальнейшие события напоминали кошмарный сон. Эля не смогла больше подниматься по отвесным перилам, окончательно выбившись из сил. Я не мог поднимать ее в одиночку и, наказав ей стоять на полочке, поспешил вверх за помощью. Около скал я встретил Сергея Решетова и Жору Чернобаева. Я сообщил Сергею об Эле и попросил передать это наверх Туку и Кочетову. Сергей ответил, что те работают уже под перемычкой и скоро придут на помощь и всех поднимут на перевал. Сам он спустился вниз к Эле, исчезнув в быстро надвигающихся сумерках. Мы с Жорой стояли под скалой, ожидая команды сверху.

Надо было жить в ту советскую эпоху, чтобы понять нас. Мы убегали от царящей действительности, с ее муторными партийными съездами и речами, со скукотой обыденной жизни и окунались в настоящую жизнь, полную тревог и опасностей. Мы напряженно работали, преодолевая снег, лед, скалы, свою слабость и страх. И получали в награду радость достижения цели, адреналин в крови, который теплой волной, наркотиком захлестывал все твое существо. А также друзей, готовых ради тебя рисковать жизнью, и самую жизнь, наполненную смыслом бытия. Мы, как на Бога, молились на нашего тренера и не могли показать ему свою нерешительность или трусость. Такое не прощалось.

Мы верили, что все будет хорошо. И только когда в сгустившихся сумерках мне под ноги скатился со склона Гена Басимов, я понял, что ситуация совсем не такая, какой я ее воспринимал. Замерзшими, не желавшими слушаться перчатками я попытался расстегнуть карабин на груди у Гены, чтобы освободить его от веревки. В досаде, повозившись немного, я содрал их и положил рядом с собой. Я забыл, что стою на крутом склоне. Перчатки немедленно полетели вниз. Прилипающими от мороза к металлу пальцами я расстегнул карабин, приподняв тело Басимова. На помощь ко мне пришел очнувшийся от шока Жора. Я снял свой рюкзак и вытащил ракетницу. Мрак разорвала вспыхнувшая над кулуаром красная звезда. Я был уверен, что наверху поймут, что нам требуется помощь.

Жоре я приказал рубить полку во льду, чтобы поставить палатку и занести туда Гену. Я тоже принялся кромсать лед ледорубом. Внезапно относительную тишину кулуара огласили громкие крики и смех Эли. По интонации я понял, что она бредит.

Какое-то время мы с Жорой молча, остервенело долбили лед. Нам удалось расчистить полочку шириной не более полуметра и длиною чуть больше метра. Кое-как укрепив палатку, использовав имевшиеся у нас ледовые крючья, мы попытались внести в нее Гену.

Сверху с аптечкой спустился Володя Кочетов. Увидев лежащего Гену, он нагнулся над ним, положив рядом металлическую коробку с лекарствами. Так же, как и не так давно мои перчатки, аптечка стремительно скрылась во тьме, улетая к лежавшему глубоко под нами леднику.

Это была кошмарная ночь. Я провел ее под пологом упавшей палатки на перемычке между Шестой башней Короны и Двурогой вместе с Любой Карнауховой и Сергеем Решетовым. Тук и Кочетов встретили рассвет, сидя на выдолбленной нами с Жорой полочке. Сам он лежал у них на коленях, а палатку нашу они натянули себе на ноги, чтобы хоть как-то спастись от пронизывающего холода. Естественно, что все они были накрепко пристегнуты к веревкам и крючьям. Ведь под их ногами обрывалась пропасть, через ледопад ведущая к леднику цирка. Чуть выше их висел абсолютно белый Гена. Я увидел эту картину, спускаясь сверху утром. Проходя кулуаром, заметил я и место, откуда упал Басимов. Уже замерзшего и неспособного двигаться Гену Тук с Кочетовым посадили за каменный выступ, приказав держаться. Они думали вернуться за ним, как только достигнут перемычки. А он так и держался, пока не свалился вниз с навеки согнутыми руками. Я знаю, что он хотел мне прошептать: «Я же говорил, не надо было идти…»

Те же слова сказала бы мне Эля, висевшая на веревке на сорок метров ниже сидевших на ледовом склоне мужчин, покрытых с ног до головы льдом и инеем…

Мы не поняли друг друга. Каждый мерил остальных по себе. Ни один из нас не подумал, что рядом может быть более слабый человек, что отступить, сохранив человеческую жизнь, не позор. Для этого требуется мужество и понимание другого человека.

Конечно, каждый человек сам выбирает свою судьбу. И Гена, и Эля занялись альпинизмом без нашего участия. И могли погибнуть не здесь, а в другом месте. Не рядом со мной, а как многие другие мои друзья, о гибели которых я узнавал только как о свершившимся факте.

Но что делать с оставшейся молодой женой, с отчаявшимся от горя стариком-таджиком – отцом Эли? На нас лежит вина за их гибель, мы не поняли их.

Второй случай рокового непонимания случился со мной в Англии в 1991 году. Я уже рассказывал об экспедиции на Кугитанг. Это была удивительная поездка в туркменские пещеры с англичанами в 1990 году. За месяц мы сдружились с английскими спелеологами. Полюбили весельчака Артура, который делал все со свойственной истинным валлийцам непосредственностью, мог гордо с шумом испустить газы за столом в любой компании, включая женщин. Внешне мы с ним были похожи: такие же растрепанные волосы и борода, приблизительно одинаковые рост и телосложение. Киргизские спелеологи, участники экспедиции, души не чаяли в Каталине, аргентинке по происхождению отличавшейся невероятным жизнелюбием и весельем. В поездках она неизменно обучала нас аргентинской песне-самбе с незамысловатым припевом: «А я риба, я риба!» Во время проводов англичан в ошском аэропорту расчувствовавшийся Дудашвили сквозь решетку кричал им вслед: «Я рыба! Я рыба!»

Правда нас поразила некоторая английская чопорность. Однажды в поисках пещер мы проблуждали несколько дней небольшой группой. Нас было четверо: англичанине Джон и Барри, я и Вася Филиппенко. После маршрута в ожидании прихода машины мы с Васей решили вскипятить чай нашим иностранцам. Расположились мы у дувала домика в небольшом селении. Случившийся хозяин пригласил нас в дом, мотивируя это тем, что для него будет большим позором, если гости проигнорируют его приглашение и останутся пить чай под его забором.

Все было интересно англичанам в доме хозяина: и тандырные лепешки, тут же испеченные дочкой хозяина; и комнаты, единственной мебелью в которых был расписной сундук с горой пестрых одеял на крышке; и дастархан, раскинутый посреди залы прямо на полу. Прослышав про необычных гостей, в дом гостеприимного хозяина потянулось все село. Каждый заходил под тем или иным предлогом и тут же норовил сесть за дастархан. Угощение было небогатым: каймак, лепешки, мед, сушеные фрукты и чай, но мы были рады посидеть в тепле после дождливой ночи в горах.

Приходящие наперебой заваливали англичан вопросами об их заграничной жизни, сельчан интересовало всё – от еды и зарплаты до политики. Я, как мог, переводил вопросы и ответы. И что нас с Василием больше всего задело, так это то, что ни один вопрос не задали англичане. Хотя бы ради приличия. Нет, они молча наворачивали лепешки с медом, дуя чай, и на фиг им была эта варварская жизнь.

Поэтому я скептически относился к тому, что они нас ответно пригласят в Англию по их пещерам полазить. За их счет. Здесь-то мы их за наши кровные возили.

Каково же было мое удивление, когда через полгода Сергей Дудашвили объявил о поездке в Англию.

Не беда, что тогда мы поменяли всего около 15 долларов на покупки и поехали практически без денег. Главное – впервые за рубеж! Раньше такое и во сне не снилось. А тут на двадцать два дня и куда – в Великобританию! Маршрут почти по всей Англии, исключая Шотландию.

Правда, вскоре некоторые члены нашей команды нашли некоторый источник средств: Дудашвили и наш бывший шеф-повар Рустам сдали часть снаряжения в туристический магазин где-то в сердце Англии и на вырученные средства накупили себе сувениров и аппаратуры. Витя Вьюгин, уникальная личность в плане мышления (мне всегда кажется, что он заговаривается и страдает манией преследования и навязчивых идей), прихватил с собой коллекцию советских значков. Куда бы мы ни шли, какую бы экскурсию ни совершали, он тут же пристраивался где-нибудь на тротуаре. Расстилал платочек и выкладывал рядком значки. Пока мы осматривали достопримечательности, Вьюгин успевал всучить прохожим два-три значка по фунту. Вскоре Витя щеголял в купленной американской военной фуражке и яркой футболке с откровенным рисунком и выразительной надписью: «А ты любишь оральный секс?»

Мы окунулись в незнакомый мир и поняли, что он совершенно другой. Мы их никогда не догоним, потому что они другие. Другая культура, другое мышление. Как с другой планеты. Мы можем только сесть на звездолет и прилететь к ним. Можем жить среди них. Но ими стать нам не под силу.

Нас поразили английские пещеры, их количество, протяженность, ухоженность. Они бережно охраняли богатство, отпущенное им Природой. Еще больше поразил фанатизм этих людей. Масса людей ходила в пещеры. Они говорили и думали только о пещерах.

Наши англичане придумали нам такую насыщенную пещерную программу, что мы практически все время должны были проводить под землей. Только необходимые переезды из одного района в другой.

Многие из нас, а это одиннадцать человек, впервые были за границей, поэтому хотелось посмотреть больше. А нам каждый день говорили, что сегодня идем в пещеру. Поначалу ходили все, потом стали отказываться, мол, хотим город посмотреть. Через некоторое время в пещеры ходили исправно только три человека: Жуканин, Ионов и я. Как самые безденежные и совестливые. Жаль было видеть огорченные нашим отказом идти в пещеры лица англичан. Все они были из разных мест: Наоми и Барри с Мендипских холмов, Джо из Глотчестера, Артур из Южного Уэльса, Тим с Каталиной из Лондона, Джон из Йоркшира. Каждый разработал великолепную программу по своему району. И сухие, и мокрые пещеры, ниже уровня океана, куда проникнуть можно только во время отлива, с сифонами, заполненными водой, полностью подводными, с вертикальными колодцами и горизонтальными туннелями. С многочисленными сталактитами и без.

Только города им были не интересны. Впрочем, небольшую культурную программу они все же предусмотрели. Но мы-то хотели большего!

Так что во второй половине нашего путешествия по пещерам, в основном, лазали мы трое, остальные выполняли культурную программу. Можно сказать, мы пол-Англии под землей проползли.

Правда, кое-какие плюсы от такого деления были. Англичане стали относиться к нам по-свойски, каждый вечер приглашая в свой обязательный поход в паб. Другие участники такой привилегии уже не имели. Под конец дело дошло до откровенного конфликта: все наотрез отказались посещать пещеры, а англичане полностью свернули культурную программу, мотивируя свое решение ограниченностью выделенных на нашу поездку средств и непредвиденными расходами на посещение музеев, городов и т. д.

Компромисс был достигнут: в пещеры будут ходить трое – Жуканин, Ионов и Кадыров, остальные, по возможности, продолжат культурную программу без посещения музеев и т.д.

В конце концов возникло даже ограничение в пище. Лишь мы трое получали исправное довольствие. «Настоящие кейвмены!» – говорили англичане, хлопая нас по плечу.

Еще в Бишкеке я спрашивал Дудашвили, надо ли брать снаряжение. Он ответил, что не надо. «А как же пойдем в пещеры?» – вопрошал я. На что получил ответ: «А мы скажем, что забыли и не пойдем. Мы что, туда по пещерам лазить едем?!»

Англичане нашу проблему решили. У них везде есть магазины туристского снаряжения, где все необходимое можно взять напрокат. Вот там они и брали для нас снаряжение перед каждым выходом. Но снаряжение было неподогнанное и не всегда удобное. И один раз это обстоятельство сыграло злую шутку со мной.

Это случилось в Йоркшире, графстве, буквально испещренном пещерами. В недрах земли там скрывается огромный и неизведанный мир. В тот день мы спускались в глубокую пещеру, которая начиналась вертикальным колодцем метров в пять, после него шел горизонтальный узкий туннель, сквозь который можно было только проползти на животе, потом еще один колодец метров в восемнадцать, на котором висела лесенка из металлического троса, и дальше спиралями вниз и по горизонтали уходил проход, промытый водой. После него была череда из трех колодцев по тридцать-сорок метров глубиной и узких лазов между ними, и, наконец, выход в гигантский зал высотой в 120 метров. Края его утопали во мраке, а в своде купола светилось далекое отверстие, через которое вниз в подземный зал струил свои воды небольшой ручей.

При спуске в первый сорокаметровый зал наши провожатые Джо и Артур поведали о несчастных спелеологах, погибших в пещере при разных обстоятельствах. Показали мемориальные доски, укрепленные на огромном валуне, покоящемся на дне зала. Здесь, в просторном каменном зале, в кромешной тьме, мрак которой не пробивал свет от наших налобных фонарей и стены терялись в темноте, вид мемориальной доски производил сильное впечатление.

Как всегда, снаряжение мы взяли в ближайшем магазинчике напрокат. Страховочный зажим, который достался мне, был не отрегулирован. Дело в том, что он должен свободно скользить вверх по веревке и моментально фиксироваться при нагрузке или рывке вниз. Фиксировался зажим нормально, но скользил по веревке вверх с усилием. Я не придал этому серьезного значения.

При спуске в пещеру этим зажимом я не пользовался, и мы благополучно попали в гигантский 120-метровый зал. Но у меня было какое-то неопределенное предчувствие беды, мне не хотелось возвращаться тем же путем, которым мы пришли. Мне представлялся этот долгий, извилистый путь, эти вертикальные подъемы высотой с 12-этажный дом, и мне, почему-то, хотелось подняться здесь в 120-метровом зале прямо к далекому отверстию, через который проникал дневной свет.

Но наш путь лежал назад. Вскоре я обнаружил неполадку зажима. Первые метры подъема дались мне с трудом. Представьте висящую вертикально 40-метровую веревку. Спортсмен поднимается по ней с помощью специального зажима-жумара, к которому прикреплена петля-стремя для ног. Жумар, как и страховочный зажим, крепится к веревке и свободно скользит вверх по ней, фиксируясь при обратном движении. Спелеолог словно гигантская гусеница, ползет вверх вдоль висящей веревки то сгибаясь пополам, подтягивая к груди колени, при этом он висит на страховочном зажиме и протягивает рукой жумар со стременем как можно повыше, то выпрямляясь во весь рост, встав на стремя. За собой он тянет страховочный зажим, прикрепленный поводком к его грудной обвязке. Затем цикл повторяется.

Мой страховочный зажим не хотел скользить вверх. Он намертво вцеплялся в веревку. Вставая на стремени, я, словно бурлак на Волге, тянул за собой на страховочном зажиме всю болтающуюся внизу веревку. Я вынужден был после каждого очередного шага продергивать веревку сквозь жумар руками. Но вставать с каждым шагом становилось все труднее и труднее, так как вес веревки прибавлялся, а мои силы убывали. Впереди меня шел Артур, следом за мной Жуканин. По веревке мог идти только один человек, остальные ждали своей очереди. С трудом я прошел двадцать метров вверх. Я рассчитывал, что дальше идти станет легче, так как веревка подо мной уже весила прилично и могла бы продергиваться сквозь зажим под собственным весом. Но страховочный зажим упорно тянул за собой веревку. Жуканин внизу начал нервничать, требуя освобождения веревки. Я крикнул ему, чтобы он натянул перила. После натяжения я поднялся вверх как по маслу. Правда, подъем отнял у меня значительные силы, но я нашел способ передвигаться вверх.

При подходе Жуканина у нас с ним произошла небольшая перепалка. Он обвинил меня в медлительности. Я попытался объяснить причину задержки, Жуканин выслушал меня, но тень недовольства осталась.

При следующем подъеме я попросил Жуканина придержать веревку, пока я буду подниматься. Так что почти треть расстояния я прошел достаточно быстро. Но потом я почувствовал, что веревка ослабла и потянулась вверх за мной, захваченная зажимом.

Напомню, что все это происходило в кромешной тьме, свет фонарика едва освещал лишь ближайшие стены каменного зала. Сверху я видел световое пятно от фонаря Артура, который ожидал меня на верхней галерее, а внизу – мрак. Четко я видел лишь кусок веревки, по которой шел. Я попытался докричаться до Жуканина, но ответа не получил. Пришлось мне опять подниматься, продергивая веревку сквозь зажим. Делать это было очень нелегко. Как я уже говорил, приходилось тащить за собой веревку, подтягиваясь на ногах. Потом, стоя на стремени, выбирать руками образовавшуюся петлю. С каждым очередным шагом наверх я чувствовал, что силы покидают меня. С большим напряжением я преодолел оставшиеся метры до верхнего прохода.

Пройдя наклонные спирали, пробитые некогда бежавшей здесь подземной рекой, я попал в последний 40-метровый каменный зал. Я со страхом подошел к висевшей веревке. Еще одна встреча с Жуканиным породила бы еще более горячее его недовольство. С одной стороны, если бы он придержал конец веревки, я бы спокойно вышел наверх, несмотря на мою усталость. С другой стороны, уже не хотелось обращаться к другу, предчувствуя его предвзятое отношение.

Недолго думая, я принял решение подняться по скале, насколько это возможно, и затем перейти на веревку. Дело в том, что в начале подъема был скальный выступ, вдоль которого висела веревка. Далее стена уходила в сторону. Я так и сделал. Пристегнувшись к перилам, я думал, во-первых, что достаточно отдохнул после последнего подъема, во-вторых, что веса веревки уже хватит, чтобы мой зажим начал работать.

Не оправдалось ни первое мое ожидание, ни второе. Веревка тянулась за мной, как трал за кораблем, а руки набухли и не желали слушаться. Сколько прошло времени, когда я поднялся почти до верха зала, я не знал, так как мозг практически отключился. Я тупо, механически выполнял необходимые действия, изнемогая от усталости.

Поэтому, когда я очутился рядом со скалами, я подтянулся и перешел на них, чтобы немного отдохнуть. Немного поднявшись по ним, я огляделся.

Прямо передо мной вбок уходила каменная полка. Над ней шла другая, образуя свод над нижней полкой. На верхней, сквозь узкую расщелину, я увидел призывный свет от фонаря Артура.

Еще при спуске я обратил внимание на эту расщелину. Англичане, когда крепили веревку, прошли вдоль расщелины и там, где она заканчивалась, повесили веревку. Получилось, что перильная веревка висела почти в центре каменного зала, не касаясь стен. Под расщелиной, при спуске, я видел полку. Теперь я решил, что добрался до нее. Так как тащить за собой по скалам веревку, своей тяжестью норовившую сбросить меня вниз, было трудно, я отстегнулся от нее. Освобожденная веревка мгновенно отлетела от меня прочь на середину зала. Теперь достать ее не представлялось никакой возможности. Если только я не научусь летать.

Пройдя вдоль полки к стене, я обнаружил, что выхода наверх нет. Эта полка располагалась ниже той, на которую я рассчитывал попасть. У меня был только один выход – пройти по скалам вверх до заветного места. Если представить, что это происходит на высоте 12-этажного дома и у меня отсутствует страховка, то можно, наверное, испугаться.

Но меня спасло, во-первых, то, что в пещере было темно и я не видел высоты, а во-вторых, то, что я абсолютно уже ни о чем не думал. Надо было подняться наверх, и я полез.

Когда я, наконец, выполз из расщелины и встал на полку, у Артура глаза полезли вверх от изумления. Представьте, под ногами пропасть, а я иду свободным лазанием без страховки.

Остальную часть пути я прошел как во сне. Надо было ползти по тоннелям, подниматься по 18-метровой лесенке из троса. Держаться пальцами я уже не мог. Я засовывал между ступенек руки по локоть и, согнув их, полз наверх. Я шел первый, Артур остался на полке поджидать остальных.

Когда я, наконец, вылез из пещеры, то просто упал на траву и лежал, глядя в синее небо.

Вокруг пели птицы, светило солнце, и жизнь текла своим чередом. Пока подошли остальные, я окончательно пришел в себя.

Нам трудно понять друг друга. Даже другу мы, иногда, не прощаем ошибки. Мы не ценим, что рядом с нами наши товарищи. И, только потеряв, плачем. Я всегда вспоминаю рассказ Брета Гарта о двух закадычных друзьях – золотоискателях. Все трудности и лишения они безропотно выносили вместе. И стрелялись насмерть после какого-то пустякового дела. Кто-то суп пересолил, кто-то лепешку спалил. Недовольство накапливается потихоньку, незаметно и выплескивается самым неожиданным образом. Так же, как и семейные ссоры.

Мы не можем повернуть время вспять. Не можем исправить свои ошибки. Мне не вернуть к жизни Элю и Гену, не вернуть беззаветную дружбу с Жуканиным и другими друзьями. Время течет – и мы меняемся. Я боюсь наделать новых ошибок. Иногда цена им – человеческая жизнь.

Скачать текст книги «Коровы пустыни»

© Кадыров В.В., 2007. Все права защищены
    © Издательство «Раритет», 2007. Все права защищены
    Произведение публикуется с письменного разрешения автора и издателя