Сияние

Киносценарии, образцы режиссерских разработок

В книгу включены работы – киносценарии, образцы режиссерских разработок, а также рисунки автора из цикла «Больница» – безвременно ушедшего из жизни члена Союза кинематографистов и почетного члена Союза художников Кыргызстана Эмиля Ибрагимова (Камиля Момуна).

Публикуется по книге: Ибрагимов Эмиль. Сияние. Б.: «Турар», 2010. – 124 с.
УДК 821.51
ББК 84 Ки 7–4
И 15
ISBN 978–9967–444–62–1
И 4702300100–10
Тираж 300 экз.

Сердечная благодарность Адылжану Аблимитовичу Таипову

Содержание

• Шуберт. «Серенада»
• Каравелла
• Колокольчик
• Бул менин атам, или слово о благородстве
• Кода, или одинкойи пёс
• Курлыканье журавлей
• Холод
• Сон
• Последняя песня
• Сияние
• Желтая седина
• Пулёметчик
• Отступление

ШУБЕРТ. «СЕРЕНАДА»

Квартира Кандруевых

Квартира-распашонка. В глубине её, в смежной комнате, виден краешек пианино, за которым девочка 9-10 лет одним пальцем перебирает какую-то мелодию. В передней комнате спиной к нам глава семьи, Зунун Кандруев, что-то мурлыкая себе под нос, одевается перед зеркалом. Откуда-то слышится звон посуды, и вскоре в комнате появляется Кандруева-мама, стремительно направляется к дочери.

– У тебя совершенно нет желания заниматься, – говорит мама.

– Я занимаюсь, мамочка... – тихо отвечает, защищаясь, дочь.

– Да, занимаешься, но очень, очень несерьёзно.

– Я серьёзно занимаюсь... – не уступает девочка.

– Нет, не серьёзно. Меня не проведёшь.

– Я играю, мамочка.

– Не то играешь и, главное, не так играешь.

– А как играть?

– Не знаю, как! – Кандруева-мама бьёт раздраженно по клавишам. – Может, так! Я не пианистка! Я не тётя Алина!

– А тётя Алина в моём возрасте относилась к занятиям серьёзно?

– И не только в твоём возрасте – всегда. Запомни: всегда!

– Чтобы стать хорошей пианисткой, достаточно относиться к занятиям серьёзно?

– Ну да... Не только, – приходит в замешательство мать и, придя в себя, заключает, выходя из комнаты:

– За работу, детка!

Девочка улыбается вслед матери.

Кандруева переключилась полностью на отца. Она остановилась и со скрещенными руками на груди стала молча наблюдать за действиями мужа, который стоял к ней спиной и продолжал прихорашиваться у зеркала. Выражение лица жены не располагало к миру. Кандруев закончил туалет и, почувствовав на себе взгляд, резко обернулся.

– Поздравь, дорогая! – всем своим видом излучая радость, произнёс он. – Я придумал новый анекдот!

– Ну-ну... очередной...

– Раз... два... – да, точно, четвёртый! Послушай. Так вот, заведующего птицефермой звали Табака. Ну как, здорово?

– Ну-ну...

– Зарубила: заведующего звали Табака. Приезжает комиссия, спрашивает: «Чьи цыплята?» Отвечают: «Цыплята Табака», – рассказывает вдохновенно Кандруев, но, увидев на лице жены кислую улыбку, чуточку озадаченно бросает: – Что, не врубилась? Эх ты...

– Смешно. Но только не от анекдота... – она следует на кухню, вскоре возвращается с чайником. Разливает чай в пиалы, продолжает: – Какие могут быть дела у отпускника? Да ещё в воскресенье?

Кандруев садится за стол.

– О, боже! Ведь докладывал тебе, командир: иду встречать гостя. Представь, начальство в отпуску, а тут – какой-то поставщик сантехники, ну, этих дефицитов… унитазов из чёрного – повторяю – чёрного фаянса. Вот и вспомнили Кандруева. А теперь прикинь, как должен был поступить Кандруев – бригадир сантехников? Отказаться от поручения коллектива? Что угодно, но только не это! Коллектив для меня – святыня! Есть ещё вопросы ко мне, командир?

Кандруева-жена растаяла на глазах.

– Но дела, надеюсь, не перебили память, – влюблённо говорит она с мольбой в голосе. – Ты не забыл, что сегодня ожидает нас?

– У твоей тётушки сегодня первый сольный концерт! Даёт тётушка! Что ещё? Ах, вот что: кровь из носа – опоздание исключено!

Кандруев в шутку отдал честь и, шумно встав из-за стола, направился к выходу.

У подъезда дома

Он направился к лифту, нажал на кнопку вызова. Лифт не сработал. Ещё раз ткнул – снова тщетно. Ещё, ещё... Зунун побежал по лестнице вниз.

Этажом ниже, одолевая тяжело ступеньку за ступенькой, поднимался пожилой человек.

– Добрый день, Зунун! – тепло приветствовал старик.

– Здравствуйте, дядя Фима.

Мужчины разминулись. Но старик окликнул сверху Кандруева:

– Зунун, это правда, что Алина даёт концерт?

– Правда, дядя Фима.

– О, как бежит время!

– Вы о чём, дядя Фима?

– Я её, Алину, помню вот такой, – дядя Фима согнул локоть на уровне перил, – с косичками, с бантиком…

– Время, дядя Фима, – деньги в... дырявом кармане.

– Деньги в дырявом кармане? Это что, из афганского фольклора?

– В Афгане, дядя Фима, наоборот.

– Интересная метафора. Но что собирается играть Алина?

– Всё...

– То есть, как это всё? И Моцарта?

– Конечно.

– И Шуберта?

– Ну да, конечно, – Кандруев изобразил пальцами игру на рояле и рванул вниз.

Дядя Фима, перегнувшись через перила, успел прокричать:

– Попросите, молодой человек, сыграть «Серенаду!» Ах, как Алина играет «Серенаду!» – дядя Фима, увлечённо напевая «Серенаду», продолжил путь по лестнице вверх.

На остановке

Кандруев стоял на остановке. В массе ожидающих его взгляд выделил молодую женщину – пышноволосую брюнетку, и когда та, почувствовав взгляд, обернулась, Кандруев заговорщицки подмигнул. Пышноволосая отвернулась, но вскоре обернулась снова и, встретившись взглядом с Зунуном, улыбнулась. Подошёл автобус.

В автобусе

Зунун в кругу приятелей рассказывает, сияя улыбкой, анекдот о Табака. Приятели, выслушав анекдот, переглянулись недоуменно. Кандруев, не дождавшись восторгов, приуныл и разочарованно произнёс:

– Не врубились? Не врубились, пролетарии всех стран! Ну да ладно… Куда нам, мужикам, с нашим убогим образованием до тонкого юмора без бутылки самопала!

Один из приятелей вдруг зашёлся в смехе.

– Вo! Понял! Интеллектуал! Родная душа! – деланно обрадовался Кандруев, горячо пожал руку, а затем расцеловал «интеллектуала»...

Тюрьма

Обычная процедура на проходной: Кандруев предъявляет документы постовому; тот, внимательно изучив бумагу, даёт «добро». Кандруев проходит на тюремную территорию.

Кандруев следует по длинному и унылому коридору. Эхом разносятся его шаги…

Оружейная

Кандруев из рук оружейника берёт пистолет, быстро проверив, кладёт его в дипломат, расписывается в журнале и собирается уйти.

– Эй, мужик! – голос оружейника заставляет Кандруева обернуться.

– Ну, я мужик, и что?

– У тебя улыбка противоречит глазам, мужик.

– Что?!

– Я заметил: улыбаешься, а в глазах гуляет сатана.

Секунду-другую Кандруев стоит, молча вперив взгляд в оружейника, затем, медленно приблизившись вплотную, с ненавистью процеживает сквозь зубы:

– Пошёл в жопу! – и так же медленно покидает помещение.

Раздевалка

Пустая комната с тяжёлыми, несколько облупленными стенами, голый стол, над столом на стене висит старое зеркало с изъеденными краями и трещиной по диагонали.

Кандруев открывает дипломат, извлекает из него поочерёдно пистолет, бутылку водки и стакан. Наливает водки, сделав выдох, пьёт и ставит стакан на стол. Затем снимает пиджак, галстук, кладёт аккуратно на стол, засучивает рукава и принимает боевую стойку...

Кандруев исступлённо вёл бой со своей тенью. Он бился, как с настоящим противником. Лицо его исказилось от ненависти. Рубашка на спине взмокла. Кого-то бросал через плечо, пинал ногами, бил остервенело кулаками, локтями, головой. Волосы растрепались. Это был уже не человек, а дикий зверь. В глазах была только ненависть.

Неожиданно в коридоре послышались гулкие шаги. Шаги приближались. Кандруев замер, прислушиваясь. Он, тяжело дыша, медленно сел на табуретку.

Из зеркала на него смотрел незнакомый человек – существо злое и безжалостное. С лица обильно стекал пот, на губах проступили пузырьки пены.

Дверь приоткрылась, послышался приказ:

– Пора!

Кандруев решительно направился к выходу. В рубашке с засученными рукавами, с пистолетом в руках...

Зигзаги коридоров тюрьмы

Он шёл по бетонному коридору, одолевая крутые повороты один за другим. Где-то капала вода. Шаги эхом отдавались во всём пространстве коридора. Скрежетали открываемые двери. Тускло горели лампочки. Он шёл, глядя вперёд, не моргая. На лбу Кандруева проступили капельки пота. Рука крепко сжимала рукоятку пистолета. Открылась очередная дверь, и Кандруев вошёл в слабо освещённое помещение.

Помещение для расстрела

Он остановился перед узкой металлической дверью. Справа стояли два чиновника и человек во врачебном халате. Они при виде Зунуна отвернулись в сторону.

В двери было небольшое отверстие. Кандруев заглянул в него. Там, в слабо освещённом и тесном помещении он увидел бритый затылок приговорённого к «вышке».

Глаза Кандруева – с обратной точки. Кандруев всунул в отверстие дуло пистолета и нажал на курок.

Раздевалка

Он стоял перед зеркалом, выдавливая из себя «сатану», приводя в соответствие «улыбку с глазами». В это время широко распахнулись двери и в комнату ввалились знакомые нам чиновники, присутствовавшие при расстреле.

– У тебя осталось? – поинтересовался один из посетителей и, не спрашивая разрешения, налил себе водки в стакан, залпом выпил.

За ним то же проделал другой. Резко поставив опорожнённый стакан на стол, произнёс, обращаясь к первому:

– Пошли.

И они покинули комнату.

Кандруев неторопливо оделся и снова подошёл к зеркалу. И снова попытался улыбнуться. Ну вот, кажется, получилось: на него из зеркала глядел обаятельно улыбающийся человек.

Цветочный магазин

Вдоль цветочного ряда, рассматривая букеты, идёт Кандруев. Цветочница предложила несколько букетов роз, обёрнутых в целлофановую плёнку. Кандруев выбрал один, но затем, поразмыслив, взял остальные и направился дальше.

Кандруев торопливо шагает по дубовому парку. Его лицо радостно сияет. Кое-где он останавливается, чтобы ещё раз взглянуть на афишу предстоящего фортепианного концерта «тётушки» жены.

Театр

Кандруев вбегает в здание театра. Подходит к зеркалу и, положив цветы на подставку, причёсывается, одёргивает костюм.

В зале Кандруева-жена с дочерью то и дело с беспокойством окидывают взглядом зал. Дочь первая увидела отца и, дёрнув мать за рукав, кивком головы указала в его сторону. Напряжение на лице матери спало.

Кандруев наклонился к двум незнакомым молодым людям, показал на сцену и вручил им по букету. Затем, оглядев зал, встретился взглядом со своими, на цыпочках направился к ним, сел на свободное место рядом. Подал жене оставшийся букет.

Кандруева придвинулась к мужу ближе и шепнула:

– Как гость?

– Важный бугор. Я его угостил цыплятами...

– Табака?.. – засмеялась жена.

– Мам, пап, тихо... – попросила дочь.

Отец и мать виновато переглянулись, Кандруев приставил указательный палец ко рту. Ласково потрепав девочку за щёку, поудобнее устроился в кресле, закрыл глаза, настроился на музыку... В такт ей стал в блаженстве покачивать головой...

КАРАВЕЛЛА

Тщеславные люди думают, что ими все восхищаются.

Антуан де Сент-Экзюпери

Длинный школьный коридор. Обыкновенная сумятица на школьной перемене. Дети перебегают из класса в класс. У окна стоят два мальчика.

– Меняю твой гудок на... На что бы обменять?! – вслух размышляет один из мальчишек.

– Это не гудок, – произносит второй. У него на шее висит мундштук от саксофона. – Это память об отце.

– А где твой отец?

– Где-то...

Звучит звонок, и мальчишки забегают в класс.

Урок ещё не начался. Несколько пацанов бегают друг за другом с книжками в руках. Догоняя, пытаются ударить по голове. Вокруг одной из парт сгрудились пять-шесть человек, среди них Нурлан и Керим. В руках у одного из мальчишек макет каравеллы. Слышны восторженные голоса: «Вот это да! Парусник что надо!..»

– Это пахан, – говорит Салым, держащий макет в руках, – вернулся вчера после работы и прямо её мне в постель.

– Дай потрогать... – просит Керим.

– Пиратская! – восхищается Нурлан.

– Какая же она пиратская – без «Роджера!» – говорит Салым, деловито протирая платочком очки. – Без черепа и скрещенных костей?..

– Ясно, пиратская... Но не важно. Главное – каравелла... – говорит Нурлан. – Молодец твой папа, Салым!

– Пахан говорит, что я обязательно буду капитаном. Буду носиться по волнам, как его «Мерседес-бенц» и «БМВ». Он у меня бизнесмен! – гордо выпятил грудь перед приятелями Салым.

– Вот это да...

– У меня в гараже стоит новенький «жигуль». Через годика два-три буду уже за рулём.

– Ни фига себе! Свой «жигуль!..»

– А мой папа коллекционирует дверные ручки, – вдруг вставляет мальчик со смешным лицом.

– Что?.. Какие ручки? – выкатывает глаза Салым.

– Обыкновенные...

Все смеются, а мальчик со смешным лицом получает подзатыльник от Салыма.

Урок подходит к концу. Учительница втолковывает детям домашнее задание. Нурлан, подперев рукой подбородок, мечтательно глядит в окно. Там жёлтые тополиные листочки будто общаются с кем-то. Переливаются на ветру.

– Аильчиев, ты где там витаешь? Слышал, что я сказала?

– Конечно, Сабира Исаковна...

– И что же?..

Рядом с ухом Нурлана послышался тихий шёпот: «Подготовиться к сочинению на тему «Кем я хочу стать"». Это Керим пытается спасти друга.

– Надо хорошо подумать... Но я уже подумал: я буду капитаном дальнего плавания.

Дети зашумели. Учительница стала урезонивать ребят.

Нурлан идёт после школы домой, пиная банку из-под пива.

– Рональдино мягко, с долей артистизма передаёт мяч Кафу. Kaфу в акробатическом прыжке бьёт... Гол!.. – вслух комментирует воображаемый матч Нурлан и бьёт по банке, которая летит под ноги мужчине, сидящему в стороне на скамье. Нурлан обводит банку вокруг ног мужчины и, продолжая игру, бежит дальше.

Мужчина долгим взглядом провожает мальчика. Рядом с мужчиной на скамье лежит походная сумка.

Нурлан сидит за столом и делает уроки. В соседней комнате кто-то гремит посудой.

– Мам!.. – оторвавшись от тетради, зовёт мальчик.

Из соседней комнаты выходит мать.

– Мам, а где мой отец?

– Твой отец, сынок... – мать внимательно взглянула на Нурлана и, призадумавшись, продолжила: – Он... в командировке...

– Но, мама, я даже не знаю, как он выглядит!

– Ты был совсем маленький, когда папа уехал.

– Он бросил тебя?

– С чего ты взял? – вздрогнула мать.

– А кем он был? Музыкантом? – не унимался Нурлан.

– Музыкантом. Очень хорошим... – мать запнулась и, прикрыв глаза рукой, вышла из комнаты.

Нурлан удивлённо проводил её взглядом и, задумавшись, уставился в окно. Там, на скамье, сидел знакомый мужчина и глядел в сторону Нурлана.

В комнате было темно. Нурлан ворочался с боку на бок. Ему отчего-то вспомнилась учительница, строго ожидающая от него ответа... По огромному морю плывёт одинокий корабль... Нурлан представил себя капитаном этого корабля… Вспомнился ответ, который дал Нурлан учительнице: «Я буду капитаном дальнего плавания». От этих воспоминаний он заулыбался в темноте...

Но вот почему-то в воображении снова всплыл мужчина, вокруг ног которого Нурлан обвёл, словно мяч, банку из-под пива. Мужчина тогда очень внимательно разглядывал мальчика...

Нурлан приподнялся с постели и приоткрыл занавеску. В комнату хлынул свет от фонарей. На скамейке напротив виднелся человеческий силуэт. Человек повернул на мгновение голову, и свет фонаря осветил его лицо. Мужчина пристально глядел в окно дома, где живёт Нурлан. Это был тот же мужчина, что и днём. Нурлан отпрянул от окна.

– Нурланчик! Ты почему не спишь? – послышался голос матери из темноты комнаты.

– Мам, там какой-то дяденька...

– Ну и что?

– Я шёл со школы, он сидел на скамейке напротив дома. Он и сейчас там сидит. Смотрит сюда.

– Где?– мать выглянула в окно. – Там никого нет.

И впрямь, на скамье никого не было.

– Он был там, мама.

– Значит, уже ушёл, – сказала мать, ложась в постель. – Спи, сынок, не фантазируй.

Через некоторое время из темноты слышится голос матери:

– Твой отец – классный музыкант.

– Мам, если честно, что-то командировка у него слишком...

– Да, сынок, пора тебе всё знать, – вдруг взволнованно продолжила она. – Твой отец играл на саксофоне. Ты уже пинался в животе. Что-то требовал, а у отца даже своего инструмента не было. На концерты брал у знакомых. Однажды на гастроли приехала какая-та группа, и отец...

Co сцены звучит красивая мелодия. Саксофон заворожил зал. За кулисами тоже собрались слушатели, среди них – отец Нурлана.

Позвучал последний аккорд. Публика громко зааплодировала, встала со своих мест.

Музыканты стали собирать аппаратуру и относить её к автобусу. Отец Нурлана подошёл к футляру с саксофоном и взял его в руки. Вот он придвинулся к суфлёрскому люку и положил футляр на его край. Сняв пиджак, прикрыл им футляр, затем подошёл к огромной колонке, взялся за её ручку. Заметив его рвение, один из музыкантов взялся за ручку с другой стороны. Они вынесли колонку наружу. Возвращаясь снова, отец незаметно свернул с лестницы. Пройдя несколько поворотов в темноте, он наконец-то оказался прямо под суфлёрским люком. В щель он видел, как музыканты понесли очередную партию аппаратуры. Дождавшись момента, когда на сцене не осталось никого, он осторожно приоткрыл люк и взял футляр. Послышались голоса. «Глядите... Чей-то пиджак!» – услышал он и в панике бросился в темноту.

– Он, глупый, не успел даже поиграть на этом саксофоне! Тем же вечером приехала милиция. Они долго смеялись над горе-воришкой, ведь в пиджаке был обнаружен его пропуск...

Нурлан внимательно слушал рассказ матери. В глазах его появились слёзы.

– А долгий срок ему определили, потому что музыканты те были из-за границы. Иностранцы, узнав обстоятельства дела, просили не наказывать отца, подарили ему саксофон. Но дело уже завертелось… Мундштук, который ты сейчас носишь, остался лежать на столе.

…Отец раскрыл футляр. Вынул инструмент. Любовно стал протирать бархатной тряпочкой. Из карманчика футляра достал мундштук и прикрепил к инструменту. Сделав несколько пассажей, снял мундштук, положил его на стол. Из стоящего на стуле портфеля вынул кипу нот. Оттуда же достал другой мундштук, надел его и стал играть.

Он не заметил, как в комнату вошли трое. Надели на отца наручники. Собрали содержимое футляра и под плач матери увели отца. На столе остался лежать мундштук.

Нурлан снова выглянул в окно. Мужчина был на месте.

– Мама, гляди, это он!

Мать взглянула в окно и вдруг встрепенулась. Она быстро накинула халат и выбежала на улицу.

Нурлан видел, как мать подошла к мужчине, тот, увидев её, вскочил. Они обнялись. Нурлан бросился на улицу.

Нурлан, Керим и Салым сидят на скамейке. Через дорогу – здание школы. До начала занятий несколько минут. У входа в школу – большое скопление школьников, ожидающих начала занятий.

– Пацаны! Как думаете, даст нам киоскёр что-нибудь без денег? – спросил важно Салым.

– Как это, без денег? – удивился Керим.

– Без денег – вряд ли, – в свою очередь сказал Нурлан. – Разве что украсть... Мы ведь не будем воровать?

– A зачем воровать? Мы и так возьмём, что захотим!

– Так просто? – с сомнением посмотрел на Салыма Нурлан.

– А мы сейчас проверим! – Салым встал со скамьи и гордо направился к близлежащему киоску.

Мальчишки безропотно двинулись за Салымом. Салым вошёл в павильон. Нурлан и Керим остались ждать у дверей. Вдруг за дверями послышался шум. Дверь распахнулась, и они увидели разъярённого киоскёра, тащившего Салыма за шиворот.

– Щенок сопливый! Я тебе покажу «пару сникерсов!» Может, тебе и шампанского в придачу? – киоскёр толкнул Салыма в сторону, пнув его под зад.

Салым остановился на безопасном от продавца расстоянии и, злобно сверкая глазами, угрожающе произнёс:

– Зря ты, падла, это сделал! Зря...

– Что?.. – выпучил глаза киоскёр и погнался за уже убегающим Салымом. – Кто падла? Я тебя...

Нурлан и Керим бросились прочь.

Все ученики класса, уткнувшись в учебники, зубрили урок. Нурлан и Керим тихо перешёптывались.

– Конец киоскёру! – прошептал Керим.

– Почему? – не понял Нурлан.

– Теперь отец Салыма переломает ему ноги! Он считается самым крутым в городе.

– Но он ведь бизнесмен…

– Ну да! А я что сказал?

– Ты сказал...

– Нет! Я не сказал – бандит. Я сказал: он крутой!

– Понял...

Нурлан сидит за столом и внимательно изучает отца. Отец, глядя в окно, попивает чай. Мать, заметно волнуясь, подаёт на стол.

– Мои мужики! – улыбается между делом она. Вот отец потянулся через стол и притронулся к мундштуку, висящему на шее Нурлана.

– На тесёмке! Как амулет! – с гордостью произносит он.

– Как ты и просил, – радуется мать.– Вы бы пошли, прогулялись по городу, а заодно принесли бы муки. На манты...

– Ты не против, сынок? – спросил отец.

Нурлан радостно вскочил со стула.

Обыденный городской день. Куда-то несётся поток автомобилей. Люди угрюмо спешат по своим делам. Тем не менее на душе у Нурлана царит праздник. Он идёт рядом с отцом и радостно улыбается.

Отец обратил внимание на Нурлана, внимательно рассматривающего ларёк. Люди с удовольствием покупали мороженое. Отец положил небольшую купюру на прилавок и попросил подать ему пачку хороших сигарет и брикетик мороженого.

– С вас 28 сомов!

Отец взглянул на свою двадцатку и мгновенно изменил решение:

– Пачку «Полёта» и мороженое.

Неожиданно Нурлану вспомнилось: мама даёт ему деньги: «Вот это на килограмма полтора муки хватит... А это для Нурика – купи ему что-нибудь». Отец, взяв деньги и виновато улыбаясь, спрятал их в карман.

– Пап! А кто такие «крутые?» – облизывая мороженое, спросил Нурлан. – Эго типа Лапши из «Однажды в Америке?»

– Почти. Но только несколько иначе, другие, чем в кино.

– А у одного моего одноклассника есть собственные «Жигули!» А у его отца – «Мерседес» и «БМВ»!

– Да, отца твоего одноклассника, пожалуй, можно с полным основанием назвать этим… – как ты его назвал? – Крутым.

Возле филармонии отец попросил сына поиграть немного на площадке перед зданием, а сам вошёл внутрь. Через некоторое время он вернулся в сопровождении нескольких мужчин. В его руках был небольшой футляр.

– Это твой сын? Джан! Так вырос! Мужик настоящий! Сколько лет прошло?!

– Мой. Нурлан.

– Тоже будет играть джаз? А, Нурик? – улыбался один из музыкантов. – Поглядите, у него и мундштук на шее!

Друзья обнялись, кто-то погладил Нурлана по голове, кто-то ущипнул за щёку. Наконец музыканты исчезли за дверями. Отец взял Нурлана за руку, и они пошли в сторону от филармонии.

– А я знаю, почему ты не купил сигареты с фильтром. Хочешь, скажу? – неожиданно спросил Нурлан отца.

– Почему? – растерянно спросил отец.

– Потому что не хватило денег... Верно?

– Ну, допустим, – пробормотал отец.

– И я ещё знаю, что ты совсем не крутой, если берёшь деньги у мамы!

– Пошли домой... – занервничал отец.

Они молча шли по улице. Нурлан чувствовал, что сказал что-то не то. Он шёл и грустно рассматривал витрины магазинов. Увидев игрушки в витрине, Нурлан не выдерживает.

– Зайдём?

– Знаешь, сынок, – запнулся отец, – как-нибудь в другой раз.

– Ну мы только посмотрим – и всё...

– Ладно, иди посмотри, а я подожду тебя здесь. Только недолго.

Нурлан направился к входу. Обернулся. Отец дрожащими руками прикуривал сигарету.

Вокруг мелькают то радостные, то грустные лица ребят. Нурлан восхищён. Он неожиданно превращается в дрессировщика диких зверей, с хлыстом в руках, заставляет маленьких собачек вставать на задние лапы, лошади вместе с ним кланяются зрителям. И снова он видит на витрине корабль – каравеллу. Корабль-игрушка трансформируется в настоящую каравеллу, которая рассекает волны бурного моря. На мачте развивается чёрный пиратский «Роджер». Салым и Керим драят палубу, а он с головой, повязанной платком, стоит у штурвала...

– Пора домой, сынок. Мама уже заждалась!

Нурлан возвращается в реальность и видит одиноко стоящего с сигаретой в руках отца.

В доме тихо. Нурлан собирает ранец в школу. В соседней комнате копошится отец.

– Сынок! Подойди, пожалуйста! – послышался голос отца.

Нурлан вошёл в комнату и увидел отца, стоящего посреди комнаты с блестящим саксофоном на шее.

– Одолжи мундштук, – попросил отец.

Нурлан снял с шеи тесёмку и протянул отцу. Отец прикрепил мундштук и извлёк из саксофона первую ноту. Снова повернулся к сыну:

– Смотри, в школу не опоздай!

Нурлан вышел на улицу и вдруг услышал из своего окна красивую мелодию. Он присел на корточки у стены и стал слушать.

На школьной доске написана тема сочинения: «Кем я хочу стать». Нурлан задумчиво глядит прямо перед собой. И снова видение: к школе подъезжает чёрный джип, из которого выходит радостный Салым с каравеллой в руках... Огромное синее море... Плывёт корабль. У штурвала Нурлан. Развивается «Роджер»...

– Аильчиев! Вернись на землю! Почему не пишешь? – неожиданно звучит голос учительницы.

Нурлан встаёт.

– Или ты не знаешь, кем хочешь стать?

Взгляд Нурлана блуждает по классу. Он берёт лист бумаги и протягивает его учительнице. Отворачивается и глядит в окно.

Учительница удивлена: на листе бумаги детским почерком написано всего три слова: «Я буду музыкантом».

Смех детей.

У киоска стоит чёрная машина. Двое мужчин оттаскивают третьего за киоск и бросают на землю. Один из мужчин начинает поливать киоск жидкостью из канистры. Вот он зажигает спичку и бросает её в распахнутую дверь киоска. Запрыгнув в автомобиль, группа мужчин спешно отъезжает.

КОЛОКОЛЬЧИК

Алибек сидел у полыхающего в темноте очага. Уныло и долго-долго поскрипывала от ночного ветра плохо прикрытая входная дверь. На забитом в дверь гвозде висело видавшее виды седло. Пряжки и стремена от движения двери, соприкасаясь, издавали звон. Алибек, орудуя иглой, что-то пришивал. Закончив шить, заткнул иглу за воротник. Встал. Снял со стены седло. Вышел во двор. В сарае стал седлать коня – тот, почуяв хозяина, заговорщически фыркнул, притих. Алибек, ласково приговаривая, набросил на коня попону, накинул седло. Звякнули стремена. Сев на коня, Алибек медленно выехал из сарая, бросил поводья на луку седла, предоставил коню полную свободу. Огни аила постепенно скрывались за спиной...

Показались силуэты надгробий и мазаров. Конь навострил уши, предупредительно фыркнул, подавая хозяину какие-то, только ему понятные, знаки. Алибек поднял голову. Посреди кладбища свет от небольшого костра освещал окружающие надгробия. Алибек насторожился, внимательно всмотрелся в происходящее у костра, неслышно слез с коня, украдкой стал пробираться от могилы к могиле, стараясь выбрать удобную позицию для наблюдения.

У костра сидел молодой мужчина, задумчиво уставившись на пламя. Вот он вынул из джинсовой куртки сигареты – на клапане кармана звякнул пришитый к нему колокольчик. Глубоко затянулся, выдохнул дым.

Но вот Алибек, переминаясь с ноги на ногу, случайно наступил на веточку. Мужчина у костра вздрогнул. Повернул голову в его сторону. Алибек вышел из укрытия, направился к костру.

– Ла иллахи лалло, ла иллахи лалло… – шептал себе под нос Алибек, подходя к незнакомцу.

Перед незнакомцем на расстеленной газете лежали лепёшка, лук. Незнакомец пригласил Алибека к достархану.

– Бисмилля иррахмон ирраххиим… – пробормотал Алибек, отломил кусочек лепёшки и, стараясь незаметно, стал внимательно изучать незнакомца.

На худощавом мужчине из-под джинсовой куртки выглядывала белая больничная рубаха. Брюки из того же материала, что и рубаха, были испачканы чем-то. На босых ногах – старые, изношенные галоши.

Алибек, машинально пережёвывая хлеб, тоже уставился на огонь.

– Ты кто? – после долгой паузы спросил Алибек. – Из психушки?

– Ага...

Трещали ветки в огне.

– Здесь лежит сын моего друга... Батыра-байке... Моего товарища по палате... – раздался голос незнакомца. – Его сын тяжело болел. Отец часто приходил сюда... Сбегал из больницы... – незнакомец вынул из кармана сигарету, закурил. Зашёлся в тяжёлом болезненном кашле – зазвенел колокольчик. Наконец, совладав с кашлем, незнакомец снова затянулся.

– Это?.. – Алибек жестом указал на колокольчик.

– Дар сына отцу... Мальчик знал: звенит колокольчик – значит, отец рядом, – незнакомец грустно взглянул на мо¬гилу. – Сын умер... Недавно умер и отец. От туберкулёза...

Алибек молча ковырял палочкой в костре. Вдруг незнакомец дико расхохотался – стал звонить и колокольчик. Алибек поднялся, стал ретироваться.

...Скрипела – долго-долго – старая дверь, заставляя стремена на седле биться друг о друга. Алибек размешивал сахар в пиале, создавая ложкой как бы подобие звона колокольчика. Тревожили воспоминания – слова незнакомца: «Звенит колокольчик – значит, отец рядом»... Рядом... Продолжала скрипеть дверь.

Алибек подбросил корма баранам. Долго-долго их пересчитывал. Вот он начал осмотр коня. Поднял одно копыто. Вычистил от грязи. Затем другое. Вытащил запутавшиеся в гриве и хвосте репьи. Закончив чистку, облокотился о холку коня и стал вглядываться в горы.

В предгорьях отчётливо виднелось кладбище. Кто-то в светлых брюках шёл среди могил. Остановившись у одной из них, сел на землю.

Алибек лежал на кошме, размышляя о своём. И снова – неприятный скрип двери, позвякивание стремян. И снова – звон колокольчика. Алибек вздрогнул, встал, выглянул за дверь. На фоне умирающего заката стоял его конь. Алибек, движимый нехорошим предчувствием, снял с двери седло.

Скудный ландшафт, полупустынный склон горы. Ветер... Кладбище...

Алибек сошёл с коня. Подошёл к затухшему костру. Незнакомец сидел молча, облокотившись о надгробный камень, и глядел, не мигая, куда-то. Как ужаленный отпрянул, вглядевшись в лицо незнакомца, понял: тот был мёртв.

– Эй! – прошептал Алибек.

Не получив ответа, осторожно тронул колокольчик. Колокольчик отозвался на прикосновение тоскливым звоном... Тронул ещё... ещё... Затем вынул складной нож. Срезал с кармана незнакомца колокольчик. Колокольчик, будто проснувшись, зазвенел громче. Вынул из-за воротника иголку, стал – долго-долго – пришивать его себе на пиджак...

Полупустынный ландшафт с колышущимися на ветру кустиками чия, полыни... Звон колокольчика... Музыка...

БУЛ МЕНИН АТАМ, ИЛИ СЛОВО О БЛАГОРОДСТВЕ

Тихая ночь. Группа средневековых воинов сидит вокруг костра. Все молча смотрят на огонь. Бородатый воевода, оторвавшись от раздумий, тихо приказал:

– Приведите пленников.

Двое, поднявшись с земли, скрылись в темноте. Через небольшой промежуток времени они появились вновь, сопровождая двух людей. Пленники, связанные арканом, подошли, встали у огня.

– Развяжите им руки! – тихо произнёс воевода.

Приказ быстро исполнили. Бородатый движением руки пригласил пленников присесть у огня.

– Грейтесь... Остался один переход до стойбища. Вода закончилась. Придётся потерпеть.

Один из пленников взял с земли камешек, протерев, положил его в рот.

– Я не думаю, что мы проиграли битву... – неожиданно прервал молчание лысый с косой пленник.

– Я тоже так думаю... Вы бились достойно. Но ты должен понимать, что это судьба!

Посреди зелёного стойбища стоит несколько юрт. Возле одной из них, наклонившись над казаном, возится молодая женщина. Рядом на траве играет мальчик. Недалеко от мальчика, как бы охраняя его, лениво лежит тайган.

Копыта лошадей гулко ударяются о сухую каменистую почву. Лошади тяжело взбираются на сопку. Посреди небольшого каравана пешком ковыляют пленники.

Неожиданно тайган навострил уши. Встал. Вытянулся, готовясь броситься куда-то.

Лошади также, почуяв что-то, прибавили шагу, перешли в галоп.

Пленники остановились, стали удивлённо озираться на скачущих мимо всадников. Всадники, почувствовав близость дома, мигом позабыли о пленниках.

Вдруг тайган сорвался с места, стремительно кинулся куда-то. За ним – мальчик. Женщина, выпрямившись над казаном, сложила руку козырьком над глазами, неожиданно улыбнулась, забежала в юрту.

По дальнему склону в направлении стойбища скачут всадники. Бородатый, поравнявшись с мальчишкой, ловко поймал его за ворот, подхватил, поцеловал, усадил перед собой.

Пленники недоуменно глядят друг на друга.

– Мы не бежали в бою! Не побежим и сейчас!– тихо произнёс лысый с косой.

Они понуро побрели за удалявшимися на горизонте всадниками.

В это время перед юртой появился красивый ковёр. Женщины радовались встрече с мужьями и сыновьями.

Молодая женщина протянула кесе с напитком бородатому. Тот взял кесе из рук жены, поднёс ко рту, но вдруг остановился и обернулся. В это время уже подоспели забытые на дороге усталые пленники. Бородатый подошёл к лысому с косой, протянул ему кесе. Тот сдержанно сделал глоток и передал кесе другому.

– Ата! – послышался голос снова подбежавшего к отцу сынишки.

Бородатый поднял его на руки. Подошла и молодая жена с другим кесе. Бородатый выпил содержимое залпом и передал пустое кесе стоявшим поблизости, только тогда он обнял жену за плечи. Лысый с косой пристально оглядывал счастливое семейство.

– Бул менин атам! – вдруг гордо пролепетал мальчик.

Наконец-то на лицах пленников появился свет, и они заулыбались.

– Бул менин атам! – ободрённый улыбками вокруг, повторил мальчик.

«Это мой отец!» – по-русски повторило эхо, и сразу на экране субтитры: «He is my father».

КОДА, ИЛИ ОДИНКОЙИ ПЁС

Когда
        Цвет неба – символ педерастов,
                Рога оленя – знак измен...
Когда
        Уносятся тела в глубины океана,
                Дрожит земля, выплёвывая гной...
Тогда
        Печальной скрипки плачем
                Скрипач сыграет коду и...
                         Повесит свой прощальный
                                                   флажолет...

Камиль Момун, 2005 г.

Огромное солнце медленно заходит за горизонт. На крыше глинобитного домика сидят два мальчика. Один играет на скрипке незатейливую мелодию. Второй вроде бы слушает брата, глядит на меняющиеся краски горизонта. За спинами мальчишек открывается панорама старого двора. Вдали, среди поросшего травой пустыря, высится одинокое дерево. Слышны стихотворные строки.

На сцене за трибуной актового зала стоит оратор. Очки в золочёной оправе поблёскивают под светом софитов. Переливается перстень при перелистывании оратором страниц текста. Хорошо поставленный голос льётся неудержимым потоком уверенных слов:

– Всё, что нужно народу, это наша честность и справедливость! Доброта и порядочность, которые мы растоптали собственными ногами...

Закончив речь, оратор поспешил за кулисы. Он сразу попал в объятия своих восторженных помощников. Слышатся дифирамбы по поводу выдвинутой депутатом программы.

– Великолепно сказано, Рахат Мамкеевич! «Отпустить хватку с горла собственного народа!» – просто и неподражаемо!

– Это ещё что, вот закончатся парламентские каникулы – и начнём действенное воплощение слов в реальность!

– Слово – дело, Рахат Мамкеевич! Великолепные слова в великолепной борьбе!..

Глаза молодой женщины глядят куда-то. Её взгляд, наполненный, по всему, тяжёлыми мыслями и воспоминаниями, скользит по маленькой площадке, обложенной камнями. В центре площадки лежит высохший букетик цветов. На ветви растущего рядом дерева висит обрывок верёвки, слегка покачивающийся на ветру.

Недалеко от рощи несётся поток автомобилей. На обочине стайка девушек пытается поймать машину. Вот притормозила чёрная иномарка. Девушки мигом обступили поблёскивающую красавицу.

Дует прохладный ветер, возвещая о близком приближении осени. Волны с шумом бьются о берег. Вдоль берега к залитому огнями пирсу спешит человек. Он срывает что-то с верёвки, намотанной у него вокруг локтя, и нервно бросает это что-то в песок. Что-то оказывается всего лишь сушёными рыбками-чебачками.

Человек взбирается на трамплин, возвышающийся в конце пирса. Привязывает верёвку к поручню, делает петлю. Сделав загадочные приготовления, вдруг замирает и сквозь петлю пристально глядит в воду.

Дверь со стуком отворилась, осветив площадку перед коттеджем. Из него вышел мужчина в светлой одежде. Мужчина подошёл к чёрному джипу.

– Ну!.. – оглядевшись, кинул он в распахнутую настежь дверь коттеджа и, сев в джип, повернул ключ стартёра.

На его окрик из здания вышли несколько человек. Группа гуськом скрылась в близ растущем кустарнике. По аллее, разрезая галогенными фарами ночь, в противоположную сторону умчался и джип.

Короткая стычка – и один из группы оказывается поверженным на землю. Остальные начинают бить его ногами.

– Достаточно! – скомандовал кто-то. Говоривший набрал номер на сотовом телефоне и стал докладывать: – Рахат Мамкеевич! Сделано – как велено. Да-да, небольшая профилактика... Дышит воздухом...

Мужчина, спрятав сотовый, склонился над лежащим на земле человеком.

– Везёт тебе, пёс!.. Моя бы воля... Я бы... – разочарованно покачал он головой и последовал за командой.

– Писец твоему Коде! – нарушила тишину Фарида, обращаясь к Лее. Лея тихо вздохнула. В унисон ей вздохнула и девушка, сидящая у стола. Фарида резко отреагировала:

– Что? Тоже сохнешь по Коде?

– Ещё чего не хватало... Просто промочить горло охота!

– Какие проблемы! Наливай и пей! Хоть упейся!

Снова отворилась дверь, и в комнату вошла группа мужчин. Девушка, начавшая было наливать, так и замерла с бутылкой в руках.

– Раз... два... три... – начала считать она входящих, – пять. Двоих не хватает.

– Рахат Мамкеевич, конечно, уехал к себе, не в его статусе махать альчиками, – улыбнулась Фарида.

– Ты о футболе? – спросил Фариду мужчина со знакомым нам голосом, а сам взглянул на Лею.

– Да... Всё те же двадцать два ублюдка и один круглый... который изредка лает...

Лея незаметно оказалась у двери.

– Футбол без травм, что пиво без пены, – продолжал мужчина, улыбаясь.

Лея выскочила на улицу.

Кода сидел на скамейке под фонарём. Он писал что-то кровью на асфальте, кровью, капавшей у него из носа. Лея бесшумно подошла и присела рядом.

– «Тим», – прочитала вслух Лея, заставив Коду вздрогнуть. Он резко повернул голову. Увидев окровавленное лицо, Лея вскрикнула:

– О, боже!

Кода лежал прямо в одежде на кровати. Тени от веток причудливо играли на стенах и потолке комнаты. И казалось, маленькая свечка, горящая на столике у окна, руководит оргией теней.

Лея, положив голову на грудь Коды, молча разглядывает маленький язычок пламени. Вдруг Кода вскочил и, не оглядываясь, выскочил за дверь.

Он быстро направился к озеру. Слышалось его частое дыхание. Где-то далеко лаяли собаки.

Но вот Кода оглянулся и с удивлением увидел, что стоит по колено в воде. Огляделся снова, выбрался из воды и бросился прочь.

– Что происходит, Кода? – встретила вопросом Лея, сидя на пороге коттеджа. Приглядевшись, увидела на нём мокрую одежду. Войдя в комнату, она стала что-то искать в шкафу. Достала джинсы и свитер. Кода переоделся и сел напротив окна. Как и прежде, был слышен прибой и играла свеча.

– Хотелось забыться. Выбросить пакость из головы! Голова готова была разорваться от грязных образов и гнилых мыслей... Но вдруг голос Тимки позвал меня: «Кода!.. Кода!..» Мой брат… братик… Тимур... – в глазах Коды сверкнули слёзы. Он стыдливо прикрыл лицо руками. – Его голос звучал отчётливо. Снова и снова... Я пошёл на голос и неожиданно оказался в воде. Мой дядя однажды ушёл из дома ночью и замёрз где-то в горах. Это смерть позвала его, объяснила тогда мама.

Наступила неловкая тишина. Лее вдруг привиделось: капельки крови падают на асфальт... Под ногами у себя Кода написал слово «Тим»...

– Тебя, видно, сильно «погладили» по голове? – пошутила Лея.

– И ты... ты тоже считаешь меня сумасшедшим? – встрепенулся Кода. И неожиданно, поразмыслив, добавил: – Надо ехать!

– Но ведь это бред! – испугалась Лея и пристально вгляделась в мужчину.

Кода идёт по скошенному полю. Впереди редкие фары прорезают завесу ночи. Лихорадочный стук сердца...

20 лет назад

Группа мальчишек стоит полукругом у одинокого дерева. Все присутствующие, подняв майки, обнажили животы. Раха обходит строй с дымящейся головешкой в руках. Поочерёдно ставит ожоговые клейма на животах мальчишек, таким образом экзаменуя их на мужество.

– Джигит! – похвалил он очередного смельчака.

Тот с гордостью прикрыл свой живот майкой.

– Жги себя! – один из мальчишек вдруг опустил футболку, прикрывая живот. И под жёстким взглядом Рахи уже не так уверенно добавил: – Сначала...

– Так, значит?! – Раха, ухмыляясь, приподнял край футболки и, не морщась, прижёг себя. – Нужен пример?! Ты! Трус!.. Тимка – трус! – закричал Раха, подняв головешку над головой.

– Трус!.. Трус!.. Трус!.. – взорвалось громким эхом войско.

У Рахи весь живот был испещрён шрамами от ожогов. Он гордо стоял и потрясал головешкой над головой.

– Не трус он! Гниды! – что есть силы закричал Кода и с размаху влепил оплеуху первому стоявшему рядом мальчишке.

Раха тем временем отошёл в сторону и, улыбаясь, стал наблюдать.

Группа мальчишек набросилась на братьев с кулаками. Завязалась потасовка.

Кода и Тимка лежат среди травы и потирают свои боевые раны.

– Я разве трус? Кода, скажи...

– Трус – это тот, кто не умеет скрывать свою слабость.

– Я?

– Ты – нет. У нас этого нет.

– Чего?

– Умение скрывать... слабости... страх... Нет-нет, ты не трус! Будь спокоен...

– Мне нужен пример... начало... я ждал...

– Правильно, но... пока ждёшь, можно получить в лоб.

– Ждёшь, ждёшь... А он – бац... – Тимка смешно почесал голову.

– Да... – улыбнулся Кода.

Братья весело засмеялись.

Настоящее время

Кода едет в автомобиле и смотрит на ускользающую под него дорогу. Фары, разрывая мрак, освещают фрагменты скал, деревьев и селений. Из динамиков льётся неназойливая мелодия.

Наконец машина въехала в город. Свет от фонарей и светофоров переливается на свежевымытом асфальте.

– Тормозни! – вдруг произнёс Кода и стал рыться в карманах.

– А тебя здесь ждут! – улыбнулся водитель, отсчитывая сдачу.

Напротив машины, в арке, сидел бездомный пёс и жалобно выл, глядя на одинокое освещённое окно.

Кода, не дожидаясь сдачи, выскочил на улицу и быстро побежал к подъезду. Мрачная амбразура подъезда поглотила его. Гулким эхом раздались шаги бегущего по подъезду.

Кода судорожно давил на кнопку звонка. Ещё... ещё... В глазке мелькнула тень. Повернулся ключ в замке.

– Кода, ты? – открыла дверь мать. – Что-то раньше времени… Случилось что?

– Где Тимка? – в нетерпении спросил Кода и, не дожидаясь ответа, протиснулся в дверь.

– Тимка?! – шарахнулась испуганно мать.

Мать задумчиво стоит у окна на кухне. За столом сидит отец, напротив – Кода с немым вопросом в глазах.

– Будет синяк! – нерешительно произнёс отец и, набрав воздуху в лёгкие, продолжил: – Что с тобой?! Ведь Тимку мы похоронили десять лет назад. Вспомни! С тобой что-то не так?

Кода закрыл лицо руками.

– Папа, у меня нет ответа… Спроси о чём-нибудь другом.

На городском кладбище летают вороны. Слышен голос муллы, читающего молитву. Вдали одиноко стоит Кода и пристально глядит на могилу под ногами. Вот он взял с холмика комочек земли, размял его пальцами и снова посыпал на то же место.

10 лет назад

Отец и Кода сидят в кабинете полковника милиции. Полковник внимательно ловит каждое слово отца.

– Три дня назад Таиров Тимур, мой сын, улетел якобы по заданию фирмы в Москву. Но фирма о поездке не в курсе. Сегодня – звонок. Некий капитан МУРа Валдаев... Так вот, Валдаев говорил о каком-то чемоданчике, героине. Об экстрадиции сына из Москвы!

– Не намекали на что-либо? Выкуп, например, или...

– К чему вы это?

– К тому, что звонили именно вам! Не в министерство, не в прокуратуру, а сразу к вам!

– Оттого-то и обращаюсь за советом!

– Касым Каримович, вы ведь понимаете, что значит экстрадиция?

– Не знаю, что и думать…

– А что здесь думать? Надо объявить розыск. Напишите заявление.

Настоящее время

Кода глядит на могилу Тимки. Уже давно смолк голос муллы. Разошлась процессия, проходившая неподалёку.

Вот к Коде подошёл мужик с лопатой на плече. Встал рядом и тоже уставился на могилу. Вдруг протянул руку и смахнул что-то с плеча Коды. Кода поднял голову и вопросительно посмотрел на мужика. Тот пожал плечами и пошёл дальше.

10 лет назад

Отец сидит в домашней библиотеке за рабочим столом и отбивает нервно ручкой дробь. Тикают часы на книжной полке. Где-то в другой комнате тихо всхлипывает мать. За спиной отца, на диване, безмолвно замер Кода. Он глядит, не мигая, куда-то.

Вдруг отец швырнул ручку на стол и взялся за трубку телефона. Набрал номер.

– Дежурный! Говорите...

– Я по делу Таирова Тимура…

– Это к Сариеву, звоните 25-47...

– Спасибо.

Отец начал набирать новый номер. Кода по-прежнему безмолвно и, казалось, отрешённо сидел позади. Отец поднялся из-за стола и стал нервно ходить из угла в угол. Сел на место и снова набрал номер.

– Я по делу Таирова Тимура...

– Вы отец? Таиров Касым Каримович?

– Да.

– Пока для вас – и для нас тоже – нет ничего определённого. Загадка. Ни малейшей зацепки... К сожалению.

Отец тяжело вздохнул и взялся за сердце.

Настоящее время

Кода наконец-то отошёл от могилы брата. Он медленно двинулся по направлению к выходу, как вдруг резко остановился.

– Лея! – вырвалось из его уст, и Кода прибавил шаг.

Пляж был пустынен из-за пасмурной погоды. Чайки важно бродили по песку. Полотна на пляжных зонтиках развивались на ветру. На аллее показалась одинокая женская фигура. Вот она остановилась. Видимо, стала вглядываться. Наконец, узнав Коду, пошла к нему. Подошла, села рядом.

– Вернулся?

– Лея, ты должна внимательно меня выслушать. Выводы потом... Да, Тимка погиб! Но...

Лея с глубоким сочувствием глядела на Коду. Длилась долгая и зловещая пауза после его «но».

– Но... он погиб десять лет назад…

– Что?! – Лея вскочила от неожиданности.

– Я знаю, это мистика...

– Урод! – не выдержала Лея и побежала по аллее обратно.

– Лея... – прошептал Кода, глядя ей вслед.

20 лет назад

Кода и Тимка играют на пустыре. Вдруг раздался звон разбившегося стекла. Тимка поднял голову над травой.

– Смотри!.. – тихо прошептал он.

Знакомое дерево. Под ним собралась вся компания Рахи. Один из мальчишек держал в руках котёнка.

– Надоело!– вскричал Раха, разбив бутылку о камень. Компания разом притихла. Только котёнок в руках мальчика грустно мяукал, пытаясь вырваться из рук. – Теперь будем играть в казнь!

"Казнь... казнь... казнь...» – пронеслось над пустырём.

– Сначала будет суд! – постановил главарь.

– А кого судить? – поинтересовался мальчик с котёнком в руках.

Раха обвёл мальчишек взглядом. Все сразу попятились с выражением нарастающего страха в глазах. Раха, протерев и надев очки, громко выкрикнул:

– Кошку!

– Кошку?.. – ещё более испугался хозяин кошки.

– Или тебя? – ухмыльнулся Раха.

Мальчик вздрогнул и мгновенно протянул котёнка.

Назначили судью, адвоката, присяжных и даже палача. Судьей, естественно, стал сам главарь. Суд начался.

– Все беды нашего народа исходят от этой твари! Она несёт нам раздоры и упадок! Войны, болезни и смерть... Именем государства приговариваю преступника к высшей мере наказания через повешение! Палач! Привести приговор в исполнение!

Позабыв об осторожности, Кода и Тимка уже стояли во весь рост. Они затаили дыхание, наблюдая бесчеловечный процесс.

Палач неумело повесил кошку и, в страхе попятившись, затерялся в толпе. Раха недовольно затянул петлю ещё крепче. Котёнок долго барахтался в петле и наконец затих. Наступила зловещая тишина.

Кто-то громко, не таясь, стал всхлипывать. Все головы резко повернулись в сторону братьев. Тимка плакал.

10 лет назад

Зазвенел телефон. Отец бросился к трубке.

– Сариев? Говорите, майор!

– Извините, Касым Каримович... Есть ещё одно место, куда я, честно говоря, не решаюсь позвонить...

Отец медленно опустился в кресло.

Кода сидит в коридоре медицинского учреждения. Мимо снуют студенты в белых халатах. Напротив плачет старушка. Её пытаются успокоить пожилой мужчина и женщина.

Подошёл медицинский работник и присел рядом с Кодой.

– Он висел на дереве. Этот нож торчал у него в груди. Я бы сказал – слишком откровенное убийство.

После некоторого раздумья Кода вынул деньги из кармана. Рука дрогнула.

– Хватит? Я заберу тело. И нож тоже.

Врач призадумался.

– Что ж, если следователь позабыл столь важный вещдок, то и я, как говорится, мог его не заметить... – он взял деньги, быстро их спрятал, то же он попросил Коду проделать с ножом.

При виде ножа Кода вспомнил: Раха стоит с пылающей головешкой в руках, перед ним мальчик с обнажённым животом... Вдруг Раха откидывает головешку в сторону. В его руках загадочным образом появляется нож. «А, может, ножичком проверим?» – произносит Раха...

Настоящее время

Кода опустил взгляд и понял, что машинально рисует на песке голову котёнка. Он нервно стёр рисунок ногой.

На аллее встречались редкие отдыхающие. На одной из скамеек он увидел Лею. Подошёл к ней. Лея нервно теребила платочек в руках.

– Прости... – подняла голову Лея. – Но ведь это, действительно, похоже на... Я не знаю, на что!

– Ты, Лея, спроси, с чего это я вдруг сцепился с Рахатом... как его там, Мамкеевичем? По старой памяти... Из-за Тимки, Тимура...

– Считай, что спросила.

– Отлично. Отвечу. Из-за Тимки... Тимура.

– Тимки?! Слушай, я давно хотела спросить тебя о другом. Не обижайся. У тебя с головой всё в порядке? – и после долгой паузы добавила: – Хорошо. Но почему из-за Тимки? И почему с Рахатом? Кто он, этот твой Рахат?

– Началось это с приобретения нами для Тимки торговой палатки. Недалеко от городского рынка. Тимка взялся за работу горячо. И со стороны казалось, дела у него шли вверх. Но это только казалось. Неприятности не заставили себя ждать. На «жареное» слетелось вороньё: налоговая... рэкет... милиция... Тому, этому дай на лапу... А закончилось – поджогом палатки. В один час всё обратилось в прах. В буквальном смысле. Долгов – выше завязки! А в заначке – ни цента, ни копейки. А счётчик уже не тикал, а гремел набатом... Судьба Тимки повисла над пропастью... Так вот: он – над пропастью, внизу – море дерьма...

10 лет назад

Тимка вешает замок на дверях киоска. Напротив киоска останавливается чёрный автомобиль. Открывается ветровое стекло. Тимка подходит к двери и здоровается с кем-то. Видно, что он передал в салон небольшой пакетик. Чьи-то руки начинают вскрывать пакетик. Стекло закрывается. Тимка взглядом провожает отъезжающий автомобиль. Нервно закуривает.

У прилавка стоит милиционер и что-то резко выговаривает Тимке.

Тимка снова стоит у открытого окна автомобиля и резко машет рукой в сторону сидящего в салоне. Выглянув из окна машины, мужчина кивает предупредительно головой. Снова окно закрывается.

Ночь. Тимка сидит на бордюре дороги, обхватив голову руками, и с горечью глядит на бушующий огонь. То, что недавно было киоском, пылает ярким пламенем. Воет сирена – это приближаются пожарные машины.

Настоящее время

Кода, бурно жестикулируя, рассказывает что-то Лее.

– Продолжай. Что тогда?

– Тогда произошло явление Рахи...

– Рахи?

– То есть Рахата. Раха оплатил долги – остановил счётчик. Предложил работу курьером. Непыльную, прибыльную работу: чемодан (правда, с двойным дном) в руки, билет в зубы – и катайся по стране в своё удовольствие! Но «удовольствие» оказалось дорогим... Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Тимка понял это слишком поздно. Его взяли... Прямо у трапа…

20 лет назад

Братья сидят на крыше дома. Рядом с Тимкой лежит скрипка и смычок. Огромное солнце медленно уходит за горизонт. За спинами мальчишек виден двор, ограниченный глинобитными мазанками. Всё тот же пустырь вдали. Одинокое дерево посреди пустыря.

– Солнце… большое... – говорит Кода.

– У него, наверное, тоже есть родители, – умничает Тимка. – Его тоже ждут дома. А, Кода?

– Ну-ну... Скажи ещё, что его тоже заставляют играть на скрипке.

– Скрипка здесь не при чём! Хорошо, когда есть солнце, тепло...

– Тепло...

10 лет назад

Милиционеры крутятся около дерева в поисках чего-то. Фотограф снимает «что-то». Вывешено ленточное ограждение.

На дереве висит человек. Вот милиционер повернул его за ноги немного. Это был Тимка. У него из груди торчал нож.

Настоящее время

– Убийц так и не нашли, но для меня адрес ясен: Рахат и его стая! – быстро говорит Кода.

– Да перестань же ты, наконец, Кода! – не выдержала Лея. – Не ходи за мной больше!

Полностью потеряв над собой контроль, Лея с безумными от ужаса глазами убегает от Коды.

Кода подошёл к магазинчику. Купил бутылку коньяка, тут же откупорил и сделал несколько глотков. С початой бутылкой пошёл по аллее. Рядом е коттеджем продолжала гулять компания депутата. Лея, заметив Коду, спряталась за спину Рахата. Мужская половина компании насторожилась.

– Салам, Кода! – улыбался Рахат. – Подгребай к шалашу. Отдышался, помолодел... Давай, брат, выпьем, забудем старое!

– Я со всеми в мире. Верно, Лея? – обратился Кода к девушке.

Лея отвернулась.

– Она обижена на тебя! Ты что-то там тяв-тяв про людей, а? Некрасиво, Кода!

– В смысле про вас, Рахат Мамкеевич? Опасаться вам просто не к лицу... – Кода, покачивая бутылкой в руке, пошёл прочь.

– Что верно, то верно... – процедил сквозь зубы депутат.

Стемнело. Зажглись фонари. Кода шёл и шёл куда-то. Показались огни пирса. Он сел на скамейку. Снова отпил коньяку и поставил бутылку рядом с собой.

Он подошёл к коттеджу Леи и заглянул в окно. Как и прежде, горела свеча. Стояли бутылки с вином, фрукты в вазе. Но на месте Коды теперь сидел Рахат.

– Он болен! – произнёс Рахат, наливая вино в бокалы. – С ним порой становится невмоготу.

– Вы давно с ним знакомы?

– Да он мне как родной! Я даже знаю все шрамы на его теле... – рассмеялся Рахат.

– От ожогов? – вкрадчиво спросила Лея и украдкой взглянула на него.

Депутат от неожиданности вздрогнул, проглотив приступ смеха. Стал на мгновение серьёзным и очень внимательно посмотрел на девушку. Она поёжилась. Его взгляд был преисполнен какой-то глубокой, нечеловеческой жесткости, но вдруг Рахат в мгновение ока преобразился, снова заулыбался и даже потянулся обнять Лею. Лея, пытаясь увернуться от поцелуя, вдруг увидела что-то в окне.

– Кода... – прошептала она.

Рахат резко вскочил и выпрямился. Лея снова взглянула на депутата, и взгляд её говорил о том, что она всё поняла.

Кода пробирался сквозь кустарник, а в голове слышался шёпот Леи: «Кода…"

– Шлюха! – в сердцах выругался он.

Как бы не соглашаясь с ним, больно ударила по лицу ветка, ещё... ещё...

Неожиданно он наткнулся на тёмное строение. Под крышей была натянута верёвка с чебачками. Он сорвал её зачем-то, скрутил вместе с чебачками на локте, побежал дальше. По ходу он срывал рыбок и бросал их в песок.

Вот что-то заставило его остановиться. Кода раздвинул ветви: Вся компания депутата рыскала по берегу в поисках чего-то, с ними была и Лея. Осветив скамейку фонариком, Лея увидела початую бутылку коньяка. У неё вспыхнуло воспоминание: «Я со всеми в мире», – говорил, покачивая бутылкой коньяка в руке, Кода.

– Ну и где этот придурок? – спросил кто-то.

– Может быть, побежал к трассе?

Компания ввалилась в подъехавшие автомобили и вскоре исчезла из виду.

Кода осторожно выглянул из кустов, вышел из своего убежища. Подошёл к скамейке и взял бутылку. Не отрываясь от горлышка, стал пить. Осушив, отшвырнул бутылку и направился к пирсу. На пирсе, в самом его конце, высилось сооружение для прыжков в воду. Забравшись на самый верх, он привязал к поручню верёвку, сделал петлю, стал вглядываться сквозь петлю в воду.

Вспомнилось: котёнок в петле... Тимка стоит на крыше и спрашивает кого-то: «Солнце вернётся завтра?»... Длинная и медленная панорама мальчишек двадцатилетней давности...

– Нет... – прошептал Кода и отшвырнул от себя петлю.

Вот он покачался на носках, стоя на самом краю трамплина, и прыгнул.

Лея подняла из-под ног пустую бутылку и пошла к пирсу. Увидев раскачивающуюся петлю, стала подниматься наверх. Остановилась, прокричала:

– Дурак!..

На её глазах проступили слёзы.

За окном забрезжил рассвет. Кода выглянул из окна. Краски утренней зари уже коснулись верхушек деревьев. На стене висит старенькая запылённая скрипка. Кода долго смотрит на маленький инструмент.

20 лет назад

Тимка стоит на крыше, играет на скрипке. Здесь же Кода, который глядит на заходящее за горизонт солнце, думая о своём. За спиной виден большой двор в квадрате глинобитных строений. Вдали, среди поросшего травой пустыря, одинокое дерево.

Настоящее время

На часах пять утра. Кода набрал номер телефона. Долго слышались унылые гудки. Наконец на другом конце послышался голос:

– Да...

– Это Кода... Есть разговор. Дерево помнишь? Через час жду. Всё!

– Дерьмо... Я тебя раздавлю... – после долгой паузы процедил сквозь зубы Рахат и повесил трубку.

Кода открыл шкафчик и достал оттуда уже знакомый нож. Положил его во внутренний карман пиджака и вышел на улицу.

Он уже давно обратил внимание на чёрный «Мерседес», откровенно следовавший за ним. Вот «Мерседес» набрал с места скорость и ушёл в сторону рощи, где росло пресловутое дерево. Остановился. Из машины вышел человек, углубился в чащу. Между тем «Мерседес» стал медленно объезжать рощу.

Вдали перекрёсток проскочил знакомый нам джип. Въехал на окраину рощи. Через мгновение из него вышли двое, демонстративно повернулись лицом к Коде. Закурили. Кода увидел: одно из окон распахнулось, на крыше мелькнула чья-то тень, и тогда он неожиданно улыбнулся и свернул в рощу.

Рахат стоял, облокотившись о дерево, и курил. Весь его вид излучал радушие и дружелюбие.

– Видишь, как я ценю свой электорат! Даже кофе не успел попить. Ну, говори... Что тебе?

Кода достал нож и бросил его в ноги Рахату:

– Узнаёшь?

– Не нож, а целая эпоха! – искренне удивился депутат, поднимая нож. – Понимаю…

– Согласен, реликвия, – Кода снял пиджак, бросил его на землю. – Поехали!

Рахат, размахнувшись, ударил Коду в лицо – тот пошатнулся и тут же получил удар между ног. Ещё... ещё... ещё...

У дерева лежит тело, милиционер внимательно оглядывает и поворачивает его лицом к фотографу. Щелчок фотокамеры – и зафиксировано лицо Коды. Ещё щелчок – и в кадре рукоятка ножа, торчащего из его груди. Обрывок верёвки качается на высохшей ветке.

Всё та же роща. У подножия дерева выложен камнями силуэт человека. В центре – уже изрядно высохшие цветы. Неподалёку стоит молодая женщина и молча глядит на дерево. Взгляд её медленно скользит по стволу дерева и останавливается на ветке. На ветке, покачиваясь, висит обрывок гнилой верёвки.

– Эй, шалава! – кричит Фарида Лее.

Та оторвала взгляд от дерева, обернулась на зов.

– Клиент ждёт!..

Лея подошла к открытой двери чёрного автомобиля.

– Не шалава, стерва, а фотомодель.

– Ах, извините! Вперёд, на подиум, мадам! – не осталась в долгу Фарида.

Лея исчезла на заднем сиденье авто. За нею захлопнулась дверь. Затемнённое стекло стало медленно закрываться. Автомобиль отъехал недалеко в тень. Стекло авто продолжает своё движение вверх. Окна закрываются...

В отражении стекла появляются лица маленьких мальчишек... Звучит скрипичная музыка…

Где-то жалобно завыл одинокий пёс…

КУРЛЫКАНЬЕ ЖУРАВЛЕЙ

Огромный солнечный диск, бросая на каменистую пустыню последние лучи, медленно уходит за горизонт. В наскоро вырытом прямо среди камней окопчике отдыхают изнурённые боями солдаты. Где-то ещё бухают пушки, рвутся снаряды...

Неожиданно на мгновение всё смолкает. Сквозь наступившую тишину вдруг прорывается далёкое курлыканье журавлей, которое постепенно приближается. Солдат поднимает удивлённые глаза к небу и видит грациозных птиц, летящих высоко в небе. Солдат замирает, глядя как завороженный, на столь неожиданное для этой обстановки зрелище.

Вдруг яркая вспышка разрыва бомбы прерывает песню птиц.

По городской улице несутся куда-то автомобили. Хрустит под ногами снег. Из подъезда выходит миловидная девушка. Она поднимает глаза на дом напротив, улыбается кому-то, уходит, сливаясь с уличной толпой.

На четвёртом этаже дома из окна смотрит молодой человек. Он глядит отсутствующим взглядом куда-то вдаль, не замечая ни движения на улице, ни таяния снега, ни сосулек, которые роняют свои капли на деревянный цветочник, прикреплённый под окном.

Снег тает быстро, как в сказке. На смену ему в цветочнике появляются молодые ростки. На деревьях набухают почки.

Ростки подымаются, постепенно превращаясь в цветы. Раскрываются почки, превращаясь в листья. Цветы весело скользят по стеклу. Неожиданно они превращаются в разноцветные шары, которые своими тенями играют на лице молодого человека. Но он, застыв, будто не замечает их, и только шарф на его шее, слегка покачиваясь, говорит о том, что человек жив.

В небе кувыркаются голуби, описывая немыслимые кульбиты. Девушка в лёгком платьице, грустно взглянув в окно, растворяется в яркой, по-весеннему радостной толпе.

Незаметно весну сменяет лето, лето – осень. Листья начинают желтеть, некоторые отрываются от веток и летят с высоты, плавно кружа, отражаясь на лице золотистым цветом. Цветы вянут, теряя свою былую прелесть. Небо заволакивают осенние тучи. Резкие порывы ветра сбивают последние листья. Люди одеваются в плащи.

Вдруг маленький камешек ударяется о стекло, заставив парня вздрогнуть от неожиданности. Он видит девушку на улице, машущую ему рукой. Впервые за всё это время он раскрывает окно. В комнату врывается шквал ветра, теребит волосы и шарф на шее.

Ему послышалось курлыканье журавлей. Подняв глаза к небу, он увидел приближение стаи, отчего лицо его, наконец, меняет выражение. В глазах появляется радость и надежда. Он смотрит в небо, где, курлыча и маня за собой, летят журавли.

Молодому человеку безумно хочется улететь с птицами. Он опирается о подоконник, подтягивается и… Девушка в ужасе вскрикивает при виде того, как парень подымает с усилием... своё безногое тело и тянет руки к небу.

Вдруг он соскальзывает и падает вниз. Девушка закрывает глаза. Парень летит, переворачиваясь в воздухе. Руки беспомощно тянутся к небу, где, сломав строй, кружат, жалобно курлыча, журавли.

На улице собралась огромная толпа людей. У всех в глазах отражается ужас и смятение.

Парень падает посреди тротуара. Его сразу обступает толпа. Кто-то вызывает по телефону «скорую помощь». Слышится вой сирены.

Но что это?.. От тела лежащего на земле человека отделяется силуэт и начинает подниматься в небо, постепенно превращаясь в журавля.

Журавль кружит над головами обращённых к нему людей. Кружит, прощаясь с людьми, прощаясь с девушкой, которую уже никогда не увидит. Делает три прощальных круга над окном и, догнав косяк птиц, исчезает из поля зрения.

В одиноком окне видна опустевшая инвалидная коляска…

ХОЛОД

Посвящается Тимуру Ибраеву и всем воинам-интернационалистам,
выполнившим свой воинский долг в Афганистане

По штилевому морю плывёт небольшой корабль экологической службы. Изредка над поверхностью водной глади разносится тревожный вопль предупредительной сирены. Солнце медленно уходит за горизонт. Сверкнула первая звезда.

В защитного цвета полушубке на мостике стоит у штурвала капитан. Во рту – дымящаяся сигарета. Глаза, испещрённые морщинами, устремлены вдаль.

Город. Посреди огромного двора под развесистым деревом видна фигура одинокого человека. Капюшон надёжно скрывает его лицо. Только изредка поблёскивают его глаза, устремлённые на одно из окон дома. Из наушников слышится грустная мелодия. Мужчина, откинув капюшон, снимает наушники и, достав из футляра маленький телефон, нажимает на кнопку вызова.

– Ты где? – слышится женский голос по ту сторону.

В это время в окне появляется женский силуэт. Женщина тоже держит у уха телефонную трубку.

– В городе. Городе... где холод, тишина и ты... Где-то... – мужчина глядит на силуэт женщины в окне. – Где-то...

– Холод, тишина и ты... Где-то... – словно эхо вторит ему женщина.

К подъезду подъезжает такси.

– Извини, мне пора... – через продолжительную паузу в трубке слышатся унылые гудки.

Свет в окне гаснет. Кто-то быстро начинает спускаться по лестнице подъезда. Дверь раскрывается, и женщина, на мгновение появившись в проёме двери, исчезает в салоне такси. Фары отъезжающего такси прорезали пустынный двор. Мужчина, стараясь быть незамеченным, исчез за стволом дерева.

Палец надавил на кнопку вызова. Мужчина произнёс в трубку:

– Холод, тишина и ты... Где-то...

Надев наушники, мужчина пошёл вслед уезжающему такси.

Море. Нос катера разрезает водную гладь. Капитан, не вынимая сигарету изо рта, умело манипулирует клавишами на приборной панели, изредка поправляя свободной рукой штурвал. Ночь уже окутала тихую гладь воды. Капитан включил осветительный прожектор на мачте. Тоскливо прокричала сирена, и снова всё погрузилось в тишину. Капитан включил связь. «Доложить обстановку!» – послышался голос из динамика.

– Да уж спите вы... – капитан выключил связь. Вынул новую сигарету и, выбросив в окошко старый окурок, с наслаждением закурил снова. – Обстановку им подавай…

Кафе. Женщина проиграла заключительную коду на клавишах. Музыканты оставили на сцене свои инструменты и поспешили к близлежащему столику. За столиком их ожидали несколько завсегдатаев. Один из ожидавших разлил вино в бокалы.

– Я хочу выпить за вашу большую сцену! – поднял он тост, обратившись к уже рассевшимся музыкантам.

Все оживлённо подняли бокалы.

Мужчина, произнёсший тост, несколько вальяжно облокотился на спинку соседнего стула, на котором сидела женщина, игравшая на синтезаторе, и жеманно произнёс:

– Ты знаешь, Жанна, у тебя удивительные глаза. Мне бы хотелось...

В это время где-то зазвонил телефон. Жанна встала из-за стола и подошла к синтезатору, на креплении которого висела сумочка. Достав из сумочки телефон, она улыбнулась.

– Холод, тишина и ты... Где-то... – послышалось в трубке.

– Приезжай в кафе. Мне ещё работать часа полтора, – улыбаясь, пригласила она.

– Думаю, не стоит.

– Не желаешь? Тогда... Холод, тишина и ты...

– Где-то... – закончил фразу мужчина и, улыбнувшись, отключил телефон.

Море. Нос катера продолжает разрезать воду. Вот мотор вдруг зачихал, ещё, ещё... И наконец заглох вовсе. Капитан попытался завести его снова – тщетно. Он взял микрофон рации, и вдруг лампочка на панели, судорожно замигав, погасла. Погас и прожектор на мачте. Стало непривычно тихо. Только вода слегка билась о борт катера.

Капитан зажёг спичку, освещая ею путь, выбрался наружу и сел на скамейку. Кто-то, кряхтя, подошёл и сел рядом. Капитан снова зажёг спичку и оглядел подошедшего.

– Приехали, капитан? – спросил механик, весь в мазуте.

– Приплыли!

– А аварийный движок?

– Не спеши, давай посидим в тишине.

– Как знаете...

Кафе. Мужчина, не меняя позы, продолжал свой дежурный флирт:

– Так, значит, после работы ко мне, а, Жанна?

– Что у тебя такого дома? – улыбалась Жанна.

Снова зазвонил телефон. Жанна схватила трубку и отошла в сторону от компании.

– А сейчас ты где? – спросила она.

– На мосту. Здесь, сверху, всё выглядит иначе. Они спешат куда-то. А вокруг холод, тишина и... – мужчина, не окончив фразу, неожиданно рассмеялся.

– Ты меня мучаешь!

– Почему?

– Потому что меня нет рядом с тобой.

– Но... мой сад стоит голый посреди холода и тишины…

– Когда-то и тепло возвращается.

– Тепло? – вдруг удивлённо встрепенулся он. – Не знаю даже...

– Я хочу туда, где тишина, где холодно, где ты...

Мужчина стоял на мосту и пристально глядел вниз на спешащие сквозь ночь автомобили.

– Нет, Жанна, – он выключил телефон и снова надел наушники.

Из наушников снова полилась мелодия.

Море. Вдруг ночную мглу прорезал громкий крик, эхом пронёсшийся по воде:

– Эй, люди!.. Где вы?..

– Идиот! Анаши накурился?! – вздрогнул от неожиданности капитан. – Ладно, заводи аварийку.

Кафе. Жанна неожиданно вздрогнула, быстро накинула куртку и с телефоном в руках бросилась к выходу.

– Это ещё что?! – переглянулись удивлённо музыканты.

– Это любовь! – ухмыляясь, констатировал флиртовавший недавно с Жанной мужчина.

Жанна торопилась куда-то, то и дело нажимая кнопку вызова. Грустно слышались гудки в трубке. Никто не отвечал.

Море. Маленький корабль, освещая фарватер прожектором, медленно уходил за горизонт. Тревожно и жалобно слышался вой сирены. Грустно звал кого-то таинственный телефон.

На мосту одиноко лежал телефон и периодически звонил в ночь. Под мостом летели куда-то автомобили…

Ночь, 14.01.2006 г.

СОН

В холодильном помещении тускло горят лампочки. На стеллажах аккуратно лежат трупы. Тяжело открывается металлическая дверь. Два дюжих санитара вкатывают тележку с трупом парня лет 25-30. Кладут труп на алюминиевый лежак. Санитары уходят, закрыв за собой дверь и погасив свет.

В домашней библиотеке за рабочим столом сидит седовласый мужчина, нервно отбивая дробь ручкой о белый чистый лист бумаги. Затем, нервно швырнув ручку на стол, хватает трубку телефона и дрожащим пальцем набирает номер.

– Добрый вечер, это Ленинский РОВД?

– Да. Говорите!

– Сын... Ушёл вчера из дома и не вернулся...

– Фамилия?

– Таиров. Был в сером костюме…

– Посмотрю в журнале… Нет, не поступал.

Мужчина, прикурив сигарету, стал ходить по комнате. Мерно тикали часы. За окном был прохладный вечер.

Помещение было холодным. Где-то из крана капала вода. Застывшие тела лежали, укрытые простынями, на алюминиевых лежаках в два ряда. Пол и стены были отделаны кафелем мрачного света.

Дверь открылась, вошла женщина и два работника морга. Один из них подошёл к лежаку и откинул простыню. Под ней был пожилой мужчина. Женщина, вскрикнув, закрыла лицо руками и судорожно заплакала. Санитары стояли и молча смотрели на женщину. Женщина, плача, вынула из сумочки кошелёк, извлекла из него несколько купюр и сунула в карман халата одному из санитаров. Санитары, сразу подобрев, довольно переглянулись.

– Вы, женщина, не беспокойтесь, всё будет сделано на высшем уровне. Давайте костюм и подождите нас в приёмном блоке... – произнёс один из них.

И оба занялись трупом.

За окном уже давно стемнело. Мужчина не находил себе места и всё ходил по кабинету, считая шаги. Снова набрал номер телефона.

– Это Первомайский РОВД?

– Да.

– Вы знаете, у меня пропал сын…

– Сколько лет?

– 26.

– В таком возрасте обычно не пропадают. Видимо, загулял, а, папаша?

– Что вы, он всегда предупреждал…

– Придётся принимать меры. Надейтесь на лучшее. Ваш адрес?..

Мужчина зашёл в кухню, заварил кофе. Налил в чашку и, добавив сахару, стал мешать кофе ложечкой. Но, даже не попробовав, встал и пошёл к телефону.

– Валерий Никитич? Это Таиров беспокоит. Тут такое дело... В общем, сын пропал, уже как три дня. Может, посодействуете?..

– Джалил Касымович, стоит ли переживать? Дело молодое, может…

– Да нет, он бы предупредил...

– Ну, объявить розыск – дело нехитрое... А может, нашёл ваш сын куклу и прижился с ней?! А тут и сезон на Иссык-Куле...

– Хотелось бы верить, но сердце что-то неспокойно...

– Ну хорошо, Джалил Касымович, свяжусь со своими. Если узнаю что-то, извещу.

– Спасибо, Валерий.

Один лежак уже опустел. Где-то всё капала вода. За решётчатыми окнами пропищал последний автомобиль. И всё смолкло в ночном городе.

Уже знакомые нам санитары допивали бутылку водки.

– Слушай, Вовик! – произнёс один из них. – Вот закончится содержимое бутылки, и в ней станет пусто...

– Правильно, Садык! …И тихо, как в нашем холодильнике. Давай проверим ресурсы...

Они стали вынимать из карманов деньги.

– Садык, да мы богаты!.. Давай смотаемся на часок? Я думаю, большой беды в этом нет. Да и они ведь у нас смирненькие, не расколются…

Переодевшись, санитары ушли.

Неожиданно на одном из лежаков послышался вздох, свесилась рука. Простыня зашевелилась. Затем она откинулась, и обнажённый, весь дрожа, молодой человек приподнялся с лежака. Он обвёл взглядом помещение, и глаза его расширились. Вскочив, он сдёрнул простыню с соседнего лежака. Увидев мёртвую обнажённую женщину, он кинулся к другому лежаку и тоже сбросил с него простыню. В ужасе схватившись за голову, издал истошный вопль и бросился к двери.

– Откройте!.. Откройте!.. Что вы делаете?.. Откройте!.. – он с силой толкнул дверь, стал колотить в неё кулаками и даже головой, но всё оказалось тщетным.

Он разбил голову и руки в кровь. Затем прижался к двери и, в ужасе глядя на трупы, заплакал.

– Отец, спаси меня... Я этого не выдержу... Спаси меня, пожалуйста, спаси, отец... Эй! Кто-нибудь... Откройте!..

У стойки бара сидят наши санитары.

– Ну и мерзкая же у нас работа, Садык! Я лично завтра же напишу заявление.

– И куда ты пойдёшь?

– Да хоть куда... В баню, например.

– Ха-ха-ха... В баню... Там тоже голенькие...

– Но живые... Есть разница.

– Ну, давай ещё по стопочке...

Страх стал уступать место холоду. Молодой человек дрожал. Он оглядывал свои дрожащие пальцы и старался согреть их дыханием. Растирал ноги руками и опять дышал на них.

Зазвенел телефон. Мужчина бросился к телефону.

– Джалил Касымович?

– Да-да... Говорите же, Валерий...

– Я объявил розыск, – и после нелёгкой паузы продолжил: – Но, я думаю, надо позвонить ещё в одно место...

Мужчина медленно сел в кресло.

Два совершенно пьяных санитара ввалились в приёмный блок.

– Вот погудели, так погудели, Вовик...

– Я даже не в состоянии говорить... Давай спать...

Садык развалился прямо на письменном столе, а Вовик рядом на кушетке.

Светало. Стали появляться ранние прохожие, спешащие куда-то. Где-то послышались позывные «Маяка».

На столе стояла переполненная пепельница. Мужчина набрал номер.

– Это морг?

– Да, пожалуй, это он...

– Скажите... – мужчина, взявшись левой рукой за сердце, проглотил тяжёлый ком в горле. – Скажите… молодой человек... в сером костюме… Таиров...

– Минутку, посмотрю в журнале, – Садык вынул из шкафа журнал и стал листать, ворча, страницы. – Не спится же кому-то…

Вовик, тяжело вздохнув, перевернулся на кушетке.

– Садык, дай воды...

– Минутку! – произнёс Садык в трубку и, взяв графин, вышел.

Мужчина то прикладывал, то отнимал трубку от уха, нервно теребя пояс халата.

Садык протянул графин Вовику.

– На, смажь горло! – и, взяв трубку, спросил: – Фамилию повторите, пожалуйста!

– Таиров...

– Так, Таи... Таиров... Таир... Т... Т... Таиров... Фамилия не числится. А в чём он был одет?

– Серый костюм.

– Серый костюм... Вовик, в прошлую смену парня привезли в сером костюме?

– Да. Кажется, в клеточку...

– Байке, два дня тому назад привезли одного в сером костюме, в клеточку, да, и в чёрной рубашке... Алло!.. Вы слышите? Алло!.. Странный какой-то.

Со стола свисала рука пожилого мужчины, рядом покачивалась телефонная трубка. Слышны были равномерные гудки.

Город давно ожил. Бурлящими потоками летели куда-то машины. По тротуарам суетливо бежали люди. Между машинами, лавируя, неслась «скорая помощь». Сирена заглушала гудки автомобилей. Работала мигалка.

Двери открылись, и два санитара вкатили тележку с накрытым простынёй телом.

– Эй, ребята! – обратился один из них к нашим знакомым, Садыку и Вовику. – Принимайте жмурика!

– Катите его в холодильник, там освободилось место. Садык, проводи их.

Санитар передал Вовику документы и покатил тележку.

– А что с ним?

– Инфаркт миокарда... – не оглядываясь, ответил санитар.

Садык отпёр дверь и в испуге отскочил в сторону, чуть не перевернув тележку. Санитары, тоже вытаращив глаза, шарахнулись в угол.

Судорожно дрожа, не попадая зуб на зуб, в дверях появился, как привидение из видеоужастиков, молодой, но уже поседевший, с почерневшими глазницами человек. Он бормотал еле слышно: «Я жив!.. Я жив!..» Медленно переступая на ослабевших ногах, судорожно дрожа, он направился к санитарам. Санитары, ошалев от испуга, медленно попятились от него.

Но вот парень покачнулся и схватился за край тележки. Рука неловко скользнула и сорвала простыню. Глаза парня раскрылись ещё шире от неописуемого ужаса, и он, медленно оседая, произнёс:

– Отец!..

На тележке лежал в домашнем халате Джалил Касымович.

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ

Кабинет врача

Где-то далеко в коридорах были слышны неясные и гулкие вскрики, которые эхом отдавались во всём здании. Леля сидела напротив небольшого человечка в огромных тёмных очках и в белом халате.

– Ничего особенно страшного в этом нет. Даже лучше, если он чем-то занят. Пусть мастерит. Самое главное – предупредить приступ. Наши ребята этим только и озабочены, – говорил профессор. – Всевозможные препараты, понимаете ли, инъекции... Вам же я предложу, учитывая ваше положение, – иду навстречу, заметьте, – кое-что... – профессор открыл сейф и достал небольшой пузырёк с таблетками. – Американские... понимаете ли...

– Что вы?! Это, наверное, дорого?

– Ничего, когда-нибудь отдадите... Пусть пьёт по две перед сном.

– Спасибо, доктор! Не знаю, как и благодарить…

Доктор окинул девушку многозначительным взглядом и улыбнулся.

– Приходите, не стесняйтесь.

Улицы города

Леля шла по многолюдной улице. Город бурлил в водоворотах будничных проблем. Но Леля была мысленно где-то очень далеко от городской суеты. Она погрузилась в свои мысли и неожиданно столкнулась со старушкой.

– Куда прёшь? Ослепла, что ли? Спят на ходу и только! Ночью надо спать... – выпустила возмущённую тираду ругательств старушка.

– Извините, бабушка... – Леля кинулась прочь.

Сторожка

В сторожке было уютно. Включенная электроплитка обдавала сторожку приятным теплом. Где-то лаяли собаки.

Дедушка Аким был доволен выпитым крепким чаем. Он полулежал, развалившись на скамье, расстегнув телогрейку. Глаза его щурились от удовольствия.

Неожиданно дедушка вздрогнул. Он весь превратился в слух. Со двора доносились странные и подозрительные звуки. Его рука автоматически потянулась к стоявшей в углу двустволке. Осторожно выключив свет в сторожке, он бесшумно открыл дверь и юркнул в темноту.

Дедушка, крадучись, направился в сторону доносившихся звуков. Звуки прекратились. Старик стоял в тени огромного контейнера, затаив дыхание и крепко сжимая ружьё в руках. Звуки повторились. Старик, стараясь не шуметь, двинулся дальше. Подкравшись довольно близко, старик неожиданно включил фонарик и крикнул:

– Стой! Буду стрелять!

В свете фонарика вырисовалась тощая фигура молоденького паренька. Мгновение паренёк ошарашенно глядел на старика. Но только мгновение, потому что в следующую секунду он схватил несколько небольших досок и стрелой кинулся в пролом забора.

– Стой, подлец! – закричал старик и выстрелил вслед уже скрывшемуся парню.

Соль дробинками затрещала по дощатому забору. Старик прислушался, раздастся ли стон по ту сторону забора. Но где-то уже далеко слышались шаги убегающего парня и лай проснувшихся от выстрела собак.

Улицы города

Ранним утром дедушка Аким брёл по своей улице, здороваясь с прохожими, спешащими куда-то. Сколько лет подряд он ходил этой улицей, где ему был известен каждый дом, знакомо каждое дерево. Он шёл, предаваясь своим незамысловатым раздумьям, когда увидел в окне четвёртого этажа парнишку. Тот, в свою очередь увидев старика, спрятался за занавеской.

«Ты-то мне и нужен... Я тебе покажу, как воровать... Только поднимусь...» – рассуждал про себя дедушка. В подъезде он столкнулся лицом к лицу с Лелей.

– Девочка! Ты где живёшь?

– На четвёртом этаже. А что случилось?

– Гм... Мир тесен... А на твоём этаже, в квартире, что справа, кто живёт?

Леля удивлённо взглянула на старика.

– Я...

– Ты?.. – удивился в свою очередь дедушка Аким и, немного поразмыслив, произнёс: – Так вот, доченька... Кто он тебе: брат, сват – не знаю... Но воровать в моё дежурс¬тво не позволю... Стервец, из-под носа улизнул, а то всадил бы я ему пуд соли. Ну что? Милицию вызывать, что ли?..

– Нет! Дедушка, миленький, не надо! – взмолилась Леля. – Я сама всё верну, только не надо милиции... Пожалуйста!

Дедушка Аким смотрел на Лелю, раздумывая. А потом с чувством огромного превосходства произнёс:

– То-то же… И чтобы все доски до одной на склад принёс! Ясно, доченька?

– Ясно, дедушка. Спасибо, огромное спасибо!

– И передай: в следующий раз не промахнусь, – старик с чувством выполненного долга вышел из подъезда и, подняв указательный палец, погрозил им четвёртому этажу.

Квартира

Паренёк сидел посреди комнаты и удивлённо озирался по сторонам. Его взгляд остановился на фотографии. С портрета ему улыбались четверо: мужчина, женщина и мальчик с девочкой. Парень вздрогнул при виде фотографии и, поднявшись с пола, стал в раздумье бродить по комнате. Леля через проём двери следила за братом. Она сняла чайник с плиты, порезала колбасу и хлеб.

– Данчик, иди поешь!

Данчик – так звали брата – молча вошел и сел за стол. Откусив кусочек колбасы, стал медленно жевать, пристально взглянув на Лелю. В глазах его был немой вопрос. Леля мгновенно среагировала на взгляд и, чтобы скрыть как-то дрожь в руках, встала и начала рыться в серванте. Достав, наконец, пузырёк с таблетками, она высыпала две на ладонь и протянула их Данияру:

– Выпей таблетки и ложись спать.

Данияр лёг на кровать и с головой укрылся одеялом. В это время сестра, вымыв посуду, потушила свет.

– Леля, посиди со мной! – прошептал Данияр. Леля присела на край постели, взяла за руку брата и стала, вздыхая, нежно её гладить.

– Эх, Данчик, Данчик...

Скоро глаза привыкли к темноте, и Леля разглядела фотографию. Она сжалась в комок и беззвучно заплакала. Вспыхнули воспоминания: счастливое семейство готовилось сделать снимок на память. Отец, улыбаясь, обнял мать, за её спиной встала Леля, а Данияр примостился у ног родителей. Мальчик пощекотал ступню отца, тот вскрикнул. В это время сработала фотовспышка. Всё мгновенно замерло и превратилось в фотографию.

…Вдруг фотография задрожала и упала, сорвавшись с гвоздя. Раздался звон разбитого стекла. Тут же донёсся звук машинных тормозов, затем сильный удар – и крики ужаса.

Больница
(Продолжение сцены воспоминания)

Леля сидит в фойе больницы, обняв спящего Данияра. Мимо пробегают врачи. Мелькают тележки с телами, покрытыми простынями. Открывается дверь, и в проёме появляется хирург. Он снимает маску. По лицу стекает пот, глаза пристально глядят на Лелю. Хирург растерянно пожимает плечами…

Квартира

Леля вздрогнула и бросила безумный взгляд на фотографию. Та висела на своём месте как ни в чём не бывало.

Данияр дышал спокойно, как будто бы спал. Это немного успокоило Лелю. Она встала и скрылась за занавеской, отделяющей комнаты.

Снова где-то далеко завыли собаки. Ярко светила луна, освещая лицо Данияра.

Данияр заворочался, взглянул в окно и отвернулся к стене. Пролежав так секунду-другую, резко приподнялся и встал; осторожно, боясь разбудить сестру, на цыпочках направился к окну. Глаза его горели неестественным огнём. Он зажмурился и пригнулся, будто опасаясь чего-то. Но вскоре снова выглянул. Отойдя от окна, он присел на корточки и стал шарить рукой по полу в поисках чего-то. Не найдя ничего, он кинулся к кровати и стал искать под ней. Подбежал к шкафу – тщетно... Вдруг он бросил всю свою осторожность и стал в панике бегать по комнате, крича: «Где?.. Где?..» Упав на колени, стал ногтями царапать доски пола, пытаясь их оторвать.

Леля, оправившись от первого испуга, схватила стакан с водой и стала упрашивать Данияра принять таблетки. Данияр безумно сопротивлялся. Вода струйками стекала по его обнажённому телу.

Постепенно приступ стал затихать. Леля, обняв брата за голову, прижала его к груди.

– Успокойся, Данчик! Успокойся!

Данияр затих, глядя на луну.

– Леля... Эта луна... – Данияр не мигая глядел на луну. – Ты мне рассказывала... Но ведь это неправда?

– Что неправда?

– То, что они погибли?! Неправда?..

Леля не знала, как ответить Данияру. Она недоуменно глядела на брата и крепко сжимала его голову.

– Леля, я теперь точно знаю, где они...

– О ком это ты, Данчик?

Данияр медленно поднял руку и указал пальцем в окно:

– Они там... На луне...

Леля тихо опустила голову брата, медленно подошла к окну, посмотрела на планету, которая излучала столько света. Снова её глаза наполнились слезами. В порыве отчаяния она задёрнула занавеску.

– Нет!!! – закричал Данияр и вскочил на ноги. Он в бешенстве распахнул окно снова и сквозь зубы злобно произнёс: – Не смей больше этого делать...

Снова он стал нервно двигаться по комнате, спрашивая:

– Где? Где же?!.

– Данияр, скажи мне, что ты ищешь?

– Мои доски... – Данияр подошёл вплотную к сестре и, тяжело вздохнув, посмотрел ей в глаза. – Они меня ждут... Где доски?

– Да кто же – они?..

– О, господи! Да мама и папа... Как ты не понимаешь? Мама и папа... Я должен построить корабль! Корабль! И... привезти их оттуда! Они меня ждут! – снова взорвался Данияр и кинулся к окну, но вдруг, словно обо что-то споткнувшись, рухнул на пол.

Леля, вскрикнув, бросилась к брату и, теребя его волосы, заплакала.

– Они меня ждут... – шептал Данияр. – Корабль…

– Данчик!.. Данчик!.. – рыдала Леля. – Я сошью тебе паруса!.. Данчик!..

Улицы города

Леля бежала по утреннему городу. Растрёпанные волосы играли локонами на ветру. Глаза опухли от слёз. Она шептала, подгоняя себя словами: «Корабль... Он сделает корабль...»

Склад

Леля била кулачками в ворота городского склада. Лаяли во дворе мелкие собачонки.

– Слышу, слышу... – раздался хриплый голос дедушки Акима. Затем ворота, после некоторого сопротивления, отворились. – Доченька! Что с тобой? На тебе лица нет...

– Дедушка! Заплачу, сколько есть... Дедушка, миленький... – взывала к старику заплаканная Леля. – Отдай доски! Пожалуйста, отдай!

– Да ты что? Из-за досок? – испугался старик. – Если это настолько серьёзно, то... Погоди, сбегаю... И не надо никаких денег, не такой я... Попугать – другое дело...

Дедушка, удивляясь, поплёлся вглубь двора. Неожиданно остановился:

– Послушай, дочка, а зачем всё-таки они ему?

– Он хочет сделать корабль...

– Чудеса... – ещё в большем удивлении прошептал старик.

Квартира

Поднималась утренняя заря, но луна ещё не успела скрыться за горизонтом.

В окне четвёртого этажа показалось радостное лицо Данияра. Он распахнул окно и снова скрылся в глубине комнаты. Немного спустя появился снова и поставил макет корабля на подоконник. Паруса на кораблике развевались на ветру. Данияр был счастлив.

Улицы города

Дедушка Аким сдал своё очередное дежурство. Он, по привычке, шёл медленно. Всё те же дома, те же деревья. Мимо промчалась машина реанимации, на миг оглушив старика воем сирены.

– И в такое ласковое утро кому-то плохо… – вздохнул дедушка. – Эх, жизнь, жизнь... Последняя карета... Последняя песня...

Дедушка поднял глаза. В окне четвёртого этажа никого не было видно, но оно было раскрыто настежь, и наружу вырвалась, покачиваясь на ветру, занавеска. «Что-то паренька не видать... Окно настежь... Странно…"

На газоне он увидел обломки. Дощечки и щепки грудой лежали на земле и лишь отдалённо напоминали очертания корабля. Старик собрал обломки и вошёл в подъезд. «Не получился корабль... Вот и выбросил со злости... Так надо заново, пока не получится... Ну и молодёжь, ну и нервные... Эх, тяжело подниматься, ноги уже не те...» – медленно ступая по лестнице, рассуждал он.

Старик поднялся на четвёртый этаж, положил обломки на коврик у двери и нажал на кнопку звонка.

Звонок звенел долго и грустно, оставаясь без ответа и тоскливым эхом разливаясь по всему подъезду…

Март, 1993 г.

СИЯНИЕ

(Литературный сценарий к мультипликационному фильму)

Молодая женщина, одетая в лёгкое, развевающееся на ветру платье, поднимает к небу грудного ребёнка. В глазах – нежность. Ребёнок улыбается яркому небесному сиянию и смешно щурит глазки. Мать ставит его на ноги. Он, медленно раскачиваясь, идёт к отцу.

Ребёнок на глазах растёт; подходит к улыбающемуся отцу уже мальчиком лет 5-6. Отец и сын, любовно улыбаясь, смотрят друг другу в глаза. Отец поднимает руку и обводит ею вокруг, показывая красоту мира. На мгновение морщины отца разглаживаются от счастья.

Мальчик проходит сквозь окно. Ему уже лет 10-12. В окно вслед ему грустно глядят отец и мать. Мать смахивает набежавшую слезу и машет платком, прощаясь с сыном.

Мальчик идёт по линии, разделяющей шоссе пополам. Его останавливает постовой милиционер. Мальчик что-то спрашивает, улыбаясь. Милиционер неохотно поднимает жезл и показывает в сторону удаляющихся автомобилей, и мальчик идёт дальше.

Уже юноша – не мальчик – идёт по усеянному цветами полю. На холме сидит одинокий пастух, грустно глядя на красочный горизонт. Юноша подходит к нему. Пастух указывает рукой на море, плещущееся вдали, на горизонте оно заканчивается сиянием, которое манит.

Молодой человек спускается к берегу. Рядом, у берега, в лодке задумчиво сидит рыбак. Рыбак приглашает молодого человека на борт; расправив паруса, они несутся в море – к сиянию.

Вдруг начинается шторм. Волны, оглушительно шумя, кидают парусник из стороны в сторону. Рыбак и парень отчаянно борются со стихией, но тщетно. Парусник вместе с людьми начинает тонуть. Неожиданно неведомая сила подхватывает парня и выбрасывает на берег.

Молодой человек, очнувшись, оглядывается и видит недалеко от берега радостно описывающего круги на воде дельфина. Дельфин высоко выпрыгивает из воды, плавником указывая на горы, высящиеся неподалёку. Парень, улыбаясь, направляется в сторону гор, откуда исходит притягивающий его свет.

Седеют волосы, на лице появляются морщины – парень превращается в мужчину. Мужчина идёт среди холодных гор. Наконец горы расступаются, обнажив высокую до бесконечности скалу. Величественную скалу обдувают ветры, сбрасывая своей мощью камни с высоты.

Мужчина, колеблясь, оглядывается и видит обступившие вокруг горы. Вздохнув, начинает неизбежное восхождение.

Пальцы ищут углубления в скале и судорожно дрожат. Из-под ног сыплются камни. В глазах – страх от головокружительной высоты.

Из последних сил уже пожилой мужчина забирается на маленькую площадку, оказавшуюся на вершине скалы. Он падает в изнеможении. Разорванная одежда колышется на ветру. На теле – множество кровавых ран и подтёков. Мужчина лежит, не дыша. Ничто не говорит о жизни. Ни одного движения в теле.

На площадке растёт неизвестно как выживший на таком холоде цветок. Цветок щекочет своим лепестком лицо мужчины. Мужчина поднимает с трудом голову и видит одинокий цветок.

Неужели сияние, которое всю жизнь притягивало его, издавал всего лишь этот маленький цветок?..

«Нет» – покачал головой цветок и, подняв лепесток куда-то вверх, стал указывать на что-то.

Мужчина поднял голову ещё выше и вздрогнул. Лицо его исказилось от боли. По щекам, испещрённым морщинами, потекли слёзы отчаяния. Высоко в небе светилась голубая звезда, излучая нежное и далёкое сияние.

Старик заметался по площадке, ища выхода, но тщетно.

Где-то далеко наверху собрались его мать, отец и все, кто сопровождал его в пути. Они молча глядели на него с высоты.

Вдруг звезда преобразилась. Она слилась с телом матери, которая, протянув руки с грудным ребёнком в небо, старалась поднять его всё выше и выше…

Фрунзе, 1989 г.

ЖЕЛТАЯ СЕДИНА

Тишина. В усыпанном осенней листвой парке на одинокой скамейке сидят двое. Мужчина и женщина. Шелестит под ногами редких прохожих листва.

С одного из деревьев сорвался сухой жёлтый лист и плавно спланировал под ноги парочки.

– Он похож на меня. Каждый день – как один шаг. И шаги всё чаще и чаще. Будто спешу куда-то… – задумчиво произнёс мужчина.

– Куда-то... – словно эхо раздался голос женщины.

Мимо прошествовал одинокий прохожий.

– Мне кажется, они не падают, они...

– Уходят… – снова эхом прошептала женщина.

Где-то далеко послышались звуки рояля. Мелодия, похожая на осень, на листья, лежащие под ногами. Парочка будто прислушивалась к далёкой мелодии.

– Они похожи друг на друга. Как мы...

Снова с дерева сорвался лист и стал медленно падать.

– Как мы... – женщина потянулась за спину мужчине, достала трость и нежно вложила ему в руку, взяла свою.

Они поднялись. Лист в это время упал к их ногам.

– А это я, – произнесла женщина.

Они медленно побрели куда-то.

Звуки рояля постепенно стали нарастать. Словно под музыку стали падать листья. Один... Второй... Третий...

11 февраля 2005 г.

ПУЛЁМЕТЧИК

Раннее утро. Из подъезда жилого дома осторожно вышел мальчик. Озираясь вокруг, он подошёл к дереву и медленно стал взбираться на него. Скоро он влез на небольшую импровизированную площадку. Посреди площадки его взору открывается «боевая вышка» с закреплённым на ней пулемётом. Посаженный прямо меж ветвей, пулемёт, казалось, захватывает обзором большую часть двора. Мальчик устраивается перед ним поудобнее и, затаив дыхание, хватается за ручки, начинает внимательно следить за двором.

Вот на скамейке спит пьяный мужчина. Мальчик, прошептав про себя: «Алкаш!» – пускает в мужчину воображаемую очередь. Сквозь листву дерева слышится тихое: «Тр-р-р... тр-р-р…"

Из подъезда выходит пожилая женщина с котомкой в руках. Озирается в поисках кого-то. Не найдя взглядом никого, она присаживается на скамью у подъезда.

Мальчик прячет при виде женщины глаза за стволом пулемёта. Рядом на скамье зашевелился алкаш, покряхтев, поднял с пола окурок и дрожащими руками зажёг спичку. Затянувшись, хрипло закашлял. Вот он увидел сидящую у подъезда женщину и, пошатываясь, направился к ней. Через некоторое мгновение женщина протянула ему котомку и, передав ему ещё что-то, произнесла:

– Сынок, хлеба не забудь.

Алкаш, пошатываясь, двинулся к своей скамейке, собрал вокруг пустые бутылки и пошёл со двора.

Скоро мальчику за пулемётом надоело следить за женщиной. Он стал целиться в окна. В одном из окон он «расстрелял» кошку, сидевшую на подоконнике. На другом подоконнике – неугомонных голубей.

На краю двора снова показался силуэт алкаша. С ним было ещё двое таких же пошатывающихся субъектов. Они тоже немедленно были «расстреляны».

Наш уже знакомый алкаш снова подошёл к женщине и отдал ей котомку с чем-то. Отдал сдачу, но женщина неожиданно отказалась от неё. Алкаш неуверенно обнял женщину, проговорил:

– Рахмат, апа.

– Ничего, сынок, вам пригодится.

Алкаш, улыбаясь, направился к своим дружкам. Они только что открыли бутылку и протянули наполненный стакан алкашу. Вдруг, поперхнувшись, алкаш бросил стакан и уже на ходу показал рукой куда-то в сторону. Там замаячила фигура, одетая в милицейскую форму. Алкаши бегом бросились со двора. Милиционер, немного поразмыслив, поспешил за ними следом.

Мальчик на дереве стал «стрелять» по бегущему милиционеру. Наконец и милиционер выбежал со двора.

– Всё одно поймаю! – слышалось уже за пределами двора. – По-хорошему прошу! Стой!..

Прошло некоторое время, и милиционер показался снова, но уже держа за руку одного из алкашей. Он подвёл его к женщине и стал её о чём-то спрашивать. Женщина всё время отрицательно мотала головой.

Мальчик с интересом наблюдал за развернувшейся сценой. Скоро милиционер спрятал в папке какие-то бумаги и потащил упирающегося алкаша со двора. Женщина что-то говорила в защиту задержанного. Мальчик «стрелял» без устали.

День прошёл быстро. Небо потемнело. Потемнели ещё мгновение назад золотистые листья на деревьях. Приплёлся на скамейку алкаш. Свалился на неё и вскоре заснул. Вскрикнул во сне: «Ублюдки!»

Мальчик перестал «стрелять». Вдруг чей-то окрик заставил его вздрогнуть:

– Эй, пулемётчик! Быстро домой!

Мальчик испуганно посмотрел вниз и увидел знакомую уже женщину. Женщина, видимо, его бабушка, строго смотрела на него снизу и приговаривала:

– Весь день без обеда, разве можно так?

Они пошли к подъезду. Мальчик, получив подзатыльник, опередив бабушку, юркнул в подъезд. Над двором опустилась ночь. Из подъезда слышался оправдывающийся голос мальчишки…

Бишкек, 2006 г.

ОТСТУПЛЕНИЕ

Небо раскрылось.
Заспорили в «диасовской»
                            синеве стрижи.
Появилось огромное желание жить,
Чувствовать.
                 И дышать...
                                 дышать...
Кажется,
Ничто не в силах омрачить идиллию небес.
Словно дитя воздуха,
Распустив волосы и приласкав взглядом
Сине-зелёно-серых глаз,
Она поманила к себе.
И снова жестокое и коварное НО,
Облачившись в тяжёлые латы,
Чугунным якорем одёрнуло меня.
Расставив решётки и расстелив бетонные полы.

Когда-то я уплывал на плоскодонке
От звука гитарных струн и звона бокалов...
Я пристально вглядывался в синеву моря,
Пытаясь мысленно разглядеть недосягаемое дно.
Я наивно предполагал,
Что оно окажется совсем рядом,
И будет достаточно протянуть руку,
Чтобы почувствовать, как дно
Мгновенно обдаст холодом
                                      и страхом.

– Дорога будет долгой и изнурительной,
Прежде чем ты освободишься от якоря, –
говорил ОН.
– Ты увидишь спины друзей и близких!
Я замирал,
               пытаясь не пропустить
                                ни единого слова, произнесённого им.
– И ещё ты увидишь то,
Отчего голова твоя станет белой
И ты готов будешь кинуться в пропасть!
Ты задержишься на самом краю и
ЧТО-ТО не даст тебе сделать последний шаг!

Загадочный голос своей размеренностью
Придавал мне незнакомой доселе силы.
Пытаясь зафиксировать каждое ЕГО слово,
Я твердил себе: «Надо!»
Я глядел, как отец с огромными сумками в руках
Направляется ко мне.
Заглушая в себе боль и страдание,
Силой воли подгоняя каждый свой болезненный шаг.
Хотелось плакать, но
Я твердил про себя: «Надо!»

Где-то далеко в синеве спорили радостно стрижи
И сине-зелёно-серая манила к себе.
Ho якорь тянул, прижимая моё тело к бетону,
И я снова и снова ловил ЕГО слова,
Которые пытались
Поддержать меня своей таинственностью.
Я полюбил тайну!
Синее море...
Далёкое небо...
Воздух...
Память...
Голос…

Однажды ОН сказал:
– Это твой отец!
Моё сердце вздрогнуло и, обливаясь слезами,
ринулось к Отцу.
Он бежал и шептал на ходу:
«Только не опоздай!..»
И бетон начал своё отступление...

Камиль Момун, 17 февраля 2001 г.

© Ибрагимов Э.И., 2010. Все права защищены
Произведения публикуются с разрешения семьи автора

См. также книгу Э.Ибрагимова "Стук в окно" (с иллюстрациями)